Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Внимание!
понедельник, 15 февраля 2016
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Высокие травы гнулись под порывами стихшего сотни лет назад ветра, рвался к красному солнцу черный зубчатый столб, а над ним кружили птицы, злые и тревожные, как сам закат. Созданная неведомым мастером картина завораживала и пугала. Кто бы ни придумал положить завещание Эрнани Последнего в «закатный» футляр, сам Франциск или кто-то из его советников, красота решения восхищала: закат несчастной Талигойи неотвратимо сменялся ночью, и осмелевшие падальщики уже рвали ее дряхлое тело, но этому Ракану хватило смелости признать свою слабость и вручить власть правителю, способному вырвать страну из тьмы.
Арлетта смотрела на шкатулку из гробницы Октавии и вспоминала завещание человека, внезапно представшего перед ней совсем другим, нежели прежде.
«Моя жизнь лишь отягчит смену династий. Создатель, храни Талигойю и ее нового короля». Исторические хроники звали Самопожертвователем Эридани, но Эрнани это имя подошло бы ничуть не меньше. Кто бы мог подумать!
То, что воля Эрнани не остановила ни Альдо, ни Окделла, ничуть не удивительно: чтобы признать свою неправоту, для начала надо иметь совесть, каковой у этих молодчиков отродясь не было. Понятно и то, зачем после смерти Альдо Окделл разыскивал завещание. А вот как оно оказалась у Катарины? О том, что хранит шкатулка, вдова Фердинанда несомненно знала и вовсе не случайно назвала сына Октавием. Увы, со всеми расспросами придется подождать, пока брат Анджело сочтет ее величество достаточно окрепшей. Впрочем, это не к спеху, уже Круг, как не к спеху. Все, для кого последнее письмо Эрнани могло бы что-то изменить, давным-давно мертвы.
- Почему Шарль не предупредил Алана? – в который раз вопросил сын Жозины. – Они же были друзьями!
Арлетта с трудом подавила вздох. Одно слово – Иноходец.
- Наверное, потому что хорошо его знал? – грубовато оборвал причитания Робера Эрвин. Графиня была с ним согласна: доверить тайну Окделлу – что может быть глупее? – Как же он ее любил! – без паузы продолжил ноймар: сын Рудольфа мог думать только о браслете. Мальчишка, хоть и полковник. Полковник Придд, судя по письмам Жермона, куда старше.
Впрочем, браслет Октавии воистину заслуживал внимания. Кольцо, охватывающее три четверти запястья, застегивалось цепочками причудливого плетения, места крепления которых скрывали загадочно мерцавшие карасы изумрудной огранки. Воплощенное изящество! Придд считал шкатулку из гробницы слишком плоской, чтобы в ней мог лежать браслет, но его ошибка простительна: из всех виденных Арлеттой браслетов этот был самый тонкий. И хрупкой синеглазой девочке с иконы он подходил, как никакой другой.
За хорну узнаваемая кэналлийская форма, черные камни в серебряной оправе и даже монограмма на морисский манер – «АО», Алва Октавия. Должно быть, самый первый подарок Франциска вдове Рамиро. Или первый, который она приняла, зная о его любви. Знак уважения к ее умершей любви. И именно его суровый властитель хранил и после смерти.
Как же он ее любил!
- Удивительно тонкая работа! – восхищенно произнес Эрвин. – Вы заметили узор на внутренней стороне? Ни разу такого не встречал.
- Я тоже обратил внимание, - кивнул Робер. – И тоже раньше такого не видел.
Арлетта улыбнулась.
- Думаю, эти слова помещены там, где помещены, потому что не предназначены для посторонних.
- Слова? – переспросил Ро.
- Вы думаете, это надпись? – уточнил Эрвин.
- Я это знаю. Багряноземельские письмена сами по себе похожи на змеистые линии, чем и пользуются мастера, виртуозно вплетая их в узор. В Алвасете есть огромный шелковый ковер, на котором выткана целая поэма. Глядя на него, понимаешь, почему орнамент зовут музыкой для глаз.
- Если на браслете стихи, то очень короткие, - улыбнулся Робер: явно задумался о подарке для Марианны.
- Посвящение или пожелание, - предположила графиня.
- Или признание, - выдохнул Эрвин.
- Или клятва. – Арлетта прищурилась, разглядывая лежащую на столе драгоценность. Катарина выбрала для сына очень своевременное имя. Октавий Менестрель оставил о себе добрую память, но невозможно вспомнить короля, не вспомнив соправителя, а для Павлина и Гуся в напоминании о Железном Вороне ничего доброго нет.
В гостиную, браво печатая шаг, вошел давешний дежурный теньент с перевязанной головой – показывает монсеньору, что давно здоров и может хоть сейчас в бой.
Робер подобрался, готовясь мчаться, куда скажут, но теньент обратился к Арлетте:
- Сударыня, господин Гишфорд просит вас принять его.
Гишфорд? Ювелир?
- Зовите. Это ненадолго, - заверила графиня мужчин.
Занимать ее долго она просто не позволит.
Племянник покойного Бартолемью был по-прежнему тощ и робок. В руках он держал гайифский футляр для украшений.
- Сударыня. Господа. – Глубокий поклон и нервная улыбка.
- Мастер. Что привело вас в этот дом? – Непроизнесенное «без приглашения» так и повисло в воздухе.
Гишфорд откашлялся.
- Сударыня, я закончил работу над вашим колье раньше назначенного срока и счел необходимым как можно скорее передать его в ваши руки. В городе неспокойно. – Он открыл футляр и с поклоном протянул Арлетте.
Молодой ювелир совершенно не разбирался в людях, но с камнями сотворил чудо. Куда девалась тусклая белесая галька? Ярко-зеленые с густо-красной сердцевиной опалы гордо сияли в солнечном свете, полностью оправдывая свое «королевское» имя. Преображение поражало, но Арлетта не сомневалась, что это те же, её, выбранные Арно для неё камни: хитрец Бартолемью мог бы ради репутации пойти на лишние расходы и совершить подмену, его наследник для подобных маневров слишком прост.
- Мастер Мэтью, вы просто волшебник!
- Благодарю, сударыня. – Ювелир польщено улыбнулся.
- Напомните, сколько я вам должна?
- Нисколько, сударыня, вы сразу внесли полную плату.
Явно осмелев, Гишфорд бросил заинтересованный взгляд на «закатную» шкатулку, на браслет; поджал губы. Зависть? Кэналлийские кудесники многим словно кость в горле.
- Я вижу, я не вовремя. Не смею более занимать ваше время. Но, перед тем как я уйду, позвольте, господин герцог, выразить вам мои соболезнования. Это ужасное горе.
«Ужасное горе»?
Робер побледнел:
- Катари?!
- Что ты сказал, каналья?! – прорычал Эрвин.
Не ожидавший такого ювелир отшатнулся и выставил перед собой ладони:
- Я только хотел выразить…
- Вам что-то известно, мастер Мэтью? – любезно осведомилась Арлетта, не давая молодым балбесам наломать дров. Что с королевой и принцем ничего не случилось, она была уверена: простой горожанин никак не мог узнать новости из дворца раньше их. От Капуль-Гизайль гонец бы тоже примчался быстрее людской молвы. Значит, кто-то распускает по Олларии пустые слухи. А в городе и в самом деле неспокойно, и Ро не единственный, кто сходу готов поверить в самое плохое.
- То же, что и всем, - растерянно ответил ювелир, подтверждая опасения графини.
- А что известно всем? – взяв себя в руки, спросил Робер.
- Что ваша невеста, герцогиня Окделл, погибла во время землетрясения вместе с матерью, сестрами и всеми, кто был в замке. Нижайше прошу меня простить, если моя бестактность…
- Вы говорили про Айрис! – не скрывая облегчения, выдохнул Эпинэ.
- Я увидел браслет герцогини и подумал, что вы собрались, чтобы… Еще раз прошу меня простить!
Ну конечно, браслет! Бедняга решил, что монограмма «АО» принадлежит Айрис Окделл! Однако, у мастера зоркий глаз. Вернее, на драгоценности натренированный.
- Это вы нас простите, - с чувством сказал Робер. – Я испугался, что что-то случилось с ее величеством. Увы, привычка к дурным вестям легко заводится, но трудно искоренима. А что до браслета, то он принадлежал не Айрис Окделл, а королеве Октавии.
- Вам сказали, что этот браслет принадлежал святой Октавии? – неожиданно сурово спросил Гишфорд. – Сударь, мой долг сообщить вам, что вас ввели в заблуждение. Это браслет невесты герцогини Окделл.
- Вы так уверенны из-за одной лишь монограммы? – удивилась Арлетта.
- Я уверен, потому что это я его изготовил, - решительно ответил ювелир. – Я понимаю, что одного моего слова недостаточно. На браслете, на крючке застежки, должно быть мое клеймо. Две птицы, смотрящие друг на друга, это общий знак нашей мастерской, придуманный мастером Бартолемью, и между ними переплетенные буквы «М» и «Г» – Мэтью Гишфорд. Лучше смотреть через гайифское стекло. – Он отстегнул от пояса и протянул Роберу кожаный чехольчик.
- Так и есть, - подтвердил Эпинэ после осмотра.
Браслет – фальшивка?!
- Но там же знак, морисский! – разочарованно воскликнул Эрвин.
Мастер мгновенно навострил уши.
- Что вам известно о знаке на оборотной стороне браслета? – строго спросил Робер.
- По памяти я его не повторю, но если вы позволите послать в лавку за журналом…
- Вам известно, что он значит? – прищурившись, спросила Арлетта.
- Нет.
- Тогда зачем вы его изобразили? – Человек, верящий в магические свойства камней, не станет просто так лепить на браслет невесты неизвестные знаки. Или станет?
- Желание заказчика, - развел руками ювелир. – Герцог Окделл потребовал, чтобы этот знак был повторен в точности на внутренней стороне браслета и колец.
Окделл? Он первым открыл шкатулку. С него бы сталось заказать для сестры подарок по образцу найденного в гробнице. А потом захотел сравнить и случайно перепутал.
Нет, с Айрис они тогда были в ссоре, какие тут подарки. Значит, нарочно, чтобы подменить? Да за какими кошками потомку святого Алана браслет святой Октавии?! Хотя… Он сохранил икону в особняке, и даже сапфиры с оклада не тронул.
- Мастер Мэтью, позвольте предложить вам шадди, - твердо произнес Эпинэ. – Прошу вас, присаживайтесь и, умоляю, помогите нам разрешить эту загадку: как мог браслет Айрис Окделл попасть к драгоценностям королевы Октавии? Скажите, когда и при каких обстоятельствах вы получили заказ?
Про гробницу Франциска – ни слова. А ведь выйдет, пожалуй, из Иноходца настоящий Проэмперадор!
- Это случилось накануне Октавианской ночи, – будто страшную сказку, начал ювелир свой рассказ. – Ричард Окделл заказал мастеру Бартолемью подарки для друзей и сестры. Четыре золотых кольца и браслет невесты. Кольца должны были повторять формой кольцо герцога…
- Фамильный перстень Окделлов? – перебил Робер.
- Нет, обычный мужской квадратный перстень с монограммой «РО» в одном углу и карасом в форме круглого кабошона в противоположном. Новые кольца должны были быть тоже с карасами, но с другими монограммами. Браслет… Традиционно браслет невесты – четыре обруча, скрепленных в четырех местах, но другая форма тоже допустима, обязателен только металл – серебро. Герцог выбрал плоское кольцо с фантазийной застежкой. Чем он руководствовался при выборе, я не знаю, но рискну предположить, что ему понравился один из имевшихся у дяди образцов кэналлийской работы. Кроме того, герцог хотел, чтобы на внутренней стороне браслета, колец и его собственного кольца, послужившего прототипом, был нанесен один и тот же знак. При этом герцог особо подчеркнул, что знак следует повторить в точности. Таким образом господин Окделл оставил мастеру Бартолемью свое кольцо, изображение знака и задаток.
- А срок?
- Столько, сколько необходимо для хорошей работы. Со сроками господин герцог никогда не торопил. Во время Октавианской ночи лавка была разграблена, а мастер Бартолемью убит, поэтому во время следующего визита с герцогом встречался уже я. Господин Окделл казался очень опечален пропажей своего кольца, но с пониманием отнесся к произошедшему. Он сам вместе со своим эром Рокэ Алвой был в ту ночь на площади Святого Хьюберта и видел все собственными глазами.
- И что сделал Окделл, узнав о пропаже кольца? – спросила Арлетта, не позволяя Гишфорду отклониться от темы.
- Повторил заказ, только теперь уже колец было пять, и повторно внес задаток. Вскоре, насколько мне известно, оруженосец Первого маршала покинул Олларию. Поскольку в условленное время заказ не забрали, по прошествии четырех месяцев я счел возможным использовать камни и металл колец для других заказов.
- А браслет? Его стоимость задаток покрывал?
- Нет, не покрывал, но я сохранил его как образец своей работы. Прошло еще четыре месяца, когда в один из последних дней осени ко мне обратился господин Ракан с просьбой подсказать подарок для сестры Повелителя Скал, на свадьбе которой ему предстояло быть посаженным отцом. Я показал ему браслет, сразу сообщив, что он делался специально для Айрис Окделл и на две трети уже оплачен. Господин Ракан заявил, что не может присвоить себе чужой подарок и от лица герцога Окделла внес недостающую плату, сказав, что это будет его подарок брату, дабы он мог порадовать сестру. Более я этот браслет не видел.
- И сами вы Окделла о нем не спрашивали? – с бергерской дотошностью уточнил Эрвин.
- Нет. Сперва меня останавливали слухи о семейном разладе, потом браслет был у господина Ракана и я мог невольно испортить задуманный им сюрприз. А после гибели молодой герцогини упоминать предназначенный ей подарок и вовсе было бы неправильно.
- Скажите, мастер Мэтью, - с видом праздного любопытства осведомилась Арлетта, - а этот знак на обороте – господин Окделл принес его изображение с собой? Возможно, это была некая книга?
- Когда я сообщил герцогу, что все бумаги мастера Бартолемью перевернуты и перепутаны грабителями, он при мне нарисовал эскиз колец, браслета и символа, который должен быть на них нанесен.
- Благодарю, мастер Мэтью.
- Всегда к вашим услугам, сударыня.
Интересно, насколько хороша у Окделла память? Мог ли он воспроизвести столь сложный знак по памяти, не зная его значения?
И что этот знак значит? Что знак морисский, Арлетта была убеждена.
- Это… Дидерих какой-то! – в сердцах воскликнул Робер после ухода ювелира. – Если это браслет Айрис, то где браслет Октавии?
- И был ли браслет Октавии, - рассеянно заметила графиня.
- Но если браслета – того браслета – вообще не было, зачем класть в шкатулку этот? – резонно спросил Эрвин. – Может, это не та шкатулка?
- Шкатулка та, - уверенно ответил Робер. – Такую картину, - он кивнул на полыхающий степной закат, - забыть или с чем-то спутать невозможно. А вот что в ней было внутри, знает теперь только Ричард. Но это что-то было очень для него важно.
Арлетта смерила задумчивым взглядом футляр. Что важно: браслет сестры или завещание Эрнани? Эти Окделлы столь глупы, что непредсказуемы совершенно.
Но чем труднее загадка, тем приятнее будет ее разгадать.
UPD 15.02.16 читать дальше
Мориски начали штурм Агариса на рассвете первого дня Весенних Скал, в тот же день взяли Старую стену, в ночь со второго на третий ворвались в Цитадель и на закате третьего дня покинули Святой город, перед тем казнив двадцать кардиналов и магнусов, но пощадив явившегося к ним, дабы разделить судьбу конклава, Аристида. Разразившаяся в тот же миг гроза (будто нарочно ждавшая ухода захватчиков) потушила бушевавший два дня пожар, но было поздно: большая часть города выгорела дотла. Впрочем, в какой-то миг подумал Антуан, возможно, лучше бы он сгорел целиком – меньше тел осталось бы. Осознание случившегося пришло много позже, а тогда мертвых было так много, что это были уже не мертвые, а просто тела, которые надо быстро похоронить, чтобы избежать мора. И когда брат Руций приказал вешать мародеров головой вниз, Антуана возмутила не жестокость казни, а лишние трупы.
Он писал и ужасался написанному, а тогда просто принял как данность: много мертвых и мало живых. Очень мало живых: вернувшиеся «львы», рыбаки из окрестных деревень и те немногие, кому удалось выжить. Кому повезло спрятаться и затаится так, что не нашли и не добили, а мориски искали и добивали весь третий день. И потому каждый найденный среди мертвых живой становился победой.
День четвертый – день Чистоты. Тергэллах сказал Аристиду, что цель его – очистить Золотые земли от «скверны», и Костас даже в лазарет с расспросами приходил – вдруг кто из раненых моряков, сталкивавшихся прежде с морисскими пиратами или купцами, знает, что это за ересь, – а Антуан всё вспоминал нухутские сказки. В них часто клялись до поры, «покуда земля берет кровь». Сколько обетов разом исполнилось!
Хуже всего было в Цитадели, но там же оказалось и легче всего. Тела из рва перенесли внутрь крепости, Аристид прочел короткую молитву, после чего ворота закрыли и обсыпали вокруг них на двадцать бье негашеной известью, предоставив дальнейшее воле Создателя. А люди взялись за то, что казалось им по силам.
Своих мертвецов мориски сожгли на пристани на огромных кострах, а убитые агарисцы так и лежали на улицах и в домах, избегших пожара. То, что на городских кладбищах столько мертвых хоронить нельзя, было ясно сразу. Если они хотят, чтобы в городе осталось место живым, надо найти другой путь.
Сжигать тела по примеру морисков выглядело самым простым, а на деле оказалось медленно и требовало много дров. Вывозить тела за город, в старую каменоломню? Так тоже делали, получалось быстрее, но негашеной извести отчаянно не хватало. Перенести в затопленные храмы и там замуровать? Святую Валерию мать Бернарда отстояла: главное здание монастыря еще годилось для жизни, а таких в городе осталось мало. Вход в затопленный храм аббатства Святого Игнатия оказался погребен под руинами. В распахнутые подземелья «истинников» Сель сам не пошел и не пустил остальных. В затопленном храме «львов» имелись колодцы, и через них трупный яд мог отравить всю воду в округе. А где искать и как открыть остальные, они не знали. Значит – костры и каменоломня.
Вслед за бессонной ночью наступил день пятый, день Справедливости. И вот тогда кто-то из каменщиков предложил превратить в печи отдельно стоящие колокольни. Выбрали для пробы кампанилу Святой Мартины, чудом уцелевшую в порту. Внизу пробили проемы для лучшего притока воздуха, деревянную лестницу, спиралью поднимавшуюся к открытому ярусу, пролили водой и присыпали песком, чтобы не загорелась сразу, а потом на эту самую лестницу, начиная сверху и до самого низу, уложили тела, перекладывая сухим камышом, снятым с крыш рыбацких хижин, и всем горючим, что нашлось в округе. А потом подожгли.
У них получилось! Созданная высотой башни тяга раздувала огонь лучше любых мехов, и раскаленное пламя пожирало тела, не требуя дополнительной пищи.
И это тоже было победой.
Должно быть, кто-то из прибывших накануне лекарей «львов» по доброте подлил Антуану сонного зелья, потому что как заснул, он не помнил. Только что рассказывал брату Александру, как они с мэтром Вакером придумали при обработке ран заменить касеру гидором (слуга каданского посланника указал зарытые в саду бочки) – и будто отрезало. Проснулся вечером в незнакомой палатке. Рядом на походном стуле сидел кряжистый адепт Знания лет на десять старше Антуана, но уже наполовину лысый.
- Искореняя невежество среди лени предавшихся, немудрено до срока волос лишиться, - проникновенно сообщил святой отец вместо приветствия и изобразил, как рвет на голове волосы. Антуан рассмеялся – в те дни любая шутка казалась до ужаса смешной.
Говорил отец Гермий глубоким, хорошо поставленным басом. В прошлом он изучал Новую историю Золотых земель и ее же преподавал в Танкредианской академии, а сейчас вознамерился обучить своего единственного студиоза всем премудростям церковного устройства и распорядка, дабы местоблюститель Святого Престола, Всезнающий упаси, не перепутал фелонь с анафемой.
Все это святой отец рассказал, пока они подкреплялись хлебом и сыром. Неизвестные благодетели еще и время, когда Антуан проснется, определили на зависть точно, и танкредианец решил совместить первый урок с ужином.
- А о том, будто ваш сан поддельный, и думать, отец Антоний, забудьте. Раз преосвященный Доминик, да упокоится он в Рассвете, сказал, что только конклав сможет освободить вас от обета, значит, намеревался вас рукоположить по-настоящему, а пастырям, вступившим на воинскую стезю, святой Адриан столько всего разрешил, что по сути для легитимации любого совершенного ими обряда только это одно и требуется – намерение.
- Да мы тут все на воинской стезе, как мне брат Александр объяснил, – с досадой на умершего сказал Антуан. – Так что я сейчас с самым настоящим и чистосердечным намерением объявлю епископом вас, и это вы будете местоблюстителем.
- Дезертировать пытаетесь? – усмехнулся монах. – Напрасные надежды: даже если вы это сделаете, все равно будете старше меня по священству на четыре дня. Так что давайте к делу. «Ураторе», надеюсь, помните?
Проверив знание врачом основных молитв, танкредианец приступил к рассказу об Уставе Пия, с которым, собственно, Антуану так не повезло. Справедливости ради, едва ли единственный за всю историю Агариса Эсперадор из Бергмарк мог предположить, что только что рукоположенный мирянин окажется старшим в Святом городе епископом – по причине гибели всех остальных.
А потом отец Гермий уснул буквально на полуслове. Сколько же ему довелось пережить за эти дни и когда он последний раз отдыхал? Антуан перетащил историка со стула на кровать, укрыл лежавшим в ногах одеялом и отправился на поиски брата Александра. Может, он и настоящий епископ, но от врача сейчас в Агарисе куда больше проку.
На улице уже полностью стемнело. День Справедливости подходил к концу. День шестой – день Славы. Надо будет спросить брата Александра, неужели Аристид намерен увести всех «львов» из Агариса сразу после похорон? Антуан понимал, что новое положение позволяет ему спросить магнуса напрямую, но… не хотелось. Глава орденских лекарей подобного отторжения не вызывал – он прибыл в город и лечил. А вот воины опоздали.
Вокруг не было ни души. Лагерь, разбитый на огромной площади перед разоренным аббатством Святого Адриана, будто вымер. Антуан заглянул в несколько палаток – или пусто, или спят. Спали и караульные у костра, да так, что не удалось добудится. Возмутительная небрежность. Точно так же и морисков, поди-ка, проспали!
Сквозь улицу Анемон была видна площадь Единорога с пылающей колокольней собора Святого Доминика. Возле нее точно должны быть неспящие. Идти, правда, придется одному, против чего его раз семь предупреждали, но это же близко совсем. Да и вряд ли в этом квартале, в шаге от лагеря «львов», встретятся мародеры или умалишенные.
Еще на подходе к площади Антуан услышал благовест. Поначалу даже решил, что ему показалось, но чем ближе он подходил, тем отчетливей тот становился. Выйдя на площадь, Антуан понял, что звон идет от горящей колокольни. Громовой, раскатистый звук, отдающийся в костях. Насколько он знал, все колокола, какие можно было спустить вниз по лестнице, с предназначенных для сожжения колоколен снимали. Оставались огню только самые большие, один из них и оглашал сейчас звоном округу. Вероятно, тяга наверху столь чудовищна, что раскачала даже бронзового исполина.
Перед распахнутыми дверьми колокольни, на фоне раскаленного добела огня, стоял человек. Странно, но Селя Антуан узнал сразу и пошел к нему, то и дело обходя спящих прямо на земле людей.
Саграннец стоял не шевелясь, вытянув к огню руки, а потом покачнулся и опустился на колени. Антуан подбежал к нему, помог встать и отвел от пышущих жаром дверей.
- Как вы? – спросил он, едва слыша себя сквозь ревущее пламя, усадив горца на перевернутую тачку на которой, должно быть, возили песок.
- Я с радостью отдал эту силу. В тот раз я успел, но мы не созданы для такой ноши.
Сель говорил загадками, но переспрашивать Антуан не стал. Сев рядом, он тоже посмотрел в погребальный огонь.
Ревело пламя, гремел колокол. Говорят, колокола-благовесты слышны даже в Закате, и звон их дарит раскаявшимся грешникам надежду на милость Его на Последнем Суде. Сколько умерло в эти дни, не успев даже в мыслях призвать Его? Пусть услышат, пусть утешатся!
Ревело пламя, гремел колокол. Город спал, Сель молчал о своем, а Антуан потерял счет времени. Что-то должно было случится.
- Идут, - тихо сказал Сель, но Антуан отчетливо услышал это слово, будто ждал его. Идут.
Десятки, сотни людей вышли со стороны улицы Ласточки и нескончаемой вереницей потекли через площадь. Будь они в сером, то походили бы на моровой ход из легенд, а этот пестрый ручей Антуан не знал, с чем сравнить. Горожане всех сословий, монахи, солдаты. Мужчины и женщины, старики и дети. Вот они поравнялись с Антуаном и Селем и, будто не заметив их, двинулись дальше, к колокольне. И вот уже первые, ни на миг не замешкав, шагнули в огонь.
Антуан вскочил, но сжавший его мертвой хваткой Сель не позволил сделать ни шагу. Перед распахнутыми дверьми колокольни светло, как в полдень, и кажется, что уходящие идут не по песку, а прямо по солнечному свету. Освещенный огнем песок сияет под ногами людей, и нет на нем ни единой тени. Антуан в ужасе посмотрел под ноги – вот две тени, его и Селя, все строго по давным-давно, в гальтарские еще времена открытым законам! А у этих теней нет…
Гремел колокол, люди попарно шагали в ревущее пламя и исчезали в нем мгновенно, будто переступали невидимый Антуану порог.
Отрешенные, не от мира сего лица. Кто смеется, кто плачет, но все они уже не здесь.
Неожиданно проходящая мимо женщина метнулась в сторону, но сразу несколько рук вцепились в нее, вернули обратно.
- Не хочу! – тоскливо закричала несчастная, вырываясь, и Антуана холодом прошибло от ее вопля. – Там моя дочь! Пустите меня к дочери!
- Радуйся, сестра! – смутно знакомый седой клирик обнял женщину за плечи. – Радуйся и славь Его, что уберег твое дитя от смерти. Радуйся!
Это же магнус Знания Диомид! Когда он успел поседеть?
- Радуйся, радуйся! – подхватили голоса. – Твоя дочь жива! Радуйся! Если любишь дочь – идем!
Крики людей будто разбили в сознании Антуана стену, и теперь он узнавал многих. Друзей, соседей, однокорытников, бывших пациентов и их родных… Как же их много… мертвых.
Последним шел Эсперадор.
- Не оставь град Агарис, брат, - просит Юнний, поравнявшись с Антуаном. – Не сбежать. Не оставь. Обещай, брат Антоний!
- Обещаю.
Эсперадор шагает в ревущее пламя, и в тот же миг колокольня рушится, складываясь, проваливаясь в раскаленное жерло, всей своей каменной громадой гася погребальный костер. Пыль и пепел разлетаются по площади, столб дыма тянется к светлеющему небу. Но и тогда Антуану кажется, что он слышит затихающий, провожающий уходящих благовест.
На рассвете дня Славы Агарис облетела весть, что ворота Цитадели открыты. С опаской вошедшие «львы» не нашли внутри тел, всего лишь два дня назад устилавших крепость. Мертвых нашел Сель – на узкой «черной» лестнице дворца. Двух зарубленных морисских пиратов, и с ними – тяжело раненого капитана церковных гвардейцев. Очевидно, обыскивавшие Цитадель мориски пропустили узкий проход и не нашли ни своих убитых сородичей, ни их едва живого убийцу.
Морисков похоронили вместе с агарисцами. Капитана Илласио вытащил с того света брат Александр, заслужив бесконечное уважение Антуана. А «лев» шутил, что когда больной хочет жить, даже самый старательный врач бессилен.
Об увиденном ночью Антуан никому не сказал – не был уверен, что все это не было сном. А что до обещания остаться, так ему и уезжать некуда. Играть роль местоблюстителя Святого Престола при дворе кардинала Агарии – увольте. Он врач, а врач сейчас нужнее здесь. Молчал и Сель – если, конечно, случившееся случилось наяву и саграннцу было о чем молчать. Так что исчезновение десятков тысяч убитых сочли чудом. Чудо это ободрило выживших горожан, но не заставило Аристида изменить решение.
Вслед за днем Славы пришел день Знания.
- Не сомневайтесь, мы останемся до конца, пока все раненные на своих ногах от нас не уйдут, - неожиданно сказал брат Александр после утреннего осмотра.
- Вы останетесь? – переспросил Антуан. – Лекари? А остальные?
- Уйдут завтра.
Антуан растерянно оглянулся. В ордене Славы даже врачи носили шпагу и, несомненно, знали, с какой стороны за нее браться, так что раненых они защитят. А остальных? Кто защитит обездоленных людей и с таким трудом добытые припасы от мародеров? Телохранители Софии? Полторы дюжины на весь город?!
В палатку Аристида Антуан буквально влетел.
- Мне сказали, - начал он с порога, отбросив всякую вежливость, но осекся, увидев, что магнус не один.
- Вашему преосвященству сказали, что его высокопреосвященство нас покидает, - из последних сил сдерживаясь, произнес конхессер Леонидас. – Да, это так. И это совершенно неприемлемо. Я готов допустить, что первый раз Слава покинула город по ошибке, но сейчас вы замыслили предательство!
- Не стоит бросаться такими словами, - сухо заметил брат Руций.
- О да, у меня слова, а у вас, святые отцы, поступки. Ваше преосвященство, скажите им!
- Я не знаю, что сказать, - растерянно покачал головой Антуан, – я ушам своим не верю. Если вы уйдете сейчас, вы обречете Агарис на смерть.
- Агарис уже мертв, - тяжело уронил Аристид. – Вы выбрали, куда поедете?
- Я останусь.
- Жаль.
- Вы… вы действительно уйдете? – неверяще произнес неизвестный Антуану горожанин. – Как вы можете? Ваше высочество, умоляю, попросите их! Попросите!
- Я не буду ни о чем просить его высокопреосвященство, - безмятежно отозвалась принцесса.
От такого оборота Антуан уставился на племянницу Дивина во все глаза.
- Я не буду просить, - повторила София, – а вот спросить хочу. Ты бежишь от увиденной морисками скверны, магнус Славы Аристид, будто от чумы, но куда ты бежишь? За Рассанну, как бежали талигойцы из пораженной мором Варасты? А стоявшие на спасительном берегу лучники убивали всех, кто пытался переправиться, и больных, и здоровых. Веришь ли ты, Аристид, что сможешь убежать? Встанешь ли сам на границе с мечом и луком, убивая тех, кто побежит за тобой следом? Или обретешь новых братьев за Межевыми островами? Вспомнишь ли ты среди них «скверные» Золотые земли?
Магнус молчал.
София вздохнула.
- Идемте, ваше преосвященство. Здесь больше не о чем говорить.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 13
Оллария. Агарис
400 год К.С. 16-ый день Летних Скал
1
Оллария. Агарис
400 год К.С. 16-ый день Летних Скал
1
Высокие травы гнулись под порывами стихшего сотни лет назад ветра, рвался к красному солнцу черный зубчатый столб, а над ним кружили птицы, злые и тревожные, как сам закат. Созданная неведомым мастером картина завораживала и пугала. Кто бы ни придумал положить завещание Эрнани Последнего в «закатный» футляр, сам Франциск или кто-то из его советников, красота решения восхищала: закат несчастной Талигойи неотвратимо сменялся ночью, и осмелевшие падальщики уже рвали ее дряхлое тело, но этому Ракану хватило смелости признать свою слабость и вручить власть правителю, способному вырвать страну из тьмы.
Арлетта смотрела на шкатулку из гробницы Октавии и вспоминала завещание человека, внезапно представшего перед ней совсем другим, нежели прежде.
«Моя жизнь лишь отягчит смену династий. Создатель, храни Талигойю и ее нового короля». Исторические хроники звали Самопожертвователем Эридани, но Эрнани это имя подошло бы ничуть не меньше. Кто бы мог подумать!
То, что воля Эрнани не остановила ни Альдо, ни Окделла, ничуть не удивительно: чтобы признать свою неправоту, для начала надо иметь совесть, каковой у этих молодчиков отродясь не было. Понятно и то, зачем после смерти Альдо Окделл разыскивал завещание. А вот как оно оказалась у Катарины? О том, что хранит шкатулка, вдова Фердинанда несомненно знала и вовсе не случайно назвала сына Октавием. Увы, со всеми расспросами придется подождать, пока брат Анджело сочтет ее величество достаточно окрепшей. Впрочем, это не к спеху, уже Круг, как не к спеху. Все, для кого последнее письмо Эрнани могло бы что-то изменить, давным-давно мертвы.
- Почему Шарль не предупредил Алана? – в который раз вопросил сын Жозины. – Они же были друзьями!
Арлетта с трудом подавила вздох. Одно слово – Иноходец.
- Наверное, потому что хорошо его знал? – грубовато оборвал причитания Робера Эрвин. Графиня была с ним согласна: доверить тайну Окделлу – что может быть глупее? – Как же он ее любил! – без паузы продолжил ноймар: сын Рудольфа мог думать только о браслете. Мальчишка, хоть и полковник. Полковник Придд, судя по письмам Жермона, куда старше.
Впрочем, браслет Октавии воистину заслуживал внимания. Кольцо, охватывающее три четверти запястья, застегивалось цепочками причудливого плетения, места крепления которых скрывали загадочно мерцавшие карасы изумрудной огранки. Воплощенное изящество! Придд считал шкатулку из гробницы слишком плоской, чтобы в ней мог лежать браслет, но его ошибка простительна: из всех виденных Арлеттой браслетов этот был самый тонкий. И хрупкой синеглазой девочке с иконы он подходил, как никакой другой.
За хорну узнаваемая кэналлийская форма, черные камни в серебряной оправе и даже монограмма на морисский манер – «АО», Алва Октавия. Должно быть, самый первый подарок Франциска вдове Рамиро. Или первый, который она приняла, зная о его любви. Знак уважения к ее умершей любви. И именно его суровый властитель хранил и после смерти.
Как же он ее любил!
- Удивительно тонкая работа! – восхищенно произнес Эрвин. – Вы заметили узор на внутренней стороне? Ни разу такого не встречал.
- Я тоже обратил внимание, - кивнул Робер. – И тоже раньше такого не видел.
Арлетта улыбнулась.
- Думаю, эти слова помещены там, где помещены, потому что не предназначены для посторонних.
- Слова? – переспросил Ро.
- Вы думаете, это надпись? – уточнил Эрвин.
- Я это знаю. Багряноземельские письмена сами по себе похожи на змеистые линии, чем и пользуются мастера, виртуозно вплетая их в узор. В Алвасете есть огромный шелковый ковер, на котором выткана целая поэма. Глядя на него, понимаешь, почему орнамент зовут музыкой для глаз.
- Если на браслете стихи, то очень короткие, - улыбнулся Робер: явно задумался о подарке для Марианны.
- Посвящение или пожелание, - предположила графиня.
- Или признание, - выдохнул Эрвин.
- Или клятва. – Арлетта прищурилась, разглядывая лежащую на столе драгоценность. Катарина выбрала для сына очень своевременное имя. Октавий Менестрель оставил о себе добрую память, но невозможно вспомнить короля, не вспомнив соправителя, а для Павлина и Гуся в напоминании о Железном Вороне ничего доброго нет.
В гостиную, браво печатая шаг, вошел давешний дежурный теньент с перевязанной головой – показывает монсеньору, что давно здоров и может хоть сейчас в бой.
Робер подобрался, готовясь мчаться, куда скажут, но теньент обратился к Арлетте:
- Сударыня, господин Гишфорд просит вас принять его.
Гишфорд? Ювелир?
- Зовите. Это ненадолго, - заверила графиня мужчин.
Занимать ее долго она просто не позволит.
Племянник покойного Бартолемью был по-прежнему тощ и робок. В руках он держал гайифский футляр для украшений.
- Сударыня. Господа. – Глубокий поклон и нервная улыбка.
- Мастер. Что привело вас в этот дом? – Непроизнесенное «без приглашения» так и повисло в воздухе.
Гишфорд откашлялся.
- Сударыня, я закончил работу над вашим колье раньше назначенного срока и счел необходимым как можно скорее передать его в ваши руки. В городе неспокойно. – Он открыл футляр и с поклоном протянул Арлетте.
Молодой ювелир совершенно не разбирался в людях, но с камнями сотворил чудо. Куда девалась тусклая белесая галька? Ярко-зеленые с густо-красной сердцевиной опалы гордо сияли в солнечном свете, полностью оправдывая свое «королевское» имя. Преображение поражало, но Арлетта не сомневалась, что это те же, её, выбранные Арно для неё камни: хитрец Бартолемью мог бы ради репутации пойти на лишние расходы и совершить подмену, его наследник для подобных маневров слишком прост.
- Мастер Мэтью, вы просто волшебник!
- Благодарю, сударыня. – Ювелир польщено улыбнулся.
- Напомните, сколько я вам должна?
- Нисколько, сударыня, вы сразу внесли полную плату.
Явно осмелев, Гишфорд бросил заинтересованный взгляд на «закатную» шкатулку, на браслет; поджал губы. Зависть? Кэналлийские кудесники многим словно кость в горле.
- Я вижу, я не вовремя. Не смею более занимать ваше время. Но, перед тем как я уйду, позвольте, господин герцог, выразить вам мои соболезнования. Это ужасное горе.
«Ужасное горе»?
Робер побледнел:
- Катари?!
- Что ты сказал, каналья?! – прорычал Эрвин.
Не ожидавший такого ювелир отшатнулся и выставил перед собой ладони:
- Я только хотел выразить…
- Вам что-то известно, мастер Мэтью? – любезно осведомилась Арлетта, не давая молодым балбесам наломать дров. Что с королевой и принцем ничего не случилось, она была уверена: простой горожанин никак не мог узнать новости из дворца раньше их. От Капуль-Гизайль гонец бы тоже примчался быстрее людской молвы. Значит, кто-то распускает по Олларии пустые слухи. А в городе и в самом деле неспокойно, и Ро не единственный, кто сходу готов поверить в самое плохое.
- То же, что и всем, - растерянно ответил ювелир, подтверждая опасения графини.
- А что известно всем? – взяв себя в руки, спросил Робер.
- Что ваша невеста, герцогиня Окделл, погибла во время землетрясения вместе с матерью, сестрами и всеми, кто был в замке. Нижайше прошу меня простить, если моя бестактность…
- Вы говорили про Айрис! – не скрывая облегчения, выдохнул Эпинэ.
- Я увидел браслет герцогини и подумал, что вы собрались, чтобы… Еще раз прошу меня простить!
Ну конечно, браслет! Бедняга решил, что монограмма «АО» принадлежит Айрис Окделл! Однако, у мастера зоркий глаз. Вернее, на драгоценности натренированный.
- Это вы нас простите, - с чувством сказал Робер. – Я испугался, что что-то случилось с ее величеством. Увы, привычка к дурным вестям легко заводится, но трудно искоренима. А что до браслета, то он принадлежал не Айрис Окделл, а королеве Октавии.
- Вам сказали, что этот браслет принадлежал святой Октавии? – неожиданно сурово спросил Гишфорд. – Сударь, мой долг сообщить вам, что вас ввели в заблуждение. Это браслет невесты герцогини Окделл.
- Вы так уверенны из-за одной лишь монограммы? – удивилась Арлетта.
- Я уверен, потому что это я его изготовил, - решительно ответил ювелир. – Я понимаю, что одного моего слова недостаточно. На браслете, на крючке застежки, должно быть мое клеймо. Две птицы, смотрящие друг на друга, это общий знак нашей мастерской, придуманный мастером Бартолемью, и между ними переплетенные буквы «М» и «Г» – Мэтью Гишфорд. Лучше смотреть через гайифское стекло. – Он отстегнул от пояса и протянул Роберу кожаный чехольчик.
- Так и есть, - подтвердил Эпинэ после осмотра.
Браслет – фальшивка?!
- Но там же знак, морисский! – разочарованно воскликнул Эрвин.
Мастер мгновенно навострил уши.
- Что вам известно о знаке на оборотной стороне браслета? – строго спросил Робер.
- По памяти я его не повторю, но если вы позволите послать в лавку за журналом…
- Вам известно, что он значит? – прищурившись, спросила Арлетта.
- Нет.
- Тогда зачем вы его изобразили? – Человек, верящий в магические свойства камней, не станет просто так лепить на браслет невесты неизвестные знаки. Или станет?
- Желание заказчика, - развел руками ювелир. – Герцог Окделл потребовал, чтобы этот знак был повторен в точности на внутренней стороне браслета и колец.
Окделл? Он первым открыл шкатулку. С него бы сталось заказать для сестры подарок по образцу найденного в гробнице. А потом захотел сравнить и случайно перепутал.
Нет, с Айрис они тогда были в ссоре, какие тут подарки. Значит, нарочно, чтобы подменить? Да за какими кошками потомку святого Алана браслет святой Октавии?! Хотя… Он сохранил икону в особняке, и даже сапфиры с оклада не тронул.
- Мастер Мэтью, позвольте предложить вам шадди, - твердо произнес Эпинэ. – Прошу вас, присаживайтесь и, умоляю, помогите нам разрешить эту загадку: как мог браслет Айрис Окделл попасть к драгоценностям королевы Октавии? Скажите, когда и при каких обстоятельствах вы получили заказ?
Про гробницу Франциска – ни слова. А ведь выйдет, пожалуй, из Иноходца настоящий Проэмперадор!
2
- Это случилось накануне Октавианской ночи, – будто страшную сказку, начал ювелир свой рассказ. – Ричард Окделл заказал мастеру Бартолемью подарки для друзей и сестры. Четыре золотых кольца и браслет невесты. Кольца должны были повторять формой кольцо герцога…
- Фамильный перстень Окделлов? – перебил Робер.
- Нет, обычный мужской квадратный перстень с монограммой «РО» в одном углу и карасом в форме круглого кабошона в противоположном. Новые кольца должны были быть тоже с карасами, но с другими монограммами. Браслет… Традиционно браслет невесты – четыре обруча, скрепленных в четырех местах, но другая форма тоже допустима, обязателен только металл – серебро. Герцог выбрал плоское кольцо с фантазийной застежкой. Чем он руководствовался при выборе, я не знаю, но рискну предположить, что ему понравился один из имевшихся у дяди образцов кэналлийской работы. Кроме того, герцог хотел, чтобы на внутренней стороне браслета, колец и его собственного кольца, послужившего прототипом, был нанесен один и тот же знак. При этом герцог особо подчеркнул, что знак следует повторить в точности. Таким образом господин Окделл оставил мастеру Бартолемью свое кольцо, изображение знака и задаток.
- А срок?
- Столько, сколько необходимо для хорошей работы. Со сроками господин герцог никогда не торопил. Во время Октавианской ночи лавка была разграблена, а мастер Бартолемью убит, поэтому во время следующего визита с герцогом встречался уже я. Господин Окделл казался очень опечален пропажей своего кольца, но с пониманием отнесся к произошедшему. Он сам вместе со своим эром Рокэ Алвой был в ту ночь на площади Святого Хьюберта и видел все собственными глазами.
- И что сделал Окделл, узнав о пропаже кольца? – спросила Арлетта, не позволяя Гишфорду отклониться от темы.
- Повторил заказ, только теперь уже колец было пять, и повторно внес задаток. Вскоре, насколько мне известно, оруженосец Первого маршала покинул Олларию. Поскольку в условленное время заказ не забрали, по прошествии четырех месяцев я счел возможным использовать камни и металл колец для других заказов.
- А браслет? Его стоимость задаток покрывал?
- Нет, не покрывал, но я сохранил его как образец своей работы. Прошло еще четыре месяца, когда в один из последних дней осени ко мне обратился господин Ракан с просьбой подсказать подарок для сестры Повелителя Скал, на свадьбе которой ему предстояло быть посаженным отцом. Я показал ему браслет, сразу сообщив, что он делался специально для Айрис Окделл и на две трети уже оплачен. Господин Ракан заявил, что не может присвоить себе чужой подарок и от лица герцога Окделла внес недостающую плату, сказав, что это будет его подарок брату, дабы он мог порадовать сестру. Более я этот браслет не видел.
- И сами вы Окделла о нем не спрашивали? – с бергерской дотошностью уточнил Эрвин.
- Нет. Сперва меня останавливали слухи о семейном разладе, потом браслет был у господина Ракана и я мог невольно испортить задуманный им сюрприз. А после гибели молодой герцогини упоминать предназначенный ей подарок и вовсе было бы неправильно.
- Скажите, мастер Мэтью, - с видом праздного любопытства осведомилась Арлетта, - а этот знак на обороте – господин Окделл принес его изображение с собой? Возможно, это была некая книга?
- Когда я сообщил герцогу, что все бумаги мастера Бартолемью перевернуты и перепутаны грабителями, он при мне нарисовал эскиз колец, браслета и символа, который должен быть на них нанесен.
- Благодарю, мастер Мэтью.
- Всегда к вашим услугам, сударыня.
Интересно, насколько хороша у Окделла память? Мог ли он воспроизвести столь сложный знак по памяти, не зная его значения?
И что этот знак значит? Что знак морисский, Арлетта была убеждена.
- Это… Дидерих какой-то! – в сердцах воскликнул Робер после ухода ювелира. – Если это браслет Айрис, то где браслет Октавии?
- И был ли браслет Октавии, - рассеянно заметила графиня.
- Но если браслета – того браслета – вообще не было, зачем класть в шкатулку этот? – резонно спросил Эрвин. – Может, это не та шкатулка?
- Шкатулка та, - уверенно ответил Робер. – Такую картину, - он кивнул на полыхающий степной закат, - забыть или с чем-то спутать невозможно. А вот что в ней было внутри, знает теперь только Ричард. Но это что-то было очень для него важно.
Арлетта смерила задумчивым взглядом футляр. Что важно: браслет сестры или завещание Эрнани? Эти Окделлы столь глупы, что непредсказуемы совершенно.
Но чем труднее загадка, тем приятнее будет ее разгадать.
UPD 15.02.16 читать дальше
3
Мориски начали штурм Агариса на рассвете первого дня Весенних Скал, в тот же день взяли Старую стену, в ночь со второго на третий ворвались в Цитадель и на закате третьего дня покинули Святой город, перед тем казнив двадцать кардиналов и магнусов, но пощадив явившегося к ним, дабы разделить судьбу конклава, Аристида. Разразившаяся в тот же миг гроза (будто нарочно ждавшая ухода захватчиков) потушила бушевавший два дня пожар, но было поздно: большая часть города выгорела дотла. Впрочем, в какой-то миг подумал Антуан, возможно, лучше бы он сгорел целиком – меньше тел осталось бы. Осознание случившегося пришло много позже, а тогда мертвых было так много, что это были уже не мертвые, а просто тела, которые надо быстро похоронить, чтобы избежать мора. И когда брат Руций приказал вешать мародеров головой вниз, Антуана возмутила не жестокость казни, а лишние трупы.
Он писал и ужасался написанному, а тогда просто принял как данность: много мертвых и мало живых. Очень мало живых: вернувшиеся «львы», рыбаки из окрестных деревень и те немногие, кому удалось выжить. Кому повезло спрятаться и затаится так, что не нашли и не добили, а мориски искали и добивали весь третий день. И потому каждый найденный среди мертвых живой становился победой.
День четвертый – день Чистоты. Тергэллах сказал Аристиду, что цель его – очистить Золотые земли от «скверны», и Костас даже в лазарет с расспросами приходил – вдруг кто из раненых моряков, сталкивавшихся прежде с морисскими пиратами или купцами, знает, что это за ересь, – а Антуан всё вспоминал нухутские сказки. В них часто клялись до поры, «покуда земля берет кровь». Сколько обетов разом исполнилось!
Хуже всего было в Цитадели, но там же оказалось и легче всего. Тела из рва перенесли внутрь крепости, Аристид прочел короткую молитву, после чего ворота закрыли и обсыпали вокруг них на двадцать бье негашеной известью, предоставив дальнейшее воле Создателя. А люди взялись за то, что казалось им по силам.
Своих мертвецов мориски сожгли на пристани на огромных кострах, а убитые агарисцы так и лежали на улицах и в домах, избегших пожара. То, что на городских кладбищах столько мертвых хоронить нельзя, было ясно сразу. Если они хотят, чтобы в городе осталось место живым, надо найти другой путь.
Сжигать тела по примеру морисков выглядело самым простым, а на деле оказалось медленно и требовало много дров. Вывозить тела за город, в старую каменоломню? Так тоже делали, получалось быстрее, но негашеной извести отчаянно не хватало. Перенести в затопленные храмы и там замуровать? Святую Валерию мать Бернарда отстояла: главное здание монастыря еще годилось для жизни, а таких в городе осталось мало. Вход в затопленный храм аббатства Святого Игнатия оказался погребен под руинами. В распахнутые подземелья «истинников» Сель сам не пошел и не пустил остальных. В затопленном храме «львов» имелись колодцы, и через них трупный яд мог отравить всю воду в округе. А где искать и как открыть остальные, они не знали. Значит – костры и каменоломня.
Вслед за бессонной ночью наступил день пятый, день Справедливости. И вот тогда кто-то из каменщиков предложил превратить в печи отдельно стоящие колокольни. Выбрали для пробы кампанилу Святой Мартины, чудом уцелевшую в порту. Внизу пробили проемы для лучшего притока воздуха, деревянную лестницу, спиралью поднимавшуюся к открытому ярусу, пролили водой и присыпали песком, чтобы не загорелась сразу, а потом на эту самую лестницу, начиная сверху и до самого низу, уложили тела, перекладывая сухим камышом, снятым с крыш рыбацких хижин, и всем горючим, что нашлось в округе. А потом подожгли.
У них получилось! Созданная высотой башни тяга раздувала огонь лучше любых мехов, и раскаленное пламя пожирало тела, не требуя дополнительной пищи.
И это тоже было победой.
4
Должно быть, кто-то из прибывших накануне лекарей «львов» по доброте подлил Антуану сонного зелья, потому что как заснул, он не помнил. Только что рассказывал брату Александру, как они с мэтром Вакером придумали при обработке ран заменить касеру гидором (слуга каданского посланника указал зарытые в саду бочки) – и будто отрезало. Проснулся вечером в незнакомой палатке. Рядом на походном стуле сидел кряжистый адепт Знания лет на десять старше Антуана, но уже наполовину лысый.
- Искореняя невежество среди лени предавшихся, немудрено до срока волос лишиться, - проникновенно сообщил святой отец вместо приветствия и изобразил, как рвет на голове волосы. Антуан рассмеялся – в те дни любая шутка казалась до ужаса смешной.
Говорил отец Гермий глубоким, хорошо поставленным басом. В прошлом он изучал Новую историю Золотых земель и ее же преподавал в Танкредианской академии, а сейчас вознамерился обучить своего единственного студиоза всем премудростям церковного устройства и распорядка, дабы местоблюститель Святого Престола, Всезнающий упаси, не перепутал фелонь с анафемой.
Все это святой отец рассказал, пока они подкреплялись хлебом и сыром. Неизвестные благодетели еще и время, когда Антуан проснется, определили на зависть точно, и танкредианец решил совместить первый урок с ужином.
- А о том, будто ваш сан поддельный, и думать, отец Антоний, забудьте. Раз преосвященный Доминик, да упокоится он в Рассвете, сказал, что только конклав сможет освободить вас от обета, значит, намеревался вас рукоположить по-настоящему, а пастырям, вступившим на воинскую стезю, святой Адриан столько всего разрешил, что по сути для легитимации любого совершенного ими обряда только это одно и требуется – намерение.
- Да мы тут все на воинской стезе, как мне брат Александр объяснил, – с досадой на умершего сказал Антуан. – Так что я сейчас с самым настоящим и чистосердечным намерением объявлю епископом вас, и это вы будете местоблюстителем.
- Дезертировать пытаетесь? – усмехнулся монах. – Напрасные надежды: даже если вы это сделаете, все равно будете старше меня по священству на четыре дня. Так что давайте к делу. «Ураторе», надеюсь, помните?
Проверив знание врачом основных молитв, танкредианец приступил к рассказу об Уставе Пия, с которым, собственно, Антуану так не повезло. Справедливости ради, едва ли единственный за всю историю Агариса Эсперадор из Бергмарк мог предположить, что только что рукоположенный мирянин окажется старшим в Святом городе епископом – по причине гибели всех остальных.
А потом отец Гермий уснул буквально на полуслове. Сколько же ему довелось пережить за эти дни и когда он последний раз отдыхал? Антуан перетащил историка со стула на кровать, укрыл лежавшим в ногах одеялом и отправился на поиски брата Александра. Может, он и настоящий епископ, но от врача сейчас в Агарисе куда больше проку.
На улице уже полностью стемнело. День Справедливости подходил к концу. День шестой – день Славы. Надо будет спросить брата Александра, неужели Аристид намерен увести всех «львов» из Агариса сразу после похорон? Антуан понимал, что новое положение позволяет ему спросить магнуса напрямую, но… не хотелось. Глава орденских лекарей подобного отторжения не вызывал – он прибыл в город и лечил. А вот воины опоздали.
Вокруг не было ни души. Лагерь, разбитый на огромной площади перед разоренным аббатством Святого Адриана, будто вымер. Антуан заглянул в несколько палаток – или пусто, или спят. Спали и караульные у костра, да так, что не удалось добудится. Возмутительная небрежность. Точно так же и морисков, поди-ка, проспали!
Сквозь улицу Анемон была видна площадь Единорога с пылающей колокольней собора Святого Доминика. Возле нее точно должны быть неспящие. Идти, правда, придется одному, против чего его раз семь предупреждали, но это же близко совсем. Да и вряд ли в этом квартале, в шаге от лагеря «львов», встретятся мародеры или умалишенные.
Еще на подходе к площади Антуан услышал благовест. Поначалу даже решил, что ему показалось, но чем ближе он подходил, тем отчетливей тот становился. Выйдя на площадь, Антуан понял, что звон идет от горящей колокольни. Громовой, раскатистый звук, отдающийся в костях. Насколько он знал, все колокола, какие можно было спустить вниз по лестнице, с предназначенных для сожжения колоколен снимали. Оставались огню только самые большие, один из них и оглашал сейчас звоном округу. Вероятно, тяга наверху столь чудовищна, что раскачала даже бронзового исполина.
Перед распахнутыми дверьми колокольни, на фоне раскаленного добела огня, стоял человек. Странно, но Селя Антуан узнал сразу и пошел к нему, то и дело обходя спящих прямо на земле людей.
Саграннец стоял не шевелясь, вытянув к огню руки, а потом покачнулся и опустился на колени. Антуан подбежал к нему, помог встать и отвел от пышущих жаром дверей.
- Как вы? – спросил он, едва слыша себя сквозь ревущее пламя, усадив горца на перевернутую тачку на которой, должно быть, возили песок.
- Я с радостью отдал эту силу. В тот раз я успел, но мы не созданы для такой ноши.
Сель говорил загадками, но переспрашивать Антуан не стал. Сев рядом, он тоже посмотрел в погребальный огонь.
Ревело пламя, гремел колокол. Говорят, колокола-благовесты слышны даже в Закате, и звон их дарит раскаявшимся грешникам надежду на милость Его на Последнем Суде. Сколько умерло в эти дни, не успев даже в мыслях призвать Его? Пусть услышат, пусть утешатся!
Ревело пламя, гремел колокол. Город спал, Сель молчал о своем, а Антуан потерял счет времени. Что-то должно было случится.
- Идут, - тихо сказал Сель, но Антуан отчетливо услышал это слово, будто ждал его. Идут.
Десятки, сотни людей вышли со стороны улицы Ласточки и нескончаемой вереницей потекли через площадь. Будь они в сером, то походили бы на моровой ход из легенд, а этот пестрый ручей Антуан не знал, с чем сравнить. Горожане всех сословий, монахи, солдаты. Мужчины и женщины, старики и дети. Вот они поравнялись с Антуаном и Селем и, будто не заметив их, двинулись дальше, к колокольне. И вот уже первые, ни на миг не замешкав, шагнули в огонь.
Антуан вскочил, но сжавший его мертвой хваткой Сель не позволил сделать ни шагу. Перед распахнутыми дверьми колокольни светло, как в полдень, и кажется, что уходящие идут не по песку, а прямо по солнечному свету. Освещенный огнем песок сияет под ногами людей, и нет на нем ни единой тени. Антуан в ужасе посмотрел под ноги – вот две тени, его и Селя, все строго по давным-давно, в гальтарские еще времена открытым законам! А у этих теней нет…
Гремел колокол, люди попарно шагали в ревущее пламя и исчезали в нем мгновенно, будто переступали невидимый Антуану порог.
Отрешенные, не от мира сего лица. Кто смеется, кто плачет, но все они уже не здесь.
Неожиданно проходящая мимо женщина метнулась в сторону, но сразу несколько рук вцепились в нее, вернули обратно.
- Не хочу! – тоскливо закричала несчастная, вырываясь, и Антуана холодом прошибло от ее вопля. – Там моя дочь! Пустите меня к дочери!
- Радуйся, сестра! – смутно знакомый седой клирик обнял женщину за плечи. – Радуйся и славь Его, что уберег твое дитя от смерти. Радуйся!
Это же магнус Знания Диомид! Когда он успел поседеть?
- Радуйся, радуйся! – подхватили голоса. – Твоя дочь жива! Радуйся! Если любишь дочь – идем!
Крики людей будто разбили в сознании Антуана стену, и теперь он узнавал многих. Друзей, соседей, однокорытников, бывших пациентов и их родных… Как же их много… мертвых.
Последним шел Эсперадор.
- Не оставь град Агарис, брат, - просит Юнний, поравнявшись с Антуаном. – Не сбежать. Не оставь. Обещай, брат Антоний!
- Обещаю.
Эсперадор шагает в ревущее пламя, и в тот же миг колокольня рушится, складываясь, проваливаясь в раскаленное жерло, всей своей каменной громадой гася погребальный костер. Пыль и пепел разлетаются по площади, столб дыма тянется к светлеющему небу. Но и тогда Антуану кажется, что он слышит затихающий, провожающий уходящих благовест.
5
На рассвете дня Славы Агарис облетела весть, что ворота Цитадели открыты. С опаской вошедшие «львы» не нашли внутри тел, всего лишь два дня назад устилавших крепость. Мертвых нашел Сель – на узкой «черной» лестнице дворца. Двух зарубленных морисских пиратов, и с ними – тяжело раненого капитана церковных гвардейцев. Очевидно, обыскивавшие Цитадель мориски пропустили узкий проход и не нашли ни своих убитых сородичей, ни их едва живого убийцу.
Морисков похоронили вместе с агарисцами. Капитана Илласио вытащил с того света брат Александр, заслужив бесконечное уважение Антуана. А «лев» шутил, что когда больной хочет жить, даже самый старательный врач бессилен.
Об увиденном ночью Антуан никому не сказал – не был уверен, что все это не было сном. А что до обещания остаться, так ему и уезжать некуда. Играть роль местоблюстителя Святого Престола при дворе кардинала Агарии – увольте. Он врач, а врач сейчас нужнее здесь. Молчал и Сель – если, конечно, случившееся случилось наяву и саграннцу было о чем молчать. Так что исчезновение десятков тысяч убитых сочли чудом. Чудо это ободрило выживших горожан, но не заставило Аристида изменить решение.
Вслед за днем Славы пришел день Знания.
- Не сомневайтесь, мы останемся до конца, пока все раненные на своих ногах от нас не уйдут, - неожиданно сказал брат Александр после утреннего осмотра.
- Вы останетесь? – переспросил Антуан. – Лекари? А остальные?
- Уйдут завтра.
Антуан растерянно оглянулся. В ордене Славы даже врачи носили шпагу и, несомненно, знали, с какой стороны за нее браться, так что раненых они защитят. А остальных? Кто защитит обездоленных людей и с таким трудом добытые припасы от мародеров? Телохранители Софии? Полторы дюжины на весь город?!
В палатку Аристида Антуан буквально влетел.
- Мне сказали, - начал он с порога, отбросив всякую вежливость, но осекся, увидев, что магнус не один.
- Вашему преосвященству сказали, что его высокопреосвященство нас покидает, - из последних сил сдерживаясь, произнес конхессер Леонидас. – Да, это так. И это совершенно неприемлемо. Я готов допустить, что первый раз Слава покинула город по ошибке, но сейчас вы замыслили предательство!
- Не стоит бросаться такими словами, - сухо заметил брат Руций.
- О да, у меня слова, а у вас, святые отцы, поступки. Ваше преосвященство, скажите им!
- Я не знаю, что сказать, - растерянно покачал головой Антуан, – я ушам своим не верю. Если вы уйдете сейчас, вы обречете Агарис на смерть.
- Агарис уже мертв, - тяжело уронил Аристид. – Вы выбрали, куда поедете?
- Я останусь.
- Жаль.
- Вы… вы действительно уйдете? – неверяще произнес неизвестный Антуану горожанин. – Как вы можете? Ваше высочество, умоляю, попросите их! Попросите!
- Я не буду ни о чем просить его высокопреосвященство, - безмятежно отозвалась принцесса.
От такого оборота Антуан уставился на племянницу Дивина во все глаза.
- Я не буду просить, - повторила София, – а вот спросить хочу. Ты бежишь от увиденной морисками скверны, магнус Славы Аристид, будто от чумы, но куда ты бежишь? За Рассанну, как бежали талигойцы из пораженной мором Варасты? А стоявшие на спасительном берегу лучники убивали всех, кто пытался переправиться, и больных, и здоровых. Веришь ли ты, Аристид, что сможешь убежать? Встанешь ли сам на границе с мечом и луком, убивая тех, кто побежит за тобой следом? Или обретешь новых братьев за Межевыми островами? Вспомнишь ли ты среди них «скверные» Золотые земли?
Магнус молчал.
София вздохнула.
- Идемте, ваше преосвященство. Здесь больше не о чем говорить.
Для обзоров
@темы: ОЭ
понедельник, 08 февраля 2016
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Закончив письмо, графиня хотела по привычке поставить дату, но вспомнила жеманные «написано-подписано» в излияниях Капотты и оставила как есть – без даты и без подписи. Пусть последнее слово будет действительно последним!
Перечитывать то, что никто не прочтет, было бы нелепо. Арлетта сложила каждый лист пополам исписанной стороной внутрь, чтобы не испачкаться в чернилах, а затем поочередно их скомкала и запустила в камин. Бумажные «снежки» один за другим ярко вспыхнули на углях и рассыпались пеплом. Легче не стало. Иссерциал советовал доверить то, чем не хочешь обременять друга, огню, но советы великого поэта не шли ни в какое сравнение с его стихами. Она потратила час времени – и потратила его впустую.
За окном накрапывал не по-летнему хмурый дождь, но и он не мог охладить бушевавшую в сердце ярость. Прошло три дня, всего три дня, но урожденная Рафиано не верила, что три недели или три месяца что-то изменят: двенадцать лет не умерили ненависть к Борну, а его сестру она сейчас ненавидела даже сильнее.
Когда убили Арно, Каролина примчалась в Сэ первой. Умоляла простить ее за преступление брата, хотя Арлетта сроду не винила никого за чужие поступки и не считала родство с преступником виной, и отношения к подруге – даже в мыслях! даже в первые оглушающее страшные дни! – ни на гран не переменила. А та требовала для предавшего дружбу мерзавца самой жестокой казни. Как она торопилась отречься от впавшей в опалу родни! А как потом плакала на похоронах Магдалы Эпинэ…
Графиня который раз провела пальцами по спине бронзового леопарда. В их последнюю встречу Жозина говорила, что мертвых надо хоронить, иначе начнется чума. А все убийцы и предатели – мертвецы, даже если по какому-то недоразумению еще ходят под солнцем. Что ж, Гектор уберет из Савиньяка Лансаров, а она выкинет все, что могло бы напомнить о Каролине Борн. Подарки, письма – все. И начнет прямо сегодня со столичного особняка. Спасибо белоштанному анаксу, гори он в Закате: если будут спрашивать, она может сказать, что делает уборку после мародеров. Это и будет уборкой – следы гиены надо уничтожить, чтоб не приманивали в дом закатных кошек. Письма – в огонь, а то, что имеет цену в золоте и не прельстило воров, пополнит городскую казну – Робер будет рад.
Если бы Ро спросил, Арлетта бы все ему рассказала: лгать, оберегая репутацию двоемужницы и мужеубийцы, не было ни сил, ни желания. Но Робер не спрашивал. Дома Проэмперадор Олларии или ел, или принимал представителей горожан, и ни одному из этих дел присутствие Капотты не мешало, а того, что бывший ментор фактически под арестом, он, похоже, даже не заметил. Иноходец честно волок воз столичных проблем, и у графини язык не повернулся увеличивать этот груз. А исповедь Капотты, как ее не сокращай, стала бы для сына Жозины грузом.
Еще более немыслимым было рассказать о своем знании Катарине – не время. Однажды Арлетта ей все расскажет. И о Капотте, и о Штанцлере, а главное – о том, что все, сделанное по приказу Штанцлера, с лихвой искуплено служением Олларии. Бертраму и Гектору она так прямо и напишет. И в следующем письме в Торку тоже обязательно расскажет, как много королева делает для столицы, и убедит Жермона ответить на письма сестры. Нельзя допустить, чтобы вдова Фердинанда повторила судьбу вдовы Франциска: осталась в одиночестве, всеми брошенная и никому не нужная. Алиса свою участь заслужила, а Катарина старается исправить содеянное и внушает любовь всем, кто ее знает. И Жермон тоже обязательно полюбит сестру! А пока единственное, что графиня Савиньяк могла сделать – это быть рядом и держать в узде придворный птичник, не позволяя глупым курицам воровать у измученной девочки бесценные минуты отдыха.
Четвертая беременность давалась Катарине тяжело, события последних месяцев подточили ее здоровье. Смерть братьев, бесчинства временщиков в Эпинэ, нелепые обвинения Колиньяра, абсурдное и чудовищное царствование Альдо… Но мерзкая выходка Окделла даже в таком ряду стояла особняком.
Подумать только: угрожать женщине, ждущей ребенка, ножом, а потом запереть ее, испуганную, одну, без возможности позвать на помощь! Не реши Робер навестить кузину, кто знает, когда бы расфуфыренные дуры осмелились потревожить королеву, ведь Окделл сказал, что та просила не беспокоить! А у другой двери караулили его сообщники, и ни у одного не возникло даже тени жалости. Правильно их Карваль назвал: ызарги.
Если бы только Карваль был подобен Лионелю! Он бы поймал Окделла и Лоу в «Озерной деве», вызнал дальнейшие планы изменников и переловил маленькие отряды беглецов до того, как они успели соединиться в серьезную военную силу. Но, увы, хоть Валме в письмах и сравнивал маленького генерала с папенькой, на деле тот оказался таким же, как ее младшие: военные хитрости схватывал на лету, а в человеческих подлостях совсем не разбирался.
Робер все еще продолжал расследование – в упрямой надежде найти обстоятельства, смягчающие вину надорского болванчика. Он был таким же, как Арно. Тот тоже кинулся к Борну, дабы убедить друга перестать выгораживать Приддов и Окделлов, вот только «друг» оказался таким же мерзавцем, как его дружки. Ро радовался, что Лоу отправился на юг, потому что это отдаляло Ястреба Надорэа от Надора, а Арлетта – потому что это отдаляло сынка Мирабеллы от малыша Арно.
Лоу ехал на юг – прямиком в когти Росио, уж Ворон с перепелятником справится. А то, что ястреб Ястребу мертвого ворона притащил, так Арлетта суеверной не была. Приметы, предчувствия и прочие глупости, о которых вдохновенно вещал прикормленный Окделлом ювелир – пустая чепуха. Арно был мертв, а она не чувствовала ни малейшего беспокойства, пока во двор не влетели гонцы на взмыленных конях…
И все-таки, что заставило Окделла кинуться к Штанцлеру? В то, что юнец убил старика по требованию Ястреба, мог поверить только Иноходец: ястребы славятся наглостью, но так рисковать попросту глупо, а Лоу умен. И любит подпустить туману – один триолет чего стоил! Потребуйся смерть Штанцлера Лоу, его бы убили молодчики Уэйда и спрятали тело, заставляя мучиться неизвестностью всех, кого старый, больной и очень много знавший человек держал на крючке. Убийца несомненно Окделл, и убил он, не согласуясь с сообщниками. Но за что? Надо будет осторожно расспросить Катарину о последнем разговоре с бывшим кансилльером – помешанность на Рыцарской Чести едва ли помешала бы потомку святого Алана подслушивать, особенно, если говорили о нем.
И имелась во всей этой истории еще одна загадка: кем была последняя участница мерзкого спектакля, кто такая Арабелла? Пылкая почитательница Дидериха, вообразившая себя героиней пьесы, или расчетливая дрянь? Впрочем, как показал пример Каролины, первое распрекрасно уживается со вторым.
Что делала девица во дворце, очевидно: пасла подсвинка, чтобы он какой-нибудь глупой выходкой не сорвал все планы. Например, не кинулся за Штанцлером, забыв о королеве. При свете дня и множестве людей изображать юношу могла лишь наглая, самоуверенная тварь – под стать Ястребу. Но будь Лоу ей любовником, хотя бы и бывшим, трактирные служанки обязательно бы проболтались, а они утверждали, что надорец вел себя исключительно как опекун. Да и не станет пронырливая кошка возиться с калекой из романтических чувств, а смысла идти за нищего барона замуж ей нет тем более: столь ловкая охотница выбрала бы дичь пожирнее.
Ну конечно, она нацелилась на Окделла, вздумала стать герцогиней! А самое смешное, что для объекта ее устремлений сия закатная кошка может оказаться счастливой картой – по крайней мере первое время Повелитель Скал будет требоваться ей живой и благополучный.
История про седоземельских «львов» упрямо просилась на бумагу. Может, написать, как они сообща с Кошкой откармливают Поросенка на убой?
Кошка, возомнившая себя слишком умной, чтобы ловить мышей. Решившая, что она слишком хороша, чтобы служить людям. Придворные курицы опять все примут на свой счет, и опять совершенно зря, но Арлетта давно не оглядывалась на куриц. Она писала для тех, кто поймет и оценит, и эту историю тоже обязательно напишет – чуть позже. Сейчас главное быть рядом с Катариной.
Королева кормила голубей; символы милосердия толкались и дрались. И Робер подумал, что надо будет непременно рассказать об этом Арлетте: столь вопиющее противоречие образа и реальности обязательно ее позабавит. Поездка на площадь Оленя далась графине тяжело – он видел. И подозревал, что в сожженном Сэ будет не легче. Никола на такое сравнение обидится, но в деле создания руин великая Эпинэ и великая Талигойя друг друга стоили, и точно не стоили загубленных ими жизней.
Две кровожадные твари в кружеве возвышенных речей.
- Не все дамы стоят того, чтобы их защищать, – будто угадав его мысли, произнесла сестра. – Не будь некоторых женщин, не было бы и бед, которые они принесли.
- Не будем об этом, – попросил Робер. – Тебе надо думать о хорошем.
- Брат Анджело запрещает мне плохие мысли, но разве мысли запретишь? Я начала думать и не могу остановиться: что было бы, если бы… Будь я по-настоящему храброй, будь я по-настоящему гордой… Я не была. Я стала уродом, и винить мне в этом некого. Только себя и… Неважно! – Катари отряхнула с ладоней последние крошки и сцепила пальцы. – Я потом тебе все расскажу, как обещала. А сейчас будем говорить о хорошем, чтобы о хорошем думалось. Мне тяжело говорить одно, а думать другое – столько лет училась и не выучилась. Потому и молчать привыкла, а с тобой будто за все годы выговариваюсь и наговориться не могу. Сама дивлюсь, какой болтушкой оказалась! Говорят, мэтр Капотта живет теперь в твоем доме. Он ни в чем не нуждается? Он так мужественно держался на суде, мы ему очень обязаны.
- Да, все просто замечательно, - заверил Робер, мысленно пнув себя за то, что не поблагодарил бывшего ментора. Но мэтр предпочитал проводить время в своей комнате, а сам он дома только ел да спал, так что они еще даже не виделись ни разу. – Арлетта хочет помочь ему покинуть Олларию. Столица сейчас неподходящее место для одинокого старика, а в провинции у него остались друзья.
- Вот как. И куда графиня Савиньяк хочет его отправить?
- Кажется, в Гайярэ, он ведь долго там жил, – не моргнув глазом, солгал Эпинэ: подробностей он не знал, но волновать Катари недопустимо. – Кстати, графиня выяснила, кто голубей зимой воровал, - добавил Иноходец, чтобы сменить тему, пока совсем не заврался.
- Надеюсь, с ним не сделали ничего… плохого?
- Сделаешь с ней, как же, - фыркнул Робер, вспомнив красочный рассказ Арлетты.
- Она? Тогда мы тем более даруем ей прощение! Должно быть, бедная женщина совсем отчаялась, если решилась… Я уверена, она не для себя!
Иноходец хлопнул себя ладонью по лбу: ну не осел ли он?
- Некого там прощать. Это не женщина, это ястреб Лоу.
-Эдвард Лоу? – Бледное личико Катари исказил ужас. – Он был здесь? Но он… все говорили, он… болен. А он здесь…
- Нет, нет, - Робер бережно обнял задрожавшую сестру, – все хорошо. Прости, прости дурака. Я б девиз поменял, «Изрекает глупость» в самый раз было бы, да Марианна не простит – за детей. Прости, разучился я веселые истории рассказывать.
- Я так рада, что ты о детях думаешь, - еле слышно прошептала Катари. – А что за история?
- У Эдварда ястреб был, полудикий как обычно, - виновато объяснил Осел Эпинэ. – Это он голубей воровал. Вернее, она. И ведь в парке никому ни разу на глаза не попалась, паршивка.
- Лоу совсем о ней не заботился? – встревожилась сестра.
- Это она о больном хозяине заботилась. И голубей для него же таскала, чтобы ел и выздоравливал. Представляешь, он ее Доритой назвал, так кэналлийцы к девушкам обращаются.
- У гайифцев такие же обращения, нам с братьями мэтр Капотта рассказывал. Дор, дора, дорита. Такие разные страны, а общее есть. Я рада, что у мэтра все хорошо.
Раздалось басовитое воркование: самый отпетый из драчунов, распустив хвост и раздувшись, увивался за одной из тех голубок, которых только что распихивал ради хлебных крошек. Вот почему Дорита на такого толстяка не польстилась? Видать, понимала, что пустота внутри.
- Никогда не была голубкой, – тихо промолвила сестра. – Глупой, жестокой, трусливой была, не отмолить, но дутыши мне никогда не нравились. Разрядиться и крутиться на месте, как же это глупо! Прости, я не хотела обижать мертвого.
- Катари, я больше не жалею об Альдо, не после всего, что он сделал. Я сожалею о горе Матильды, и только. Но он и Матильда, они вдвоем спасли мне жизнь. А теперь выяснилось, что и Лоу тоже. Столько лет считал, что это мы надорцев спасали, и ни разу не задумался, как из Надора в Агарис попал. Я должен Эдварду жизнь, а он наверняка еще что-нибудь устроит.
- Он может поднять Надор?
Сможет или нет – только время покажет, а попытается обязательно: Ястребы из Лоу по праву славились упорством. Но хватит Катари пугать.
- Ноймаринен с Лионелем не позволят. А про мэтра Капотту тебе лучше у Арлетты спросить. Она в моем доме чаще меня бывает.
- И во дворце тоже чаще. – Сестра не укоряла, нет, и оттого было еще хуже.
- Я стараюсь, - развел руками Робер, - но если я сегодня что-то не сделаю, завтра это взвалят на тебя, а этого я допустить не могу, ты и так больше меня делаешь, и не спорь, я же вижу. Я с тобой отдыхаю, а Арлетта в Олларию приехала, дабы помогать королеве. Естественно, она старается быть рядом.
- Когда не ездит по городу, - с непонятной интонацией отметила Катари. – Кто бы про что не рассказывал, обязательно упомянет графиню Савиньяк.
- В особняк Алва графиня поехала по моей просьбе, - напомнил Робер, – и, разумеется, ей надо было увидеть, во что превратился ее дом. И ей тоже хочется разобраться в истории с Окделлом, он был другом ее сына. А Лионель наверняка ждет письма.
- С докладом, - с горечью произнесла сестра. – Я боюсь его. Ты его не знаешь.
- Я служил с Эмилем, верно, но Лионель приезжал к нему. А уж в детстве сколько раз его видел! Дед его будущим экстерриором или кансилльером считал лет с пяти, если не раньше.
- Рафиано, а не Савиньяк, - испуганно подтвердила Катари. – Если мои сыновья умрут, а Рокэ так и не женится, он станет герцогом.
- Я не думаю…
- А я думаю! Не могу не думать. Брак со мной не принес стране мира – мир принес Рокэ Алва, а я стала Дораку не нужна. Никто не скажет об этом вслух, но не умри Сильвестр – не многое бы изменилось. Манрик хотел женить Фердинанда на своей внучке, а кардинал – на дочери Фомы, но им обоим мешала не я, а мой сын. Старший сын короля. Поэтому Рокэ отправили в Фельп, а потом в Ургот с запретом возвращаться без королевского приказа. Лионель обещал Рокэ защищать нас, а сам отправился в Кадану.
- Он мог не знать.
Сестра горько рассмеялась:
- Он знал, Робер. Он знал. Иди речь о моей жизни – я бы согласилась на все их нелепые обвинения, призналась бы в чем угодно, но за детей я буду драться. Я Ариго!
- Дорак мертв, Манрика и Колиньяра ждет суд. О чем бы не думал Лионель, Рокэ регент, и он никогда… - Робер хотел сказать «не допустит несправедливости», но сожранная горным зверем долина Биры встала перед глазами. – Катари, тебе нечего бояться! - взмолился он. – Себя не бережешь – подумай о ребенке, дитя и мать – единое целое.
- Я стараюсь, - ответила сестра, нарочно или случайно повторяя его слова, – но я королева. И хотя я боюсь Лионеля, я каждый день молюсь за его успех – ради Талига.
- Лионель служит Талигу.
- Лионель после смерти отца пошел за Рокэ, потом они встали рядом, но Лионель – не Рокэ. Знаешь, Окделл много глупостей говорил, но когда он заявил, что настоящий старший сын и наследник – Эмиль, я почти поверила. Эмиль Савиньяк – Олень, а Лионель – ястреб, и бьет, как ястреб – из засады. Все ястребы – убийцы, и даже любовь они выражают тем, что убивают. Как та птица, Дорита. Если Лионель решит, что королева Катарина Ариго Талигу не нужна…
- Лионеля есть кому держать в узде, - убежденно произнес Робер.
- Я тоже так думала, пока не стало поздно. Умоляю, будь осторожен с Лионелем... и с его матерью. Каролина Борн и Жозина Ариго были ее подругами, а он ее сын. Ради детей женщины способны на все, на любою подлость. Ради меня, ради Марианны, ради ваших будущих детей, Робер! Будь осторожен!
Иноходец молча обнял сестру. Спорить с ней сейчас бесполезно, Катари столько раз предавали, что заслужить ее доверие можно только делами. Пройдут годы, и герцогиня Алва будет с улыбкой вспоминать сегодняшние страхи. Так будет, так обязательно будет! А сейчас он просто обнимет ее и скажет, что все будет хорошо. И сделает все, что в его силах, чтобы так и было.
UPD 09.10.15 читать дальше
- А потом я шагнул в Лабиринт и проснулся, - со вздохом закончил Дик. Как он и предполагал, рассказанный при свете дня, сон оказался глупым и нестрашным.
По широкой дуге обогнув Крион и Гарикану, они наконец-то вышли на прямую дорогу к их цели – к Святому городу. В двадцати пяти хорнах на восток гайифцы бились с морисками, в двадцати хорнах на запад Эмиль Савиньяк держал за горло Бордон, а Агария была такой же мирной и сонной, что и год назад, и нашествие талигойцев в мундирах беспокоило хозяина гостиницы ровно до того момента, пока интендант артиллеристов не начал торговаться, сбивая цену за постой, ведь благородные господа займут все комнаты в его убогой лачуге. Колин, раздав указания, отправился с разъездом вдоль тракта, надеясь встретить торговцев или других путешественников со свежими новостями из Агариса, а Дик остался с Эдвардом в гостинице и ничуть не удивился, когда барон спросил Повелителя Скал о необычных снах. По правде, Дик ждал этого вопроса и точно знал, о чем расскажет, и не раз перебирал в памяти подробности, не имея духу сам начать разговор. Но в опрятной солнечной комнатке за бокалом превосходной лечуза вьянка у распахнутого в сад окна ужасное, исполненное тьмы жерло выглядело не опаснее колодца. Да что там колодец – дыра в земле, не более.
- Вы уверены, что это был именно Лабиринт? – задумчиво спросил Эдвард.
- Гальтарский? В Ариго? Да откуда ему там взяться! – отмахнулся Дик.
- Но другие герои вашего сна считали, что это он?
Та сумасшедшая троица?
- Да. Церковник мне еще вслед про Зверя Раканов кричал.
- Что кричал, помните? Дословно?
- Вас четверо, всегда четверо, навечно четверо, но сердце должно быть одно: сердце Зверя, глядящего в Закат. Цена Зверя – жизнь, имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть, - без запинки повторил Дик. – Дело, наверное, в том, что в глубине души я знал, что кровная клятва обязательно должна быть исполнена. Может, в детстве разговор об этом слышал – что род клятвопреступника карает Зверь Раканов. Поэтому, когда я решил клятву королеве не исполнять, мне и начали сниться сны-предостережения. Ведь любой сон – разговор с самим собой.
- Были еще сны?
- Да. Когда мы возле Данара ночевали, вы еще в тот вечер рассказали, как Катари пыталась отца и Мишеля Эпинэ обмануть. Я тогда твердо решил, что служить лживой твари не буду, и мне приснилось, что ко мне пришли отец Герман, капеллан Лаик, и Паоло, мой однокорытник. Они оба пропали, когда я там учился, и тел не нашли. Они требовали, чтобы я вернулся в Олларию, к королеве, потому что я сам ее выбрал и моя кровь принадлежит ей.
- Вы уверены, что это был сон, а не визит выходцев? – невозмутимо уточнил барон.
- Уверен. Выходцы ко мне тоже приходили, когда я в Надор по поручению… регентского совета ездил. Арамона и капитан Гастаки. Чушь какую-то несли про горячих и холодных. Страшно ничуть не было! А потом в дверь постучал Литенкетте, и оказалось, что я в комнате один, а вся комната выстыла и плесенью покрыта, - почти похвастался Дик.
- А запах лилий был?
Ох, вот дались эру Эдварду эти лилии! Но он хотя бы сам не пытался их унюхать, в отличие от Арабеллы. Разумеется, девушка старалась делать всё как можно незаметнее, но мальчишки-корнеты, через одного тайно в сестру полковника влюбленные, конечно же заметили и тоже стали принюхиваться – к себе и к друг другу. А чем можно пахнуть, когда полк летит через Алат кентером и все с утра до вечера в седле? Так что лица у корнетов были соответствующие – заставляющие даже самых рассудительных людей нет-нет, да и втянуть украдкой носом воздух. А Лоу, вместо того, чтобы вмешаться, то ли радовался негаданной всеобщей бдительности, то ли развлекался втихаря. И так два дня, пока до полковника не дошло. Дик не знал, сам ли Колин заметил происходящее или ему кто-то нажаловался, но с кого все пошло, Уэйд выяснил быстро. Арабелла была подвергнута допросу, но про сны и лилии, к счастью, не сказала. В итоге брат с сестрой опять поругались и уже второй день не разговаривали.
Сам Дик ничего судьбоносного в запахе лилий не видел, но обижать друга отца не хотел и честно попытался вспомнить, кто чем пах.
- Капитана Гастаки – это женщина была, представляете? – я как-то не обнюхивал. Про Арамону не помню или внимания не обратил – он в последний раз у самой двери стоял. Когда в Олларии приходил, от него за несколько шагов очень сильно гнилью несло. Я тогда еще не знал, что это выходец, и решил, что мне все приснилось, а лестница сгнила, потому что дом после бегства слуг-кэналлийцев брошенный стоял. От Паоло с отцом Германом точно ничем не пахло. От госпожи Тишь вереском и еще первым снегом – знаете, как утром на святую Элисон бывает. А лилиями пахла та тварь, которая отцом притворялась, и немного зверь в Мон-Нуар. Но зверь больше падалью. А эсператистский клирик пах гарью – будто только что из Заката вылез. Смешно, да? – Дик криво улыбнулся. – Я вам рассказываю и самому смешно, что так тогда испугался. Надо было раньше вам рассказать.
- Что же не рассказали?
- Я хотел, - признался Дик, - но мне показалось, что вы слишком большое значение снам придаете. Не хотел вас расстраивать.
- Придаю слишком большое значение снам? – задумчиво проговорил Эдвард, сжимая в кулак пальцы левой руки, насколько позволяла повязка – появилась у барона в последние дни такая привычка. Будто проверял каждый раз, что кисть его слушается.
Заметив, что за ним наблюдают, Эдвард тут же расслабил руку и опустил ее на стол – ладонью вниз. Дик хотел сказать, что все понимает, но не смог подобрать слов. При том, что барон с трудом ходил, понятно, как он боится потерять еще и руку. И понятно, что любой досадовал бы на себя, если бы так глупо, по собственной неосторожности поранился. И вообще, это Дику следовало стыдиться, что так всех напугал. Но стыдиться не получалось.
- Я бы и рад снам значения не придавать, - вздохнул Эдвард, - да они наяву сбываются.
- Думаете, сон может быть как-то связан с медальоном? – Рассыпающаяся в труху реликвия Повелителей Скал сейчас спрятана в седельной сумке барона: вдруг еще удастся починить?
Эдвард пожал плечами:
- Абстрактную магию я изучал исключительно в Лаик, а практической вообще никогда не занимался. Сами понимаете, как я во всем этом разбираюсь.
- Нам в Лаик рассказывали о свойствах драгоценных камней, - припомнил четвертый в выпуске.
- Нам тоже. Но в Агарисе верят в чудесную силу адриановых эспер, а они внешне такие же, каким был ваш медальон – серебряная пластинка с выдавленным знаком. Если допустить, что в прошлом эории владели некими позабытыми ныне знаниями, почему бы не предположить, что и знак главы Великого Дома обладал особыми свойствами? Например, показывал, угрожает ли что-нибудь его владениям или вассалам.
- И вы думаете, что теперь он свои магические свойства потерял? – расстроился Дик. При мысли, что пока он рылся в поисках утраченного наследства в кладовых Олларов, настоящий волшебный талисман висел у него на шее, стало обидно за собственную недогадливость.
- Я не знаю, что думать, - признался Эдвард. – Ходж рассказал, по Надору всю весну ходили слухи, будто Дом Скал падет в день Летнего Излома и вы останетесь один, без вассалов.
- Всего лишь слухи, - пренебрежительно отмел глава Дома. – Слуги Манрика, наверное, распускали.
- И именно в день Летнего Излома вам приснился сон, в котором вы входите в Лабиринт, дабы разорвать кровную клятву.
- Но вы сказали, что кровную клятву может разорвать только смерть.
- У Иссерциала о разрыве кровных клятв сказано очень образно. Если подумать, описание годится не только для смерти, но и для Лабиринта.
- Лабиринт рвет все узы и все клятвы, - вспомнил Дик слова из своего сна. – Думаете, я кроме клятвы Катарине еще и клятву, связывающую главу Дома с кровными вассалами, разорвал? Карлион с Берхаймом сразу после смерти Альдо меня предали, уж три месяца прошло, только Дэвид верен остался, а Дом пал, потому что мне сон приснился? Даже звучит нелепо. – Эдак можно заявить, что Надор рухнул, потому что Дик во сне башню разрушить хотел. – В Доме Ветра вообще вассалов не осталось, а медальон у Алвы целый, я сам видел.
- Тоже верно, - согласился барон.
Куда уж вернее!
- Нам нужен человек, который хоть в какой-нибудь магии разбирается. Только где его найти?
- В Агарисе. Я уверен, что иерархи орденов в магии разбираются, но не верю, что они поделятся знаниями без крайней нужды. К счастью, местоблюстителем Святого Престола стал епископ Зегины, с которым я немного знаком. В нашу последнюю встречу он очень интересовался мистикой, особенно поверьями о закатных тварях. Никогда не понимал внезапного обращения Вилламарги к вере, а сейчас думаю: не мог ли он столкнуться с чем-то, подобным тому, с чем столкнулись мы? В любом случае, мне кажется, он скорее согласится нам помочь и меньше затребует в обмен.
В комнату с поклонами проскользнул хозяин гостиницы, поставил на стол вторую бутылку и третий бокал, и так же с поклонами исчез.
Дик удивленно посмотрел на Эдварда.
- Уэйд вернулся, - предположил тот.
Колин появился минут через пять, мрачный и почти незнакомый в черно-белом мундире королевской гвардии. Передвинув стул, полковник сел за стол напротив барона.
- Нравятся мне местные цены для талигойского воинства, – рассеянно сообщил он, налив себе вина из второй бутылки, красного. – Поди-ка Рафиано, когда договаривался, через слово Алву поминал. Провианта купили на месяц, а потратили всего ничего.
- Зачем на месяц? – удивился Дик. – До Агариса два дня всего.
Колин покрутил вино в бокале, задумчиво пригубил, посмотрел на просвет.
- А местоблюстителя, кстати, Антонием зовут. Преосвященный Антоний, епископ Зегины. Вы, господин барон, кажется, другое имя называли?
- Известного мне епископа звали Доминик, - подтвердил Эдвард. – И, раз его преемник стал местоблюстителем, скорее всего Вилламарга был в городе во время штурма и погиб. Печально.
Уэйд одним махом допил вино и со стуком поставил бокал на стол, чудом не разбив.
- Боюсь, моя следующая новость опечалит вас еще больше. Мориски сожгли Святой город дотла. Жителей спаслось четыре тысячи. Из восьмисот. – Полковник подался через стол к Ястребу: – Вы все еще считаете, что мы едем в Агарис?
Эрвин нагрянул внезапно и, как подозревал Робер, с одной-единственной целью: убедиться, что Катари цела и невредима. Но грех было не воспользоваться его приездом, чтобы показать всем, что об Олларии помнят не только на Юге, откуда исправно шли обозы с продовольствием, но и на Севере, подчеркнув тем самым единство Талига.
Лекари под предводительством брата Анджело встали стеной и торжественного приема не допустили. Вместо этого королева устроила парадный обед – сразу после заседания регентского совета. Общество собралось, по меркам прежнего времени, немногочисленное, но на диво пестрое. За одним столом сидели военные, придворные, вездесущие послы и – впервые со времен Карла Разумного – представители цехов и гильдий, донельзя гордые оказанной честью. Сидящие бок о бок Левий и отец Джозеф олицетворяли единение церквей. Марианну посадили вместе с Коко среди баронов, рядом с брезгливо поджавшей губы Кракл, но у Робера все равно от одного только взгляда в ту сторону теплело на душе. Его Марианна. Его!
Пили за здоровье короля, не рожденного принца-регента и королевы-матери, а так же Первого маршала и маршала Савиньяка, об очередной победе которого в Гаунау доложил Эрвин. И сестра с радостной улыбкой поднимала бокал чуть подкрашенной вином воды и за возлюбленного, и за человека, которого боялась – потому что оба сражались за Талиг.
Разрушил идиллию, как и следовало ожидать, посол Гайифы.
- А как продвигаются поиски герцога Окделла? – с видом праздного любопытства осведомился конхессер Гамбрин после очередной здравицы Лионелю.
- К сожалению, в данный момент нам неизвестно его местонахождение, - невозмутимо ответил Карваль. И даже не солгал.
- Это наша общая вина, - неожиданно вмешался Эрвин. – Отравитель, клятвопреступник, наплевавший на закон и совесть судья должен был висеть или хотя бы сидеть в зверинце, в клетке, а не разгуливать на свободе. Ничуть не удивительно, что этот мерзавец оказался еще и убийцей, способным поднять руку на женщину!
Робер мысленно схватился за голову: почему он сразу не сообщил Литенкетте, что Дик не хотел убивать королеву, что горе-покушение было лишь мистификацией, дабы Уэйд мог «кинуться в погоню»?
- Какой длинный список! – как будто искренне удивился Глауберозе. – А нам сообщили, что герцога Окделла ищут всего лишь из-за похищения бумаг.
Дернул же Леворукий ноймара дотерпеть со своим бешенством до появления послов! Лучше бы выложил все сразу при встрече или на регентском совете.
- И кто же был убит? – участливо спросил кагет.
- Август Штанцлер, - буркнул Дэвид. – Одновременно с отъездом Ричарда Окделла из города.
- Но он же не дама, - всплеснул руками Гурпотай.
- Это я… мы ввели графа Литенкетте в заблуждение, - прерывающимся голосом объявила Катари. – Нам кажется, что человек, способный убить беспомощного больного старика, способен убить и женщину. Мы испугались за сына – ведь этот негодяй неоднократно бывал при дворе и мог в любой момент… - сестра стиснула концы накинутой на плечи шали.
- Ваше величество безусловно правы, - поддержала королеву Арлетта. – Убийство безоружного всегда чудовищно, и мерзавец, способный на подобное, способен на все. Мы все сожалением, что вы были подвергнуты такой ужасной опасности.
Придворные вокруг дружно закивали:
- Да, да, сожалеем! Бедный эр Август!
Всё, разумеется, было совсем не так, и «беспомощный старик» ничего, кроме пули, не заслуживал, но сейчас главное сбить послов со следа. Какая же Катари умница!
- Это ложь, - прорезал согласный гул уверенный голос Дженнифер Рокслей.
- Что именно? – живо спросил посол Агарии в обступившей тишине.
- Герцог Окделл не убивал графа Штанцлера, - отчеканила вдова Генри.
- Вы так уверены в невиновности господина Окделла, потому что знаете настоящего убийцу? - заинтересовался мэтр Инголс.
- Никто ничего не знает, - спокойно сказал Мевен, - поэтому никому не следует никого бездоказательно обвинять. И я уверен, что ее величеству ничего не угрожало.
- Я тоже, - одновременно с Робером воскликнул Дэвид.
- Но как же бедный эр Август? – взвыла Мэтьюс.
- Штанцлера могли убить грабители, - предположил Иоганн. - Тело нашли в кабинете, который был перевернут вверх дном.
- Мы… к сожалению, мы действительно не знаем доподлинно, что произошло, - печально подтвердила сестра. – И нельзя обвинять человека в преступлении только из-за женских домыслов. Мы… мы все бываем пристрастны, когда преступление совершают те, кому мы верили и… и считали другом.
- И все же мне кажется, что Штанцлера убил Окделл, - безжалостно объявила графиня Савиньяк.
- А я считаю, что нет, - немедленно отозвалась Дженнифер. – Ричард настойчиво добивался освобождения графа из Багерлее, и после освобождения неоднократно ходатайствовал за него и просил, чтобы ее величество согласилась графа принять.
- О чем именно герцог Окделл разговаривал с ее величеством, мы, разумеется, знать не можем, - рассудительно проговорила маркиза Фарнэби. Она всегда казалась Роберу из всех придворных дам самой разумной.
- Конечно не можем, - закивала графиня Феншо. – Откуда нам знать, что было в письмах, которые герцог приносил королеве?
Еще и письма? Бедная сестра!
- Едва ли граф просил в них кинуть его в темницу, - едко заметила Дженнифер.
- Я… мы… мы вынуждены… - пролепетала белая как мел Катари, - мы… - Сестра с всхлипом втянула воздух и внезапно счастливо улыбнулась, напугав Иноходца этой улыбкой больше, чем могла бы напугать криком. – Господа, мы… мы просим вас молиться о здоровье принца Октавия Оллара! Если… вдруг… мы поручаем нашего сына заботам Проэмперадора Олларии герцога Эпинэ.
Началась невообразимая суета. Все вокруг говорили разом. А Робер смотрел на толпу заслонивших от него сестру лекарей и молился, впервые с Ренквахи. Не за Октавия, как просила Катари, – за нее.
Роберу доводилось чувствовать себя беспомощным, и он всегда это чувство ненавидел, но настолько беспомощным Иноходец, кажется, не был никогда. Между ним и сестрой было то ли три, то ли четыре двери, и все равно он вслушивался в каждый звук, сам не понимая, хочет он что-нибудь услышать или боится. Но слышно было лишь носившихся по галерее слуг да бессвязные причитания дам в Парадной приемной.
В кресле напротив маялся Эрвин. Иоганн уступил им кабинет и умчался по делам, а они остались ждать.
- Почему так долго? – очередной раз прорычал ноймар.
- Брат Пьетро сказал, это займет какое-то время.
- Это называется родами. – Арлетта вошла бесшумно, словно кошка.
В положенном по протоколу старинном белом одеянии графиня выглядела старше своих лет – или как раз на них и выглядела. В руках она вертела лаковый гайифский футляр.
- Как там?.. – робко спросил Робер.
- По кодексу Франциска, - сухо ответила подруга матери. – Простыня нижняя льняная белая спускается с кровати на шестнадцать бье, простыня верхняя шелковая белая спускается с кровати на восемь бье. Повитух четыре, лекарей четыре. И все в белом, кроме гвардейцев у дверей, зато те лицом белее всех. Мевен сейчас спрашивал, должны ли быть в белом канониры у приготовленных для салюта пушек, и, кажется, даже не шутил. Но у Франциска хотя бы каждый шаг расписан! О чем думала твоя кузина, когда приказала приводить кормилиц к присяге не только на Книге Ожидания, но и на Эсператии? Теперь святые отцы до Последнего Суда будут решать, как это сделать, чтобы никого не обидеть.
- Бьются за честь? – криво улыбнулся Робер. Язвительная тирада Арлетты его немного успокоила.
- Хуже: они ее друг другу уступают. Сейчас иду, - зычно крикнула высокородная дама в дверь – слух у нее был тоже как у кошки. – Если еще не договорились, предложу монету кинуть. Робер, присмотри пока. – Графиня протянула ему футляр. – Катарина сказала, что это мне и что это очень важно.
Иноходец глянул – и обомлел: на багряной крышке догорал степной закат, сильный ветер гнул травы, кружились черные птицы и тревожное алое солнце касалось верха одинокой башни. Шкатулка из гробницы Октавии!
- Что там? – севшим голосом спросил он.
Арлетта была уже у двери, но задержалась и даже обернулась.
- Открой да посмотри. Я сказала «присмотри», а не «не заглядывай»!
Раздраженно подхватив волочащиеся по полу белые юбки, графиня вышла из кабинета.
- Что там? – Эрвин даже придвинулся.
- Понимаешь… - Вот как ему объяснить? – Мне кажется, это из гробницы Октавии.
Ноймар присвистнул и уставился на лаковую крышку.
- Невероятно! Как она попала к королеве?
Робер крепко сжал шкатулку.
- Не знаю. После смерти Альдо Дик… Ричард Окделл спрашивал меня о ней, вернее, о лежащем в ней письме. Сказал, что оно очень личное и касается только его и Альдо, и он не хочет, чтобы даже я его видел.
- И что ты будешь делать? – серьезно спросил Эрвин. Никаких проклятий в адрес сбежавшего соперника – Робер в нем не ошибся.
- Я посмотрю, что там, - решился Эпинэ. – Гляну самое начало и если это… то, что я думаю, уговорю сестру и графиню сжечь письмо. Ричард много допустил ошибок, но… нельзя, понимаешь?
- Я верю вашей совести, герцог, - церемонно произнес Литенкетте.
Робер дрожащей рукой сжал полыхающую Закатом крышку.
- Дик сломал петли, когда открывал ее впервые, – объяснил он Эрвину. – Шкатулка была с выскакивающей отравленной иглой.
«Там просто любовное письмо. Только глупое письмо наивного влюбленного мальчишки.»
Крышка снялась с едва заметным усилием. Внутри лежал серебряный морисский браслет и лист выделанной под старину бумаги.
- Браслет королевы Октавии! – восхищенно выдохнул Эрвин.
Значит, браслет действительно был, а Робер не верил. Да никто не верил! Ведь Альдо с Диком никому его не показали.
Отдав драгоценность благоговеющему ноймару, Робер уверенно развернул письмо. Он прочтет только первые строки.
«Я, Эрнани из рода Раканов, король талигойский, готовясь предстать пред Первым судом, сим завещанием объявляю свою последнюю волю. Исполнителями оной воли назначаю герцога кэналлийского Рамиро Алва и Повелителя Молний герцога Эпинэ. Оба они осведомлены о том, что им завещано свершить, и поклялись исполнить завещанное. Я же принимаю на себя всю ответственность и все грехи, кои свершат мои душеприказчики, исполняя мои распоряжения…»
Робер бережно опустил скрепленный печатью со Зверем Раканов документ в шкатулку. Дикон мог верить, что это касается только его и Альдо, но Проэмперадор Олларии и маршал Талига считал иначе.
Катари тысячу раз права: завещание Эрнани Последнего очень, очень ценно, и никто в Олларии лучше графини Савиньяк им не распорядится.
Но как оно попало к сестре?!
UPD 08.02.16 читать дальше
Второй день Орденской недели – день Истины. Вторые сутки под землей.
Умерли еще двое раненых; их тела, как и тело Вилламарги, положили в крипте. Мать Бернарда прочла молитву и зажгла специальную курильницу. В крайнем случае, сказала потом настоятельница, если пребывание в храме затянется, мертвых можно будет прямо там и похоронить – рядом с аббатисами и мирянами, завещавшими обители не менее четверти состояния. Это будет честью и не будет нарушением устава, поскольку в уставе оговорено лишь усердное служение Создателю, а разве не Ему служили воины, павшие, защищая Святой город?
Антуан всем сердцем надеялся, что до крайнего случая дело не дойдет. Благодаря искусству строителей в храме не чувствовалось ни намека на духоту, но забыть о том, что они в подземелье, не получалось ни на минуту. Пока паники не было, присутствие принцессы Софии внушало уверенность в благополучном исходе, что уж племянницу трех королей спасут обязательно, и их заодно, но Антуан прекрасно понимал всю иллюзорность подобных надежд. Кому, как не врачу, знать, что смерть на чины и титулы не смотрит?
К вечеру доносящийся снаружи шум изменился: грохот стал реже, но зато теперь от него содрогались сами стены затопленного храма.
- Чувствую себя морискиллой в клетке, которую куда-то тащат, - пожаловалась конхесса Доротея, растирая виски гераниевой настойкой.
«Знать бы еще, куда», – мысленно вздохнул Антуан, внезапно ставший князем Церкви и в оном ранге приглашенный на «военный совет» в келью принцессы.
- Здания рушатся, - пожал плечами Костас. – Где грабеж, там и пожар, а не грабить пригнанная шадами шушера не способна.
- Вы верите, что они награбят и уйдут? – спросила София, озвучивая главный страх Антуана.
Капитан покачал седой головой:
- Что из Агариса уберутся – ручаюсь, а вот из Золотых земель едва ли. Линеалов не меньше пятидесяти, больших торговцев с десантом больше пятидесяти, а фациески даже не сосчитать – и это лишь то, что солдаты со Старой стены разглядели. Думаю, Агарис – только проба сил, а воевать они собираются с нами.
- Можно воевать с Империей и удерживать Агарис, - сухо заметила мать Бернарда.
- Можно, - согласился Костас, - но это будет глупой тратой сил, а предводители морисков свой ум уже доказали. Специально к праздникам подгадали, твари, чтобы весь флот в бухте застать. Ну и с уходом Аристида им, конечно, повезло: без «львов», силами одной только гвардии, город удержать было никак не возможно, слишком велик. Но Цитадель – другое дело, ее можно оборонять неделями, лишь бы провианта хватило. А главное, даже взяв Цитадель и потеряв на этом время и силы, оттолкнуться от Агариса для дальнейшего наступления по суше мориски не смогут. Гребень Дев – не Сагранна и не Торка, но все равно оставленный в Агарисе гарнизон будет по сути отрезан от остальных войск. А раз так, то какой смысл его оставлять? Флот сожгли, чтобы Агарию с маленькими господами до любви к Талигу напугать, и прорыва Новой стены с лихвой бы хватило, а больше у морисков дел здесь нет, только пограбить. Так что награбят и уйдут, и пожар их в этом поторопит. Нам немного надо продержаться. Скоро стихнет.
Слова капитана оказались пророческими.
Здания рушились всю ночь, заставляя содрогаться укрытый под землей храм, раскачивая подвешенные к потолку на цепях светильники. Вызванное этим непрестанное колебание теней обманывало усталый разум, внушая чувство, будто движутся не тени, а сам пол и стены. Словно они каким-то злым волшебством очутились на корабле посреди бушующего моря, и неизвестно, посчастливится ли им достичь надежной тверди.
Агарис рушился, и вместе с городом рушился весь прежний мир, но так далеко Антуан тогда не заглядывал.
К утру свирепствовавшая наверху стихия выдохлась. Стены храма иногда еще вздрагивали, отзываясь на далекий гул, но в остальное время с поверхности теперь не проникало ни звука. После полудня обнадеженный тишиной Костас предложил отправить в город разведку. О своем намерении он, по счастью, почти никому не сказал, потому что когда мать Бернарда повернула тяжелый бронзовый ключ, огромная каменная плита не шелохнулась. Спрятанный в стенах механизм поскрипел с натугой и затих, не открыв прохода. Сломался? Вряд ли его создатели рассчитывали, что храм будет так трясти…
Мысль, что убежище стало ловушкой, обожгла холодом.
- Подождем до завтра и попробуем силой открыть, - бодро заявил Костас. – Сегодня шуметь не стоит, вдруг мориски еще поблизости.
В последующие часы Антуан придумал сразу несколько способов поднять монолитную гранитную плиту неизвестного веса, остро жалея, что никогда не увлекался механикой. У остальных тоже, несомненно, роились на этот счет идеи, но, хвала Создателю, ни одну из них проверять практикой не пришлось. Вечерню прервал громкий скрежет: плита поднялась сама.
Антуан отчетливо помнил, как со страхом и надеждой глядел на ведущую вверх лестницу, последние ступени которой заливал невыразимо прекрасный солнечный свет.
- Выходите, не бойтесь, – прогремел раскатистый голос. – Мориски ушли.
Чувство, испытанное Антуаном в тот миг, – это было счастье, абсолютное и безграничное, затопившее все его существо. Конец заточенью. Мориски ушли. Они победили!
Счастье быть, счастье дышать, счастье видеть дневной свет. Просто счастье.
Эфемерное счастье, порожденное неведением. И сколько бы еще не довелось ему прожить, он точно знал, что никогда не забудет, с какой радостью поднимался навстречу вечернему солнцу – чтобы выйти прямиком в Закат…
Антуан отложил перо, встал, прошелся по комнате, сотни лет бывшей личным кабинетом Эсперадоров. Здесь они принимали с глазу на глаз прославленных мыслителей и великих монархов, здесь работали в тишине и одиночестве, определяя будущее Церкви и всех Золотых земель. Здесь вчитывались в Откровение Мирабеллы Агарисской, дабы кропотливым трудом постичь то, что явилось святой в единый мучительный миг озарения.
Семь простых слов, вместивших в себя бездну.
«Серый город да станет склепом», – говорил в бреду епископ Доминик. Знал ли он Откровение? Мог. Пророчество не было тайной, строки из него приводились во многих трудах по астрологии и истории, его квинтэссенцию («Олларам отпущен круг») знали повсюду, а в Агарисе оно было и вовсе вездесущим, словно Дидерих. Вилламарга почти наверняка знал Откровение, но, записав его слова на бумаге, Антуан более не мог избавиться от чувства, будто умирающий епископ действительно слышал нечто, недоступное остальным. И сразу вспоминалось, как в последнюю ночь ритуала Сель обвинил брата Руция в том, что «лев» не слышит.
Сам Сель слышал, в том Антуан был уверен, но расспросить саграннца никак не получалось. Тот без раздумий отвечал на все вопросы, не пытаясь увильнуть или отмолчаться, но его ответы, словно вспышки молний в ночи, не освещали, а лишь высвечивали мрак. Должно быть, причина заключалась в неспособности Антуана найти правильные вопросы, но можно ли корить слепого, что он не знает, как спросить зрячего о рассвете? И можно ли винить зрячего, что он не знает, как о рассвете рассказать?
Антуан со вздохом вернулся за стол. Для астрологов старой Гальтарской школы Весна и Рассвет – одно и то же. Но в первый день весны в Агарисе наступил Закат и продолжался до сих пор…
Когда они поднялись на поверхность, там только что закончился сильный дождь, и воздух пах мокрой листвой, грозой и совсем чуть-чуть – гарью. Стоявшую над входом в храм каплицу буквально смели обломки рухнувшей колокольни. Некоторые валуны были просто огромны; им повезло, что скрывавшую вход плиту не завалило. Скорее всего, какой-то из мелких камней заклинил ее, не давая подняться, и, когда осматривавший монастырь Сель его случайно сдвинул, проход тут же открылся.
Сель. Их спасителя звали Сель. Эсператист с языческим именем, черноволосый, словно нуху, высокий, как каданец, а одеждой – вылитый кагет. На талиг и гайи он говорил с едва различимым акцентом, на гальтарском слова коверкал ужасно, но сам язык знал весьма неплохо, из чего Антуан сделал вывод, что горец воспитывался в кагетском монастыре. Почему бы не быть среди суровых скал уединенной обители, подобной острову Святой Оддрун, где премудрые схимники, отринув мирскую суету, воистину слышат ангелов Его? Они-то и могли научить своей простой и строгой вере мальчика из неведомого землеописателям племени, сохранив неприкосновенным данное ему при рождении имя.
Но все это Антуан додумал много позже, а тогда на вопросы Костаса что он здесь делает и откуда взялся, высокий смуглый чужеземец просто сказал, что он Сель из Сагранны, пришел в Агарис этим вечером, разминувшись с морисками, и обходит город в поисках выживших. «Поиск выживших» – сейчас бы Антуан сразу обратил внимание на эти слова, а в тот момент все его мысли были о раненых, которых требовалось поднять на поверхность и как-то разместить в полуразрушенном монастыре, пока не появится возможность перебраться в более удобное место.
Истекал третий день Орденской недели, день Домашнего Очага. Его дом был совсем рядом, но сходить и проверить, что стало с книгами и рабочими журналами, не было ни единой свободной минуты. Зато не было времени и на лишние мысли. Осмотреть и перевязать раненых, проверить монастырский аптекарский огород, записать для конхессы Доротеи рецепт бодрящего отвара из имевшихся под рукой трав. Потом пришлось зашивать охранника принцессы, порезанного в стычке с мародерами, потом принесли церковного гвардейца, двое суток пролежавшего в какой-то канаве, и Антуан все на свете проклял, пока очистил его раны, а дальше оставалось только молиться… Вокруг то и дело мелькали новые лица, уличная торговка (а кто еще может так орать?) приволокла тележку с лимонами и на весь монастырь объясняла матери келарю, что с ними следует делать. Моряки пиратской наружности притащили сразу четырех собратьев с кое-как перевязанными ранами трехдневной давности, и Антуан радовался, что их всего четверо, глупец!
Нухутское снадобье давно закончилось, раненых приходилось просто держать. Тут бы очень пригодились здоровые пираты, но Костас оказался куда проворнее и врачу достались лишь трое крепких монахинь. В какой-то момент, повернувшись к своим помощницам похвалить за неожиданно успешную работу, Антуан увидел, что рядом один Сель. Впрочем, силы саграннцу с избытком хватало, а главное, от него вопреки имени дышало таким нерушим спокойствием, что даже раненым, как будто, стало легче сносить манипуляции врача.
- Спасибо вам, - поблагодарил Антуан, когда они мыли руки после очередной операции.
- Я ничего не сделал.
- Вы ошибаетесь, вы очень вовремя пришли.
- Я опоздал. Не взятая кровь гниет. Очень много крови.
- Так вы про морисков? – догадался Антуан. – Тогда тем более не корите себя зря: еще бы одна шпага исход битвы не изменила, а вот мы без вас из подземелья могли и не выбраться.
- Знаю, - вздохнул Сель. – Я бы мог им сказать, но они бы заткнули уши – люди всегда так делают, когда слышат не то, что хотят. От голоса тишины не сбежать, а у меня нет такой власти. Я не ропщу, я рад быть тем, кем Он меня создал. Просто… горько.
Антуан согласно кивнул – он бы тоже от силы останавливать армии словом не отказался. Но даже святая покровительница философов Оддрун считала дубинку доходчивей.
Закончив с последним из «новых» раненых, Антуан еще раз поблагодарил Селя и отправился на поиски Костаса: все известные ему аптекари, имевшие все нужные ингредиенты, жили в Бархатном пределе, где сейчас наверняка орудуют мародеры, а потому соваться туда без сопровождения даже не опасно, а бессмысленно.
В рабочей комнате аббатисы капитана не нашлось, у чудом уцелевшего стола сидела закутанная в лиловый плащ женщина в сером траурном покрывале. Незнакомка подняла голову, и Антуан с удивившим самого себя сожалением отметил выбившиеся из-под покрывала темные пряди. Увы, белокурым у принцессы Софии был только парик.
- Ваше преосвященство, - племянница императора церемонно склонила голову. – Вам нужен Костас? Он сейчас придет.
- Тогда я подожду.
Антуан выбрал стул, выглядевший более целым, и устроился у выбитого окна, очередной раз поражаясь обуявшей морисков жажде разрушения. Везде, везде прошли и все, что смогли, разломали… Дикари!
За окном совсем стемнело. Монастырский сад тих и спокоен. Сегодня уже слишком поздно, а завтра надо будет обязательно посмотреть, что стало с его домом, да и вообще…
- Отец Гермий вас нашел? – нарушила тишину принцесса.
- Нет. Он не сказал, что ему нужно?
В прошлом Антуан никого с таким именем не знал. Неужели устроенный Вилламаргой фарс наконец-то будет прекращен? Он, конечно, планировал вступить в орден Знания и даже рассчитывал сделать там карьеру, но прямо сейчас степень магистра нравилось ему куда больше епископского сана – она была настоящей.
- Отец Гермий хотел рассказать вам о ваших обязанностях, - ответила София, разом разрушив все его надежды. – Церковь не может быть безглавой, и даже Семеро не могут заменить Одного, - процитировала она неизвестный тогда Антуану Устав Пия, – а потому должен быть назначен местоблюститель Святого Престола, и это должен быть старший по священству епископ территорий из находящихся в Святом городе, а если нет таковых, то первый, в него прибывший.
- Юнний умер?
Бедный старик, в его лета такие потрясения…
- Убит морисками, со всем конклавом.
- Они же были в Цитадели!
- Цитадель взята, - спокойно сообщила принцесса. – Я смотрела, должна была увидеть. Они убили всех. В городе везде мертвые, но в Цитадели… Ров у ворот забит погибшими в давке, а спасшихся внутри убили мориски. Ваше преосвященство?
- Я… услышал.
Услышал, но поверить никак не мог.
В комнату стремительно вошли конхессер Леонидас и Костас, причем капитан остановился, едва переступив порог, не давая пройти идущим следом.
- Хорошо, что и вы здесь, отче, – кивнул конхессер Антуану. – Ваше императорское высочество, с вами желает говорить магнус Славы.
- Мы выслушаем магнуса Аристида, - бесстрастно произнесла София. – Если вы согласны, ваше преосвященство.
Свежеиспеченный местоблюститель Святого Престола послушно кивнул. Костас посторонился, впуская в комнату высокого серого клирика. Совсем серого, не только одеждой, но и лицом. Тоже видел Цитадель? Два дня назад Антуан был уверен, что при встрече вцепится Аристиду в глотку, а сейчас смотрел на человека, бросившего Агарис, и не чувствовал ничего.
- Ваше высокопреосвященство.
- Не тратьте слов, ваше высочество, я сказал себе больше.
- Вас всегда уважали за прямоту. Почему вы ушли?
- Пытался избежать братоубийства.
- И потеряли всех братьев. Почему Тергэллах вас пощадил?
- Они не мои братья. Бросили Юнния и пытались сбежать через тайный ход. Они ничьи братья.
Антуан запоздало понял, что принцесса и магнус хорошо знакомы – иначе с чего бы «лев» стал объясняться? Или дело в том, что София была все эти дни в Агарисе, а Аристид нет?
- И что дальше? – спросила принцесса.
- Здесь? Ничего. Мои люди сопроводят вас в любое безопасное место по-вашему выбору.
- Я уже в безопасности.
- Среди руин?
- При дворе местоблюстителя Святого Престола преосвященного Антония, епископа Зегины.
Антуан под цепким взглядом «льва» постарался сесть ровнее.
- Я правильно понял, что Доминик…
- Умер от ран на руках его преосвященства.
Аристид на миг закрыл глаза, а потом в упор посмотрел на «епископа».
- Мэтр, ради вашей клятвы врача, уговорите ее высочество одуматься. Эти двое, - «лев» кивнул на советника и капитана, - к несчастью, слишком хорошие слуги. Поскольку упрямство ее высочества мне известно, сопровождение до Гариканы я вам дам независимо от результата ваших усилий, но надеюсь на вашу совесть.
- А вы? – несмело спросил Антуан.
- Мертвых надо хоронить, иначе начнется чума. А потом мы отправимся туда, где еще возможно что-то сделать.
- Опять уйдете? – рыкнул Костас. – А как же Агарис?!
- А Агариса больше нет. И не будет.
Города нет… Так сказал магнус Славы на исходе третьего дня светлой Орденской недели, дня Домашнего Очага. «Агариса больше нет». Но Антуан этого тогда не понимал.
Даже тогда – еще не понимал.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 12
Оллария. Агария. Агарис
400 год К.С. 12-15-ый день Летних Скал
1
Оллария. Агария. Агарис
400 год К.С. 12-15-ый день Летних Скал
1
Закончив письмо, графиня хотела по привычке поставить дату, но вспомнила жеманные «написано-подписано» в излияниях Капотты и оставила как есть – без даты и без подписи. Пусть последнее слово будет действительно последним!
Перечитывать то, что никто не прочтет, было бы нелепо. Арлетта сложила каждый лист пополам исписанной стороной внутрь, чтобы не испачкаться в чернилах, а затем поочередно их скомкала и запустила в камин. Бумажные «снежки» один за другим ярко вспыхнули на углях и рассыпались пеплом. Легче не стало. Иссерциал советовал доверить то, чем не хочешь обременять друга, огню, но советы великого поэта не шли ни в какое сравнение с его стихами. Она потратила час времени – и потратила его впустую.
За окном накрапывал не по-летнему хмурый дождь, но и он не мог охладить бушевавшую в сердце ярость. Прошло три дня, всего три дня, но урожденная Рафиано не верила, что три недели или три месяца что-то изменят: двенадцать лет не умерили ненависть к Борну, а его сестру она сейчас ненавидела даже сильнее.
Когда убили Арно, Каролина примчалась в Сэ первой. Умоляла простить ее за преступление брата, хотя Арлетта сроду не винила никого за чужие поступки и не считала родство с преступником виной, и отношения к подруге – даже в мыслях! даже в первые оглушающее страшные дни! – ни на гран не переменила. А та требовала для предавшего дружбу мерзавца самой жестокой казни. Как она торопилась отречься от впавшей в опалу родни! А как потом плакала на похоронах Магдалы Эпинэ…
Графиня который раз провела пальцами по спине бронзового леопарда. В их последнюю встречу Жозина говорила, что мертвых надо хоронить, иначе начнется чума. А все убийцы и предатели – мертвецы, даже если по какому-то недоразумению еще ходят под солнцем. Что ж, Гектор уберет из Савиньяка Лансаров, а она выкинет все, что могло бы напомнить о Каролине Борн. Подарки, письма – все. И начнет прямо сегодня со столичного особняка. Спасибо белоштанному анаксу, гори он в Закате: если будут спрашивать, она может сказать, что делает уборку после мародеров. Это и будет уборкой – следы гиены надо уничтожить, чтоб не приманивали в дом закатных кошек. Письма – в огонь, а то, что имеет цену в золоте и не прельстило воров, пополнит городскую казну – Робер будет рад.
Если бы Ро спросил, Арлетта бы все ему рассказала: лгать, оберегая репутацию двоемужницы и мужеубийцы, не было ни сил, ни желания. Но Робер не спрашивал. Дома Проэмперадор Олларии или ел, или принимал представителей горожан, и ни одному из этих дел присутствие Капотты не мешало, а того, что бывший ментор фактически под арестом, он, похоже, даже не заметил. Иноходец честно волок воз столичных проблем, и у графини язык не повернулся увеличивать этот груз. А исповедь Капотты, как ее не сокращай, стала бы для сына Жозины грузом.
Еще более немыслимым было рассказать о своем знании Катарине – не время. Однажды Арлетта ей все расскажет. И о Капотте, и о Штанцлере, а главное – о том, что все, сделанное по приказу Штанцлера, с лихвой искуплено служением Олларии. Бертраму и Гектору она так прямо и напишет. И в следующем письме в Торку тоже обязательно расскажет, как много королева делает для столицы, и убедит Жермона ответить на письма сестры. Нельзя допустить, чтобы вдова Фердинанда повторила судьбу вдовы Франциска: осталась в одиночестве, всеми брошенная и никому не нужная. Алиса свою участь заслужила, а Катарина старается исправить содеянное и внушает любовь всем, кто ее знает. И Жермон тоже обязательно полюбит сестру! А пока единственное, что графиня Савиньяк могла сделать – это быть рядом и держать в узде придворный птичник, не позволяя глупым курицам воровать у измученной девочки бесценные минуты отдыха.
Четвертая беременность давалась Катарине тяжело, события последних месяцев подточили ее здоровье. Смерть братьев, бесчинства временщиков в Эпинэ, нелепые обвинения Колиньяра, абсурдное и чудовищное царствование Альдо… Но мерзкая выходка Окделла даже в таком ряду стояла особняком.
Подумать только: угрожать женщине, ждущей ребенка, ножом, а потом запереть ее, испуганную, одну, без возможности позвать на помощь! Не реши Робер навестить кузину, кто знает, когда бы расфуфыренные дуры осмелились потревожить королеву, ведь Окделл сказал, что та просила не беспокоить! А у другой двери караулили его сообщники, и ни у одного не возникло даже тени жалости. Правильно их Карваль назвал: ызарги.
Если бы только Карваль был подобен Лионелю! Он бы поймал Окделла и Лоу в «Озерной деве», вызнал дальнейшие планы изменников и переловил маленькие отряды беглецов до того, как они успели соединиться в серьезную военную силу. Но, увы, хоть Валме в письмах и сравнивал маленького генерала с папенькой, на деле тот оказался таким же, как ее младшие: военные хитрости схватывал на лету, а в человеческих подлостях совсем не разбирался.
Робер все еще продолжал расследование – в упрямой надежде найти обстоятельства, смягчающие вину надорского болванчика. Он был таким же, как Арно. Тот тоже кинулся к Борну, дабы убедить друга перестать выгораживать Приддов и Окделлов, вот только «друг» оказался таким же мерзавцем, как его дружки. Ро радовался, что Лоу отправился на юг, потому что это отдаляло Ястреба Надорэа от Надора, а Арлетта – потому что это отдаляло сынка Мирабеллы от малыша Арно.
Лоу ехал на юг – прямиком в когти Росио, уж Ворон с перепелятником справится. А то, что ястреб Ястребу мертвого ворона притащил, так Арлетта суеверной не была. Приметы, предчувствия и прочие глупости, о которых вдохновенно вещал прикормленный Окделлом ювелир – пустая чепуха. Арно был мертв, а она не чувствовала ни малейшего беспокойства, пока во двор не влетели гонцы на взмыленных конях…
И все-таки, что заставило Окделла кинуться к Штанцлеру? В то, что юнец убил старика по требованию Ястреба, мог поверить только Иноходец: ястребы славятся наглостью, но так рисковать попросту глупо, а Лоу умен. И любит подпустить туману – один триолет чего стоил! Потребуйся смерть Штанцлера Лоу, его бы убили молодчики Уэйда и спрятали тело, заставляя мучиться неизвестностью всех, кого старый, больной и очень много знавший человек держал на крючке. Убийца несомненно Окделл, и убил он, не согласуясь с сообщниками. Но за что? Надо будет осторожно расспросить Катарину о последнем разговоре с бывшим кансилльером – помешанность на Рыцарской Чести едва ли помешала бы потомку святого Алана подслушивать, особенно, если говорили о нем.
И имелась во всей этой истории еще одна загадка: кем была последняя участница мерзкого спектакля, кто такая Арабелла? Пылкая почитательница Дидериха, вообразившая себя героиней пьесы, или расчетливая дрянь? Впрочем, как показал пример Каролины, первое распрекрасно уживается со вторым.
Что делала девица во дворце, очевидно: пасла подсвинка, чтобы он какой-нибудь глупой выходкой не сорвал все планы. Например, не кинулся за Штанцлером, забыв о королеве. При свете дня и множестве людей изображать юношу могла лишь наглая, самоуверенная тварь – под стать Ястребу. Но будь Лоу ей любовником, хотя бы и бывшим, трактирные служанки обязательно бы проболтались, а они утверждали, что надорец вел себя исключительно как опекун. Да и не станет пронырливая кошка возиться с калекой из романтических чувств, а смысла идти за нищего барона замуж ей нет тем более: столь ловкая охотница выбрала бы дичь пожирнее.
Ну конечно, она нацелилась на Окделла, вздумала стать герцогиней! А самое смешное, что для объекта ее устремлений сия закатная кошка может оказаться счастливой картой – по крайней мере первое время Повелитель Скал будет требоваться ей живой и благополучный.
История про седоземельских «львов» упрямо просилась на бумагу. Может, написать, как они сообща с Кошкой откармливают Поросенка на убой?
Кошка, возомнившая себя слишком умной, чтобы ловить мышей. Решившая, что она слишком хороша, чтобы служить людям. Придворные курицы опять все примут на свой счет, и опять совершенно зря, но Арлетта давно не оглядывалась на куриц. Она писала для тех, кто поймет и оценит, и эту историю тоже обязательно напишет – чуть позже. Сейчас главное быть рядом с Катариной.
2
Королева кормила голубей; символы милосердия толкались и дрались. И Робер подумал, что надо будет непременно рассказать об этом Арлетте: столь вопиющее противоречие образа и реальности обязательно ее позабавит. Поездка на площадь Оленя далась графине тяжело – он видел. И подозревал, что в сожженном Сэ будет не легче. Никола на такое сравнение обидится, но в деле создания руин великая Эпинэ и великая Талигойя друг друга стоили, и точно не стоили загубленных ими жизней.
Две кровожадные твари в кружеве возвышенных речей.
- Не все дамы стоят того, чтобы их защищать, – будто угадав его мысли, произнесла сестра. – Не будь некоторых женщин, не было бы и бед, которые они принесли.
- Не будем об этом, – попросил Робер. – Тебе надо думать о хорошем.
- Брат Анджело запрещает мне плохие мысли, но разве мысли запретишь? Я начала думать и не могу остановиться: что было бы, если бы… Будь я по-настоящему храброй, будь я по-настоящему гордой… Я не была. Я стала уродом, и винить мне в этом некого. Только себя и… Неважно! – Катари отряхнула с ладоней последние крошки и сцепила пальцы. – Я потом тебе все расскажу, как обещала. А сейчас будем говорить о хорошем, чтобы о хорошем думалось. Мне тяжело говорить одно, а думать другое – столько лет училась и не выучилась. Потому и молчать привыкла, а с тобой будто за все годы выговариваюсь и наговориться не могу. Сама дивлюсь, какой болтушкой оказалась! Говорят, мэтр Капотта живет теперь в твоем доме. Он ни в чем не нуждается? Он так мужественно держался на суде, мы ему очень обязаны.
- Да, все просто замечательно, - заверил Робер, мысленно пнув себя за то, что не поблагодарил бывшего ментора. Но мэтр предпочитал проводить время в своей комнате, а сам он дома только ел да спал, так что они еще даже не виделись ни разу. – Арлетта хочет помочь ему покинуть Олларию. Столица сейчас неподходящее место для одинокого старика, а в провинции у него остались друзья.
- Вот как. И куда графиня Савиньяк хочет его отправить?
- Кажется, в Гайярэ, он ведь долго там жил, – не моргнув глазом, солгал Эпинэ: подробностей он не знал, но волновать Катари недопустимо. – Кстати, графиня выяснила, кто голубей зимой воровал, - добавил Иноходец, чтобы сменить тему, пока совсем не заврался.
- Надеюсь, с ним не сделали ничего… плохого?
- Сделаешь с ней, как же, - фыркнул Робер, вспомнив красочный рассказ Арлетты.
- Она? Тогда мы тем более даруем ей прощение! Должно быть, бедная женщина совсем отчаялась, если решилась… Я уверена, она не для себя!
Иноходец хлопнул себя ладонью по лбу: ну не осел ли он?
- Некого там прощать. Это не женщина, это ястреб Лоу.
-Эдвард Лоу? – Бледное личико Катари исказил ужас. – Он был здесь? Но он… все говорили, он… болен. А он здесь…
- Нет, нет, - Робер бережно обнял задрожавшую сестру, – все хорошо. Прости, прости дурака. Я б девиз поменял, «Изрекает глупость» в самый раз было бы, да Марианна не простит – за детей. Прости, разучился я веселые истории рассказывать.
- Я так рада, что ты о детях думаешь, - еле слышно прошептала Катари. – А что за история?
- У Эдварда ястреб был, полудикий как обычно, - виновато объяснил Осел Эпинэ. – Это он голубей воровал. Вернее, она. И ведь в парке никому ни разу на глаза не попалась, паршивка.
- Лоу совсем о ней не заботился? – встревожилась сестра.
- Это она о больном хозяине заботилась. И голубей для него же таскала, чтобы ел и выздоравливал. Представляешь, он ее Доритой назвал, так кэналлийцы к девушкам обращаются.
- У гайифцев такие же обращения, нам с братьями мэтр Капотта рассказывал. Дор, дора, дорита. Такие разные страны, а общее есть. Я рада, что у мэтра все хорошо.
Раздалось басовитое воркование: самый отпетый из драчунов, распустив хвост и раздувшись, увивался за одной из тех голубок, которых только что распихивал ради хлебных крошек. Вот почему Дорита на такого толстяка не польстилась? Видать, понимала, что пустота внутри.
- Никогда не была голубкой, – тихо промолвила сестра. – Глупой, жестокой, трусливой была, не отмолить, но дутыши мне никогда не нравились. Разрядиться и крутиться на месте, как же это глупо! Прости, я не хотела обижать мертвого.
- Катари, я больше не жалею об Альдо, не после всего, что он сделал. Я сожалею о горе Матильды, и только. Но он и Матильда, они вдвоем спасли мне жизнь. А теперь выяснилось, что и Лоу тоже. Столько лет считал, что это мы надорцев спасали, и ни разу не задумался, как из Надора в Агарис попал. Я должен Эдварду жизнь, а он наверняка еще что-нибудь устроит.
- Он может поднять Надор?
Сможет или нет – только время покажет, а попытается обязательно: Ястребы из Лоу по праву славились упорством. Но хватит Катари пугать.
- Ноймаринен с Лионелем не позволят. А про мэтра Капотту тебе лучше у Арлетты спросить. Она в моем доме чаще меня бывает.
- И во дворце тоже чаще. – Сестра не укоряла, нет, и оттого было еще хуже.
- Я стараюсь, - развел руками Робер, - но если я сегодня что-то не сделаю, завтра это взвалят на тебя, а этого я допустить не могу, ты и так больше меня делаешь, и не спорь, я же вижу. Я с тобой отдыхаю, а Арлетта в Олларию приехала, дабы помогать королеве. Естественно, она старается быть рядом.
- Когда не ездит по городу, - с непонятной интонацией отметила Катари. – Кто бы про что не рассказывал, обязательно упомянет графиню Савиньяк.
- В особняк Алва графиня поехала по моей просьбе, - напомнил Робер, – и, разумеется, ей надо было увидеть, во что превратился ее дом. И ей тоже хочется разобраться в истории с Окделлом, он был другом ее сына. А Лионель наверняка ждет письма.
- С докладом, - с горечью произнесла сестра. – Я боюсь его. Ты его не знаешь.
- Я служил с Эмилем, верно, но Лионель приезжал к нему. А уж в детстве сколько раз его видел! Дед его будущим экстерриором или кансилльером считал лет с пяти, если не раньше.
- Рафиано, а не Савиньяк, - испуганно подтвердила Катари. – Если мои сыновья умрут, а Рокэ так и не женится, он станет герцогом.
- Я не думаю…
- А я думаю! Не могу не думать. Брак со мной не принес стране мира – мир принес Рокэ Алва, а я стала Дораку не нужна. Никто не скажет об этом вслух, но не умри Сильвестр – не многое бы изменилось. Манрик хотел женить Фердинанда на своей внучке, а кардинал – на дочери Фомы, но им обоим мешала не я, а мой сын. Старший сын короля. Поэтому Рокэ отправили в Фельп, а потом в Ургот с запретом возвращаться без королевского приказа. Лионель обещал Рокэ защищать нас, а сам отправился в Кадану.
- Он мог не знать.
Сестра горько рассмеялась:
- Он знал, Робер. Он знал. Иди речь о моей жизни – я бы согласилась на все их нелепые обвинения, призналась бы в чем угодно, но за детей я буду драться. Я Ариго!
- Дорак мертв, Манрика и Колиньяра ждет суд. О чем бы не думал Лионель, Рокэ регент, и он никогда… - Робер хотел сказать «не допустит несправедливости», но сожранная горным зверем долина Биры встала перед глазами. – Катари, тебе нечего бояться! - взмолился он. – Себя не бережешь – подумай о ребенке, дитя и мать – единое целое.
- Я стараюсь, - ответила сестра, нарочно или случайно повторяя его слова, – но я королева. И хотя я боюсь Лионеля, я каждый день молюсь за его успех – ради Талига.
- Лионель служит Талигу.
- Лионель после смерти отца пошел за Рокэ, потом они встали рядом, но Лионель – не Рокэ. Знаешь, Окделл много глупостей говорил, но когда он заявил, что настоящий старший сын и наследник – Эмиль, я почти поверила. Эмиль Савиньяк – Олень, а Лионель – ястреб, и бьет, как ястреб – из засады. Все ястребы – убийцы, и даже любовь они выражают тем, что убивают. Как та птица, Дорита. Если Лионель решит, что королева Катарина Ариго Талигу не нужна…
- Лионеля есть кому держать в узде, - убежденно произнес Робер.
- Я тоже так думала, пока не стало поздно. Умоляю, будь осторожен с Лионелем... и с его матерью. Каролина Борн и Жозина Ариго были ее подругами, а он ее сын. Ради детей женщины способны на все, на любою подлость. Ради меня, ради Марианны, ради ваших будущих детей, Робер! Будь осторожен!
Иноходец молча обнял сестру. Спорить с ней сейчас бесполезно, Катари столько раз предавали, что заслужить ее доверие можно только делами. Пройдут годы, и герцогиня Алва будет с улыбкой вспоминать сегодняшние страхи. Так будет, так обязательно будет! А сейчас он просто обнимет ее и скажет, что все будет хорошо. И сделает все, что в его силах, чтобы так и было.
UPD 09.10.15 читать дальше
3
- А потом я шагнул в Лабиринт и проснулся, - со вздохом закончил Дик. Как он и предполагал, рассказанный при свете дня, сон оказался глупым и нестрашным.
По широкой дуге обогнув Крион и Гарикану, они наконец-то вышли на прямую дорогу к их цели – к Святому городу. В двадцати пяти хорнах на восток гайифцы бились с морисками, в двадцати хорнах на запад Эмиль Савиньяк держал за горло Бордон, а Агария была такой же мирной и сонной, что и год назад, и нашествие талигойцев в мундирах беспокоило хозяина гостиницы ровно до того момента, пока интендант артиллеристов не начал торговаться, сбивая цену за постой, ведь благородные господа займут все комнаты в его убогой лачуге. Колин, раздав указания, отправился с разъездом вдоль тракта, надеясь встретить торговцев или других путешественников со свежими новостями из Агариса, а Дик остался с Эдвардом в гостинице и ничуть не удивился, когда барон спросил Повелителя Скал о необычных снах. По правде, Дик ждал этого вопроса и точно знал, о чем расскажет, и не раз перебирал в памяти подробности, не имея духу сам начать разговор. Но в опрятной солнечной комнатке за бокалом превосходной лечуза вьянка у распахнутого в сад окна ужасное, исполненное тьмы жерло выглядело не опаснее колодца. Да что там колодец – дыра в земле, не более.
- Вы уверены, что это был именно Лабиринт? – задумчиво спросил Эдвард.
- Гальтарский? В Ариго? Да откуда ему там взяться! – отмахнулся Дик.
- Но другие герои вашего сна считали, что это он?
Та сумасшедшая троица?
- Да. Церковник мне еще вслед про Зверя Раканов кричал.
- Что кричал, помните? Дословно?
- Вас четверо, всегда четверо, навечно четверо, но сердце должно быть одно: сердце Зверя, глядящего в Закат. Цена Зверя – жизнь, имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть, - без запинки повторил Дик. – Дело, наверное, в том, что в глубине души я знал, что кровная клятва обязательно должна быть исполнена. Может, в детстве разговор об этом слышал – что род клятвопреступника карает Зверь Раканов. Поэтому, когда я решил клятву королеве не исполнять, мне и начали сниться сны-предостережения. Ведь любой сон – разговор с самим собой.
- Были еще сны?
- Да. Когда мы возле Данара ночевали, вы еще в тот вечер рассказали, как Катари пыталась отца и Мишеля Эпинэ обмануть. Я тогда твердо решил, что служить лживой твари не буду, и мне приснилось, что ко мне пришли отец Герман, капеллан Лаик, и Паоло, мой однокорытник. Они оба пропали, когда я там учился, и тел не нашли. Они требовали, чтобы я вернулся в Олларию, к королеве, потому что я сам ее выбрал и моя кровь принадлежит ей.
- Вы уверены, что это был сон, а не визит выходцев? – невозмутимо уточнил барон.
- Уверен. Выходцы ко мне тоже приходили, когда я в Надор по поручению… регентского совета ездил. Арамона и капитан Гастаки. Чушь какую-то несли про горячих и холодных. Страшно ничуть не было! А потом в дверь постучал Литенкетте, и оказалось, что я в комнате один, а вся комната выстыла и плесенью покрыта, - почти похвастался Дик.
- А запах лилий был?
Ох, вот дались эру Эдварду эти лилии! Но он хотя бы сам не пытался их унюхать, в отличие от Арабеллы. Разумеется, девушка старалась делать всё как можно незаметнее, но мальчишки-корнеты, через одного тайно в сестру полковника влюбленные, конечно же заметили и тоже стали принюхиваться – к себе и к друг другу. А чем можно пахнуть, когда полк летит через Алат кентером и все с утра до вечера в седле? Так что лица у корнетов были соответствующие – заставляющие даже самых рассудительных людей нет-нет, да и втянуть украдкой носом воздух. А Лоу, вместо того, чтобы вмешаться, то ли радовался негаданной всеобщей бдительности, то ли развлекался втихаря. И так два дня, пока до полковника не дошло. Дик не знал, сам ли Колин заметил происходящее или ему кто-то нажаловался, но с кого все пошло, Уэйд выяснил быстро. Арабелла была подвергнута допросу, но про сны и лилии, к счастью, не сказала. В итоге брат с сестрой опять поругались и уже второй день не разговаривали.
Сам Дик ничего судьбоносного в запахе лилий не видел, но обижать друга отца не хотел и честно попытался вспомнить, кто чем пах.
- Капитана Гастаки – это женщина была, представляете? – я как-то не обнюхивал. Про Арамону не помню или внимания не обратил – он в последний раз у самой двери стоял. Когда в Олларии приходил, от него за несколько шагов очень сильно гнилью несло. Я тогда еще не знал, что это выходец, и решил, что мне все приснилось, а лестница сгнила, потому что дом после бегства слуг-кэналлийцев брошенный стоял. От Паоло с отцом Германом точно ничем не пахло. От госпожи Тишь вереском и еще первым снегом – знаете, как утром на святую Элисон бывает. А лилиями пахла та тварь, которая отцом притворялась, и немного зверь в Мон-Нуар. Но зверь больше падалью. А эсператистский клирик пах гарью – будто только что из Заката вылез. Смешно, да? – Дик криво улыбнулся. – Я вам рассказываю и самому смешно, что так тогда испугался. Надо было раньше вам рассказать.
- Что же не рассказали?
- Я хотел, - признался Дик, - но мне показалось, что вы слишком большое значение снам придаете. Не хотел вас расстраивать.
- Придаю слишком большое значение снам? – задумчиво проговорил Эдвард, сжимая в кулак пальцы левой руки, насколько позволяла повязка – появилась у барона в последние дни такая привычка. Будто проверял каждый раз, что кисть его слушается.
Заметив, что за ним наблюдают, Эдвард тут же расслабил руку и опустил ее на стол – ладонью вниз. Дик хотел сказать, что все понимает, но не смог подобрать слов. При том, что барон с трудом ходил, понятно, как он боится потерять еще и руку. И понятно, что любой досадовал бы на себя, если бы так глупо, по собственной неосторожности поранился. И вообще, это Дику следовало стыдиться, что так всех напугал. Но стыдиться не получалось.
- Я бы и рад снам значения не придавать, - вздохнул Эдвард, - да они наяву сбываются.
- Думаете, сон может быть как-то связан с медальоном? – Рассыпающаяся в труху реликвия Повелителей Скал сейчас спрятана в седельной сумке барона: вдруг еще удастся починить?
Эдвард пожал плечами:
- Абстрактную магию я изучал исключительно в Лаик, а практической вообще никогда не занимался. Сами понимаете, как я во всем этом разбираюсь.
- Нам в Лаик рассказывали о свойствах драгоценных камней, - припомнил четвертый в выпуске.
- Нам тоже. Но в Агарисе верят в чудесную силу адриановых эспер, а они внешне такие же, каким был ваш медальон – серебряная пластинка с выдавленным знаком. Если допустить, что в прошлом эории владели некими позабытыми ныне знаниями, почему бы не предположить, что и знак главы Великого Дома обладал особыми свойствами? Например, показывал, угрожает ли что-нибудь его владениям или вассалам.
- И вы думаете, что теперь он свои магические свойства потерял? – расстроился Дик. При мысли, что пока он рылся в поисках утраченного наследства в кладовых Олларов, настоящий волшебный талисман висел у него на шее, стало обидно за собственную недогадливость.
- Я не знаю, что думать, - признался Эдвард. – Ходж рассказал, по Надору всю весну ходили слухи, будто Дом Скал падет в день Летнего Излома и вы останетесь один, без вассалов.
- Всего лишь слухи, - пренебрежительно отмел глава Дома. – Слуги Манрика, наверное, распускали.
- И именно в день Летнего Излома вам приснился сон, в котором вы входите в Лабиринт, дабы разорвать кровную клятву.
- Но вы сказали, что кровную клятву может разорвать только смерть.
- У Иссерциала о разрыве кровных клятв сказано очень образно. Если подумать, описание годится не только для смерти, но и для Лабиринта.
- Лабиринт рвет все узы и все клятвы, - вспомнил Дик слова из своего сна. – Думаете, я кроме клятвы Катарине еще и клятву, связывающую главу Дома с кровными вассалами, разорвал? Карлион с Берхаймом сразу после смерти Альдо меня предали, уж три месяца прошло, только Дэвид верен остался, а Дом пал, потому что мне сон приснился? Даже звучит нелепо. – Эдак можно заявить, что Надор рухнул, потому что Дик во сне башню разрушить хотел. – В Доме Ветра вообще вассалов не осталось, а медальон у Алвы целый, я сам видел.
- Тоже верно, - согласился барон.
Куда уж вернее!
- Нам нужен человек, который хоть в какой-нибудь магии разбирается. Только где его найти?
- В Агарисе. Я уверен, что иерархи орденов в магии разбираются, но не верю, что они поделятся знаниями без крайней нужды. К счастью, местоблюстителем Святого Престола стал епископ Зегины, с которым я немного знаком. В нашу последнюю встречу он очень интересовался мистикой, особенно поверьями о закатных тварях. Никогда не понимал внезапного обращения Вилламарги к вере, а сейчас думаю: не мог ли он столкнуться с чем-то, подобным тому, с чем столкнулись мы? В любом случае, мне кажется, он скорее согласится нам помочь и меньше затребует в обмен.
В комнату с поклонами проскользнул хозяин гостиницы, поставил на стол вторую бутылку и третий бокал, и так же с поклонами исчез.
Дик удивленно посмотрел на Эдварда.
- Уэйд вернулся, - предположил тот.
Колин появился минут через пять, мрачный и почти незнакомый в черно-белом мундире королевской гвардии. Передвинув стул, полковник сел за стол напротив барона.
- Нравятся мне местные цены для талигойского воинства, – рассеянно сообщил он, налив себе вина из второй бутылки, красного. – Поди-ка Рафиано, когда договаривался, через слово Алву поминал. Провианта купили на месяц, а потратили всего ничего.
- Зачем на месяц? – удивился Дик. – До Агариса два дня всего.
Колин покрутил вино в бокале, задумчиво пригубил, посмотрел на просвет.
- А местоблюстителя, кстати, Антонием зовут. Преосвященный Антоний, епископ Зегины. Вы, господин барон, кажется, другое имя называли?
- Известного мне епископа звали Доминик, - подтвердил Эдвард. – И, раз его преемник стал местоблюстителем, скорее всего Вилламарга был в городе во время штурма и погиб. Печально.
Уэйд одним махом допил вино и со стуком поставил бокал на стол, чудом не разбив.
- Боюсь, моя следующая новость опечалит вас еще больше. Мориски сожгли Святой город дотла. Жителей спаслось четыре тысячи. Из восьмисот. – Полковник подался через стол к Ястребу: – Вы все еще считаете, что мы едем в Агарис?
4
Эрвин нагрянул внезапно и, как подозревал Робер, с одной-единственной целью: убедиться, что Катари цела и невредима. Но грех было не воспользоваться его приездом, чтобы показать всем, что об Олларии помнят не только на Юге, откуда исправно шли обозы с продовольствием, но и на Севере, подчеркнув тем самым единство Талига.
Лекари под предводительством брата Анджело встали стеной и торжественного приема не допустили. Вместо этого королева устроила парадный обед – сразу после заседания регентского совета. Общество собралось, по меркам прежнего времени, немногочисленное, но на диво пестрое. За одним столом сидели военные, придворные, вездесущие послы и – впервые со времен Карла Разумного – представители цехов и гильдий, донельзя гордые оказанной честью. Сидящие бок о бок Левий и отец Джозеф олицетворяли единение церквей. Марианну посадили вместе с Коко среди баронов, рядом с брезгливо поджавшей губы Кракл, но у Робера все равно от одного только взгляда в ту сторону теплело на душе. Его Марианна. Его!
Пили за здоровье короля, не рожденного принца-регента и королевы-матери, а так же Первого маршала и маршала Савиньяка, об очередной победе которого в Гаунау доложил Эрвин. И сестра с радостной улыбкой поднимала бокал чуть подкрашенной вином воды и за возлюбленного, и за человека, которого боялась – потому что оба сражались за Талиг.
Разрушил идиллию, как и следовало ожидать, посол Гайифы.
- А как продвигаются поиски герцога Окделла? – с видом праздного любопытства осведомился конхессер Гамбрин после очередной здравицы Лионелю.
- К сожалению, в данный момент нам неизвестно его местонахождение, - невозмутимо ответил Карваль. И даже не солгал.
- Это наша общая вина, - неожиданно вмешался Эрвин. – Отравитель, клятвопреступник, наплевавший на закон и совесть судья должен был висеть или хотя бы сидеть в зверинце, в клетке, а не разгуливать на свободе. Ничуть не удивительно, что этот мерзавец оказался еще и убийцей, способным поднять руку на женщину!
Робер мысленно схватился за голову: почему он сразу не сообщил Литенкетте, что Дик не хотел убивать королеву, что горе-покушение было лишь мистификацией, дабы Уэйд мог «кинуться в погоню»?
- Какой длинный список! – как будто искренне удивился Глауберозе. – А нам сообщили, что герцога Окделла ищут всего лишь из-за похищения бумаг.
Дернул же Леворукий ноймара дотерпеть со своим бешенством до появления послов! Лучше бы выложил все сразу при встрече или на регентском совете.
- И кто же был убит? – участливо спросил кагет.
- Август Штанцлер, - буркнул Дэвид. – Одновременно с отъездом Ричарда Окделла из города.
- Но он же не дама, - всплеснул руками Гурпотай.
- Это я… мы ввели графа Литенкетте в заблуждение, - прерывающимся голосом объявила Катари. – Нам кажется, что человек, способный убить беспомощного больного старика, способен убить и женщину. Мы испугались за сына – ведь этот негодяй неоднократно бывал при дворе и мог в любой момент… - сестра стиснула концы накинутой на плечи шали.
- Ваше величество безусловно правы, - поддержала королеву Арлетта. – Убийство безоружного всегда чудовищно, и мерзавец, способный на подобное, способен на все. Мы все сожалением, что вы были подвергнуты такой ужасной опасности.
Придворные вокруг дружно закивали:
- Да, да, сожалеем! Бедный эр Август!
Всё, разумеется, было совсем не так, и «беспомощный старик» ничего, кроме пули, не заслуживал, но сейчас главное сбить послов со следа. Какая же Катари умница!
- Это ложь, - прорезал согласный гул уверенный голос Дженнифер Рокслей.
- Что именно? – живо спросил посол Агарии в обступившей тишине.
- Герцог Окделл не убивал графа Штанцлера, - отчеканила вдова Генри.
- Вы так уверены в невиновности господина Окделла, потому что знаете настоящего убийцу? - заинтересовался мэтр Инголс.
- Никто ничего не знает, - спокойно сказал Мевен, - поэтому никому не следует никого бездоказательно обвинять. И я уверен, что ее величеству ничего не угрожало.
- Я тоже, - одновременно с Робером воскликнул Дэвид.
- Но как же бедный эр Август? – взвыла Мэтьюс.
- Штанцлера могли убить грабители, - предположил Иоганн. - Тело нашли в кабинете, который был перевернут вверх дном.
- Мы… к сожалению, мы действительно не знаем доподлинно, что произошло, - печально подтвердила сестра. – И нельзя обвинять человека в преступлении только из-за женских домыслов. Мы… мы все бываем пристрастны, когда преступление совершают те, кому мы верили и… и считали другом.
- И все же мне кажется, что Штанцлера убил Окделл, - безжалостно объявила графиня Савиньяк.
- А я считаю, что нет, - немедленно отозвалась Дженнифер. – Ричард настойчиво добивался освобождения графа из Багерлее, и после освобождения неоднократно ходатайствовал за него и просил, чтобы ее величество согласилась графа принять.
- О чем именно герцог Окделл разговаривал с ее величеством, мы, разумеется, знать не можем, - рассудительно проговорила маркиза Фарнэби. Она всегда казалась Роберу из всех придворных дам самой разумной.
- Конечно не можем, - закивала графиня Феншо. – Откуда нам знать, что было в письмах, которые герцог приносил королеве?
Еще и письма? Бедная сестра!
- Едва ли граф просил в них кинуть его в темницу, - едко заметила Дженнифер.
- Я… мы… мы вынуждены… - пролепетала белая как мел Катари, - мы… - Сестра с всхлипом втянула воздух и внезапно счастливо улыбнулась, напугав Иноходца этой улыбкой больше, чем могла бы напугать криком. – Господа, мы… мы просим вас молиться о здоровье принца Октавия Оллара! Если… вдруг… мы поручаем нашего сына заботам Проэмперадора Олларии герцога Эпинэ.
Началась невообразимая суета. Все вокруг говорили разом. А Робер смотрел на толпу заслонивших от него сестру лекарей и молился, впервые с Ренквахи. Не за Октавия, как просила Катари, – за нее.
5
Роберу доводилось чувствовать себя беспомощным, и он всегда это чувство ненавидел, но настолько беспомощным Иноходец, кажется, не был никогда. Между ним и сестрой было то ли три, то ли четыре двери, и все равно он вслушивался в каждый звук, сам не понимая, хочет он что-нибудь услышать или боится. Но слышно было лишь носившихся по галерее слуг да бессвязные причитания дам в Парадной приемной.
В кресле напротив маялся Эрвин. Иоганн уступил им кабинет и умчался по делам, а они остались ждать.
- Почему так долго? – очередной раз прорычал ноймар.
- Брат Пьетро сказал, это займет какое-то время.
- Это называется родами. – Арлетта вошла бесшумно, словно кошка.
В положенном по протоколу старинном белом одеянии графиня выглядела старше своих лет – или как раз на них и выглядела. В руках она вертела лаковый гайифский футляр.
- Как там?.. – робко спросил Робер.
- По кодексу Франциска, - сухо ответила подруга матери. – Простыня нижняя льняная белая спускается с кровати на шестнадцать бье, простыня верхняя шелковая белая спускается с кровати на восемь бье. Повитух четыре, лекарей четыре. И все в белом, кроме гвардейцев у дверей, зато те лицом белее всех. Мевен сейчас спрашивал, должны ли быть в белом канониры у приготовленных для салюта пушек, и, кажется, даже не шутил. Но у Франциска хотя бы каждый шаг расписан! О чем думала твоя кузина, когда приказала приводить кормилиц к присяге не только на Книге Ожидания, но и на Эсператии? Теперь святые отцы до Последнего Суда будут решать, как это сделать, чтобы никого не обидеть.
- Бьются за честь? – криво улыбнулся Робер. Язвительная тирада Арлетты его немного успокоила.
- Хуже: они ее друг другу уступают. Сейчас иду, - зычно крикнула высокородная дама в дверь – слух у нее был тоже как у кошки. – Если еще не договорились, предложу монету кинуть. Робер, присмотри пока. – Графиня протянула ему футляр. – Катарина сказала, что это мне и что это очень важно.
Иноходец глянул – и обомлел: на багряной крышке догорал степной закат, сильный ветер гнул травы, кружились черные птицы и тревожное алое солнце касалось верха одинокой башни. Шкатулка из гробницы Октавии!
- Что там? – севшим голосом спросил он.
Арлетта была уже у двери, но задержалась и даже обернулась.
- Открой да посмотри. Я сказала «присмотри», а не «не заглядывай»!
Раздраженно подхватив волочащиеся по полу белые юбки, графиня вышла из кабинета.
- Что там? – Эрвин даже придвинулся.
- Понимаешь… - Вот как ему объяснить? – Мне кажется, это из гробницы Октавии.
Ноймар присвистнул и уставился на лаковую крышку.
- Невероятно! Как она попала к королеве?
Робер крепко сжал шкатулку.
- Не знаю. После смерти Альдо Дик… Ричард Окделл спрашивал меня о ней, вернее, о лежащем в ней письме. Сказал, что оно очень личное и касается только его и Альдо, и он не хочет, чтобы даже я его видел.
- И что ты будешь делать? – серьезно спросил Эрвин. Никаких проклятий в адрес сбежавшего соперника – Робер в нем не ошибся.
- Я посмотрю, что там, - решился Эпинэ. – Гляну самое начало и если это… то, что я думаю, уговорю сестру и графиню сжечь письмо. Ричард много допустил ошибок, но… нельзя, понимаешь?
- Я верю вашей совести, герцог, - церемонно произнес Литенкетте.
Робер дрожащей рукой сжал полыхающую Закатом крышку.
- Дик сломал петли, когда открывал ее впервые, – объяснил он Эрвину. – Шкатулка была с выскакивающей отравленной иглой.
«Там просто любовное письмо. Только глупое письмо наивного влюбленного мальчишки.»
Крышка снялась с едва заметным усилием. Внутри лежал серебряный морисский браслет и лист выделанной под старину бумаги.
- Браслет королевы Октавии! – восхищенно выдохнул Эрвин.
Значит, браслет действительно был, а Робер не верил. Да никто не верил! Ведь Альдо с Диком никому его не показали.
Отдав драгоценность благоговеющему ноймару, Робер уверенно развернул письмо. Он прочтет только первые строки.
«Я, Эрнани из рода Раканов, король талигойский, готовясь предстать пред Первым судом, сим завещанием объявляю свою последнюю волю. Исполнителями оной воли назначаю герцога кэналлийского Рамиро Алва и Повелителя Молний герцога Эпинэ. Оба они осведомлены о том, что им завещано свершить, и поклялись исполнить завещанное. Я же принимаю на себя всю ответственность и все грехи, кои свершат мои душеприказчики, исполняя мои распоряжения…»
Робер бережно опустил скрепленный печатью со Зверем Раканов документ в шкатулку. Дикон мог верить, что это касается только его и Альдо, но Проэмперадор Олларии и маршал Талига считал иначе.
Катари тысячу раз права: завещание Эрнани Последнего очень, очень ценно, и никто в Олларии лучше графини Савиньяк им не распорядится.
Но как оно попало к сестре?!
UPD 08.02.16 читать дальше
6
Второй день Орденской недели – день Истины. Вторые сутки под землей.
Умерли еще двое раненых; их тела, как и тело Вилламарги, положили в крипте. Мать Бернарда прочла молитву и зажгла специальную курильницу. В крайнем случае, сказала потом настоятельница, если пребывание в храме затянется, мертвых можно будет прямо там и похоронить – рядом с аббатисами и мирянами, завещавшими обители не менее четверти состояния. Это будет честью и не будет нарушением устава, поскольку в уставе оговорено лишь усердное служение Создателю, а разве не Ему служили воины, павшие, защищая Святой город?
Антуан всем сердцем надеялся, что до крайнего случая дело не дойдет. Благодаря искусству строителей в храме не чувствовалось ни намека на духоту, но забыть о том, что они в подземелье, не получалось ни на минуту. Пока паники не было, присутствие принцессы Софии внушало уверенность в благополучном исходе, что уж племянницу трех королей спасут обязательно, и их заодно, но Антуан прекрасно понимал всю иллюзорность подобных надежд. Кому, как не врачу, знать, что смерть на чины и титулы не смотрит?
К вечеру доносящийся снаружи шум изменился: грохот стал реже, но зато теперь от него содрогались сами стены затопленного храма.
- Чувствую себя морискиллой в клетке, которую куда-то тащат, - пожаловалась конхесса Доротея, растирая виски гераниевой настойкой.
«Знать бы еще, куда», – мысленно вздохнул Антуан, внезапно ставший князем Церкви и в оном ранге приглашенный на «военный совет» в келью принцессы.
- Здания рушатся, - пожал плечами Костас. – Где грабеж, там и пожар, а не грабить пригнанная шадами шушера не способна.
- Вы верите, что они награбят и уйдут? – спросила София, озвучивая главный страх Антуана.
Капитан покачал седой головой:
- Что из Агариса уберутся – ручаюсь, а вот из Золотых земель едва ли. Линеалов не меньше пятидесяти, больших торговцев с десантом больше пятидесяти, а фациески даже не сосчитать – и это лишь то, что солдаты со Старой стены разглядели. Думаю, Агарис – только проба сил, а воевать они собираются с нами.
- Можно воевать с Империей и удерживать Агарис, - сухо заметила мать Бернарда.
- Можно, - согласился Костас, - но это будет глупой тратой сил, а предводители морисков свой ум уже доказали. Специально к праздникам подгадали, твари, чтобы весь флот в бухте застать. Ну и с уходом Аристида им, конечно, повезло: без «львов», силами одной только гвардии, город удержать было никак не возможно, слишком велик. Но Цитадель – другое дело, ее можно оборонять неделями, лишь бы провианта хватило. А главное, даже взяв Цитадель и потеряв на этом время и силы, оттолкнуться от Агариса для дальнейшего наступления по суше мориски не смогут. Гребень Дев – не Сагранна и не Торка, но все равно оставленный в Агарисе гарнизон будет по сути отрезан от остальных войск. А раз так, то какой смысл его оставлять? Флот сожгли, чтобы Агарию с маленькими господами до любви к Талигу напугать, и прорыва Новой стены с лихвой бы хватило, а больше у морисков дел здесь нет, только пограбить. Так что награбят и уйдут, и пожар их в этом поторопит. Нам немного надо продержаться. Скоро стихнет.
Слова капитана оказались пророческими.
Здания рушились всю ночь, заставляя содрогаться укрытый под землей храм, раскачивая подвешенные к потолку на цепях светильники. Вызванное этим непрестанное колебание теней обманывало усталый разум, внушая чувство, будто движутся не тени, а сам пол и стены. Словно они каким-то злым волшебством очутились на корабле посреди бушующего моря, и неизвестно, посчастливится ли им достичь надежной тверди.
Агарис рушился, и вместе с городом рушился весь прежний мир, но так далеко Антуан тогда не заглядывал.
К утру свирепствовавшая наверху стихия выдохлась. Стены храма иногда еще вздрагивали, отзываясь на далекий гул, но в остальное время с поверхности теперь не проникало ни звука. После полудня обнадеженный тишиной Костас предложил отправить в город разведку. О своем намерении он, по счастью, почти никому не сказал, потому что когда мать Бернарда повернула тяжелый бронзовый ключ, огромная каменная плита не шелохнулась. Спрятанный в стенах механизм поскрипел с натугой и затих, не открыв прохода. Сломался? Вряд ли его создатели рассчитывали, что храм будет так трясти…
Мысль, что убежище стало ловушкой, обожгла холодом.
- Подождем до завтра и попробуем силой открыть, - бодро заявил Костас. – Сегодня шуметь не стоит, вдруг мориски еще поблизости.
В последующие часы Антуан придумал сразу несколько способов поднять монолитную гранитную плиту неизвестного веса, остро жалея, что никогда не увлекался механикой. У остальных тоже, несомненно, роились на этот счет идеи, но, хвала Создателю, ни одну из них проверять практикой не пришлось. Вечерню прервал громкий скрежет: плита поднялась сама.
Антуан отчетливо помнил, как со страхом и надеждой глядел на ведущую вверх лестницу, последние ступени которой заливал невыразимо прекрасный солнечный свет.
- Выходите, не бойтесь, – прогремел раскатистый голос. – Мориски ушли.
Чувство, испытанное Антуаном в тот миг, – это было счастье, абсолютное и безграничное, затопившее все его существо. Конец заточенью. Мориски ушли. Они победили!
Счастье быть, счастье дышать, счастье видеть дневной свет. Просто счастье.
Эфемерное счастье, порожденное неведением. И сколько бы еще не довелось ему прожить, он точно знал, что никогда не забудет, с какой радостью поднимался навстречу вечернему солнцу – чтобы выйти прямиком в Закат…
7
Антуан отложил перо, встал, прошелся по комнате, сотни лет бывшей личным кабинетом Эсперадоров. Здесь они принимали с глазу на глаз прославленных мыслителей и великих монархов, здесь работали в тишине и одиночестве, определяя будущее Церкви и всех Золотых земель. Здесь вчитывались в Откровение Мирабеллы Агарисской, дабы кропотливым трудом постичь то, что явилось святой в единый мучительный миг озарения.
Ржавою станет луна, серый город могилою станет.
Семь простых слов, вместивших в себя бездну.
«Серый город да станет склепом», – говорил в бреду епископ Доминик. Знал ли он Откровение? Мог. Пророчество не было тайной, строки из него приводились во многих трудах по астрологии и истории, его квинтэссенцию («Олларам отпущен круг») знали повсюду, а в Агарисе оно было и вовсе вездесущим, словно Дидерих. Вилламарга почти наверняка знал Откровение, но, записав его слова на бумаге, Антуан более не мог избавиться от чувства, будто умирающий епископ действительно слышал нечто, недоступное остальным. И сразу вспоминалось, как в последнюю ночь ритуала Сель обвинил брата Руция в том, что «лев» не слышит.
Сам Сель слышал, в том Антуан был уверен, но расспросить саграннца никак не получалось. Тот без раздумий отвечал на все вопросы, не пытаясь увильнуть или отмолчаться, но его ответы, словно вспышки молний в ночи, не освещали, а лишь высвечивали мрак. Должно быть, причина заключалась в неспособности Антуана найти правильные вопросы, но можно ли корить слепого, что он не знает, как спросить зрячего о рассвете? И можно ли винить зрячего, что он не знает, как о рассвете рассказать?
Антуан со вздохом вернулся за стол. Для астрологов старой Гальтарской школы Весна и Рассвет – одно и то же. Но в первый день весны в Агарисе наступил Закат и продолжался до сих пор…
Когда они поднялись на поверхность, там только что закончился сильный дождь, и воздух пах мокрой листвой, грозой и совсем чуть-чуть – гарью. Стоявшую над входом в храм каплицу буквально смели обломки рухнувшей колокольни. Некоторые валуны были просто огромны; им повезло, что скрывавшую вход плиту не завалило. Скорее всего, какой-то из мелких камней заклинил ее, не давая подняться, и, когда осматривавший монастырь Сель его случайно сдвинул, проход тут же открылся.
Сель. Их спасителя звали Сель. Эсператист с языческим именем, черноволосый, словно нуху, высокий, как каданец, а одеждой – вылитый кагет. На талиг и гайи он говорил с едва различимым акцентом, на гальтарском слова коверкал ужасно, но сам язык знал весьма неплохо, из чего Антуан сделал вывод, что горец воспитывался в кагетском монастыре. Почему бы не быть среди суровых скал уединенной обители, подобной острову Святой Оддрун, где премудрые схимники, отринув мирскую суету, воистину слышат ангелов Его? Они-то и могли научить своей простой и строгой вере мальчика из неведомого землеописателям племени, сохранив неприкосновенным данное ему при рождении имя.
Но все это Антуан додумал много позже, а тогда на вопросы Костаса что он здесь делает и откуда взялся, высокий смуглый чужеземец просто сказал, что он Сель из Сагранны, пришел в Агарис этим вечером, разминувшись с морисками, и обходит город в поисках выживших. «Поиск выживших» – сейчас бы Антуан сразу обратил внимание на эти слова, а в тот момент все его мысли были о раненых, которых требовалось поднять на поверхность и как-то разместить в полуразрушенном монастыре, пока не появится возможность перебраться в более удобное место.
Истекал третий день Орденской недели, день Домашнего Очага. Его дом был совсем рядом, но сходить и проверить, что стало с книгами и рабочими журналами, не было ни единой свободной минуты. Зато не было времени и на лишние мысли. Осмотреть и перевязать раненых, проверить монастырский аптекарский огород, записать для конхессы Доротеи рецепт бодрящего отвара из имевшихся под рукой трав. Потом пришлось зашивать охранника принцессы, порезанного в стычке с мародерами, потом принесли церковного гвардейца, двое суток пролежавшего в какой-то канаве, и Антуан все на свете проклял, пока очистил его раны, а дальше оставалось только молиться… Вокруг то и дело мелькали новые лица, уличная торговка (а кто еще может так орать?) приволокла тележку с лимонами и на весь монастырь объясняла матери келарю, что с ними следует делать. Моряки пиратской наружности притащили сразу четырех собратьев с кое-как перевязанными ранами трехдневной давности, и Антуан радовался, что их всего четверо, глупец!
Нухутское снадобье давно закончилось, раненых приходилось просто держать. Тут бы очень пригодились здоровые пираты, но Костас оказался куда проворнее и врачу достались лишь трое крепких монахинь. В какой-то момент, повернувшись к своим помощницам похвалить за неожиданно успешную работу, Антуан увидел, что рядом один Сель. Впрочем, силы саграннцу с избытком хватало, а главное, от него вопреки имени дышало таким нерушим спокойствием, что даже раненым, как будто, стало легче сносить манипуляции врача.
- Спасибо вам, - поблагодарил Антуан, когда они мыли руки после очередной операции.
- Я ничего не сделал.
- Вы ошибаетесь, вы очень вовремя пришли.
- Я опоздал. Не взятая кровь гниет. Очень много крови.
- Так вы про морисков? – догадался Антуан. – Тогда тем более не корите себя зря: еще бы одна шпага исход битвы не изменила, а вот мы без вас из подземелья могли и не выбраться.
- Знаю, - вздохнул Сель. – Я бы мог им сказать, но они бы заткнули уши – люди всегда так делают, когда слышат не то, что хотят. От голоса тишины не сбежать, а у меня нет такой власти. Я не ропщу, я рад быть тем, кем Он меня создал. Просто… горько.
Антуан согласно кивнул – он бы тоже от силы останавливать армии словом не отказался. Но даже святая покровительница философов Оддрун считала дубинку доходчивей.
Закончив с последним из «новых» раненых, Антуан еще раз поблагодарил Селя и отправился на поиски Костаса: все известные ему аптекари, имевшие все нужные ингредиенты, жили в Бархатном пределе, где сейчас наверняка орудуют мародеры, а потому соваться туда без сопровождения даже не опасно, а бессмысленно.
В рабочей комнате аббатисы капитана не нашлось, у чудом уцелевшего стола сидела закутанная в лиловый плащ женщина в сером траурном покрывале. Незнакомка подняла голову, и Антуан с удивившим самого себя сожалением отметил выбившиеся из-под покрывала темные пряди. Увы, белокурым у принцессы Софии был только парик.
- Ваше преосвященство, - племянница императора церемонно склонила голову. – Вам нужен Костас? Он сейчас придет.
- Тогда я подожду.
Антуан выбрал стул, выглядевший более целым, и устроился у выбитого окна, очередной раз поражаясь обуявшей морисков жажде разрушения. Везде, везде прошли и все, что смогли, разломали… Дикари!
За окном совсем стемнело. Монастырский сад тих и спокоен. Сегодня уже слишком поздно, а завтра надо будет обязательно посмотреть, что стало с его домом, да и вообще…
- Отец Гермий вас нашел? – нарушила тишину принцесса.
- Нет. Он не сказал, что ему нужно?
В прошлом Антуан никого с таким именем не знал. Неужели устроенный Вилламаргой фарс наконец-то будет прекращен? Он, конечно, планировал вступить в орден Знания и даже рассчитывал сделать там карьеру, но прямо сейчас степень магистра нравилось ему куда больше епископского сана – она была настоящей.
- Отец Гермий хотел рассказать вам о ваших обязанностях, - ответила София, разом разрушив все его надежды. – Церковь не может быть безглавой, и даже Семеро не могут заменить Одного, - процитировала она неизвестный тогда Антуану Устав Пия, – а потому должен быть назначен местоблюститель Святого Престола, и это должен быть старший по священству епископ территорий из находящихся в Святом городе, а если нет таковых, то первый, в него прибывший.
- Юнний умер?
Бедный старик, в его лета такие потрясения…
- Убит морисками, со всем конклавом.
- Они же были в Цитадели!
- Цитадель взята, - спокойно сообщила принцесса. – Я смотрела, должна была увидеть. Они убили всех. В городе везде мертвые, но в Цитадели… Ров у ворот забит погибшими в давке, а спасшихся внутри убили мориски. Ваше преосвященство?
- Я… услышал.
Услышал, но поверить никак не мог.
В комнату стремительно вошли конхессер Леонидас и Костас, причем капитан остановился, едва переступив порог, не давая пройти идущим следом.
- Хорошо, что и вы здесь, отче, – кивнул конхессер Антуану. – Ваше императорское высочество, с вами желает говорить магнус Славы.
- Мы выслушаем магнуса Аристида, - бесстрастно произнесла София. – Если вы согласны, ваше преосвященство.
Свежеиспеченный местоблюститель Святого Престола послушно кивнул. Костас посторонился, впуская в комнату высокого серого клирика. Совсем серого, не только одеждой, но и лицом. Тоже видел Цитадель? Два дня назад Антуан был уверен, что при встрече вцепится Аристиду в глотку, а сейчас смотрел на человека, бросившего Агарис, и не чувствовал ничего.
- Ваше высокопреосвященство.
- Не тратьте слов, ваше высочество, я сказал себе больше.
- Вас всегда уважали за прямоту. Почему вы ушли?
- Пытался избежать братоубийства.
- И потеряли всех братьев. Почему Тергэллах вас пощадил?
- Они не мои братья. Бросили Юнния и пытались сбежать через тайный ход. Они ничьи братья.
Антуан запоздало понял, что принцесса и магнус хорошо знакомы – иначе с чего бы «лев» стал объясняться? Или дело в том, что София была все эти дни в Агарисе, а Аристид нет?
- И что дальше? – спросила принцесса.
- Здесь? Ничего. Мои люди сопроводят вас в любое безопасное место по-вашему выбору.
- Я уже в безопасности.
- Среди руин?
- При дворе местоблюстителя Святого Престола преосвященного Антония, епископа Зегины.
Антуан под цепким взглядом «льва» постарался сесть ровнее.
- Я правильно понял, что Доминик…
- Умер от ран на руках его преосвященства.
Аристид на миг закрыл глаза, а потом в упор посмотрел на «епископа».
- Мэтр, ради вашей клятвы врача, уговорите ее высочество одуматься. Эти двое, - «лев» кивнул на советника и капитана, - к несчастью, слишком хорошие слуги. Поскольку упрямство ее высочества мне известно, сопровождение до Гариканы я вам дам независимо от результата ваших усилий, но надеюсь на вашу совесть.
- А вы? – несмело спросил Антуан.
- Мертвых надо хоронить, иначе начнется чума. А потом мы отправимся туда, где еще возможно что-то сделать.
- Опять уйдете? – рыкнул Костас. – А как же Агарис?!
- А Агариса больше нет. И не будет.
Города нет… Так сказал магнус Славы на исходе третьего дня светлой Орденской недели, дня Домашнего Очага. «Агариса больше нет». Но Антуан этого тогда не понимал.
Даже тогда – еще не понимал.
Для обзоров
@темы: ОЭ
вторник, 28 июля 2015
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к одиннадцатой главе: сцена с Арлеттой - канон с поправкой на живую Катарину
читать дальше
В Дораке поспели первые вишни. Тондер слагал оды обещанному на обед пирогу, капитан Меркер костерил недальновидных крестьян, прикончивших все запасы наливки в преддверии нового урожая. Мон-Нуар позади, впереди Агария. А пока маленькая армия остановилась в живописной деревушке среди вишневых садов, загрузив работой кузнецов хорны на три вокруг. В этой части графства было до того тихо, что успокоенный донесениями разведки Колин не возражал, когда Дик попросился с разъездом, и сам предложил взять с собой Арабеллу. И теперь вороная мориска и белый надорец чинно трусили вдоль сонной Каделы. Заслуженный отдых перед последним рывком. Через неделю они будут в Агарисе.
Странно, но вспоминалась не прошлогодняя дорога в Святой город и даже не знаменитые битвы Двадцатилетней войны, а возвращение в Олларию из Варасты. С победой. Общей, как ему тогда казалось.
О чем он думал тогда – все развеялось сном. А сны Повелителю Скал снились все удивительней.
Дик тяжело вздохнул.
- Монсеньор? – встревожилась Арабелла.
Нельзя допустить, чтобы девушка решила, будто полковник навязал герцогу Окделлу компанию сестры. Рассказать сон? От остального отряда они немного отстали – как раз достаточно, чтобы никто не услышал их разговор. А рассказанные сны отпускают и не сбываются. Только не стоит говорить Арабелле, что она ему тоже снилась – обоим будет неловко.
- Мне недавно приснился странный сон, - решившись, произнес Дик. – Приснилось, будто ночью я услышал пение, а когда нашел в темноте певца, им оказался говорящий шестилапый зверь.
- На берегу ручья, - неожиданно добавила Арабелла. – И волосы у неё были очень длинные.
- И вы их расчесывали, - закончил Дик. – Вам тоже снился такой сон?
- Когда блуждающую башню видели, в ночь после этого, - с легкой улыбкой подтвердила девушка. – Во сне еще Дорита была. И песня очень красивая. – Арабелла нахмурилась: – Я думала, это просто сон, что такое только присниться может, но если и вы тоже…
- Сны снятся под воздействием случившегося, - рассудительно произнес Дик, - а мы с вами в тот день сперва на закате башню видели, а потом допоздна слушали про нее истории. Вот и приснилась нам одинаковая страшная сказка.
- Вы уверены, монсеньор? Я обычно сны забываю тут же, а этот во всех подробностях помню. Все таким настоящим было.
- Совершенно уверен. Ястребы – дневные птицы и по ночам не летают. А сны иногда такими реальными кажутся, что просто жуть.
- Этот сон не был жутким, - неуверенно возразила Арабелла. – Мне кажется, тот зверь хотел вам помочь, предупредить.
Дик вспомнил зубастую, пахнущую падалью тварь. Знаем мы таких помощников. И советчиков таких знаем. Да это же Штанцлер ему приснился! Точно Штанцлер! Арабелла – добрая душа, как назвал ее Дик в своем сне, – поверила сладкоголосой дряни, а вот Повелитель Скал теперь способен разглядеть истинное обличие, и лживые слова его больше не обманут!
Правильно советовал магистр Шабли: если в мыслях сумятица, надо проговорить их доверенному другу или записать. Надо и сон про пещеру так же рассказать! Но не Арабелле, конечно, а Эдварду: даже если про клятву пропустить, все равно не следует юной девушке о таких, как Катарина, слушать. Поэтому сразу по возвращении Дик отправился искать барона. Тот оказался не один.
- Хорошо, что вы вернулись, - сказал вместо приветствия Колин. Склонившийся над картой Эдвард только головой кивнул.
- Что-то случилось? – встревожился Дик. Буквально два часа назад полковник был всем доволен, а теперь они с бароном оба мрачнее тучи.
- Алва взял Бордон, - ответил Эдвард.
- Как вы и ожидали, - заметил Дик, все еще не понимая, что такого случилось.
- Ожидать – ожидали, но не так быстро, - вздохнул Колин. – Хуже всего, что неизвестно, куда он двинется дальше.
- Планы меняются? – предположил Дик, подсаживаясь к столу.
- Да. Если он вдруг вспомнит, что обещал помощь фок Варзов, то идти вдоль Южного тракта, как мы хотели, чревато неприятной встречей. Для нас неприятной. Савиньяк, конечно, счастлив будет.
- Значит, через Алат?
- Черную Алати, - уточнил Колин, – там малолюднее. И дальше вдоль Алатского тракта через Агарию.
- Антоний наверняка уже заключил союз с Талигом. Впрочем, как и герцог Альберт, - мрачно заметил Эдвард.
- Вам не нравится мой план.
- Но лучшего я предложить не могу. Могу лишь повторить за вами: против Алвы у нас шансов нет, разве что помолиться.
- С армией мы точно сумеем разминуться, а против "летучих" отрядов у нас будет такое численное превосходство, что даже Алва ничего не сможет сделать.
- А уж как в численном превосходстве Адгемар уверен был! – едко произнес Эдвард.
- Излишняя уверенность суть грех невежества, - назидательно ответил Колин. – Я пошлю двойные разъезды.
- А я помолюсь – за ваш и их успех. Молиться о неуспехе Алвы, увы, дело безнадежное.
- Вы сейчас договоритесь до того, что Алве Леворукий помогает! - возмутился Дик.
- А вам никогда так не казалось? - серьезно спросил Эдвард.
- Он лучший полководец Золотых земель! - О том, что чужое везение – вечное оправдание неудачников, Дик мог бы сказать Роберу и даже Альдо, но не Эдварду. Робера сломала Ренкваха, а эр Эдвард – друг отца, настоящий друг.
Про сны Дик решил не рассказывать. Может быть потом, когда обстановка подходящая будет. А Эдварду надо отдохнуть, а то ему от усталости уже наяву не пойми что мерещится.
Голова раскалывалась. Робер устало прикрыл глаза, провел пальцами по векам. Смотреть на Джереми было тошно, еще гаже – его слушать, но он дал себе слово, что во всем разберется, и он его сдержит. Три десятка оставшихся в Олларии «черных» с Люра почти не служили, в отличие от Уэйда и этого вот таракана, так что расспрашивать о свежеиспеченном полковнике надорской гвардии надо бывшего капрала, больше некого.
- Я уже все вам рассказал, - буркнул Джереми. Он-то рассказал, а вот Робер рассказать Дикону правду о покушениях так и не собрался. Промолчал, как до того Алва, и мальчишка опять связался с ызаргами.
- Расскажешь еще раз, - отрезал Карваль. – По чьему приказу ты стрелял в Окделла?
- Не стрелял я, не знаю я, кто стрелял, темно было.
- А свидетели говорят, что дело было днем и все было отлично видно.
- Какой день? – неподдельно возмутился таракан. – Я, хвала Создателю, ночь ото дня отличаю! Да вы хоть монсеньора спросите! – О побеге господина из столицы запертый в Багерлее камердинер не знал.
- Спросим, - невозмутимо ответил Карваль. – А ты напряги-ка память. Площадь перед церковью Святой Валерии. Ты выстрелил в Окделла, а попал в цивильника, с которым тот дрался.
Лицо Джереми просветлело. Все же у таких людей искренняя улыбка хуже любой гримасы: заставляет вспомнить, что перед тобой не просто гнусная тварь, а человек.
- А вот тогда я монсеньора по-настоящему спас, - заявил довольный таракан, – вам это кто угодно подтвердит.
- Свидетели говорят, что с твоей позиции было проще попасть в Окделла, чем в его противника, а стрелок ты неважный.
- Если бы я не выстрелил, герцога бы точно убили.
- А если бы промазал, получилось бы, что герцога убил ты.
Джереми вскинулся возразить – и запнулся, смертельно побледнев. Актер он отменный, но такое не сыграешь.
- По чьему приказу ты стрелял? – рявкнул Карваль.
- Нет, я… - Сейчас точно на колени бухнется. – Да вы сами подумайте, господин генерал! Господин герцог, – Джереми с надеждой повернулся к Роберу, - если б кто из ваших вас убил, что б с ним остальные сделали? Ведь никаким «спасти хотел» не оправдаешься!
В этом был резон. Стреляя у церкви, мерзавец рисковал не только жизнью Дика, но и своей.
- Зачем ты стрелял? – спросил Робер.
Джереми затравленно затряс головой:
- Не знаю, монсеньор, чтоб меня выходцы прибрали, Создателем клянусь, оно само получилось! Если б я в монсеньора попал, Уэйд бы… Они ж с предателями такое…
«Что «такое»?» - чуть не спросил Робер.
- Кто «они»? – генерал, как всегда, оказался прозорливее маршала.
- Паства святой Элли, - почти прошептал Джереми.
- Кто? – переспросил Карваль.
- Надорские контрабандисты, - устало ответил Робер.
Вот и объяснение, где сын чиновника из Горика драться левой научился. Леворукость в Надоре не жаловали, но, как рассказывал Мишель, подопечным святой-с-ястребом прощали, потому что птицы на одном крыле не летают. Арлетта вслед за Инголсом считает, что Лоу как-то связан с контрабандистами. Интересно, Лоу угрожал получившему дворянство Уэйду рассказать его новым знакомым о старых грешках или нарочно хотел ввести своего человека в окружение Манрика? В любом случае, тессорий думал, будто Уэйд ему всем обязан и, как говорится, ест из его рук, а тот был на сворке у Ястреба.
- Какие дела были у Люра с бароном Лоу? – спросил между тем Карваль.
- Никаких, - уверенно ответил Джереми. – Генерал считался человеком тессория, а Лоу с Окделлами всегда.
- А чьим человеком был Уэйд?
- Своим собственным, - усмехнулся таракан. Одобрительно так усмехнулся. Бедный Дикон! А таракан уже спрятался под маской тупого служаки. Смотреть противно!
- Как давно Уэйд знаком с Лоу? – спросил Робер.
Карваль едва заметно нахмурился: слишком прямой вопрос, слишком красноречивый. О делах в Олларии Джереми ничего не сообщали, но не стоит недооценивать тараканий нюх. Пока Джереми не знает, откуда ветер дует, он не знает, о чем врать, и больше шансов, что скажет правду. Но Робер устал от этих игр, а таракан труслив и со страху сам все выложит, как рассказал сам про Удо Борна.
- Я не слышу ответа, - с угрозой произнес Эпинэ. Он, конечно, не Ворон, но и среди иноходцев случаются мориски-убийцы.
- Как давно Уэйд и Лоу знакомы? С начала Осенних Ветров. Одиннадцать месяцев, получается. Только я не уверен, что это стоит называть знакомством.
- Хватит юлить, - прикрикнул Робер.
- Дювье мигом придаст его рассказу беглости, - предложил Карваль. Тоже чувствует близость добычи. Таракан что-то знает и сейчас всё расскажет. Всё!
Джереми не разочаровал.
Если бы Колина кто спросил, он бы сказал, что то задание тессория не понравилось ему сразу, только это была бы ложь. Всего-то и требовалось, что доставить из Надора в Олларию герцогинь Окделл и Лараков. Всего-навсего.
До замка доехали за шесть дней, лошади в отряде были отличные, да только голуби летают быстрее. Колину бы кинуться вдогонку по дороге в Роксли или в Ларак, и тогда бы ничего не случилось, но он еще ни одного задания не провалил, за короткий срок стал правой рукой Нокса и не хотел на этом останавливаться. Прятаться в Роксли или в Лараке бессмысленно. Если уж сразу после смерти Эгмонта не решились оборонять Надор, то сейчас Люди Чести тем более распахнут ворота замков перед солдатами из столицы, ведь мятежа нет, что бы ни вопил обер-прокурор. Нет, ни в Роксли, ни в Лараке, ни в Карлионе семью Повелителя Скал не спрятать. Зато есть Серый Лоу, до которого - общеизвестно! - еще месяцев пять ни пешему, ни конному не добраться. В Сером Лоу искать не будут, а если будут, то обязательно «утопнут» в болоте. И если Ворон через весеннюю Ренкваху армию с пушками провел, неужто "перепелятники" после жаркого лета одну карету протащить не смогут?
Брода через знаменитые топи Колин не знал, но они отставали всего на несколько часов, надо было просто догнать до того, как беглецы "нырнут" в Ренкваху. Они догнали. Почти. Украшенная геральдическими вепрями карета продолжила свой путь, подпрыгивая на ухабах, а сопровождавший ее отряд преградил путь посланцам тессория.
Им повезло – Ястреб ошибся. Недооценил противника. Люди Чести часто на этом попадаются. Выбери он удачное место, устрой засаду – и все бы закончилось для теньента Уэйда весьма плачевно. Но Лоу принял их за трусливых падальщиков, храбрых только впятером на одного, а ызарги Люра умели драться и не дрогнули, когда пролилась кровь.
Они победили, да еще и пленного взяли! И в азарте выигранной схватки Колин, вероятно, и решил попытаться догнать карету. Не в одиночку – взял с собой пятерых, у кого кони получше – но спутники безнадежно отстали. А Орлик, красавец и умница Орлик догнал! Выстрел в воздух из последнего заряженного пистолета – и старик-кучер покорно остановил карету. Никакой охраны – еще одна ошибка Лоу.
Колин подъехал, не слезая с коня распахнул дверцу. Худой унылый граф, зеленая от тряски графиня, две испуганные девочки и она – почти святая вдова почти святого Эгмонта.
Она и заговорила.
- Что вам угодно, сударь? – Ни тени страха. Окделлы не боятся.
- У меня приказ арестовать изменников. – На словах тессорий велел схватить старуху, девчонок и Лараков, главное – старуху; но в бумагах написано иначе.
Зеленоглазая герцогиня в венке из дубовых листьев. Призрак счастливого прошлого, когда все были живы. Она не стала старухой, просто сменила осеннюю корону на вдовье покрывало. У старух согбенная спина и тусклый взгляд, а Мирабелла Окделл царственна и надменна.
- Здесь нет изменников.
- Я вам верю, моя госпожа, - Колин четко (Манрик бы не придрался!) склонил голову. - Повелительница Скал не может лгать.
Карета продолжила путь, а своим он сказал, что не догнал, и повторил потом это тессорию. Манрик вслух пожаловался Создателю на окружающих его идиотов и заплатил вдвое меньше оговоренного: все-таки Колин вернулся из Надора не с пустыми руками.
Дом тессория он покинул, чудом разминувшись с гонцом о переходе Люра на сторону Ракана. Задержись он в дороге на два часа – отправился бы в Багерлее на пару с Лоу. А задержись на четыре, и они бы вместе поехали в Эпинэ. Думал ли об этом барон? О чем он вообще думает, глядя на человека, перечеркнувшего всю его жизнь? Ястреб говорит, что исход прошлой встречи для него приемлем. Колин отпустил герцогинь и Лараков – для Лоу это важнее? Это и есть вассальная верность? Жутковато.
- С чего ты взял, будто Уэйд догнал карету, но отпустил? – резко спросил Карваль. – Хорошая лошадь – не доказательство.
- Лошадь – это возможность, - рассудительно заметил Джереми, вновь не удержав маску тупого служаки. – И Люра потом при мне Ноксу говорил, что у Уэйда башка здорово варит. Манрик сына хотел на старшей дочери Эгмонта женить и хотел, чтоб она одна из всей семьи осталась. А Люра тоже хотел посвататься, и надеялся, что старуха на его стороне будет, после всего. Ну и с переходом на сторону Ракана это все хорошо совпало.
- Почему Люра решил перейти на сторону Ракана? – в который раз спросил Карваль.
- Не знаю. Не знаю, говорил ведь уже. К нему гоганы приезжали.
- Купили?
- Не знаю! Денег много привезли, но генерал все равно не хотел. Мы ж от тессория вернулись, когда уже все решено было.
- Тогда откуда знаешь?
- Уэйд Нокса спрашивал, тот его к Люра послал, а я под дверью сидел.
- Подслушивал?
- Я ординарец, ординарец я! Был. При Люра. А если приказ куда срочно везти надо? Где еще мне быть?!
Робер потер виски. Вдруг вспомнилась торговка лимонами из Агариса. Если эта тварь с Карвалем перебранку устроят, он в обоих чем-нибудь швырнет.
- Уэйд пришел к Люра, а ты сидел под дверью, - устало произнес Робер. – Дальше.
Джереми развел руками:
- Не знаю. Пока орали, мне слышно было, но там как раз про Нокса, что тот не знает. А потом они еще тихо разговаривали минут пять. Может, Люра чего Уэйду и сказал, потому что больше тот об этом не заговаривал. Так что вы Уэйда спрашивайте. Если кто и знает, так только он.
- Люра ценил Уэйда?
- Да, - уверенно ответил Джереми. – Говорил, что сам в молодости такой же был. Люра ведь своим умом и трудом до всего дослужился.
Рекомендация – хуже не придумаешь. До «перевязи Люра» мерзавец дослужился, и Уэйда то же самое ждет.
- А как в полку к любимчику генерала относились? – поинтересовался Карваль.
- Солдаты любили, офицеры уважали. У него характер легкий, на севере такие редкость. Не острослов, а вот… легко с ним.
У Уэйда – легкий характер?! Это Мишеля все любили, даже надорцы, а этот… ызарг барсинский.
- А как офицеры к его свежему дворянству отнеслись? – спросил Карваль.
- Так у большинства предки за Двадцатилетнюю дворянство получили. Тут по уму или у Уэйда дворянство тоже настоящее, или у их предков тоже не вполне. А дураков Люра не держал.
И то, как ловко они всем полком сбежали – лучшее тому подтверждение.
Неужели Лоу ради своих планов даже с главным виновником своего увечья сговорился? Что это за планы, ради которых он на такое готов? И чем ему помешал Штанцлер? Сам бы Дик никогда…
Штанцлер! Ызарг и Ястреб опытные твари и тщательно все подготовили, но дриксенского гуся убивали впопыхах, раз даже на Дика это дело свалили. Зачем бегущим из столицы мерзавцам убивать «старого больного человека»? А Уэйд за какими-то кошками обыскивал особняк и допрашивал слуг…
Лэйе Астрапэ, вот он, пусть не ключ, но путь к разгадке! Надо понять, почему убили Штанцлера!
Иноходец улыбнулся таракану. Тот побледнел.
- Говоришь, дураков Люра не держал. А докажи – если жить хочешь. Расскажи-ка мне, любезный, про Штанцлера.
Карваль недоверчиво скосился на Эпинэ. Да, генерал, нечасто ваш маршал вас опережает, но в этот раз Робер чувствовал, что действует правильно. Мы еще посмотрим, кто кого, господа ызарги, мы еще по-смотрим!
Графиня Савиньяк удивилась. Очень. И сама же себя за это удивление выругала: то, что она не думала о мэтре Капотте, не означало, что и мэтр позабыл фрейлин, которых обучал основам стихосложения. Арлетта велела провести просителя в бывшую приемную герцогини Эпинэ и – женщина есть женщина – поправила все еще черные волосы.
В том, что бывший ментор решил напомнить о себе приехавшей в столицу значительной персоне, ничего удивительного не было. Увы, значительная персона уродилась слишком несерьезной, чтобы оценить чувственные вирши, от которых таяли ее подруги, а потом появился Арно, и стало не до придуманных любовей. Арлетта знала, что ничего не жалевший для наследников Пьер-Луи выписал в Ариго бывшего ритора ее величества, и тот поехал: то ли понял, что академиком без августейшего покровительства не стать, то ли и впрямь искал сельского уединения. Позже Кара предлагала взять Капотту для близнецов, но Арлетта не хотела вспоминать о дворе Алисы. Она отказалась, сославшись на Арно, и едва не забыла сообщить ему об этом обстоятельстве. Когда муж приезжал домой, они напрочь забывали о делах, наверное потому, что случалось это редко. Реже, чем ей хотелось.
– Эрэа, я не могу выразить, как благодарен вам. – Высокий белоголовый старик отрешенно поклонился. Создатель, каким же он стал! Хотя и ты давно не смешливая юница в кудряшках. Забавно было бы взглянуть на себя глазами красавца в отставке. Или, вернее, печально, но способствовало бы смирению.
– Я очень рада вас видеть, мэтр Капотта. «Встреча с тенью весны золотой оживляет холодную осень». Видите, я еще не забыла ваших уроков. Но расскажите о себе. Я потеряла вас из виду, когда вы покинули Гайярэ.
И вспомнила о его существовании, только слушая о суде над Росио. Вспомнила и несказанно удивилась негаданной смелости. А мэтр не на шутку взволнован и смущен. Если он пришел за помощью, он ее получит, нет – тем более нельзя бросать его одного… А почему, собственно, одного? У красавца тоже может быть жена и дюжина внуков. Ну и что, что не сочетается с высокой поэзией? Зато уютно.
– Я давно вернулся в Олларию, эрэа. – Капотта вытащил из-за пазухи плоскую алую шкатулку и открыл. – Эрэа, я всегда много говорил. Я любил слушать свой голос, но в этот раз умоляю вас прочесть. Я должен был сделать это раньше… Если б я сделал это раньше, возможно, те, в кого я никогда не верил, пощадили бы тех, кто был мне дорог.
– Мэтр Капотта. Боюсь, я вас не вполне понимаю.
– Я написал всё… всё. Только прочтите!
– Хорошо, но вы сперва сядете.
– Что?..
– Прошу вас сесть, мэтр Капотта. Хотите шадди?
– Если можно. Я не спал три дня, я писал и писал. Я понял сразу, но потерял шесть бесценных дней прежде, чем решился, и только на седьмой… Я должен был успеть, опередить безжалостную руку, отразить губительный меч щитом покаяния. Но пойти на исповедь для меня невозможно. Я очень долго был безбожником и даже уверовав, страшной ценой уверовав, все равно не готов преклонить колени перед свечой… Видите, я опять говорю. Тот, кто всю жизнь проговорил, не остановится никогда, это – клеймо. Вы прочтете?
– Я обещала. Вы хотите, чтобы я сделала это при вас?
– Это не займет много времени. Исповедь принадлежит Создателю. Эта рукопись принадлежит вам. Употребите ее так, как сочтете нужным.
– Хорошо, я распоряжусь насчет шадди и начну читать.
«Я, Горацио Капотта, магистр описательных наук, находясь в здравом уме и твердой памяти, по своей воле сообщаю всем, кого это так или иначе касается, следующее.
В 356 году Круга Скал я по рекомендации декана факультета Высокой словесности господина Мурье был определен ко двору Ее Величества Алисы. В мои обязанности входили помощь в проведении поэтических состязаний и игр, которые часто устраивала Ее Величество, а также чтение лекций и проведение занятий по истории, изящной словесности и основам стихосложения.»
Какое торжественное начало! И слава Создателю: в злодействах так не признаются. А ведь он ее почти напугал.
«Я узнал о готовящейся свадьбе от слуг и почувствовал себя глубоко оскорбленным. Мои негодование и горе вылились в рондель. Я передал свое послание с подкупленным лакеем и получил ответ – Каролина назначила мне свидание. Мы встретились в условленном месте, и я обрушил на невесту графа Ариго множество упреков. Я совершенно обезумел, угрожая ей поочередно смертью, самоубийством и разоблачением нашей связи, которая была вполне невинна и ограничивалась перепиской и двумя поцелуями. Я настаивал на немедленном бегстве, а в итоге согласился на тайное венчание по эсператистскому обряду…»
Ох, Кара!.. Любительница высокой поэзии.
«Тем не менее моей женой в полном смысле этого слова она не стала. Я ждал Каролину в условленном месте всю ночь, но она не пришла. Утром младшая сестра Каролины передала мне ее письмо – моя тайная жена заверяла меня в своих чувствах и извещала о том, что мы не можем видеться, так как прибыли ее родители. Она просила меня ничего не предпринимать и ждать известий. Я ждал, пока не увидел ее в свадебном наряде рядом с графом Ариго. Была осень, шел холодный дождь, а я стоял у храма, где моя жена давала уже олларианскую клятву верности человеку, которого я еще не знал, но уже ненавидел.»
Нет, такие новости надо запивать не шадди, а касерой!
«После измены Каролины я написал двадцать семь посланий «К изменнице». Их переписывали и клали на музыку. Я надеялся, что хотя бы некоторые достигнут Ариго… Позднее она утверждала, что ею двигала любовь, мне кажется, что тогда это был страх. Страх разоблачения. Каролина решила откупиться от меня и, воспользовавшись тем, что граф Ариго отбыл в Торку, приехала в столицу. Мы встретились. Моя эсператистская жена предложила мне денег и должность в ее родной провинции. Я отказался, и Каролина предложила мне себя…»
Почему бывший ментор хочет, чтобы Арлетта это читала? Слава Создателю, он не явился с этим к Роберу или к Катарине!
«Его сын к тому времени уже покинул отчий дом и служил в гвардии. На мой взгляд, он вырос ограниченным, грубым и ординарным молодым человеком, не ценившим то прекрасное, что было создано человеческим гением, и помышлявшим лишь о военных развлечениях. Неопрятный, прожорливый и навязчивый, он был истинным сыном своего отца. Сперва мы с Каролиной произносили эти слова с горечью, позже – со страхом…
Мы поняли, что нужно что-то предпринять. В этот вечер мы поссорились впервые с того дня, когда я написал Каролине оскорбительное письмо. Утром моя жена сказала, что знает, кто нам поможет, и назвала имя графа Штанцлера, в то время еще не ставшего кансилльером. Я хорошо помнил этого вельможу, проводившего немало времени при дворе Ее Величества. У него была репутация человека отзывчивого и готового помочь всем, кто нуждался в его помощи. Я не думал, что Штанцлер сможет найти выход из нашего положения, но Каролина была о нем высокого мнения, и я не стал с ней спорить. Как ни странно, граф согласился нам помочь.
По его совету мы расстались. Каролина с мальчиками вернулась в Ариго, я остался в столице. При помощи Штанцлера мне удалось получить незначительное место в Академии, я надеялся, что ненадолго. Через полтора месяца меня разыскал наш покровитель и сообщил, что все уладилось: Жермон отправится в Торку, не повидавшись с отцом. Граф Штанцлер предупредил, что меня станут расспрашивать высокопоставленные лица и что мне следует выказать свою неосведомленность, но найти способ упомянуть о дурном самочувствии графа Ариго, вспышках необузданного гнева, которые имели место и в действительности, а также о том, что это случалось после получения писем из столицы. О наследнике графа мне не следовало говорить ничего, кроме правды, а именно – что юноша резок, неучтив, не склонен к наукам и дурно влияет на младших братьев. Мы проговорили более трех часов, обсуждая мои возможные показания и вспоминая нашу молодость.
Через два дня меня в самом деле вызвали в Канцелярию Его Величества, где я ответил на заданные мне вопросы. Они не стали для меня неожиданностью, и я видел, что мои ответы произвели на геренция благоприятное впечатление. Спустя неделю стало известно, что наследник графа Ариго по просьбе отца лишен наследства и титула и отправлен в Торку. Я почувствовал несказанное облегчение и стал ждать известий от моей жены, но их не было. Сперва я думал, что она опасается довериться бумаге, потом мое терпение истощилось, и я начал подозревать худшее. В конце концов я не выдержал и, отпросившись на службе, отправился в Гайярэ.
Мой приезд никого не удивил, а Иорама и Катарину обрадовал. Я узнал, что граф Ариго недавно скончался от сердечного расстройства, что он в конце жизни повредился рассудком и то, что нам казалось несдержанностью, было первыми проявлениями душевной болезни. Я остался в Гайярэ и находился там, пока мое присутствие было оправданно, после чего переехал в Олларию, купил дом и стал жить на выделенный мне новым графом Ариго пенсион.
Каролина почла за благо сохранить от детей тайну их рождения, которую ей пришлось защитить, пожертвовав старшим сыном. Покинув Гайярэ, я следил за судьбой своих сыновей и дочери, но виделся лишь с Иорамом, когда тот велел мне укрыть в моем доме некоторые предметы, и с Катариной-Леони, сообщившей о моем существовании его высокопреосвященству Левию и генералу Карвалю.
Я был правдив на суде, но не на исповеди, скрыв от Создателя и слуг Его то, что ныне доверяю бумаге. Я стар и одинок, мои сыновья и жена мертвы; то, что в молодости мне представлялось важным, оказалось тщетой и миражом. После Октавианской ночи, ставшей истинной причиной гибели моих сыновей, я понял, что за нами следит всесокрушающая и равнодушная сила, равно чуждая состраданию и пониманию того, что нами движет. Я в нее верую, но не могу ее любить, и мне поздно умолять ее о милосердии, но если то, что рассказывают эсператисты, хоть отчасти соответствует истине, я хочу облегчить положение моей жены, где бы сейчас ни находилась ее душа, по возможности исправив причиненное ею зло. Именно это желание и страх за жизнь дочери, ибо страшный удар, обрушившийся на храм в момент вознесения молитвы о здравии Ее Величества, лишил меня последних надежд на милосердие карающей длани, подвигли меня на это письмо. Я описал случившееся так подробно, как только мог, предвосхищая неизбежные вопросы и желая по возможности избегнуть повторного допроса. Теперь же последует главное, ради чего я взялся за перо.
Я, Горацио Капотта, свидетельствую, что Жермон Ариго не совершил никаких преступлений, навлекших на него гнев отца, но пал жертвой подделанного графом Штанцлером письма и лжесвидетельства своей матери, ее сестры Маргариты и моего. Я свидетельствую, что покойный граф Пьер-Луи Ариго не знал и не мог знать ничего, порочащего сына, и что он не писал никаких писем, кроме вызывавших сына в Гайярэ, а его обращенный в адрес наследника гнев, о котором упоминали непредвзятые свидетели, был вызван якобы нежеланием Жермона покинуть столицу и усилен соответствующими лекарствами. Я готов в любой форме подтвердить вышесказанное пред лицом власти как светской, так и духовной и согласен понести любое наказание за соучастие в клевете и мошенничестве.
Написано в 7-9 дни Летних Скал 400 года Круга Скал в городе Олларии.
Подписано Горацио Капотта».
Арно бы пожалел человека, потерявшего почти всех, кого любил, и решившегося заговорить не ради себя, а ради оклеветавшей собственного сына дряни. Графиня Савиньяк была из другого теста. Мужчину она не жалела, женщину ненавидела как никого и никогда раньше. Единственной, кого Арлетте стало жаль до несвойственных ей слез, была Катарина, в одночасье ставшая понятной. Окажись Арлетта дочерью турухтана и гиены, она бы тоже боролась сразу за себя и за родных. Ненавидя, презирая, но боролась бы. Одна против всех. Совсем одна.
Нет, больше Катарина одна не будет!
– Этого должно быть довольно. – Голос, от которого сорок с лишним лет назад таяли девицы, дрогнул. – Пятно с имени Жермона Ариго будет снято.
– Оно и так снято, – окрысилась графиня. – Торкой. Только дело не кончилось клеветой, в которой вы поучаствовали.
– Я больше ни о чем не знаю!
– Не знаете, потому что боялись знать, но вы умны. Трусливы и высокомерны до подлости, но в сообразительности вам не откажешь. Вы не могли не понимать, что ссылка Жермона продлится до первого затишья в Торке, когда Арно… или кто-либо другой навестит Гайярэ. Пьера-Луи убили. Вы не можете этого не понимать. Мало того, вам это не понравилось до такой степени, что вы оставили Каролину, как только это стало возможно.
– Сударыня, мои домыслы не могут служить доказательствами! Как и ваши. Если бы в смерти графа… В смерти графа Ариго никого не обвинили. Не было даже слухов, какой смысл будоражить прошлое?
– Это решать не вам. – Жаль, Штанцлер уже подох, очень жаль. Вечно эти Окделлы все портят. – Кто отравил Магдалу Эпинэ? Штанцлер или Каролина?
– Но…
– Каролина. Я так и думала. Гусак сам не делал ничего.
– Это не Каролина!.. Магдала умерла, вот и все… Быстрый рост… Сердце не справилось…
– С чего бы такая осведомленность о недугах девицы Эпинэ?
– Я говорил со знакомым лекарем… Я боялся за Леони! Она росла такой хрупкой, вот я….
– Вам в самом деле стоило бояться за дочь. И в том, что ваша подлость и Штанцлер ее не сожрали, вашей заслуги нет. И даже сейчас… Зачем вы написали о Катарине?!
– Потому что хочу ее спасти! Вас не было в Нохе. Я должен был написать всю правду, абсолютно всю, иначе не поможет. Я доверяюсь вашей чести.
– Вот как вы теперь запели!.. турухтан.
– Моя госпожа!..
– Мой муж был бы вам благодарен. Я не удивлюсь, если вам будет благодарен и Жермон. С грубыми военными такое случается, но я до отъезда вас видеть не желаю. И я вас не выпущу. Удрать… к Каролине вам тоже не удастся, даже не думайте.
Он пытался что-то говорить, но Арлетта, глядя на оставшуюся от Жозины чернильницу с леопардом, уже трясла колокольчик. Мэтр Капотта все лепетал, когда явился дежурный теньент – мальчишка с обвязанной головой. Еще один грубый и, без сомнения, прожорливый вояка, не способный воспарить к высотам человеческой мысли!
– Сударыня, шадди сейчас будет.
– Подадите позже, – холодно распорядилась вдова и мать маршалов, – и в другую комнату. Мэтр Капотта с должным сопровождением отправится в Савиньяк, а пока останется здесь. В этом доме. Пусть он ни в чем не нуждается. Если ему понадобится бумага или книги, дайте, но отпускать его нельзя. Никуда и ни под каким предлогом.
– Сударыня, – мальчишка щелкнул каблуками. – Сударь, прошу вас.
Мэтр Капотта поднялся, поклонился и вышел. По тщательно выбритой щеке катилась слеза. Несчастненький… Арлетта вскочила и закружила по комнате, как угодивший в клетку пресловутый леопард. С мыслями было худо, с яростью – лучше не придумаешь. Графиня металась между окном и дверью, повторяя намертво засевшую в голове фразу.
«Дурно влияет на младших братьев…» Во дворе превращенного в казарму дома офицер говорит с двумя горожанами, солдаты разгружают повозку, рядом крутится собака и трое котов.
«Дурно влияет на младших братьев…» Обивку не перетягивали лет двадцать, на побуревших стенах открывшимися ранами алеют пятна – Робер снял портреты своих мертвецов.
«Дурно влияет на младших братьев…» Жозина думала, что брат повредился рассудком, Арно с ней соглашался, а Пьер-Луи с ума не сходил. Он медленно умирал среди убийц и ждал сына, а сын дрался с дриксенцами в надежде доказать всем и отцу, что он не мерзавец… Как же надо понять «грубого и ограниченного» мальчишку, чтобы не сомневаться – этот не помчится просить прощения за то, чего не делал. А если бы Жермон все же приехал? Если б его притащил к отцу кто-то из друзей Пьера-Луи, хотя все они были слишком «грубы», чтобы торчать в столице во время войны. Разве что наездами… Штанцлер выбрал время, когда Жермон остался один, они умеют выбирать время, эти…
Арлетта никогда не била посуду, не каталась по полу, колотя по нему кулаками, но сейчас была к этому позорно близка. И все-таки она удержалась. Вернулась за стол, провела пальцем по прохладной бронзовой спине. Когда-нибудь она напишет о леопардах, гиене и турухтане. Наверное…
«Дурно влияет на младших братьев…» Графиня Савиньяк собралась с силами и вновь нырнула в признание. Она перечитала его дважды и долго смотрела на красно-пегую стену, потом схватила перо и стремительно вывела первые строки. Арлетта, как и всегда, писала сразу, не отвлекаясь и не перебирая слова.
«Жермон, славный мой! Не знаю, обрадуют тебя эти вести или огорчат. Еще больше не знаю, что ты станешь испытывать к принесшему их человеку – отвращение или благодарность. Очень боюсь, что благодарность, но тут уж ничего не поделать. Ты, как и мои младшие, слишком не веришь в мерзость, хотя я сейчас особенно пристрастна, потому что оказалась даже легковернее своего мужа. Арно не распознал предателя и убийцу в Карле Борне, я – в его сестре, которая зашла дальше брата. Твоя мать тебя предала и убила твоего отца, скрывая свою измену. Это так же верно, как то, что твой отец тебя любил, тобой гордился и на тебя надеялся до последнего своего дня…»
И ни слова о королеве. Леворукий и все его кошки, ни слова о вдовствующей королеве-матери Катарине-Леони Оллар.
Внук Джима Меркера все-таки раздобыл вишневую наливку, так что ужин, несмотря на новости и поменявшиеся планы, прошел весело. Но за все надо платить, вот только – можно ли назвать это платой?
Болеутоляющее с вином мешать нельзя, об этом мэтр Бронсан говорил особо, а значит, сегодня будет ночь без сна. Ночь без снов – и это очень хорошо. Полгода ему снилась рушащаяся башня, но сегодня, он уверен, было бы как последние семь лет: Ренкваха. Родные края, ставшие кошмаром. Часы складывались в дни, а они все кружили по болоту, не узнавая давно знакомых мест. А когда им все же удалось вырваться… Будто вчера это было.
Разом постаревший дядя протягивает распечатанное письмо:
- Тебе. От Эгмонта. Прости, что вскрыл: тебя не было, а я надеялся, вдруг зацепка какая… Здесь кошки знают что творилось. Эгмонт и сразу Гвидо, Оливер, Морис со всеми сыновьями.
- Алан Робера нашел, - запоздало сообщил Эд. – Может, выживет.
- Ну, хоть что-то.
Буквы прыгали перед глазами, не желая складываться в слова.
- Про Кавендиша слышал?
Что Брэдфорд сбежал и из-за этого Эпинэ полезли в трясину? Эд аккуратно положил письмо на стол – позже прочтет, торопиться поздно.
- Слышал, но это ведь… Этого не может быть. Я таких храбрецов… - Эд запнулся.
- Все мы храбры до поры до времени, - сухо произнес дядя. – Линия – забава пресыщенных щенков, но в жизни тоже так бывает, и тогда это совсем другое дело. Есть ты, судьба и линия, с которой нельзя сойти. Я к чему веду: кто победит – от многого зависит, но не сойти с линии – зависит только от нас самих. Запомни, сынок, потом поймешь.
Питер Лоу остался храбрым до конца – иначе не было бы смысла допрашивать Эда. И новый барон, оставшийся последним из Ястребов, не понимая смысла вопросов, просто молчал. И благодарил Создателя, что Мирабеллы и девочек там не было.
Иногда это казалось ему расплатой за Ренкваху. А насмешница-судьба вновь свела с Уэйдом. Дидериха сто лет кряду ругают за пристрастие к невероятным поворотам, а такое и в жизни бывает, хоть «Пасынков Талига» перечитывай – для подготовки к дальнейшему. Если классик прав, теперь возможны два варианта: либо они с Уэйдом друг друга убьют, либо станут лучшими друзьями, а потом все равно друг друга убьют – но с разрывающим душу страданием. И все зрители будут плакать.
Когда в дверь комнаты постучали, Эд был совершенно уверен, что это Уэйд. Почти угадал: Аби. За ее спиной – хвала Создателю! – маячил Чард, охранник и дуэнья в одном лице.
- Что случилось, эрэа? – резко спросил Эд.
Аби беспомощно улыбнулась:
- У вас свет горел, и я подумала… Простите, эр Эдвард, я не подумала.
- Что-то случилось? – гораздо мягче повторил Эд. Говорить через порог – нехорошо, но пригласить сестру полковника в комнату невозможно. По-хорошему, любой разговор надо отложить до завтра, во время движения отряда несложно будет устроить разговор при свидетелях, но без слушателей. Надо бы, но на душе закатные кошки скребутся, а Аби одна из немногих, кому удавалось их прогнать.
Девушка покачала головой:
- Нет, ничего! Правильно монсеньор говорит, меньше Дидериха читать надо. – Ричард еще и такое говорит? – Мысли весь вечер тяжелые, будто случилось что-то. Вот и подумалось, что это из-за того, что я чего-то не знаю. А ничего не случилось?
- Насколько я знаю…
- Белла? – А вот и старший брат. Кто там что про Дидериха говорил? Но какой-то этот брат недостаточно злой для подобной сцены. Хотя: какая сцена? Коридор, Чард.
- Доброй ночи, господин полковник.
- Не спится, господин барон? – почти дружелюбно. Тоже что-то гадкое весь вечер вспоминал? – Спасибо за службу, Чард. Идите отдыхать.
А может, просто не хочет ругаться с сестрой при подчиненном.
- Слушаюсь полковника.
Чард исчез. Ну как исчез: утопал.
- Господин барон, вы не против, если мы с сестрой к вам зайдем?
Аби удивленно воззрилась на брата, а потом насупилась не хуже Повелителя Скал. Боится, что ее сейчас вдвоем воспитывать начнут? Стоило бы, но Лоу друзей в беде не бросают.
- Прошу.
UPD 27.08.15 читать дальше
Комната так мала, что единственная свеча хорошо ее освещает, всей мебели – узкая кровать, сундук с горбатой крышкой да стул с приделанной к спинке ястребиной дугой. Разбуженная неурочной людской суетой Дорита шумно взмахнула крыльями, огляделась, ругнулась, переступила лапами и снова затихла.
Пока Уэйд осматривался, Аби без тени сомнения выбрала стул. Ее уверенность, что ястреб не причинит вреда, иногда Эда пугала: сам он, по меткому выражению Ходжа, часто «водил дружбу» с дикими птицами, прилетавшими и улетавшими по собственному желанию, но всегда помнил о клюве и когтях. Уэйд, вздохнув, пристроился на сундуке; Эд сел на кровати.
Разговор выученик Люра начал неожиданно издали:
- Давно спросить хочу, да всё к слову не приходится. Откуда у вас эта птица?
- Прилетела, - пожал плечами Эд. – Дорита – птица вольная: хочет – остается, расхочет – улетит.
- Так уже было?
- С другими птицами? Да.
- Вы верите, что вы родня?
- Дориту кузиной точно не считаю, - принужденно рассмеялся Эд.
- И давно она у вас?
- Вы задали уже столько вопросов, что, позвольте, и я спрошу. Зачем вам это?
- Старую Барсину не могу из головы выкинуть, - развел руками Уэйд. - Кто нас тогда от Эчеверрии спас: конь или ястреб, ястреб или конь?
Так про Дориту – не странное вступление, а самая что ни на есть суть разговора?
- Создатель помог воинству, спешащему на помощь Святому городу, - выдал Эд давно придуманное объяснение.
- Я обязательно приму ваши слова на вооружение, но кто был проводником силы?
Неудобный вопрос, но в Агарисе еще и не такое спросят. «Воля Его превыше людского разумения» – любят отвечать церковники и очень не любят, когда так отвечают им.
- Вы ведь слышали про герцога Эпинэ и Осеннюю охоту? У него конь самый обыкновенный.
- То есть, о коне герцога Окделла вы такого сказать не можете?
Эд вспомнил госпожу Тишь. Четыре косы, обветренное лицо, привычные к труду руки – обычная крестьянка. Может, и не добрая эсператистка, но всяко не закатная тварь.
- Полумориски встречаются гораздо чаще чистокровных надорцев. Собственно, раньше я думал, что таких, как Север, вообще не осталось, но в лесах Надора многое может потеряться и многое может найтись. К слову, ваш буланый очень на Севера похож.
- Скелет короткохвостый, - буркнул «счастливый» владелец.
- Шестилетка. Дайте ему пару лет, надорцы поздно взрослеют. А грива с хвостом для коня не главное.
Уэйд скептически хмыкнул, но если бы всерьез был недоволен Стрижом, уже сменял бы.
- Допустим, лошадь ничем, кроме породы, не выделяется. А ястреб?
- Дорита самая обычная птица, - вмешалась в разговор Аби. – Рядом с «Озерной девой» дворцовый парк, а в парке для развлечения дам держат голубей. А где дичь, там и охотник – так господин Жуанвиль сказал.
- Так Дорита – птица Жуанвиля? – уточнил Уэйд, впервые на памяти Эда не скривившись при упоминании трактирного прошлого сестры. Доверяет контрабандисту больше, чем старой знати?
- До моего появления он ее не видел, - ответил Эд. – Дорита прилетела ко мне, и я абсолютно уверен, что ничего мистического в ней нет. Как я уже говорил, это далеко не первая моя… спутница. Некоторые из ее предшественниц сопровождали меня в Агарис, где вызвали подобный вашему интерес у ордена Чистоты. Так что о том, что это самые обычные дикие птицы, у меня есть самое авторитетное заключение, какое вообще может быть. – Похожий на крысу «агнец» едва не поплатился глазом за вырванное у надменной красавицы Султаны перо, но вердикт вынес однозначный: тварь, сотворенная Ожидаемым, и не более того.
- Не скрою, что рад это слышать.
- Вас просили спросить о Дорите?
- Да.
Приятно все-таки иметь дело с человеком, который не лжет без необходимости: когда концы с концами не сойдутся, это будет что-то значить. Эда учили считать, что успешные лжецы почти не лгут, а самые успешные не лгут никогда, но Каролина Борн в борьбе за поэтичность бытия окружила себя таким частоколом нелепых выдумок и явных недомолвок, что многоопытные заговорщики не разглядели за ним убийцу.
- И все же мне хотелось бы узнать историю вашего знакомства с этой эрэа, - Уэйд указал то ли на сестру, то ли на Дориту, и устроился поудобнее, будто на спинку кресла откинувшись на дощатую стену.
- Если вы ждете повествования в духе жития святой Элисон, то напрасно. Лоу и ястребы – это как Эпинэ и лошади: хорошо, но по-человечески хорошо, без мистики.
- Поверьте, я такому только рад. Так вы расскажите?
Да он просто уходить не хочет! Не хочет идти в свою комнату, где будет до утра один? У него есть сестра, но его закатных кошек Аби, похоже, не пугает.
Можно сказать «в другой раз», сослаться на усталость – и тоже остаться одному. А можно рассказать.
- Вы напрасно отпустили Чарда – он мог бы приготовить шадди.
- У меня в комнате есть бутылка «Дурной слезы». Думаю, для вечера воспоминаний больше подойдет вино.
Что будет наутро с головой после обманчиво-легкой «Слезы» поверх крепкой домашней наливки, даже думать не хотелось, но у Уэйда и впрямь дурной вечер, если запивать его надо лучшим из кэналлийских вин.
А с Вороном они, помнится, пили «Черную кровь» – на брудершафт под перепуганными взглядами близнецов Савиньяков. «Черная кровь» поверх дрянного трактирного гидора поверх письма Эгмонта поверх Ренквахи… Что же он тогда спьяну Алве наговорил, что тот сперва сам его на дуэль вызвал, а потом еще и не убил?
- Я сейчас мигом принесу, - подчеркнуто оживленно объявила Аби, возвращая Эда в настоящее. – А кружки я внизу на полке видела.
- А вам, эрэа, спать давно пора, - назидательно изрек старший брат.
- Ну Колинет! – Аби молитвенно сложила руки, выражением лица став похожей на умильных ангелочков с олларианских икон. – Ты же сам отпустил Чарда, ты не можешь оставить меня одну, без охраны, в чужом доме! – продолжила она, мигом превратившись в настырную девчонку, полгода донимавшую Эда рассказами о том, как мечтает увидеть королевский дворец.
- Арабелла! – укоризненно протянул старший брат.
- А вдруг эр Эдвард какие-нибудь подробности забыл? А у меня память очень хорошая! Хочешь, «Пасынков Талига» с любого места?
- Спасибо, не хочу. И ты пить не будешь.
- Как скажешь. – Сама покорность!
Вьет из братца веревки и совершенно того не стесняется. Маленькая Айри была в точности такой же, и на нее точно так же невозможно было сердиться.
Айрис выросла и пошла против брата, и этого уже не исправить. Только и остается надеяться, что хотя бы с Мирабеллой успела помириться.
- Это вы ее разбаловали, - обвинил Эда Уэйд, едва ли подозревающий, как ему на самом деле повезло.
- Обычно я такого не говорю, но в данном случае сделаю исключение: вы первый начали. Возможно, вам стоит составить сестре компанию? Шутки шутками, но мы действительно в чужом доме.
- Вы правы. С вашего позволения, я возьму вашу свечу: ту, что была в коридоре, унес Чард.
- Тогда, может, я здесь посижу? – предложила Аби. – Нелепо вдвоем за одной бутылкой ходить.
- Приличия, эрэа, - строго напомнил Эд. Пусть привыкает, в Агарисе правила куда строже, чем в Талиге.
Аби душераздирающе вздохнула, но спорить не стала. Брат церемонно подставил сестре локоть и Уэйды изящно – насколько позволил узкий дверной проем – вышли вон.
Без свечи комната потонула в темноте, было видно лишь розово-желтый квадрат окна и его серый отпечаток на полу. Эд внимательно вслушивался в доносящиеся из коридора звуки. Вот шаги отдаляются, вот почти совсем не слышны – комната Уэйда за поворотом коридора, первая возле лестницы. Скрипучий звук двери и тишина. Снова дверь. А это сухое поскрипывание – лестница. И опять тишина.
Глаза постепенно привыкают к скудному свету догорающего заката, видно уже и приоткрытую дверь, и спящую птицу. В доме тихо-тихо. Все остальные спокойно спят, и только их троих мучает бессердечная тварь память?
«Волны помнят, а Скалы знают» говорили встарь. «Скалы знают» четыреста лет было девизом Лоу. Судя по Валентину Придду, Волны помнят до сих пор. Эгмонт что-то знал, но не успел рассказать сыну.
Тишина оглушает. Хоть Дориту буди, и не жалко, если вцепится в руку – зато шуму будет на весь дом.
Скрип лестницы, хвала Создателю. И вот уже идут обратно, о чем-то переговариваясь, и льется в дверной проем живой свет свечи. Останавливаются, не доходя до комнаты Эда. Решили Ричарда четвертым позвать? Старый надорский обычай – пережидать черные ночи вместе. Скрип двери. Вскрик, грохот.
Ричард?!
Эд не помнил, как выскочил в коридор, и едва не столкнулся с вылетевшим из комнаты герцога Уэйдом.
- Окделл ранен. Белла просит, чтобы вы ваши лекарства принесли. Я за врачом.
Леворукий и все его кошки!
После яркого света свечи в комнате казалось темно, как в погребе; тинктуры пришлось искать на ощупь. Руки дрожали, мысли летели вскачь. Эд постарался успокоиться: ранен – не убит. Ранен – не убит!
Но как?! Он же не спал, он бы услышал!
Новый грохот и памятные по «Озерной деве» ругательства. Аби испугана – значит, ему тем более нужно быть спокойным.
Ранен – не убит.
Дверь в комнату Ричарда была распахнута, сам он лежал на кровати без сознания, лицо белее наволочки. Дыхание частое, но хотя бы без сбоев. Аби выхватила из рук футляр с лекарствами, начала перебирать склянки. В комнате запахло чем-то горьким. Или запах был с самого начала?
- Где рана? – с деланным спокойствием спросил Эд.
- Запястье, - нервно ответила Аби. – Старая рана, в день отъезда из Олларии, помните?
Та царапина?
- От нее и прошлый раз было много крови, - отметил Эд. Вот только прошлый раз Ричард сознание не терял. Эд поднял безвольную руку: совсем ледяная. Для такой ерундовой раны крови слишком много, но вообще нечего страшного, от подобного не умирают. – Где он тогда поранился?
- Монсеньор говорил, что, наверное, зацепился за что-то, когда мы из дворца уходили. Мы бежали почти.
Дворец за последние месяцы два раза впопыхах перелицовывали – под Раканов и обратно, – после такого вполне мог где не надо гвоздь торчать или просто зазубрина остаться.
Эд опять вгляделся в рану. Ни припухлости, ни красноты, чистый порез в виде кривой загогулины. На яд не похоже. Но почему опять открылась, хотя должна была давно зажить? И почему у мальчишки вид, будто из него две пинты крови выпустили?
- Эр Эдвард, к свету поверните.
Аби прижала к ранке клок смоченной лекарством корпии, примотала носовым платком.
- Больше ран нет, это я первым делом посмотрела. Шнуровку на вороте распустила, но монсеньор и сразу не задыхался, и крови не столько потерял, чтобы… Колин его когда с пола на кровать перекладывал, он будто кукла тряпичная, даже не застонал. Что делать?!
- Давай дождемся врача. Вы его на полу нашли? – Пусть рассказывает, и ей спокойнее будет, и ему.
- Да. У монсеньора свет в комнате горел, и я предложила его тоже позвать, а когда монсеньор Колину не отозвался, мне вдруг страшно стало и я дверь толкнула. А здесь же засовов нет нигде. Он у окна лежал. – Эд против воли повернулся к окну. Закрыто, и открыть такую раму невозможно. Место, где упал Ричард, отмечало пятно крови. Рядом валялся кверху ножками стул – вот чем они тут грохотали. Сперва, должно быть, его Уэйд сшиб, а потом Аби об уже опрокинутый запнулась. – Я же чувствовала, что что-то случится, – жалобно добавила девушка, – и Дориты нет.
- Спит Дорита, ястребы по ночам не летают.
- Вот и монсеньор так сказал, что раз во сне Дорита ночью прилетела, то это просто сон, который не стоит помнить. А я забыть не могу. Он не умрет?
Эд сжал Аби за плечо, чуть тряхнул.
- Все будет хорошо. Что за сон? Расскажи, чтоб не сбылся.
- Он уже сбывается. Чувствуете: лилиями пахнет? Я это еще под дверью почувствовала, потому и испугалась. Мне и монсеньору сон недавно приснился одинаковый. Она сказала, что для монсеньора смерть пахнет лилиями.
Так вот что это за запах: водяные лилии!
- Кто она? – спросил Эд, больше всего боясь услышать в ответ «королева».
- Зверь с шестью лапами, с длинными волосами. Она песню пела красивую. И сама была красивая очень. Я чувствую, что она предупредить хотела. Может, она и о том, как монсеньора спасти, рассказала, только я не поняла или забыла. А она сказала, что это подарок.
- Что за подарок? – спросил Эд, не в силах прервать бредовый разговор, от которого у него мороз шел по коже. Дик дышал, это главное сейчас.
Где Уэйда с врачом кошки носят? Да и какой в этой глуши врач? Пожилой сержант, пользовавший полковых лошадей, или деревенская повитуха?
- Она сказала, что монсеньору подарок – предупреждение про лилии, а мне… Это песня, наверное. «Когда настанет горький час, танцуй с весной, пой для лета, а зиму пои кровью». Вы слышали такую песню?
- Нет. – Дышать становилось тяжело. Здесь что, флакон духов разлили? А запах – будто от живых цветов, вода и горечь. Распахнуть бы окно, но эту раму нельзя открыть, а выбить – ему сил не хватит. – У Иссерциала были похожие строки: «Лето танцует, Весна поет». Там по пьесе какой-то обряд абвениатский.
- А про зиму и кровь?
- Не помню. Иссерциалом нас в Лаик не слишком донимали. – Ментор полагал, что великий гальтарец достоин лучшей участи, нежели быть пугалом унаров.
«Зиму пои кровью». Зима – это Скалы. Эгмонт как-то рассказывал, что его предков обвиняли в жертвоприношениях. Когда Церковь воевала с эориями, в чем только их не обвиняли, но кровавые жертвы, если верить Эгмонту, приписывали только потомкам Лита.
Если сын Эгмонта сейчас умрет, лучше в Закате гореть, лишь бы с эром не встречаться.
На столе горели четыре свечи – значит, и у Ричарда вечер был скверный, раз даже четверной заговор вспомнил. Рядом стояла бутылка кэналлийского – Уэйд поставил ее надежно, в самый центр стола, чтобы не столкнули невзначай. Действительно «Дурная слеза». И год, судя по знаку на пробке, очень хороший.
«Слезы», «Кровь» – ну и фантазия у южан. То ли дело в Надоре…
В Надоре – в сказках кормилицы – героя, родившегося хилым, обязательно поили кровью вепрей, медведей или волков, и он вырастал могучим силачом. Ментор в Лаик считал, что в деревенских сказках уцелело то, что вымарали из летописей по приказу Эрнани Святого. Работами мэтра интересовался Капуль-Гизайль, но любитель морискилл иногда очень странными вещами интересовался.
«Пои Зиму кровью». Но где взять посреди ночи медведя или волка? Здесь только ястреб, но не Дориту же…
Вепрь и Ястреб.
Эд действовал быстро, чтобы не передумать. Было страшно, как никогда в жизни, но врач всё не идет, а время уходит. Кинжал Ричарда, как и положено в чужом доме, лежал под подушкой. Боли от пореза Эд не почувствовал. Кровь при свете свечей показалась черной.
Эд глубоко вздохнул и прижал порез к губам Повелителя Скал. Тяжело бухало сердце, отсчитывая время. Ничего. Эд отнял руку, сам не понимая, что испытывает: разочарование или облегчение.
Опустошенность – вот верное слово.
А потом Дик открыл глаза.
- Слава Создателю! – это Аби.
Ричард приподнялся, опираясь на раненую руку – там ведь царапина совсем, даже и не болит, наверное. Аби кинулась помогать, но он ее с легкостью отстранил – что здоровому… кабанчику юная девушка. А он здоров. Вот и румянец на щеки вернулся, только взгляд еще плывет.
Повелитель Скал облизнул окровавленные губы, и сердце Эда оборвалось. Но это все может быть простым совпадением!
- Никому не говорите, - попросил он.
- Никому, - истово подтвердила Аби.
- Что случилось? – хрипло спросил герцог.
- Вам дурно стало, - ответил Эд. – Сейчас врача спровадим и будем кэналлийское пить.
Ричард кивнул.
- У вас кровь, эр Эдвард.
- Порезался, когда шнуровку разрезал. – Эд подцепил все еще зажатым в правой руке кинжалом ворот герцогской рубахи и резанул чуть не до пояса. Ричард даже не вздрогнул – доверяет. Ткань распахнулась, и Эд подавился воздухом.
- Его бы снять лучше, - озабоченно посоветовала Аби.
Ричард уставился себе на грудь.
- Святой Алан!
Эд не раз видел у Эгмонта знак главы Великого Дома и сразу его узнал, хотя сейчас старинный серебряный медальон больше походил на обмылок, будто засохшей пеной покрытый крошащимся белым налетом. Что способно так разъесть серебро? И это «что-то» не тронуло цепочку, а ведь она тоже старая, ей круга два, не меньше.
А по Надору ходят слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома…
Полуденное бдение. Ощущение бездны под ногами.
Но ведь тогда обошлось!
Снизу послышался топот. Эд положил кинжал на стол, снял с герцога рассыпающийся медальон и сунул за пазуху.
- Никому не говорите, - тихо приказал он. – Слышите, оба? Никому не говорите, ни единой живой душе.
Со стихией сражаться нельзя, со всем остальным можно. Сны и пророчества – не обвал, не сель и не землетрясение. С ними сражаться можно. Просто надо узнать, как.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к одиннадцатой главе: сцена с Арлеттой - канон с поправкой на живую Катарину
читать дальше
Глава 11
Дорак. Оллария
400 год К.С. 9-ый день Летних Скал
1
Дорак. Оллария
400 год К.С. 9-ый день Летних Скал
1
В Дораке поспели первые вишни. Тондер слагал оды обещанному на обед пирогу, капитан Меркер костерил недальновидных крестьян, прикончивших все запасы наливки в преддверии нового урожая. Мон-Нуар позади, впереди Агария. А пока маленькая армия остановилась в живописной деревушке среди вишневых садов, загрузив работой кузнецов хорны на три вокруг. В этой части графства было до того тихо, что успокоенный донесениями разведки Колин не возражал, когда Дик попросился с разъездом, и сам предложил взять с собой Арабеллу. И теперь вороная мориска и белый надорец чинно трусили вдоль сонной Каделы. Заслуженный отдых перед последним рывком. Через неделю они будут в Агарисе.
Странно, но вспоминалась не прошлогодняя дорога в Святой город и даже не знаменитые битвы Двадцатилетней войны, а возвращение в Олларию из Варасты. С победой. Общей, как ему тогда казалось.
О чем он думал тогда – все развеялось сном. А сны Повелителю Скал снились все удивительней.
Дик тяжело вздохнул.
- Монсеньор? – встревожилась Арабелла.
Нельзя допустить, чтобы девушка решила, будто полковник навязал герцогу Окделлу компанию сестры. Рассказать сон? От остального отряда они немного отстали – как раз достаточно, чтобы никто не услышал их разговор. А рассказанные сны отпускают и не сбываются. Только не стоит говорить Арабелле, что она ему тоже снилась – обоим будет неловко.
- Мне недавно приснился странный сон, - решившись, произнес Дик. – Приснилось, будто ночью я услышал пение, а когда нашел в темноте певца, им оказался говорящий шестилапый зверь.
- На берегу ручья, - неожиданно добавила Арабелла. – И волосы у неё были очень длинные.
- И вы их расчесывали, - закончил Дик. – Вам тоже снился такой сон?
- Когда блуждающую башню видели, в ночь после этого, - с легкой улыбкой подтвердила девушка. – Во сне еще Дорита была. И песня очень красивая. – Арабелла нахмурилась: – Я думала, это просто сон, что такое только присниться может, но если и вы тоже…
- Сны снятся под воздействием случившегося, - рассудительно произнес Дик, - а мы с вами в тот день сперва на закате башню видели, а потом допоздна слушали про нее истории. Вот и приснилась нам одинаковая страшная сказка.
- Вы уверены, монсеньор? Я обычно сны забываю тут же, а этот во всех подробностях помню. Все таким настоящим было.
- Совершенно уверен. Ястребы – дневные птицы и по ночам не летают. А сны иногда такими реальными кажутся, что просто жуть.
- Этот сон не был жутким, - неуверенно возразила Арабелла. – Мне кажется, тот зверь хотел вам помочь, предупредить.
Дик вспомнил зубастую, пахнущую падалью тварь. Знаем мы таких помощников. И советчиков таких знаем. Да это же Штанцлер ему приснился! Точно Штанцлер! Арабелла – добрая душа, как назвал ее Дик в своем сне, – поверила сладкоголосой дряни, а вот Повелитель Скал теперь способен разглядеть истинное обличие, и лживые слова его больше не обманут!
Правильно советовал магистр Шабли: если в мыслях сумятица, надо проговорить их доверенному другу или записать. Надо и сон про пещеру так же рассказать! Но не Арабелле, конечно, а Эдварду: даже если про клятву пропустить, все равно не следует юной девушке о таких, как Катарина, слушать. Поэтому сразу по возвращении Дик отправился искать барона. Тот оказался не один.
- Хорошо, что вы вернулись, - сказал вместо приветствия Колин. Склонившийся над картой Эдвард только головой кивнул.
- Что-то случилось? – встревожился Дик. Буквально два часа назад полковник был всем доволен, а теперь они с бароном оба мрачнее тучи.
- Алва взял Бордон, - ответил Эдвард.
- Как вы и ожидали, - заметил Дик, все еще не понимая, что такого случилось.
- Ожидать – ожидали, но не так быстро, - вздохнул Колин. – Хуже всего, что неизвестно, куда он двинется дальше.
- Планы меняются? – предположил Дик, подсаживаясь к столу.
- Да. Если он вдруг вспомнит, что обещал помощь фок Варзов, то идти вдоль Южного тракта, как мы хотели, чревато неприятной встречей. Для нас неприятной. Савиньяк, конечно, счастлив будет.
- Значит, через Алат?
- Черную Алати, - уточнил Колин, – там малолюднее. И дальше вдоль Алатского тракта через Агарию.
- Антоний наверняка уже заключил союз с Талигом. Впрочем, как и герцог Альберт, - мрачно заметил Эдвард.
- Вам не нравится мой план.
- Но лучшего я предложить не могу. Могу лишь повторить за вами: против Алвы у нас шансов нет, разве что помолиться.
- С армией мы точно сумеем разминуться, а против "летучих" отрядов у нас будет такое численное превосходство, что даже Алва ничего не сможет сделать.
- А уж как в численном превосходстве Адгемар уверен был! – едко произнес Эдвард.
- Излишняя уверенность суть грех невежества, - назидательно ответил Колин. – Я пошлю двойные разъезды.
- А я помолюсь – за ваш и их успех. Молиться о неуспехе Алвы, увы, дело безнадежное.
- Вы сейчас договоритесь до того, что Алве Леворукий помогает! - возмутился Дик.
- А вам никогда так не казалось? - серьезно спросил Эдвард.
- Он лучший полководец Золотых земель! - О том, что чужое везение – вечное оправдание неудачников, Дик мог бы сказать Роберу и даже Альдо, но не Эдварду. Робера сломала Ренкваха, а эр Эдвард – друг отца, настоящий друг.
Про сны Дик решил не рассказывать. Может быть потом, когда обстановка подходящая будет. А Эдварду надо отдохнуть, а то ему от усталости уже наяву не пойми что мерещится.
2
Голова раскалывалась. Робер устало прикрыл глаза, провел пальцами по векам. Смотреть на Джереми было тошно, еще гаже – его слушать, но он дал себе слово, что во всем разберется, и он его сдержит. Три десятка оставшихся в Олларии «черных» с Люра почти не служили, в отличие от Уэйда и этого вот таракана, так что расспрашивать о свежеиспеченном полковнике надорской гвардии надо бывшего капрала, больше некого.
- Я уже все вам рассказал, - буркнул Джереми. Он-то рассказал, а вот Робер рассказать Дикону правду о покушениях так и не собрался. Промолчал, как до того Алва, и мальчишка опять связался с ызаргами.
- Расскажешь еще раз, - отрезал Карваль. – По чьему приказу ты стрелял в Окделла?
- Не стрелял я, не знаю я, кто стрелял, темно было.
- А свидетели говорят, что дело было днем и все было отлично видно.
- Какой день? – неподдельно возмутился таракан. – Я, хвала Создателю, ночь ото дня отличаю! Да вы хоть монсеньора спросите! – О побеге господина из столицы запертый в Багерлее камердинер не знал.
- Спросим, - невозмутимо ответил Карваль. – А ты напряги-ка память. Площадь перед церковью Святой Валерии. Ты выстрелил в Окделла, а попал в цивильника, с которым тот дрался.
Лицо Джереми просветлело. Все же у таких людей искренняя улыбка хуже любой гримасы: заставляет вспомнить, что перед тобой не просто гнусная тварь, а человек.
- А вот тогда я монсеньора по-настоящему спас, - заявил довольный таракан, – вам это кто угодно подтвердит.
- Свидетели говорят, что с твоей позиции было проще попасть в Окделла, чем в его противника, а стрелок ты неважный.
- Если бы я не выстрелил, герцога бы точно убили.
- А если бы промазал, получилось бы, что герцога убил ты.
Джереми вскинулся возразить – и запнулся, смертельно побледнев. Актер он отменный, но такое не сыграешь.
- По чьему приказу ты стрелял? – рявкнул Карваль.
- Нет, я… - Сейчас точно на колени бухнется. – Да вы сами подумайте, господин генерал! Господин герцог, – Джереми с надеждой повернулся к Роберу, - если б кто из ваших вас убил, что б с ним остальные сделали? Ведь никаким «спасти хотел» не оправдаешься!
В этом был резон. Стреляя у церкви, мерзавец рисковал не только жизнью Дика, но и своей.
- Зачем ты стрелял? – спросил Робер.
Джереми затравленно затряс головой:
- Не знаю, монсеньор, чтоб меня выходцы прибрали, Создателем клянусь, оно само получилось! Если б я в монсеньора попал, Уэйд бы… Они ж с предателями такое…
«Что «такое»?» - чуть не спросил Робер.
- Кто «они»? – генерал, как всегда, оказался прозорливее маршала.
- Паства святой Элли, - почти прошептал Джереми.
- Кто? – переспросил Карваль.
- Надорские контрабандисты, - устало ответил Робер.
Вот и объяснение, где сын чиновника из Горика драться левой научился. Леворукость в Надоре не жаловали, но, как рассказывал Мишель, подопечным святой-с-ястребом прощали, потому что птицы на одном крыле не летают. Арлетта вслед за Инголсом считает, что Лоу как-то связан с контрабандистами. Интересно, Лоу угрожал получившему дворянство Уэйду рассказать его новым знакомым о старых грешках или нарочно хотел ввести своего человека в окружение Манрика? В любом случае, тессорий думал, будто Уэйд ему всем обязан и, как говорится, ест из его рук, а тот был на сворке у Ястреба.
- Какие дела были у Люра с бароном Лоу? – спросил между тем Карваль.
- Никаких, - уверенно ответил Джереми. – Генерал считался человеком тессория, а Лоу с Окделлами всегда.
- А чьим человеком был Уэйд?
- Своим собственным, - усмехнулся таракан. Одобрительно так усмехнулся. Бедный Дикон! А таракан уже спрятался под маской тупого служаки. Смотреть противно!
- Как давно Уэйд знаком с Лоу? – спросил Робер.
Карваль едва заметно нахмурился: слишком прямой вопрос, слишком красноречивый. О делах в Олларии Джереми ничего не сообщали, но не стоит недооценивать тараканий нюх. Пока Джереми не знает, откуда ветер дует, он не знает, о чем врать, и больше шансов, что скажет правду. Но Робер устал от этих игр, а таракан труслив и со страху сам все выложит, как рассказал сам про Удо Борна.
- Я не слышу ответа, - с угрозой произнес Эпинэ. Он, конечно, не Ворон, но и среди иноходцев случаются мориски-убийцы.
- Как давно Уэйд и Лоу знакомы? С начала Осенних Ветров. Одиннадцать месяцев, получается. Только я не уверен, что это стоит называть знакомством.
- Хватит юлить, - прикрикнул Робер.
- Дювье мигом придаст его рассказу беглости, - предложил Карваль. Тоже чувствует близость добычи. Таракан что-то знает и сейчас всё расскажет. Всё!
Джереми не разочаровал.
3
Если бы Колина кто спросил, он бы сказал, что то задание тессория не понравилось ему сразу, только это была бы ложь. Всего-то и требовалось, что доставить из Надора в Олларию герцогинь Окделл и Лараков. Всего-навсего.
До замка доехали за шесть дней, лошади в отряде были отличные, да только голуби летают быстрее. Колину бы кинуться вдогонку по дороге в Роксли или в Ларак, и тогда бы ничего не случилось, но он еще ни одного задания не провалил, за короткий срок стал правой рукой Нокса и не хотел на этом останавливаться. Прятаться в Роксли или в Лараке бессмысленно. Если уж сразу после смерти Эгмонта не решились оборонять Надор, то сейчас Люди Чести тем более распахнут ворота замков перед солдатами из столицы, ведь мятежа нет, что бы ни вопил обер-прокурор. Нет, ни в Роксли, ни в Лараке, ни в Карлионе семью Повелителя Скал не спрятать. Зато есть Серый Лоу, до которого - общеизвестно! - еще месяцев пять ни пешему, ни конному не добраться. В Сером Лоу искать не будут, а если будут, то обязательно «утопнут» в болоте. И если Ворон через весеннюю Ренкваху армию с пушками провел, неужто "перепелятники" после жаркого лета одну карету протащить не смогут?
Брода через знаменитые топи Колин не знал, но они отставали всего на несколько часов, надо было просто догнать до того, как беглецы "нырнут" в Ренкваху. Они догнали. Почти. Украшенная геральдическими вепрями карета продолжила свой путь, подпрыгивая на ухабах, а сопровождавший ее отряд преградил путь посланцам тессория.
Им повезло – Ястреб ошибся. Недооценил противника. Люди Чести часто на этом попадаются. Выбери он удачное место, устрой засаду – и все бы закончилось для теньента Уэйда весьма плачевно. Но Лоу принял их за трусливых падальщиков, храбрых только впятером на одного, а ызарги Люра умели драться и не дрогнули, когда пролилась кровь.
Они победили, да еще и пленного взяли! И в азарте выигранной схватки Колин, вероятно, и решил попытаться догнать карету. Не в одиночку – взял с собой пятерых, у кого кони получше – но спутники безнадежно отстали. А Орлик, красавец и умница Орлик догнал! Выстрел в воздух из последнего заряженного пистолета – и старик-кучер покорно остановил карету. Никакой охраны – еще одна ошибка Лоу.
Колин подъехал, не слезая с коня распахнул дверцу. Худой унылый граф, зеленая от тряски графиня, две испуганные девочки и она – почти святая вдова почти святого Эгмонта.
Она и заговорила.
- Что вам угодно, сударь? – Ни тени страха. Окделлы не боятся.
- У меня приказ арестовать изменников. – На словах тессорий велел схватить старуху, девчонок и Лараков, главное – старуху; но в бумагах написано иначе.
Зеленоглазая герцогиня в венке из дубовых листьев. Призрак счастливого прошлого, когда все были живы. Она не стала старухой, просто сменила осеннюю корону на вдовье покрывало. У старух согбенная спина и тусклый взгляд, а Мирабелла Окделл царственна и надменна.
- Здесь нет изменников.
- Я вам верю, моя госпожа, - Колин четко (Манрик бы не придрался!) склонил голову. - Повелительница Скал не может лгать.
Карета продолжила путь, а своим он сказал, что не догнал, и повторил потом это тессорию. Манрик вслух пожаловался Создателю на окружающих его идиотов и заплатил вдвое меньше оговоренного: все-таки Колин вернулся из Надора не с пустыми руками.
Дом тессория он покинул, чудом разминувшись с гонцом о переходе Люра на сторону Ракана. Задержись он в дороге на два часа – отправился бы в Багерлее на пару с Лоу. А задержись на четыре, и они бы вместе поехали в Эпинэ. Думал ли об этом барон? О чем он вообще думает, глядя на человека, перечеркнувшего всю его жизнь? Ястреб говорит, что исход прошлой встречи для него приемлем. Колин отпустил герцогинь и Лараков – для Лоу это важнее? Это и есть вассальная верность? Жутковато.
4
- С чего ты взял, будто Уэйд догнал карету, но отпустил? – резко спросил Карваль. – Хорошая лошадь – не доказательство.
- Лошадь – это возможность, - рассудительно заметил Джереми, вновь не удержав маску тупого служаки. – И Люра потом при мне Ноксу говорил, что у Уэйда башка здорово варит. Манрик сына хотел на старшей дочери Эгмонта женить и хотел, чтоб она одна из всей семьи осталась. А Люра тоже хотел посвататься, и надеялся, что старуха на его стороне будет, после всего. Ну и с переходом на сторону Ракана это все хорошо совпало.
- Почему Люра решил перейти на сторону Ракана? – в который раз спросил Карваль.
- Не знаю. Не знаю, говорил ведь уже. К нему гоганы приезжали.
- Купили?
- Не знаю! Денег много привезли, но генерал все равно не хотел. Мы ж от тессория вернулись, когда уже все решено было.
- Тогда откуда знаешь?
- Уэйд Нокса спрашивал, тот его к Люра послал, а я под дверью сидел.
- Подслушивал?
- Я ординарец, ординарец я! Был. При Люра. А если приказ куда срочно везти надо? Где еще мне быть?!
Робер потер виски. Вдруг вспомнилась торговка лимонами из Агариса. Если эта тварь с Карвалем перебранку устроят, он в обоих чем-нибудь швырнет.
- Уэйд пришел к Люра, а ты сидел под дверью, - устало произнес Робер. – Дальше.
Джереми развел руками:
- Не знаю. Пока орали, мне слышно было, но там как раз про Нокса, что тот не знает. А потом они еще тихо разговаривали минут пять. Может, Люра чего Уэйду и сказал, потому что больше тот об этом не заговаривал. Так что вы Уэйда спрашивайте. Если кто и знает, так только он.
- Люра ценил Уэйда?
- Да, - уверенно ответил Джереми. – Говорил, что сам в молодости такой же был. Люра ведь своим умом и трудом до всего дослужился.
Рекомендация – хуже не придумаешь. До «перевязи Люра» мерзавец дослужился, и Уэйда то же самое ждет.
- А как в полку к любимчику генерала относились? – поинтересовался Карваль.
- Солдаты любили, офицеры уважали. У него характер легкий, на севере такие редкость. Не острослов, а вот… легко с ним.
У Уэйда – легкий характер?! Это Мишеля все любили, даже надорцы, а этот… ызарг барсинский.
- А как офицеры к его свежему дворянству отнеслись? – спросил Карваль.
- Так у большинства предки за Двадцатилетнюю дворянство получили. Тут по уму или у Уэйда дворянство тоже настоящее, или у их предков тоже не вполне. А дураков Люра не держал.
И то, как ловко они всем полком сбежали – лучшее тому подтверждение.
Неужели Лоу ради своих планов даже с главным виновником своего увечья сговорился? Что это за планы, ради которых он на такое готов? И чем ему помешал Штанцлер? Сам бы Дик никогда…
Штанцлер! Ызарг и Ястреб опытные твари и тщательно все подготовили, но дриксенского гуся убивали впопыхах, раз даже на Дика это дело свалили. Зачем бегущим из столицы мерзавцам убивать «старого больного человека»? А Уэйд за какими-то кошками обыскивал особняк и допрашивал слуг…
Лэйе Астрапэ, вот он, пусть не ключ, но путь к разгадке! Надо понять, почему убили Штанцлера!
Иноходец улыбнулся таракану. Тот побледнел.
- Говоришь, дураков Люра не держал. А докажи – если жить хочешь. Расскажи-ка мне, любезный, про Штанцлера.
Карваль недоверчиво скосился на Эпинэ. Да, генерал, нечасто ваш маршал вас опережает, но в этот раз Робер чувствовал, что действует правильно. Мы еще посмотрим, кто кого, господа ызарги, мы еще по-смотрим!
5
Графиня Савиньяк удивилась. Очень. И сама же себя за это удивление выругала: то, что она не думала о мэтре Капотте, не означало, что и мэтр позабыл фрейлин, которых обучал основам стихосложения. Арлетта велела провести просителя в бывшую приемную герцогини Эпинэ и – женщина есть женщина – поправила все еще черные волосы.
В том, что бывший ментор решил напомнить о себе приехавшей в столицу значительной персоне, ничего удивительного не было. Увы, значительная персона уродилась слишком несерьезной, чтобы оценить чувственные вирши, от которых таяли ее подруги, а потом появился Арно, и стало не до придуманных любовей. Арлетта знала, что ничего не жалевший для наследников Пьер-Луи выписал в Ариго бывшего ритора ее величества, и тот поехал: то ли понял, что академиком без августейшего покровительства не стать, то ли и впрямь искал сельского уединения. Позже Кара предлагала взять Капотту для близнецов, но Арлетта не хотела вспоминать о дворе Алисы. Она отказалась, сославшись на Арно, и едва не забыла сообщить ему об этом обстоятельстве. Когда муж приезжал домой, они напрочь забывали о делах, наверное потому, что случалось это редко. Реже, чем ей хотелось.
– Эрэа, я не могу выразить, как благодарен вам. – Высокий белоголовый старик отрешенно поклонился. Создатель, каким же он стал! Хотя и ты давно не смешливая юница в кудряшках. Забавно было бы взглянуть на себя глазами красавца в отставке. Или, вернее, печально, но способствовало бы смирению.
– Я очень рада вас видеть, мэтр Капотта. «Встреча с тенью весны золотой оживляет холодную осень». Видите, я еще не забыла ваших уроков. Но расскажите о себе. Я потеряла вас из виду, когда вы покинули Гайярэ.
И вспомнила о его существовании, только слушая о суде над Росио. Вспомнила и несказанно удивилась негаданной смелости. А мэтр не на шутку взволнован и смущен. Если он пришел за помощью, он ее получит, нет – тем более нельзя бросать его одного… А почему, собственно, одного? У красавца тоже может быть жена и дюжина внуков. Ну и что, что не сочетается с высокой поэзией? Зато уютно.
– Я давно вернулся в Олларию, эрэа. – Капотта вытащил из-за пазухи плоскую алую шкатулку и открыл. – Эрэа, я всегда много говорил. Я любил слушать свой голос, но в этот раз умоляю вас прочесть. Я должен был сделать это раньше… Если б я сделал это раньше, возможно, те, в кого я никогда не верил, пощадили бы тех, кто был мне дорог.
– Мэтр Капотта. Боюсь, я вас не вполне понимаю.
– Я написал всё… всё. Только прочтите!
– Хорошо, но вы сперва сядете.
– Что?..
– Прошу вас сесть, мэтр Капотта. Хотите шадди?
– Если можно. Я не спал три дня, я писал и писал. Я понял сразу, но потерял шесть бесценных дней прежде, чем решился, и только на седьмой… Я должен был успеть, опередить безжалостную руку, отразить губительный меч щитом покаяния. Но пойти на исповедь для меня невозможно. Я очень долго был безбожником и даже уверовав, страшной ценой уверовав, все равно не готов преклонить колени перед свечой… Видите, я опять говорю. Тот, кто всю жизнь проговорил, не остановится никогда, это – клеймо. Вы прочтете?
– Я обещала. Вы хотите, чтобы я сделала это при вас?
– Это не займет много времени. Исповедь принадлежит Создателю. Эта рукопись принадлежит вам. Употребите ее так, как сочтете нужным.
– Хорошо, я распоряжусь насчет шадди и начну читать.
«Я, Горацио Капотта, магистр описательных наук, находясь в здравом уме и твердой памяти, по своей воле сообщаю всем, кого это так или иначе касается, следующее.
В 356 году Круга Скал я по рекомендации декана факультета Высокой словесности господина Мурье был определен ко двору Ее Величества Алисы. В мои обязанности входили помощь в проведении поэтических состязаний и игр, которые часто устраивала Ее Величество, а также чтение лекций и проведение занятий по истории, изящной словесности и основам стихосложения.»
Какое торжественное начало! И слава Создателю: в злодействах так не признаются. А ведь он ее почти напугал.
«Я узнал о готовящейся свадьбе от слуг и почувствовал себя глубоко оскорбленным. Мои негодование и горе вылились в рондель. Я передал свое послание с подкупленным лакеем и получил ответ – Каролина назначила мне свидание. Мы встретились в условленном месте, и я обрушил на невесту графа Ариго множество упреков. Я совершенно обезумел, угрожая ей поочередно смертью, самоубийством и разоблачением нашей связи, которая была вполне невинна и ограничивалась перепиской и двумя поцелуями. Я настаивал на немедленном бегстве, а в итоге согласился на тайное венчание по эсператистскому обряду…»
Ох, Кара!.. Любительница высокой поэзии.
«Тем не менее моей женой в полном смысле этого слова она не стала. Я ждал Каролину в условленном месте всю ночь, но она не пришла. Утром младшая сестра Каролины передала мне ее письмо – моя тайная жена заверяла меня в своих чувствах и извещала о том, что мы не можем видеться, так как прибыли ее родители. Она просила меня ничего не предпринимать и ждать известий. Я ждал, пока не увидел ее в свадебном наряде рядом с графом Ариго. Была осень, шел холодный дождь, а я стоял у храма, где моя жена давала уже олларианскую клятву верности человеку, которого я еще не знал, но уже ненавидел.»
Нет, такие новости надо запивать не шадди, а касерой!
«После измены Каролины я написал двадцать семь посланий «К изменнице». Их переписывали и клали на музыку. Я надеялся, что хотя бы некоторые достигнут Ариго… Позднее она утверждала, что ею двигала любовь, мне кажется, что тогда это был страх. Страх разоблачения. Каролина решила откупиться от меня и, воспользовавшись тем, что граф Ариго отбыл в Торку, приехала в столицу. Мы встретились. Моя эсператистская жена предложила мне денег и должность в ее родной провинции. Я отказался, и Каролина предложила мне себя…»
Почему бывший ментор хочет, чтобы Арлетта это читала? Слава Создателю, он не явился с этим к Роберу или к Катарине!
«Его сын к тому времени уже покинул отчий дом и служил в гвардии. На мой взгляд, он вырос ограниченным, грубым и ординарным молодым человеком, не ценившим то прекрасное, что было создано человеческим гением, и помышлявшим лишь о военных развлечениях. Неопрятный, прожорливый и навязчивый, он был истинным сыном своего отца. Сперва мы с Каролиной произносили эти слова с горечью, позже – со страхом…
Мы поняли, что нужно что-то предпринять. В этот вечер мы поссорились впервые с того дня, когда я написал Каролине оскорбительное письмо. Утром моя жена сказала, что знает, кто нам поможет, и назвала имя графа Штанцлера, в то время еще не ставшего кансилльером. Я хорошо помнил этого вельможу, проводившего немало времени при дворе Ее Величества. У него была репутация человека отзывчивого и готового помочь всем, кто нуждался в его помощи. Я не думал, что Штанцлер сможет найти выход из нашего положения, но Каролина была о нем высокого мнения, и я не стал с ней спорить. Как ни странно, граф согласился нам помочь.
По его совету мы расстались. Каролина с мальчиками вернулась в Ариго, я остался в столице. При помощи Штанцлера мне удалось получить незначительное место в Академии, я надеялся, что ненадолго. Через полтора месяца меня разыскал наш покровитель и сообщил, что все уладилось: Жермон отправится в Торку, не повидавшись с отцом. Граф Штанцлер предупредил, что меня станут расспрашивать высокопоставленные лица и что мне следует выказать свою неосведомленность, но найти способ упомянуть о дурном самочувствии графа Ариго, вспышках необузданного гнева, которые имели место и в действительности, а также о том, что это случалось после получения писем из столицы. О наследнике графа мне не следовало говорить ничего, кроме правды, а именно – что юноша резок, неучтив, не склонен к наукам и дурно влияет на младших братьев. Мы проговорили более трех часов, обсуждая мои возможные показания и вспоминая нашу молодость.
Через два дня меня в самом деле вызвали в Канцелярию Его Величества, где я ответил на заданные мне вопросы. Они не стали для меня неожиданностью, и я видел, что мои ответы произвели на геренция благоприятное впечатление. Спустя неделю стало известно, что наследник графа Ариго по просьбе отца лишен наследства и титула и отправлен в Торку. Я почувствовал несказанное облегчение и стал ждать известий от моей жены, но их не было. Сперва я думал, что она опасается довериться бумаге, потом мое терпение истощилось, и я начал подозревать худшее. В конце концов я не выдержал и, отпросившись на службе, отправился в Гайярэ.
Мой приезд никого не удивил, а Иорама и Катарину обрадовал. Я узнал, что граф Ариго недавно скончался от сердечного расстройства, что он в конце жизни повредился рассудком и то, что нам казалось несдержанностью, было первыми проявлениями душевной болезни. Я остался в Гайярэ и находился там, пока мое присутствие было оправданно, после чего переехал в Олларию, купил дом и стал жить на выделенный мне новым графом Ариго пенсион.
Каролина почла за благо сохранить от детей тайну их рождения, которую ей пришлось защитить, пожертвовав старшим сыном. Покинув Гайярэ, я следил за судьбой своих сыновей и дочери, но виделся лишь с Иорамом, когда тот велел мне укрыть в моем доме некоторые предметы, и с Катариной-Леони, сообщившей о моем существовании его высокопреосвященству Левию и генералу Карвалю.
Я был правдив на суде, но не на исповеди, скрыв от Создателя и слуг Его то, что ныне доверяю бумаге. Я стар и одинок, мои сыновья и жена мертвы; то, что в молодости мне представлялось важным, оказалось тщетой и миражом. После Октавианской ночи, ставшей истинной причиной гибели моих сыновей, я понял, что за нами следит всесокрушающая и равнодушная сила, равно чуждая состраданию и пониманию того, что нами движет. Я в нее верую, но не могу ее любить, и мне поздно умолять ее о милосердии, но если то, что рассказывают эсператисты, хоть отчасти соответствует истине, я хочу облегчить положение моей жены, где бы сейчас ни находилась ее душа, по возможности исправив причиненное ею зло. Именно это желание и страх за жизнь дочери, ибо страшный удар, обрушившийся на храм в момент вознесения молитвы о здравии Ее Величества, лишил меня последних надежд на милосердие карающей длани, подвигли меня на это письмо. Я описал случившееся так подробно, как только мог, предвосхищая неизбежные вопросы и желая по возможности избегнуть повторного допроса. Теперь же последует главное, ради чего я взялся за перо.
Я, Горацио Капотта, свидетельствую, что Жермон Ариго не совершил никаких преступлений, навлекших на него гнев отца, но пал жертвой подделанного графом Штанцлером письма и лжесвидетельства своей матери, ее сестры Маргариты и моего. Я свидетельствую, что покойный граф Пьер-Луи Ариго не знал и не мог знать ничего, порочащего сына, и что он не писал никаких писем, кроме вызывавших сына в Гайярэ, а его обращенный в адрес наследника гнев, о котором упоминали непредвзятые свидетели, был вызван якобы нежеланием Жермона покинуть столицу и усилен соответствующими лекарствами. Я готов в любой форме подтвердить вышесказанное пред лицом власти как светской, так и духовной и согласен понести любое наказание за соучастие в клевете и мошенничестве.
Написано в 7-9 дни Летних Скал 400 года Круга Скал в городе Олларии.
Подписано Горацио Капотта».
Арно бы пожалел человека, потерявшего почти всех, кого любил, и решившегося заговорить не ради себя, а ради оклеветавшей собственного сына дряни. Графиня Савиньяк была из другого теста. Мужчину она не жалела, женщину ненавидела как никого и никогда раньше. Единственной, кого Арлетте стало жаль до несвойственных ей слез, была Катарина, в одночасье ставшая понятной. Окажись Арлетта дочерью турухтана и гиены, она бы тоже боролась сразу за себя и за родных. Ненавидя, презирая, но боролась бы. Одна против всех. Совсем одна.
Нет, больше Катарина одна не будет!
– Этого должно быть довольно. – Голос, от которого сорок с лишним лет назад таяли девицы, дрогнул. – Пятно с имени Жермона Ариго будет снято.
– Оно и так снято, – окрысилась графиня. – Торкой. Только дело не кончилось клеветой, в которой вы поучаствовали.
– Я больше ни о чем не знаю!
– Не знаете, потому что боялись знать, но вы умны. Трусливы и высокомерны до подлости, но в сообразительности вам не откажешь. Вы не могли не понимать, что ссылка Жермона продлится до первого затишья в Торке, когда Арно… или кто-либо другой навестит Гайярэ. Пьера-Луи убили. Вы не можете этого не понимать. Мало того, вам это не понравилось до такой степени, что вы оставили Каролину, как только это стало возможно.
– Сударыня, мои домыслы не могут служить доказательствами! Как и ваши. Если бы в смерти графа… В смерти графа Ариго никого не обвинили. Не было даже слухов, какой смысл будоражить прошлое?
– Это решать не вам. – Жаль, Штанцлер уже подох, очень жаль. Вечно эти Окделлы все портят. – Кто отравил Магдалу Эпинэ? Штанцлер или Каролина?
– Но…
– Каролина. Я так и думала. Гусак сам не делал ничего.
– Это не Каролина!.. Магдала умерла, вот и все… Быстрый рост… Сердце не справилось…
– С чего бы такая осведомленность о недугах девицы Эпинэ?
– Я говорил со знакомым лекарем… Я боялся за Леони! Она росла такой хрупкой, вот я….
– Вам в самом деле стоило бояться за дочь. И в том, что ваша подлость и Штанцлер ее не сожрали, вашей заслуги нет. И даже сейчас… Зачем вы написали о Катарине?!
– Потому что хочу ее спасти! Вас не было в Нохе. Я должен был написать всю правду, абсолютно всю, иначе не поможет. Я доверяюсь вашей чести.
– Вот как вы теперь запели!.. турухтан.
– Моя госпожа!..
– Мой муж был бы вам благодарен. Я не удивлюсь, если вам будет благодарен и Жермон. С грубыми военными такое случается, но я до отъезда вас видеть не желаю. И я вас не выпущу. Удрать… к Каролине вам тоже не удастся, даже не думайте.
Он пытался что-то говорить, но Арлетта, глядя на оставшуюся от Жозины чернильницу с леопардом, уже трясла колокольчик. Мэтр Капотта все лепетал, когда явился дежурный теньент – мальчишка с обвязанной головой. Еще один грубый и, без сомнения, прожорливый вояка, не способный воспарить к высотам человеческой мысли!
– Сударыня, шадди сейчас будет.
– Подадите позже, – холодно распорядилась вдова и мать маршалов, – и в другую комнату. Мэтр Капотта с должным сопровождением отправится в Савиньяк, а пока останется здесь. В этом доме. Пусть он ни в чем не нуждается. Если ему понадобится бумага или книги, дайте, но отпускать его нельзя. Никуда и ни под каким предлогом.
– Сударыня, – мальчишка щелкнул каблуками. – Сударь, прошу вас.
Мэтр Капотта поднялся, поклонился и вышел. По тщательно выбритой щеке катилась слеза. Несчастненький… Арлетта вскочила и закружила по комнате, как угодивший в клетку пресловутый леопард. С мыслями было худо, с яростью – лучше не придумаешь. Графиня металась между окном и дверью, повторяя намертво засевшую в голове фразу.
«Дурно влияет на младших братьев…» Во дворе превращенного в казарму дома офицер говорит с двумя горожанами, солдаты разгружают повозку, рядом крутится собака и трое котов.
«Дурно влияет на младших братьев…» Обивку не перетягивали лет двадцать, на побуревших стенах открывшимися ранами алеют пятна – Робер снял портреты своих мертвецов.
«Дурно влияет на младших братьев…» Жозина думала, что брат повредился рассудком, Арно с ней соглашался, а Пьер-Луи с ума не сходил. Он медленно умирал среди убийц и ждал сына, а сын дрался с дриксенцами в надежде доказать всем и отцу, что он не мерзавец… Как же надо понять «грубого и ограниченного» мальчишку, чтобы не сомневаться – этот не помчится просить прощения за то, чего не делал. А если бы Жермон все же приехал? Если б его притащил к отцу кто-то из друзей Пьера-Луи, хотя все они были слишком «грубы», чтобы торчать в столице во время войны. Разве что наездами… Штанцлер выбрал время, когда Жермон остался один, они умеют выбирать время, эти…
Арлетта никогда не била посуду, не каталась по полу, колотя по нему кулаками, но сейчас была к этому позорно близка. И все-таки она удержалась. Вернулась за стол, провела пальцем по прохладной бронзовой спине. Когда-нибудь она напишет о леопардах, гиене и турухтане. Наверное…
«Дурно влияет на младших братьев…» Графиня Савиньяк собралась с силами и вновь нырнула в признание. Она перечитала его дважды и долго смотрела на красно-пегую стену, потом схватила перо и стремительно вывела первые строки. Арлетта, как и всегда, писала сразу, не отвлекаясь и не перебирая слова.
«Жермон, славный мой! Не знаю, обрадуют тебя эти вести или огорчат. Еще больше не знаю, что ты станешь испытывать к принесшему их человеку – отвращение или благодарность. Очень боюсь, что благодарность, но тут уж ничего не поделать. Ты, как и мои младшие, слишком не веришь в мерзость, хотя я сейчас особенно пристрастна, потому что оказалась даже легковернее своего мужа. Арно не распознал предателя и убийцу в Карле Борне, я – в его сестре, которая зашла дальше брата. Твоя мать тебя предала и убила твоего отца, скрывая свою измену. Это так же верно, как то, что твой отец тебя любил, тобой гордился и на тебя надеялся до последнего своего дня…»
И ни слова о королеве. Леворукий и все его кошки, ни слова о вдовствующей королеве-матери Катарине-Леони Оллар.
6
Внук Джима Меркера все-таки раздобыл вишневую наливку, так что ужин, несмотря на новости и поменявшиеся планы, прошел весело. Но за все надо платить, вот только – можно ли назвать это платой?
Болеутоляющее с вином мешать нельзя, об этом мэтр Бронсан говорил особо, а значит, сегодня будет ночь без сна. Ночь без снов – и это очень хорошо. Полгода ему снилась рушащаяся башня, но сегодня, он уверен, было бы как последние семь лет: Ренкваха. Родные края, ставшие кошмаром. Часы складывались в дни, а они все кружили по болоту, не узнавая давно знакомых мест. А когда им все же удалось вырваться… Будто вчера это было.
Разом постаревший дядя протягивает распечатанное письмо:
- Тебе. От Эгмонта. Прости, что вскрыл: тебя не было, а я надеялся, вдруг зацепка какая… Здесь кошки знают что творилось. Эгмонт и сразу Гвидо, Оливер, Морис со всеми сыновьями.
- Алан Робера нашел, - запоздало сообщил Эд. – Может, выживет.
- Ну, хоть что-то.
Буквы прыгали перед глазами, не желая складываться в слова.
- Про Кавендиша слышал?
Что Брэдфорд сбежал и из-за этого Эпинэ полезли в трясину? Эд аккуратно положил письмо на стол – позже прочтет, торопиться поздно.
- Слышал, но это ведь… Этого не может быть. Я таких храбрецов… - Эд запнулся.
- Все мы храбры до поры до времени, - сухо произнес дядя. – Линия – забава пресыщенных щенков, но в жизни тоже так бывает, и тогда это совсем другое дело. Есть ты, судьба и линия, с которой нельзя сойти. Я к чему веду: кто победит – от многого зависит, но не сойти с линии – зависит только от нас самих. Запомни, сынок, потом поймешь.
Питер Лоу остался храбрым до конца – иначе не было бы смысла допрашивать Эда. И новый барон, оставшийся последним из Ястребов, не понимая смысла вопросов, просто молчал. И благодарил Создателя, что Мирабеллы и девочек там не было.
Иногда это казалось ему расплатой за Ренкваху. А насмешница-судьба вновь свела с Уэйдом. Дидериха сто лет кряду ругают за пристрастие к невероятным поворотам, а такое и в жизни бывает, хоть «Пасынков Талига» перечитывай – для подготовки к дальнейшему. Если классик прав, теперь возможны два варианта: либо они с Уэйдом друг друга убьют, либо станут лучшими друзьями, а потом все равно друг друга убьют – но с разрывающим душу страданием. И все зрители будут плакать.
Когда в дверь комнаты постучали, Эд был совершенно уверен, что это Уэйд. Почти угадал: Аби. За ее спиной – хвала Создателю! – маячил Чард, охранник и дуэнья в одном лице.
- Что случилось, эрэа? – резко спросил Эд.
Аби беспомощно улыбнулась:
- У вас свет горел, и я подумала… Простите, эр Эдвард, я не подумала.
- Что-то случилось? – гораздо мягче повторил Эд. Говорить через порог – нехорошо, но пригласить сестру полковника в комнату невозможно. По-хорошему, любой разговор надо отложить до завтра, во время движения отряда несложно будет устроить разговор при свидетелях, но без слушателей. Надо бы, но на душе закатные кошки скребутся, а Аби одна из немногих, кому удавалось их прогнать.
Девушка покачала головой:
- Нет, ничего! Правильно монсеньор говорит, меньше Дидериха читать надо. – Ричард еще и такое говорит? – Мысли весь вечер тяжелые, будто случилось что-то. Вот и подумалось, что это из-за того, что я чего-то не знаю. А ничего не случилось?
- Насколько я знаю…
- Белла? – А вот и старший брат. Кто там что про Дидериха говорил? Но какой-то этот брат недостаточно злой для подобной сцены. Хотя: какая сцена? Коридор, Чард.
- Доброй ночи, господин полковник.
- Не спится, господин барон? – почти дружелюбно. Тоже что-то гадкое весь вечер вспоминал? – Спасибо за службу, Чард. Идите отдыхать.
А может, просто не хочет ругаться с сестрой при подчиненном.
- Слушаюсь полковника.
Чард исчез. Ну как исчез: утопал.
- Господин барон, вы не против, если мы с сестрой к вам зайдем?
Аби удивленно воззрилась на брата, а потом насупилась не хуже Повелителя Скал. Боится, что ее сейчас вдвоем воспитывать начнут? Стоило бы, но Лоу друзей в беде не бросают.
- Прошу.
UPD 27.08.15 читать дальше
7
Комната так мала, что единственная свеча хорошо ее освещает, всей мебели – узкая кровать, сундук с горбатой крышкой да стул с приделанной к спинке ястребиной дугой. Разбуженная неурочной людской суетой Дорита шумно взмахнула крыльями, огляделась, ругнулась, переступила лапами и снова затихла.
Пока Уэйд осматривался, Аби без тени сомнения выбрала стул. Ее уверенность, что ястреб не причинит вреда, иногда Эда пугала: сам он, по меткому выражению Ходжа, часто «водил дружбу» с дикими птицами, прилетавшими и улетавшими по собственному желанию, но всегда помнил о клюве и когтях. Уэйд, вздохнув, пристроился на сундуке; Эд сел на кровати.
Разговор выученик Люра начал неожиданно издали:
- Давно спросить хочу, да всё к слову не приходится. Откуда у вас эта птица?
- Прилетела, - пожал плечами Эд. – Дорита – птица вольная: хочет – остается, расхочет – улетит.
- Так уже было?
- С другими птицами? Да.
- Вы верите, что вы родня?
- Дориту кузиной точно не считаю, - принужденно рассмеялся Эд.
- И давно она у вас?
- Вы задали уже столько вопросов, что, позвольте, и я спрошу. Зачем вам это?
- Старую Барсину не могу из головы выкинуть, - развел руками Уэйд. - Кто нас тогда от Эчеверрии спас: конь или ястреб, ястреб или конь?
Так про Дориту – не странное вступление, а самая что ни на есть суть разговора?
- Создатель помог воинству, спешащему на помощь Святому городу, - выдал Эд давно придуманное объяснение.
- Я обязательно приму ваши слова на вооружение, но кто был проводником силы?
Неудобный вопрос, но в Агарисе еще и не такое спросят. «Воля Его превыше людского разумения» – любят отвечать церковники и очень не любят, когда так отвечают им.
- Вы ведь слышали про герцога Эпинэ и Осеннюю охоту? У него конь самый обыкновенный.
- То есть, о коне герцога Окделла вы такого сказать не можете?
Эд вспомнил госпожу Тишь. Четыре косы, обветренное лицо, привычные к труду руки – обычная крестьянка. Может, и не добрая эсператистка, но всяко не закатная тварь.
- Полумориски встречаются гораздо чаще чистокровных надорцев. Собственно, раньше я думал, что таких, как Север, вообще не осталось, но в лесах Надора многое может потеряться и многое может найтись. К слову, ваш буланый очень на Севера похож.
- Скелет короткохвостый, - буркнул «счастливый» владелец.
- Шестилетка. Дайте ему пару лет, надорцы поздно взрослеют. А грива с хвостом для коня не главное.
Уэйд скептически хмыкнул, но если бы всерьез был недоволен Стрижом, уже сменял бы.
- Допустим, лошадь ничем, кроме породы, не выделяется. А ястреб?
- Дорита самая обычная птица, - вмешалась в разговор Аби. – Рядом с «Озерной девой» дворцовый парк, а в парке для развлечения дам держат голубей. А где дичь, там и охотник – так господин Жуанвиль сказал.
- Так Дорита – птица Жуанвиля? – уточнил Уэйд, впервые на памяти Эда не скривившись при упоминании трактирного прошлого сестры. Доверяет контрабандисту больше, чем старой знати?
- До моего появления он ее не видел, - ответил Эд. – Дорита прилетела ко мне, и я абсолютно уверен, что ничего мистического в ней нет. Как я уже говорил, это далеко не первая моя… спутница. Некоторые из ее предшественниц сопровождали меня в Агарис, где вызвали подобный вашему интерес у ордена Чистоты. Так что о том, что это самые обычные дикие птицы, у меня есть самое авторитетное заключение, какое вообще может быть. – Похожий на крысу «агнец» едва не поплатился глазом за вырванное у надменной красавицы Султаны перо, но вердикт вынес однозначный: тварь, сотворенная Ожидаемым, и не более того.
- Не скрою, что рад это слышать.
- Вас просили спросить о Дорите?
- Да.
Приятно все-таки иметь дело с человеком, который не лжет без необходимости: когда концы с концами не сойдутся, это будет что-то значить. Эда учили считать, что успешные лжецы почти не лгут, а самые успешные не лгут никогда, но Каролина Борн в борьбе за поэтичность бытия окружила себя таким частоколом нелепых выдумок и явных недомолвок, что многоопытные заговорщики не разглядели за ним убийцу.
- И все же мне хотелось бы узнать историю вашего знакомства с этой эрэа, - Уэйд указал то ли на сестру, то ли на Дориту, и устроился поудобнее, будто на спинку кресла откинувшись на дощатую стену.
- Если вы ждете повествования в духе жития святой Элисон, то напрасно. Лоу и ястребы – это как Эпинэ и лошади: хорошо, но по-человечески хорошо, без мистики.
- Поверьте, я такому только рад. Так вы расскажите?
Да он просто уходить не хочет! Не хочет идти в свою комнату, где будет до утра один? У него есть сестра, но его закатных кошек Аби, похоже, не пугает.
Можно сказать «в другой раз», сослаться на усталость – и тоже остаться одному. А можно рассказать.
- Вы напрасно отпустили Чарда – он мог бы приготовить шадди.
- У меня в комнате есть бутылка «Дурной слезы». Думаю, для вечера воспоминаний больше подойдет вино.
Что будет наутро с головой после обманчиво-легкой «Слезы» поверх крепкой домашней наливки, даже думать не хотелось, но у Уэйда и впрямь дурной вечер, если запивать его надо лучшим из кэналлийских вин.
А с Вороном они, помнится, пили «Черную кровь» – на брудершафт под перепуганными взглядами близнецов Савиньяков. «Черная кровь» поверх дрянного трактирного гидора поверх письма Эгмонта поверх Ренквахи… Что же он тогда спьяну Алве наговорил, что тот сперва сам его на дуэль вызвал, а потом еще и не убил?
- Я сейчас мигом принесу, - подчеркнуто оживленно объявила Аби, возвращая Эда в настоящее. – А кружки я внизу на полке видела.
- А вам, эрэа, спать давно пора, - назидательно изрек старший брат.
- Ну Колинет! – Аби молитвенно сложила руки, выражением лица став похожей на умильных ангелочков с олларианских икон. – Ты же сам отпустил Чарда, ты не можешь оставить меня одну, без охраны, в чужом доме! – продолжила она, мигом превратившись в настырную девчонку, полгода донимавшую Эда рассказами о том, как мечтает увидеть королевский дворец.
- Арабелла! – укоризненно протянул старший брат.
- А вдруг эр Эдвард какие-нибудь подробности забыл? А у меня память очень хорошая! Хочешь, «Пасынков Талига» с любого места?
- Спасибо, не хочу. И ты пить не будешь.
- Как скажешь. – Сама покорность!
Вьет из братца веревки и совершенно того не стесняется. Маленькая Айри была в точности такой же, и на нее точно так же невозможно было сердиться.
Айрис выросла и пошла против брата, и этого уже не исправить. Только и остается надеяться, что хотя бы с Мирабеллой успела помириться.
- Это вы ее разбаловали, - обвинил Эда Уэйд, едва ли подозревающий, как ему на самом деле повезло.
- Обычно я такого не говорю, но в данном случае сделаю исключение: вы первый начали. Возможно, вам стоит составить сестре компанию? Шутки шутками, но мы действительно в чужом доме.
- Вы правы. С вашего позволения, я возьму вашу свечу: ту, что была в коридоре, унес Чард.
- Тогда, может, я здесь посижу? – предложила Аби. – Нелепо вдвоем за одной бутылкой ходить.
- Приличия, эрэа, - строго напомнил Эд. Пусть привыкает, в Агарисе правила куда строже, чем в Талиге.
Аби душераздирающе вздохнула, но спорить не стала. Брат церемонно подставил сестре локоть и Уэйды изящно – насколько позволил узкий дверной проем – вышли вон.
Без свечи комната потонула в темноте, было видно лишь розово-желтый квадрат окна и его серый отпечаток на полу. Эд внимательно вслушивался в доносящиеся из коридора звуки. Вот шаги отдаляются, вот почти совсем не слышны – комната Уэйда за поворотом коридора, первая возле лестницы. Скрипучий звук двери и тишина. Снова дверь. А это сухое поскрипывание – лестница. И опять тишина.
Глаза постепенно привыкают к скудному свету догорающего заката, видно уже и приоткрытую дверь, и спящую птицу. В доме тихо-тихо. Все остальные спокойно спят, и только их троих мучает бессердечная тварь память?
«Волны помнят, а Скалы знают» говорили встарь. «Скалы знают» четыреста лет было девизом Лоу. Судя по Валентину Придду, Волны помнят до сих пор. Эгмонт что-то знал, но не успел рассказать сыну.
Тишина оглушает. Хоть Дориту буди, и не жалко, если вцепится в руку – зато шуму будет на весь дом.
Скрип лестницы, хвала Создателю. И вот уже идут обратно, о чем-то переговариваясь, и льется в дверной проем живой свет свечи. Останавливаются, не доходя до комнаты Эда. Решили Ричарда четвертым позвать? Старый надорский обычай – пережидать черные ночи вместе. Скрип двери. Вскрик, грохот.
Ричард?!
Эд не помнил, как выскочил в коридор, и едва не столкнулся с вылетевшим из комнаты герцога Уэйдом.
- Окделл ранен. Белла просит, чтобы вы ваши лекарства принесли. Я за врачом.
Леворукий и все его кошки!
После яркого света свечи в комнате казалось темно, как в погребе; тинктуры пришлось искать на ощупь. Руки дрожали, мысли летели вскачь. Эд постарался успокоиться: ранен – не убит. Ранен – не убит!
Но как?! Он же не спал, он бы услышал!
Новый грохот и памятные по «Озерной деве» ругательства. Аби испугана – значит, ему тем более нужно быть спокойным.
Ранен – не убит.
Дверь в комнату Ричарда была распахнута, сам он лежал на кровати без сознания, лицо белее наволочки. Дыхание частое, но хотя бы без сбоев. Аби выхватила из рук футляр с лекарствами, начала перебирать склянки. В комнате запахло чем-то горьким. Или запах был с самого начала?
- Где рана? – с деланным спокойствием спросил Эд.
- Запястье, - нервно ответила Аби. – Старая рана, в день отъезда из Олларии, помните?
Та царапина?
- От нее и прошлый раз было много крови, - отметил Эд. Вот только прошлый раз Ричард сознание не терял. Эд поднял безвольную руку: совсем ледяная. Для такой ерундовой раны крови слишком много, но вообще нечего страшного, от подобного не умирают. – Где он тогда поранился?
- Монсеньор говорил, что, наверное, зацепился за что-то, когда мы из дворца уходили. Мы бежали почти.
Дворец за последние месяцы два раза впопыхах перелицовывали – под Раканов и обратно, – после такого вполне мог где не надо гвоздь торчать или просто зазубрина остаться.
Эд опять вгляделся в рану. Ни припухлости, ни красноты, чистый порез в виде кривой загогулины. На яд не похоже. Но почему опять открылась, хотя должна была давно зажить? И почему у мальчишки вид, будто из него две пинты крови выпустили?
- Эр Эдвард, к свету поверните.
Аби прижала к ранке клок смоченной лекарством корпии, примотала носовым платком.
- Больше ран нет, это я первым делом посмотрела. Шнуровку на вороте распустила, но монсеньор и сразу не задыхался, и крови не столько потерял, чтобы… Колин его когда с пола на кровать перекладывал, он будто кукла тряпичная, даже не застонал. Что делать?!
- Давай дождемся врача. Вы его на полу нашли? – Пусть рассказывает, и ей спокойнее будет, и ему.
- Да. У монсеньора свет в комнате горел, и я предложила его тоже позвать, а когда монсеньор Колину не отозвался, мне вдруг страшно стало и я дверь толкнула. А здесь же засовов нет нигде. Он у окна лежал. – Эд против воли повернулся к окну. Закрыто, и открыть такую раму невозможно. Место, где упал Ричард, отмечало пятно крови. Рядом валялся кверху ножками стул – вот чем они тут грохотали. Сперва, должно быть, его Уэйд сшиб, а потом Аби об уже опрокинутый запнулась. – Я же чувствовала, что что-то случится, – жалобно добавила девушка, – и Дориты нет.
- Спит Дорита, ястребы по ночам не летают.
- Вот и монсеньор так сказал, что раз во сне Дорита ночью прилетела, то это просто сон, который не стоит помнить. А я забыть не могу. Он не умрет?
Эд сжал Аби за плечо, чуть тряхнул.
- Все будет хорошо. Что за сон? Расскажи, чтоб не сбылся.
- Он уже сбывается. Чувствуете: лилиями пахнет? Я это еще под дверью почувствовала, потому и испугалась. Мне и монсеньору сон недавно приснился одинаковый. Она сказала, что для монсеньора смерть пахнет лилиями.
Так вот что это за запах: водяные лилии!
- Кто она? – спросил Эд, больше всего боясь услышать в ответ «королева».
- Зверь с шестью лапами, с длинными волосами. Она песню пела красивую. И сама была красивая очень. Я чувствую, что она предупредить хотела. Может, она и о том, как монсеньора спасти, рассказала, только я не поняла или забыла. А она сказала, что это подарок.
- Что за подарок? – спросил Эд, не в силах прервать бредовый разговор, от которого у него мороз шел по коже. Дик дышал, это главное сейчас.
Где Уэйда с врачом кошки носят? Да и какой в этой глуши врач? Пожилой сержант, пользовавший полковых лошадей, или деревенская повитуха?
- Она сказала, что монсеньору подарок – предупреждение про лилии, а мне… Это песня, наверное. «Когда настанет горький час, танцуй с весной, пой для лета, а зиму пои кровью». Вы слышали такую песню?
- Нет. – Дышать становилось тяжело. Здесь что, флакон духов разлили? А запах – будто от живых цветов, вода и горечь. Распахнуть бы окно, но эту раму нельзя открыть, а выбить – ему сил не хватит. – У Иссерциала были похожие строки: «Лето танцует, Весна поет». Там по пьесе какой-то обряд абвениатский.
- А про зиму и кровь?
- Не помню. Иссерциалом нас в Лаик не слишком донимали. – Ментор полагал, что великий гальтарец достоин лучшей участи, нежели быть пугалом унаров.
«Зиму пои кровью». Зима – это Скалы. Эгмонт как-то рассказывал, что его предков обвиняли в жертвоприношениях. Когда Церковь воевала с эориями, в чем только их не обвиняли, но кровавые жертвы, если верить Эгмонту, приписывали только потомкам Лита.
Если сын Эгмонта сейчас умрет, лучше в Закате гореть, лишь бы с эром не встречаться.
На столе горели четыре свечи – значит, и у Ричарда вечер был скверный, раз даже четверной заговор вспомнил. Рядом стояла бутылка кэналлийского – Уэйд поставил ее надежно, в самый центр стола, чтобы не столкнули невзначай. Действительно «Дурная слеза». И год, судя по знаку на пробке, очень хороший.
«Слезы», «Кровь» – ну и фантазия у южан. То ли дело в Надоре…
В Надоре – в сказках кормилицы – героя, родившегося хилым, обязательно поили кровью вепрей, медведей или волков, и он вырастал могучим силачом. Ментор в Лаик считал, что в деревенских сказках уцелело то, что вымарали из летописей по приказу Эрнани Святого. Работами мэтра интересовался Капуль-Гизайль, но любитель морискилл иногда очень странными вещами интересовался.
«Пои Зиму кровью». Но где взять посреди ночи медведя или волка? Здесь только ястреб, но не Дориту же…
Вепрь и Ястреб.
Эд действовал быстро, чтобы не передумать. Было страшно, как никогда в жизни, но врач всё не идет, а время уходит. Кинжал Ричарда, как и положено в чужом доме, лежал под подушкой. Боли от пореза Эд не почувствовал. Кровь при свете свечей показалась черной.
Эд глубоко вздохнул и прижал порез к губам Повелителя Скал. Тяжело бухало сердце, отсчитывая время. Ничего. Эд отнял руку, сам не понимая, что испытывает: разочарование или облегчение.
Опустошенность – вот верное слово.
А потом Дик открыл глаза.
- Слава Создателю! – это Аби.
Ричард приподнялся, опираясь на раненую руку – там ведь царапина совсем, даже и не болит, наверное. Аби кинулась помогать, но он ее с легкостью отстранил – что здоровому… кабанчику юная девушка. А он здоров. Вот и румянец на щеки вернулся, только взгляд еще плывет.
Повелитель Скал облизнул окровавленные губы, и сердце Эда оборвалось. Но это все может быть простым совпадением!
- Никому не говорите, - попросил он.
- Никому, - истово подтвердила Аби.
- Что случилось? – хрипло спросил герцог.
- Вам дурно стало, - ответил Эд. – Сейчас врача спровадим и будем кэналлийское пить.
Ричард кивнул.
- У вас кровь, эр Эдвард.
- Порезался, когда шнуровку разрезал. – Эд подцепил все еще зажатым в правой руке кинжалом ворот герцогской рубахи и резанул чуть не до пояса. Ричард даже не вздрогнул – доверяет. Ткань распахнулась, и Эд подавился воздухом.
- Его бы снять лучше, - озабоченно посоветовала Аби.
Ричард уставился себе на грудь.
- Святой Алан!
Эд не раз видел у Эгмонта знак главы Великого Дома и сразу его узнал, хотя сейчас старинный серебряный медальон больше походил на обмылок, будто засохшей пеной покрытый крошащимся белым налетом. Что способно так разъесть серебро? И это «что-то» не тронуло цепочку, а ведь она тоже старая, ей круга два, не меньше.
А по Надору ходят слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома…
Полуденное бдение. Ощущение бездны под ногами.
Но ведь тогда обошлось!
Снизу послышался топот. Эд положил кинжал на стол, снял с герцога рассыпающийся медальон и сунул за пазуху.
- Никому не говорите, - тихо приказал он. – Слышите, оба? Никому не говорите, ни единой живой душе.
Со стихией сражаться нельзя, со всем остальным можно. Сны и пророчества – не обвал, не сель и не землетрясение. С ними сражаться можно. Просто надо узнать, как.
Для обзоров
@темы: ОЭ
четверг, 09 января 2014
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Эд осторожно вытянулся на нагревшейся за день земле. Стало хорошо – будто ничего больше в жизни не надо, только лежать, не двигаясь, на том, что не трясется. Осуществившийся предел земных мечтаний.
Вокруг с унылым шумом ставился лагерь. Темнеет на юге быстро, но сил на спешку у солдат не осталось. Два последних дня выдались тяжелыми: совсем уж Уэйд не гнал, но явно хотел побыстрее миновать Гальтару, будто боялся, что Повелитель Скал передумает и попросит свернуть к городу.
Эд о решении Ричарда, пожалуй, жалел. Увидеть знаменитые руины хотелось, а в россказни о «дурных местах» он не верил. Брошенных городов и замков в Ренквахе хватало, до Хотблада от Серого Лоу зимой можно за день добраться. Единственной тайной полузатопленных развалин некогда богатейшего города Талигойи был лагерь «перепелятников». А что до страшных сказок о бродящих там выходцах и оборотнях, так парочку особенно забористых сочинил Мишель Эпинэ, страдая похмельем от непривычного для южан гидора. Мишель сочинил просто так, от легкости характера, а Алан решил, что не пропадать же добру зря.
Эд никогда бы не произнес подобного вслух, но хваткой и хозяйственностью лесной зять Эгмонта напоминал ему даже не гальтарских Рубуров, а нынешних Манриков. Вот и сейчас: пока сам он четыре недели предсмертную речь сочинял, Алан собирал армию, чтобы идти на выручку.
Два первых (и, видимо, последних) в Талиге егерских полка не были набраны Эгмонтом из нищего отребья перед самым мятежом, как убедил короля Ноймаринен, и не утонули во время панического бегства через Ренкваху, как доложил потом новоиспеченный Первый маршал на Высоком Совете. Лучших надорских лучников отбирали и готовили больше четырех лет, с того самого момента, как Гвидо Килеан предложил сыграть на пристрастии кэналлийца к родовому девизу. Алва должен был сам влезть в ловушку – и он в нее влез, в точности, как они ожидали, и не его заслуга, что враги вырыли против ворона волчью яму.
После… Ренквахи егеря разошлись, с обещанием немедленно откликнуться на призыв. За прошедшие семь лет дядя Питер всего пару раз созывал большие отряды. На своей земле от вездесущих братьев Лесного брата оказалось больше проку, чем от неповоротливой армии. Но для похода на Олларию требовалась именно армия, и Алан ее собрал. И это радовало, хотя Эд понимал, что немалая заслуга в том принадлежала природным бедствиям и двойным налогам.
Эд вспомнил доклад Ходжа, щедро сдобренный слухами и сплетнями. По правде, младший отпрыск Алана трещал, как сорока, но Эд его не останавливал: после долгих недель неизвестности даже самые пустячные новости были интересны.
- А с севером связи толком до сих пор нет, – беззаботно рассказывал теньент Второго полка, – Надоры так отплясывают, что народ в одних подштанниках из домов бежит. Ноймары на Лукке беженцев к себе заворачивают, мы – в Южный Надор и дальше до Варасты. Там спокойнее и вербовщиков нет, а то эти ызарги последний стыд потеряли. Эпинэ, понятно, ближе, но туда без крайней нужды решили не соваться. Отец беженцам помогать беглецов из манриковской резервной пристроил. А будто они гнусь и шваль, так это «алые» зазря врут. Обычные деревенские мужики, из Южного как раз Надора в основном. Их пару последних лет уж совсем прижали. Да вы сами знаете.
Эд знал. Обложив провинцию двойным налогом, Сильвестр просчитался. Это южане видели разницу между бунтовавшими и лояльными графствами, в Надоре разница была с чужеземными Бергмарк и Каданой.
- Так что Первый полк пока лишь на четверть собрался, да и Второй наполовину только, а из новобранцев отец решил третий, просто пехотный делать. Но вы не подумайте, за числом он не гонится и кого попало не берет. У нас же свои про своих все знают.
- А про Савиньяка новости есть?
- Есть! С Хайнрихом в догонялки играет. Причем не у нас, а в Гаунау, за что наши северяне его особенно любят. Но они его вообще нынче любят. Это про Джеймса народ в Каданэр по сию пору в раздумьях, чем встречать, если вдруг, цветами или вилами, а с Хайнрихом да Фридрихом никаких сомнений. А в Горике и подавно против варитов кому угодно, хоть Чужому подсобят. Губернатор, кстати, очень о нем, о Савиньяке, печалится.
Старик Ферфакс не рад вновь стать хозяином в собственном доме? Чудны дела Создателя!
- Армия нужна? – предположил Эд, поскольку Ходж так и молчал с хитрым видом.
- Совет, – загадочно ответил тот. – Из Олларии приказ пришел, что поелику эсператизм с олларианством примирились, то эсператистам в олларианских храмах теперь молиться никак нельзя, а кто так делает, тот короля и Всеблагого оскорбляет. И надо теперь губернатору то ли глаза на эти оскорбления закрыть, а страшно, по тому-то, как с Манриком обошлись, то ли храмы все на замок запереть во избежание. Он тут поинтересовался, как бы невзначай, кто у нас из клира женат, так один Ксаверий оказался.
- У олларианцев брак не обязанность, - возразил Эд, – Сильвестр тоже женат не был. Нестор больше книгами, чем людьми интересуется, на что ему жена?
- Зато Валерий за юбками бегает, будто… генерал кавалерии.
- Значит, тем более в жене не нуждается.
- А по-моему, это звоночек, - упрямо сказал Ходж.
Эд пожал плечами. В тайный эсператизм олларианских прелатов он не верил. Но теперь эсператисты с олларианцами если не передерутся, то обязательно подружатся – против авторов указа.
- А часть олларианских храмов эсператистам передать губернатор не пробовал?
- А на то согласие регента и кардинала Левия нужны, а Ноймаринен слышать про Левия не желает, потому что тот как есть павлиний прихвостень. А главное, пропуска за Кольцо не дает, а без пропуска ни до Левия, ни до королевы, которая тоже вроде как регент, не добраться. Так что очень губернатору Савиньяка не хватает, уж тот бы обязательно что-нибудь придумал. Ой, я ведь о Савиньяке главного не сказал! Говорят, будто он маршальский мундир в Гаунау на родовые цвета сменил.
- Еще один мориск-убийца? – усмехнулся Эд, вспомнив знаменитую выходку прославленного Рене.
Ходж замотал головой:
- Если бы! Леворукого изображает. Как он это делает, ума не приложу. Не похож же ни капельки!
Кто-кто, а старший Олень к необдуманным поступкам не склонен. Если верить гайифским летописцам, Карл Второй победу своей армии под флагом времен Раканов не оценил. Талигойские историки обходили сей щекотливый момент молчанием, но Первым маршалом Рене так и не стал. Карл Четвертый, конечно, ребенок, но за его спиной – Ноймаринен.
- Может, слухи врут? – предложил Эд.
- Может, - вздохнул Ходж. – Слухи – они вообще такое дело. Тут какая-то зараза слух подпустила, будто на Летний Излом Дом Скал развалится и рухнет, и останется эр Ричард один-одинешенек, как последний зуб во рту столетнего дедка. Ну вот чего вы ржете, эр Эдвард, когда я вам пророчество слово в слово повторяю! А еще было сказано, что кто не верит, пусть по потрохам черного петуха погадает и сам лично во всем убедится. Черные петухи после этого стоить стали по два талла за недощипанную тушку.
- Недощипанную?
- Ну, на которой перья остались. Которые совсем неощипанные, те в первые дни задешево расхватали – чисто черных петухов у нас в Надоре мало, как оказалось. Вот в Багряных землях, говорят…
- Вы там что, все ринулись гадать по потрохам? – перебил Эд.
- Все не успели. Епископ заявил, что все всё делают неправильно. Так прям на проповеди и сказал, что всё не так! Надобно петуха любой расцветки сперва двадцать дней кормить ячменем, вымоченном в двадцатилетнем гидоре. И какая птица за двадцать дней от такого корма не сдохнет, та так жить хочет, что резать ее будет свинством богопротивным. А какая сдохнет – по той гадать нельзя. А кто взаправду за эра Ричарда душой болеет, тот молиться за него должен, а не петухов жрать. Их после гадания варили и ели – не хоронить же, - пояснил Ходж. – Особенно, если по два талла покупали.
Да уж, если Левий думает, что Талиг ему в руки сам упадет, он еще с олларианцами плохо знаком. Это Джозеф из Святой Октавии предоставил прихожанам самим решать, что им ближе, а Ксаверий за паству повоюет, как и варастийский Бонифаций. А для деревенских священников земляки-еретики запросто могут оказаться ближе агарисского единоверца. Тем более, что «истинного» эсператизма в надорских лесах и при Раканах не было, и при Олларах, разумеется, не завелось.
- Постой, так вы из-за этих слухов решили Кольцо прорывать? Чтоб монсеньор последним зубом не остался?
Ходж гордо выпрямился:
- Кто в Создателя верует, по потрохам не гадает. Отец гороскоп известному астрологу заказал. Я лично в Горик ездил!
- Ближе не нашлось?
- Отец еще узнать хотел, что тамошние умники о вороновых заставах думают. У них же библиотека лучше, чем в Олларии, если их послушать! А они как сказанули про мор Борраска, у нас и души в пятки.
- Чумные заставы?! – ошарашено произнес Эд. Быть не может!
- Вот-вот! Мы, дураки, гадали, что за птица плавает, как утка, и крякает, как утка, а это ж утка поди и есть!
В медицине Алва разбирался. Мог ли он первым заметить в городе признаки болезни и уехать, никого не предупредив? Может, и мог, но за Кольцом были те, кого бы он предупредил обязательно.
- Из Олларии Алва поехал в Савиньяк, и сразу после этого в Олларию собралась графиня Савиньяк. Что бы это ни было, что Алва запер, для людей оно безопасно, - твердо сказал Эд.
И все равно странно, что никто в оцепленной столице ни разу не подумал о чуме или какой другой заразной болезни. А Эд был уверен, что люди о таком не думали, иначе желающих вырваться из Кольца были бы толпы. Какая-то мысль крутилась в голове, но ухватить ее никак не получалось.
- И вы решили спасать, кого получится, - вернулся он к более важному вопросу.
- Своих, - педантично уточнил Ходж. – Эра Ричарда, вас, Рокслеев, Карлионов… Столичных тоже жалко, но заразу разносить не хотелось. Но если вы говорите, что заразы никакой нет, то я уже ничего не понимаю!
- А с гороскопом что вышло?
- А по гороскопу эр Ричард еще семь лет назад должен был умереть, - развел руками Ходж. – Я как этому мошеннику о том сказал, он сразу задаток вернул. Но от слов своих все равно не отказался. Так что спасать мы вас от чумы хотели.
- И прорывать блокаду решили возле Старой Барсины.
Ходж душераздирающе вздохнул:
- Возле новой. Не подумали, осознали, на будущее запомнили.
А самое смешное, что ведь могло и получиться – пока Эчеверрия за «надорской гвардией» гонялся.
- И когда подумали, что не подумали?
- А из-за вас как раз. Мы вас издалека видели, а потом с разъездом, который вас искал, пересеклись. Отец меня за вами послать решил, а Роб и говорит: неудачное место эр Эдвард выбрал, у кэналлийцев основной лагерь близко. А как он это сказал, так до всех сразу и дошло, что наше-то место еще хуже. А с другой стороны, у вас же получилось! А дальше вообще просто: четыреста от четырех никогда не ускачут. Мы вас на переправе через Данар догнали.
- Но не показались.
- Так рожи уж больно знакомые, особенно полковничья! – Не то слово. Эду до сих пор не верилось, о ком он полгода оды от Аби слушал. – Мы и решили узнать сперва, что да как, и освободить, если надо, а оно вона как.
Эд кивнул. Но, положа руку на сердце, в сравнении с половиной Людей Чести Николас Уэйд выглядел если не честным, то разборчивым.
- Они ж надорцы все-таки, - в унисон его мыслям добавил Ходж. – Поладим.
В конце концов, взаимная выгода – лучшая основа союза.
Ходж уехал еще вчера, увозя письмо. Эд просил Алана оставить север на старших сыновей, а самому приезжать в Агарис и приводить «братьев». Взаимная выгода взаимной выгодой, но зависеть от союзника, который не зависит от тебя – не к добру, сорок тысяч раз проверено, а последним Окделлом рисковать нельзя. Одно утешает: Уэйда их зависимость от него не радует. А прошлый раз и в самом деле… дело прошлое.
От невеселых мыслей Эда отвлек Ричард, явно собиравшийся с духом для серьезного разговора. Эд бы предпочел отложить серьезные разговоры до Агариса, а еще лучше – до приезда туда Алана. Родство у них с герцогом не кровное, после смерти Эгмонта не виделись годами, а окружение вокруг не в меру ушлое: запросто можно пойти по стопам Эпинэ, которого Ричард к концу пребывания в Олларии ни в грош не ставил. Испытывать оставшееся с детства доверие разговором на больные темы не хотелось, но если Эд хочет видеть герцога Окделла настоящим герцогом, придется терпеть.
Оный герцог с решительным сопением уселся рядом. Эд, тщательно скрывая тоску, повернул голову.
- Эр Эдвард, вы меня осуждаете? – внезапно выпалил юнец. Пришлось садиться.
- За что я, по-вашему, могу вас осуждать?
- Что я пошел на службу к убийце отца.
Эд мысленно перевел дух. Из множества неприятных тем эта была, пожалуй, самой безопасной.
- У вас не было выбора, - уверенно сказал он.
- Был, только я тогда о нем не подумал. Вы ведь отказали Рудольфу Ноймаринену.
- В тот момент я уже был оруженосцем вашего отца – во всем, кроме клятвы.
- И вы отказались на площади Фабиана от клятвы.
- Чтобы принести клятву оруженосца, нужны рыцарь и оруженосец, а не площадь, - беззлобно заметил Эд. – Меня ждал мой эр. А вас?
- Надор? – предположил молодой герцог.
- Замок Надор, - уточнил Эд.
- Я не хотел туда возвращаться. С позором, никому не нужный. Я убеждал себя, что буду служить не человеку, а стране, но клялся я человеку. – Ричард помялся, вздохнул: – Представляю, как к этому отнеслись в Надоре.
- Хорошо отнеслись. Хозяин уходящего Круга с хозяином будущего помирились перед Изломом. В деревнях праздновали даже.
- Правда? – просветлел мальчишка. – Только ведь все равно плохо вышло. Клятва врагу – все равно клятва, – будто повторяя за кем-то, добавил он.
- Смотря какая, - усмехнулся Эд, вспомнив нелепый разговор с Уэйдом. – Только не говорите, что Ворон заставил вас поклясться слепой подковой.
Ричард даже вперед подался от любопытства – всегда любил истории.
- Эр… Алва говорил, что при Эрнани Святом за знак слепой подковы отрубали руку.
- Так и было, - кивнул Эд. – Да и сейчас: допускаю, что Алва мог бравировать этим жестом в Олларии, но повторять его за Кольцом Эрнани было бы слишком опрометчиво даже для него.
- А почему?
Эд пожал плечами:
- Говорят, на пегой лошади с одной подковой без гвоздей ездит Королева Излома, и знаком слепой подковы человек отдает свою руку ей в услужение. А тот, кто слепой подковой клянется, попадет после смерти в ее свиту. А нарушивший такую клятву становится ее рабом немедленно.
- Нэн никогда о таком не рассказывала.
- Вы были тогда ребенком, а при детях о Королеве Излома не говорят – из страха накликать. Жаль, Ходж уже уехал – он все эти ужасы назубок знает. С точки зрения олларианства, ничего подобного, разумеется, не существует.
- В эсператизме тоже, - добавил Ричард.
Эд кивнул. Магнус Луциан часто сокрушался о властвующих на севере суевериях – каждый раз, когда о них расспрашивал.
- Как видите, клятва оруженосца, нарушение которой опасно лишь для чести нарушителя, совсем не то, что клятва слепой подковой.
- То есть клятва Людей Чести меньше, чем клятва висельников?! – возмущенно воскликнул Ричард. И сам же себе возразил: - Нет, висельники честны из страха перед чудовищем, а Люди Чести, если они Люди Чести…
- А Люди Чести они не всегда, - поддел Эд, когда молодой герцог запнулся.
- Нет. Просто не все Люди Чести настоящие Люди Чести.
- А еще бывают обстоятельства, когда думать только о своей чести как раз и будет бесчестьем.
- Да, - кивнул Ричард. – Но тот, кто пожертвовал Честью ради большего, все равно будет выглядеть подлецом, а подлец всегда сможет сослаться на вынудившие его обстоятельства. Понимаю теперь, почему Алва смеялся над честью, которой клянутся Люди Чести!
- Одному человеку провинцию не перешутить. Возможно, надорцы не так быстры на язык, зато начали на три круга раньше. Но я уже об этом говорил.
- Должно быть, матушка не хотела, чтобы я знал… подобные шутки.
- Разумеется. Всему свое время.
- Но почему у нас в Надоре над этим шутят? Честь – это серьезно!
- Смотря с чем сравнивать. До того, как стать Людьми Чести, эории клялись кровью. И если эорий нарушал кровную клятву, на его род обрушивался гнев Зверя Раканов. Как же там было… «Родство с преступником – преступление, и послушание преступнику – преступление».
- А если… обстоятельства? – спросил Ричард.
- Если клятва не могла быть исполнена, клявшийся должен был убить себя.
- Такую клятву наверняка боялись нарушать! – Восторг мальчишки погас. – И все равно кровная клятва – не то, что клятва слепой подковой, - упрямо сказал он. – Просто надо честно следовать клятве, и все.
- Обстоятельства, - напомнил Эд. – Думаю, такую клятву боялись давать. Но иногда обстоятельства были сильнее. После взятия Кабитэлы Роберт Рокслей поклялся Франциску кровью, что не поднимет против него оружия, и Марагонец немедленно отпустил графа со всей семьей в родовые владения.
- Франциск знал о кровных клятвах, - подтвердил Ричард. – Клятва Первого маршала Талига почти в точности повторяет клятву Первого маршала Талигойи из поучений королевы Бланш. И тоже кровью. Но про гнев Зверя мы не знали. – Он улыбнулся почти мечтательно – будто вспомнил что-то хорошее.
- Ричард, герцог Окделл! – Тот чуть не подскочил от неожиданности. – Кому вы клялись кровью?
- Альдо Ракану, - как само собой разумеющееся сообщил Повелитель Скал.
- В чем? В чем вы ему клялись? – настойчиво спросил Эд. – Какими словами?
- Да просто… Что моя кровь и моя жизнь принадлежат Раканам.
Ничего себе «просто»! Одно утешает: смерть рвет даже кровные клятвы, а при жизни Альдо Ракана и обер-прокурор Колиньяр не сумел бы обвинить Повелителя Скал в предательстве анакса.
К слову о предателях.
- А Робер Эпинэ тоже клялся Ракану кровью?
- Да. Он приносил присягу Первого маршала.
И продал сюзерена Лионелю Савиньяку. Для новичка в деле заговоров Эпинэ неплохо замел следы, но в Надоре у Лесного брата повсюду глаза и уши, а Савиньяк, по понятным причинам, не мог использовать в ответе шифр или тайные чернила.
Повелитель Молний нарушил кровную клятву, а в Эпинэ хоть бы молния какая ударила! Неужели просто сказка? Но береженного Создатель бережет.
- Ричард, я вас очень прошу: больше кровью не клянитесь. Пожалейте слуг и родственников.
Молодой герцог закаменел.
- У меня не осталось родных.
- А как же дядюшка Ангерран?
- А, да. И вы тоже. Но если так считать, мне и Алва родня.
- В Талиге все друг другу родственники, - глубокомысленно изрек Эд.
- И в Золотой анаксии наверняка так же было. Но не мог ведь Зверь убивать всех подряд!
Эд пожал плечами.
- Бирюзовые земли вымерли подчистую. Никто не знает, что там произошло, но самое страшное бедствие в нашем мире – Зверь Раканов. А кто он такой – даже Раканы под конец не помнили.
- Я обещаю, что впредь не буду клясться без крайней необходимости, - серьезно сказал Ричард.
Герцог Окделл обещает, а не клянется – и это хорошо.
Солнце зависло над самыми вершинами гор. Багровый сегодня закат.
Багровый. Багряный. Цвета крови. Цвета надорских знамен. Цвета закатного пламени. Предвещающий беду – если верить приметам. И все равно красиво.
- Эр Эдвард. Я два раза кровью клялся.
- Только не Алве, - простонал Эд.
- Королеве, - обиженно сообщил Ричард.
- И тоже «просто»?
Повелитель Скал вздернул подбородок.
- Я поступил необдуманно. Но она об этом не знает – я не хотел, чтобы она считала себя… обязанной.
Эд кивнул, не отрывая взгляда от солнца. Ругань не поможет, а оттаскать герцога Окделла за уши он не может. И потому, что нельзя, и потому, что не сможет. И все равно бы не помогло – на Робине проверено.
- Штанцлер знает?
- Нет. Никто не знает. Я только вам рассказал. Я не буду служить шлюхе, но если… - Ричард запнулся.
Ладно, он ведь обещал впредь не клясться, а что сделано – то сделано.
- Дик, давай договоримся так: ты больше никому об этом не скажешь. То, что вы с Эпинэ клялись Ракану кровью – предсказуемо, там и свидетели наверняка есть.
- И Спрут клялся!
- Еще лучше. Все Повелители, кроме Алвы, клялись Ракану, но тот мертв. Смерть рвет все клятвы. - Иссерциал, ставший стараниями Эрнани Святого самым авторитетный источником о древних силах, выразился более витиевато, но не суть важно. – А про Катарину – никому ни слова. При всех особенностях характера, она не Королева Излома, сама о клятве не узнает. А если вдруг пришлет гонца или письмо – вы любой ценой уклонитесь от ответа и в первую очередь посоветуетесь со мной. Или с Аланом. То, что Придд предал Ракана и ничего не случилось, еще ни о чем не говорит. Он мог не нарушить клятву, а обойти. А раз он сумел, то и мы сможем. Главное, сходу ничего непоправимого не наделать – вы меня слышите? – а там посмотрим. В Агарисе попробуем об этом побольше узнать.
- Ладно.
- И не унывайте. Посмотрите, какой закат красивый.
- Пока живу – надеюсь, пока надеюсь – живу.
- Точно.
Сказанное Ричардом очень походило на старый девиз кого-то из Дома Волн, но об этом Эд говорить не стал.
Солнце наконец-то коснулось вершины – и разлетелось веером кровавых лучей. Миг – и на горе стоит черная башня. Сколько раз Эду снилось, как она рушится – и вот, стоит целехонька. Над верхней площадкой кружила стая птиц – будто падальщики слетелись.
- Лэйелитэ! – яростный ястребиный крик прорезал тишину.
Эд задрал голову, пытаясь отыскать в небе Дориту. Никого.
И башня исчезла, будто не было.
А тишина осталась – чтобы тут же смениться нарастающим гулом голосов. Даже если башня – всего лишь видение, видели ее все.
- Мне снилось зимой… - вскочивший Ричард запнулся, перевел дыхание. – Мне снилось, что я веду армию на штурм башни. По приказу Альдо, чтобы ее разрушить.
- Черную башню?
- Не помню. Я плохо помню сны.
Эду тоже снились сны. А по Надору, вспомнил он рассказ Ходжа, ходят странные слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома.
Черная башня, убранная с герба Лоу. Черная башня, ставшая скалой на надорском знамени.
Эд обернулся. Уэйд шел к ним, с трудом удерживаясь, чтобы не бежать.
- Кстати, можно расспросить о Королеве Излома господина полковника. Вы ведь не боитесь?
- Разумеется, нет! – предсказуемо обиделся мальчишка. Он не боится. И Эд тоже не боится, просто в потемках блуждать не любит.
В конце концов, землетрясение могло дойти до Олларии и придавить насмерть дядюшку Ангеррана с беднягой Берхаймом; Тристрама могли по-тихому еще осенью пришибить – вот и остался Повелитель Скал один, без вассалов.
А башня вон – только что целая стояла.
UPD 17.01.14 читать дальше
- Ах, госпожа графиня, отведайте перепелов, повар так старался!
Супруг будущей герцогини Эпинэ был неглуп и непрост, но роль радушного, чуточку сумасбродного хозяина играл так мило и мастерски, что не улыбнуться в ответ было невозможно. Впрочем, Арлетта явилась в этот дом не ради барона и улыбалась бы сейчас даже помеси ызарга с турухтаном. Катарина пригласила баронессу Капуль-Гизайль ко двору. Отважный и благородный поступок, но завистливые клуши воспользовались им, чтобы шушукаться по углам, перебирая подробности мерзкой обер-прокурорской клеветы. Мол рыбачка рыбачку за хорну разглядит. Что ж, посмотрим, осмелится ли кто-нибудь бросить косой взгляд на графиню Савиньяк.
- Ваш повар как всегда на высоте, - немного нервно объявил Ро. Бедный сын Жозины сидел как на иголках… или как жених на смотринах. Потерпит. Герцог может жениться по любви, даже если он не Алва, но если он не Алва, его избранницу необходимо ввести в общество до свадьбы.
Несмотря на репутацию дома, компания собралась – по крайней мере, за обеденным столом – весьма неплохая. Кого попало Капуль-Гизайль перепелами не потчевал.
- Мне, любезнейший, положите сразу двух, - распорядился барон Фальтак, которого ни в кое случае не следовало называть бароном – сей титан духа полагал любые титулы оскорбительными.
- А мне трех, - немедленно подхватил Сэц-Пьер. – Выходить из-за стола голодным, дабы подчеркнуть свое отличие от скотов таким смехотворным способом, как отсутствие аппетита, есть лицемерие и надругательство над натурой.
- Вы сами, я вижу, относитесь к натуре с почтением, - заметила Арлетта тучному Сэц-Пьеру.
- Я не из тех, чьи принципы расходятся с делами.
- Тогда вы обязательно оцените десерт, - с улыбкой пообещал хозяин дома.
К несчастью, своих любимцев маленький барон баловал без меры. Но если Готти с Эвро, вопреки рассказам Марселя, вели себя вполне прилично, матерьялисты не имели о приличиях ни малейшего представления. Но, вероятно, именно этим в милость и попали – так перец ценят за остроту.
Капуль-Гизайль тем временем взялся за Рокслея:
- Дорогой граф, хотя бы попробуйте! Я вас прошу. Мы с Марианной просим! Или скажите, чего вам угодно, и, если только ваше желание выполнимо…
- Простите, барон, - устало перебил надорец, – мое желание невыполнимо.
- А как тебе теория господина Фальтака? – неожиданно спросил Робер, повергнув Арлетту в изумление. Повелитель Молний и матерьялизм?!
- Гипотеза! – возмущено поправил Сэц-Пьер. – Гипотеза!
- Бред, - припечатал Рокслей.
- Позвольте, – возмущенный Фальтак оперся руками о стол и даже привстал, - где ваши аргументы? Назвать бредом можно что угодно, но вы попробуйте это доказать!
- Я сказал все, что хотел, - равнодушно уронил граф.
- А Ричард бы с ним согласился, - заметил Мевен. – Ты решил, что разрушение Надора и Роксли – кара. Но при этом ты сам говорил, что Серый Лоу тоже трясло. А Эдвард во всей этой истории с Раканом совершенно ни причем, как ни странно это звучит. И уж точно не клялся Олларам.
- Серый Лоу пострадал от землетрясения? – удивилась Арлетта.
- Нет, - ответил Робер. – Было несколько толчков, как раз в день разрушения Роксли, но замок устоял. Я отправлял туда гонца, надеялся найти спасшихся из Надора.
- Землетрясение случилось в ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров? – повинуясь наитию, спросила графиня.
- Да.
Эту дату Арлетта запомнила из вчерашнего разговора с мэтром Бронсаном. О намерениях Лоу покинуть город врач не знал, зато подробно рассказал о состоянии его здоровья. Увы, бывший оруженосец Эгмонта не притворялся. Вдобавок к поврежденной в Багерлее спине его мучили внезапные приступы лихорадки, и первый и самый тяжелый случился как раз в ту ночь. Врач точно назвал число, поскольку имел привычку вести журнал. Но до сего момента Арлетте даже в голову не приходило связать болезнь Лоу с разрушением Роксли. Да и как это можно связать?
- Лоу – щит Дома Скал, - веско сказал Рокслей. – Как видите, всё сходится.
- Щит Дома Скал? – глумливо воскликнул Фальтак, не иначе, как мстя за оскорбление «гипотезы». – Вепрь, лось и бык прикрываются, – философ ухватил одного из своих перепелов за крылышко и приподнял над тарелкой, – птичкой? Абсурд.
- Нонсенс, - добавил Сэц-Пьер.
- Вы спутали перепела с перепелятником, - любезно заметил Салиган. – Ястреб больше. Чуть-чуть.
- Певчий ястреб именно такой, - возразил Сэц-Пьер.
Певчий ястреб? Мало кто в Золотых землях слышал об этих удивительных созданиях. Но знания еще не означают наличия ума.
- Они еще и певчими бывают? – изумился Салиган.
- В Багряных землях. Ваше невежество, сударь, унизительно для существа, наделенного разумом!
- Куда уж мне!
- Певчие воробьи, - красавица баронесса с обворожительной улыбкой указала на стоявшую в углу клетку с морискиллами, - певчие ястребы. Интересно, а певчие гуси бывают?
Хорошая попытка погрести ростки ссоры под ворохом пустых слов. Кто ей поможет?
- Дриксы? – оживленно предложил Робер. – Крашенные гуси точно есть – и синие, и красные. Не так ли, Иоганн?
Увы, их усилия пропали даром:
- Я требую разъяснения ситуации со щитом! – завопил Фальтак. Рокслей посмотрел на него, будто примериваясь. Пожалуй, удачно, что маркиза Фарнэби отказалась составить компанию графине Савиньяк.
- Думаю, это связано со старым гербом Лоу, - примирительно заметил хозяин дома.
- Вы имеете ввиду «атакующего ястреба в закатном небе»? – заинтересовалась Арлетта.
- «Атакующего ястреба, заслоняющего черную башню в закатном небе», - уточнил барон. – Когда в конце круга Волн император Эодани Разумный приказал главам Великих Домов и их кровным вассалам взять себе новые, не связанные с абвениатством имена, Ястребы, не будучи ни первыми, ни вторыми, остались Ястребами. Но в круге Молний им все-таки пришлось сменить имя, уже по приказу короля Талигойи. А вот герб они почти отстояли – всего лишь убрали с него черную башню. Но при этом продолжили использовать черный цвет в числе родовых.
- Возможно, потому что это один из главных цветов Окделлов? – предположила графиня.
- Да, вероятно именно так! Они ведь даже замок построили в точности такой, как у Повелителей Скал. Серый Лоу – точная копия Надора, только стоит не на вершине горы, а на острове.
- А вот это они зря, - заметил Мевен. – Вода не такая преграда, как пропасть. Неразумно строить на равнине так же, как в горах.
- Ты не видел Серый Лоу, - сухо бросил Рокслей. – Он неприступен.
- Поскольку недосягаем.
- Увы, дорогой виконт, но я обязан встать на сторону графа: Серый Лоу именно неприступен. О, эти стены, эти башни! Твердыня! Мне посчастливилось видеть оба замка, и, должен заметить, расположение Надора на вершине горы маскировало его подлинные размеры. Замок просто невозможно было увидеть целиком! Но если он был такой же, как Серый Лоу, его размеры были поистине исполинскими.
- Вы видели Серый Лоу? – удивился Робер.
- К сожалению, только снаружи. Барон Питер, да упокоится он в Рассвете, заявил, что у них не публичная галерея.
- И вас оставили на морозе? – нахмурился Мевен. Зимы во Внутреннем Надоре крайне суровы, а ни в какое другое время, как всем известно, до гнезда Ястребов добраться невозможно.
- Это было вовсе не так ужасно. И хотя господин барон отказал мне в крове, он поделился с бедным путешественником ужином. – Капуль-Гизайль поднял глаза к искусно расписанному потолку. – Ах, верите ли, господа, та баранья похлебка до сих пор остается вкуснейшим из пробованных мною блюд, хотя единственное, что я могу сказать о ней с уверенностью, это что она была горячей. Прошу вас, кушайте, пока не остыло.
- Восхищаюсь вашей отвагой, - искренне сказала Арлетта.– Вы проделали такой утомительный путь, и жаль, что он оказался напрасным.
- Ну что вы, госпожа графиня, вовсе не напрасным. Разумеется, мне хотелось увидеть замок, устоявший пред натиском Ренквахи, но основной моей целью был Хотблад. Я зарисовал там каждый камень – который был виден из-под снега. Разрушенный и пустой! Это зрелище можно сравнить лишь с Гальтарой, что вдвойне прискорбно, ведь именно Новой Гальтарой называли его во дни славы. И если бы один Хотблад! Богатейшие графства севера сгинули в трясине, и только Ястребы отказались покидать родовое гнездо. Поэтично, не правда ли? Надора больше нет, а его копия стоит.
Робер покачал головой:
- Если все так, как вы говорите… Стоило ли возводить такую мощную крепость в центре мирной страны? На границе от Лоу было бы больше пользы.
- В прошлом Серый Лоу был сокровищницей Повелителей Скал, - объяснил Рокслей, – но при Франциске из него вывезли всё.
И теперь Лоу наверняка считают, будто Франциск их ограбил. Любят же некоторые сладкие сказки!
Капуль-Гизайль между тем кивнул:
- В прошлом Серый Лоу был удачно для этого расположен: почти в самом центре Старого Надора. А Надор строился прежде всего для обороны границы и всегда был, скажем так, в глуши. Господа, наш повар художник, если его искусством пренебречь, он может зачахнуть от горя. Дэвид… Иоганн… Марианна, Марианна!
Копия, пережившая оригинал. Исполинская сокровищница обнищавшего рода. Щит, надежно спрятанный за спинами тех, кого обязан защищать. Арлетта не видела в этом ничего поэтического. Скорее наоборот: обычная проза жизни, грубая и пресная. Как же Рокэ тогда сказал? «Предки были глупы, а потомки трусливы и ленивы». Зато можно «поэтично» торчать на болотах.
Перепелятники? Перепелки!
И графиня решительно взялась за нож.
Так получилось, что остальные разошлись по палаткам почти сразу, и Дик с Арабеллой остались у костра вдвоем. Идти спать Дику не хотелось: боялся продолжения сна. Что ждет его там, в черной пещере? Нелепый сон во время Полуденного бдения всколыхнул в душе то, о чем он даже думать себе запрещал. Но, разумеется, именно за этим сны ему и снились.
Присяга Алве, присяга Альдо, присяга королеве. Анакс освободил его от клятвы оруженосца, когда он уже ее нарушил: ради лживой шлюхи. От клятвы сюзерену освободила смерть. А третья клятва должна быть исполнена под страхом смерти всех, кто верен Повелителю Скал. Выдуманный Создатель может «снизойти» к молитвам, но древние силы не знают жалости. А значит, сыну Эгмонта придется хитрить, будто какому-то Придду. Не ради себя, ради себя он бы никогда не стал так поступать! Наверное, следовало выбрать смерть, но Эдвард Лоу сказал, что герцог Окделл нужен Надору. И потом, ведь Катарина ничего не знает и она далеко. Войти в пещеру придется, и он войдет, но лучше попозже.
Идти спать не хотелось, а говорить не о чем, но молчать под тихий треск костра оказалось уютно.
Говорить не о чем – всё уже сказано ни по одному разу. Дик повторил всё, что слышал от Алвы, Бонифация и Савиньяка. Эдвард и капитан Гобарт рассказали то, что было известно им. Остальные столкнулись с черной башней впервые.
Блуждающую башню никогда не видели в Надоре: только в Варасте, Придде и Эпинэ. Черный столб с зубчатым верхом, а над ним то солнце, то луна, то звезда. Сегодня было солнце. Эмиль читал, что сначала башен было четыре, по одной в каждой из земель Золотой Империи, но уцелела одна, а три исчезли бесследно. Алва видел последнюю башню, в Гальтаре, и даже трогал: обычный камень.
Хитроумный калека Эрнани здорово придумал. Перенеся столицу, Повелителя Молний он отправил на юг, а Повелителя Волн на запад. Охотно перешедшие в эсператизм Борраска сохранили восток, а наследник Владыки Севера получил север, но это был не тот север, раз там не видят башню. И чья теперь башня где и чья уцелела?
Арабелла шевельнулась, плотнее закутываясь в плащ. Колин одел ее в форму надорской гвардии – чтобы при стычке враги не выбрали девушку мишенью из-за выделяющегося наряда.
- Вам холодно?
- Нет, монсеньор. Просто… слышите, кто-то поет?
Дик прислушался. Треск костра, скрипы и шорохи лагеря и, в самом деле, тихое пение. Мягкий мужской голос.
- Это, наверное, кто-то из часовых, - предположил Дик. Кэналлийцы в Варасте часто пели просто так, но за надорцами он такой привычки раньше не замечал.
- Давайте подойдем ближе, - попросила Арабелла. – Такая красивая песня.
Дик, если честно, даже различал пение еле-еле, где уж тут судить о красоте, но… а почему бы и нет?
- Только давайте потихоньку, - предложил он, - чтобы не вспугнуть. А то засмущается.
Они переглянулись. В самом деле, почему нет? Они не будут пугать, даже присутствия своего не выдадут, просто послушают. И они тихонько пошли на голос, держась за руки, будто дети, замыслившие шалость.
Лагерь спал, в небе загадочно мерцали звезды. Молодой месяц – ослепительно-белый и четкий, будто его из нухутской бумаги вырезали и на алатский черный бархат положили. И песня – уже различимая:
- Кто расчешет мои локоны костяным гребешком? Кто расчешет мои локоны над текущей водой? Кто расчешет мои локоны под вечерней звездой…
Красива не песня, решил Дик, а голос. Мягкий, глубокий, нежный. Неожиданно вспомнилась Марианна: будь она мужчиной, у нее бы был именно такой голос. Сладкий, зовущий. Арабелла крепче стиснула его руку – тоже, наверное, какая-то ерунда в голову лезет.
- В зеркало вод смотрю – плачу. Кто расчешет мои локоны, кто обнимет?
По прикидкам Дика, они уже дошли до границы лагеря. Где-то здесь должен был быть ручей, из которого поили лошадей, а певца так и не видно. И нет поблизости ни кустов, ни камней, за которыми он мог бы скрываться. И трава едва выше колена, не то, что в Варасте. Не эхо ли над ними подшутило, донеся издалека песню пастуха?
Блеснула отраженным лунным светом вода. Ручей. И Дик твердо решил, что дальше они не пойдут. Нечего ночью по чужим горам шастать без огня с одним кинжалом. Колин его за такие прогулки живьем съест и будет прав.
- Кто расчешет, - раздалось буквально из-под ног.
Дик посмотрел вниз, нахмурился, не понимая, что видит, а потом они с Арабеллой разом шарахнулись назад и упали, запутавшись то ли в траве, то ли в плащах, то ли в собственных ногах с перепугу.
Мгновенно вскочив, Дик выхватил кинжал и попытался загородить все еще барахтавшуюся в траве девушку. На самом берегу ручья лежало похожее на большую собаку существо, сплошь покрытое длинной, жесткой на вид шерстью. В лунном свете эта шерсть почти сливалась с травой, оттого они не замечали певца даже тогда, когда почти на него наступили.
Зверь встал, медленно и лениво – будто затем, чтобы показать себя. Он оказался ростом Дику по пояс, а так очень походил на лохматую собаку с невероятно длинной шерстью. Зверь потянулся, и Дик подавился ругательством: у твари было шесть ног. Тихо ахнула девушка – тоже заметила.
Чудище с довольным видом улеглось на прежнее место: руку протяни – коснешься.
- Кто расчешет мои локоны? – пропела тварь. Влажно блеснули в лунном свете огромные белые зубы, уродливо похожие на человеческие, только клыки длиннее.
А морда все-таки не собачья, но знакомая. На ызаржью похожа, вдруг сообразил Дик. У него лишь кинжал, а это… существо наверняка сильное. А если оно еще и кишит, как ызарги…
- Я бы расчесала тебя, но мне нечем, - неожиданно сказала Арабелла.
- Моим гребнем. – Существо тряхнуло головой, и Дик разглядел воткнутый в спутанную гриву гребень. – Костяным гребешком с речным жемчугом расчеши мои локоны.
И, прежде чем Дик успел вмешаться, Арабелла протянула руку к ужасной твари и выдернула гребень.
- Я расчешу твои локоны.
Жемчуг, украшавший гребень, влажно блестел – в точности так, как зубы его хозяина.
- Спой еще, - попросила девушка, ничуть не боясь чудовища.
Дик тоже не боялся, но уж больно мерзко оно выглядело и падалью пахло, пусть и не сильно, только вблизи. Может, действительно ызарг-переросток? Есть же в Сагранне гигантские выдры. Вот только почему оно разговаривать умеет…
Существо пело, Арабелла его расчесывала, а Дик стоял над ними с кинжалом. Спит он или бредит? Выпорхнувший из тьмы ястреб больно вцепился в плечо. Дорита.
Существо растянуло губы в пародии на улыбку.
- Всё летаешь? – спросило оно птицу, будто старую знакомую. – Та, что поет слаще всех, позволяет тебе прерывать ее песню? Как слаба она стала!
- Лэйелитэ!
- Не злись. В моих словах много яда, но я редко замышляю зло над текущей водой. Ты мог не спешить – я делаю лишь то, что обещала.
«Обещала» - значит, женского рода, а что голос на мужской похож, так оно не человек.
- Готово, - Арабелла отодвинулась в сторону. Причесанная тварь так и осталась тварью, даже хуже: избавленная от колтунов шерсть стала походить на человеческие волосы.
- Чем бы мне вас отблагодарить? – задумчиво протянуло существо.
- Не надо благодарности, - поспешно сказал Дик.
Существо покачало головой.
- Чувствуешь запах? – мягко спросило оно Дика.
- Падаль, – честно ответил тот. Существо молчало. Дик глубоко втянул воздух. – Вода. Тина.
- Лилии, - тихо подсказала Арабелла.
- Лилии, - кивнуло существо. – Вода и горечь. Чем становится горькая память?
Дик покачал головой:
- Я тебя не понимаю.
- Не надо меня понимать. Вспоминай. Память – дитя Волн. Что ты помнишь? Чем стала горечь, чем стала ярость?
- Прощением, - пришли на ум слова отца Маттео.
- И ты простил? – пропело существо. У такой образины – такой сладкий голос.
Память. Горечь. Лилии. Светлые волосы, ясные глаза. У Катарины тело под стать голосу, а душа… Разве можно такое простить?
- Да, - свистящее выдохнуло существо. – За тобой идет Месть, хоть сама о том не знает. Не взятая кровь гниет, но для тебя смерть пахнет лилиями. Помни и бойся!
Дик вскинул голову. Повелитель Скал не будет бояться! Но запомнит.
Существо повернулось к Арабелле.
- А что подарить тебе, добрая душа? Хочешь мой гребешок? Он расчешет твои локоны. Бери. Он уже у тебя.
Резной костяной гребень с крупным жемчугом. Девушка замотала головой:
- Нет, вдруг тогда никто больше не сможет тебя причесать? Он твой!
Склонившись к самой голове существа, будто нисколько не боясь жутких клыков и не чувствуя мерзкого запаха, Арабелла заколола пряди над его лбом гребнем – Дик видел, как так делают южанки.
- Вот! – девушка отодвинулась, любуясь результатом.
- Пусть так, - кивнуло существо. – Тогда вот тебе дар без подвоха: когда настанет горький час, танцуй с Весной, пой для Лета, а Зиму пои кровью.
- Ты не сказала про осень, - заметил Дик.
- И не скажу: я помню. Ты как я, - существо ткнуло лапой в Дика, – и ты как я, - тычок в Арабеллу. – Тот, кем раньше я была, объяснит мои слова, может быть. А теперь уходите.
Дика пробрал холод. С тихим шорохом взметнулась с плеча Дорита, миг – и пропала в ночи. Глаза существа горели болотными огоньками. Дик подмышки, будто ребенка, отдернул Арабеллу от сладкоголосой твари, а потом они бежали, не оглядываясь, до самого костра. И лишь тогда поняли, что их костер был в лагере единственным, все остальные погасли.
UPD 28.07.15 читать дальше
Первый день весны. Первый день шумной Орденской недели. Праздник. Был ли хоть кто-то в Агарисе, кто ожидал в этот день беды? Мориски часто грабили рыбацкие деревушки, разбойничали едва ли не под стенами Святого города, но нападать на сам город? Такое тоже было, но так давно! И вот снова…
- Серый город да станет склепом, - вдруг раздельно произнес раненый, перевязку которого Антуан только что закончил. Молодой, едва ли старше тридцати, но уже со знаком епископа. До вступления в орден несомненно был дворянином, а значит, учился военному делу с рождения. Врач снова мысленно ругнулся на «львов». Все, кто может, – на Старой стене, а где эти?! Даже если Эсперадор собственноручно отравил магнуса Леонида, разве это причина бросать город без защиты?
- Вы не слышите, - пожаловался раненый. Похож на южанина. Йерна, Гайифа?
- Берегите силы, отец Доминик, - мягко приказала аббатиса.
Она раненого знает. И наверняка понимает, что ему не выжить. Хотя, выжил же маркиз Эр-При.
- Вы не слышите, - повторил Доминик. – Тихим плачем цветов сожженных, колокольчиком прокаженных и нестройным воплем набата в этот город пришла расплата. Отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память. Извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью…
Раненый замолчал, чтобы с хрипом втянуть воздух, и Антуан вдруг понял, что заслушался. Ему доводилось читать истории о полуженщинах-полузмеях, околдовывающих пением, но забыться, слушая бред умирающего – такого даже в сказках не бывает.
Должно быть, в сказках так не устают.
Аббатиса тщательно укрыла раненого одеялом – не иначе, как в заботе о целомудрии сестер и послушниц. Орден Милосердия славен своими лекарями, но валерианки занимались воспитанием сирот и подкидышей и ран опасней ссадины на коленке сами никогда не лечили, тут же звали Антуана или еще кого-то из живших по соседству врачей. Сегодня всё не так. Монастырь Святой Валерии оказался удобно расположен, и отказать мать Бернарда не могла. Помощь раненым – дело Милосердия. Как дело Славы – защищать Святой город. А на деле кто может сражаться – сражается, кто может лечить – лечит, а остальные учатся сражаться, лечить, не краснеть от смущения, не плакать от жалости, не морщиться от вони. Они научатся. А пока даже неумелая помощь – помощь, лишь бы в обморок не падали. Но Антуан был рад, когда мать Бернарда сменила сестру, доставшуюся ему в напарницы поначалу.
Снаружи донеслись торопливые шаги, и в келью влетела молоденькая послушница.
- Матушка, вас там видеть хотят срочно. Говорят, дело огромной важности.
- Кто?
- Гайифцы. Из свиты принцессы Софии.
Племянница императора приехала в город накануне вечером. Успела: лучше переждать войну за надежными стенами, чем попасться морискам в чистом поле.
Мать Бернарда вздохнула.
- Мэтр Левасер, вы можете пойти со мной? Я думаю, посланцы ее высочества захотят узнать ваше мнение.
Молодой епископ – родич императора? Что ж, сбежавшему Аристиду придется иметь дело не только с конклавом, но и с Дивином. Мерзкое утешение.
- Я в вашем распоряжении, матушка. – Этот раненый – последний. Пока последний.
- Вы не слышите, - снова прошептал гайифец.
Странный бред.
- Кто он? – спросил Антуан, пока они шли по наружной галерее. Канонада как будто стихла. Неужели отбились?
- Теофано Вилламарга, - немедленно ответила мать Бернарда. – Преосвященный Доминик – епископ Зегины. Он сопровождал супруга ее высочества в походе в Багряные земли.
То есть в своей епархии хотя бы раз побывал. И все равно такая должность больше похожа на синекуру. Особенно, если его преосвященство – любитель помахать шпагой. Был.
Вилламарга – знакомое имя.
- Преосвященный – родственник доверенного советника?
- Единственный сын. Надежды нет?
- Надежда есть всегда. Мне доводилось видеть чудесные исцеления.
- Значит, будет молиться и надеяться.
Антуану такой рецепт никогда не нравился, но лучшего он предложить не мог.
Во внешнем дворе творилось форменное столпотворение: четыре десятка мужчин и женщин со множеством кофров и узлов говорили на гайи, талиг и гальтарском одновременно, будто нарочно стремясь достичь наибольшего сходства с древней легендой. Вилламарга – одна из влиятельнейших фамилий империи, но принцессе следовало просто забрать раненого в посольство, а не пытаться окружить его должным комфортом в стенах монастыря. Валерианки – не «истинники», но вряд ли подобная суматоха обрадует мать Бернарду. А вот раненому она может пойти на пользу, хоть от бреда отвлечет.
Странный бред, тревожный. И выкинуть из головы никак не получается, хотя казалось бы: какая Антуану разница, ведь это просто бред.
Стоило спуститься во двор, к аббатисе немедленно кинулись кругленькая сестра привратница, седой военный, крепко державший за руку женщину в зеленом плаще, и роскошно одетый господин в тщательно завитом парике.
- Помилуй нас Создатель, - пробормотала мать Бернарда.
- Матушка! – запыхавшаяся монахиня склонила голову.
- Можете идти, сестра Моника.
- Ворота заприте и сразу назад, - приказал военный, оказавшийся вблизи совсем стариком.
- Послушайте, Костас! – раздраженно воскликнула женщина в плаще, оставив попытки вырвать руку.
- Я вас, моя госпожа, полдня слушал. Баста!
- При всем моем нижайшем почтении к вашему высочеству, – нарядный господин учтиво поклонился, – я обязан согласится с господином Костасом, – еще один поклон, – иначе не оправдаю оказанного мне августейшего доверия, - и гайифец торжественно прижал правую руку к сердцу.
- Сестра, выполните просьбу капитана, - ровно произнесла мать Бернарда.
Так эти трое – капитан охраны, советник и… принцесса София?
Антуан во все глаза уставился на самую красивую принцессу Золотых земель. Племянница императора была и впрямь мила. Зеленые глаза, прямой нос, сердито сжатые губы, ямочка на подбородке. Пышные белокурые локоны – разумеется, парик, но дочь Стефании Каданской и сама может быть блондинкой.
- Что случилось? – сдержанно спросила мать Бернарда.
- Мориски взяли город, - без обиняков ответил капитан. – Цитадель должна устоять, но прямо сейчас нам это не поможет – у ворот давка. В аббатстве есть затопленный храм?
-Да, - подтвердила аббатиса.
- Вход под плитой?
- Да, все по канону. У нас раненые.
- Мы поможем, - пообещала принцесса.
- Храни вас Милосердный. Это надолго? Там нет источника воды.
- Дня три-четыре, - предположил Костас. – Потом или Слава вернется, или эти награбят и сами уберутся. Но лучше рассчитывать на неделю.
- Возможно, следует забаррикадировать ворота аббатства?
- Нет, пусть лучше думают, что сестры успели укрыться в Цитадели.
- Хорошо. И, чтобы это не стало для вас несвоевременным сюрпризом: преосвященный Доминик здесь и тяжело ранен.
- Мы будем молиться о его выздоровлении, - заверил советник, выступая вперед, загораживая побледневшую принцессу.
- Нам следует торопиться, - напомнил Костас.
- Вы безусловно правы, - ровно произнесла София. – Располагайте нами, матушка.
- Я соберу сестер. Храни нас Милосердный. Мэтр Левасер?
Антуан вздрогнул и повернулся к матери Бернарде. Агарис взят! В первый же день штурма.
С соседней улицы донесся бой башенных часов. Время службы, время славить Милосердие Его.
Поверить невозможно!
Во всех эсператистских аббатствах обязательно есть «затопленный» – подземный – храм, и в самых старых аббатствах вход в него закрывается тяжелой каменной плитой. Сьентифики говорили, что так Церковь чтит память о первых, тайных эсператистских храмах. Олларианцы заявляли, что сие суть скверна, идущая от древних демонов, и подражание подземному гальтарскому храму. Но от олларианцев чего только не услышишь, один календарь Франциска чего стоил, в котором перепутано всё и вся.
Антуан прожил в Святом городе десять лет, но в затопленном храме был впервые. Наверху, должно быть, скоро рассвет. Второй день Орденской недели, день Истины.
Никакой предрассветной тишины – даже в подземелье доходил гул битвы. Агарис сражался. Им повезло, что принцесса, еще утром отправив большую часть свиты в Цитадель, сама до последнего ждала отпущенных на праздник слуг. Спрятаться под землей и переждать Костас здорово придумал: так сестрам и послушницам не придется проверять, есть ли у морисков милосердие. Вдобавок, знатных дам, в отличие от сестер святой Валерии, учили ухаживать за ранеными, и они куда лучше скрывали страх. И ничуть не кичились чинами, в отличие от собственных служанок. Скажи кому – не поверят.
- Благодарю, конхесса Доротея, - с чувством сказал Антуан своей новой помощнице. – Без вас бы я не справился.
Та улыбнулась:
- О, я сама удивлена и рада, что еще кое-что помню. По конхессору Леонидасу не скажешь, но в молодости он был записной задира и всегда говорил, что рука у меня легче, чем у нашего семейного лекаря. Лгал, конечно, но я таяла и забывала браниться.
Моложавая каданка была выше своего щеголя-мужа на голову, но ни ее, ни его это, похоже, не смущало.
- Ложитесь спать, мэтр. Больше возможного вы сделать не сможете, а если загоните себя, то и возможного не сделаете.
Антуан вздохнул:
- Его преосвященство просил зайти, как освобожусь.
Видеть доказательства своего бессилия не хотелось, но отказать умирающему невозможно. А молодой епископ умирал – в этом уже не было никаких сомнений.
- Бедная моя госпожа, дор Теофано ей как брат. Я так рада, что оставила детей в Паоне! А ваши родные?
- Семья в Газарее. Но у меня много знакомых в Агарисе. Надеюсь, они спаслись в Цитадели.
- Цитадель устоит, несомненно. Идите, мэтр, а потом сразу ложитесь.
- А вы?
- Через час, мы с матерью Бернардой «поделили вахты», как Костас сказал.
Они сидели в подземелье и не знали, кому из оставшихся на поверхности повезло пережить уходящую ночь, но паники не было. Монахини, придворные, горожане, пришедшие в аббатство помочь в лазарете, - все верили, что надо просто немного подождать.
Все, кроме одного.
Антуану доводилось видеть много разных смертей, но епископ Доминик уходил со спокойствием, которое пугало даже больше бреда. Пусть нухутское снадобье избавило от боли, но почему он так спокоен?
- Все просто, мэтр, - произнес епископ, будто прочитав его мысли, – мне легче. Уходящему всегда легче. Я вижу, что за путь мне предстоит, и вижу, кто протягивает мне руку. С таким проводником позором будет сбиться с дороги. Бояться надо за тех, кто должен был уйти, но не ушел.
«Все-таки бредит», - с облегчением решил Антуан.
- Нам надо поговорить, мэтр. Садитесь.
- Если вы желаете исповедоваться, я позову…
- Садитесь.
К какой бы карьере, военной или придворной, не готовили наследника Вилламарга до принятия сана, командовать он умел.
Антуан подтащил скамеечку для молитв к лавке, на которой устроили постель епископа. В конце концов, это просьба умирающего.
- Кто я, вам, надо полагать, известно.
- Да, ваше преосвященство.
- А вы?
- Антуан Левасер, магистр медицины.
- Вы холосты?
- Да, - немного удивленно ответил Антуан.
- И не обручены?
- Нет.
- Впрочем, узнав все обстоятельства, конклав освободит вас от обета. Когда соберется.
«Обета»?!
- Вы не слышите.
- Смотря что, - осторожно заметил Антуан.
- Я – змея, я волна, я дева, стон любви и гримаса гнева. Я жива, я мертва, я вечна, я стрела, что летит навстречу, я клинок, что вонзится в горло, я смотрю, я пою, я помню… Я тоже не всегда слышал. И долго боялся… не тех. Мориски слышат. Мориски слышат, но не понимают, что делают. Они думают, что следуют за Памятью, но их ведет Месть, а месть еще никого не довела до добра. Не взятая кровь гниет, он не успеет. – Доминик перевел дух. – У вас много смертей впереди. Мне легче: те, кого мне жаль оставлять, будут под защитой. Иногда страшнейшая из стихий – лучшая из защит. Но я оставляю не только их. У меня мало времени, а вы не слышите. Дайте руку.
Антуан протянул руку – епископ сжал ее до боли. Сверкнул лиловой звездой камень.
- Когда у вас спросят, к чему я всё это устроил, скажите, что Вилламарга был слишком горд, чтобы исповедоваться тому, кто ниже. А когда захотите узнать мою исповедь, брат Антоний, спросите Софию. Не плачь, дорогая.
Антуан обернулся: возле приоткрытой двери стояла принцесса все в том же роскошном плаще цвета павлиньего пера. Она не плакала, но лекарь поспешно отвернулся: смотреть на умирающего было легче.
Последний вдох. Последний выдох. Всё.
Антуан закрыл умершему глаза. С тихим шорохом подошла София, опустилась на освобожденную Антуаном скамеечку.
- Мне позвать конхессу Доротею?
- Нет. Пусть ложится спать, у нее был длинный день.
- Но вы…
- Я не боюсь мертвых. И Костас ни за что не оставит меня одну дольше, чем на полчаса. А я хочу побыть одна. С вашего позволения, ваше преосвященство.
Это было приказом. Побежденный смертью врач поплелся в отведенную ему келью (всякий канонический затопленный храм строился не только для служения Создателю, но и как убежище для Его слуг), чуть не сшибив в полутьме караулившего под дверью капитана.
Наверху уже, должно быть, светает. Рассвет второго дня, дня Истины.
Епископский перстень жег руку, но снять его Антуан не решился.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 10
Мон-Нуар. Оллария. Агарис
400 год К.С. 6-7-ой день Летних Скал
1
Мон-Нуар. Оллария. Агарис
400 год К.С. 6-7-ой день Летних Скал
1
Эд осторожно вытянулся на нагревшейся за день земле. Стало хорошо – будто ничего больше в жизни не надо, только лежать, не двигаясь, на том, что не трясется. Осуществившийся предел земных мечтаний.
Вокруг с унылым шумом ставился лагерь. Темнеет на юге быстро, но сил на спешку у солдат не осталось. Два последних дня выдались тяжелыми: совсем уж Уэйд не гнал, но явно хотел побыстрее миновать Гальтару, будто боялся, что Повелитель Скал передумает и попросит свернуть к городу.
Эд о решении Ричарда, пожалуй, жалел. Увидеть знаменитые руины хотелось, а в россказни о «дурных местах» он не верил. Брошенных городов и замков в Ренквахе хватало, до Хотблада от Серого Лоу зимой можно за день добраться. Единственной тайной полузатопленных развалин некогда богатейшего города Талигойи был лагерь «перепелятников». А что до страшных сказок о бродящих там выходцах и оборотнях, так парочку особенно забористых сочинил Мишель Эпинэ, страдая похмельем от непривычного для южан гидора. Мишель сочинил просто так, от легкости характера, а Алан решил, что не пропадать же добру зря.
Эд никогда бы не произнес подобного вслух, но хваткой и хозяйственностью лесной зять Эгмонта напоминал ему даже не гальтарских Рубуров, а нынешних Манриков. Вот и сейчас: пока сам он четыре недели предсмертную речь сочинял, Алан собирал армию, чтобы идти на выручку.
Два первых (и, видимо, последних) в Талиге егерских полка не были набраны Эгмонтом из нищего отребья перед самым мятежом, как убедил короля Ноймаринен, и не утонули во время панического бегства через Ренкваху, как доложил потом новоиспеченный Первый маршал на Высоком Совете. Лучших надорских лучников отбирали и готовили больше четырех лет, с того самого момента, как Гвидо Килеан предложил сыграть на пристрастии кэналлийца к родовому девизу. Алва должен был сам влезть в ловушку – и он в нее влез, в точности, как они ожидали, и не его заслуга, что враги вырыли против ворона волчью яму.
После… Ренквахи егеря разошлись, с обещанием немедленно откликнуться на призыв. За прошедшие семь лет дядя Питер всего пару раз созывал большие отряды. На своей земле от вездесущих братьев Лесного брата оказалось больше проку, чем от неповоротливой армии. Но для похода на Олларию требовалась именно армия, и Алан ее собрал. И это радовало, хотя Эд понимал, что немалая заслуга в том принадлежала природным бедствиям и двойным налогам.
Эд вспомнил доклад Ходжа, щедро сдобренный слухами и сплетнями. По правде, младший отпрыск Алана трещал, как сорока, но Эд его не останавливал: после долгих недель неизвестности даже самые пустячные новости были интересны.
- А с севером связи толком до сих пор нет, – беззаботно рассказывал теньент Второго полка, – Надоры так отплясывают, что народ в одних подштанниках из домов бежит. Ноймары на Лукке беженцев к себе заворачивают, мы – в Южный Надор и дальше до Варасты. Там спокойнее и вербовщиков нет, а то эти ызарги последний стыд потеряли. Эпинэ, понятно, ближе, но туда без крайней нужды решили не соваться. Отец беженцам помогать беглецов из манриковской резервной пристроил. А будто они гнусь и шваль, так это «алые» зазря врут. Обычные деревенские мужики, из Южного как раз Надора в основном. Их пару последних лет уж совсем прижали. Да вы сами знаете.
Эд знал. Обложив провинцию двойным налогом, Сильвестр просчитался. Это южане видели разницу между бунтовавшими и лояльными графствами, в Надоре разница была с чужеземными Бергмарк и Каданой.
- Так что Первый полк пока лишь на четверть собрался, да и Второй наполовину только, а из новобранцев отец решил третий, просто пехотный делать. Но вы не подумайте, за числом он не гонится и кого попало не берет. У нас же свои про своих все знают.
- А про Савиньяка новости есть?
- Есть! С Хайнрихом в догонялки играет. Причем не у нас, а в Гаунау, за что наши северяне его особенно любят. Но они его вообще нынче любят. Это про Джеймса народ в Каданэр по сию пору в раздумьях, чем встречать, если вдруг, цветами или вилами, а с Хайнрихом да Фридрихом никаких сомнений. А в Горике и подавно против варитов кому угодно, хоть Чужому подсобят. Губернатор, кстати, очень о нем, о Савиньяке, печалится.
Старик Ферфакс не рад вновь стать хозяином в собственном доме? Чудны дела Создателя!
- Армия нужна? – предположил Эд, поскольку Ходж так и молчал с хитрым видом.
- Совет, – загадочно ответил тот. – Из Олларии приказ пришел, что поелику эсператизм с олларианством примирились, то эсператистам в олларианских храмах теперь молиться никак нельзя, а кто так делает, тот короля и Всеблагого оскорбляет. И надо теперь губернатору то ли глаза на эти оскорбления закрыть, а страшно, по тому-то, как с Манриком обошлись, то ли храмы все на замок запереть во избежание. Он тут поинтересовался, как бы невзначай, кто у нас из клира женат, так один Ксаверий оказался.
- У олларианцев брак не обязанность, - возразил Эд, – Сильвестр тоже женат не был. Нестор больше книгами, чем людьми интересуется, на что ему жена?
- Зато Валерий за юбками бегает, будто… генерал кавалерии.
- Значит, тем более в жене не нуждается.
- А по-моему, это звоночек, - упрямо сказал Ходж.
Эд пожал плечами. В тайный эсператизм олларианских прелатов он не верил. Но теперь эсператисты с олларианцами если не передерутся, то обязательно подружатся – против авторов указа.
- А часть олларианских храмов эсператистам передать губернатор не пробовал?
- А на то согласие регента и кардинала Левия нужны, а Ноймаринен слышать про Левия не желает, потому что тот как есть павлиний прихвостень. А главное, пропуска за Кольцо не дает, а без пропуска ни до Левия, ни до королевы, которая тоже вроде как регент, не добраться. Так что очень губернатору Савиньяка не хватает, уж тот бы обязательно что-нибудь придумал. Ой, я ведь о Савиньяке главного не сказал! Говорят, будто он маршальский мундир в Гаунау на родовые цвета сменил.
- Еще один мориск-убийца? – усмехнулся Эд, вспомнив знаменитую выходку прославленного Рене.
Ходж замотал головой:
- Если бы! Леворукого изображает. Как он это делает, ума не приложу. Не похож же ни капельки!
Кто-кто, а старший Олень к необдуманным поступкам не склонен. Если верить гайифским летописцам, Карл Второй победу своей армии под флагом времен Раканов не оценил. Талигойские историки обходили сей щекотливый момент молчанием, но Первым маршалом Рене так и не стал. Карл Четвертый, конечно, ребенок, но за его спиной – Ноймаринен.
- Может, слухи врут? – предложил Эд.
- Может, - вздохнул Ходж. – Слухи – они вообще такое дело. Тут какая-то зараза слух подпустила, будто на Летний Излом Дом Скал развалится и рухнет, и останется эр Ричард один-одинешенек, как последний зуб во рту столетнего дедка. Ну вот чего вы ржете, эр Эдвард, когда я вам пророчество слово в слово повторяю! А еще было сказано, что кто не верит, пусть по потрохам черного петуха погадает и сам лично во всем убедится. Черные петухи после этого стоить стали по два талла за недощипанную тушку.
- Недощипанную?
- Ну, на которой перья остались. Которые совсем неощипанные, те в первые дни задешево расхватали – чисто черных петухов у нас в Надоре мало, как оказалось. Вот в Багряных землях, говорят…
- Вы там что, все ринулись гадать по потрохам? – перебил Эд.
- Все не успели. Епископ заявил, что все всё делают неправильно. Так прям на проповеди и сказал, что всё не так! Надобно петуха любой расцветки сперва двадцать дней кормить ячменем, вымоченном в двадцатилетнем гидоре. И какая птица за двадцать дней от такого корма не сдохнет, та так жить хочет, что резать ее будет свинством богопротивным. А какая сдохнет – по той гадать нельзя. А кто взаправду за эра Ричарда душой болеет, тот молиться за него должен, а не петухов жрать. Их после гадания варили и ели – не хоронить же, - пояснил Ходж. – Особенно, если по два талла покупали.
Да уж, если Левий думает, что Талиг ему в руки сам упадет, он еще с олларианцами плохо знаком. Это Джозеф из Святой Октавии предоставил прихожанам самим решать, что им ближе, а Ксаверий за паству повоюет, как и варастийский Бонифаций. А для деревенских священников земляки-еретики запросто могут оказаться ближе агарисского единоверца. Тем более, что «истинного» эсператизма в надорских лесах и при Раканах не было, и при Олларах, разумеется, не завелось.
- Постой, так вы из-за этих слухов решили Кольцо прорывать? Чтоб монсеньор последним зубом не остался?
Ходж гордо выпрямился:
- Кто в Создателя верует, по потрохам не гадает. Отец гороскоп известному астрологу заказал. Я лично в Горик ездил!
- Ближе не нашлось?
- Отец еще узнать хотел, что тамошние умники о вороновых заставах думают. У них же библиотека лучше, чем в Олларии, если их послушать! А они как сказанули про мор Борраска, у нас и души в пятки.
- Чумные заставы?! – ошарашено произнес Эд. Быть не может!
- Вот-вот! Мы, дураки, гадали, что за птица плавает, как утка, и крякает, как утка, а это ж утка поди и есть!
В медицине Алва разбирался. Мог ли он первым заметить в городе признаки болезни и уехать, никого не предупредив? Может, и мог, но за Кольцом были те, кого бы он предупредил обязательно.
- Из Олларии Алва поехал в Савиньяк, и сразу после этого в Олларию собралась графиня Савиньяк. Что бы это ни было, что Алва запер, для людей оно безопасно, - твердо сказал Эд.
И все равно странно, что никто в оцепленной столице ни разу не подумал о чуме или какой другой заразной болезни. А Эд был уверен, что люди о таком не думали, иначе желающих вырваться из Кольца были бы толпы. Какая-то мысль крутилась в голове, но ухватить ее никак не получалось.
- И вы решили спасать, кого получится, - вернулся он к более важному вопросу.
- Своих, - педантично уточнил Ходж. – Эра Ричарда, вас, Рокслеев, Карлионов… Столичных тоже жалко, но заразу разносить не хотелось. Но если вы говорите, что заразы никакой нет, то я уже ничего не понимаю!
- А с гороскопом что вышло?
- А по гороскопу эр Ричард еще семь лет назад должен был умереть, - развел руками Ходж. – Я как этому мошеннику о том сказал, он сразу задаток вернул. Но от слов своих все равно не отказался. Так что спасать мы вас от чумы хотели.
- И прорывать блокаду решили возле Старой Барсины.
Ходж душераздирающе вздохнул:
- Возле новой. Не подумали, осознали, на будущее запомнили.
А самое смешное, что ведь могло и получиться – пока Эчеверрия за «надорской гвардией» гонялся.
- И когда подумали, что не подумали?
- А из-за вас как раз. Мы вас издалека видели, а потом с разъездом, который вас искал, пересеклись. Отец меня за вами послать решил, а Роб и говорит: неудачное место эр Эдвард выбрал, у кэналлийцев основной лагерь близко. А как он это сказал, так до всех сразу и дошло, что наше-то место еще хуже. А с другой стороны, у вас же получилось! А дальше вообще просто: четыреста от четырех никогда не ускачут. Мы вас на переправе через Данар догнали.
- Но не показались.
- Так рожи уж больно знакомые, особенно полковничья! – Не то слово. Эду до сих пор не верилось, о ком он полгода оды от Аби слушал. – Мы и решили узнать сперва, что да как, и освободить, если надо, а оно вона как.
Эд кивнул. Но, положа руку на сердце, в сравнении с половиной Людей Чести Николас Уэйд выглядел если не честным, то разборчивым.
- Они ж надорцы все-таки, - в унисон его мыслям добавил Ходж. – Поладим.
В конце концов, взаимная выгода – лучшая основа союза.
Ходж уехал еще вчера, увозя письмо. Эд просил Алана оставить север на старших сыновей, а самому приезжать в Агарис и приводить «братьев». Взаимная выгода взаимной выгодой, но зависеть от союзника, который не зависит от тебя – не к добру, сорок тысяч раз проверено, а последним Окделлом рисковать нельзя. Одно утешает: Уэйда их зависимость от него не радует. А прошлый раз и в самом деле… дело прошлое.
2
От невеселых мыслей Эда отвлек Ричард, явно собиравшийся с духом для серьезного разговора. Эд бы предпочел отложить серьезные разговоры до Агариса, а еще лучше – до приезда туда Алана. Родство у них с герцогом не кровное, после смерти Эгмонта не виделись годами, а окружение вокруг не в меру ушлое: запросто можно пойти по стопам Эпинэ, которого Ричард к концу пребывания в Олларии ни в грош не ставил. Испытывать оставшееся с детства доверие разговором на больные темы не хотелось, но если Эд хочет видеть герцога Окделла настоящим герцогом, придется терпеть.
Оный герцог с решительным сопением уселся рядом. Эд, тщательно скрывая тоску, повернул голову.
- Эр Эдвард, вы меня осуждаете? – внезапно выпалил юнец. Пришлось садиться.
- За что я, по-вашему, могу вас осуждать?
- Что я пошел на службу к убийце отца.
Эд мысленно перевел дух. Из множества неприятных тем эта была, пожалуй, самой безопасной.
- У вас не было выбора, - уверенно сказал он.
- Был, только я тогда о нем не подумал. Вы ведь отказали Рудольфу Ноймаринену.
- В тот момент я уже был оруженосцем вашего отца – во всем, кроме клятвы.
- И вы отказались на площади Фабиана от клятвы.
- Чтобы принести клятву оруженосца, нужны рыцарь и оруженосец, а не площадь, - беззлобно заметил Эд. – Меня ждал мой эр. А вас?
- Надор? – предположил молодой герцог.
- Замок Надор, - уточнил Эд.
- Я не хотел туда возвращаться. С позором, никому не нужный. Я убеждал себя, что буду служить не человеку, а стране, но клялся я человеку. – Ричард помялся, вздохнул: – Представляю, как к этому отнеслись в Надоре.
- Хорошо отнеслись. Хозяин уходящего Круга с хозяином будущего помирились перед Изломом. В деревнях праздновали даже.
- Правда? – просветлел мальчишка. – Только ведь все равно плохо вышло. Клятва врагу – все равно клятва, – будто повторяя за кем-то, добавил он.
- Смотря какая, - усмехнулся Эд, вспомнив нелепый разговор с Уэйдом. – Только не говорите, что Ворон заставил вас поклясться слепой подковой.
Ричард даже вперед подался от любопытства – всегда любил истории.
- Эр… Алва говорил, что при Эрнани Святом за знак слепой подковы отрубали руку.
- Так и было, - кивнул Эд. – Да и сейчас: допускаю, что Алва мог бравировать этим жестом в Олларии, но повторять его за Кольцом Эрнани было бы слишком опрометчиво даже для него.
- А почему?
Эд пожал плечами:
- Говорят, на пегой лошади с одной подковой без гвоздей ездит Королева Излома, и знаком слепой подковы человек отдает свою руку ей в услужение. А тот, кто слепой подковой клянется, попадет после смерти в ее свиту. А нарушивший такую клятву становится ее рабом немедленно.
- Нэн никогда о таком не рассказывала.
- Вы были тогда ребенком, а при детях о Королеве Излома не говорят – из страха накликать. Жаль, Ходж уже уехал – он все эти ужасы назубок знает. С точки зрения олларианства, ничего подобного, разумеется, не существует.
- В эсператизме тоже, - добавил Ричард.
Эд кивнул. Магнус Луциан часто сокрушался о властвующих на севере суевериях – каждый раз, когда о них расспрашивал.
- Как видите, клятва оруженосца, нарушение которой опасно лишь для чести нарушителя, совсем не то, что клятва слепой подковой.
- То есть клятва Людей Чести меньше, чем клятва висельников?! – возмущенно воскликнул Ричард. И сам же себе возразил: - Нет, висельники честны из страха перед чудовищем, а Люди Чести, если они Люди Чести…
- А Люди Чести они не всегда, - поддел Эд, когда молодой герцог запнулся.
- Нет. Просто не все Люди Чести настоящие Люди Чести.
- А еще бывают обстоятельства, когда думать только о своей чести как раз и будет бесчестьем.
- Да, - кивнул Ричард. – Но тот, кто пожертвовал Честью ради большего, все равно будет выглядеть подлецом, а подлец всегда сможет сослаться на вынудившие его обстоятельства. Понимаю теперь, почему Алва смеялся над честью, которой клянутся Люди Чести!
- Одному человеку провинцию не перешутить. Возможно, надорцы не так быстры на язык, зато начали на три круга раньше. Но я уже об этом говорил.
- Должно быть, матушка не хотела, чтобы я знал… подобные шутки.
- Разумеется. Всему свое время.
- Но почему у нас в Надоре над этим шутят? Честь – это серьезно!
- Смотря с чем сравнивать. До того, как стать Людьми Чести, эории клялись кровью. И если эорий нарушал кровную клятву, на его род обрушивался гнев Зверя Раканов. Как же там было… «Родство с преступником – преступление, и послушание преступнику – преступление».
- А если… обстоятельства? – спросил Ричард.
- Если клятва не могла быть исполнена, клявшийся должен был убить себя.
- Такую клятву наверняка боялись нарушать! – Восторг мальчишки погас. – И все равно кровная клятва – не то, что клятва слепой подковой, - упрямо сказал он. – Просто надо честно следовать клятве, и все.
- Обстоятельства, - напомнил Эд. – Думаю, такую клятву боялись давать. Но иногда обстоятельства были сильнее. После взятия Кабитэлы Роберт Рокслей поклялся Франциску кровью, что не поднимет против него оружия, и Марагонец немедленно отпустил графа со всей семьей в родовые владения.
- Франциск знал о кровных клятвах, - подтвердил Ричард. – Клятва Первого маршала Талига почти в точности повторяет клятву Первого маршала Талигойи из поучений королевы Бланш. И тоже кровью. Но про гнев Зверя мы не знали. – Он улыбнулся почти мечтательно – будто вспомнил что-то хорошее.
- Ричард, герцог Окделл! – Тот чуть не подскочил от неожиданности. – Кому вы клялись кровью?
- Альдо Ракану, - как само собой разумеющееся сообщил Повелитель Скал.
- В чем? В чем вы ему клялись? – настойчиво спросил Эд. – Какими словами?
- Да просто… Что моя кровь и моя жизнь принадлежат Раканам.
Ничего себе «просто»! Одно утешает: смерть рвет даже кровные клятвы, а при жизни Альдо Ракана и обер-прокурор Колиньяр не сумел бы обвинить Повелителя Скал в предательстве анакса.
К слову о предателях.
- А Робер Эпинэ тоже клялся Ракану кровью?
- Да. Он приносил присягу Первого маршала.
И продал сюзерена Лионелю Савиньяку. Для новичка в деле заговоров Эпинэ неплохо замел следы, но в Надоре у Лесного брата повсюду глаза и уши, а Савиньяк, по понятным причинам, не мог использовать в ответе шифр или тайные чернила.
Повелитель Молний нарушил кровную клятву, а в Эпинэ хоть бы молния какая ударила! Неужели просто сказка? Но береженного Создатель бережет.
- Ричард, я вас очень прошу: больше кровью не клянитесь. Пожалейте слуг и родственников.
Молодой герцог закаменел.
- У меня не осталось родных.
- А как же дядюшка Ангерран?
- А, да. И вы тоже. Но если так считать, мне и Алва родня.
- В Талиге все друг другу родственники, - глубокомысленно изрек Эд.
- И в Золотой анаксии наверняка так же было. Но не мог ведь Зверь убивать всех подряд!
Эд пожал плечами.
- Бирюзовые земли вымерли подчистую. Никто не знает, что там произошло, но самое страшное бедствие в нашем мире – Зверь Раканов. А кто он такой – даже Раканы под конец не помнили.
- Я обещаю, что впредь не буду клясться без крайней необходимости, - серьезно сказал Ричард.
Герцог Окделл обещает, а не клянется – и это хорошо.
3
Солнце зависло над самыми вершинами гор. Багровый сегодня закат.
Багровый. Багряный. Цвета крови. Цвета надорских знамен. Цвета закатного пламени. Предвещающий беду – если верить приметам. И все равно красиво.
- Эр Эдвард. Я два раза кровью клялся.
- Только не Алве, - простонал Эд.
- Королеве, - обиженно сообщил Ричард.
- И тоже «просто»?
Повелитель Скал вздернул подбородок.
- Я поступил необдуманно. Но она об этом не знает – я не хотел, чтобы она считала себя… обязанной.
Эд кивнул, не отрывая взгляда от солнца. Ругань не поможет, а оттаскать герцога Окделла за уши он не может. И потому, что нельзя, и потому, что не сможет. И все равно бы не помогло – на Робине проверено.
- Штанцлер знает?
- Нет. Никто не знает. Я только вам рассказал. Я не буду служить шлюхе, но если… - Ричард запнулся.
Ладно, он ведь обещал впредь не клясться, а что сделано – то сделано.
- Дик, давай договоримся так: ты больше никому об этом не скажешь. То, что вы с Эпинэ клялись Ракану кровью – предсказуемо, там и свидетели наверняка есть.
- И Спрут клялся!
- Еще лучше. Все Повелители, кроме Алвы, клялись Ракану, но тот мертв. Смерть рвет все клятвы. - Иссерциал, ставший стараниями Эрнани Святого самым авторитетный источником о древних силах, выразился более витиевато, но не суть важно. – А про Катарину – никому ни слова. При всех особенностях характера, она не Королева Излома, сама о клятве не узнает. А если вдруг пришлет гонца или письмо – вы любой ценой уклонитесь от ответа и в первую очередь посоветуетесь со мной. Или с Аланом. То, что Придд предал Ракана и ничего не случилось, еще ни о чем не говорит. Он мог не нарушить клятву, а обойти. А раз он сумел, то и мы сможем. Главное, сходу ничего непоправимого не наделать – вы меня слышите? – а там посмотрим. В Агарисе попробуем об этом побольше узнать.
- Ладно.
- И не унывайте. Посмотрите, какой закат красивый.
- Пока живу – надеюсь, пока надеюсь – живу.
- Точно.
Сказанное Ричардом очень походило на старый девиз кого-то из Дома Волн, но об этом Эд говорить не стал.
Солнце наконец-то коснулось вершины – и разлетелось веером кровавых лучей. Миг – и на горе стоит черная башня. Сколько раз Эду снилось, как она рушится – и вот, стоит целехонька. Над верхней площадкой кружила стая птиц – будто падальщики слетелись.
- Лэйелитэ! – яростный ястребиный крик прорезал тишину.
Эд задрал голову, пытаясь отыскать в небе Дориту. Никого.
И башня исчезла, будто не было.
А тишина осталась – чтобы тут же смениться нарастающим гулом голосов. Даже если башня – всего лишь видение, видели ее все.
- Мне снилось зимой… - вскочивший Ричард запнулся, перевел дыхание. – Мне снилось, что я веду армию на штурм башни. По приказу Альдо, чтобы ее разрушить.
- Черную башню?
- Не помню. Я плохо помню сны.
Эду тоже снились сны. А по Надору, вспомнил он рассказ Ходжа, ходят странные слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома.
Черная башня, убранная с герба Лоу. Черная башня, ставшая скалой на надорском знамени.
Эд обернулся. Уэйд шел к ним, с трудом удерживаясь, чтобы не бежать.
- Кстати, можно расспросить о Королеве Излома господина полковника. Вы ведь не боитесь?
- Разумеется, нет! – предсказуемо обиделся мальчишка. Он не боится. И Эд тоже не боится, просто в потемках блуждать не любит.
В конце концов, землетрясение могло дойти до Олларии и придавить насмерть дядюшку Ангеррана с беднягой Берхаймом; Тристрама могли по-тихому еще осенью пришибить – вот и остался Повелитель Скал один, без вассалов.
А башня вон – только что целая стояла.
UPD 17.01.14 читать дальше
4
- Ах, госпожа графиня, отведайте перепелов, повар так старался!
Супруг будущей герцогини Эпинэ был неглуп и непрост, но роль радушного, чуточку сумасбродного хозяина играл так мило и мастерски, что не улыбнуться в ответ было невозможно. Впрочем, Арлетта явилась в этот дом не ради барона и улыбалась бы сейчас даже помеси ызарга с турухтаном. Катарина пригласила баронессу Капуль-Гизайль ко двору. Отважный и благородный поступок, но завистливые клуши воспользовались им, чтобы шушукаться по углам, перебирая подробности мерзкой обер-прокурорской клеветы. Мол рыбачка рыбачку за хорну разглядит. Что ж, посмотрим, осмелится ли кто-нибудь бросить косой взгляд на графиню Савиньяк.
- Ваш повар как всегда на высоте, - немного нервно объявил Ро. Бедный сын Жозины сидел как на иголках… или как жених на смотринах. Потерпит. Герцог может жениться по любви, даже если он не Алва, но если он не Алва, его избранницу необходимо ввести в общество до свадьбы.
Несмотря на репутацию дома, компания собралась – по крайней мере, за обеденным столом – весьма неплохая. Кого попало Капуль-Гизайль перепелами не потчевал.
- Мне, любезнейший, положите сразу двух, - распорядился барон Фальтак, которого ни в кое случае не следовало называть бароном – сей титан духа полагал любые титулы оскорбительными.
- А мне трех, - немедленно подхватил Сэц-Пьер. – Выходить из-за стола голодным, дабы подчеркнуть свое отличие от скотов таким смехотворным способом, как отсутствие аппетита, есть лицемерие и надругательство над натурой.
- Вы сами, я вижу, относитесь к натуре с почтением, - заметила Арлетта тучному Сэц-Пьеру.
- Я не из тех, чьи принципы расходятся с делами.
- Тогда вы обязательно оцените десерт, - с улыбкой пообещал хозяин дома.
К несчастью, своих любимцев маленький барон баловал без меры. Но если Готти с Эвро, вопреки рассказам Марселя, вели себя вполне прилично, матерьялисты не имели о приличиях ни малейшего представления. Но, вероятно, именно этим в милость и попали – так перец ценят за остроту.
Капуль-Гизайль тем временем взялся за Рокслея:
- Дорогой граф, хотя бы попробуйте! Я вас прошу. Мы с Марианной просим! Или скажите, чего вам угодно, и, если только ваше желание выполнимо…
- Простите, барон, - устало перебил надорец, – мое желание невыполнимо.
- А как тебе теория господина Фальтака? – неожиданно спросил Робер, повергнув Арлетту в изумление. Повелитель Молний и матерьялизм?!
- Гипотеза! – возмущено поправил Сэц-Пьер. – Гипотеза!
- Бред, - припечатал Рокслей.
- Позвольте, – возмущенный Фальтак оперся руками о стол и даже привстал, - где ваши аргументы? Назвать бредом можно что угодно, но вы попробуйте это доказать!
- Я сказал все, что хотел, - равнодушно уронил граф.
- А Ричард бы с ним согласился, - заметил Мевен. – Ты решил, что разрушение Надора и Роксли – кара. Но при этом ты сам говорил, что Серый Лоу тоже трясло. А Эдвард во всей этой истории с Раканом совершенно ни причем, как ни странно это звучит. И уж точно не клялся Олларам.
- Серый Лоу пострадал от землетрясения? – удивилась Арлетта.
- Нет, - ответил Робер. – Было несколько толчков, как раз в день разрушения Роксли, но замок устоял. Я отправлял туда гонца, надеялся найти спасшихся из Надора.
- Землетрясение случилось в ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров? – повинуясь наитию, спросила графиня.
- Да.
Эту дату Арлетта запомнила из вчерашнего разговора с мэтром Бронсаном. О намерениях Лоу покинуть город врач не знал, зато подробно рассказал о состоянии его здоровья. Увы, бывший оруженосец Эгмонта не притворялся. Вдобавок к поврежденной в Багерлее спине его мучили внезапные приступы лихорадки, и первый и самый тяжелый случился как раз в ту ночь. Врач точно назвал число, поскольку имел привычку вести журнал. Но до сего момента Арлетте даже в голову не приходило связать болезнь Лоу с разрушением Роксли. Да и как это можно связать?
- Лоу – щит Дома Скал, - веско сказал Рокслей. – Как видите, всё сходится.
- Щит Дома Скал? – глумливо воскликнул Фальтак, не иначе, как мстя за оскорбление «гипотезы». – Вепрь, лось и бык прикрываются, – философ ухватил одного из своих перепелов за крылышко и приподнял над тарелкой, – птичкой? Абсурд.
- Нонсенс, - добавил Сэц-Пьер.
- Вы спутали перепела с перепелятником, - любезно заметил Салиган. – Ястреб больше. Чуть-чуть.
- Певчий ястреб именно такой, - возразил Сэц-Пьер.
Певчий ястреб? Мало кто в Золотых землях слышал об этих удивительных созданиях. Но знания еще не означают наличия ума.
- Они еще и певчими бывают? – изумился Салиган.
- В Багряных землях. Ваше невежество, сударь, унизительно для существа, наделенного разумом!
- Куда уж мне!
- Певчие воробьи, - красавица баронесса с обворожительной улыбкой указала на стоявшую в углу клетку с морискиллами, - певчие ястребы. Интересно, а певчие гуси бывают?
Хорошая попытка погрести ростки ссоры под ворохом пустых слов. Кто ей поможет?
- Дриксы? – оживленно предложил Робер. – Крашенные гуси точно есть – и синие, и красные. Не так ли, Иоганн?
Увы, их усилия пропали даром:
- Я требую разъяснения ситуации со щитом! – завопил Фальтак. Рокслей посмотрел на него, будто примериваясь. Пожалуй, удачно, что маркиза Фарнэби отказалась составить компанию графине Савиньяк.
- Думаю, это связано со старым гербом Лоу, - примирительно заметил хозяин дома.
- Вы имеете ввиду «атакующего ястреба в закатном небе»? – заинтересовалась Арлетта.
- «Атакующего ястреба, заслоняющего черную башню в закатном небе», - уточнил барон. – Когда в конце круга Волн император Эодани Разумный приказал главам Великих Домов и их кровным вассалам взять себе новые, не связанные с абвениатством имена, Ястребы, не будучи ни первыми, ни вторыми, остались Ястребами. Но в круге Молний им все-таки пришлось сменить имя, уже по приказу короля Талигойи. А вот герб они почти отстояли – всего лишь убрали с него черную башню. Но при этом продолжили использовать черный цвет в числе родовых.
- Возможно, потому что это один из главных цветов Окделлов? – предположила графиня.
- Да, вероятно именно так! Они ведь даже замок построили в точности такой, как у Повелителей Скал. Серый Лоу – точная копия Надора, только стоит не на вершине горы, а на острове.
- А вот это они зря, - заметил Мевен. – Вода не такая преграда, как пропасть. Неразумно строить на равнине так же, как в горах.
- Ты не видел Серый Лоу, - сухо бросил Рокслей. – Он неприступен.
- Поскольку недосягаем.
- Увы, дорогой виконт, но я обязан встать на сторону графа: Серый Лоу именно неприступен. О, эти стены, эти башни! Твердыня! Мне посчастливилось видеть оба замка, и, должен заметить, расположение Надора на вершине горы маскировало его подлинные размеры. Замок просто невозможно было увидеть целиком! Но если он был такой же, как Серый Лоу, его размеры были поистине исполинскими.
- Вы видели Серый Лоу? – удивился Робер.
- К сожалению, только снаружи. Барон Питер, да упокоится он в Рассвете, заявил, что у них не публичная галерея.
- И вас оставили на морозе? – нахмурился Мевен. Зимы во Внутреннем Надоре крайне суровы, а ни в какое другое время, как всем известно, до гнезда Ястребов добраться невозможно.
- Это было вовсе не так ужасно. И хотя господин барон отказал мне в крове, он поделился с бедным путешественником ужином. – Капуль-Гизайль поднял глаза к искусно расписанному потолку. – Ах, верите ли, господа, та баранья похлебка до сих пор остается вкуснейшим из пробованных мною блюд, хотя единственное, что я могу сказать о ней с уверенностью, это что она была горячей. Прошу вас, кушайте, пока не остыло.
- Восхищаюсь вашей отвагой, - искренне сказала Арлетта.– Вы проделали такой утомительный путь, и жаль, что он оказался напрасным.
- Ну что вы, госпожа графиня, вовсе не напрасным. Разумеется, мне хотелось увидеть замок, устоявший пред натиском Ренквахи, но основной моей целью был Хотблад. Я зарисовал там каждый камень – который был виден из-под снега. Разрушенный и пустой! Это зрелище можно сравнить лишь с Гальтарой, что вдвойне прискорбно, ведь именно Новой Гальтарой называли его во дни славы. И если бы один Хотблад! Богатейшие графства севера сгинули в трясине, и только Ястребы отказались покидать родовое гнездо. Поэтично, не правда ли? Надора больше нет, а его копия стоит.
Робер покачал головой:
- Если все так, как вы говорите… Стоило ли возводить такую мощную крепость в центре мирной страны? На границе от Лоу было бы больше пользы.
- В прошлом Серый Лоу был сокровищницей Повелителей Скал, - объяснил Рокслей, – но при Франциске из него вывезли всё.
И теперь Лоу наверняка считают, будто Франциск их ограбил. Любят же некоторые сладкие сказки!
Капуль-Гизайль между тем кивнул:
- В прошлом Серый Лоу был удачно для этого расположен: почти в самом центре Старого Надора. А Надор строился прежде всего для обороны границы и всегда был, скажем так, в глуши. Господа, наш повар художник, если его искусством пренебречь, он может зачахнуть от горя. Дэвид… Иоганн… Марианна, Марианна!
Копия, пережившая оригинал. Исполинская сокровищница обнищавшего рода. Щит, надежно спрятанный за спинами тех, кого обязан защищать. Арлетта не видела в этом ничего поэтического. Скорее наоборот: обычная проза жизни, грубая и пресная. Как же Рокэ тогда сказал? «Предки были глупы, а потомки трусливы и ленивы». Зато можно «поэтично» торчать на болотах.
Перепелятники? Перепелки!
И графиня решительно взялась за нож.
5
Так получилось, что остальные разошлись по палаткам почти сразу, и Дик с Арабеллой остались у костра вдвоем. Идти спать Дику не хотелось: боялся продолжения сна. Что ждет его там, в черной пещере? Нелепый сон во время Полуденного бдения всколыхнул в душе то, о чем он даже думать себе запрещал. Но, разумеется, именно за этим сны ему и снились.
Присяга Алве, присяга Альдо, присяга королеве. Анакс освободил его от клятвы оруженосца, когда он уже ее нарушил: ради лживой шлюхи. От клятвы сюзерену освободила смерть. А третья клятва должна быть исполнена под страхом смерти всех, кто верен Повелителю Скал. Выдуманный Создатель может «снизойти» к молитвам, но древние силы не знают жалости. А значит, сыну Эгмонта придется хитрить, будто какому-то Придду. Не ради себя, ради себя он бы никогда не стал так поступать! Наверное, следовало выбрать смерть, но Эдвард Лоу сказал, что герцог Окделл нужен Надору. И потом, ведь Катарина ничего не знает и она далеко. Войти в пещеру придется, и он войдет, но лучше попозже.
Идти спать не хотелось, а говорить не о чем, но молчать под тихий треск костра оказалось уютно.
Говорить не о чем – всё уже сказано ни по одному разу. Дик повторил всё, что слышал от Алвы, Бонифация и Савиньяка. Эдвард и капитан Гобарт рассказали то, что было известно им. Остальные столкнулись с черной башней впервые.
Блуждающую башню никогда не видели в Надоре: только в Варасте, Придде и Эпинэ. Черный столб с зубчатым верхом, а над ним то солнце, то луна, то звезда. Сегодня было солнце. Эмиль читал, что сначала башен было четыре, по одной в каждой из земель Золотой Империи, но уцелела одна, а три исчезли бесследно. Алва видел последнюю башню, в Гальтаре, и даже трогал: обычный камень.
Хитроумный калека Эрнани здорово придумал. Перенеся столицу, Повелителя Молний он отправил на юг, а Повелителя Волн на запад. Охотно перешедшие в эсператизм Борраска сохранили восток, а наследник Владыки Севера получил север, но это был не тот север, раз там не видят башню. И чья теперь башня где и чья уцелела?
Арабелла шевельнулась, плотнее закутываясь в плащ. Колин одел ее в форму надорской гвардии – чтобы при стычке враги не выбрали девушку мишенью из-за выделяющегося наряда.
- Вам холодно?
- Нет, монсеньор. Просто… слышите, кто-то поет?
Дик прислушался. Треск костра, скрипы и шорохи лагеря и, в самом деле, тихое пение. Мягкий мужской голос.
- Это, наверное, кто-то из часовых, - предположил Дик. Кэналлийцы в Варасте часто пели просто так, но за надорцами он такой привычки раньше не замечал.
- Давайте подойдем ближе, - попросила Арабелла. – Такая красивая песня.
Дик, если честно, даже различал пение еле-еле, где уж тут судить о красоте, но… а почему бы и нет?
- Только давайте потихоньку, - предложил он, - чтобы не вспугнуть. А то засмущается.
Они переглянулись. В самом деле, почему нет? Они не будут пугать, даже присутствия своего не выдадут, просто послушают. И они тихонько пошли на голос, держась за руки, будто дети, замыслившие шалость.
Лагерь спал, в небе загадочно мерцали звезды. Молодой месяц – ослепительно-белый и четкий, будто его из нухутской бумаги вырезали и на алатский черный бархат положили. И песня – уже различимая:
- Кто расчешет мои локоны костяным гребешком? Кто расчешет мои локоны над текущей водой? Кто расчешет мои локоны под вечерней звездой…
Красива не песня, решил Дик, а голос. Мягкий, глубокий, нежный. Неожиданно вспомнилась Марианна: будь она мужчиной, у нее бы был именно такой голос. Сладкий, зовущий. Арабелла крепче стиснула его руку – тоже, наверное, какая-то ерунда в голову лезет.
- В зеркало вод смотрю – плачу. Кто расчешет мои локоны, кто обнимет?
По прикидкам Дика, они уже дошли до границы лагеря. Где-то здесь должен был быть ручей, из которого поили лошадей, а певца так и не видно. И нет поблизости ни кустов, ни камней, за которыми он мог бы скрываться. И трава едва выше колена, не то, что в Варасте. Не эхо ли над ними подшутило, донеся издалека песню пастуха?
Блеснула отраженным лунным светом вода. Ручей. И Дик твердо решил, что дальше они не пойдут. Нечего ночью по чужим горам шастать без огня с одним кинжалом. Колин его за такие прогулки живьем съест и будет прав.
- Кто расчешет, - раздалось буквально из-под ног.
Дик посмотрел вниз, нахмурился, не понимая, что видит, а потом они с Арабеллой разом шарахнулись назад и упали, запутавшись то ли в траве, то ли в плащах, то ли в собственных ногах с перепугу.
Мгновенно вскочив, Дик выхватил кинжал и попытался загородить все еще барахтавшуюся в траве девушку. На самом берегу ручья лежало похожее на большую собаку существо, сплошь покрытое длинной, жесткой на вид шерстью. В лунном свете эта шерсть почти сливалась с травой, оттого они не замечали певца даже тогда, когда почти на него наступили.
Зверь встал, медленно и лениво – будто затем, чтобы показать себя. Он оказался ростом Дику по пояс, а так очень походил на лохматую собаку с невероятно длинной шерстью. Зверь потянулся, и Дик подавился ругательством: у твари было шесть ног. Тихо ахнула девушка – тоже заметила.
Чудище с довольным видом улеглось на прежнее место: руку протяни – коснешься.
- Кто расчешет мои локоны? – пропела тварь. Влажно блеснули в лунном свете огромные белые зубы, уродливо похожие на человеческие, только клыки длиннее.
А морда все-таки не собачья, но знакомая. На ызаржью похожа, вдруг сообразил Дик. У него лишь кинжал, а это… существо наверняка сильное. А если оно еще и кишит, как ызарги…
- Я бы расчесала тебя, но мне нечем, - неожиданно сказала Арабелла.
- Моим гребнем. – Существо тряхнуло головой, и Дик разглядел воткнутый в спутанную гриву гребень. – Костяным гребешком с речным жемчугом расчеши мои локоны.
И, прежде чем Дик успел вмешаться, Арабелла протянула руку к ужасной твари и выдернула гребень.
- Я расчешу твои локоны.
Жемчуг, украшавший гребень, влажно блестел – в точности так, как зубы его хозяина.
- Спой еще, - попросила девушка, ничуть не боясь чудовища.
Дик тоже не боялся, но уж больно мерзко оно выглядело и падалью пахло, пусть и не сильно, только вблизи. Может, действительно ызарг-переросток? Есть же в Сагранне гигантские выдры. Вот только почему оно разговаривать умеет…
Существо пело, Арабелла его расчесывала, а Дик стоял над ними с кинжалом. Спит он или бредит? Выпорхнувший из тьмы ястреб больно вцепился в плечо. Дорита.
Существо растянуло губы в пародии на улыбку.
- Всё летаешь? – спросило оно птицу, будто старую знакомую. – Та, что поет слаще всех, позволяет тебе прерывать ее песню? Как слаба она стала!
- Лэйелитэ!
- Не злись. В моих словах много яда, но я редко замышляю зло над текущей водой. Ты мог не спешить – я делаю лишь то, что обещала.
«Обещала» - значит, женского рода, а что голос на мужской похож, так оно не человек.
- Готово, - Арабелла отодвинулась в сторону. Причесанная тварь так и осталась тварью, даже хуже: избавленная от колтунов шерсть стала походить на человеческие волосы.
- Чем бы мне вас отблагодарить? – задумчиво протянуло существо.
- Не надо благодарности, - поспешно сказал Дик.
Существо покачало головой.
- Чувствуешь запах? – мягко спросило оно Дика.
- Падаль, – честно ответил тот. Существо молчало. Дик глубоко втянул воздух. – Вода. Тина.
- Лилии, - тихо подсказала Арабелла.
- Лилии, - кивнуло существо. – Вода и горечь. Чем становится горькая память?
Дик покачал головой:
- Я тебя не понимаю.
- Не надо меня понимать. Вспоминай. Память – дитя Волн. Что ты помнишь? Чем стала горечь, чем стала ярость?
- Прощением, - пришли на ум слова отца Маттео.
- И ты простил? – пропело существо. У такой образины – такой сладкий голос.
Память. Горечь. Лилии. Светлые волосы, ясные глаза. У Катарины тело под стать голосу, а душа… Разве можно такое простить?
- Да, - свистящее выдохнуло существо. – За тобой идет Месть, хоть сама о том не знает. Не взятая кровь гниет, но для тебя смерть пахнет лилиями. Помни и бойся!
Дик вскинул голову. Повелитель Скал не будет бояться! Но запомнит.
Существо повернулось к Арабелле.
- А что подарить тебе, добрая душа? Хочешь мой гребешок? Он расчешет твои локоны. Бери. Он уже у тебя.
Резной костяной гребень с крупным жемчугом. Девушка замотала головой:
- Нет, вдруг тогда никто больше не сможет тебя причесать? Он твой!
Склонившись к самой голове существа, будто нисколько не боясь жутких клыков и не чувствуя мерзкого запаха, Арабелла заколола пряди над его лбом гребнем – Дик видел, как так делают южанки.
- Вот! – девушка отодвинулась, любуясь результатом.
- Пусть так, - кивнуло существо. – Тогда вот тебе дар без подвоха: когда настанет горький час, танцуй с Весной, пой для Лета, а Зиму пои кровью.
- Ты не сказала про осень, - заметил Дик.
- И не скажу: я помню. Ты как я, - существо ткнуло лапой в Дика, – и ты как я, - тычок в Арабеллу. – Тот, кем раньше я была, объяснит мои слова, может быть. А теперь уходите.
Дика пробрал холод. С тихим шорохом взметнулась с плеча Дорита, миг – и пропала в ночи. Глаза существа горели болотными огоньками. Дик подмышки, будто ребенка, отдернул Арабеллу от сладкоголосой твари, а потом они бежали, не оглядываясь, до самого костра. И лишь тогда поняли, что их костер был в лагере единственным, все остальные погасли.
UPD 28.07.15 читать дальше
6
Первый день весны. Первый день шумной Орденской недели. Праздник. Был ли хоть кто-то в Агарисе, кто ожидал в этот день беды? Мориски часто грабили рыбацкие деревушки, разбойничали едва ли не под стенами Святого города, но нападать на сам город? Такое тоже было, но так давно! И вот снова…
- Серый город да станет склепом, - вдруг раздельно произнес раненый, перевязку которого Антуан только что закончил. Молодой, едва ли старше тридцати, но уже со знаком епископа. До вступления в орден несомненно был дворянином, а значит, учился военному делу с рождения. Врач снова мысленно ругнулся на «львов». Все, кто может, – на Старой стене, а где эти?! Даже если Эсперадор собственноручно отравил магнуса Леонида, разве это причина бросать город без защиты?
- Вы не слышите, - пожаловался раненый. Похож на южанина. Йерна, Гайифа?
- Берегите силы, отец Доминик, - мягко приказала аббатиса.
Она раненого знает. И наверняка понимает, что ему не выжить. Хотя, выжил же маркиз Эр-При.
- Вы не слышите, - повторил Доминик. – Тихим плачем цветов сожженных, колокольчиком прокаженных и нестройным воплем набата в этот город пришла расплата. Отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память. Извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью…
Раненый замолчал, чтобы с хрипом втянуть воздух, и Антуан вдруг понял, что заслушался. Ему доводилось читать истории о полуженщинах-полузмеях, околдовывающих пением, но забыться, слушая бред умирающего – такого даже в сказках не бывает.
Должно быть, в сказках так не устают.
Аббатиса тщательно укрыла раненого одеялом – не иначе, как в заботе о целомудрии сестер и послушниц. Орден Милосердия славен своими лекарями, но валерианки занимались воспитанием сирот и подкидышей и ран опасней ссадины на коленке сами никогда не лечили, тут же звали Антуана или еще кого-то из живших по соседству врачей. Сегодня всё не так. Монастырь Святой Валерии оказался удобно расположен, и отказать мать Бернарда не могла. Помощь раненым – дело Милосердия. Как дело Славы – защищать Святой город. А на деле кто может сражаться – сражается, кто может лечить – лечит, а остальные учатся сражаться, лечить, не краснеть от смущения, не плакать от жалости, не морщиться от вони. Они научатся. А пока даже неумелая помощь – помощь, лишь бы в обморок не падали. Но Антуан был рад, когда мать Бернарда сменила сестру, доставшуюся ему в напарницы поначалу.
Снаружи донеслись торопливые шаги, и в келью влетела молоденькая послушница.
- Матушка, вас там видеть хотят срочно. Говорят, дело огромной важности.
- Кто?
- Гайифцы. Из свиты принцессы Софии.
Племянница императора приехала в город накануне вечером. Успела: лучше переждать войну за надежными стенами, чем попасться морискам в чистом поле.
Мать Бернарда вздохнула.
- Мэтр Левасер, вы можете пойти со мной? Я думаю, посланцы ее высочества захотят узнать ваше мнение.
Молодой епископ – родич императора? Что ж, сбежавшему Аристиду придется иметь дело не только с конклавом, но и с Дивином. Мерзкое утешение.
- Я в вашем распоряжении, матушка. – Этот раненый – последний. Пока последний.
- Вы не слышите, - снова прошептал гайифец.
Странный бред.
- Кто он? – спросил Антуан, пока они шли по наружной галерее. Канонада как будто стихла. Неужели отбились?
- Теофано Вилламарга, - немедленно ответила мать Бернарда. – Преосвященный Доминик – епископ Зегины. Он сопровождал супруга ее высочества в походе в Багряные земли.
То есть в своей епархии хотя бы раз побывал. И все равно такая должность больше похожа на синекуру. Особенно, если его преосвященство – любитель помахать шпагой. Был.
Вилламарга – знакомое имя.
- Преосвященный – родственник доверенного советника?
- Единственный сын. Надежды нет?
- Надежда есть всегда. Мне доводилось видеть чудесные исцеления.
- Значит, будет молиться и надеяться.
Антуану такой рецепт никогда не нравился, но лучшего он предложить не мог.
Во внешнем дворе творилось форменное столпотворение: четыре десятка мужчин и женщин со множеством кофров и узлов говорили на гайи, талиг и гальтарском одновременно, будто нарочно стремясь достичь наибольшего сходства с древней легендой. Вилламарга – одна из влиятельнейших фамилий империи, но принцессе следовало просто забрать раненого в посольство, а не пытаться окружить его должным комфортом в стенах монастыря. Валерианки – не «истинники», но вряд ли подобная суматоха обрадует мать Бернарду. А вот раненому она может пойти на пользу, хоть от бреда отвлечет.
Странный бред, тревожный. И выкинуть из головы никак не получается, хотя казалось бы: какая Антуану разница, ведь это просто бред.
Стоило спуститься во двор, к аббатисе немедленно кинулись кругленькая сестра привратница, седой военный, крепко державший за руку женщину в зеленом плаще, и роскошно одетый господин в тщательно завитом парике.
- Помилуй нас Создатель, - пробормотала мать Бернарда.
- Матушка! – запыхавшаяся монахиня склонила голову.
- Можете идти, сестра Моника.
- Ворота заприте и сразу назад, - приказал военный, оказавшийся вблизи совсем стариком.
- Послушайте, Костас! – раздраженно воскликнула женщина в плаще, оставив попытки вырвать руку.
- Я вас, моя госпожа, полдня слушал. Баста!
- При всем моем нижайшем почтении к вашему высочеству, – нарядный господин учтиво поклонился, – я обязан согласится с господином Костасом, – еще один поклон, – иначе не оправдаю оказанного мне августейшего доверия, - и гайифец торжественно прижал правую руку к сердцу.
- Сестра, выполните просьбу капитана, - ровно произнесла мать Бернарда.
Так эти трое – капитан охраны, советник и… принцесса София?
Антуан во все глаза уставился на самую красивую принцессу Золотых земель. Племянница императора была и впрямь мила. Зеленые глаза, прямой нос, сердито сжатые губы, ямочка на подбородке. Пышные белокурые локоны – разумеется, парик, но дочь Стефании Каданской и сама может быть блондинкой.
- Что случилось? – сдержанно спросила мать Бернарда.
- Мориски взяли город, - без обиняков ответил капитан. – Цитадель должна устоять, но прямо сейчас нам это не поможет – у ворот давка. В аббатстве есть затопленный храм?
-Да, - подтвердила аббатиса.
- Вход под плитой?
- Да, все по канону. У нас раненые.
- Мы поможем, - пообещала принцесса.
- Храни вас Милосердный. Это надолго? Там нет источника воды.
- Дня три-четыре, - предположил Костас. – Потом или Слава вернется, или эти награбят и сами уберутся. Но лучше рассчитывать на неделю.
- Возможно, следует забаррикадировать ворота аббатства?
- Нет, пусть лучше думают, что сестры успели укрыться в Цитадели.
- Хорошо. И, чтобы это не стало для вас несвоевременным сюрпризом: преосвященный Доминик здесь и тяжело ранен.
- Мы будем молиться о его выздоровлении, - заверил советник, выступая вперед, загораживая побледневшую принцессу.
- Нам следует торопиться, - напомнил Костас.
- Вы безусловно правы, - ровно произнесла София. – Располагайте нами, матушка.
- Я соберу сестер. Храни нас Милосердный. Мэтр Левасер?
Антуан вздрогнул и повернулся к матери Бернарде. Агарис взят! В первый же день штурма.
С соседней улицы донесся бой башенных часов. Время службы, время славить Милосердие Его.
Поверить невозможно!
7
Во всех эсператистских аббатствах обязательно есть «затопленный» – подземный – храм, и в самых старых аббатствах вход в него закрывается тяжелой каменной плитой. Сьентифики говорили, что так Церковь чтит память о первых, тайных эсператистских храмах. Олларианцы заявляли, что сие суть скверна, идущая от древних демонов, и подражание подземному гальтарскому храму. Но от олларианцев чего только не услышишь, один календарь Франциска чего стоил, в котором перепутано всё и вся.
Антуан прожил в Святом городе десять лет, но в затопленном храме был впервые. Наверху, должно быть, скоро рассвет. Второй день Орденской недели, день Истины.
Никакой предрассветной тишины – даже в подземелье доходил гул битвы. Агарис сражался. Им повезло, что принцесса, еще утром отправив большую часть свиты в Цитадель, сама до последнего ждала отпущенных на праздник слуг. Спрятаться под землей и переждать Костас здорово придумал: так сестрам и послушницам не придется проверять, есть ли у морисков милосердие. Вдобавок, знатных дам, в отличие от сестер святой Валерии, учили ухаживать за ранеными, и они куда лучше скрывали страх. И ничуть не кичились чинами, в отличие от собственных служанок. Скажи кому – не поверят.
- Благодарю, конхесса Доротея, - с чувством сказал Антуан своей новой помощнице. – Без вас бы я не справился.
Та улыбнулась:
- О, я сама удивлена и рада, что еще кое-что помню. По конхессору Леонидасу не скажешь, но в молодости он был записной задира и всегда говорил, что рука у меня легче, чем у нашего семейного лекаря. Лгал, конечно, но я таяла и забывала браниться.
Моложавая каданка была выше своего щеголя-мужа на голову, но ни ее, ни его это, похоже, не смущало.
- Ложитесь спать, мэтр. Больше возможного вы сделать не сможете, а если загоните себя, то и возможного не сделаете.
Антуан вздохнул:
- Его преосвященство просил зайти, как освобожусь.
Видеть доказательства своего бессилия не хотелось, но отказать умирающему невозможно. А молодой епископ умирал – в этом уже не было никаких сомнений.
- Бедная моя госпожа, дор Теофано ей как брат. Я так рада, что оставила детей в Паоне! А ваши родные?
- Семья в Газарее. Но у меня много знакомых в Агарисе. Надеюсь, они спаслись в Цитадели.
- Цитадель устоит, несомненно. Идите, мэтр, а потом сразу ложитесь.
- А вы?
- Через час, мы с матерью Бернардой «поделили вахты», как Костас сказал.
Они сидели в подземелье и не знали, кому из оставшихся на поверхности повезло пережить уходящую ночь, но паники не было. Монахини, придворные, горожане, пришедшие в аббатство помочь в лазарете, - все верили, что надо просто немного подождать.
Все, кроме одного.
Антуану доводилось видеть много разных смертей, но епископ Доминик уходил со спокойствием, которое пугало даже больше бреда. Пусть нухутское снадобье избавило от боли, но почему он так спокоен?
- Все просто, мэтр, - произнес епископ, будто прочитав его мысли, – мне легче. Уходящему всегда легче. Я вижу, что за путь мне предстоит, и вижу, кто протягивает мне руку. С таким проводником позором будет сбиться с дороги. Бояться надо за тех, кто должен был уйти, но не ушел.
«Все-таки бредит», - с облегчением решил Антуан.
- Нам надо поговорить, мэтр. Садитесь.
- Если вы желаете исповедоваться, я позову…
- Садитесь.
К какой бы карьере, военной или придворной, не готовили наследника Вилламарга до принятия сана, командовать он умел.
Антуан подтащил скамеечку для молитв к лавке, на которой устроили постель епископа. В конце концов, это просьба умирающего.
- Кто я, вам, надо полагать, известно.
- Да, ваше преосвященство.
- А вы?
- Антуан Левасер, магистр медицины.
- Вы холосты?
- Да, - немного удивленно ответил Антуан.
- И не обручены?
- Нет.
- Впрочем, узнав все обстоятельства, конклав освободит вас от обета. Когда соберется.
«Обета»?!
- Вы не слышите.
- Смотря что, - осторожно заметил Антуан.
- Я – змея, я волна, я дева, стон любви и гримаса гнева. Я жива, я мертва, я вечна, я стрела, что летит навстречу, я клинок, что вонзится в горло, я смотрю, я пою, я помню… Я тоже не всегда слышал. И долго боялся… не тех. Мориски слышат. Мориски слышат, но не понимают, что делают. Они думают, что следуют за Памятью, но их ведет Месть, а месть еще никого не довела до добра. Не взятая кровь гниет, он не успеет. – Доминик перевел дух. – У вас много смертей впереди. Мне легче: те, кого мне жаль оставлять, будут под защитой. Иногда страшнейшая из стихий – лучшая из защит. Но я оставляю не только их. У меня мало времени, а вы не слышите. Дайте руку.
Антуан протянул руку – епископ сжал ее до боли. Сверкнул лиловой звездой камень.
- Когда у вас спросят, к чему я всё это устроил, скажите, что Вилламарга был слишком горд, чтобы исповедоваться тому, кто ниже. А когда захотите узнать мою исповедь, брат Антоний, спросите Софию. Не плачь, дорогая.
Антуан обернулся: возле приоткрытой двери стояла принцесса все в том же роскошном плаще цвета павлиньего пера. Она не плакала, но лекарь поспешно отвернулся: смотреть на умирающего было легче.
Последний вдох. Последний выдох. Всё.
Антуан закрыл умершему глаза. С тихим шорохом подошла София, опустилась на освобожденную Антуаном скамеечку.
- Мне позвать конхессу Доротею?
- Нет. Пусть ложится спать, у нее был длинный день.
- Но вы…
- Я не боюсь мертвых. И Костас ни за что не оставит меня одну дольше, чем на полчаса. А я хочу побыть одна. С вашего позволения, ваше преосвященство.
Это было приказом. Побежденный смертью врач поплелся в отведенную ему келью (всякий канонический затопленный храм строился не только для служения Создателю, но и как убежище для Его слуг), чуть не сшибив в полутьме караулившего под дверью капитана.
Наверху уже, должно быть, светает. Рассвет второго дня, дня Истины.
Епископский перстень жег руку, но снять его Антуан не решился.
Для обзоров
@темы: ОЭ
четверг, 10 октября 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Жуанвиль рассказывал размеренно и веско, будто не слова, а камни ронял.
- Это было вскоре, как Ракан Айнсмеллера цивильным комендантом назначил. Дело к ужину, вдруг вбегает с улицы мальчишка и вопит, что наш герцог – а он не наш, он надорский! – с цивильниками сцепился, со взводом за раз. А у нас как раз виконт Мевен с тогдашним графом Рокслеем были.
«Тогдашний»? Генри пристрелил Давенпорт, значит, речь идет о Джеймсе, погибшем в Доре.
- И все, кто были – и граф, и виконт, и гимнеты – вскочили и побежали господина герцога спасать.
- И вы?
- И я – интересно же. Оказалось, там капитан цивильной стражи к Гарри Корту пристал – его заколоченный дом вниз по улице с вывеской «Морисские благовония», он зимой в Марипоз уехал. Если б цивильник товар требовал или денег, Гарри бы все отдал, не дурак. Но тот полез к его дочери, которая в лавке помогала: благородным дамам про притирания рассказывала. Сказал, если девчонка с ним не пойдет, он Айнсмеллеру скажет, что они пособники Олларов, и тогда их всех повесят.
- И ему поверили? – презрительно спросила Арлетта.
- Айнсмеллер, госпожа графиня, выродок был, уж простите, но по-другому не скажешь. Вешать любил, как пропойцы вино любят: не разбирая. Так что капитану поверили, но в лавке еще и жених дочкин в это время был, и он, жених, не стерпел и капитана кулаком приголубил. Цивильники парня скрутили и решили прям на воротах повесить за то, что господину офицеру нос расквасил. Невеста капитану в ноги, жених с петлей на шее чуть ли не к восстанию призывает, идиот, кто ж такие дела так делает, и тут едет мимо герцог Окделл с парочкой «черных» и слугой в ливрее при оружии. Надорцев, получается, то ли трое, то ли четверо, если слугу считать, но двое из них ветераны, которым все эти цивильники на один зуб.
- И Окделл осудил беззаконие? – предположила Арлетта. Что-что, а красивые позы в семействе «святого» Алана всегда любили.
- Он к милосердию призвал, - вздохнул Жуанвиль. – Капитану бы отступиться, а потом вернуться по-тихому, но он уже, видать, в раж вошел. А может, был вроде Вешателя – жена Корта потом говорила, он нарочно к их дочке при женихе полез. Не столько девчонку хотел, сколько покуражиться. Так что господин виконт с господином графом прибежали аккурат тогда, когда беседующим секунданты понадобились.
- Дрались до первой крови?
- До смерти. Капитан предложил, а Окделл согласился. Встали в позицию, а потом… Никто поначалу понять не мог, чего это герцог хочет, только он противника вдоль улицы погнал. Вот так и шли: впереди капитан пятится, за ним герцог, за ними секунданты, потом цивильники с надорцами, а потом уж мы, простые зрители. Хорошо, улицы у нас широкие, дворец же рядом, так что всем все видно. И так дошли до конца улицы, где церковь Святой Валерии. И перед самой церковью герцог шпагу у капитана выбил. И граф Рокслей тогда сказал, что он достойный ученик Ворона, а виконт Мевен ответил, что Ворон бы убил.
Мевен был секундантом Ги Ариго на четвертной дуэли, вспомнила Арлетта, он знал, о чем говорил. Подражать эру в мелочах оруженосец научился, а вот главного так и не понял.
- У капитана такое лицо сделалось, – продолжал Жуанвиль, – что мне, в толпе, не по себе стало. А герцог заявил, что если капитан зайдет в церковь, то даже олларианский священник сумеет ему про милосердие рассказать. И если рассказ священника господина капитана не удовлетворит, тогда он, герцог Окделл, скрестит с ним шпагу еще раз и уже действительно до смерти. Вложил шпагу в ножны и повернулся к капитану спиной.
- Глупец.
- А капитан выхватил кинжал и на герцога кинулся, но слуга в ливрее, Джереми, успел из пистолета выстрелить. Убил капитана наповал. Отчаянный парень этот Джереми или стрелок отличный – с его места в герцога было проще попасть, чем в цивильника. Но если бы не он, быть бы герцогу покойником.
- А Окделл?
- Поблагодарил Джереми – я почему имя и запомнил – и сказал Корту, что если вдруг его семью еще обижать будут, так чтоб жаловаться бы не стеснялся, потому что Альдо Ракан несправедливости даже от вернейших своих слуг не потерпит.
То, что Окделл не слишком умен, Арлетта уже не один раз слышала, но к чему об этом рассказывает Жуанвиль?
- А через несколько дней герцог Окделл был ранен на дуэли герцогом Приддом, и, если говорившие о том гимнеты правильно понимали суть дела, при очень похожих обстоятельствах.
- Он не ждал удара левой.
- Прежде всего, он не ждал удара, ни от Придда, ни от того капитана. Людям свойственно судить по себе. Герцог Окделл не ждал удара, потому что сам бы его не нанес. Он молод и не желает убивать. И не умеет.
- По-вашему, это плохо? – заинтересовалась Арлетта.
- Что не желает – хорошо, что не умеет – хорошо для его врагов. Так что убить графа Штанцлера герцог Окделл мог – в гневе, защищаясь, да мало ли что еще способно случиться. Но солгать об этом он бы не сумел, а он поклялся, сам, по собственному желанию поклялся, что никого не убил. Его оклеветали.
Нелепый вывод из нелепой истории.
- Какой вам смысл выгораживать Окделла? – спросила Арлетта.
- Простите, госпожа графиня?
- Не притворяйтесь, господин Жуанвиль. Вы едва ли не у стен дворца контрабандой торгуете. Окделл – неблагодарный юнец, но ведь он и при желании не смог бы ничем вам помочь. Тем более, что вы олларианец и Ракан пришелся вам не по нраву, а Окделл пришел с Раканом.
- Оно не так чуток, - возразил Жуанвиль. – Не Окделл пришел с Раканом, а Ракан пришел с Окделлом, Эпинэ и Приддом. Ракана короновал агарисский кардинал за павлинье золото, но не полки Недобитого посадили «анакса» на трон, его свои привели. А другие свои бросили короля и сдали город без боя. Про Ракана не скажу, вблизи не видел, а Айнсмеллер мне очень был не по нраву. Но не по нраву мне были и Авнир, и Колиньяр.
- Вы опять ушли от ответа. Какой вам смысл помогать Окделлу? Или дело в Лоу? С каких пор вы его знаете?
- Со дня святого Фабиана, - с усмешкой сознался трактирщик. – Он-то, конечно, про меня много позже узнал, а вот я его еще тогда запомнил. Не часто Первый маршал от ворот поворот получает.
Причем здесь Росио? Или… он о Рудольфе?
Лоу всегда служили Окделлам, не Рокслеям, вассалами которых считались, а Окделлам. На любом портрете Дома Скал за плечом Повелителя – Ястреб из Лоу. Ястребом Эгмонта должен был стать Эдвард, но как раз тогда Окделла выставили из армии «лечить раны» с запретом покидать свои владения, где он и просидел мятеж Борна. И на площади Фабиана никто из Людей Чести Лоу не назвал, а когда Рудольф пожалел однокорытника сына, получил отказ. Надорец предпочел вернуться в Надор и принести присягу опальному герцогу.
Жуанвиль – контрабандист, а Лоу, по мнению Инголса, связан с разбойниками. Как просто!
- О надорских контрабандистах легенды ходят, - вздохнула Арлетта.
А о причинах невозможности их искоренения надорский губернатор в столицу трактаты шлет, на выдержках из которых Гектор учит своих помощников вежливо к кошкам посылать.
- Четыре границы, - пожал плечами Жуанвиль, - двойные налоги, семейные традиции.
- И все равно я вас не понимаю. Едва ли он сможет вернуться в Талиг.
Жуанвиль неожиданно улыбнулся:
- Госпожа графиня, вы верите, что я сумел бы придумать причину, которую бы вы сочли настоящей?
- Верю.
- Но я не буду лгать и выдумывать причины. Помните, я говорил, что однажды с графом Арно разговаривал?
- Да. После вашего ранения.
- Вот. А ранению тому одна встреча предшествовала… важная. Я ведь, госпожа графиня, наивным и доверчивым отродясь не был, но перед вербовщиком уши развесил, как щенок. А когда понял, что к чему, поздно было. Не мое это дело оказалось совершенно, но армия – не подружка, которую можно бросить, потому что разонравилась. Я привык понемногу, через два года даже сержантом стал, но победы над дриксами ждал, как никто. А в тот день я по поручению своего капитана ездил и как раз в полк возвращался. Решил через ельник дорогу срезать, виднелась там тропка в нужную мне сторону, и увидел в лесу, чуть в стороне от тропы, на берегу пруда, женщину в серо-черной надорской шали. Мне интересно стало, и я к ней подъехал. Она из Надор была, светлоглазая русокосая северянка лет сорока, наверное. Уронила в пруд мужний браслет, а достать не могла. Мне ее жалко стало, но показать ей этого не хотелось. Чтобы я, сержант Жуанвиль, в холодную воду полез, потому что крестьянку пожалел! И ладно бы молоденькую, чтоб расцеловать потом за труды, а тут старуха почти – как мне в ту пору казалось. Да вы что! Над надоркой я посмеялся старательно, а затем сделал вид, будто искупаться захотел. Привязал Пройдоху, разделся, нырнул. А вода в пруду чище слезы была, солнце лучами до самого дна доставало.
- Мне представлялось, лесной пруд должен быть в тени? - уточнила Арлетта, вовсе не желаю поймать рассказчика на стремлении приукрасить повествование.
Жуанвиль покачал головой:
- Как сейчас помню: и пруд, и лес солнцем залиты. Может, дело было к полудню, может, елки там росли такие странные. Если и была тень – у того камня, на котором женщина сидела, и то, скорее, так от шали ее зимней казалось.
- Вы нашли браслет?
- В первый же миг увидел. Грубый, тяжелый, серебряный, старинный, должно быть. Но я еще в пруду побултыхался, чтобы намерения свои получше скрыть. Потом достал браслет, еще чуток посмеялся, что у каторжников поди-ка колодки на ногах легче, и лишь после этого ей отдал. А она сказала, что как я ей помог, так она мне поможет. И было сражение при Лауссхен, и Первый маршал Алваро Алва с нашим полком в атаку пошел, и я в пылу боя рядом с ним оказался. А Пройдоха вдруг в сторону дернулся, да так, что я чуть из седла не полетел, и в тот же миг будто дубинкой в бок ударили, и потемнело все. - Жуанвиль перевел дух, одним глотком осушил недопитый Арлеттой бокал вина. - Вы простите, госпожа графиня, я ваши мысли узнать не чаю, да и не верю в подобную чепуху.
- Что было дальше?
- А что было дальше, я только через два дня узнал. Пройдоха меня, бесчувственного, из боя вынес. А перед тем он же вынес меня под пулю, предназначенную Первому маршалу.
- За спасение жизни Первого маршала положен орден и дворянство, если у спасителя такового нет, - припомнила Арлетта.
- Соберано счел, что его жизнь спасла дурная лошадь, - усмехнулся Жуанвиль, - а зачем дворянство мерину, если он все равно никому его передать не сможет? Так что мне выдали четыре тысячи таллов, дабы я о спасителе Первого маршала должным образом заботился. Господин генерал как раз затем в лекарский обоз приходил, что обещал оказать протекцию и проследить, чтобы при следующем подвиге я обязательно был произведен в теньенты и дворянином стал – всё, как положено.
Арлетта кивнула. Похоже на Арно, шутки соберано Алваро он понимал не всегда.
- Я предпочел взять деньги и вернуться в Олларию. Дождался, пока рана заживет – а заросло все за месяц день в день, лекари только руками развели – и отправился домой на спасителе соберано верхом, хотя далеко не сразу решился на такое кощунство. Здесь купил трактир на бойком месте, женился и зажил счастливо.
- Но назвали вы трактир «Озерной девой», а не «Прудовой».
- Прудовые только лягушки бывают, - улыбнулся Жуанвиль. - Но урок Элли Тишь я на всю жизнь запомнил.
- Элли Тишь?!
- Так та женщина назвалась, а как по-настоящему зовут – кто ведает? Аби сказала, в соборе Горика святая Элисон точь-в-точь такой нарисована, только с ястребом. У нас-то в храмах ее везде старухой рисуют, я специально всю Олларию обошел, посмотрел. А я ведь рисовальщику для вывески и объяснить толком не мог, чего хочу, а он все как надо изобразил – разве ж не знак? «Как ты мне помог, так и я тебе помогу». Я браслет ей вернул вроде бы как случайно и ненамеренно, а она коня моего толкнула так, что я чужую пулю получил и через то жизнь свою устроил. Все-таки то, как помогаешь, тоже важно, и желание помочь – не то желание, которого надо стыдиться. Так что я не буду придумывать оправдания для желания помочь человеку, которого ложно обвиняют. А Ричарда Окделла, госпожа графиня, в убийстве графа Штанцлера обвиняют ложно.
- Я учту ваше мнение.
Разумеется, человек, спасший соберано Алваро, может без опаски торговать агарийским вином у стен дворца. И за Окделла он тоже может вступиться без опаски: Алва – не Окделлы, долги помнят и отдают. Не понятно только, зачем Жуанвиль это делает, рассказ про какую-то Тишь – опять Тишь! – тут ни причем. И уж тем более ни причем рассветная заступница паломников и контрабандистов, святая-с-ястребом.
Кстати!
- Скажите, господин Жуанвиль, вам доводилось слышать о Лесном брате?
- Кто ж о вожаке «перепелятников» не слышал!
- Вот, значит, как они себя называют. – Разбойники-ястребы. Многозначительно! – А птицу покрупнее выбрать постеснялись?
- Перепелятники из всех птиц в Надоре самыми отчаянными слывут, - объяснил Жуанвиль. – Особенно когда гнездо защищают. Да я вот вам про Дориту рассказывал!
Неужели Инголс прав?
- Господин Жуанвиль, а как бы вы отнеслись к истории о бароне, возглавляющем шайку разбойников?
Трактирщик пожал плечами:
-Я так думаю, тут все от сочинителя зависит. Вот «Ястреб и роза» у Дидериха очень даже ничего.
Арлетта кивнула. Лучше и не скажешь. Судя по всему, барон Лоу оказался на вкус герцога Окделла лучшим рассказчиком, нежели граф Штанцлер. Но еще не известно, сумеет ли Ястреб перепеть Уэйда: Ро считает того ызаргом, а у некоторых ызаргов, по бытующим в Варасте поверьям, изумительные голоса.
UPD 17.11 читать дальше
По мнению Алвы (в пересказе Манрика со слов Дорака) неожиданность бывает двух видов: когда еще не ждут и когда уже не ждут. К вечеру второго дня в Мон-Нуар Колин от Окделла подобного вопроса уже не ждал, и потому Лоу ответил первым:
- Гальтару станет видно послезавтра. Самая удобная для нас дорога проходит в стороне от города, но, если вы хотите там побывать, господин Уэйд наверняка согласится изменить маршрут.
- Соглашусь, - подтвердил Колин. А что еще ему оставалось?
К счастью, для землетрясения в Старой Эпинэ нашлось простое и разумное объяснение – землетрясение в Мон-Нуар. Окрестные жители с ужасом вспоминали тот день, но Колина их путанные рассказы только успокоили. Скалам, вопреки девизу Окделлов, свойственно время от времени сотрясаться, и чем сильнее сотрясение, тем дальше расходятся его отзвуки. А что нынешняя «пляска гор» пришлась на Полуденное бдение, так в жизни еще и не такие совпадения бывают.
Но это сейчас всё просто и понятно, а в тот момент Колин готов был поверить и в кару Создателя, и в происки Врага, таким явственным было ощущение бездны под ногами. Как они с того злосчастного луга удирали! Но когда на привале мальчишка-теньент спросил герцога, что думает монсеньор о смысле грозного знамения, бледный в прозелень Окделл (он во время землетрясения головой обо что-то приложился, да так, что нашли его без сознания и долго не могли привести в чувства) сердито посоветовал не городить ерунды, после чего подробно рассказал о подземных пустотах и затухающих по мере удаления от очага колебаниях. Потомок Лита оказался еще и матерьялистом, и как он это в одной голове с «хранящей эориев Кэртианой» совмещал, Леворукий знает. Одно хорошо: несмотря на загадочную скачку с грозой и пугающее – чего уж там! – землетрясение, солдаты на Повелителя Скал косились исключительно с надеждой и гордостью, заставляя Колина подозревать, что и эсператизм, и олларианство были у большинства надорцев с изрядным абвениатским душком.
Впрочем, в первую очередь Колина отнюдь не Окделл волновал. Белла переживала из-за заканчивающихся у Лоу лекарств, а на его взгляд барон за последние дни наоборот стал выглядеть здоровее. Проще всего объяснить это успешным преодолением самой опасной части пути, но, как назло, выглядел Лоу не как человек, у которого гора с плеч свалилась, а как человек, что-то замышляющий. Вот и сейчас: в последней деревне для него повозку взяли, благо, Старая Императорская дорога куда ровнее новых королевских, и устроился барон в ней со скучающим видом наршада во время парадного выезда, а не почти калеки, которого везут в Святой город на манер багажа. Надежду, что в Агарисе Ястреба вылечат – вылечили же их кудесники Эпинэ! – Колин гнал, чтоб не пришлось потом разочаровываться.
- Так вы хотите увидеть Гальтару? – спросил Колин, мысленно прикидывая, стоит ли делать крюк всем полком или просто выделить Окделлу охрану. Разделять силы не хотелось, выпускать герцога из виду не хотелось, приближаться к брошенной столице категорически не хотелось, Старой Барсины хватило, но и убедительного повода отказать не было. Лоу что-то задумал или тоже матерьялист?
- Нет, – как ножом отрезал Окделл. – Гальтара - наследство Раканов, а Раканов больше нет.
- Без Раканов нет Талигойи, - небрежно заметил барон.
- Есть Четверо. Не Раканы создали Золотую анаксию, а четыре Великих Дома.
Историю о четырех анаксиях, объединившихся в Золотую, Колин слышал. Но из того, чем ныне владели Повелители, на анаксию тянула только Кэналлоа, а она и в Талиг-то входила на особых условиях.
- Вы хотите повторить объединение Великих Домов? – уточнил Лоу, наверняка подумавший о том же.
- Да. Придд мерзавец, но у него есть братья. Любой из них будет достойным… более достойным Повелителем Волн.
- А Эпинэ? – спросил Колин, кстати вспомнивший речи Карваля о «великой и независимой».
- Он согласится.
Иноходец, может, и согласится, да только станут ли его спрашивать? Но Окделл этого, как и следовало ожидать, не понимал.
- А Алва? – спросил барон.
- У него есть сын, принц Карл.
Вообще-то, уже король – разумеется, если принцесса Георгия признала в сыне королевы племянника. Лоу на подобные мелочи отвлекаться не стал:
- Пусть так. Но нигде не говорится о том, как были избранны Раканы. Или вы планируете отдать трон «самому достойному»?
- Трон займет хозяин Круга, - твердо ответил Окделл. И великодушно добавил: – А на следующем Великом Изломе трон перейдет Дому Волн.
- Дому Скал придется долго ждать своей очереди, - пряча улыбку, заметил Колин. Уж очень эта идея напоминала планы Альдо Первого насчет четырех рот гимнетов с переходящей по временам года должностью полковника. Что-что, а развести бардак анакс умел.
А ведь именно Ракан, наверняка, является для Повелителя Скал примером для подражания. Жаль, не Алва – Кэналлоа процветает.
- Нельзя думать только о себе, - назидательно изрек Окделл.
- Можно, - неожиданно возразил Лоу.
Решил-таки начать воспитывать? Опоздал лет на десять.
- Я не Придд и не Штанцлер! – возмутился юнец.
- Они добились своего, а вам приходится бежать, - спокойно парировал барон.
- Я вернусь.
- А они тем временем достигнут еще большего.
- Нет!
- Нет? Почему?
Герцог нахмурился, подбирая слова:
- Штанцлера уже все раскусили. Собственная дочь его бросила, Робер видит его насквозь, и Алва его убить хотел. Раскусят и Придда. Нельзя обманывать всех все время. Прошу прощения, меня зовет капитан Тондер.
Свежеиспеченный капитан (не дело офицеру для особых поручений в теньентах ходить) и впрямь махал рукой и, когда Окделл подъехал, немедля завел какой-то разговор. Так что причину мальчишка не выдумал, но за повод оборвать разговор явно уцепился.
- Он от вас сбежал, - констатировал Колин.
- Вернется.
- Вы не научите Окделла думать лишь о себе. Это как пса учить мяукать.
- Даже пытаться не буду.
И понимай, как хочешь.
Сбегать вслед за Окделлом было неловко.
- Не знал, что у Штанцлера есть дочь, - заметил Колин ради поддержания разговора.
Лоу посмотрел на правящего повозкой Бишопа. Беспокоится за тайны бывшего союзника? И все равно намерен рассказать.
- Господин сержант глухой, - заверил Колин. – Глухой, немой и беспамятный.
Лоу поморщился.
- Судя по тому, что Ричард с Арабеллой подслушали, граф Ариго носил рога.
Колин присвистнул:
- Королева?! Нет, быть такого не может. Она с братьями на одно лицо.
- Со всеми братьями?
Колин попытался представить Жермона Ариго без усов и лет на десять моложе.
- Кажется, самый старший на младших не похож. Но я их отца не видел.
- Он давно умер. Но на его сестру, Жозефину Эпинэ, похож как раз Жермон.
- И кто об этом знает?
- Я знаю о шестерых. Не считая глухих.
Королева, Штанцлер, Лоу, Окделл, он сам и Белла! Входит ли в число «глухих» Карваль? Счастье, что он не решился отправить сестру назад к тетке. И напрасно он до сих пор ее хорошенько не расспросил. Не хотел лишний раз про трактир вспоминать, а там, оказывается, такие новости.
В Бишопе он уверен, но все равно еще раз о клятве напомнит.
Колин потряс головой. Катарина Ариго – не Ариго. Значит, самый преданный ее защитник никакой ей не брат. Но при характере Иноходца…
- Если правда выплывет, Эпинэ «сестру» только сильнее жалеть будет.
- Смотря какую часть правды узнает. Судя по тому же разговору, ради того, чтобы дочь стала королевой, любящие родители отравили Магдалу Эпинэ.
Леворукий и все его кошки! Окделл о смерти герцогини Эпинэ уже упоминал, но Колин тогда решил, что это старые слухи об отравлении первой невесты короля кардиналом.
- Королева любит повторять, что она Ариго, она леопард, - вспомнил он.
- «Я росток дуба, пробившийся сквозь серый камень» будет звучать и впрямь не столь удачно.
- Вдобавок, доказательства происхождения Штанцлера от пропавшего сына казненного Гонта весьма шаткие. Катарина упоминала это в разговоре с дамами, - пояснил Колин.
- Странно с ее стороны заострять на этом внимание, - заметил барон.
- Если Штанцлер действительно ее отец, - уточнил Колин. – Может, Ричард что-то не так понял?
- Они с Арабеллой подслушивали под разными дверьми и дружно сделали один и тот же вывод. К тому же, это объясняет изгнание из дома Жермона Ариго, непохожего на братьев и сестру. И Штанцлер был очень дружен с графиней Каролиной – еще с тех пор, когда она фрейлиной была. Он и с Карлом Борном через сестру сошелся. В роли тайного возлюбленного я его, если честно, не представляю, но графиня могла любить свою любовь. Матушка ее величества вообще любила драму. У них с герцогиней Мирабеллой диалоги бывали исключительные: Веннен против Эсператии. «Изведав страсти нежный яд, канули прелюбодеи в огнь Заката и лед Полуночи. Орстон.»
- Мэратон. Графиня Ариго могла быть верной женой, а Штанцлер мог попросту лгать ее детям – и про смерть герцогини Эпинэ в том числе.
- Магдалу действительно отравили, - разом помрачнев, сообщил Лоу. – Морисский и нухутский лекари, не зная друг о друге, назвали один и тот же яд. Среди слуг предателя так и не нашли. У Сильвестра хватало ловких убийц, но что, если это не Сильвестр?
- Это будет сложно доказать, - заметил Колин.
- Некоторым хватит даже тени подозрения, - убежденно ответил Лоу.
Например, старшему Савиньяку, у него и так к племяннице Карла Борна душа не лежит.
- Вы хотите шантажировать королеву?
- Я знаю, что ее шантажирует Штанцлер.
- Отравлением герцогини Эпинэ?
- Да.
То есть Лоу думает, что знает причины поступков королевы.
Королевы-матери, Леворукий и все его кошки! Кем бы Катарина ни была, Олларам от нее уже не избавиться.
Один мудрец сказал, что знание – сила, а другой, что знание – свет. Но подобное знание – факел на пороховом складе: чуть не углядишь, и осветит так, что мало никому не покажется.
- Герцогу Окделлу не стоит рассказывать о подобном всем подряд.
Барон кивнул:
- Я надеюсь, вы поможете мне его в этом убедить.
Подумать только, какое доверие!
А в Олларии сейчас, поди-ка, весело. Особенно, в свете приезда графини Савиньяк.
- Я бы поставил на королеву, - подумав, сообщил Колин.
- Штанцлер – гусь, - напомнил Лоу, - у него талант выходить сухим из воды врожденный. Уйти от Ворона живым – редкое достижение.
- Помяните мое слово: от бедной беззащитной Катари не уйдет.
Колин не сомневался в победе Катарины Оллар, но сумеет ли вдовствующая королева-мать выйти из этой истории, не запачкав туфелек?
Удачно, что он не стал с нею связываться. А вот Карвалю придется побегать!
Так ему и надо.
- И все же, Лоу, как вас угораздило связаться со Штанцлером? – задал Колин давно занимавший его вопрос. – То, что этот «гусь» редкостный мерзавец, для вас, в отличие от Окделла, сюрпризом не стало.
Лоу вздохнул, уселся поудобнее.
- Скажем так, бывают ситуации, когда нужны любые союзники. Совсем любые. Со Штанцлером много неясного, и подслушанный разговор далеко не все проясняет. Но и с Приддами неясного много. Я знаю, почему поднял восстание Эгмонт, знаю, почему его поддержали Килеан и Эпинэ. Думал, что знаю, что случилось с Карлом Борном. Но я не знаю ни чего хотел Вальтер Придд, ни чего хотели от Вальтера Придда.
- Вы о его смерти?
- Да. Возвращаясь к вашему вопросу, Штанцлер сразу казался мерзавцем, но казалось, что он наш мерзавец. Разумеется, жизнь показывает, что обычно все мерзавцы – свои собственные, но возможность быть разборчивым есть не всегда.
«Наш мерзавец», значит.
- Вы откровенны, господин барон. Надеюсь, это значит, что вы честны.
Лоу пожал плечами, разглядывая волнистую линию Северного хребта, за которым скрывалась Гальтара. Но Лоу вообще редко смотрел собеседнику в глаза, вероятно, понимая, что мало кому такой взгляд понравится – слишком тяжелый и слишком внимательный.
- Что было, то было. Память у меня хорошая и однажды совершенных ошибок я стараюсь не повторять. Прошлый раз я вас недооценил. Вполне возможно, сейчас я вас переоцениваю, но, согласитесь, у меня есть причины считать вас своим и не считать вас мерзавцем.
- Надо полагать, подобные основания были и в отношении графа Штанцлера.
- Эр Август был приближенным королевы Алисы. Для старшего Эпинэ это было лучшей рекомендацией.
- А я надорец. Но надорцев много, тот же Манрик, к примеру.
- Неудачный пример: граф Манрик предпочитает быть южанином. Но «дриксенских гусей» в Талиге и впрямь немало.
- Но Люди Чести приняли только одного.
Лоу вздохнул.
- Борны.
- Простите?
- Карла Борна казнили не за мятеж против короля, а за убийство Арно Савиньяка. Будь дело только в мятеже, три Великих Дома – давно не три провинции, но им было, что предложить Сильвестру, жизнь бы всяко выторговали. Но за графа Арно Анри-Гийом требовал разорвать убийцу на клочки, а потом сварить заживо – редчайший случай, когда они с Ноймариненом полностью сошлись во мнении. Эгмонт обоих не особо знал, но эр Морис был дружен с обоими, так что Надор промолчал – за исключением Манрика, разумеется. А всё, чего смог добиться Придд в одиночку, это заменить четвертование на отсечение головы – не без помощи Алвы, вдруг заявившего, что убийца свое в Закате получит.
Колин с трудом удержался от смешка: а потом Придд бросил Эпинэ и Окделла на растерзание Алве. «Нас четверо, всегда четверо» - так, кажется, «нынешний» Окделл говорит.
- Вместе с Карлом Борном должны были казнить еще семерых, включая двух его братьев. Вот тут-то Штанцлер и помог. Высокий Совет ничего не решает, разве что «нижайше просит» иногда, но оглашенное на Высоком Совете становится законом. Зачитывая приговор, ликтор «перепутал» несколько слов. Сразу этого никто не заметил. А когда Сильвестр явился в Багерлее лично исповедовать смертников, спасенные уже сутки гнали лошадей в Агарис. Говорят, Карл Борн на эшафоте улыбался.
- А я помог вам добраться до Мон-Нуар, - вернул разговор к интересной для него теме Колин. – Я понимаю ваше нежелание повторять былые ошибки и понимаю, что пример графа Штанцлера в высшей степени поучителен, но уверен, что нам обоим, а так же герцогу Окделлу, будет гораздо проще, если мы не станем осложнять друг другу жизнь избыточными… предосторожностями.
Вот теперь Лоу смотрел на Колина в упор, благо, ему следить за дорогой нужды не было. Но у некоторых людей прямой взгляд ничего не значит. Ястреб торговался с королями в те времена, когда он сам даже взводом не командовал.
Когда барон заговорил, было видно, что он подбирает слова.
- Я ценю вашу прямоту, но и я был честен, говоря, что итог нашей прошлой встречи для меня… приемлем. В тот раз вы поступили как надорец вопреки своей выгоде. А сейчас быть надорцем для вас выгодно.
- Но мы уже выяснили, что выгодой я руководствуюсь не всегда.
- Я могу поклясться честью, но, не обессудьте, мне заранее тошно от того, чем в ответ поклянетесь вы.
Догадался или разузнал? Ладно, не важно.
- Меньше верьте Дидериху, - сухо произнес Колин. – Мы можем поклясться друг другу Великой Талигойей.
- Не люблю клятвы, за нарушение которых неизвестно, что будет, - усмехнулся Лоу. – Можно поклясться верой в Создателя нашего, ведь вы тоже эсператист.
- Очень надежно – по дороге в Агарис, где от таких клятв освобождают оптом и в розницу по божеской цене, - съязвил Колин.
- Это значит, что ни один из нас не сможет нарушить клятву прежде, чем доберется до Агариса, - серьезно заметил барон, – от клятв брату во Ожидании заочно не освобождают. А от семикратной клятвы освобождает только Эсперадор, которого еще даже не выбрали.
- А за нарушение ее – пламя закатное?
- Не верите, что я его боюсь?
- Помню, что всегда можно раскаяться и искупить. Создатель милосерден, не так ли?
- Все, сдаюсь! - и Лоу даже руки поднял, но именно в этот миг повозка подпрыгнула на ухабе, и барон опять вцепился в бортик. - Уэйд, то, что вы меня подозреваете, я догадался, простите, что не сразу. Но в чем именно и, главное, почему?
- Нет, я думаю, это вы подозреваете меня в намерении продать герцога Окделла первому встречному, предложившему хорошую цену. У вас есть для этого основания, и я решительно не понимаю, почему вы не желаете этого признать.
- Да с чего вы это взяли?
- Тогда за какими кошками?!
- За какими кошками – что?!
- Вы тащитесь с нами в Агарис!
Несколько мгновений Колину казалось, что сейчас Лоу скажет «А!» и хлопнет себя ладонью по лбу, но на простые человеческие жесты обладатели многотысячелетних родословных, видимо, просто не способны. Вместо этого барон сказал:
- Вы не могли бы позвать герцога Окделла? Продолжение разговора требует его участия.
Ну конечно, без Окделла они неделю ходили вокруг да около, а с ним за минуту обо всем договорятся!
Но договариваться надо – хотя бы до Агариса. При Окделле – так при Окделле.
UPD 25.11 читать дальше
С тем, кому поручить присмотр за Повелителем Скал, Колин попал в яблочко: прямо сейчас Тондер с Окделлом обсуждали случившуюся в этой долине в конце круга Молний битву, и были столь явно довольны друг другом, что даже жаль стало прерывать идиллию.
Заметив Колина, герцог насупился.
- Вас эр Эдвард послал? – подозрительно спросил он, и всякую жалость как рукой сняло.
- У нас с господином бароном возник вопрос, который возможно решить только с вашей помощью.
Окделл вздернул подбородок, извинился перед Тондером и повернул коня к повозке. Надо полагать, он, в точности как Колин, ничего хорошего от предстоящего разговора не ждал, но, как и Колин, успокаивал себя тем, что Ястреб сыну Эгмонта не враг.
Лоу сразил наповал обоих.
- Сейчас, когда всякое промедление грозит смертельной опасностью, я позвал вас, дабы сказать вам твердо и решительно: оставьте меня здесь. Я требую этого, как награды, и молю об этом, как о милости, ибо никогда не прощу себе, если стану помехой на вашем пути. Оставьте меня и езжайте, и таково мое последнее слово.
Добавь барон к своей тираде хотя б щепотку пафоса, и Колин был бы полностью уверен, что он издевается, но тот говорил серьезно и спокойно. Белла предупреждала, что у Лоу бывают внезапные приступы лихорадки, но не походил он сейчас на бредящего, даром, что нес сущий бред.
А реплика, кстати, вполне узнаваема, пусть и переврал ее Ястреб изрядно.
Окделл поперхнулся, откашлялся и отчеканил:
- Вы лишь напрасно тратите силы, пытаясь склонить меня к столь подлому поступку. Я никогда не прощу себе, если брошу друга. Мы завершим этот путь так же, как начали: вместе, и таково мое последнее слово.
И тоже, между прочим, заметно мимо текста. Должно быть, это была какая-то неизвестная Колину редакция пьесы, потому что уж герцог-то знал Дидериха, как никто.
- У вас есть долг, и вы обязаны его исполнить. Жертвовать самым дорогим ради высшей цели – не в этом ли подлинное благородство, не в этом ли истинная Честь?
- У меня нет долга предавать друзей! Наша цель стоит того, чтобы отдать за нее всего себя, но отдавая за нее других, я стану тем, кто достижения ее не достоин. Я тверд, и я не отступлю!
В том, что Лоу развлекается, Колин уже не сомневался. А вот Окделл искренен и совершенно искренне злится. Пора прекращать балаган. Кто там был в «Звезде Севера» голосом разума, граф Гонт?
- Господа, прошу вас оставить этот бесполезный спор. Ваши советы, сударь, бесценны, и потому недальновидно с вашей стороны склонять нашего сюзерена от них отказаться. Государь, ваше благородство мудрее нашего опыта, и если прежде были у меня сомнения в нашей победе, то ныне они развеяны бесследно. Пожмите друг другу руки, и вернемся, наконец-то, к обсуждению дел, воистину требующих внимания.
К концу реплики и барон и герцог смотрели на Колина во все глаза, хотя единственным отступлением от пьесы, которое он себе позволил, была вставка слова «наконец-то».
Окделл смешно нахмурился, а потом заулыбался:
- «Звезда Севера»! А я еще удивлялся, почему у эра Эдварда реплики какие-то не те. А я «Утес Чести» цитировал. Вы проверяли, можно ли перепутать эти сцены?
Две разные пьесы?
- Я тут совершенно ни причем, - поспешно заверил Колин. – Обращение барона к Дидериху стало для меня таким же сюрпризом, как и для вас.
Лоу усмехнулся:
- «Ночная лань».
Три разные пьесы?!
Колин вздохнул:
- Мы с герцогом оба думали, что понимаем вас и друг друга, и не придали значения мелким неточностям. Благодарю за урок, барон.
- Увы, я не планировал такого результата и попался так же, как и вы.
- Тогда зачем? – спросил Окделл. – Эр Эдвард, вы же не думаете, что я мог бы вас бросить? Да я… я бы вас даже слушать не стал!
И это тоже верно, понял Колин. Ему виделось в том, что Лоу не предложил бросить его в каком-нибудь трактире, доказательство, что барон боится оставить герцога с ним, боится от пособника Люра удара в спину. И Колин был абсолютно уверен, что Ястреб предпочтет ударить первым, и, в попытках предугадать удар, только чудом не наделал глупостей. Но если Окделл ни за что не оставил бы Лоу и другим не позволил бы это сделать, то обращаться с подобными просьбами выглядело бы со стороны барона именно так, как выглядело сейчас: диалогом из пьесы, уместным только на подмостках.
А самое обидное, нельзя на самом деле сказать, будто барон их задерживает, а если случится крайний случай, Гобарт и Тондер будут спасать Беллу и Окделла, не спрашивая мнения Лоу, и Лоу это прекрасно понимает.
Да уж, развлек он сегодня Ястреба.
Шумный хлопок крыльев, и Дорита буквально упала в повозку. Обвела всех сердитым взглядом и вспорхнула на бортик, рядом с рукой хозяина; заклекотала. Тот улыбнулся.
- Мне показалось забавным сходство сегодняшнего дня со вторым актом пьесы, и, поскольку «Ночная лань» едва ли не единственная у Дидериха драма с благополучным концом, решил довести это сходство до конца, - мастерски замел все следы Лоу. Посвящать мальчишку в подробности «дороги Чести», которой следует «надорская гвардия», барон пока не хотел.
- Как герои «Хитроумных бродяг»? – уточнил Окделл. – Эр Эдвард, это же комедия!
- И тоже, прошу заметить, с хорошим концом. Сержант, - окликнул Лоу Бишопа, - остановите повозку вон под тем деревом, - и барон указал на росший у дороги раскидистый дуб, к которому они как раз подъезжали. А когда Бишоп выполнил просьбу, скомандовал: - Ходж, слезай!
У Дидериха неведомый Ходж соскочил бы с дерева молнией прямиком в повозку. В настоящей жизни он аккуратно спрыгнул в траву, предварительно повиснув на руках на нижней ветке. С топотом подлетели Тондер и еще четверо солдат, держа оружие наготове. Но будь Ходж убийцей, они бы опоздали.
Ну что тут скажешь – попались.
Ходж одернул одежду, подошел к повозке, поклонился.
- А все-таки, эр Эдвард, как-то вы со своими птицами разговариваете! – со смесью досады и восхищения произнес он.
- Ходж Истерлинг! – радостно воскликнул Окделл.
Парень встал навытяжку и браво отчеканил:
- Роджер Истерлинг, Второго егерского полка теньент!
А егерских полков и было-то в Талиге за всю его историю только два: те самые, с которыми Эгмонт Окделл восстание поднял. И оба, если победителям верить, утопли в Ренквахе. На выходца Ходж-Роджер не походил, да и для того, кто мог с Эгмонтом воевать, парень слишком молод.
У Лоу есть отряд достаточно большой, чтобы назвать его полком, не выставив себя перед собственными людьми на посмешище, и это меняет все. В кои-то веки, к лучшему.
«Так в птичнике воцарились мир и спокойствие, и только маленький Поросенок плакал возле компостной кучи, над могилой Воробья, возомнившего себя орлом.
Вскоре гусям, уткам, курам и индюшкам надоел его тоскливый визг. Про себя они уже давно пожалели, что не послушались Вожака и дали Поросенку приют. Ведь ел он с каждым днем все больше, и навоза от него тоже было все больше, а пользы никакой и ни единого словечка благодарности. Но вслух никто не решался в этом признаться, дабы не показать себя в глазах соседей черствым и бессердечным. Ведь для гусей, уток, кур и индюшек самое главное в жизни – это то, что думают о них соседи.
Наконец Гусак не выдержал:
- Господа, так дальше не может продолжаться, - прогоготал он. – Поросенок все время плачет, что, несомненно, вредно для его здоровья.
Все посмотрели на Поросенка, который, кстати, в данный момент не плакал, потому что ел.
- Я думаю, ему вреден наш корм, - прокрякал Селезень. – Посмотрите, как ужасно он выглядит!
- Какая изможденная полнота! – закудахтали куры.
- Какой болезненный аппетит! – заболботали индюшки.
- Он нуждается в смене диеты и образа жизни, - решительно заявил Селезень.
- За забором ему будет гораздо лучше, - добавил Гусак. – В конце концов, он так мечтал о свободе!
И все посмотрели на высящийся за забором Дремучий лес. Им туда совершенно не хотелось, но ведь Поросенок – это не они.
Но Поросенок покидать птичник отказался.
- В лесу холодно и страшно, - заявил он, - и я поклялся никогда не оставлять могилу сюзерена. Я зачахну от горя и буду похоронен у его ног.
При мысли, что придется откармливать Поросенка всю его жизнь, гуси, утки, куры и индюшки приуныли. Но тут из-за компостной кучи показались два странных шестилапых зверя.
- Это лисы? – испугался Петух.
- Это родичи сюзерена – Львы! – радостно заявил Поросенок. – Смотрите, какие у них гривы!
А надо сказать, у зверей была очень длинная, волнистая шерсть.
- Да, мы Львы, - гордо прошипели звери.
- Но ведь грива должна расти только на голове, как у лошади, потому она и зовется гривой, - неуверенно сказал Гусак.
- А мы седоземельские Львы, - ответили звери. – Это в жарких Багряных землях грива у львов только на голове, а в Седых – по всему телу.
- Львы рычат, а вы шипите, - подозрительно заметил Селезень.
- В Седых землях холодно, и мы простудились.
- Львы огромные, а вы не больше собаки, - поддержал соседей Петух.
- А мы и есть огромные – по седоземельским меркам. И вообще, вы что, других львов видели, что так к нам придираетесь? Мы, между прочим, помочь вам хотим.
- Чем? – спросил Селезень.
- Мы давно ищем оруженосца, которому мы могли бы передать все наши знания и умения, и этот юноша, такой просвещенный и упитанный, идеально нам подходит. Ты готов отправиться с нами, отважный Поросенок?
- Что-то от вас падалью пахнет, господа Львы, - заметил до того молчавший Индюк.
- Это аромат драгоценных седоземельских масел, делающих нашу шерсть мягкой и пушистой, - ответили Львы.
- И зубы у вас кривые и острые, как пила.
- Это наши львиные клыки, которыми мы разрываем добычу.
- А меня, а меня вы научите разрывать добычу? – спросил Поросенок.
- Если ты пойдешь с нами.
- Я пойду с вами! – заверещал Поросенок. И так ему захотелось стать оруженосцем седоземельских Львов и научиться разрывать добычу, что намерения зачахнуть над могилой сюзерена мигом вылетели из его головы.
«Как бы тебе самому не стать добычей», - подумали про себя гуси, утки, куры и индюшки. Но Поросенок визжал так громко, ел так много, а у Львов были такие большие и острые зубы, что вслух они сказали только «Счастливого пути». И потом – он ведь сам, сам захотел пойти со Львами!
И вот Львы и Поросенок через дыру в заборе за компостной кучей выбрались из птичника. Потом они долго шли по лесу, пока не пришли на чудесную поляну, посреди которой рос могучий дуб.
- Здесь, - сказал один Лев другому Льву.
- Здесь, - согласился тот.
- Что здесь? – спросил Поросенок.
- Здесь мы посвятим тебя в оруженосцы.
- А потом вы покажете мне, как разрывать добычу?
- Ну зачем потом – прям сразу и покажем.
- Здорово! – радостно хрюкнул Поросенок.
- Сейчас я укушу тебя за горло и тем посвящу в оруженосцы, - сказал один Лев.
- Будет больно? – испугался Поросенок.
- Недолго.
- А можно, я зажмурюсь?
- Зажмуривайся, - разрешил Лев.
- А почему это ты будешь посвящать в оруженосцы? – возмутился другой Лев. – Я тоже хочу.
- Я с тобой поделюсь.
- Нет, это я с тобой поделюсь.
- Вы можете посвятить меня в оруженосцы вдвоем одновременно, - предложил Поросенок, приоткрыв один глаз.
- Так тебе будет вдвое больнее, - предупредил Лев.
- Я не боюсь боли, ведь я буду оруженосцем седоземельских Львов! – ответил Поросенок и снова зажмурился.
Львы попробовали пристроиться к горлу Поросенка вдвоем, но, хотя и были они не велики, Поросенок был еще меньше.
- Не получится, - с досадой сказал один Лев.
- Ты слишком маленький, - добавил другой.
- Я скоро вырасту! – заверил Поросенок, испугавшись, что его не возьмут в оруженосцы. – Я много ем и потому быстро расту. Уверен, если я как следует поем этих замечательных желудей, то уже к вечеру, самое позднее к утру стану заметно больше.
- Тогда ешь, - приказали Львы, и Поросенок с радостным хрюканьем набросился на еду: пока они добирались до поляны, он изрядно проголодался.
И, глядя, как Поросенок уплетает желуди, один Лев сказал другому:
- А может, и впрямь подождем, пока подрастет? А то сейчас его на один зуб не хватит.
- А если до тех пор его другие съедят? – спросил другой Лев, посмотрев по сторонам. – Лес-то Дремучий, мало ли кто в нем живет.
- А мы научим его прятаться.
- А когда он станет слишком большой, чтобы прятаться, но еще недостаточно большой, чтобы съесть?
- А тогда… а тогда мы научим его топтать врагов и будем есть тех, кого он затопчет!
- Точно!
И Львы с надеждой посмотрели на Поросенка, евшего желуди.
- А вдруг не получится? – с тревогой спросил один Лев.
- Почему не получится? – удивился другой Лев.
- Ну, он же не дикий.
- Ничего, с нами одичает.
- И озвереет.
- И озвереет. Ешь больше, неблагодар… разумный Поросенок!
- Расти скорее, глу… храбрый Поросенок! Нас ждет…»
Арлетта на миг задумалась, а потом отложила перо. Она не знала, что ждет Поросенка и самозваных «львов», и ничуть о том не жалела.
Бегло просмотрев исписанные листы, графиня встала, недрогнувшей рукой поднесла два последних к пламени свечи и, как только они загорелись, без сожаления отправила догорать в камин. В том, что касалось ненужных бумаг, она была исключительно Рафиано.
Вернувшись за стол, Арлетта перечитала ставшую последней фразу: «Так в птичнике воцарились мир и спокойствие, и только маленький Поросенок плакал возле компостной кучи, над могилой Воробья, возомнившего себя орлом», - окунула перо в чернила и уверенно приписала в самом низу листа: «пока не умер от голода».
Никогда не следует давать ызаргам шанса, какими бы славными не казались они в сравнении с обитателями птичника, потому что даже самые пушистые ызарги пахнут падалью. Но об этом она напишет в другой раз.
Было давно за полночь, но Антуан не ложился. Хватит, належался. После позорного обморока в храме – именно тогда, когда испуганные землетрясением люди нуждались в поддержке! – он два дня был слишком слаб, чтобы встать с постели. Обычные последствия сильного душевного потрясения, не имеющие ничего общего с болезнью, убившей Эсперадора Адриана, в этом Антуан был абсолютно уверен, напрасно капитан Илласио панику поднял. Ни кровотечений, ни лихорадки, просто сильно испугался. Стыдно за свое малодушие, но от стыда еще никто не умирал.
Пока он болел, распоряжалась в городе принцесса, и справилась, как и следовало ожидать, великолепно. Антуану сегодня только дел и нашлось, что расписаться на уже составленных и начисто переписанных письмах о милости Его, явленной жителям Агариса в час Полуденного бдения. Уж теперь-то кардиналам придется ответить местоблюстителю! Антуан только попросил сделать еще одну копию: в нежелании писать кардиналу Талигойскому он был с принцессой единодушен, но единственному уцелевшему магнусу, Аристиду, написать следовало, и с этим София согласилась. Но, прежде чем поставить подпись, Антуан побывал в Храме Семи Свечей, дабы в здравом уме и твердой памяти на «милость Его» посмотреть.
Всё было именно так, как он запомнил: из основания рухнувшей кирпичной колонны вырастал багровый столб, похожий то ли на сталагмит, то ли на ствол исполинского дерева. В белом храме нерукотворная кроваво-красная колонна казалась настолько яркой, что резала глаза. Но когда стены и потолок вновь украсят фрески, она уже не будет выглядеть такой чужеродной. А еще можно остальные колонны облицевать подходящим камнем или изразцами или покрыть мозаикой. Предложение Селя просто побелить эту горожане отвергли хором.
Глядя на спасшую их колонну, все – Антуан был в том уверен – вспоминали Багряный утес. На утесе мать Бернарда сказала, что сестра пришлет брата. После землетрясения Сель сказал, что брат услышал сестру. Полученное матерью Бернардой обещание-пророчество начинает сбываться? И если это – всего лишь начало, каким будет продолжение? Что первостепенно: разрушительное буйство стихии или чудесное спасение?
Он думал об этом весь день. И сейчас на столе перед Антуаном лежало житие святой Мирабеллы, найденное в этой самой комнате, в личных покоях Эсперадора. Само житие, хоть и было самым подробным из всех, что им удалось отыскать, занимало меньше четверти книги, еще две страницы – Откровение Мирабеллы. Оба текста были написаны нарядным и безличным почерком искусного переписчика и перемежались изумительными по красоте миниатюрами. А за Откровением следовали сделанные в разные годы разными людьми записи о событиях, в Откровении предсказанных. Кляксы, помарки, слова зачеркнутые и слова подчеркнутые завораживали не меньше миниатюр. Некоторые записи принадлежали Эсперадорам, некоторые – магнусам (обычно Знания или Истины), некоторые – кардиналам-секретарям, и это явно свидетельствовало о том, что ритуал обращения к Сестре всех братьев и Заступнице всех сестер не был тайной для конклава. Уцелевшие кардиналы должны о нем знать, а значит, могут знать большее.
Первая запись рассказывала о восстановлении Агариса после разрушения его Рамиро Алва. Затем записи следовали друг за другом с разными промежутками. Иногда авторы поправляли тех, кто писал до них, иногда опровергали. А через страницу или через десять страниц кто-то опровергал опровержение. Это походило на спор – спор, реплики в котором разделены годами и десятками лет. Последняя запись принадлежала Адриану и была сделана примерно за год до его смерти. В то время Эсперадор уже тяжело болел: Антуана, вылечившего когда-то маркиза Эр-При (хотя на его собственный взгляд, именитые коллеги просто недооценивали желание талигойца жить и спешили подготовить принцессу к неизбежному горю, а Великолепная Матильда гнала их из дома нагайкой и требовала привести другого врача – так и дошла очередь до него, только начинавшего в те годы практику), в строжайшей тайне приводили к постели больного, и одно это указывало на то, как все отчаялись. Антуан не смог определить причину недуга и с тех пор ни разу не встречался ни с чем похожим.
Умирающий Эсперадор был единственным, кто писал не о сбывшемся, а об ожидаемом – о разрушении Серого города под Ржавой луной. Адриан считал, что это Агарис, а разрушит его Рокэ Алва. Не потому ли Юнний так стремился к миру с Талигом? И Юнний, и Адриан, несомненно, знали много больше Антуана, но, зная правильный ответ, куда проще найти решение. Всегда проще найти, если знаешь, что ищешь. Мориски, вот о ком предупреждала Мирабелла – если можно и возможно предупредить о неизбежном.
В Откровении еще были не исполнившиеся стихи, а в книге – чистые страницы. Кто-то должен продолжить этот странный, безответный разговор. И кто-то должен написать о судьбе Агариса. Он сделает это сейчас – когда вера в милость Его нерушима, и, с верой этой, он сможет вспомнить те дни без гнева и ярости, со смирением чтущего и ожидающего. С тщательностью врача, понимающего, что точный рассказ о победившей болезни приближает победу над ней.
О чем писать? Что было главным, что было важным, если требуется описать не гибель города, а исполнение пророчества? Антуан еще сильнее стиснул перо.
Всё ли он помнит, всё ли он понял? Хватит ли ему сил написать о предсказанном разрушении Серого города, если стоит закрыть глаза, и он видит город, которого больше нет? Видит людей, которых больше нет.
В силах ли человеческих подобное понять?..
Это случилось четыре месяца назад. А кажется – в другой жизни.
Он родился под пасмурным северным небом на берегу холодного Холтийского моря – разве мог он считать серый цвет бесцветным и блеклым? В Газарее все краски будто размыты. Сочувственно цокают языком холтийцы: «Сыро тут у вас». «И скучно» – обязательно добавляют нуху и обязательно приосаниваются. Но кто-то любит четкость и яркость гравюр, а кто-то – прозрачность акварели. Он любил туманную акварель родных пейзажей и строгую ясность научных трудов.
Литтэн в слиянии с Дейне, звездой эпохи. Астролог, составлявший гороскоп для четвертого сына Жана Левасера, врача в четвертом поколении, утверждал, что младенца ждет блистательная карьера. Жан заплатил астрологу за добрый прогноз, но сам остался при убеждении, что карьеру создают не звезды, а упорство и трудолюбие.
В возрасте двадцати двух лет бакалавр медицины Антуан Левасер отправился в Агарис, дабы в сердце эсператизма припасть к живительному источнику знаний, и сам не заметил, как полюбил южный город, где небо и море состязались друг с другом в синеве, а солнца было так много, что даже громада Цитадели казалась какой угодно, но только не серой. Отец был прав, упорство и трудолюбие приносили щедрые плоды. По прошествии десяти лет, накануне Зимнего Излома, сам магнус Знания удостоил его аудиенции, приглашая присоединиться к ордену.
Слуга Создателя искушал не хуже Леворукого, соблазнял рукописями, недоступными мирянам. Говорил, что, быть может, именно Антуану суждено вернуть в мир древнее искусство врачевания. Приманка была сладка, а плата не казалась молодому врачу чрезмерной. Да, он не сможет завести семью, но он и не чувствовал в себе стремления к семейной жизни, а старшие братья уже не раз порадовали родителей внуками. Что до женского общества, то весь Агарис знал про любовниц Эсперадора Адриана, а ведь тот был неплохим Эсперадором. Смущал собственный недостаток веры, но веры от него «совы» не ждали, они ждали упорства и труда.
Антуан попросил время на раздумья, сказал, что если суждено ему начать новую жизнь среди новых братьев, то пусть она начнется в новый круг. Магнус согласился подождать, а новая жизнь ждать не стала. Разбудившая город в первый день весны канонада была нападением морисков.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 9
Оллария. Мон-Нуар. Агарис
400 год К.С. 4-5-ый день Летних Скал
1
Оллария. Мон-Нуар. Агарис
400 год К.С. 4-5-ый день Летних Скал
1
Жуанвиль рассказывал размеренно и веско, будто не слова, а камни ронял.
- Это было вскоре, как Ракан Айнсмеллера цивильным комендантом назначил. Дело к ужину, вдруг вбегает с улицы мальчишка и вопит, что наш герцог – а он не наш, он надорский! – с цивильниками сцепился, со взводом за раз. А у нас как раз виконт Мевен с тогдашним графом Рокслеем были.
«Тогдашний»? Генри пристрелил Давенпорт, значит, речь идет о Джеймсе, погибшем в Доре.
- И все, кто были – и граф, и виконт, и гимнеты – вскочили и побежали господина герцога спасать.
- И вы?
- И я – интересно же. Оказалось, там капитан цивильной стражи к Гарри Корту пристал – его заколоченный дом вниз по улице с вывеской «Морисские благовония», он зимой в Марипоз уехал. Если б цивильник товар требовал или денег, Гарри бы все отдал, не дурак. Но тот полез к его дочери, которая в лавке помогала: благородным дамам про притирания рассказывала. Сказал, если девчонка с ним не пойдет, он Айнсмеллеру скажет, что они пособники Олларов, и тогда их всех повесят.
- И ему поверили? – презрительно спросила Арлетта.
- Айнсмеллер, госпожа графиня, выродок был, уж простите, но по-другому не скажешь. Вешать любил, как пропойцы вино любят: не разбирая. Так что капитану поверили, но в лавке еще и жених дочкин в это время был, и он, жених, не стерпел и капитана кулаком приголубил. Цивильники парня скрутили и решили прям на воротах повесить за то, что господину офицеру нос расквасил. Невеста капитану в ноги, жених с петлей на шее чуть ли не к восстанию призывает, идиот, кто ж такие дела так делает, и тут едет мимо герцог Окделл с парочкой «черных» и слугой в ливрее при оружии. Надорцев, получается, то ли трое, то ли четверо, если слугу считать, но двое из них ветераны, которым все эти цивильники на один зуб.
- И Окделл осудил беззаконие? – предположила Арлетта. Что-что, а красивые позы в семействе «святого» Алана всегда любили.
- Он к милосердию призвал, - вздохнул Жуанвиль. – Капитану бы отступиться, а потом вернуться по-тихому, но он уже, видать, в раж вошел. А может, был вроде Вешателя – жена Корта потом говорила, он нарочно к их дочке при женихе полез. Не столько девчонку хотел, сколько покуражиться. Так что господин виконт с господином графом прибежали аккурат тогда, когда беседующим секунданты понадобились.
- Дрались до первой крови?
- До смерти. Капитан предложил, а Окделл согласился. Встали в позицию, а потом… Никто поначалу понять не мог, чего это герцог хочет, только он противника вдоль улицы погнал. Вот так и шли: впереди капитан пятится, за ним герцог, за ними секунданты, потом цивильники с надорцами, а потом уж мы, простые зрители. Хорошо, улицы у нас широкие, дворец же рядом, так что всем все видно. И так дошли до конца улицы, где церковь Святой Валерии. И перед самой церковью герцог шпагу у капитана выбил. И граф Рокслей тогда сказал, что он достойный ученик Ворона, а виконт Мевен ответил, что Ворон бы убил.
Мевен был секундантом Ги Ариго на четвертной дуэли, вспомнила Арлетта, он знал, о чем говорил. Подражать эру в мелочах оруженосец научился, а вот главного так и не понял.
- У капитана такое лицо сделалось, – продолжал Жуанвиль, – что мне, в толпе, не по себе стало. А герцог заявил, что если капитан зайдет в церковь, то даже олларианский священник сумеет ему про милосердие рассказать. И если рассказ священника господина капитана не удовлетворит, тогда он, герцог Окделл, скрестит с ним шпагу еще раз и уже действительно до смерти. Вложил шпагу в ножны и повернулся к капитану спиной.
- Глупец.
- А капитан выхватил кинжал и на герцога кинулся, но слуга в ливрее, Джереми, успел из пистолета выстрелить. Убил капитана наповал. Отчаянный парень этот Джереми или стрелок отличный – с его места в герцога было проще попасть, чем в цивильника. Но если бы не он, быть бы герцогу покойником.
- А Окделл?
- Поблагодарил Джереми – я почему имя и запомнил – и сказал Корту, что если вдруг его семью еще обижать будут, так чтоб жаловаться бы не стеснялся, потому что Альдо Ракан несправедливости даже от вернейших своих слуг не потерпит.
То, что Окделл не слишком умен, Арлетта уже не один раз слышала, но к чему об этом рассказывает Жуанвиль?
- А через несколько дней герцог Окделл был ранен на дуэли герцогом Приддом, и, если говорившие о том гимнеты правильно понимали суть дела, при очень похожих обстоятельствах.
- Он не ждал удара левой.
- Прежде всего, он не ждал удара, ни от Придда, ни от того капитана. Людям свойственно судить по себе. Герцог Окделл не ждал удара, потому что сам бы его не нанес. Он молод и не желает убивать. И не умеет.
- По-вашему, это плохо? – заинтересовалась Арлетта.
- Что не желает – хорошо, что не умеет – хорошо для его врагов. Так что убить графа Штанцлера герцог Окделл мог – в гневе, защищаясь, да мало ли что еще способно случиться. Но солгать об этом он бы не сумел, а он поклялся, сам, по собственному желанию поклялся, что никого не убил. Его оклеветали.
Нелепый вывод из нелепой истории.
- Какой вам смысл выгораживать Окделла? – спросила Арлетта.
- Простите, госпожа графиня?
- Не притворяйтесь, господин Жуанвиль. Вы едва ли не у стен дворца контрабандой торгуете. Окделл – неблагодарный юнец, но ведь он и при желании не смог бы ничем вам помочь. Тем более, что вы олларианец и Ракан пришелся вам не по нраву, а Окделл пришел с Раканом.
- Оно не так чуток, - возразил Жуанвиль. – Не Окделл пришел с Раканом, а Ракан пришел с Окделлом, Эпинэ и Приддом. Ракана короновал агарисский кардинал за павлинье золото, но не полки Недобитого посадили «анакса» на трон, его свои привели. А другие свои бросили короля и сдали город без боя. Про Ракана не скажу, вблизи не видел, а Айнсмеллер мне очень был не по нраву. Но не по нраву мне были и Авнир, и Колиньяр.
- Вы опять ушли от ответа. Какой вам смысл помогать Окделлу? Или дело в Лоу? С каких пор вы его знаете?
- Со дня святого Фабиана, - с усмешкой сознался трактирщик. – Он-то, конечно, про меня много позже узнал, а вот я его еще тогда запомнил. Не часто Первый маршал от ворот поворот получает.
Причем здесь Росио? Или… он о Рудольфе?
Лоу всегда служили Окделлам, не Рокслеям, вассалами которых считались, а Окделлам. На любом портрете Дома Скал за плечом Повелителя – Ястреб из Лоу. Ястребом Эгмонта должен был стать Эдвард, но как раз тогда Окделла выставили из армии «лечить раны» с запретом покидать свои владения, где он и просидел мятеж Борна. И на площади Фабиана никто из Людей Чести Лоу не назвал, а когда Рудольф пожалел однокорытника сына, получил отказ. Надорец предпочел вернуться в Надор и принести присягу опальному герцогу.
Жуанвиль – контрабандист, а Лоу, по мнению Инголса, связан с разбойниками. Как просто!
- О надорских контрабандистах легенды ходят, - вздохнула Арлетта.
А о причинах невозможности их искоренения надорский губернатор в столицу трактаты шлет, на выдержках из которых Гектор учит своих помощников вежливо к кошкам посылать.
- Четыре границы, - пожал плечами Жуанвиль, - двойные налоги, семейные традиции.
- И все равно я вас не понимаю. Едва ли он сможет вернуться в Талиг.
Жуанвиль неожиданно улыбнулся:
- Госпожа графиня, вы верите, что я сумел бы придумать причину, которую бы вы сочли настоящей?
- Верю.
- Но я не буду лгать и выдумывать причины. Помните, я говорил, что однажды с графом Арно разговаривал?
- Да. После вашего ранения.
- Вот. А ранению тому одна встреча предшествовала… важная. Я ведь, госпожа графиня, наивным и доверчивым отродясь не был, но перед вербовщиком уши развесил, как щенок. А когда понял, что к чему, поздно было. Не мое это дело оказалось совершенно, но армия – не подружка, которую можно бросить, потому что разонравилась. Я привык понемногу, через два года даже сержантом стал, но победы над дриксами ждал, как никто. А в тот день я по поручению своего капитана ездил и как раз в полк возвращался. Решил через ельник дорогу срезать, виднелась там тропка в нужную мне сторону, и увидел в лесу, чуть в стороне от тропы, на берегу пруда, женщину в серо-черной надорской шали. Мне интересно стало, и я к ней подъехал. Она из Надор была, светлоглазая русокосая северянка лет сорока, наверное. Уронила в пруд мужний браслет, а достать не могла. Мне ее жалко стало, но показать ей этого не хотелось. Чтобы я, сержант Жуанвиль, в холодную воду полез, потому что крестьянку пожалел! И ладно бы молоденькую, чтоб расцеловать потом за труды, а тут старуха почти – как мне в ту пору казалось. Да вы что! Над надоркой я посмеялся старательно, а затем сделал вид, будто искупаться захотел. Привязал Пройдоху, разделся, нырнул. А вода в пруду чище слезы была, солнце лучами до самого дна доставало.
- Мне представлялось, лесной пруд должен быть в тени? - уточнила Арлетта, вовсе не желаю поймать рассказчика на стремлении приукрасить повествование.
Жуанвиль покачал головой:
- Как сейчас помню: и пруд, и лес солнцем залиты. Может, дело было к полудню, может, елки там росли такие странные. Если и была тень – у того камня, на котором женщина сидела, и то, скорее, так от шали ее зимней казалось.
- Вы нашли браслет?
- В первый же миг увидел. Грубый, тяжелый, серебряный, старинный, должно быть. Но я еще в пруду побултыхался, чтобы намерения свои получше скрыть. Потом достал браслет, еще чуток посмеялся, что у каторжников поди-ка колодки на ногах легче, и лишь после этого ей отдал. А она сказала, что как я ей помог, так она мне поможет. И было сражение при Лауссхен, и Первый маршал Алваро Алва с нашим полком в атаку пошел, и я в пылу боя рядом с ним оказался. А Пройдоха вдруг в сторону дернулся, да так, что я чуть из седла не полетел, и в тот же миг будто дубинкой в бок ударили, и потемнело все. - Жуанвиль перевел дух, одним глотком осушил недопитый Арлеттой бокал вина. - Вы простите, госпожа графиня, я ваши мысли узнать не чаю, да и не верю в подобную чепуху.
- Что было дальше?
- А что было дальше, я только через два дня узнал. Пройдоха меня, бесчувственного, из боя вынес. А перед тем он же вынес меня под пулю, предназначенную Первому маршалу.
- За спасение жизни Первого маршала положен орден и дворянство, если у спасителя такового нет, - припомнила Арлетта.
- Соберано счел, что его жизнь спасла дурная лошадь, - усмехнулся Жуанвиль, - а зачем дворянство мерину, если он все равно никому его передать не сможет? Так что мне выдали четыре тысячи таллов, дабы я о спасителе Первого маршала должным образом заботился. Господин генерал как раз затем в лекарский обоз приходил, что обещал оказать протекцию и проследить, чтобы при следующем подвиге я обязательно был произведен в теньенты и дворянином стал – всё, как положено.
Арлетта кивнула. Похоже на Арно, шутки соберано Алваро он понимал не всегда.
- Я предпочел взять деньги и вернуться в Олларию. Дождался, пока рана заживет – а заросло все за месяц день в день, лекари только руками развели – и отправился домой на спасителе соберано верхом, хотя далеко не сразу решился на такое кощунство. Здесь купил трактир на бойком месте, женился и зажил счастливо.
- Но назвали вы трактир «Озерной девой», а не «Прудовой».
- Прудовые только лягушки бывают, - улыбнулся Жуанвиль. - Но урок Элли Тишь я на всю жизнь запомнил.
- Элли Тишь?!
- Так та женщина назвалась, а как по-настоящему зовут – кто ведает? Аби сказала, в соборе Горика святая Элисон точь-в-точь такой нарисована, только с ястребом. У нас-то в храмах ее везде старухой рисуют, я специально всю Олларию обошел, посмотрел. А я ведь рисовальщику для вывески и объяснить толком не мог, чего хочу, а он все как надо изобразил – разве ж не знак? «Как ты мне помог, так и я тебе помогу». Я браслет ей вернул вроде бы как случайно и ненамеренно, а она коня моего толкнула так, что я чужую пулю получил и через то жизнь свою устроил. Все-таки то, как помогаешь, тоже важно, и желание помочь – не то желание, которого надо стыдиться. Так что я не буду придумывать оправдания для желания помочь человеку, которого ложно обвиняют. А Ричарда Окделла, госпожа графиня, в убийстве графа Штанцлера обвиняют ложно.
- Я учту ваше мнение.
Разумеется, человек, спасший соберано Алваро, может без опаски торговать агарийским вином у стен дворца. И за Окделла он тоже может вступиться без опаски: Алва – не Окделлы, долги помнят и отдают. Не понятно только, зачем Жуанвиль это делает, рассказ про какую-то Тишь – опять Тишь! – тут ни причем. И уж тем более ни причем рассветная заступница паломников и контрабандистов, святая-с-ястребом.
Кстати!
- Скажите, господин Жуанвиль, вам доводилось слышать о Лесном брате?
- Кто ж о вожаке «перепелятников» не слышал!
- Вот, значит, как они себя называют. – Разбойники-ястребы. Многозначительно! – А птицу покрупнее выбрать постеснялись?
- Перепелятники из всех птиц в Надоре самыми отчаянными слывут, - объяснил Жуанвиль. – Особенно когда гнездо защищают. Да я вот вам про Дориту рассказывал!
Неужели Инголс прав?
- Господин Жуанвиль, а как бы вы отнеслись к истории о бароне, возглавляющем шайку разбойников?
Трактирщик пожал плечами:
-Я так думаю, тут все от сочинителя зависит. Вот «Ястреб и роза» у Дидериха очень даже ничего.
Арлетта кивнула. Лучше и не скажешь. Судя по всему, барон Лоу оказался на вкус герцога Окделла лучшим рассказчиком, нежели граф Штанцлер. Но еще не известно, сумеет ли Ястреб перепеть Уэйда: Ро считает того ызаргом, а у некоторых ызаргов, по бытующим в Варасте поверьям, изумительные голоса.
UPD 17.11 читать дальше
2
По мнению Алвы (в пересказе Манрика со слов Дорака) неожиданность бывает двух видов: когда еще не ждут и когда уже не ждут. К вечеру второго дня в Мон-Нуар Колин от Окделла подобного вопроса уже не ждал, и потому Лоу ответил первым:
- Гальтару станет видно послезавтра. Самая удобная для нас дорога проходит в стороне от города, но, если вы хотите там побывать, господин Уэйд наверняка согласится изменить маршрут.
- Соглашусь, - подтвердил Колин. А что еще ему оставалось?
К счастью, для землетрясения в Старой Эпинэ нашлось простое и разумное объяснение – землетрясение в Мон-Нуар. Окрестные жители с ужасом вспоминали тот день, но Колина их путанные рассказы только успокоили. Скалам, вопреки девизу Окделлов, свойственно время от времени сотрясаться, и чем сильнее сотрясение, тем дальше расходятся его отзвуки. А что нынешняя «пляска гор» пришлась на Полуденное бдение, так в жизни еще и не такие совпадения бывают.
Но это сейчас всё просто и понятно, а в тот момент Колин готов был поверить и в кару Создателя, и в происки Врага, таким явственным было ощущение бездны под ногами. Как они с того злосчастного луга удирали! Но когда на привале мальчишка-теньент спросил герцога, что думает монсеньор о смысле грозного знамения, бледный в прозелень Окделл (он во время землетрясения головой обо что-то приложился, да так, что нашли его без сознания и долго не могли привести в чувства) сердито посоветовал не городить ерунды, после чего подробно рассказал о подземных пустотах и затухающих по мере удаления от очага колебаниях. Потомок Лита оказался еще и матерьялистом, и как он это в одной голове с «хранящей эориев Кэртианой» совмещал, Леворукий знает. Одно хорошо: несмотря на загадочную скачку с грозой и пугающее – чего уж там! – землетрясение, солдаты на Повелителя Скал косились исключительно с надеждой и гордостью, заставляя Колина подозревать, что и эсператизм, и олларианство были у большинства надорцев с изрядным абвениатским душком.
Впрочем, в первую очередь Колина отнюдь не Окделл волновал. Белла переживала из-за заканчивающихся у Лоу лекарств, а на его взгляд барон за последние дни наоборот стал выглядеть здоровее. Проще всего объяснить это успешным преодолением самой опасной части пути, но, как назло, выглядел Лоу не как человек, у которого гора с плеч свалилась, а как человек, что-то замышляющий. Вот и сейчас: в последней деревне для него повозку взяли, благо, Старая Императорская дорога куда ровнее новых королевских, и устроился барон в ней со скучающим видом наршада во время парадного выезда, а не почти калеки, которого везут в Святой город на манер багажа. Надежду, что в Агарисе Ястреба вылечат – вылечили же их кудесники Эпинэ! – Колин гнал, чтоб не пришлось потом разочаровываться.
- Так вы хотите увидеть Гальтару? – спросил Колин, мысленно прикидывая, стоит ли делать крюк всем полком или просто выделить Окделлу охрану. Разделять силы не хотелось, выпускать герцога из виду не хотелось, приближаться к брошенной столице категорически не хотелось, Старой Барсины хватило, но и убедительного повода отказать не было. Лоу что-то задумал или тоже матерьялист?
- Нет, – как ножом отрезал Окделл. – Гальтара - наследство Раканов, а Раканов больше нет.
- Без Раканов нет Талигойи, - небрежно заметил барон.
- Есть Четверо. Не Раканы создали Золотую анаксию, а четыре Великих Дома.
Историю о четырех анаксиях, объединившихся в Золотую, Колин слышал. Но из того, чем ныне владели Повелители, на анаксию тянула только Кэналлоа, а она и в Талиг-то входила на особых условиях.
- Вы хотите повторить объединение Великих Домов? – уточнил Лоу, наверняка подумавший о том же.
- Да. Придд мерзавец, но у него есть братья. Любой из них будет достойным… более достойным Повелителем Волн.
- А Эпинэ? – спросил Колин, кстати вспомнивший речи Карваля о «великой и независимой».
- Он согласится.
Иноходец, может, и согласится, да только станут ли его спрашивать? Но Окделл этого, как и следовало ожидать, не понимал.
- А Алва? – спросил барон.
- У него есть сын, принц Карл.
Вообще-то, уже король – разумеется, если принцесса Георгия признала в сыне королевы племянника. Лоу на подобные мелочи отвлекаться не стал:
- Пусть так. Но нигде не говорится о том, как были избранны Раканы. Или вы планируете отдать трон «самому достойному»?
- Трон займет хозяин Круга, - твердо ответил Окделл. И великодушно добавил: – А на следующем Великом Изломе трон перейдет Дому Волн.
- Дому Скал придется долго ждать своей очереди, - пряча улыбку, заметил Колин. Уж очень эта идея напоминала планы Альдо Первого насчет четырех рот гимнетов с переходящей по временам года должностью полковника. Что-что, а развести бардак анакс умел.
А ведь именно Ракан, наверняка, является для Повелителя Скал примером для подражания. Жаль, не Алва – Кэналлоа процветает.
- Нельзя думать только о себе, - назидательно изрек Окделл.
- Можно, - неожиданно возразил Лоу.
Решил-таки начать воспитывать? Опоздал лет на десять.
- Я не Придд и не Штанцлер! – возмутился юнец.
- Они добились своего, а вам приходится бежать, - спокойно парировал барон.
- Я вернусь.
- А они тем временем достигнут еще большего.
- Нет!
- Нет? Почему?
Герцог нахмурился, подбирая слова:
- Штанцлера уже все раскусили. Собственная дочь его бросила, Робер видит его насквозь, и Алва его убить хотел. Раскусят и Придда. Нельзя обманывать всех все время. Прошу прощения, меня зовет капитан Тондер.
Свежеиспеченный капитан (не дело офицеру для особых поручений в теньентах ходить) и впрямь махал рукой и, когда Окделл подъехал, немедля завел какой-то разговор. Так что причину мальчишка не выдумал, но за повод оборвать разговор явно уцепился.
- Он от вас сбежал, - констатировал Колин.
- Вернется.
- Вы не научите Окделла думать лишь о себе. Это как пса учить мяукать.
- Даже пытаться не буду.
И понимай, как хочешь.
Сбегать вслед за Окделлом было неловко.
- Не знал, что у Штанцлера есть дочь, - заметил Колин ради поддержания разговора.
Лоу посмотрел на правящего повозкой Бишопа. Беспокоится за тайны бывшего союзника? И все равно намерен рассказать.
- Господин сержант глухой, - заверил Колин. – Глухой, немой и беспамятный.
Лоу поморщился.
- Судя по тому, что Ричард с Арабеллой подслушали, граф Ариго носил рога.
Колин присвистнул:
- Королева?! Нет, быть такого не может. Она с братьями на одно лицо.
- Со всеми братьями?
Колин попытался представить Жермона Ариго без усов и лет на десять моложе.
- Кажется, самый старший на младших не похож. Но я их отца не видел.
- Он давно умер. Но на его сестру, Жозефину Эпинэ, похож как раз Жермон.
- И кто об этом знает?
- Я знаю о шестерых. Не считая глухих.
Королева, Штанцлер, Лоу, Окделл, он сам и Белла! Входит ли в число «глухих» Карваль? Счастье, что он не решился отправить сестру назад к тетке. И напрасно он до сих пор ее хорошенько не расспросил. Не хотел лишний раз про трактир вспоминать, а там, оказывается, такие новости.
В Бишопе он уверен, но все равно еще раз о клятве напомнит.
Колин потряс головой. Катарина Ариго – не Ариго. Значит, самый преданный ее защитник никакой ей не брат. Но при характере Иноходца…
- Если правда выплывет, Эпинэ «сестру» только сильнее жалеть будет.
- Смотря какую часть правды узнает. Судя по тому же разговору, ради того, чтобы дочь стала королевой, любящие родители отравили Магдалу Эпинэ.
Леворукий и все его кошки! Окделл о смерти герцогини Эпинэ уже упоминал, но Колин тогда решил, что это старые слухи об отравлении первой невесты короля кардиналом.
- Королева любит повторять, что она Ариго, она леопард, - вспомнил он.
- «Я росток дуба, пробившийся сквозь серый камень» будет звучать и впрямь не столь удачно.
- Вдобавок, доказательства происхождения Штанцлера от пропавшего сына казненного Гонта весьма шаткие. Катарина упоминала это в разговоре с дамами, - пояснил Колин.
- Странно с ее стороны заострять на этом внимание, - заметил барон.
- Если Штанцлер действительно ее отец, - уточнил Колин. – Может, Ричард что-то не так понял?
- Они с Арабеллой подслушивали под разными дверьми и дружно сделали один и тот же вывод. К тому же, это объясняет изгнание из дома Жермона Ариго, непохожего на братьев и сестру. И Штанцлер был очень дружен с графиней Каролиной – еще с тех пор, когда она фрейлиной была. Он и с Карлом Борном через сестру сошелся. В роли тайного возлюбленного я его, если честно, не представляю, но графиня могла любить свою любовь. Матушка ее величества вообще любила драму. У них с герцогиней Мирабеллой диалоги бывали исключительные: Веннен против Эсператии. «Изведав страсти нежный яд, канули прелюбодеи в огнь Заката и лед Полуночи. Орстон.»
- Мэратон. Графиня Ариго могла быть верной женой, а Штанцлер мог попросту лгать ее детям – и про смерть герцогини Эпинэ в том числе.
- Магдалу действительно отравили, - разом помрачнев, сообщил Лоу. – Морисский и нухутский лекари, не зная друг о друге, назвали один и тот же яд. Среди слуг предателя так и не нашли. У Сильвестра хватало ловких убийц, но что, если это не Сильвестр?
- Это будет сложно доказать, - заметил Колин.
- Некоторым хватит даже тени подозрения, - убежденно ответил Лоу.
Например, старшему Савиньяку, у него и так к племяннице Карла Борна душа не лежит.
- Вы хотите шантажировать королеву?
- Я знаю, что ее шантажирует Штанцлер.
- Отравлением герцогини Эпинэ?
- Да.
То есть Лоу думает, что знает причины поступков королевы.
Королевы-матери, Леворукий и все его кошки! Кем бы Катарина ни была, Олларам от нее уже не избавиться.
Один мудрец сказал, что знание – сила, а другой, что знание – свет. Но подобное знание – факел на пороховом складе: чуть не углядишь, и осветит так, что мало никому не покажется.
- Герцогу Окделлу не стоит рассказывать о подобном всем подряд.
Барон кивнул:
- Я надеюсь, вы поможете мне его в этом убедить.
Подумать только, какое доверие!
А в Олларии сейчас, поди-ка, весело. Особенно, в свете приезда графини Савиньяк.
- Я бы поставил на королеву, - подумав, сообщил Колин.
- Штанцлер – гусь, - напомнил Лоу, - у него талант выходить сухим из воды врожденный. Уйти от Ворона живым – редкое достижение.
- Помяните мое слово: от бедной беззащитной Катари не уйдет.
Колин не сомневался в победе Катарины Оллар, но сумеет ли вдовствующая королева-мать выйти из этой истории, не запачкав туфелек?
Удачно, что он не стал с нею связываться. А вот Карвалю придется побегать!
Так ему и надо.
3
- И все же, Лоу, как вас угораздило связаться со Штанцлером? – задал Колин давно занимавший его вопрос. – То, что этот «гусь» редкостный мерзавец, для вас, в отличие от Окделла, сюрпризом не стало.
Лоу вздохнул, уселся поудобнее.
- Скажем так, бывают ситуации, когда нужны любые союзники. Совсем любые. Со Штанцлером много неясного, и подслушанный разговор далеко не все проясняет. Но и с Приддами неясного много. Я знаю, почему поднял восстание Эгмонт, знаю, почему его поддержали Килеан и Эпинэ. Думал, что знаю, что случилось с Карлом Борном. Но я не знаю ни чего хотел Вальтер Придд, ни чего хотели от Вальтера Придда.
- Вы о его смерти?
- Да. Возвращаясь к вашему вопросу, Штанцлер сразу казался мерзавцем, но казалось, что он наш мерзавец. Разумеется, жизнь показывает, что обычно все мерзавцы – свои собственные, но возможность быть разборчивым есть не всегда.
«Наш мерзавец», значит.
- Вы откровенны, господин барон. Надеюсь, это значит, что вы честны.
Лоу пожал плечами, разглядывая волнистую линию Северного хребта, за которым скрывалась Гальтара. Но Лоу вообще редко смотрел собеседнику в глаза, вероятно, понимая, что мало кому такой взгляд понравится – слишком тяжелый и слишком внимательный.
- Что было, то было. Память у меня хорошая и однажды совершенных ошибок я стараюсь не повторять. Прошлый раз я вас недооценил. Вполне возможно, сейчас я вас переоцениваю, но, согласитесь, у меня есть причины считать вас своим и не считать вас мерзавцем.
- Надо полагать, подобные основания были и в отношении графа Штанцлера.
- Эр Август был приближенным королевы Алисы. Для старшего Эпинэ это было лучшей рекомендацией.
- А я надорец. Но надорцев много, тот же Манрик, к примеру.
- Неудачный пример: граф Манрик предпочитает быть южанином. Но «дриксенских гусей» в Талиге и впрямь немало.
- Но Люди Чести приняли только одного.
Лоу вздохнул.
- Борны.
- Простите?
- Карла Борна казнили не за мятеж против короля, а за убийство Арно Савиньяка. Будь дело только в мятеже, три Великих Дома – давно не три провинции, но им было, что предложить Сильвестру, жизнь бы всяко выторговали. Но за графа Арно Анри-Гийом требовал разорвать убийцу на клочки, а потом сварить заживо – редчайший случай, когда они с Ноймариненом полностью сошлись во мнении. Эгмонт обоих не особо знал, но эр Морис был дружен с обоими, так что Надор промолчал – за исключением Манрика, разумеется. А всё, чего смог добиться Придд в одиночку, это заменить четвертование на отсечение головы – не без помощи Алвы, вдруг заявившего, что убийца свое в Закате получит.
Колин с трудом удержался от смешка: а потом Придд бросил Эпинэ и Окделла на растерзание Алве. «Нас четверо, всегда четверо» - так, кажется, «нынешний» Окделл говорит.
- Вместе с Карлом Борном должны были казнить еще семерых, включая двух его братьев. Вот тут-то Штанцлер и помог. Высокий Совет ничего не решает, разве что «нижайше просит» иногда, но оглашенное на Высоком Совете становится законом. Зачитывая приговор, ликтор «перепутал» несколько слов. Сразу этого никто не заметил. А когда Сильвестр явился в Багерлее лично исповедовать смертников, спасенные уже сутки гнали лошадей в Агарис. Говорят, Карл Борн на эшафоте улыбался.
- А я помог вам добраться до Мон-Нуар, - вернул разговор к интересной для него теме Колин. – Я понимаю ваше нежелание повторять былые ошибки и понимаю, что пример графа Штанцлера в высшей степени поучителен, но уверен, что нам обоим, а так же герцогу Окделлу, будет гораздо проще, если мы не станем осложнять друг другу жизнь избыточными… предосторожностями.
Вот теперь Лоу смотрел на Колина в упор, благо, ему следить за дорогой нужды не было. Но у некоторых людей прямой взгляд ничего не значит. Ястреб торговался с королями в те времена, когда он сам даже взводом не командовал.
Когда барон заговорил, было видно, что он подбирает слова.
- Я ценю вашу прямоту, но и я был честен, говоря, что итог нашей прошлой встречи для меня… приемлем. В тот раз вы поступили как надорец вопреки своей выгоде. А сейчас быть надорцем для вас выгодно.
- Но мы уже выяснили, что выгодой я руководствуюсь не всегда.
- Я могу поклясться честью, но, не обессудьте, мне заранее тошно от того, чем в ответ поклянетесь вы.
Догадался или разузнал? Ладно, не важно.
- Меньше верьте Дидериху, - сухо произнес Колин. – Мы можем поклясться друг другу Великой Талигойей.
- Не люблю клятвы, за нарушение которых неизвестно, что будет, - усмехнулся Лоу. – Можно поклясться верой в Создателя нашего, ведь вы тоже эсператист.
- Очень надежно – по дороге в Агарис, где от таких клятв освобождают оптом и в розницу по божеской цене, - съязвил Колин.
- Это значит, что ни один из нас не сможет нарушить клятву прежде, чем доберется до Агариса, - серьезно заметил барон, – от клятв брату во Ожидании заочно не освобождают. А от семикратной клятвы освобождает только Эсперадор, которого еще даже не выбрали.
- А за нарушение ее – пламя закатное?
- Не верите, что я его боюсь?
- Помню, что всегда можно раскаяться и искупить. Создатель милосерден, не так ли?
- Все, сдаюсь! - и Лоу даже руки поднял, но именно в этот миг повозка подпрыгнула на ухабе, и барон опять вцепился в бортик. - Уэйд, то, что вы меня подозреваете, я догадался, простите, что не сразу. Но в чем именно и, главное, почему?
- Нет, я думаю, это вы подозреваете меня в намерении продать герцога Окделла первому встречному, предложившему хорошую цену. У вас есть для этого основания, и я решительно не понимаю, почему вы не желаете этого признать.
- Да с чего вы это взяли?
- Тогда за какими кошками?!
- За какими кошками – что?!
- Вы тащитесь с нами в Агарис!
Несколько мгновений Колину казалось, что сейчас Лоу скажет «А!» и хлопнет себя ладонью по лбу, но на простые человеческие жесты обладатели многотысячелетних родословных, видимо, просто не способны. Вместо этого барон сказал:
- Вы не могли бы позвать герцога Окделла? Продолжение разговора требует его участия.
Ну конечно, без Окделла они неделю ходили вокруг да около, а с ним за минуту обо всем договорятся!
Но договариваться надо – хотя бы до Агариса. При Окделле – так при Окделле.
UPD 25.11 читать дальше
4
С тем, кому поручить присмотр за Повелителем Скал, Колин попал в яблочко: прямо сейчас Тондер с Окделлом обсуждали случившуюся в этой долине в конце круга Молний битву, и были столь явно довольны друг другом, что даже жаль стало прерывать идиллию.
Заметив Колина, герцог насупился.
- Вас эр Эдвард послал? – подозрительно спросил он, и всякую жалость как рукой сняло.
- У нас с господином бароном возник вопрос, который возможно решить только с вашей помощью.
Окделл вздернул подбородок, извинился перед Тондером и повернул коня к повозке. Надо полагать, он, в точности как Колин, ничего хорошего от предстоящего разговора не ждал, но, как и Колин, успокаивал себя тем, что Ястреб сыну Эгмонта не враг.
Лоу сразил наповал обоих.
- Сейчас, когда всякое промедление грозит смертельной опасностью, я позвал вас, дабы сказать вам твердо и решительно: оставьте меня здесь. Я требую этого, как награды, и молю об этом, как о милости, ибо никогда не прощу себе, если стану помехой на вашем пути. Оставьте меня и езжайте, и таково мое последнее слово.
Добавь барон к своей тираде хотя б щепотку пафоса, и Колин был бы полностью уверен, что он издевается, но тот говорил серьезно и спокойно. Белла предупреждала, что у Лоу бывают внезапные приступы лихорадки, но не походил он сейчас на бредящего, даром, что нес сущий бред.
А реплика, кстати, вполне узнаваема, пусть и переврал ее Ястреб изрядно.
Окделл поперхнулся, откашлялся и отчеканил:
- Вы лишь напрасно тратите силы, пытаясь склонить меня к столь подлому поступку. Я никогда не прощу себе, если брошу друга. Мы завершим этот путь так же, как начали: вместе, и таково мое последнее слово.
И тоже, между прочим, заметно мимо текста. Должно быть, это была какая-то неизвестная Колину редакция пьесы, потому что уж герцог-то знал Дидериха, как никто.
- У вас есть долг, и вы обязаны его исполнить. Жертвовать самым дорогим ради высшей цели – не в этом ли подлинное благородство, не в этом ли истинная Честь?
- У меня нет долга предавать друзей! Наша цель стоит того, чтобы отдать за нее всего себя, но отдавая за нее других, я стану тем, кто достижения ее не достоин. Я тверд, и я не отступлю!
В том, что Лоу развлекается, Колин уже не сомневался. А вот Окделл искренен и совершенно искренне злится. Пора прекращать балаган. Кто там был в «Звезде Севера» голосом разума, граф Гонт?
- Господа, прошу вас оставить этот бесполезный спор. Ваши советы, сударь, бесценны, и потому недальновидно с вашей стороны склонять нашего сюзерена от них отказаться. Государь, ваше благородство мудрее нашего опыта, и если прежде были у меня сомнения в нашей победе, то ныне они развеяны бесследно. Пожмите друг другу руки, и вернемся, наконец-то, к обсуждению дел, воистину требующих внимания.
К концу реплики и барон и герцог смотрели на Колина во все глаза, хотя единственным отступлением от пьесы, которое он себе позволил, была вставка слова «наконец-то».
Окделл смешно нахмурился, а потом заулыбался:
- «Звезда Севера»! А я еще удивлялся, почему у эра Эдварда реплики какие-то не те. А я «Утес Чести» цитировал. Вы проверяли, можно ли перепутать эти сцены?
Две разные пьесы?
- Я тут совершенно ни причем, - поспешно заверил Колин. – Обращение барона к Дидериху стало для меня таким же сюрпризом, как и для вас.
Лоу усмехнулся:
- «Ночная лань».
Три разные пьесы?!
Колин вздохнул:
- Мы с герцогом оба думали, что понимаем вас и друг друга, и не придали значения мелким неточностям. Благодарю за урок, барон.
- Увы, я не планировал такого результата и попался так же, как и вы.
- Тогда зачем? – спросил Окделл. – Эр Эдвард, вы же не думаете, что я мог бы вас бросить? Да я… я бы вас даже слушать не стал!
И это тоже верно, понял Колин. Ему виделось в том, что Лоу не предложил бросить его в каком-нибудь трактире, доказательство, что барон боится оставить герцога с ним, боится от пособника Люра удара в спину. И Колин был абсолютно уверен, что Ястреб предпочтет ударить первым, и, в попытках предугадать удар, только чудом не наделал глупостей. Но если Окделл ни за что не оставил бы Лоу и другим не позволил бы это сделать, то обращаться с подобными просьбами выглядело бы со стороны барона именно так, как выглядело сейчас: диалогом из пьесы, уместным только на подмостках.
А самое обидное, нельзя на самом деле сказать, будто барон их задерживает, а если случится крайний случай, Гобарт и Тондер будут спасать Беллу и Окделла, не спрашивая мнения Лоу, и Лоу это прекрасно понимает.
Да уж, развлек он сегодня Ястреба.
Шумный хлопок крыльев, и Дорита буквально упала в повозку. Обвела всех сердитым взглядом и вспорхнула на бортик, рядом с рукой хозяина; заклекотала. Тот улыбнулся.
- Мне показалось забавным сходство сегодняшнего дня со вторым актом пьесы, и, поскольку «Ночная лань» едва ли не единственная у Дидериха драма с благополучным концом, решил довести это сходство до конца, - мастерски замел все следы Лоу. Посвящать мальчишку в подробности «дороги Чести», которой следует «надорская гвардия», барон пока не хотел.
- Как герои «Хитроумных бродяг»? – уточнил Окделл. – Эр Эдвард, это же комедия!
- И тоже, прошу заметить, с хорошим концом. Сержант, - окликнул Лоу Бишопа, - остановите повозку вон под тем деревом, - и барон указал на росший у дороги раскидистый дуб, к которому они как раз подъезжали. А когда Бишоп выполнил просьбу, скомандовал: - Ходж, слезай!
У Дидериха неведомый Ходж соскочил бы с дерева молнией прямиком в повозку. В настоящей жизни он аккуратно спрыгнул в траву, предварительно повиснув на руках на нижней ветке. С топотом подлетели Тондер и еще четверо солдат, держа оружие наготове. Но будь Ходж убийцей, они бы опоздали.
Ну что тут скажешь – попались.
Ходж одернул одежду, подошел к повозке, поклонился.
- А все-таки, эр Эдвард, как-то вы со своими птицами разговариваете! – со смесью досады и восхищения произнес он.
- Ходж Истерлинг! – радостно воскликнул Окделл.
Парень встал навытяжку и браво отчеканил:
- Роджер Истерлинг, Второго егерского полка теньент!
А егерских полков и было-то в Талиге за всю его историю только два: те самые, с которыми Эгмонт Окделл восстание поднял. И оба, если победителям верить, утопли в Ренквахе. На выходца Ходж-Роджер не походил, да и для того, кто мог с Эгмонтом воевать, парень слишком молод.
У Лоу есть отряд достаточно большой, чтобы назвать его полком, не выставив себя перед собственными людьми на посмешище, и это меняет все. В кои-то веки, к лучшему.
5
«Так в птичнике воцарились мир и спокойствие, и только маленький Поросенок плакал возле компостной кучи, над могилой Воробья, возомнившего себя орлом.
Вскоре гусям, уткам, курам и индюшкам надоел его тоскливый визг. Про себя они уже давно пожалели, что не послушались Вожака и дали Поросенку приют. Ведь ел он с каждым днем все больше, и навоза от него тоже было все больше, а пользы никакой и ни единого словечка благодарности. Но вслух никто не решался в этом признаться, дабы не показать себя в глазах соседей черствым и бессердечным. Ведь для гусей, уток, кур и индюшек самое главное в жизни – это то, что думают о них соседи.
Наконец Гусак не выдержал:
- Господа, так дальше не может продолжаться, - прогоготал он. – Поросенок все время плачет, что, несомненно, вредно для его здоровья.
Все посмотрели на Поросенка, который, кстати, в данный момент не плакал, потому что ел.
- Я думаю, ему вреден наш корм, - прокрякал Селезень. – Посмотрите, как ужасно он выглядит!
- Какая изможденная полнота! – закудахтали куры.
- Какой болезненный аппетит! – заболботали индюшки.
- Он нуждается в смене диеты и образа жизни, - решительно заявил Селезень.
- За забором ему будет гораздо лучше, - добавил Гусак. – В конце концов, он так мечтал о свободе!
И все посмотрели на высящийся за забором Дремучий лес. Им туда совершенно не хотелось, но ведь Поросенок – это не они.
Но Поросенок покидать птичник отказался.
- В лесу холодно и страшно, - заявил он, - и я поклялся никогда не оставлять могилу сюзерена. Я зачахну от горя и буду похоронен у его ног.
При мысли, что придется откармливать Поросенка всю его жизнь, гуси, утки, куры и индюшки приуныли. Но тут из-за компостной кучи показались два странных шестилапых зверя.
- Это лисы? – испугался Петух.
- Это родичи сюзерена – Львы! – радостно заявил Поросенок. – Смотрите, какие у них гривы!
А надо сказать, у зверей была очень длинная, волнистая шерсть.
- Да, мы Львы, - гордо прошипели звери.
- Но ведь грива должна расти только на голове, как у лошади, потому она и зовется гривой, - неуверенно сказал Гусак.
- А мы седоземельские Львы, - ответили звери. – Это в жарких Багряных землях грива у львов только на голове, а в Седых – по всему телу.
- Львы рычат, а вы шипите, - подозрительно заметил Селезень.
- В Седых землях холодно, и мы простудились.
- Львы огромные, а вы не больше собаки, - поддержал соседей Петух.
- А мы и есть огромные – по седоземельским меркам. И вообще, вы что, других львов видели, что так к нам придираетесь? Мы, между прочим, помочь вам хотим.
- Чем? – спросил Селезень.
- Мы давно ищем оруженосца, которому мы могли бы передать все наши знания и умения, и этот юноша, такой просвещенный и упитанный, идеально нам подходит. Ты готов отправиться с нами, отважный Поросенок?
- Что-то от вас падалью пахнет, господа Львы, - заметил до того молчавший Индюк.
- Это аромат драгоценных седоземельских масел, делающих нашу шерсть мягкой и пушистой, - ответили Львы.
- И зубы у вас кривые и острые, как пила.
- Это наши львиные клыки, которыми мы разрываем добычу.
- А меня, а меня вы научите разрывать добычу? – спросил Поросенок.
- Если ты пойдешь с нами.
- Я пойду с вами! – заверещал Поросенок. И так ему захотелось стать оруженосцем седоземельских Львов и научиться разрывать добычу, что намерения зачахнуть над могилой сюзерена мигом вылетели из его головы.
«Как бы тебе самому не стать добычей», - подумали про себя гуси, утки, куры и индюшки. Но Поросенок визжал так громко, ел так много, а у Львов были такие большие и острые зубы, что вслух они сказали только «Счастливого пути». И потом – он ведь сам, сам захотел пойти со Львами!
И вот Львы и Поросенок через дыру в заборе за компостной кучей выбрались из птичника. Потом они долго шли по лесу, пока не пришли на чудесную поляну, посреди которой рос могучий дуб.
- Здесь, - сказал один Лев другому Льву.
- Здесь, - согласился тот.
- Что здесь? – спросил Поросенок.
- Здесь мы посвятим тебя в оруженосцы.
- А потом вы покажете мне, как разрывать добычу?
- Ну зачем потом – прям сразу и покажем.
- Здорово! – радостно хрюкнул Поросенок.
- Сейчас я укушу тебя за горло и тем посвящу в оруженосцы, - сказал один Лев.
- Будет больно? – испугался Поросенок.
- Недолго.
- А можно, я зажмурюсь?
- Зажмуривайся, - разрешил Лев.
- А почему это ты будешь посвящать в оруженосцы? – возмутился другой Лев. – Я тоже хочу.
- Я с тобой поделюсь.
- Нет, это я с тобой поделюсь.
- Вы можете посвятить меня в оруженосцы вдвоем одновременно, - предложил Поросенок, приоткрыв один глаз.
- Так тебе будет вдвое больнее, - предупредил Лев.
- Я не боюсь боли, ведь я буду оруженосцем седоземельских Львов! – ответил Поросенок и снова зажмурился.
Львы попробовали пристроиться к горлу Поросенка вдвоем, но, хотя и были они не велики, Поросенок был еще меньше.
- Не получится, - с досадой сказал один Лев.
- Ты слишком маленький, - добавил другой.
- Я скоро вырасту! – заверил Поросенок, испугавшись, что его не возьмут в оруженосцы. – Я много ем и потому быстро расту. Уверен, если я как следует поем этих замечательных желудей, то уже к вечеру, самое позднее к утру стану заметно больше.
- Тогда ешь, - приказали Львы, и Поросенок с радостным хрюканьем набросился на еду: пока они добирались до поляны, он изрядно проголодался.
И, глядя, как Поросенок уплетает желуди, один Лев сказал другому:
- А может, и впрямь подождем, пока подрастет? А то сейчас его на один зуб не хватит.
- А если до тех пор его другие съедят? – спросил другой Лев, посмотрев по сторонам. – Лес-то Дремучий, мало ли кто в нем живет.
- А мы научим его прятаться.
- А когда он станет слишком большой, чтобы прятаться, но еще недостаточно большой, чтобы съесть?
- А тогда… а тогда мы научим его топтать врагов и будем есть тех, кого он затопчет!
- Точно!
И Львы с надеждой посмотрели на Поросенка, евшего желуди.
- А вдруг не получится? – с тревогой спросил один Лев.
- Почему не получится? – удивился другой Лев.
- Ну, он же не дикий.
- Ничего, с нами одичает.
- И озвереет.
- И озвереет. Ешь больше, неблагодар… разумный Поросенок!
- Расти скорее, глу… храбрый Поросенок! Нас ждет…»
Арлетта на миг задумалась, а потом отложила перо. Она не знала, что ждет Поросенка и самозваных «львов», и ничуть о том не жалела.
Бегло просмотрев исписанные листы, графиня встала, недрогнувшей рукой поднесла два последних к пламени свечи и, как только они загорелись, без сожаления отправила догорать в камин. В том, что касалось ненужных бумаг, она была исключительно Рафиано.
Вернувшись за стол, Арлетта перечитала ставшую последней фразу: «Так в птичнике воцарились мир и спокойствие, и только маленький Поросенок плакал возле компостной кучи, над могилой Воробья, возомнившего себя орлом», - окунула перо в чернила и уверенно приписала в самом низу листа: «пока не умер от голода».
Никогда не следует давать ызаргам шанса, какими бы славными не казались они в сравнении с обитателями птичника, потому что даже самые пушистые ызарги пахнут падалью. Но об этом она напишет в другой раз.
6
Было давно за полночь, но Антуан не ложился. Хватит, належался. После позорного обморока в храме – именно тогда, когда испуганные землетрясением люди нуждались в поддержке! – он два дня был слишком слаб, чтобы встать с постели. Обычные последствия сильного душевного потрясения, не имеющие ничего общего с болезнью, убившей Эсперадора Адриана, в этом Антуан был абсолютно уверен, напрасно капитан Илласио панику поднял. Ни кровотечений, ни лихорадки, просто сильно испугался. Стыдно за свое малодушие, но от стыда еще никто не умирал.
Пока он болел, распоряжалась в городе принцесса, и справилась, как и следовало ожидать, великолепно. Антуану сегодня только дел и нашлось, что расписаться на уже составленных и начисто переписанных письмах о милости Его, явленной жителям Агариса в час Полуденного бдения. Уж теперь-то кардиналам придется ответить местоблюстителю! Антуан только попросил сделать еще одну копию: в нежелании писать кардиналу Талигойскому он был с принцессой единодушен, но единственному уцелевшему магнусу, Аристиду, написать следовало, и с этим София согласилась. Но, прежде чем поставить подпись, Антуан побывал в Храме Семи Свечей, дабы в здравом уме и твердой памяти на «милость Его» посмотреть.
Всё было именно так, как он запомнил: из основания рухнувшей кирпичной колонны вырастал багровый столб, похожий то ли на сталагмит, то ли на ствол исполинского дерева. В белом храме нерукотворная кроваво-красная колонна казалась настолько яркой, что резала глаза. Но когда стены и потолок вновь украсят фрески, она уже не будет выглядеть такой чужеродной. А еще можно остальные колонны облицевать подходящим камнем или изразцами или покрыть мозаикой. Предложение Селя просто побелить эту горожане отвергли хором.
Глядя на спасшую их колонну, все – Антуан был в том уверен – вспоминали Багряный утес. На утесе мать Бернарда сказала, что сестра пришлет брата. После землетрясения Сель сказал, что брат услышал сестру. Полученное матерью Бернардой обещание-пророчество начинает сбываться? И если это – всего лишь начало, каким будет продолжение? Что первостепенно: разрушительное буйство стихии или чудесное спасение?
Он думал об этом весь день. И сейчас на столе перед Антуаном лежало житие святой Мирабеллы, найденное в этой самой комнате, в личных покоях Эсперадора. Само житие, хоть и было самым подробным из всех, что им удалось отыскать, занимало меньше четверти книги, еще две страницы – Откровение Мирабеллы. Оба текста были написаны нарядным и безличным почерком искусного переписчика и перемежались изумительными по красоте миниатюрами. А за Откровением следовали сделанные в разные годы разными людьми записи о событиях, в Откровении предсказанных. Кляксы, помарки, слова зачеркнутые и слова подчеркнутые завораживали не меньше миниатюр. Некоторые записи принадлежали Эсперадорам, некоторые – магнусам (обычно Знания или Истины), некоторые – кардиналам-секретарям, и это явно свидетельствовало о том, что ритуал обращения к Сестре всех братьев и Заступнице всех сестер не был тайной для конклава. Уцелевшие кардиналы должны о нем знать, а значит, могут знать большее.
Первая запись рассказывала о восстановлении Агариса после разрушения его Рамиро Алва. Затем записи следовали друг за другом с разными промежутками. Иногда авторы поправляли тех, кто писал до них, иногда опровергали. А через страницу или через десять страниц кто-то опровергал опровержение. Это походило на спор – спор, реплики в котором разделены годами и десятками лет. Последняя запись принадлежала Адриану и была сделана примерно за год до его смерти. В то время Эсперадор уже тяжело болел: Антуана, вылечившего когда-то маркиза Эр-При (хотя на его собственный взгляд, именитые коллеги просто недооценивали желание талигойца жить и спешили подготовить принцессу к неизбежному горю, а Великолепная Матильда гнала их из дома нагайкой и требовала привести другого врача – так и дошла очередь до него, только начинавшего в те годы практику), в строжайшей тайне приводили к постели больного, и одно это указывало на то, как все отчаялись. Антуан не смог определить причину недуга и с тех пор ни разу не встречался ни с чем похожим.
Умирающий Эсперадор был единственным, кто писал не о сбывшемся, а об ожидаемом – о разрушении Серого города под Ржавой луной. Адриан считал, что это Агарис, а разрушит его Рокэ Алва. Не потому ли Юнний так стремился к миру с Талигом? И Юнний, и Адриан, несомненно, знали много больше Антуана, но, зная правильный ответ, куда проще найти решение. Всегда проще найти, если знаешь, что ищешь. Мориски, вот о ком предупреждала Мирабелла – если можно и возможно предупредить о неизбежном.
В Откровении еще были не исполнившиеся стихи, а в книге – чистые страницы. Кто-то должен продолжить этот странный, безответный разговор. И кто-то должен написать о судьбе Агариса. Он сделает это сейчас – когда вера в милость Его нерушима, и, с верой этой, он сможет вспомнить те дни без гнева и ярости, со смирением чтущего и ожидающего. С тщательностью врача, понимающего, что точный рассказ о победившей болезни приближает победу над ней.
О чем писать? Что было главным, что было важным, если требуется описать не гибель города, а исполнение пророчества? Антуан еще сильнее стиснул перо.
Всё ли он помнит, всё ли он понял? Хватит ли ему сил написать о предсказанном разрушении Серого города, если стоит закрыть глаза, и он видит город, которого больше нет? Видит людей, которых больше нет.
В силах ли человеческих подобное понять?..
Это случилось четыре месяца назад. А кажется – в другой жизни.
7
Он родился под пасмурным северным небом на берегу холодного Холтийского моря – разве мог он считать серый цвет бесцветным и блеклым? В Газарее все краски будто размыты. Сочувственно цокают языком холтийцы: «Сыро тут у вас». «И скучно» – обязательно добавляют нуху и обязательно приосаниваются. Но кто-то любит четкость и яркость гравюр, а кто-то – прозрачность акварели. Он любил туманную акварель родных пейзажей и строгую ясность научных трудов.
Литтэн в слиянии с Дейне, звездой эпохи. Астролог, составлявший гороскоп для четвертого сына Жана Левасера, врача в четвертом поколении, утверждал, что младенца ждет блистательная карьера. Жан заплатил астрологу за добрый прогноз, но сам остался при убеждении, что карьеру создают не звезды, а упорство и трудолюбие.
В возрасте двадцати двух лет бакалавр медицины Антуан Левасер отправился в Агарис, дабы в сердце эсператизма припасть к живительному источнику знаний, и сам не заметил, как полюбил южный город, где небо и море состязались друг с другом в синеве, а солнца было так много, что даже громада Цитадели казалась какой угодно, но только не серой. Отец был прав, упорство и трудолюбие приносили щедрые плоды. По прошествии десяти лет, накануне Зимнего Излома, сам магнус Знания удостоил его аудиенции, приглашая присоединиться к ордену.
Слуга Создателя искушал не хуже Леворукого, соблазнял рукописями, недоступными мирянам. Говорил, что, быть может, именно Антуану суждено вернуть в мир древнее искусство врачевания. Приманка была сладка, а плата не казалась молодому врачу чрезмерной. Да, он не сможет завести семью, но он и не чувствовал в себе стремления к семейной жизни, а старшие братья уже не раз порадовали родителей внуками. Что до женского общества, то весь Агарис знал про любовниц Эсперадора Адриана, а ведь тот был неплохим Эсперадором. Смущал собственный недостаток веры, но веры от него «совы» не ждали, они ждали упорства и труда.
Антуан попросил время на раздумья, сказал, что если суждено ему начать новую жизнь среди новых братьев, то пусть она начнется в новый круг. Магнус согласился подождать, а новая жизнь ждать не стала. Разбудившая город в первый день весны канонада была нападением морисков.
Для обзоров
@темы: ОЭ
среда, 04 сентября 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Магнус Луциан предпочитал шадди с перцем и для тех, с кем встречался в «малом» кабинете, готовил его собственноручно. В эти минуты его высокопреосвященство напоминал шамана или алхимика. Сопящий от усердия Чард выглядел как обычно – медведем – даже с мориской утварью в лапах, а на поставленном под вишнями столе в кругу полупрозрачных алатских чашечек высился добротный глиняный молочник. Луциан слыл человеком жестким, но, на памяти Эда, единственное, в чем он был непреклонен, это шадди по-надорски – забеленный молоком или сливками. «Я уважаю верность Севера матери нашей святой Церкви и не одобряю язычество Юга, но глумления над благородным напитком в своем присутствии не допущу». Если Создатель милостив, в Рассветных садах вместо нектара Луциан пьет свой любимый «черный» шадди, а новый магнус Справедливости, когда его наконец изберут, не утратит завоеванных предшественником позиций.
Судя по тому, как вольготно чувствовал себя Левий, грызня в обезглавленной Церкви еще продолжалась. Для воюющих со скверной фанатиков мориски очень хорошо продумали первый удар: пока прелаты делят чины и должности, Святого похода не будет. Но это и к лучшему: пока все зыбко, больше возможностей склонить Агарис к выгодному для Надора решению. Дело за малым – добраться до Агариса.
Пока все складывалось до того удачно, что впору поверить в берегущую Повелителя Скал Кэртиану. Не снизойди вдруг на обезумевших от страха лошадей ангельское спокойствие, и дело бы кончилось плохо, а так даже от попавшей в костер пороховницы вышло больше шума, чем вреда. Два десятка легкораненых и дюжина покалеченных лошадей – когда подсчитали потери, поначалу поверить не могли, что так легко отделались. А ведь казалось в какой-то миг, что вот-вот бездна под ногами разверзнется! Шли потом через Ариго, будто удирали, полностью отказавшись от скрытности ради быстроты, и лишь вчера вечером позволили себе перевести дух. Поля Эпинэ остались позади, они добрались до предгорий Мон-Нуар. Здесь можно не бояться засады, а от погони – если она была – они теперь точно оторвались. Захваченного на переправе «племянника» отпустили на все четыре стороны еще два дня назад – чудесное спасение настроило всех на благодушный лад, а знал прознатчик не больше, чем житель любой деревни, мимо которой они проезжали.
Офицеры потихоньку собирались на запах шадди. Жена старосты вынесла из дома огромное блюдо местных лепешек с сыром. Из-за дома доносились выстрелы – Уэйд учил то ли Аби, то ли Ричарда стрелять из пистолета. Было у землетрясения одно несомненно положительное следствие: трогательное примирение сестры и брата. Эд подозревал, что до Агариса чета Уэйдов еще раза два-три насмерть поругается, но мирились они, как оказалось, не по-надорски легко, а потому не стоит преждевременно волноваться.
Чудесное, ленивое летнее утро, пока разведка выясняет, как сказалось землетрясение на горных дорогах. Из Кольца Эрнани выбрались без потерь, Летний Излом пережили почти без потерь. Теперь надо пересечь границу Талига с Алатом и не напороться на Савиньяка в Агарии. А что да как в Агарисе – на месте станет видно.
Эд наконец-то подобрал название для своего настроения – азарт! – и усмехнулся. Подкинул в ладони полупустой флакончик с тинктурой. Принимать меньше или принимать реже? Он не врач, и Аби тоже. Будь он в Олларии, завтра бы пришел мэтр Бронсан и завел очередной разговор о необходимости чтить, ждать и надеяться. После Багерлее Эд так время и считал: по визитам врача. Оно летело, если мэтр заглядывал раз в неделю, и тянулось минута за минутой, когда мэтр приходил ежедневно. Пустые дни или пустые минуты – какая разница, если ждать, кроме врача, некого? Ожидаемые визиты мэтра не приносили ничего нового, а визиты неожиданные – Дэвид, Ричард, раздобревший от агарисских постов Глан – только злили, но злили недостаточно, чтобы попытаться что-то изменить. Получается, правы мэтр Бронсан с Иссерциалом: делай, что можешь, и будь, что будет. Кошки знают, как дошли до этой мысли старый врач и бессмертный классик, а Эду, чтобы с ними согласиться, понадобилось землетрясение. Когда земля буквально уходит из-под ног, по-новому понимаешь, что такое сила, воистину превосходящая человеческую, и как редко она в действительности человеку противостоит.
Стихия слепа, и сражаться с нею нельзя. Со всем остальным – можно.
Гибель Надора и Роксли Робера ужаснула, но с тех пор известия об очередном землетрясении приходили с севера настолько часто, что сперва перестали удивлять, а потом и пугать. В Летний Излом Надоры тряхнуло так, что даже в Олларии ощутили, но страха не было.
Объедавшие Коко матерьялисты второй день носились с идеей о влиянии блуждающих звезд на земную тектонику. К спорам, шедшим на причудливой смеси гальтарского и талиг, Робер едва прислушивался, но все равно был философам благодарен: кивками и экивоками Левия он уже был сыт по горло, а научное объяснение обещало, что Излом закончится и все вернется на круги своя.
Всего двенадцать месяцев и уже даже без двух дней. Они продержатся. Мосты стоят, дороги целы, обоз с продовольствием пришел без задержек, а крысы исправно роются в отбросах. Пока в городе есть крысы, бояться нечего.
Катари передала мэтру Инголсу последний подписанный указ и сложила руки на коленях, мигом превратившись из королевы в отвечающую урок девочку.
- К сожалению, есть сегодня и плохие новости. Рей Эчеверрия сообщает, что на рассвете двадцать третьего дня Весенних Молний Окделл и его сообщники покинули Кольцо Эрнани.
Лэйе Астрапэ! Теперь что-то сделать для Дикона будет сложно.
- Я бы не назвал эту новость плохой, - возразил Мевен. – У кэналлийцев куда больше возможностей убедить Ричарда сложить оружие.
А возможностей убить еще больше! Дошли ли до Кэналлоа слухи об отравлении эра оруженосцем?
- Поскольку Окделл направляется в Гайифу и на землях Эпинэ ведет себя прилично, рей Эчеверрия решил предоставить его морискам, - с достоинством сообщила графиня Савиньяк.
- Прорвались? – прищурился Рокслей.
- Что заставляет вас так думать?
Вместо Дэвида ответил Мевен:
- Алва запретил выпускать из Кольца кого бы то ни было без пропуска, подписанного графом Валмоном или герцогом Ноймариненом. Распорядиться о таком пропуске для Ричарда и его людей ни один из них по времени не успел бы, а в кэналлийцев, нарушивших приказ Алвы, я не верю. Я прав?
- Вы правы, - согласилась Арлетта.
- Что ж, теперь это не наша забота, а маршала Савиньяка.
«Причем Эмиля Савиньяка», - про себя отметил Робер. Эмиль мальчишку не убьет.
За какими кошками Лоу понесло в Гайифу? Но хорошо, что не в Надор.
- И какие у надорцев потери? – спросил между тем Мевен. – Хоть расскажу Халлорану о судьбе его протеже.
- Мародера и предателя, - едко добавил Карваль.
- Ну, раз Уэйд служил Ричарду, то он в его доме никак не мародерствовал.
- А в доме Алва? – осведомилась Арлетта.
- А это зависит от того, кем считать Альдо Ракана, - пожал плечами Иоганн. – У вас, сударыня, есть право его упрекать, а у меня нет. Сам не меньше провинился.
- Зато у него есть право упрекать нас, - некстати добавил Дэвид.
- То есть вы одобряете действия Окделла? – уточнила графиня Савиньяк.
- Я здесь, а не с ним, - ответил кровный вассал Повелителя Скал. – Я выбрал Олларов и Талиг, но это тоже предательство, предательство Дома. Простите за прямоту, сударыня, но лучшее, что я могу о себе сказать, это что я все еще не привык предавать. Но, как видите, предавать мне это не мешает.
Робер о мыслях Дэвида знал, но чем он думает, заводя такой разговор на совете?!
Помощь неожиданно пришла от мэтра Инголса:
- Вынужден согласиться с герцогом Окделлом, что, право же, для меня непривычно, - сообщил законник. – Граф, вы слишком большое значение придаете природным явлениям.
- Вы тоже считаете, что всему есть простое и разумное объяснение? – криво усмехнулся Дэвид.
- Мы понимаем, как много для вас значило разрушение родового замка, и мы сами недавно потеряли братьев, - сочувственно произнесла Катари. – Поверьте, вас никто не винит, но…
- Никто не винит! – рассмеялся Дэвид. – Знаете, чего я никогда понять не мог? Эд… Эдвард Лоу никогда не винил Кавендиша. А сейчас думаю: может, тогда тоже что-то случилось? Что-то, о чем теперь никто из выживших не говорит, а выживших все меньше и меньше. Но ведь понесло Эпинэ за какими-то кошками в болото!
Весенняя Ренкваха. Крик Сержа: «Кавендиш бежал!», опухшее от комариных укусов лицо отца…
- Мы вас прикрывали! – сказал Робер, и сам поразился, как хрипло прозвучал его голос.
- Кого «нас»? – зло и весело спросил Рокслей. Ну конечно, Рокслеев в Ренквахе не было! Зовут Приддов скользкими, а сами…
- Надорцев! – выплюнул Робер. – Чтобы ополченцы успели разбежаться.
Дэвид расхохотался:
- Робер, ты только не обижайся, но я такой чуши в жизни не слышал. У нас в половине деревень на талиг только священник говорит, и то, при виде чужаков, как добрый эсператист немедля его забывает. А знаешь, сколько у нас в лесах охотников, лесорубов, углежогов, сколько пастухов в горах? Сколько работников у арендаторов? Если свои не донесут, проще иголку в стоге сена найти, чем надорца в Надоре. Под знамя Эгмонта встали не все, но помогать его убийцам никто бы не стал.
- С чего ты так решил? – упрямо спросил Робер.
- Ты почти месяц раненый в лесной сторожке знахарки лежал, а в деревне в двух хорнах кэналлийцы стояли. И четверть «жителей» деревни в ополчении была. Никого не нашли. А летом кэналлийцев бергерами заменили, потому что кэналлийские стрелки в овраги часто падали. Это вам, южанам, надо было бежать вдогонку за Кавендишем. А вы своих погубили, и эр Гвидо с Оливером, пытавшиеся вас выручить, погибли.
Робер прижал ладони к глазам. Заболоченный луг, мелколесье, а дальше - трясина. Кавалерия посреди болота. Они были обречены, без шансов. Гвидо Килеан и Оливер Рокслей – как он мог забыть Оливера! – привели свои отряды на помощь, но было уже поздно. Кого схватили с оружием – повесили, а остальные… Все эти годы Робер утешал себя тем, что отец и братья погибли не напрасно, ополченцы успели разбежаться. И ни разу не задумался о том, какие были шансы у чужаков поймать надорских крестьян в их родном дремучем краю.
А ополченцы еще и его с поля боя вытащили, внезапно понял Робер. Он помнил, как с него стаскивали сапоги и решил, что это мародеры, но ведь не мародеры привезли его в Агарис! Почему раньше он ни разу об этом не подумал?
- Как я к знахарке попал?
- Тебя Алан Истерлинг нашел, - ответил Дэвид.
- Лесной зять?
- Он.
- Забавное прозвище, - сдержанно заметила Арлетта. – И мне уже доводилось его слышать.
- Известный разбойник, - кивнул мэтр Инголс.
- Алан – надорский лесничий, - поспешил объяснить Робер. – Он женат на молочной сестре Эгмонта. Его еще лесным братом в шутку звали.
- Про этого слышал даже я! – обрадовался Мевен.
- Учитывая связь барона Лоу с разбойниками, которую он, прошу обратить на это внимание, признал, пусть и в несколько издевательской форме, этот Истерлинг вполне может быть тем самым Лесным братом, - заметил законник.
- Только пытали Эда и его родных не из-за разбойников, - убежденно произнес Дэвид. – Две женщины умерли в Багерлее – герцогиня Придд и баронесса Лоу. Эрэа Арлетта, вас Ноймаринен послушает. Пусть Колиньяра допросят, он должен знать, из-за чего. Если вы хотите в Надоре мира, убийцы должны быть наказаны.
- Я уверена, что справедливость восторжествует, - заверила графиня.
- Получается, я Алану жизнью обязан, - невпопад произнес Робер.
- Тогда уж и Эдварду заодно, - усмехнулся Дэвид. – Если б он подорожную не достал, тебя бы не рискнули через весь Талиг в Агарис вести. Наши врачи считали, что тебе не выжить, а в Агарисе вылечили.
Его выходила Матильда, и он всегда помнил, что обязан ей жизнью. Оказывается, не только ей. Как много долгов!
- А откуда у барона Лоу взялась подорожная? – подозрительно спросил мэтр Инголс. – Вдруг он опять воспользуется тем же источником.
Дэвид развел руками:
- Алва подписал. «Дабы Эдвард Лоу мог узнать версию смерти Эгмонта Окделла, которая его устроит». Эд не любил об этом вспоминать, и я не спрашивал. Слышал какие-то дикие слухи, будто они с Алвой вдвоем напились и пьяные дрались на дуэли, но все знают, что после дуэлей с Алвой выживших нет.
Про подорожную Робер тоже не знал. Мог ли Алва – в своем стиле – помочь последнему Эпинэ? А мог ли Алва предупредить своих подданных о своем бывшем оруженосце, чтобы пропустили, выпустили из Кольца? Арлетта может знать, но вряд ли скажет.
- А как они вообще прорвали блокаду? – поинтересовался Мевен. – Можем ли мы со своей стороны что-то предпринять, чтобы не допустить повторения?
Лэйе Астрапэ, барсинцы! И не только они – дурной пример заразителен, особенно такой успешный пример.
- Рей Эчеверрия считает, что Окделлу просто повезло, - неуверенно произнесла Катари. – Мы… я плохо поняла объяснения, простите, Арлетта! Наверное, вы, господа, разберетесь лучше.
Арлетта не хотела, чтобы они видели письмо Эчеверрии? Или хотела скрыть его содержание от кого-то конкретно? Если она не доверяет Дэвиду, то она ошибается, но Дэвид сам, как назло, дает повод!
Сестра торопливо вытащила из бювара письмо, протянула Инголсу:
- Прошу вас, прочтите.
Кэналлиец был краток. Надорцам в самом деле повезло: Эчеверрия вовремя получил предупреждение, но никто не думал, что северяне предпримут попытку прорыва под носом у основных сил врага. А те буквально снесли застигнутую врасплох заставу и, не таясь, двинулись напрямик к паромной переправе через Данар, пока не ожидавшие от врагов такой наглости кэналлийцы обшаривали в их поисках окрестности Барсины. А надорцы тем временем спокойно переправились через Данар, там же на берегу переночевали и ушли в неизвестном направлении, предварительно повредив паром, но в остальном были с местными жителями очень корректны и даже щедры. Во время переправы в разговорах офицеров неоднократно упоминалась Гайифа, из-за чего Эчеверрия решил, что направляются надорцы именно туда.
- А я вам сразу говорил, что полк у Окделла хороший, - удовлетворенно сообщил Мевен Карвалю, как будто продолжая старый спор. – Надо было им дело найти, а не в казарме запирать.
- Не помогло бы, - возразил Дэвид.
- Вы что-то узнали? – быстро спросила Арлетта.
- Вернее сказать, разобрался, чем они все это время занимались у всех на виду. Изначально надорская гвардия – полк Северной армии, которым Люра командовал. Своеобразный полк. Четыреста человек пехоты и еще сорок – конная разведка, которой в Торке командовал Нокс. Уэйд, кстати, еще тогда под его началом служил. Когда Люра во Вторую резервную перевели, отряд Нокса стал считаться отрядом для особых поручений. А когда полк надорской гвардией сделали, офицеры взялись учить свою пехоту верховой езде. Весной к ним в этих учениях рота Гобарта присоединилась. В Новой Талигойе, - с усмешкой добавил Дэвид, - артиллерия находилась под патронажем Дома Скал, так что тесное общение отрядов никого не удивляло. Нокс говорил, что придумал эти учения, чтобы солдаты без дела не шатались, и вообще с Халлорана пример берет – тот первым начал своих парней гонять без роздыха.
А Сэц-Ариж рассказывал Роберу, что это Окделл выдумал, чтобы Придду ни в чем не уступать. Выучкой «черная» гвардия и впрямь не блистала, и на коронации Альдо это бросалось в глаза. Из-за этого надорцев к церемониям потом почти не привлекали, хотя южане и «спруты» участвовали в торжествах Альдо Первого наравне с гимнетами. А теперь эти неумехи за день добрались до Данара, да так, что кэналлийцы на морисках догнать не смогли.
- К слову, - злорадно продолжил Дэвид, - жалоб от горожан на гвардию Дома Скал и артиллеристов еще ни разу не поступало, а форма у них была своя, особая, так что люди бы точно знали, кого винить. Так что мародерами северян генерал Карваль зовет напрасно. А если учесть, что в Надоре юг считают от Лукка, бесчинствовали в городе именно южане.
- Никола, нет! – поспешил вмешаться Робер, пока Карваль набирал воздуха для тирады. – Кем бы Уэйд не был, в одном он прав: у нас нет единства, и это плохо. Хватит делить Талиг на юг и север, это только врагам Талига на руку. Дэвид, ты по делу еще что-то можешь сказать?
- Я думаю, Ричард не просто так в Олларию примчался – а Блор говорит, он в столицу как на крыльях летел. У Уэйда и Эдварда как раз все к отъезду было готово. Но им был нужен предлог, чтобы спокойно выехать из города, и, учитывая состояние Эдварда, требовалось, чтобы хотя бы в первый день за ними не гнались. Увы, ваше величество, но с этим «покушением» вас разыграли.
- Разыграли? – переспросил Робер. Ну конечно, как он мог принять Дикона за убийцу!
- Разыграли? – дрожащим голосом повторила Катари. – Этот мерзавец угрожал мне… нам ножом! Оскорблял!..
- Ваше величество даже не связали, - напомнил Мевен.
- Разумеется, герцог Окделл хотел, чтобы его угрозы приняли всерьез, - рассудительно заметил мэтр Инголс.
- Еще скажите, что Окделл благородный рыцарь, не способный поднять руку на женщину! – прорычал Карваль.
- Когда Айрис Окделл накинулась на него с оскорблениями, расцарапала лицо и даже порвала одежду, он ее пальцем не тронул, - напомнил Мевен. – А тут еще момент очень удачный: Уэйд и Тондер на посту в Парадной приемной.
- И Штанцлер в кабинете, - напомнил мэтр Инголс. – Было бы крайне интересно узнать, вписывалось ли это в планы заговорщиков.
- Но, учитывая положение ее величества, подобный розыгрыш был не только оскорбителен, но и опасен, - резко заметила Арлетта.
- Благодарю, - прошептала Катари. - Только вы, только вы!... – сестра разрыдалась.
- Врача, живо! – гаркнул Мевен. Тут же влетел брат Анджело, будто под дверью караулил.
Ну да, наверняка караулил под дверью, сообразил Иноходец в следующий миг. Сестра была в надежных руках.
Робер понимал, что Дикон все равно виноват, все равно сбежал к врагам, все равно пошел на поводу у двух расчетливых мерзавцев и неизвестно еще, чего натворит в будущем. Понимал, но не улыбаться не мог.
Сын Эгмонта не убийца!
UPD 17.09 читать дальше
Сын Эгмонта не был убийцей, но на следующий день Робер вновь мечтал оторвать ему голову.
Бледная, осунувшаяся Катари теребила кисти алатской шали и никак не могла успокоиться.
- Он просто притворялся, что хочет меня убить, чтобы его сообщники могли беспрепятственно выехать из города, - едва слышно рассказывала сестра. – Никогда себе не прощу, что оказалась так легковерна! Я должна была догадаться, для убийства требуется храбрость, а такие, как он… Но он пытался, он пытался! Мне рассказали, он служанку завел с таким же именем, как у меня. Сделал ее любовницей. Как подумаю, что он представлял, когда звал ее «Катари», моим именем звал!.. А потом служанки стало ему мало. А я Ариго! Это… как же мерзко, Робер! Я бы уступила ему, ради спасения сына я на все была готова. Ты мужчина, ты не поймешь.
Робер эту служанку видел, Дик явно выделял Катарину среди остальных. Только вряд ли молодая вдова лгала, утверждая, что не была любовницей господина. Скорее уж она ему в самом деле кого-то напоминала.
Бред! Дик не мог такого совершить, но сестра не могла такого придумать.
- Ты поэтому боишься заходить в будуар?
- Стыжусь! – горько ответила Катари. – Это не страх. Я согласилась, я согласилась, и мне никогда этого не забыть, я всегда буду с этим жить.
- Но ведь ничего не случилось! – в отчаянии произнес Иноходец.
Сестра не слышала.
- Иногда генерал Карваль так смотрит… с таким участием… Я умираю от стыда, что он понял, догадался… Я плохая притворщица, у меня все на лице написано. А если он кому-то расскажет? Я не могу просить его молчать, но если он расскажет!..
- Катари, все хорошо! – взмолился Робер. Так волноваться в положении сестры наверняка опасно! – Я осторожно расспрошу Николу и, если что, скажу, что ему просто показалось. Катари, ведь ничего не было!
- Меня спас мальчик, – со слабой улыбкой произнесла сестра. – Мне в первый миг показалось, это ангел с фрески сошел, ангелов гнева Его часто рисуют в багряном. Паж Окделла. Он сумел оттащить этого… эту свинью… Потом сказал, что надо спешить.
- Ему повезло, Ричард очень силен, - озадаченно произнес Робер.
- Ему помог Создатель! Как думаешь, с этим храбрым мальчиком ничего не случилось? Ведь он свидетель. Я никогда никому не признаюсь в том, что было, но Окделл знал, как восхищалась я Беатрисой Борраска, перед всеми обличившей Ринальди, он мог…
- Нет, конечно нет! – поспешно возразил Иноходец.
Дик бы этого делать не стал, а вот Уэйд или Лоу – запросто. Хотя зачем им это делать? Робер не считал себя силачом, но мальчишку-пажа отпихнул бы и не заметил, а Дик сильнее Робера, намного сильнее. Наверняка все угрозы сестре были притворством, но у того, кто это придумал, сердца нет!
- Ястребы безжалостны и бессердечны, - будто угадав его мысли, произнесла Катари. – Они гордятся тем, что основатель их рода был убийцей.
- Разбойником, - машинально поправил Робер.
- В детстве я считала эту легенду очень красивой, - будто не слыша его, продолжала Катари. – Жили в Надорах братья-разбойники, столь безжалостные, что даже терпение Создателя истощилось. И превратил Он братьев в птиц, чтобы умерить их кровожадность, но братья и птицами сохранили разбойничий нрав. И тогда Создатель лишил их памяти, чтобы они сошлись в бою и убили друг друга. Но старший брат все равно узнал брата и даже для спасения жизни своей не стал отвечать ударом на удар, а младший брат ослеп от ярости и брата не узнал. И старшего брата Создатель простил, а младшего оставил птицей. Но потомки братьев, Ястребы и ястребы, с тех пор чувствуют друг в друге родную кровь. Красиво, правда?
- Лоу действительно хорошо ладят с ловчими птицами, - подтвердил Робер, радуясь смене темы.
- В детстве я считала эту легенду очень красивой, - повторила Катари. – Я не понимала, за что наказали братьев, не понимала, что они убийцы, ведь их жертв в легенде не было. Мне не нравились овцы и не нравились псы, я мечтала жить в лесу с волками, сильными и свободными. Какой же глупой я была! И осталась. Научилась не верить в благородство волков, но забыла, что чужой пес может загрызть до смерти.
- Ты не виновата, Уэйд всех провел.
Сестра покачала головой:
- Виконт Мевен прав: раз он служил Окделлу, то мы были его врагами, а ложь врагу – военная хитрость.
- Просто ловкий прохвост, понявший, что здесь ему ничего не светит, - убежденно ответил Робер. – Карваль рассказал, он и Айнсмеллеру послужить успел. Потом к Ноксу вернулся. А после дуэли с Валентином Ричарду втемяшилось учиться фехтовать левой рукой, вот тогда Нокс ему Уэйда и посоветовал. Об этом Блор рассказал. Уэйд и капитаном за это стал.
- Я не знала, - вздохнула Катари. – Мне казалось, виконт Мевен ему доверяет.
- Он казался хорошим подчиненным, но командовать, как оказалось, любит больше. Бедняга Блор до сих пор в себя прийти не может: от полковника полк сбежал. Но это я виноват, я его назначил.
- Не вини себя! Просто у нас мало тех, кому мы можем доверять.
- Мы можем доверять друг другу, - улыбнулся Робер.
- Да! Я поэтому любила легенду о ястребах: я всегда мечтала о брате. Мечтала о брате, который узнает меня в любом облике, под любой маской. Узнает и поймет. Я так устала притворяться. Ты – ответ на мои молитвы, знак, что Он слышит меня. Я столько плохого совершила, а Он меня слышит. Спасибо тебе, брат!
Последний Эпинэ обнял сестру. Все, что осталось от его семьи.
Двенадцать месяцев без трех дней до конца Излома. Время, когда абвениаты встречают с почестями любого путника, потому что любой может оказаться богом. Время, когда эсператисты никого не принимают в ордена, потому что любой может оказаться демоном.
Просто время, которое надо пережить.
Вывески трактиров в Олларии и окрестностях часто поражали яркостью красок и тщательностью проработки. Обычно их рисовали ученики Академии, без зазрения совести вдохновляясь великими полотнами. На вывеске «Талигойской звезды» во Фрамбуа красовался портрет молодой Октавии, а в «Победителя дракона» по дороге в Тарнику зазывал «Торжествующий Астрап». Так что Арлетта не удивилась бы, увидев на вывеске «Озерной девы» одну из многочисленных классических найери, но одетая версия «Безмолвной литто» ее поразила. Тяжелый, пронзающий душу взгляд был повторен с похвальным искусством. Только очень самоуверенный человек мог поместить на вывеску трактира столь неприветливую «деву», и графине захотелось немедленно узнать, насколько эта самоуверенность оправдана.
Запутанная история с отъездом Окделла требовала внимания, особенно теперь, когда этих… Людей Чести понесло на юг, где сейчас Эмиль и Росио. Потому что Ворон с Ястребом действительно дрались, через месяц после знаменитой линии – близнецы были секундантами. Ворон, разумеется, победил, но убивать противника не стал – из-за этой необычности старший младший и упомянул их дуэль года три назад, после очередной громкой победы Рокэ. Если верить Эмилю, все просто лишнего выпили и лишнего друг другу наговорили, а Ли от разговора ушел так ловко, что Арлетта лишь много позже поняла, что старшему сыну разговор о том случае был неприятен. А теперь еще Рокслей рассказал о подорожной.
Дородная служанка – Марта – с поклонами проводила графиню Савиньяк в хозяйскую гостиную на втором этаже. Опрятная комната, икона святой Октавии на стене.
- За хозяевами уже послали, госпожа графиня. Они в конце улицы, господина Жуанвиля избранным отцом позвали для сыночка пекаря. Четвертый день лета – самое то.
Дети не выбирают, когда рождаться, но все церемонии всегда стараются приурочить к особому числу. Желание угодить судьбе, выпросить удачу – как это по-человечески. Лететь против ветра отваживаются единицы.
- Что ж, пока вашего хозяина нет, быть может, вы, Марта, ответите мне на несколько вопросов?
Арлетта ожидала, что служанка хотя бы поначалу станет отпираться и прикидываться, будто ходит по дому заткнув уши и зажмурив глаза. Вместо этого Марта радостно закивала:
- Нам господин Жуанвиль строго-настрого приказал на все вопросы отвечать честно и ничего не скрывать, потому что честным людям скрывать нечего, а мы как раз такие и есть!
Арлетта поморщилась. Робер отрекомендовал местного хозяина как известного прохвоста, да и Ли упоминал, что в «Озерной деве» контрабандные южные вина под видом надорских подают. Из уст такого человека приказ слугам быть честными следует понимать как наказ держать язык на привязи. Но иногда мельчайшие оговорки – самые красноречивые, так что попытаться стоит.
- Барон Лоу у вас долго жил?
- С осени. Единственный наш постоялец, спасибо господину Ракану!
- И так внезапно уехал, - небрежно заметила графиня.
- Ну почему внезапно? – удивилась Марта. – Еще недели за две видно было, что в любой момент уехать может. Такое всегда видно.
- Он получил письмо?
- Да кто ж его знает? Может, Аби чего и принесла. Она частенько в город ходила.
- Аби? – хищно улыбнулась Арлетта.
Марта смутилась:
- Эрэа Арабелла, то есть. Но она вроде как служанку изображала, вот мы и привыкли ее по-простому звать. А хозяин не велит в господские дела лезть, как представилась – так и звали.
Какой внезапный – в духе Дидериха! – поворот.
- Почему вы думаете, что эта Арабелла не была служанкой?
- Так откуда у простой девушки, даже и в семнадцать лет, такие руки! Хозяйка ей для видимости работу дала – шитье – так она в первый же день ножницами руки до крови натерла. Потом приноровилась, видать, очень надо было притворяться, но швеи ж, кто для заработка шьет, совсем не так за работой сидят. Что для большого дома купить, она знала, что да как по дому делать – знала, а сама только за раненым ухаживать умела и на рынок ходить. Торговаться не стеснялась, но ведь у них в Надоре житье не сладкое. А как по улице ходила? Хозяин ей всегда одного из конюхов в провожатые давал. Наши девчонки чуть за порог – и давай хвостами крутить, а Аби… эрэа Арабелла каждый раз чепец чуть не на нос натягивала.
- Думаете, она боялась, что ее узнают?
- Да получается, что так. Но во дворец не скрываясь пошла.
- Во дворец? Когда это было?
- Как раз перед отъездом, прям в дорожном платье и пошла. Только у нее дорожное платье такое чудное, что кабы я не знала, так за юношу бы приняла.
- Она была в мужском костюме? – не веря собственной удаче, спросила Арлетта.
- Как можно, госпожа графиня, разве девушка может мужское платье надеть? В женском она была, конечно! Просто со штанами. Принцесса Матильда в похожем на прогулки выезжала, это мода такая южная.
Неужели тот самый паж? Арлетта поспешила уточнить:
- А сколько у барона Лоу было слуг?
- Двое или трое, - неуверенно ответила Марта. – Очень они между собой были похожие, здоровущие такие северяне. Они то приезжали, то уезжали, и мы, по правде говоря, давненько их не видели. Я так думаю, поехали за Кольцо, да из-за застав кэналлийских вернуться не смогли.
Очень может быть.
- Скажите, Марта, а с герцогом Окделлом Арабелла встречалась?
- Каждый раз, когда господин герцог господина барона навещал. А еще он ей деньги дал на портного. Она ж без вещей почти приехала, зато с книжкой Дидериха.
Ох уж эти северянки! Арлетта поняла, что улыбается. Кара тоже без сборника сонетов из дома ни ногой. Морис с Жозиной ей даже несессер дорожный подарили, где помимо обычных флакончиков для притираний и расчесок было отделение для книги.
- А с графом Рокслеем Арабелла встречалась?
- Господин граф с господином бароном с глазу на глаз обычно разговаривали. И ее не то, чтобы прямо, но выпроваживали всегда. – Марта помялась. – Я не очень уверена, но ругались они, кажись, потому что и господин граф недовольный всегда уходил, и господин барон совсем неразговорчивым становился.
Очень интересно!
- А фамилия у это Арабеллы?
- Смит.
Наверняка выдуманная.
- Вы не заметили на ее одежде каких-нибудь гербов?
Служанка задумалась.
- Да вроде ничего не было.
- А каких цветов было платье?
- Дорожное? Красное. Только не алое, как у южан, а густо-красное, северный цвет.
- Багряный?
- Вот-вот! А еще черный бархат и позумент золотой. Красота!
Багряный, черный и золотой. Цвета Дома Скал, но не цвета Лоу, те носят серебро. И золотой ястреб – не герб, как решил Робер, а некий условный знак.
- Во дворец девушку тоже сопровождал конюх?
- Туда да, а обратно она с господином герцогом вернулась. Только мэтр Бронсан от господина барона ушел – и они примчались. Я так думаю, мэтра застать хотели – у господина герцога рука ранена была.
Арлетта покачала головой. Скорее всего, спешка была вызвана тем, что по дороге из дворца в дом Штанцлера заезжали. Поставить под угрозу сложнейший план, в котором участвуют сотни людей, ради убийства больного старика? Убить его прямо во дворце было бы больше похоже на Окделла. Но и вызвать на дуэль – больше похоже на Окделла, чем бросать яд в бокал. Очевидно, этот молодой человек ведет себя так, как велит ему его сиюминутный наставник.
Эдвард, барон Лоу, один из многих друзей Эгмонта Окделла, один из многих, кого не было в Ренквахе. Безродный авантюрист Уэйд – а вот тут Ро может оказаться прав, этот наверняка ведет свою игру. И некто третий, родич или покровитель девицы, разгуливающей в мужском костюме.
Впервые в жизни Арлетта жалела, что не сочиняет пьесы. Для хорошей притчи эта история слишком надуманна.
UPD 30.09 читать дальше
Владелец «Озерной девы» оказался истинным сыном центральных графств: высокий и массивный, почти как надорец, лицом он был настоящий южанин и улыбался с добродушным прищуром уроженца Агиррэ. И врал, наверняка, так же виртуозно.
- Прошу простить, что вам пришлось ждать, госпожа графиня. Нас не предупредили о вашем визите.
- Ваша Марта не дала мне скучать.
- Болтунья она, - пожал плечами трактирщик, – но я рад, что ее прыткий язык вас развлек. Даже не мечтаю о том, что буду столь же занятен. Ведь все, что я рассказал господину Эпинэ, вам наверняка пересказали, а большего я не знаю.
- Для начала, вы могли бы показать мне комнату барона Лоу.
- Разумеется. Прошу вас следовать за мной.
Съемные комнаты так же были на втором этаже, но, чтобы до них добраться, пришлось опять спуститься на первый. Чье уединение владелец «Озерной девы» берег: своей семьи или своих постояльцев, – Арлетта сказать не могла, но готова была ручаться, что между частями дома существует куда более короткий путь, чем тот, который ей показали. В лисьей норе всегда несколько выходов, а Ренар Жуанвиль казался отпетым лисом.
На второй лестнице под ноги хозяину кинулись два холеных рыжих кота, развеяв последние сомнения в принадлежности Жуанвилей олларианской Церкви.
- Брысь, разбойники, - с грубоватой нежностью прикрикнул трактирщик. – Улетел ваш благодетель.
- О ком вы говорите? – заинтересовалась Арлетта.
- О бароне вашем. Или все-таки нашем?
- Я поняла. И как же Ястреб угодил в кошачьи повелители?
- Да Дорита господину барону голубей всю дорогу таскала. То ли думала, что мы его кормим плохо, то ли лучшим лекарством еду считала. А господин барон их, понятно дело, не ел – кто ж знает, на какой помойке они так отъелись? Хорошие, кстати, птички были, красивые. Вот их котам и отдавали, чтоб зря не пропадать.
- Эрэа Арабелла была из Кэналлоа? – удивилась Арлетта.
- По ее словам, из Надора, и, знаете, похожа. И лицом, и манерами. Очень надорские девушки в таком возрасте жеребят напоминают. Сверстницы их южные уже будто павы ходят, а эти вприпрыжку лет до двадцати.
С этим не поспоришь. И, к слову, только «жеребенок» мог успешно изобразить пажа.
- Тогда почему вы зовете ее доритой?
- Так Дорита – не она. Дорита – ястреб господина барона. Перепелятник кажись. Умнющая! Я раньше в надорские россказни про ястребов не верил, а тут собственными глазами увидал: чуть барону худо станет, так Дорита Аби… Арабеллу мигом звала.
- И как Дорита относилась к тому, что ее добычей кормили кошек?
- А никак. Хотя один раз было дело. – Трактирщик остановился перед последней в коридоре дверью, достал связку ключей и завозился с замком. – Она однажды ворона притащила. Как с ним справилась – даже не спрашивайте. Может, ей повезло, может, он больной был. Как дотащила и сколько раз по дороге уронила – ну, это на надорское упрямство спишем. А господин барон попросил ворона где-нибудь закопать, сказал, что не те у меня кошки, чтоб воронов жрать. Вот тут-то Дорита и выступила! Сроду не думал, что ястреб может так орать.
- По ее мнению, лучше кошкам, чем никому? – подняла брови Арлетта. Кроха-перепелятник, притащивший ворона – это настолько немыслимо, что даже за гербовую птицу Алва не обидно.
Жуанвиль пожал плечами:
- Я уж потом подумал: может, она так хозяина подбодрить хотела? Дескать, я вон, ворона в драке победила, а ты чего сидишь-грустишь?
- А Лоу грустил?
- Болел он. А вообще, не знаю, конечно, не мое это дело. Прошу, госпожа графиня. – Трактирщик распахнул дверь.
Небольшая светлая комната. Маленький стол, два стула, узкая кровать, сундук, присада для ястреба в углу. Увы, здесь смотреть не на что. То, что Лоу никаких вещей или бумаг не оставил, Ро в первый же день выяснил.
Арлетта прошлась по комнате, выглянула в окно: внутренний дворик с раскидистым каштаном, тихо и спокойно. Человек деятельный здесь загрустит даже будучи здоровым, а Людей Чести в лености не упрекнешь: мятеж за мятежом, Борн, Окделл, Ариго, Рокслеи, и вот опять. В тишине сети хорошо плести, но плести сеть для поимки Окделла смешно, а значит, ловили кого-то другого. Штанцлер мертв, кто остался - Мевен, Рокслей? Не поймал и уехал или поймал и… Слишком много возможностей.
Урожденная Рафиано села за стол, еще раз обвела взглядом комнату. Невежество есть грех, но искупают его не раскаянием.
- Садитесь, - Арлетта указала Жуанвилю на свободный стул, - и расскажите мне все, что происходило в день отъезда барона, как можно подробнее.
- С самого утра? – деловито спросил трактирщик.
- Да.
Жуанвиль задумался.
- Это будет долгий рассказ. Будет ли мне позволено предложить госпоже графине отвар из розовых лепестков? Шадди, к сожалению, нет, его нынче достать сложнее, чем кэналлийское.
Отвар из розовых лепестков Арлетта ненавидела еще с тех пор, когда была фрейлиной.
- Если вас не затруднит, лучше вина.
Жуанвиль расплылся в улыбке:
- Это запросто!
Открыл окно, высунулся по пояс, зычно крикнул:
- Эй, бездельники! Полен, лучшее вино в комнату барона. Бегом! - Повернулся к графине: - Сейчас все будет.
- Быть может, вы пока начнете свой рассказ?
- Почему бы не начать? – Трактирщик сел за стол. – Только с самого утра все так обычно было, что даже вспоминать трудно. Господин барон до обеда в своей комнате был. Аби… эрэа Арабелла ему часов в десять завтрак относила. Обедать он вниз спустился, как раз господа гвардейцы из охраны ее величества у нас были.
- Может, кто-то из этих гвардейцев был раньше в полку Окделла?
- Сержант Тондер у «черных» теньентом был.
И караулил потом в Парадной приемной вместе с Уэйдом, пока Окделл запугивал королеву. Слишком хорошо для случайного совпадения.
- Вы не обратили внимание, о чем шел разговор?
- Да в точности как обычно. Начали с баронессы Капуль-Гизайль – уж это, простите, пересказывать не буду. Потом о герцоге Алва – зачем он блокаду Кольца устроил. Животрепещущий, знаете ли, вопрос – Оллария лишена шадди!
- Чудовищная потеря, - согласилась Арлетта. – Вы не пробовали предлагать господам гвардейцам отвар из розовых лепестков?
- Не отваживаюсь, - усмехнулся трактирщик, – хоть мэтр Бронсан и утверждает, что он гораздо полезнее морисского ореха.
- Мэтр Бронсан? – ухватилась за уже слышанное имя графиня.
- Врач, который господина барона пользовал. Его уже тоже допрашивали. А вот и вино!
Миг спустя в дверь деликатно постучали. Красивая женщина лет сорока в темно-синем платье из тонкой шерсти внесла на серебряном подносе кувшин с вином, бокал кесарского стекла и тарелочку с сыром и фруктами.
- Моя жена Мадлен, - представил трактирщик.
Мадлен поставила поднос на стол, склонилась в поклоне:
- Для нас огромная честь принимать в своем доме графиню Савиньяк. Ренар служил под командованием маршала Арно Савиньяка.
- Весьма недолго и до того, как он стал маршалом, - уточнил трактирщик. – Но единственный разговор с господином графом помню слово в слово.
- Спустя двадцать лет? – язвительно уточнила Арлетта. Ей не нравилось, когда на ее чувствах к Арно пытались играть, эти двое – далеко не первые.
- Там было мало слов, - с обезоруживающей прямотой признался Жуанвиль. – Я был тяжело ранен в битве при Лауссхен, и господин генерал соблаговолил лично спросить меня, намереваюсь ли я вернуться в строй. Я выбрал мирную жизнь.
Весьма похоже на правду, Арно всегда заботился о своих солдатах, даже о рядовых. И все равно неприятно.
Графиня пригубила вино. Значит, это и есть агарийская лечуза вьянка. Разумеется, хуже «Девичьей слезы», даром, что сорт винограда тот же. Но в целом неплохо.
- Не ожидала, что монахи, принужденные уставом к полной трезвости, способны делать приличное вино.
- Помилуйте, госпожа графиня, какие монахи! – притворно изумился трактирщик. – Это вино из Карлиона.
Арлетта позволила себе снисходительную улыбку:
- Возможно, вы не в курсе, но Новый Карлион принадлежит Савиньякам. – Еще одно наследство прелестной Раймонды. – Там прекрасные виноградники, но это вино не из Дорака, его родина гораздо южнее.
- Природная честность вынуждает меня указать вам на вашу ошибку, госпожа графиня, - не моргнув глазом, ответил Жуанвиль. – Это вино из Старого Карлиона. На пологих склонах Западных Надор, овеваемые легким дыханием…
- Это вино не может быть надорским пойлом! – перебила его Арлетта. Графиня не ждала, что контрабандист вдруг начнет каяться во всех грехах, но должен же быть предел человеческой наглости!
- Конечно, это не надорское пойло, - неожиданно охотно согласился трактирщик. – Мадлен, не сочти за труд, принеси бутылочку надорского пойла. Самого лучшего!
Мадлен посмеиваясь вышла из комнаты, а Жуанвиль буквально выхватил у Арлетты недопитый бокал.
- Прошу простить, госпожа графиня, но надорское пойло с вином мешать опасно. Полковник Блор на днях попробовал – уйму важного проспал.
Назначенный Робером после смерти Нокса командир надорской гвардии напился до зеленых кошек и, страдая похмельем, узнал об отсутствии своего полка два дня спустя от Рокслея. Удивительно, что трактирщик об этом знает. Впрочем, не удивительно: наверняка все дворцовые сплетни узнает одним из первых, из разговоров дворцовой охраны. Учитывая, что Лоу, по всеобщему убеждению, было затруднительно передвигаться по городу, Ястреб очень удачно выбрал место, где болеть. А что до Блора…
- Прежде всего полковник Блор выбрал неудачную компанию.
- Если собственные офицеры неудачная компания!.. – Жуанвиль красноречиво развел руками.
И тут он, конечно, прав. Достаточно вспомнить маршала Манрика, получившего пулю от Люра на глазах у всей «своей» армии.
Мадлен внесла початую бутылку и странный пузатый бокал.
- Не буду вам мешать.
Поклон, улыбка, шорох закрывшейся двери.
Жуанвиль вытащил пробку, с мечтательным видом принюхался:
- Двадцать лет в бочке из-под «Дурной слезы».
- Даже надорское пойло не может обойтись без кэналлийцев? – нарочито удивилась Арлетта.
Жуанвиль хохотнул:
- Надорцам об этом лучше не напоминать.
Он аккуратно налил в бокал на палец янтарной жидкости.
- Да это же касера! – разочарованно воскликнула Арлетта. И как она сразу не догадалась? Ведь касеру придумали в Надоре, причем как раз в Старом Карлионе!
- Ни в коем случае, госпожа графиня, - возразил трактирщик. – Касера – всего лишь скромное виноградное подобие, а это – подлинная вода жизни.
Арлетта принюхалась, потом сделала крошечный глоток. Она лишь однажды из любопытства пробовала касеру (и она ей совершенно не понравилась!), поэтому не могла с уверенностью сказать, есть ли разница в запахе и вкусе, но крепостью этот напиток точно касере не уступал. По горлу и в груди начал растекаться непривычный колючий жар, и графиня порадовалась, что перед визитом в «Озерную деву» плотно пообедала.
- Когда святой Доминик – тот самый святой Доминик – прибыл на север, - доверительно сообщил Жуанвиль, - перед ним встала трудная задача. Живущие в тех краях язычники следовали справедливым законам, но при том почитали не Создателя, а демона Зимы и Ночи.
- И Скал, - добавила Арлетта, вспомнив рассказ ювелира.
- Возможно, - не стал спорить трактирщик. – И когда святой Доминик уже почти отчаялся от неспособности своей внушить праведным язычникам правильную веру, посланный Создателем ангел научил его, как из родниковой воды посредством ячменя, огня, меди и дуба получить лекарство от всех телесных хворей.
- Вы забыли упомянуть в рецепте время, - заметила Арлетта. – Двадцать лет выдержки – солидный срок.
- Конечно, время! Увы, про время вечно забывают. Так появился гидор.
- И язычники уверовали в Создателя?
- Всем сердцем, - торжественно заверил Жуанвиль. – Увы, в нашем несовершенном мире даже живительный источник стал источником раздора. Спроси в Надоре любого, и он ответит, что нет ничего более противного воле Создателя, чем глупая вражда агмов и варитов. Но при этом сами надорцы вот уже три круга спорят с каданцами о том, чей гидор настоящий.
- Разница такая большая?
- Заметная. Чувствуете это дымное послевкусие? – Ничего подобного Арлетта не чувствовала, но кивнула. - В Надоре пророщенный ячмень коптят в дыму от сжигания торфа, а в Кадане, по причине отсутствия достойных упоминания болот, просто сушат.
- Похоже на спор бергеров и гаунау о светлом и темном пиве. – Когда Жермон не хотел писать о собственных делах, он пересказывал торские байки.
- Северяне! – снисходительно вздохнул Жуанвиль.
- Однако, вы ловко сменили тему.
- Я просто немного отвлекся. Итак, после тоста за здоровье господина Первого маршала господин барон попрощался с господами гвардейцами и поднялся к себе. Примерно час спустя эрэа Арабелла, одетая в соответствующий ее настоящему званию дорожный костюм по южной моде…
- Похожий на пажеский, - вставила Арлетта.
- Совершенно верно. Так вот, она уведомила меня, что идет во дворец по поручению господина барона, и попросила дать ей сопровождающего. Я послал с ней Полена – у него самая зловещая внешность, хотя на самом деле он ревностно чтит и ожидает и без веской причины мухи не обидит, – дворец, конечно, близко, но времена неспокойные. Потом к господину барону пришел мэтр Бронсан, пробыл у господина барона как обычно и ушел. И сразу после его ухода прискакали господин герцог с госпожой Арабеллой. Я ни поклониться, ни поздороваться не успел, а они мимо меня и по лестнице наверх.
- А вы?
- Взял коробку с лекарствами и следом за ними пошел. Ведь мэтр-то уже ушел. Вы поймите, госпожа графиня, я в дела постояльцев не лезу, но в «Озерной деве» за двадцать лет никто кровью не истек, как бы некоторые ни пытались. А все потому, что я никогда не оставляю подобные дела на самотек.
- Кто-то истекал кровью? – удивилась Арлетта.
- У господина герцога рука была ранена, запястье.
Ах да, Марта тоже об этом говорила.
- Вас это удивило?
- Еще как! Рана совсем небольшая, и столько крови.
- Вас удивило, что Окделл ранен? – уточнила вопрос Арлетта.
- Нет. Тявкать на Вепря, прикрываясь эдиктом о запрете дуэлей, это именно что тявкать на вепря, прикрываясь бумажкой. Кому-то из господ-острословов рано или поздно должно было не повезти.
- Почему вы уверены, что победил Окделл?
- Так очевидно же. Господин герцог не из тех, кто будет радоваться тому, что жив остался. Если б проиграл – от него бы искры летели, а он дотла прогорел. Кто-то здорово его довел в тот день, и этому кому-то не поздоровилось. Но я рад, что все живы остались. У нас тут дважды в год смертоубийство из-за ерунды, надоело.
- А почему вы думаете, что все живы?
Жуанвиль удивленно посмотрел на графиню:
- Господин барон и господин герцог так сказали.
- Что именно они сказали?
Трактирщик напряг память.
- Господин барон сказал, что все живы, а господин герцог – что никого не убил.
- Они солгали. Окделл убил графа Штанцлера. Застрелил больного старика в его собственном доме.
- Вы ошибаетесь, - уверенно сказал Жуанвиль. – Это не Окделл.
- Потому что Окделлы не лгут? – насмешливо уточнила Арлетта.
- Потому что чтобы так солгать об убийстве, недостаточно уметь лгать, надо еще уметь убивать. А убивать герцог Окделл не умеет.
- Почему вы так решили? Он все же был на войне.
- Собственными глазами видел. И, думаю, вам следует узнать эту историю, госпожа графиня.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 8
Мон-Нуар. Оллария
400 год К.С. 3-4-ый день Летних Скал
1
Мон-Нуар. Оллария
400 год К.С. 3-4-ый день Летних Скал
1
Магнус Луциан предпочитал шадди с перцем и для тех, с кем встречался в «малом» кабинете, готовил его собственноручно. В эти минуты его высокопреосвященство напоминал шамана или алхимика. Сопящий от усердия Чард выглядел как обычно – медведем – даже с мориской утварью в лапах, а на поставленном под вишнями столе в кругу полупрозрачных алатских чашечек высился добротный глиняный молочник. Луциан слыл человеком жестким, но, на памяти Эда, единственное, в чем он был непреклонен, это шадди по-надорски – забеленный молоком или сливками. «Я уважаю верность Севера матери нашей святой Церкви и не одобряю язычество Юга, но глумления над благородным напитком в своем присутствии не допущу». Если Создатель милостив, в Рассветных садах вместо нектара Луциан пьет свой любимый «черный» шадди, а новый магнус Справедливости, когда его наконец изберут, не утратит завоеванных предшественником позиций.
Судя по тому, как вольготно чувствовал себя Левий, грызня в обезглавленной Церкви еще продолжалась. Для воюющих со скверной фанатиков мориски очень хорошо продумали первый удар: пока прелаты делят чины и должности, Святого похода не будет. Но это и к лучшему: пока все зыбко, больше возможностей склонить Агарис к выгодному для Надора решению. Дело за малым – добраться до Агариса.
Пока все складывалось до того удачно, что впору поверить в берегущую Повелителя Скал Кэртиану. Не снизойди вдруг на обезумевших от страха лошадей ангельское спокойствие, и дело бы кончилось плохо, а так даже от попавшей в костер пороховницы вышло больше шума, чем вреда. Два десятка легкораненых и дюжина покалеченных лошадей – когда подсчитали потери, поначалу поверить не могли, что так легко отделались. А ведь казалось в какой-то миг, что вот-вот бездна под ногами разверзнется! Шли потом через Ариго, будто удирали, полностью отказавшись от скрытности ради быстроты, и лишь вчера вечером позволили себе перевести дух. Поля Эпинэ остались позади, они добрались до предгорий Мон-Нуар. Здесь можно не бояться засады, а от погони – если она была – они теперь точно оторвались. Захваченного на переправе «племянника» отпустили на все четыре стороны еще два дня назад – чудесное спасение настроило всех на благодушный лад, а знал прознатчик не больше, чем житель любой деревни, мимо которой они проезжали.
Офицеры потихоньку собирались на запах шадди. Жена старосты вынесла из дома огромное блюдо местных лепешек с сыром. Из-за дома доносились выстрелы – Уэйд учил то ли Аби, то ли Ричарда стрелять из пистолета. Было у землетрясения одно несомненно положительное следствие: трогательное примирение сестры и брата. Эд подозревал, что до Агариса чета Уэйдов еще раза два-три насмерть поругается, но мирились они, как оказалось, не по-надорски легко, а потому не стоит преждевременно волноваться.
Чудесное, ленивое летнее утро, пока разведка выясняет, как сказалось землетрясение на горных дорогах. Из Кольца Эрнани выбрались без потерь, Летний Излом пережили почти без потерь. Теперь надо пересечь границу Талига с Алатом и не напороться на Савиньяка в Агарии. А что да как в Агарисе – на месте станет видно.
Эд наконец-то подобрал название для своего настроения – азарт! – и усмехнулся. Подкинул в ладони полупустой флакончик с тинктурой. Принимать меньше или принимать реже? Он не врач, и Аби тоже. Будь он в Олларии, завтра бы пришел мэтр Бронсан и завел очередной разговор о необходимости чтить, ждать и надеяться. После Багерлее Эд так время и считал: по визитам врача. Оно летело, если мэтр заглядывал раз в неделю, и тянулось минута за минутой, когда мэтр приходил ежедневно. Пустые дни или пустые минуты – какая разница, если ждать, кроме врача, некого? Ожидаемые визиты мэтра не приносили ничего нового, а визиты неожиданные – Дэвид, Ричард, раздобревший от агарисских постов Глан – только злили, но злили недостаточно, чтобы попытаться что-то изменить. Получается, правы мэтр Бронсан с Иссерциалом: делай, что можешь, и будь, что будет. Кошки знают, как дошли до этой мысли старый врач и бессмертный классик, а Эду, чтобы с ними согласиться, понадобилось землетрясение. Когда земля буквально уходит из-под ног, по-новому понимаешь, что такое сила, воистину превосходящая человеческую, и как редко она в действительности человеку противостоит.
Стихия слепа, и сражаться с нею нельзя. Со всем остальным – можно.
2
Гибель Надора и Роксли Робера ужаснула, но с тех пор известия об очередном землетрясении приходили с севера настолько часто, что сперва перестали удивлять, а потом и пугать. В Летний Излом Надоры тряхнуло так, что даже в Олларии ощутили, но страха не было.
Объедавшие Коко матерьялисты второй день носились с идеей о влиянии блуждающих звезд на земную тектонику. К спорам, шедшим на причудливой смеси гальтарского и талиг, Робер едва прислушивался, но все равно был философам благодарен: кивками и экивоками Левия он уже был сыт по горло, а научное объяснение обещало, что Излом закончится и все вернется на круги своя.
Всего двенадцать месяцев и уже даже без двух дней. Они продержатся. Мосты стоят, дороги целы, обоз с продовольствием пришел без задержек, а крысы исправно роются в отбросах. Пока в городе есть крысы, бояться нечего.
Катари передала мэтру Инголсу последний подписанный указ и сложила руки на коленях, мигом превратившись из королевы в отвечающую урок девочку.
- К сожалению, есть сегодня и плохие новости. Рей Эчеверрия сообщает, что на рассвете двадцать третьего дня Весенних Молний Окделл и его сообщники покинули Кольцо Эрнани.
Лэйе Астрапэ! Теперь что-то сделать для Дикона будет сложно.
- Я бы не назвал эту новость плохой, - возразил Мевен. – У кэналлийцев куда больше возможностей убедить Ричарда сложить оружие.
А возможностей убить еще больше! Дошли ли до Кэналлоа слухи об отравлении эра оруженосцем?
- Поскольку Окделл направляется в Гайифу и на землях Эпинэ ведет себя прилично, рей Эчеверрия решил предоставить его морискам, - с достоинством сообщила графиня Савиньяк.
- Прорвались? – прищурился Рокслей.
- Что заставляет вас так думать?
Вместо Дэвида ответил Мевен:
- Алва запретил выпускать из Кольца кого бы то ни было без пропуска, подписанного графом Валмоном или герцогом Ноймариненом. Распорядиться о таком пропуске для Ричарда и его людей ни один из них по времени не успел бы, а в кэналлийцев, нарушивших приказ Алвы, я не верю. Я прав?
- Вы правы, - согласилась Арлетта.
- Что ж, теперь это не наша забота, а маршала Савиньяка.
«Причем Эмиля Савиньяка», - про себя отметил Робер. Эмиль мальчишку не убьет.
За какими кошками Лоу понесло в Гайифу? Но хорошо, что не в Надор.
- И какие у надорцев потери? – спросил между тем Мевен. – Хоть расскажу Халлорану о судьбе его протеже.
- Мародера и предателя, - едко добавил Карваль.
- Ну, раз Уэйд служил Ричарду, то он в его доме никак не мародерствовал.
- А в доме Алва? – осведомилась Арлетта.
- А это зависит от того, кем считать Альдо Ракана, - пожал плечами Иоганн. – У вас, сударыня, есть право его упрекать, а у меня нет. Сам не меньше провинился.
- Зато у него есть право упрекать нас, - некстати добавил Дэвид.
- То есть вы одобряете действия Окделла? – уточнила графиня Савиньяк.
- Я здесь, а не с ним, - ответил кровный вассал Повелителя Скал. – Я выбрал Олларов и Талиг, но это тоже предательство, предательство Дома. Простите за прямоту, сударыня, но лучшее, что я могу о себе сказать, это что я все еще не привык предавать. Но, как видите, предавать мне это не мешает.
Робер о мыслях Дэвида знал, но чем он думает, заводя такой разговор на совете?!
Помощь неожиданно пришла от мэтра Инголса:
- Вынужден согласиться с герцогом Окделлом, что, право же, для меня непривычно, - сообщил законник. – Граф, вы слишком большое значение придаете природным явлениям.
- Вы тоже считаете, что всему есть простое и разумное объяснение? – криво усмехнулся Дэвид.
- Мы понимаем, как много для вас значило разрушение родового замка, и мы сами недавно потеряли братьев, - сочувственно произнесла Катари. – Поверьте, вас никто не винит, но…
- Никто не винит! – рассмеялся Дэвид. – Знаете, чего я никогда понять не мог? Эд… Эдвард Лоу никогда не винил Кавендиша. А сейчас думаю: может, тогда тоже что-то случилось? Что-то, о чем теперь никто из выживших не говорит, а выживших все меньше и меньше. Но ведь понесло Эпинэ за какими-то кошками в болото!
Весенняя Ренкваха. Крик Сержа: «Кавендиш бежал!», опухшее от комариных укусов лицо отца…
- Мы вас прикрывали! – сказал Робер, и сам поразился, как хрипло прозвучал его голос.
- Кого «нас»? – зло и весело спросил Рокслей. Ну конечно, Рокслеев в Ренквахе не было! Зовут Приддов скользкими, а сами…
- Надорцев! – выплюнул Робер. – Чтобы ополченцы успели разбежаться.
Дэвид расхохотался:
- Робер, ты только не обижайся, но я такой чуши в жизни не слышал. У нас в половине деревень на талиг только священник говорит, и то, при виде чужаков, как добрый эсператист немедля его забывает. А знаешь, сколько у нас в лесах охотников, лесорубов, углежогов, сколько пастухов в горах? Сколько работников у арендаторов? Если свои не донесут, проще иголку в стоге сена найти, чем надорца в Надоре. Под знамя Эгмонта встали не все, но помогать его убийцам никто бы не стал.
- С чего ты так решил? – упрямо спросил Робер.
- Ты почти месяц раненый в лесной сторожке знахарки лежал, а в деревне в двух хорнах кэналлийцы стояли. И четверть «жителей» деревни в ополчении была. Никого не нашли. А летом кэналлийцев бергерами заменили, потому что кэналлийские стрелки в овраги часто падали. Это вам, южанам, надо было бежать вдогонку за Кавендишем. А вы своих погубили, и эр Гвидо с Оливером, пытавшиеся вас выручить, погибли.
Робер прижал ладони к глазам. Заболоченный луг, мелколесье, а дальше - трясина. Кавалерия посреди болота. Они были обречены, без шансов. Гвидо Килеан и Оливер Рокслей – как он мог забыть Оливера! – привели свои отряды на помощь, но было уже поздно. Кого схватили с оружием – повесили, а остальные… Все эти годы Робер утешал себя тем, что отец и братья погибли не напрасно, ополченцы успели разбежаться. И ни разу не задумался о том, какие были шансы у чужаков поймать надорских крестьян в их родном дремучем краю.
А ополченцы еще и его с поля боя вытащили, внезапно понял Робер. Он помнил, как с него стаскивали сапоги и решил, что это мародеры, но ведь не мародеры привезли его в Агарис! Почему раньше он ни разу об этом не подумал?
- Как я к знахарке попал?
- Тебя Алан Истерлинг нашел, - ответил Дэвид.
- Лесной зять?
- Он.
- Забавное прозвище, - сдержанно заметила Арлетта. – И мне уже доводилось его слышать.
- Известный разбойник, - кивнул мэтр Инголс.
- Алан – надорский лесничий, - поспешил объяснить Робер. – Он женат на молочной сестре Эгмонта. Его еще лесным братом в шутку звали.
- Про этого слышал даже я! – обрадовался Мевен.
- Учитывая связь барона Лоу с разбойниками, которую он, прошу обратить на это внимание, признал, пусть и в несколько издевательской форме, этот Истерлинг вполне может быть тем самым Лесным братом, - заметил законник.
- Только пытали Эда и его родных не из-за разбойников, - убежденно произнес Дэвид. – Две женщины умерли в Багерлее – герцогиня Придд и баронесса Лоу. Эрэа Арлетта, вас Ноймаринен послушает. Пусть Колиньяра допросят, он должен знать, из-за чего. Если вы хотите в Надоре мира, убийцы должны быть наказаны.
- Я уверена, что справедливость восторжествует, - заверила графиня.
- Получается, я Алану жизнью обязан, - невпопад произнес Робер.
- Тогда уж и Эдварду заодно, - усмехнулся Дэвид. – Если б он подорожную не достал, тебя бы не рискнули через весь Талиг в Агарис вести. Наши врачи считали, что тебе не выжить, а в Агарисе вылечили.
Его выходила Матильда, и он всегда помнил, что обязан ей жизнью. Оказывается, не только ей. Как много долгов!
- А откуда у барона Лоу взялась подорожная? – подозрительно спросил мэтр Инголс. – Вдруг он опять воспользуется тем же источником.
Дэвид развел руками:
- Алва подписал. «Дабы Эдвард Лоу мог узнать версию смерти Эгмонта Окделла, которая его устроит». Эд не любил об этом вспоминать, и я не спрашивал. Слышал какие-то дикие слухи, будто они с Алвой вдвоем напились и пьяные дрались на дуэли, но все знают, что после дуэлей с Алвой выживших нет.
Про подорожную Робер тоже не знал. Мог ли Алва – в своем стиле – помочь последнему Эпинэ? А мог ли Алва предупредить своих подданных о своем бывшем оруженосце, чтобы пропустили, выпустили из Кольца? Арлетта может знать, но вряд ли скажет.
- А как они вообще прорвали блокаду? – поинтересовался Мевен. – Можем ли мы со своей стороны что-то предпринять, чтобы не допустить повторения?
Лэйе Астрапэ, барсинцы! И не только они – дурной пример заразителен, особенно такой успешный пример.
- Рей Эчеверрия считает, что Окделлу просто повезло, - неуверенно произнесла Катари. – Мы… я плохо поняла объяснения, простите, Арлетта! Наверное, вы, господа, разберетесь лучше.
Арлетта не хотела, чтобы они видели письмо Эчеверрии? Или хотела скрыть его содержание от кого-то конкретно? Если она не доверяет Дэвиду, то она ошибается, но Дэвид сам, как назло, дает повод!
Сестра торопливо вытащила из бювара письмо, протянула Инголсу:
- Прошу вас, прочтите.
Кэналлиец был краток. Надорцам в самом деле повезло: Эчеверрия вовремя получил предупреждение, но никто не думал, что северяне предпримут попытку прорыва под носом у основных сил врага. А те буквально снесли застигнутую врасплох заставу и, не таясь, двинулись напрямик к паромной переправе через Данар, пока не ожидавшие от врагов такой наглости кэналлийцы обшаривали в их поисках окрестности Барсины. А надорцы тем временем спокойно переправились через Данар, там же на берегу переночевали и ушли в неизвестном направлении, предварительно повредив паром, но в остальном были с местными жителями очень корректны и даже щедры. Во время переправы в разговорах офицеров неоднократно упоминалась Гайифа, из-за чего Эчеверрия решил, что направляются надорцы именно туда.
- А я вам сразу говорил, что полк у Окделла хороший, - удовлетворенно сообщил Мевен Карвалю, как будто продолжая старый спор. – Надо было им дело найти, а не в казарме запирать.
- Не помогло бы, - возразил Дэвид.
- Вы что-то узнали? – быстро спросила Арлетта.
- Вернее сказать, разобрался, чем они все это время занимались у всех на виду. Изначально надорская гвардия – полк Северной армии, которым Люра командовал. Своеобразный полк. Четыреста человек пехоты и еще сорок – конная разведка, которой в Торке командовал Нокс. Уэйд, кстати, еще тогда под его началом служил. Когда Люра во Вторую резервную перевели, отряд Нокса стал считаться отрядом для особых поручений. А когда полк надорской гвардией сделали, офицеры взялись учить свою пехоту верховой езде. Весной к ним в этих учениях рота Гобарта присоединилась. В Новой Талигойе, - с усмешкой добавил Дэвид, - артиллерия находилась под патронажем Дома Скал, так что тесное общение отрядов никого не удивляло. Нокс говорил, что придумал эти учения, чтобы солдаты без дела не шатались, и вообще с Халлорана пример берет – тот первым начал своих парней гонять без роздыха.
А Сэц-Ариж рассказывал Роберу, что это Окделл выдумал, чтобы Придду ни в чем не уступать. Выучкой «черная» гвардия и впрямь не блистала, и на коронации Альдо это бросалось в глаза. Из-за этого надорцев к церемониям потом почти не привлекали, хотя южане и «спруты» участвовали в торжествах Альдо Первого наравне с гимнетами. А теперь эти неумехи за день добрались до Данара, да так, что кэналлийцы на морисках догнать не смогли.
- К слову, - злорадно продолжил Дэвид, - жалоб от горожан на гвардию Дома Скал и артиллеристов еще ни разу не поступало, а форма у них была своя, особая, так что люди бы точно знали, кого винить. Так что мародерами северян генерал Карваль зовет напрасно. А если учесть, что в Надоре юг считают от Лукка, бесчинствовали в городе именно южане.
- Никола, нет! – поспешил вмешаться Робер, пока Карваль набирал воздуха для тирады. – Кем бы Уэйд не был, в одном он прав: у нас нет единства, и это плохо. Хватит делить Талиг на юг и север, это только врагам Талига на руку. Дэвид, ты по делу еще что-то можешь сказать?
- Я думаю, Ричард не просто так в Олларию примчался – а Блор говорит, он в столицу как на крыльях летел. У Уэйда и Эдварда как раз все к отъезду было готово. Но им был нужен предлог, чтобы спокойно выехать из города, и, учитывая состояние Эдварда, требовалось, чтобы хотя бы в первый день за ними не гнались. Увы, ваше величество, но с этим «покушением» вас разыграли.
- Разыграли? – переспросил Робер. Ну конечно, как он мог принять Дикона за убийцу!
- Разыграли? – дрожащим голосом повторила Катари. – Этот мерзавец угрожал мне… нам ножом! Оскорблял!..
- Ваше величество даже не связали, - напомнил Мевен.
- Разумеется, герцог Окделл хотел, чтобы его угрозы приняли всерьез, - рассудительно заметил мэтр Инголс.
- Еще скажите, что Окделл благородный рыцарь, не способный поднять руку на женщину! – прорычал Карваль.
- Когда Айрис Окделл накинулась на него с оскорблениями, расцарапала лицо и даже порвала одежду, он ее пальцем не тронул, - напомнил Мевен. – А тут еще момент очень удачный: Уэйд и Тондер на посту в Парадной приемной.
- И Штанцлер в кабинете, - напомнил мэтр Инголс. – Было бы крайне интересно узнать, вписывалось ли это в планы заговорщиков.
- Но, учитывая положение ее величества, подобный розыгрыш был не только оскорбителен, но и опасен, - резко заметила Арлетта.
- Благодарю, - прошептала Катари. - Только вы, только вы!... – сестра разрыдалась.
- Врача, живо! – гаркнул Мевен. Тут же влетел брат Анджело, будто под дверью караулил.
Ну да, наверняка караулил под дверью, сообразил Иноходец в следующий миг. Сестра была в надежных руках.
Робер понимал, что Дикон все равно виноват, все равно сбежал к врагам, все равно пошел на поводу у двух расчетливых мерзавцев и неизвестно еще, чего натворит в будущем. Понимал, но не улыбаться не мог.
Сын Эгмонта не убийца!
UPD 17.09 читать дальше
3
Сын Эгмонта не был убийцей, но на следующий день Робер вновь мечтал оторвать ему голову.
Бледная, осунувшаяся Катари теребила кисти алатской шали и никак не могла успокоиться.
- Он просто притворялся, что хочет меня убить, чтобы его сообщники могли беспрепятственно выехать из города, - едва слышно рассказывала сестра. – Никогда себе не прощу, что оказалась так легковерна! Я должна была догадаться, для убийства требуется храбрость, а такие, как он… Но он пытался, он пытался! Мне рассказали, он служанку завел с таким же именем, как у меня. Сделал ее любовницей. Как подумаю, что он представлял, когда звал ее «Катари», моим именем звал!.. А потом служанки стало ему мало. А я Ариго! Это… как же мерзко, Робер! Я бы уступила ему, ради спасения сына я на все была готова. Ты мужчина, ты не поймешь.
Робер эту служанку видел, Дик явно выделял Катарину среди остальных. Только вряд ли молодая вдова лгала, утверждая, что не была любовницей господина. Скорее уж она ему в самом деле кого-то напоминала.
Бред! Дик не мог такого совершить, но сестра не могла такого придумать.
- Ты поэтому боишься заходить в будуар?
- Стыжусь! – горько ответила Катари. – Это не страх. Я согласилась, я согласилась, и мне никогда этого не забыть, я всегда буду с этим жить.
- Но ведь ничего не случилось! – в отчаянии произнес Иноходец.
Сестра не слышала.
- Иногда генерал Карваль так смотрит… с таким участием… Я умираю от стыда, что он понял, догадался… Я плохая притворщица, у меня все на лице написано. А если он кому-то расскажет? Я не могу просить его молчать, но если он расскажет!..
- Катари, все хорошо! – взмолился Робер. Так волноваться в положении сестры наверняка опасно! – Я осторожно расспрошу Николу и, если что, скажу, что ему просто показалось. Катари, ведь ничего не было!
- Меня спас мальчик, – со слабой улыбкой произнесла сестра. – Мне в первый миг показалось, это ангел с фрески сошел, ангелов гнева Его часто рисуют в багряном. Паж Окделла. Он сумел оттащить этого… эту свинью… Потом сказал, что надо спешить.
- Ему повезло, Ричард очень силен, - озадаченно произнес Робер.
- Ему помог Создатель! Как думаешь, с этим храбрым мальчиком ничего не случилось? Ведь он свидетель. Я никогда никому не признаюсь в том, что было, но Окделл знал, как восхищалась я Беатрисой Борраска, перед всеми обличившей Ринальди, он мог…
- Нет, конечно нет! – поспешно возразил Иноходец.
Дик бы этого делать не стал, а вот Уэйд или Лоу – запросто. Хотя зачем им это делать? Робер не считал себя силачом, но мальчишку-пажа отпихнул бы и не заметил, а Дик сильнее Робера, намного сильнее. Наверняка все угрозы сестре были притворством, но у того, кто это придумал, сердца нет!
- Ястребы безжалостны и бессердечны, - будто угадав его мысли, произнесла Катари. – Они гордятся тем, что основатель их рода был убийцей.
- Разбойником, - машинально поправил Робер.
- В детстве я считала эту легенду очень красивой, - будто не слыша его, продолжала Катари. – Жили в Надорах братья-разбойники, столь безжалостные, что даже терпение Создателя истощилось. И превратил Он братьев в птиц, чтобы умерить их кровожадность, но братья и птицами сохранили разбойничий нрав. И тогда Создатель лишил их памяти, чтобы они сошлись в бою и убили друг друга. Но старший брат все равно узнал брата и даже для спасения жизни своей не стал отвечать ударом на удар, а младший брат ослеп от ярости и брата не узнал. И старшего брата Создатель простил, а младшего оставил птицей. Но потомки братьев, Ястребы и ястребы, с тех пор чувствуют друг в друге родную кровь. Красиво, правда?
- Лоу действительно хорошо ладят с ловчими птицами, - подтвердил Робер, радуясь смене темы.
- В детстве я считала эту легенду очень красивой, - повторила Катари. – Я не понимала, за что наказали братьев, не понимала, что они убийцы, ведь их жертв в легенде не было. Мне не нравились овцы и не нравились псы, я мечтала жить в лесу с волками, сильными и свободными. Какой же глупой я была! И осталась. Научилась не верить в благородство волков, но забыла, что чужой пес может загрызть до смерти.
- Ты не виновата, Уэйд всех провел.
Сестра покачала головой:
- Виконт Мевен прав: раз он служил Окделлу, то мы были его врагами, а ложь врагу – военная хитрость.
- Просто ловкий прохвост, понявший, что здесь ему ничего не светит, - убежденно ответил Робер. – Карваль рассказал, он и Айнсмеллеру послужить успел. Потом к Ноксу вернулся. А после дуэли с Валентином Ричарду втемяшилось учиться фехтовать левой рукой, вот тогда Нокс ему Уэйда и посоветовал. Об этом Блор рассказал. Уэйд и капитаном за это стал.
- Я не знала, - вздохнула Катари. – Мне казалось, виконт Мевен ему доверяет.
- Он казался хорошим подчиненным, но командовать, как оказалось, любит больше. Бедняга Блор до сих пор в себя прийти не может: от полковника полк сбежал. Но это я виноват, я его назначил.
- Не вини себя! Просто у нас мало тех, кому мы можем доверять.
- Мы можем доверять друг другу, - улыбнулся Робер.
- Да! Я поэтому любила легенду о ястребах: я всегда мечтала о брате. Мечтала о брате, который узнает меня в любом облике, под любой маской. Узнает и поймет. Я так устала притворяться. Ты – ответ на мои молитвы, знак, что Он слышит меня. Я столько плохого совершила, а Он меня слышит. Спасибо тебе, брат!
Последний Эпинэ обнял сестру. Все, что осталось от его семьи.
Двенадцать месяцев без трех дней до конца Излома. Время, когда абвениаты встречают с почестями любого путника, потому что любой может оказаться богом. Время, когда эсператисты никого не принимают в ордена, потому что любой может оказаться демоном.
Просто время, которое надо пережить.
4
Вывески трактиров в Олларии и окрестностях часто поражали яркостью красок и тщательностью проработки. Обычно их рисовали ученики Академии, без зазрения совести вдохновляясь великими полотнами. На вывеске «Талигойской звезды» во Фрамбуа красовался портрет молодой Октавии, а в «Победителя дракона» по дороге в Тарнику зазывал «Торжествующий Астрап». Так что Арлетта не удивилась бы, увидев на вывеске «Озерной девы» одну из многочисленных классических найери, но одетая версия «Безмолвной литто» ее поразила. Тяжелый, пронзающий душу взгляд был повторен с похвальным искусством. Только очень самоуверенный человек мог поместить на вывеску трактира столь неприветливую «деву», и графине захотелось немедленно узнать, насколько эта самоуверенность оправдана.
Запутанная история с отъездом Окделла требовала внимания, особенно теперь, когда этих… Людей Чести понесло на юг, где сейчас Эмиль и Росио. Потому что Ворон с Ястребом действительно дрались, через месяц после знаменитой линии – близнецы были секундантами. Ворон, разумеется, победил, но убивать противника не стал – из-за этой необычности старший младший и упомянул их дуэль года три назад, после очередной громкой победы Рокэ. Если верить Эмилю, все просто лишнего выпили и лишнего друг другу наговорили, а Ли от разговора ушел так ловко, что Арлетта лишь много позже поняла, что старшему сыну разговор о том случае был неприятен. А теперь еще Рокслей рассказал о подорожной.
Дородная служанка – Марта – с поклонами проводила графиню Савиньяк в хозяйскую гостиную на втором этаже. Опрятная комната, икона святой Октавии на стене.
- За хозяевами уже послали, госпожа графиня. Они в конце улицы, господина Жуанвиля избранным отцом позвали для сыночка пекаря. Четвертый день лета – самое то.
Дети не выбирают, когда рождаться, но все церемонии всегда стараются приурочить к особому числу. Желание угодить судьбе, выпросить удачу – как это по-человечески. Лететь против ветра отваживаются единицы.
- Что ж, пока вашего хозяина нет, быть может, вы, Марта, ответите мне на несколько вопросов?
Арлетта ожидала, что служанка хотя бы поначалу станет отпираться и прикидываться, будто ходит по дому заткнув уши и зажмурив глаза. Вместо этого Марта радостно закивала:
- Нам господин Жуанвиль строго-настрого приказал на все вопросы отвечать честно и ничего не скрывать, потому что честным людям скрывать нечего, а мы как раз такие и есть!
Арлетта поморщилась. Робер отрекомендовал местного хозяина как известного прохвоста, да и Ли упоминал, что в «Озерной деве» контрабандные южные вина под видом надорских подают. Из уст такого человека приказ слугам быть честными следует понимать как наказ держать язык на привязи. Но иногда мельчайшие оговорки – самые красноречивые, так что попытаться стоит.
- Барон Лоу у вас долго жил?
- С осени. Единственный наш постоялец, спасибо господину Ракану!
- И так внезапно уехал, - небрежно заметила графиня.
- Ну почему внезапно? – удивилась Марта. – Еще недели за две видно было, что в любой момент уехать может. Такое всегда видно.
- Он получил письмо?
- Да кто ж его знает? Может, Аби чего и принесла. Она частенько в город ходила.
- Аби? – хищно улыбнулась Арлетта.
Марта смутилась:
- Эрэа Арабелла, то есть. Но она вроде как служанку изображала, вот мы и привыкли ее по-простому звать. А хозяин не велит в господские дела лезть, как представилась – так и звали.
Какой внезапный – в духе Дидериха! – поворот.
- Почему вы думаете, что эта Арабелла не была служанкой?
- Так откуда у простой девушки, даже и в семнадцать лет, такие руки! Хозяйка ей для видимости работу дала – шитье – так она в первый же день ножницами руки до крови натерла. Потом приноровилась, видать, очень надо было притворяться, но швеи ж, кто для заработка шьет, совсем не так за работой сидят. Что для большого дома купить, она знала, что да как по дому делать – знала, а сама только за раненым ухаживать умела и на рынок ходить. Торговаться не стеснялась, но ведь у них в Надоре житье не сладкое. А как по улице ходила? Хозяин ей всегда одного из конюхов в провожатые давал. Наши девчонки чуть за порог – и давай хвостами крутить, а Аби… эрэа Арабелла каждый раз чепец чуть не на нос натягивала.
- Думаете, она боялась, что ее узнают?
- Да получается, что так. Но во дворец не скрываясь пошла.
- Во дворец? Когда это было?
- Как раз перед отъездом, прям в дорожном платье и пошла. Только у нее дорожное платье такое чудное, что кабы я не знала, так за юношу бы приняла.
- Она была в мужском костюме? – не веря собственной удаче, спросила Арлетта.
- Как можно, госпожа графиня, разве девушка может мужское платье надеть? В женском она была, конечно! Просто со штанами. Принцесса Матильда в похожем на прогулки выезжала, это мода такая южная.
Неужели тот самый паж? Арлетта поспешила уточнить:
- А сколько у барона Лоу было слуг?
- Двое или трое, - неуверенно ответила Марта. – Очень они между собой были похожие, здоровущие такие северяне. Они то приезжали, то уезжали, и мы, по правде говоря, давненько их не видели. Я так думаю, поехали за Кольцо, да из-за застав кэналлийских вернуться не смогли.
Очень может быть.
- Скажите, Марта, а с герцогом Окделлом Арабелла встречалась?
- Каждый раз, когда господин герцог господина барона навещал. А еще он ей деньги дал на портного. Она ж без вещей почти приехала, зато с книжкой Дидериха.
Ох уж эти северянки! Арлетта поняла, что улыбается. Кара тоже без сборника сонетов из дома ни ногой. Морис с Жозиной ей даже несессер дорожный подарили, где помимо обычных флакончиков для притираний и расчесок было отделение для книги.
- А с графом Рокслеем Арабелла встречалась?
- Господин граф с господином бароном с глазу на глаз обычно разговаривали. И ее не то, чтобы прямо, но выпроваживали всегда. – Марта помялась. – Я не очень уверена, но ругались они, кажись, потому что и господин граф недовольный всегда уходил, и господин барон совсем неразговорчивым становился.
Очень интересно!
- А фамилия у это Арабеллы?
- Смит.
Наверняка выдуманная.
- Вы не заметили на ее одежде каких-нибудь гербов?
Служанка задумалась.
- Да вроде ничего не было.
- А каких цветов было платье?
- Дорожное? Красное. Только не алое, как у южан, а густо-красное, северный цвет.
- Багряный?
- Вот-вот! А еще черный бархат и позумент золотой. Красота!
Багряный, черный и золотой. Цвета Дома Скал, но не цвета Лоу, те носят серебро. И золотой ястреб – не герб, как решил Робер, а некий условный знак.
- Во дворец девушку тоже сопровождал конюх?
- Туда да, а обратно она с господином герцогом вернулась. Только мэтр Бронсан от господина барона ушел – и они примчались. Я так думаю, мэтра застать хотели – у господина герцога рука ранена была.
Арлетта покачала головой. Скорее всего, спешка была вызвана тем, что по дороге из дворца в дом Штанцлера заезжали. Поставить под угрозу сложнейший план, в котором участвуют сотни людей, ради убийства больного старика? Убить его прямо во дворце было бы больше похоже на Окделла. Но и вызвать на дуэль – больше похоже на Окделла, чем бросать яд в бокал. Очевидно, этот молодой человек ведет себя так, как велит ему его сиюминутный наставник.
Эдвард, барон Лоу, один из многих друзей Эгмонта Окделла, один из многих, кого не было в Ренквахе. Безродный авантюрист Уэйд – а вот тут Ро может оказаться прав, этот наверняка ведет свою игру. И некто третий, родич или покровитель девицы, разгуливающей в мужском костюме.
Впервые в жизни Арлетта жалела, что не сочиняет пьесы. Для хорошей притчи эта история слишком надуманна.
UPD 30.09 читать дальше
5
Владелец «Озерной девы» оказался истинным сыном центральных графств: высокий и массивный, почти как надорец, лицом он был настоящий южанин и улыбался с добродушным прищуром уроженца Агиррэ. И врал, наверняка, так же виртуозно.
- Прошу простить, что вам пришлось ждать, госпожа графиня. Нас не предупредили о вашем визите.
- Ваша Марта не дала мне скучать.
- Болтунья она, - пожал плечами трактирщик, – но я рад, что ее прыткий язык вас развлек. Даже не мечтаю о том, что буду столь же занятен. Ведь все, что я рассказал господину Эпинэ, вам наверняка пересказали, а большего я не знаю.
- Для начала, вы могли бы показать мне комнату барона Лоу.
- Разумеется. Прошу вас следовать за мной.
Съемные комнаты так же были на втором этаже, но, чтобы до них добраться, пришлось опять спуститься на первый. Чье уединение владелец «Озерной девы» берег: своей семьи или своих постояльцев, – Арлетта сказать не могла, но готова была ручаться, что между частями дома существует куда более короткий путь, чем тот, который ей показали. В лисьей норе всегда несколько выходов, а Ренар Жуанвиль казался отпетым лисом.
На второй лестнице под ноги хозяину кинулись два холеных рыжих кота, развеяв последние сомнения в принадлежности Жуанвилей олларианской Церкви.
- Брысь, разбойники, - с грубоватой нежностью прикрикнул трактирщик. – Улетел ваш благодетель.
- О ком вы говорите? – заинтересовалась Арлетта.
- О бароне вашем. Или все-таки нашем?
- Я поняла. И как же Ястреб угодил в кошачьи повелители?
- Да Дорита господину барону голубей всю дорогу таскала. То ли думала, что мы его кормим плохо, то ли лучшим лекарством еду считала. А господин барон их, понятно дело, не ел – кто ж знает, на какой помойке они так отъелись? Хорошие, кстати, птички были, красивые. Вот их котам и отдавали, чтоб зря не пропадать.
- Эрэа Арабелла была из Кэналлоа? – удивилась Арлетта.
- По ее словам, из Надора, и, знаете, похожа. И лицом, и манерами. Очень надорские девушки в таком возрасте жеребят напоминают. Сверстницы их южные уже будто павы ходят, а эти вприпрыжку лет до двадцати.
С этим не поспоришь. И, к слову, только «жеребенок» мог успешно изобразить пажа.
- Тогда почему вы зовете ее доритой?
- Так Дорита – не она. Дорита – ястреб господина барона. Перепелятник кажись. Умнющая! Я раньше в надорские россказни про ястребов не верил, а тут собственными глазами увидал: чуть барону худо станет, так Дорита Аби… Арабеллу мигом звала.
- И как Дорита относилась к тому, что ее добычей кормили кошек?
- А никак. Хотя один раз было дело. – Трактирщик остановился перед последней в коридоре дверью, достал связку ключей и завозился с замком. – Она однажды ворона притащила. Как с ним справилась – даже не спрашивайте. Может, ей повезло, может, он больной был. Как дотащила и сколько раз по дороге уронила – ну, это на надорское упрямство спишем. А господин барон попросил ворона где-нибудь закопать, сказал, что не те у меня кошки, чтоб воронов жрать. Вот тут-то Дорита и выступила! Сроду не думал, что ястреб может так орать.
- По ее мнению, лучше кошкам, чем никому? – подняла брови Арлетта. Кроха-перепелятник, притащивший ворона – это настолько немыслимо, что даже за гербовую птицу Алва не обидно.
Жуанвиль пожал плечами:
- Я уж потом подумал: может, она так хозяина подбодрить хотела? Дескать, я вон, ворона в драке победила, а ты чего сидишь-грустишь?
- А Лоу грустил?
- Болел он. А вообще, не знаю, конечно, не мое это дело. Прошу, госпожа графиня. – Трактирщик распахнул дверь.
Небольшая светлая комната. Маленький стол, два стула, узкая кровать, сундук, присада для ястреба в углу. Увы, здесь смотреть не на что. То, что Лоу никаких вещей или бумаг не оставил, Ро в первый же день выяснил.
Арлетта прошлась по комнате, выглянула в окно: внутренний дворик с раскидистым каштаном, тихо и спокойно. Человек деятельный здесь загрустит даже будучи здоровым, а Людей Чести в лености не упрекнешь: мятеж за мятежом, Борн, Окделл, Ариго, Рокслеи, и вот опять. В тишине сети хорошо плести, но плести сеть для поимки Окделла смешно, а значит, ловили кого-то другого. Штанцлер мертв, кто остался - Мевен, Рокслей? Не поймал и уехал или поймал и… Слишком много возможностей.
Урожденная Рафиано села за стол, еще раз обвела взглядом комнату. Невежество есть грех, но искупают его не раскаянием.
- Садитесь, - Арлетта указала Жуанвилю на свободный стул, - и расскажите мне все, что происходило в день отъезда барона, как можно подробнее.
- С самого утра? – деловито спросил трактирщик.
- Да.
Жуанвиль задумался.
- Это будет долгий рассказ. Будет ли мне позволено предложить госпоже графине отвар из розовых лепестков? Шадди, к сожалению, нет, его нынче достать сложнее, чем кэналлийское.
Отвар из розовых лепестков Арлетта ненавидела еще с тех пор, когда была фрейлиной.
- Если вас не затруднит, лучше вина.
Жуанвиль расплылся в улыбке:
- Это запросто!
Открыл окно, высунулся по пояс, зычно крикнул:
- Эй, бездельники! Полен, лучшее вино в комнату барона. Бегом! - Повернулся к графине: - Сейчас все будет.
- Быть может, вы пока начнете свой рассказ?
- Почему бы не начать? – Трактирщик сел за стол. – Только с самого утра все так обычно было, что даже вспоминать трудно. Господин барон до обеда в своей комнате был. Аби… эрэа Арабелла ему часов в десять завтрак относила. Обедать он вниз спустился, как раз господа гвардейцы из охраны ее величества у нас были.
- Может, кто-то из этих гвардейцев был раньше в полку Окделла?
- Сержант Тондер у «черных» теньентом был.
И караулил потом в Парадной приемной вместе с Уэйдом, пока Окделл запугивал королеву. Слишком хорошо для случайного совпадения.
- Вы не обратили внимание, о чем шел разговор?
- Да в точности как обычно. Начали с баронессы Капуль-Гизайль – уж это, простите, пересказывать не буду. Потом о герцоге Алва – зачем он блокаду Кольца устроил. Животрепещущий, знаете ли, вопрос – Оллария лишена шадди!
- Чудовищная потеря, - согласилась Арлетта. – Вы не пробовали предлагать господам гвардейцам отвар из розовых лепестков?
- Не отваживаюсь, - усмехнулся трактирщик, – хоть мэтр Бронсан и утверждает, что он гораздо полезнее морисского ореха.
- Мэтр Бронсан? – ухватилась за уже слышанное имя графиня.
- Врач, который господина барона пользовал. Его уже тоже допрашивали. А вот и вино!
Миг спустя в дверь деликатно постучали. Красивая женщина лет сорока в темно-синем платье из тонкой шерсти внесла на серебряном подносе кувшин с вином, бокал кесарского стекла и тарелочку с сыром и фруктами.
- Моя жена Мадлен, - представил трактирщик.
Мадлен поставила поднос на стол, склонилась в поклоне:
- Для нас огромная честь принимать в своем доме графиню Савиньяк. Ренар служил под командованием маршала Арно Савиньяка.
- Весьма недолго и до того, как он стал маршалом, - уточнил трактирщик. – Но единственный разговор с господином графом помню слово в слово.
- Спустя двадцать лет? – язвительно уточнила Арлетта. Ей не нравилось, когда на ее чувствах к Арно пытались играть, эти двое – далеко не первые.
- Там было мало слов, - с обезоруживающей прямотой признался Жуанвиль. – Я был тяжело ранен в битве при Лауссхен, и господин генерал соблаговолил лично спросить меня, намереваюсь ли я вернуться в строй. Я выбрал мирную жизнь.
Весьма похоже на правду, Арно всегда заботился о своих солдатах, даже о рядовых. И все равно неприятно.
Графиня пригубила вино. Значит, это и есть агарийская лечуза вьянка. Разумеется, хуже «Девичьей слезы», даром, что сорт винограда тот же. Но в целом неплохо.
- Не ожидала, что монахи, принужденные уставом к полной трезвости, способны делать приличное вино.
- Помилуйте, госпожа графиня, какие монахи! – притворно изумился трактирщик. – Это вино из Карлиона.
Арлетта позволила себе снисходительную улыбку:
- Возможно, вы не в курсе, но Новый Карлион принадлежит Савиньякам. – Еще одно наследство прелестной Раймонды. – Там прекрасные виноградники, но это вино не из Дорака, его родина гораздо южнее.
- Природная честность вынуждает меня указать вам на вашу ошибку, госпожа графиня, - не моргнув глазом, ответил Жуанвиль. – Это вино из Старого Карлиона. На пологих склонах Западных Надор, овеваемые легким дыханием…
- Это вино не может быть надорским пойлом! – перебила его Арлетта. Графиня не ждала, что контрабандист вдруг начнет каяться во всех грехах, но должен же быть предел человеческой наглости!
- Конечно, это не надорское пойло, - неожиданно охотно согласился трактирщик. – Мадлен, не сочти за труд, принеси бутылочку надорского пойла. Самого лучшего!
Мадлен посмеиваясь вышла из комнаты, а Жуанвиль буквально выхватил у Арлетты недопитый бокал.
- Прошу простить, госпожа графиня, но надорское пойло с вином мешать опасно. Полковник Блор на днях попробовал – уйму важного проспал.
Назначенный Робером после смерти Нокса командир надорской гвардии напился до зеленых кошек и, страдая похмельем, узнал об отсутствии своего полка два дня спустя от Рокслея. Удивительно, что трактирщик об этом знает. Впрочем, не удивительно: наверняка все дворцовые сплетни узнает одним из первых, из разговоров дворцовой охраны. Учитывая, что Лоу, по всеобщему убеждению, было затруднительно передвигаться по городу, Ястреб очень удачно выбрал место, где болеть. А что до Блора…
- Прежде всего полковник Блор выбрал неудачную компанию.
- Если собственные офицеры неудачная компания!.. – Жуанвиль красноречиво развел руками.
И тут он, конечно, прав. Достаточно вспомнить маршала Манрика, получившего пулю от Люра на глазах у всей «своей» армии.
Мадлен внесла початую бутылку и странный пузатый бокал.
- Не буду вам мешать.
Поклон, улыбка, шорох закрывшейся двери.
Жуанвиль вытащил пробку, с мечтательным видом принюхался:
- Двадцать лет в бочке из-под «Дурной слезы».
- Даже надорское пойло не может обойтись без кэналлийцев? – нарочито удивилась Арлетта.
Жуанвиль хохотнул:
- Надорцам об этом лучше не напоминать.
Он аккуратно налил в бокал на палец янтарной жидкости.
- Да это же касера! – разочарованно воскликнула Арлетта. И как она сразу не догадалась? Ведь касеру придумали в Надоре, причем как раз в Старом Карлионе!
- Ни в коем случае, госпожа графиня, - возразил трактирщик. – Касера – всего лишь скромное виноградное подобие, а это – подлинная вода жизни.
Арлетта принюхалась, потом сделала крошечный глоток. Она лишь однажды из любопытства пробовала касеру (и она ей совершенно не понравилась!), поэтому не могла с уверенностью сказать, есть ли разница в запахе и вкусе, но крепостью этот напиток точно касере не уступал. По горлу и в груди начал растекаться непривычный колючий жар, и графиня порадовалась, что перед визитом в «Озерную деву» плотно пообедала.
- Когда святой Доминик – тот самый святой Доминик – прибыл на север, - доверительно сообщил Жуанвиль, - перед ним встала трудная задача. Живущие в тех краях язычники следовали справедливым законам, но при том почитали не Создателя, а демона Зимы и Ночи.
- И Скал, - добавила Арлетта, вспомнив рассказ ювелира.
- Возможно, - не стал спорить трактирщик. – И когда святой Доминик уже почти отчаялся от неспособности своей внушить праведным язычникам правильную веру, посланный Создателем ангел научил его, как из родниковой воды посредством ячменя, огня, меди и дуба получить лекарство от всех телесных хворей.
- Вы забыли упомянуть в рецепте время, - заметила Арлетта. – Двадцать лет выдержки – солидный срок.
- Конечно, время! Увы, про время вечно забывают. Так появился гидор.
- И язычники уверовали в Создателя?
- Всем сердцем, - торжественно заверил Жуанвиль. – Увы, в нашем несовершенном мире даже живительный источник стал источником раздора. Спроси в Надоре любого, и он ответит, что нет ничего более противного воле Создателя, чем глупая вражда агмов и варитов. Но при этом сами надорцы вот уже три круга спорят с каданцами о том, чей гидор настоящий.
- Разница такая большая?
- Заметная. Чувствуете это дымное послевкусие? – Ничего подобного Арлетта не чувствовала, но кивнула. - В Надоре пророщенный ячмень коптят в дыму от сжигания торфа, а в Кадане, по причине отсутствия достойных упоминания болот, просто сушат.
- Похоже на спор бергеров и гаунау о светлом и темном пиве. – Когда Жермон не хотел писать о собственных делах, он пересказывал торские байки.
- Северяне! – снисходительно вздохнул Жуанвиль.
- Однако, вы ловко сменили тему.
- Я просто немного отвлекся. Итак, после тоста за здоровье господина Первого маршала господин барон попрощался с господами гвардейцами и поднялся к себе. Примерно час спустя эрэа Арабелла, одетая в соответствующий ее настоящему званию дорожный костюм по южной моде…
- Похожий на пажеский, - вставила Арлетта.
- Совершенно верно. Так вот, она уведомила меня, что идет во дворец по поручению господина барона, и попросила дать ей сопровождающего. Я послал с ней Полена – у него самая зловещая внешность, хотя на самом деле он ревностно чтит и ожидает и без веской причины мухи не обидит, – дворец, конечно, близко, но времена неспокойные. Потом к господину барону пришел мэтр Бронсан, пробыл у господина барона как обычно и ушел. И сразу после его ухода прискакали господин герцог с госпожой Арабеллой. Я ни поклониться, ни поздороваться не успел, а они мимо меня и по лестнице наверх.
- А вы?
- Взял коробку с лекарствами и следом за ними пошел. Ведь мэтр-то уже ушел. Вы поймите, госпожа графиня, я в дела постояльцев не лезу, но в «Озерной деве» за двадцать лет никто кровью не истек, как бы некоторые ни пытались. А все потому, что я никогда не оставляю подобные дела на самотек.
- Кто-то истекал кровью? – удивилась Арлетта.
- У господина герцога рука была ранена, запястье.
Ах да, Марта тоже об этом говорила.
- Вас это удивило?
- Еще как! Рана совсем небольшая, и столько крови.
- Вас удивило, что Окделл ранен? – уточнила вопрос Арлетта.
- Нет. Тявкать на Вепря, прикрываясь эдиктом о запрете дуэлей, это именно что тявкать на вепря, прикрываясь бумажкой. Кому-то из господ-острословов рано или поздно должно было не повезти.
- Почему вы уверены, что победил Окделл?
- Так очевидно же. Господин герцог не из тех, кто будет радоваться тому, что жив остался. Если б проиграл – от него бы искры летели, а он дотла прогорел. Кто-то здорово его довел в тот день, и этому кому-то не поздоровилось. Но я рад, что все живы остались. У нас тут дважды в год смертоубийство из-за ерунды, надоело.
- А почему вы думаете, что все живы?
Жуанвиль удивленно посмотрел на графиню:
- Господин барон и господин герцог так сказали.
- Что именно они сказали?
Трактирщик напряг память.
- Господин барон сказал, что все живы, а господин герцог – что никого не убил.
- Они солгали. Окделл убил графа Штанцлера. Застрелил больного старика в его собственном доме.
- Вы ошибаетесь, - уверенно сказал Жуанвиль. – Это не Окделл.
- Потому что Окделлы не лгут? – насмешливо уточнила Арлетта.
- Потому что чтобы так солгать об убийстве, недостаточно уметь лгать, надо еще уметь убивать. А убивать герцог Окделл не умеет.
- Почему вы так решили? Он все же был на войне.
- Собственными глазами видел. И, думаю, вам следует узнать эту историю, госпожа графиня.
Для обзоров
пятница, 26 апреля 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к седьмой главе: половина мыслей Арлетты и сцена, не узнать которую невозможно, - канон
читать дальше
- Да возрадуются благочестивые души Возвращению Его в пределах ли земных, в Садах ли Рассветных.
- Ад арбене!
- Ад арбене, – бездумно повторила Арлетта. Пели эсператисты отлично, а гальтарский графиня знала: в доме Рафиано предпочитали читать Иссерциала в подлиннике.
Лекарь препирался с королевой несколько дней и все-таки настоял на своем: Полуденное бдение для Катарины служили в домовой церкви. Но едва ли брат Анджело чувствовал себя сейчас победителем: придворные и послы присутствовали в полном составе, а значит, в действительности он отвоевал всего лишь час в паланкине – сущую мелочь, хотя за полмесяца до родов мелочей нет. Впрочем, адепт Славы мог обойти «противника» с фланга: попросить Левия сократить службу. Отцы эсператистской Церкви были, судя по их трудам, людьми здравомыслящими, так что в арсенале кардинала наверняка имелся способ встретить Создателя кратко «не умаляя Его величия». Арлетта присмотрелась к стоявшему среди хористов лекарю. Этот – мог. Обидно, что ее догадку никак не проверить, если только прямо спросить: эсператистская служба в олларианской церкви – само по себе случай исключительный.
Послы-эсператисты пришли на эсператистскую службу, проводимую эсператистским священником, все остальное для них несущественно. Еще проще послам-эгидианцам – «олларианцы без Олларов» для всех «почти свои». А вот придворным пришлось просить разрешения независимо от веры: эсператистам – молиться в олларианском храме, олларианцам – молиться на эсператистской службе. Насколько Арлетта знала, королева не отказала никому. Мучения дамам и кавалерам доставил другой вопрос: что надеть. Эсператизм предписывал серые одежды как знак признания своего несовершенства в глазах Создателя. Франциск Оллар считал, что на праздник следует одеваться празднично, но и избранный им для олларианского духовенства черный тоже допускал. Большинство дам оделись в серое, графиня Рокслей попыталась угодить всем и замоталась с головы до пят в черно-серую шаль, а Катарина взяла и явилась в церковь в цветах Олларов под руку с алым Эпинэ. Добил придворных куриц Левий, начавший службу отрывком из Откровения Адриана «Ложное смирение – худшая из гордынь». Выбрать для чтения Адриана – естественно для воспитанника Славы и уместно в данных обстоятельствах, ибо это то немногое, что объединяет олларианство и эсператизм, но кардинал не мог не понимать, что кое-кто обязательно запишет его слова на свой счет – и будет абсолютно не прав! Но чтобы признать, что нет и не может быть у блюдолизов ни гордости, ни даже гордыни, требуется куда больше ума, чем отпущено обрядившейся в серое своре.
Смотреть на кислые лица под серыми покрывалами было одно удовольствие. Казалось бы, что общего у Катарины и Алисы? А курятник в точности такой же: лебедино-дидериховский. И ни Колиньяр с Манриком, ни Ракан разогнать его не смогли, вопреки всем басням о бегущих при первой же течи крысах. Хотелось бы Арлетте видеть в толкающемся у трона гнусе признак прочности талигойского корабля, но правда в том, что проще сразить льва, чем избавиться от ызаргов.
- Да святится имя Создателя в сердцах наших, да вернется Он к ожидающим, да воздаст златом за злато и сталью за сталь.
- Ад арбене!
И так половину молебна – на талиг с гальтарским припевчиком. И в Урготе, по словам Марселя, то же самое. Неужели конклав признал правоту ненавистного талигойца?
А что бы подумал Франциск Великий, узрев в домовой церкви Олларов эсператистскую службу? Под знаменем возвращения к истокам Франциск избавил паству от постов и ночных бдений, упразднил монашество и освободил священников от обета безбрачия. Основатель олларианства считал, что нельзя принуждать людей возносить молитвы на мертвом языке, подменяя идущие от сердца слова непонятными заклятиями. Олларианские богословы пошли еще дальше, обвинив эсператистов в чернокнижии, идолопоклонстве и скверне, идущей от древних демонов. И все же… Правитель, превративший дряхлую Талигойю в блистательный и грозный Талиг, одобрил бы манифест о примирении Церквей – вернул же он отмененное поначалу Полуденное бдение. А если бы и разгневался, то на нерадивого потомка, и не за водруженную на иконостас супругу – сам Франциск сделал даже больше – а за развал доверенной ему страны.
Под самовлюбленным взором Алисы думать о Создателе невозможно, и Арлетта думала о кардинале, маленьком и сером. Против маленьких мужчин графиня была предубеждена с юности, хоть и понимала, что высокий красавец может оказаться и мерзавцем, и дураком, и слизняком. Покойный Альдо, дриксенский Фридрих, Лансар, Карл Борн… Никто из них не был обижен Создателем, или все-таки был? Недомерки души тоже недомерки, просто не сразу заметишь. Карла она так и не разглядела, почему бы не ошибиться и в другую сторону, особенно, если Левий не считает себя обделенным. Сан, как и титул, и звание, – неплохие каблуки.
Молящийся в домовой церкви кардинал и отправившийся в Святую Октавию генерал – заменить оставшегося с регентом Проэмперадора. Выбор Робера понятен, а у Левия выбора не было: едва ли в Нохе сейчас столпотворение. Впрочем, примирение церквей полезно, а значит, Левий Талигу нужен, хоть и меньше, чем Талиг оставшемуся без Агариса Левию.
Арлетта сощурилась, разглядывая человека, разговор с которым ей вскоре предстоял. Долгий и наедине, но первый шаг должен сделать эсператист. Значит, пока займемся бумагами – Бертраму нужны доказательства допущенных Колиньярами злоупотреблений. Призвать в качестве свидетеля королеву – расписаться в том, что король знал и попустительствовал, а молодой Придд о безобразиях в Эпинэ вряд ли знает много. Прочая добыча временщиков либо мертва, либо замаралась об Альдо, подтвердив выдвинутые против себя обвинения, хотя вряд ли заговор имел место тогда. Просто Манрики и Колиньяры вознамерились встать вровень если не с Алва и Ноймариненами, то с Валмонами, Савиньяками, Рафиано…
Хор некстати завел о неугодности Создателю мстительных и злопамятных. Графиня поморщилась и, как по заказу, вспомнила последний визит Колиньяров. «Пойми» она намек, Жоан, возможно, и отложил бы прыжок до помолвки дочери, но Арлетта в тот день была не Рафиано, а Савиньяк. В том числе и из-за гадости с книгой… И вообще она, выходя замуж, поклялась не лезть в политику! Она продержалась сорок два года, но теперь впору клясться в обратном. Бертраму, Гектору, Росио, Ли не разорваться, а сын Жозины слишком… иноходец, чтобы доверять ему волков, какими бы мелкими и дружелюбными те ни казались.
Марсель считал, что в Олларии господин Карваль значит больше господина Эпинэ. Арлетте это не нравилось, но Робер безоговорочно верил бывшему капитану Анри-Гийома. Да и с чего не верить? Вышвырнутый из армии офицерик сперва решил стать генералом хотя бы в Эпинэ, потом вцепился в столичные возможности, при этом привязавшись к господину. Все просто и понятно – кроме готовности покинуть Олларию ради поимки Окделла. Он очень серьезно относился к своему великому будущему, коротышка Карваль, а великое будущее рождается в столицах в те дни, когда требуется выказать незаменимость.
Маленький кардинал начал последнюю молитву. Графиня это поняла сразу, хотя на эсператистской службе присутствовала впервые. Конец, если к нему подводит умный человек, всегда ощущается, а голос и движения Левия изменились, предвосхищая нечто значительное. Клирик вещал на мертвом языке, который понимали разве что некоторые послы. Эсператизм в Талиге был мертв или очень глубоко спал, только не слушать эсператиста не выходило: Левий встряхнул всех, но тем, кто не понимал по-гальтарски, было проще. Слова о бренности сущего не вязались с тем, как их произносили. Клирик не призывал уповать на Создателя, что вернется и наградит праведных, а грешных покарает, он требовал жить и что-то делать, превозмогая страх, превозмогая боль. Мертвые мертвы, они следуют своими тропами к своим вратам отвечать за содеянное и несвершенное, но мы здесь, и никто не отдаст наши долги и не проложит наших дорог. А если кто-то упал раньше времени, да подберет его ношу другой и присоединит к своей. Сильным нести, слабым надеяться на сильных, так будьте же сильными…
- Мэратон! – провозгласил кардинал и отступил в тень. Разумеется, он не произнес ничего из того, что ей почудилось. Церковь – театр, а девице Рафиано во время спектаклей вечно лезло в голову что-то свое, вот и теперь хорошо поставленный голос вкупе с пением и огоньками свечей сыграли с ней очередную шутку.
«Сильным нести, слабым надеяться на сильных…» Пожалуй, это надо записать. Пока не забылось.
UPD 30.04 читать дальше
Странно ровный для этих мест луг, надвое рассеченный широким ручьем, – костяная ива в Рафиано стояла в похожем месте. Летний излом.
Полуденное бдение. Олларианцы не верят, что Возвращение возможно предсказать, но празднуют, эсператисты… Едва ли Хайнрих думает сейчас о Создателе, но он здесь не один, а тот, с кем король Гаунау заключает перемирие, вылитый Леворукий. Его величеству весело, но шепоток о сделке с Чужим пойдет. А его величество в разладе с четырьмя орденами из семи. Рокэ бы оценил.
Рокэ здесь нет, здесь ты. А напротив – враг. Он сильнее сейчас, и он говорит, что желает мира.
Плещет вода вокруг лошадиных ног. Три круга назад ровно в полдень первого дня Летних Скал над текущей водой Манлий Ферра заключил союз с агмами. Пришельцы из Седых земель поклялись своей кровью и своими горами. Чем клялся безродный любимец Эрнани Святого, Лионель не знал, но готов был ручаться, что не верой в Создателя. Они сказали, их услышали. Этот союз стоит до сих пор. Бергеры дерутся на перевалах за себя и за Талиг, ноймары приняли вражду агмов и варитов как свою. Живущие рядом каданцы и надорцы пожимают плечами – дескать, варварская глупость выше их понимания. Эсператисты.
Эмиль всегда думал, что станет делать сам, Лионель старался понять, что, когда и почему сделают другие.
Торг из-за маршрута и провианта закончен.
- Я не оскорблю тех, кто нас слышит над текущей водой, клятвопреступлением. Пока горят ложные маяки, Гаунау обнажит оружие лишь в ответ на удар. – Это слова не эсператиста, это слова варварского короля. Медведь – самый хитрый и жестокий зверь Золотых земель, но бергеры верят, что подобные клятвы стережет не честь, а смерть.
Медведь хочет перемирия, но чего в этом больше: уважения к предкам или призрения к зятю? Лионель положил руку на эфес шпаги.
- Пока не начнется круг Ветра, Талиг не нанесет первого удара. Ручаюсь кровью. – Все это полная дикость, но костяные деревья над текущей водой стоят и по сей день. Они стоят, а Надор исчез. Лионель был правдив, говоря Давенпорту, что только Талиг никогда не предаст, но хорошо, что эту клятву он произносит от чистого сердца. Хорошо и спокойно.
Перемирие заключено. У гаунау вид людей, сделавших тяжелую работу.
Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Он заключил перемирие с Талигом и он заключит перемирие с Бергмарк. Круг Ветра Торка встретит в тишине. Все войска с перевалов маркграф не снимет, но помощь фок Варзов пошлет. А вот Бруно гаунасских полков не дождется. Ты надеялся выиграть хотя бы месяц, а получил лето, и осень, и зиму, и бергерский корпус в придачу.
У талигойцев шалые взгляды не верящих в победу победителей. Все идет хорошо, все идет правильно, значит, жди неприятностей.
Возвращение Создателя – такая же ложь, как и сам Создатель, и однажды все это поймут. Но ложь, разраставшуюся три круга, за раз не вырвешь. Дик был уверен, что отец бы его понял, а вот матушка не стала бы даже слушать. Ну и ладно. Мирабеллу Окделл проводили по-эсператистски, так, как она бы того хотела, Дик даже с Левием ради этого встречался. И он не будет мешать молитвам своих солдат. И даже подумает над прожитым – в точности, как требует Полуденное бдение.
Ярко светило солнце первого летнего дня, но мысли от того веселее не становились. Как он был слеп! Все, что требовалось ему сделать – это поговорить с Айрис. Отринуть обиды – как говорил отец Маттео… нет, как говорит барон Лоу! – и поговорить. Спросить, кто настроил ее против брата и анакса. Скольких бед удалось бы избежать, сумей он разоблачить коронованную дрянь. Но он винил во всем сестру, которую знал с рождения. Как он был слеп!
Запах лилий.
Откуда здесь лилии?
- Вы мне клялись, Ричард Окделл. Вы не сможете нарушить вашу клятву.
Откуда здесь она? Красивая, надменная. Королева. Закатная тварь.
- Когда ты приехала?
Как успела?!
- Рыцарю не скрыться от своей королевы. Идемте, эр Ричард, вас ждет ваша служба. Прощение надо заслужить.
- Нет.
- Нет? – изгибает бровь, будто Алва. У любовника научилась? У Ворона – этому. А у Колиньяра чему? А у Придда? Обоих убили из-за нее.
- У Окделлов лишь одна королева – Честь.
- Как легко вы забываете свои долги!
- Я разоблачу тебя, слышишь? Я ничего не должен лживой твари!
- Должен, сын.
Отец? Стоит там, где только что стояла Катарина.
- Мне горько об этом говорить, но присяга подлецу остается присягой.
- Но я не знал…
- Ты не первый Окделл, связанный клятвой с ничтожеством.
- Святой Алан!
- И он тоже.
- Но… Ты присягал Оллару, но нарушил эту клятву ради правого дела! И ты, и Эпинэ, и Борны…
- Эсперадор освободил нас от клятв.
- Я не верю в Создателя!
- Ты клялся кровью, Дикон. От кровных клятв освобождает только смерть.
Смерть? Он не боится смерти, но это же… несправедливо.
Запах лилий кружит голову. Он не боится смерти.
Отец грустно улыбается:
- Есть еще одно средство.
Только бы устоять на ногах. Он пьян без вина.
- Какое?
- Лабиринт.
- Гальтарский лабиринт?
Дик читал про него в библиотеке Алвы. Бесконечные подземелья под Гальтарой, где заперты изначальные твари – плачущие твари с лиловыми глазами. И еще там есть храм, куда не может войти никто, кроме анакса и глав Высоких Домов. В том храме спит Зверь Раканов.
- Да, сын. Лабиринт рвет все узы и все клятвы.
Древние верили, что гальтарский лабиринт смыкается с путями умерших.
Какой он, на что похож?
Только что было светло – и сразу сумерки, будто туча на солнце набежала. Или дело в разверзшемся провале?
Непроглядная чернота. Бездна.
- Ты войдешь в Лабиринт?
Дик с трудом оторвал взгляд от чудовищного зева. Он не будет служить коронованной шлюхе! Но эта тьма страшит не меньше смерти.
- Ты войдешь…
Пахнет вереском. Отец запинается, смолкает, смотрит злым взглядом. Змеиным взглядом. Зеленым взглядом Леворукого.
Леворукого нет, а закатные твари – есть, и это ложь, будто они похожи на кошек. Молодая зеленоглазая женщина с очень светлыми волосами улыбается бледно-розовыми губами.
- Она хочет, чтобы я говорила, - напевно произносит зеленоглазая тварь, - и ты не заставишь меня молчать, - и смотрит, смотрит на кого-то у Дика за спиной!
Дик отскакивает в сторону, чтобы видеть сразу обоих. Крестьянка, у которой он купил Севера – госпожа Тишь. Пахнет снегом.
И гарью.
- Я успел? – Опять за спиной!
Рывок, разворот, сколько вас тут? Высокий серый клирик. Совсем седой, хотя не старый. Наперсный знак с черным единорогом и золотой свечой. Магнус Справедливости? Да хоть Повелитель кошек!
Трое, но у герцога Окделла бывало противников и побольше! А за спиной черный зев пещеры.
- Мне запретен день, - сообщает эсператист, - но есть замыслы, что прогоняют солнце не хуже ночи.
- Прочь! – шипит зеленоглазая.
- Как только сделаю то, зачем пришел. Я хожу по дурным смертям – вы понимаете, молодой человек? Сюда ведет узкая тропка, но она есть. Ты есть, но будешь ли?
- Я не боюсь! – выкрикивает Дик.
- Напрасно. – Смотрит. Вздыхает. – Иначе я представлял знаменитый Лабиринт.
- Войдешь? – спрашивает госпожа Тишь.
- В свое время, - обещает эсператист.
- Свое время ты уже пропустил. Ты знаешь, чем рискуешь?
- Я знаю свой долг.
- Ты не пожалеешь о том, что сделаешь, но заплатишь свою цену, - говорит госпожа Тишь сразу троим.
- Пустая угроза! – почти поет зеленоглазая.
- Ты помнишь, что я знаю.
- Я вижу, что ты не делаешь ничего, чтобы мне помешать!
О чем они?
- Молчишь? – насмехается зеленоглазая.
- Скалы молчат, потому что ждут ответа, - замечает эсператист.
- Ну так сегодня они его дождутся. Не правда ли, Повелитель Скал?
- Да!
За его спиной – Лабиринт. Гальтарский лабиринт посреди Ариго! Это просто сон, просто разговор с самим собой, спор со своими сомнениями и страхами. Он пройдет Лабиринт и пойдет дальше.
Эсператист качает головой:
- Вижу, я спешил не напрасно.
Повернуться к нему спиной – рискованно. Войти в Лабиринт пятясь, будто рак? Жрец выдуманного бога не испугает Повелителя Скал! И не остановит.
- Запомните, молодой человек: вас четверо. Всегда четверо. Навечно четверо, но сердце должно быть одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат.
Дик решительно шагает в черный провал.
- Забудьте все, но запомните мои слова. Цена Зверя – жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть. Помни!
Короткий коридор, полускрытая портьерой дверь. Ручка – сжимающая хрустальный шар птичья лапа – поворачивается легко и бесшумно.
Алые маки, сквозняк, часы, сонеты. Смерть. Вот она… Росчерк красным по розовому и разметавшиеся светлые волосы… Катари!!!
У Октавии в домовой церкви Олларов оказалось лицо Алисы Дриксенской. Арлетта объяснила, что это сделали по приказу Франциска Второго, не знавшего, как еще выразить любовь к жене. А живописец, которому доверили переделать икону, так старался угодить королю, что перестарался, изобразив королеву именно такой, какой она была: красивой, царственной и надменной. Синеглазая святая из дома Алва дарила покой и утешение. В дворцовой иконе святости было не больше, чем в любом из парадных портретов ее величества.
А еще была синеглазая, являвшаяся Роберу в снах. Она не давала ничего, но требовала так, будто имела право. Лэйе Астрапэ, кто из предков Эпинэ так неосмотрительно влез в долги?
Кто она? Возлюбленная Унда, не сумевшая подарить богу сына? Сестра смерти, сторожащая сон изначальных тварей в гальтарском лабиринте? Коко обещал найти изображение Оставленной.
Чего она хочет от Робера? Чего она хотела от Дика? Является ли она Валентину и Рокэ? Поймут ли Повелитель Волн и Повелитель Ветра смысл послания Повелителя Скал? Есть ли в нем вообще смысл? С Лоу станется намеренно вводить их в заблуждение.
Голос Левия заполнял церковь. Королева Алиса сжимала рубиновую розу, а за ее плечом, в синем полуденном небе, упрямо летел против ветра одинокий черный ворон.
Не одинокий. Десятки черных птиц кружили над головой. Он еще жив, а падальщики уже слетелись, и с каждым днем их все больше.
Он сильнее любого из них, но как же их много! А под ногами дрожит в агонии черная башня. Даже скалы не стоят в одиночку.
- Робер! Ро! Врача, скорее!
Арлетта, Катарина, прервавший службу Левий наперебой звали Повелителя Молний, но Эпинэ слышал лишь тоскливый ястребиный крик.
Дик молчал, Рокэ пил вино, глядя куда-то вдаль. То есть не глядя. Герцог Окделл готов был четырежды умереть, чтобы вернуть маршалу зрение, но в его силах было лишь подливать вина.
– В некоторых случаях, юноша, надо просто убивать, и чем скорее, тем лучше. Жаль, я не убил старого больного человека вовремя. Раз в жизни подумал о последствиях и просчитался. – Рокэ прикрыл невидящие глаза ладонями, потом провел по бровям к вискам. Дик запомнил этот его жест еще в их самый первый разговор в кабинете маршала, когда Рокэ спас ему руку. Неужели прошло меньше трех лет?
– Вы устали? – слова сорвались с языка сами по себе, и Дик чуть не дал сам себе подзатыльник.
– Устал? – Алва вновь потянулся за кубком. – Пить?
– Это Придды уговорили отца согласиться на ваше убийство, – зачем-то признался Дик. – Отец не хотел.
– Кто бы мог подумать! Налейте.
– Вы… Может, не надо?
– Я слишком много пью?
Дик молча кивнул, забыв, что Рокэ не может его видеть, но тот и так все понимал.
– Ты знаешь, чего я хочу на самом деле, – глухо произнес Алва. – Чтобы ты оставил меня в покое.
– Этого не будет!
– Упрямец. – Рокэ не взял протянутый ему бокал, а, пошатнувшись, перебрался в кресло. Это было невыносимо. Маршал хотел только покоя, а у него, Ричарда Окделла, не осталось никого и ничего, кроме этого искалеченного человека. Все пошло прахом! Дик не представлял, как станет жить дальше, куда отправится, что сделает, он просто выполнял приказы эра. А до того убил Катарину, потому что она… Он, герцог Окделл, Повелитель Скал, убил истинную эорию, свою королеву и возлюбленную! Убил и сбежал вместе с врагом всех Людей Чести, чтобы сидеть в пустом доме. Будто в тюрьме…
Дик сам не понял, как у него потекли слезы. Он не плакал очень давно, лет с пяти. Он знал, что слезы позорят эория, что Окделлы не плачут, но это не помогало.
– Дикон!
– Ч-ч-что?
– Принеси мне поесть.
– Но… Вы же не хотели.
– И не хочу. Прекрати реветь. Хватит, я сказал! Жалеть себя будем позже и на сытый желудок. Время на это у нас есть.
– Эр…
– Ричард Окделл!
Слезы отступили, и Дик, отчаянно моргая, уставился на маршала. Тот снова сидел у огня.
– Прекратил?
– Да.
– Тогда слушай. В жизни бывает всякое, но пока ты хоть что-то можешь, она продолжается. Когда от тебя не будет никакого толка, покончи со всем разом, но не раскисай. Никогда! Что ты обливаешь слезами? Только не говори, что Катарину, ты больше ее не любишь.
– Эр Рокэ… Разве вы не видите, что все не так?!
– Я ничего не вижу, оруженосец, – хмыкнул Рокэ. – Налей мне и себе заодно. Мы с тобой давно не пили. Повода не было.
Горел камин, и в нем горели дороги, сраженья, встречи, надежды, вся несбывшаяся жизнь. Дик поискал глазами кочергу и вспомнил, как Алва ее узлом завязал. Шевелить угли было нечем, разве что попросить Рокэ распрямить железную змею. Или сходить посмотреть в соседних комнатах? Всё лучше, чем сидеть сложа руки. Ничего, заключение в Лаик тоже сначала казалось бесконечным, а фабианов день все равно наступил, так будет и теперь. Это у Алвы остались только тьма, прошлое… и оруженосец.
– Эр Рокэ?
– Да.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
Ворон мог поблагодарить, мог послать к Леворукому, мог выругаться, чем-нибудь швырнуть, в конце концов, а он тихо сказал «нет», и Дик поднялся.
– Я поищу кочергу.
Ответа не последовало, и юноша с закипающей злостью сдернул с кресла кольцо с ключами, но они не потребовались. Дверная портьера, когда до нее оставалась пара шагов, раздвинулась, раздался знакомый смех, и Дик, то ли охнув, то ли простонав, отступил к огню.
– Ну и в дыру ты забился! – Альдо, не скрывая любопытства, обвел взглядом полутемную спальню. – Сказать, что я думаю о тех, кто бежит с поля боя?
– Мой государь!..
– Надеюсь, что твой. Чем ты тут без меня занимался? На измену ты не способен, но глупостей натворил наверняка. Признавайся сразу – ты женился?
– Нет!
– И на том спасибо. Ты мне нужен со всеми потрохами и немедленно. – Глаза Альдо в свете камина отсвечивали лиловым, на щеках играл теплый живой румянец. Как же хорошо и… спокойно. Можно выбросить из памяти заострившееся, будто у покойника, лицо. И эти проклятые бессмысленные месяцы тоже долой! Место Повелителя Скал рядом с его анаксом!.. Счастье неистово полыхнуло и погасло, потому что у камина сидел человек, которого сюзерен еще не заметил.
– Альдо, – глухо сказал Дик, – здесь герцог Алва.
– Я мог бы и догадаться, – взгляд сюзерена сразу стал жестким. – Он так и не выучился вставать в присутствии анакса. Что ж, невежливость поединку не помеха!
– Несомненно, – подтвердил Рокэ, – но хотелось бы уточнить, кто здесь анакс.
– Альдо жив, – выдохнул Дик, прежде чем сообразил, что Рокэ все понимает. И нарывается.
– В самом деле, юноша? Вы уверены?
– Эр Рокэ! – закричал Дик, поняв, чего добивается Ворон. – Вы не будете драться. И сюзерен не станет… Альдо, он же слепой! Это агарисцы…
– Я с них спрошу и за это, – пообещал сюзерен. – Мерзавцы отобрали у меня поединок, но ничего не поделаешь. Драться со слепым я не стану.
– Если вы передумаете, я к вашим услугам, – Рокэ потянулся за бокалом, но тот оказался чуть ближе, чем казалось маршалу. Раздался тоненький звон.
– Теперь видишь?! Я не могу его оставить. Надо добраться хотя бы до Савиньяков…
– Нет времени, – просто сказал Альдо, и Дик понял, что его действительно нет. – Все решат даже не месяцы – дни, а Иноходец, как назло, где-то шляется. Остаешься только ты.
– Альдо, это… дело Чести! Я… – шептаться непристойно, но Рокэ не увидит, а не объяснить невозможно: сюзерен должен знать, что это не прихоть и не трусость. – Пойми… Я заставил его пойти с собой, он хотел взять на себя… то, что сделал я, и заколоться. Мы прошли Дорогой королев. Теперь мы здесь, но из города сейчас не выбраться. Весной мы уйдем на лодке…
– Ты собрался всего себя и силу Скал отдать уже полумертвому? – Альдо до шепота не унизился, и было б странно рассчитывать на иное. – Ты мне нужен, Ричард Окделл, мне и нашей анаксии, и это не шутка. Твой долг – перешагнуть через жалость к тому, кого она лишь оскорбляет. Мы были врагами, но я отдаю дань чужому мужеству. Герцог Алва – истинный эорий, дай же ему достойно уйти.
– Альдо, но ведь был же… – Святой Алан, как же звали Левкрского Слепца?! – Он разбил гайифскую армию у…
– Он был нужен анаксу и анаксии, а времена Ворона ушли вместе с Олларами, новый Круг не для него. Бери пример с Иноходца, Дикон. Он не оставил меня подыхать на глазах эсператистской сволочи.
– Иноходцу приказал ты!
– Я без вас обойдусь, – спокойно вмешался Ворон. Он все понял и не имел обыкновения лгать. Жестокость, злоба, издевки, только не ложь! Герцог Алва обойдется без оруженосца, но герцог Окделл все еще колебался.
– Альдо, – попросил Дик, – давай уйдем все вместе. Должен же быть способ… И потом… Альдо, эр Рокэ может нам помочь! Он много знает про Гальтару…
– Не говори глупостей! – хмуро бросил Альдо. – Нам не может быть по пути.
– Пришедший к вам господин, кем бы он ни был, прав, – усмехнулся Алва, – и он, вне всякого сомнения, нуждается в вашем обществе больше меня, но если вы нужны сюзерену, это еще не значит, что сюзерен нужен вам. И тем более Талигу, как его ни называй.
– Ричард, – Альдо все еще пытался сдерживаться, – если ты стал прислугой, дело твое, но у Повелителя только один господин. Я тебя отпущу. Отрекись от Скал и подавай вино кому хочешь.
– Альдо, я…
– Ричард Надорэа, ты слуга или Повелитель?
Предать Ракана невозможно, но как уйти после всего? Если бы Ворон помирился с Альдо! Он сможет, если захочет, сюзерен не оттолкнет Повелителя, особенно зная правду о мече.
– Эр Рокэ, пожалуйста! Ведь это все из-за вас…
– Не исключаю, – зевнул Ворон, – только что именно?
– Вы что, не понимаете?! – выкрикнул Дик. – Вы… Вы…
– Я, – пожал плечами бывший маршал, – потомок Рамиро-Предателя и Рамиро-Вешателя, святотатец, чудовище и убийца, но при чем тут ваши терзания?
– Рокэ… – аж поперхнулся юноша, – как вы можете! У вас что, совсем нет души?!
– Ну, извините. Было бы странно, если б она у меня оказалась. Вы чего-то хотели?
– Ничего, – буркнул Дик, – я нужен моему государю, и я иду с ним.
– Идите, – равнодушно сказал Алва, – или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит. Мне все равно.
– Я иду.
– Я понял.
За порогом Дик все же обернулся, хоть это и было слабостью. Алвы у огня больше не было, не было и огня, не было вообще ничего.
«Все равно. Для меня это ничего не изменит.»
– Выше голову, Надорэа!
Сюзерен знакомо улыбнулся и вдруг смахнул навернувшуюся слезу.
UPD 04.05 читать дальше
К празднику Храм Семи Свечей побелили. Не было больше пышной позолоты и потрясающих воображение фресок, но храм стал светлее и будто бы больше.
Странно: собственный благословляющий жест все еще казался кощунством, трусливой уступкой людям, видящим в нем настоящего епископа, но, проводя праздничную службу, Антуан ощущал спокойствие и уверенность. Не было отрешенности, не было экстаза, каковой, впрочем, в ордене Знания полагали нежелательным, ибо приобщение к Создателю должно быть работой над собой, а не оргией. Такое чувство, как сейчас, возникало иногда за работой: еще не вполне понимаешь, к чему придешь, но точно знаешь, что нашел верный путь. И водружая на алтарь чашу со святой водой, Антуан впервые понимал смысл старого девиза Раканов: сердце мое в моей руке.
Отец Гермий подал знак: пора.
- Ожидаю Возвращения Твоего в мир Твой!
- Славься! – грянул хор.
И тишина. Всю жизнь чтущий и ожидающий готовиться должен к Возвращению Его – в идеале. Но отцы Церкви хорошо знали людей, а потому за четверть часа до полудня праздничный храм погружался в тишину. Известная поговорка гласит, что перед смертью не надышишься. Можно ли за пятнадцать минут подготовиться ко Второму Суду, к мысли, что привычный мир вот-вот кончится и зло будет повержено, а добро вознесено?
Антуан был радостен и спокоен. И ничего не понял, когда заплескалась вода в серебряной чаше. Может, так надо? Но…
Он скосил глаза на стоявшего сбоку отца Гермия. Танкредианец сгорбился, подняв лицо к окну в форме розы, через которое лился в храм полуденный свет, губы его едва заметно шевелились. Нарушать молитву было неловко, но Антуан незаметно толкнул монаха ногой и указал глазами на чашу. Отец Гермий нахмурился и едва заметно пожал плечами.
Ритуал требовал ожидать Возвращения, обратившись лицом к Рассвету, но ощущение, что что-то происходит, было нестерпимым. Антуан обернулся, выискивая в толпе Селя. Саграннец стоял совсем рядом, буквально в двух десятках бье, и выражение его лица невозможно было описать словами. Ужас и блаженство.
Бездна, полет-падение – вечное искушение стойких скал.
- Все на улицу! – выкрикнул Антуан, стараясь, чтобы голос его звучал радостно. – Вознесем молитвы наши в сиянии солнечного света! – а в следующий миг подземный толчок швырнул его на пол.
- Хватай!
- Беги!
- Чужой…
- Создатель…
- Твари!!!
Кесарские рейтары? Безделица. Конные егеря? Мелочь. «Фульгаты»? Пустяк. Кирасиры, драгуны – любая кошкина кавалерия лучше обезумевших от страха лошадей. Почему свихнувшийся табун понесло в лагерь, на полуденные костры?.. Костры?!
- Костры тушите!
- Порох!
Грохот. И вновь дрожит земля. Слабо в этот раз, но повезло, что они не в горах.
Откуда землетрясение в Эпинэ, Создатель милосердный?!
Пыль столбом, топот, ор. Безумный круговорот сталкивает с Лоу.
- Белла?
- С Чардом. Дикон?
- А?
- Окделл где?!
- Не знаю!
Со стихией не воюют, а тысяча обезумевших лошадей – стихия. Уже не до молитв. Уже не до всего.
Скалы рушатся, и некому подать руку, некому подставить плечо. Все живое бежит, когда рушатся скалы.
- Быстрее, валидэ-султан. Здесь опасно.
- Где мой сын, паша?
- Там, где должно. В сад, госпожа. Быстрее, быстрее!
Они ушли, но тень осталась, и эта тень может защитить от многих бед. Костяные деревья стоят до тех пор, пока не случится что-то чрезмерно плохое. Даже уничтожение замка не разбило костяной дуб.
Грато бежал ноздря в ноздрю с гнедым Хайнриха – в хвосте летящей вдоль ручья кавалькады. То ли королевская туша слишком тяжела для могучего зильбера, то ли король не хотел удирать. Второе вероятнее.
Удирать всегда неприятно, но с горами не воюют. Устоит ли только что заключенное перемирие, или сгинет в одной из трещин, располосовавших луг – будто гигантская тварь когтями ударила?
Устоит, землетрясение – скверный повод для нарушения клятвы, чей сторож - смерть. Но как же это не похоже на обвал, после которого гаунау предложил мир! Тогда был сон Давенпорта и собственные предчувствия дурного. Тогда за спиной были холод и смерть, и скалы ждали его, не желая и не имея возможности уйти. Скалы не могут уйти и потому они столь прочны. Тогда скалы знали, что должны устоять. Тогда. А сейчас будто сами упасть желают…
Под ногами – бездна.
Белая сосна! На склоне утеса, из-под которого бьет родник. Лишенная коры коряга, похожая на полированную кость. Как в Рафиано. Большая часть отряда уже в безопасности. Еще один, последний рывок!
Нависавший над источником карниз медленно и неудержимо рушится вниз, дробя в щепы костяное дерево.
- Кэртиана стоит, пока стоят Скалы. Но кто устоит, если Скалы падут?
- Никто, мудрая.
Толчки прекратились, но Антуан понимал, что это лишь передышка, что-то происходило в мире, что-то, сотрясающее самые основы мира. Храм Семи Свечей устоял во время первого толчка, но все равно оставаться здесь – безумие. Как назло, землетрясение перекосило входную арку, заклинив тяжелые дубовые двери.
Капитан Илласио не растерялся:
- Берите лавку. Ну же, как тараном!
Шестеро мужчин подхватили тяжелую лавку (и хорошо, что она тяжела!), разбежались, ударили в дверь. Дверь содрогнулась. Еще удар, два удара, и она уступит.
Хорошо, что нет паники. Когда Ринальди выпустил из Лабиринта изначальных тварей, твари убили меньше людей, чем затоптала обезумевшая от страха толпа. Сейчас люди напряжены, но спокойны. Впервые на памяти Антуана не кричит и не скандалит тетка Алики. Мать Бернарда рядом со своими подопечными, стоит, держа за руки детей. Принцесса…
София застыла возле одной из державших купол колон, не сводя взгляда с бегущей по свежей штукатурке трещины. А дверь все еще не поддалась.
И новый толчок, сильнее прежних. Неужели всё бесполезно, и люди, пережившие нападение морисков, всё равно обречены погибнуть?
- Всё равно! – смеется щербатая девочка.
- Всё равно, - грохочет эхо, рвет ущельями Сагранну и Торку от увенчанных снегом вершин до самой бездны. И уже видно в разломы, как пылает в глубине лиловое пламя. Пламя, не дающее тепла, пламя, не дающее света, пламя, выжигающее память. Самое дорогое, самое желанное…
- Нет!
Низко кланяется блистательный султан черному быку. Рога быка обернуты серебряной фольгой, а в руке у султана нож.
В ужасе смотрит адепт Истины на багряные от крови рукава.
Падает замертво мальчик-певчий у золотой раки святой Оддрун.
Сель, покачнувшись, упирается ладонью в пошедшую трещинами колонну, и неверная кирпичная кладка разлетается рыжей пылью. А из уцелевшего каменного основания – словно кровь из раны – бьет багровая струя. Взлетает над головами людей, подхватывает просевший купол, замирает в каменной неподвижности. Останавливают бег дрожащие от напряжения кони. Мир выцветает, расплывается в серую пелену, но, проваливаясь в забытье, Антуан спокоен.
Сегодня Скалы устоят.
Скалы вновь сомкнулись незыблемым щитом, что отразит все удары, сколько б их не было. Только поздно, поздно! Рожденный искусом зверь уже начал смертельный бег. Невидимый на морском просторе, выйдя на берег, он являет свое истинное обличье. Бьет тараном в стены седых фортов, крутит, как щепки, могучие линеалы, черной горой рушится на белый город.
Это не Гальбрэ видел ты в зеркале премудрой Гарры. Это Алвасете!
Плачут в тростниках змеедевы, заходятся криком крылатые ведьмы. Все напрасно! Что зверю жемчуга и песни? Дитя древних Скал знает лишь одну цену: кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть.
- Цена уплачена.
Синеглазая женщина с черными волосами принимает протянутую руку, сходит с фрески на плиты вечного Лабиринта.
После трех тысяч лет заточения – она свободна.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к седьмой главе: половина мыслей Арлетты и сцена, не узнать которую невозможно, - канон
читать дальше
Глава 7
Оллария. Восточная Гаунау. Ариго. Агарис
400 год К.С. 1-ый день Летних Скал
1
Оллария. Восточная Гаунау. Ариго. Агарис
400 год К.С. 1-ый день Летних Скал
1
- Да возрадуются благочестивые души Возвращению Его в пределах ли земных, в Садах ли Рассветных.
- Ад арбене!
- Ад арбене, – бездумно повторила Арлетта. Пели эсператисты отлично, а гальтарский графиня знала: в доме Рафиано предпочитали читать Иссерциала в подлиннике.
Лекарь препирался с королевой несколько дней и все-таки настоял на своем: Полуденное бдение для Катарины служили в домовой церкви. Но едва ли брат Анджело чувствовал себя сейчас победителем: придворные и послы присутствовали в полном составе, а значит, в действительности он отвоевал всего лишь час в паланкине – сущую мелочь, хотя за полмесяца до родов мелочей нет. Впрочем, адепт Славы мог обойти «противника» с фланга: попросить Левия сократить службу. Отцы эсператистской Церкви были, судя по их трудам, людьми здравомыслящими, так что в арсенале кардинала наверняка имелся способ встретить Создателя кратко «не умаляя Его величия». Арлетта присмотрелась к стоявшему среди хористов лекарю. Этот – мог. Обидно, что ее догадку никак не проверить, если только прямо спросить: эсператистская служба в олларианской церкви – само по себе случай исключительный.
Послы-эсператисты пришли на эсператистскую службу, проводимую эсператистским священником, все остальное для них несущественно. Еще проще послам-эгидианцам – «олларианцы без Олларов» для всех «почти свои». А вот придворным пришлось просить разрешения независимо от веры: эсператистам – молиться в олларианском храме, олларианцам – молиться на эсператистской службе. Насколько Арлетта знала, королева не отказала никому. Мучения дамам и кавалерам доставил другой вопрос: что надеть. Эсператизм предписывал серые одежды как знак признания своего несовершенства в глазах Создателя. Франциск Оллар считал, что на праздник следует одеваться празднично, но и избранный им для олларианского духовенства черный тоже допускал. Большинство дам оделись в серое, графиня Рокслей попыталась угодить всем и замоталась с головы до пят в черно-серую шаль, а Катарина взяла и явилась в церковь в цветах Олларов под руку с алым Эпинэ. Добил придворных куриц Левий, начавший службу отрывком из Откровения Адриана «Ложное смирение – худшая из гордынь». Выбрать для чтения Адриана – естественно для воспитанника Славы и уместно в данных обстоятельствах, ибо это то немногое, что объединяет олларианство и эсператизм, но кардинал не мог не понимать, что кое-кто обязательно запишет его слова на свой счет – и будет абсолютно не прав! Но чтобы признать, что нет и не может быть у блюдолизов ни гордости, ни даже гордыни, требуется куда больше ума, чем отпущено обрядившейся в серое своре.
Смотреть на кислые лица под серыми покрывалами было одно удовольствие. Казалось бы, что общего у Катарины и Алисы? А курятник в точности такой же: лебедино-дидериховский. И ни Колиньяр с Манриком, ни Ракан разогнать его не смогли, вопреки всем басням о бегущих при первой же течи крысах. Хотелось бы Арлетте видеть в толкающемся у трона гнусе признак прочности талигойского корабля, но правда в том, что проще сразить льва, чем избавиться от ызаргов.
- Да святится имя Создателя в сердцах наших, да вернется Он к ожидающим, да воздаст златом за злато и сталью за сталь.
- Ад арбене!
И так половину молебна – на талиг с гальтарским припевчиком. И в Урготе, по словам Марселя, то же самое. Неужели конклав признал правоту ненавистного талигойца?
А что бы подумал Франциск Великий, узрев в домовой церкви Олларов эсператистскую службу? Под знаменем возвращения к истокам Франциск избавил паству от постов и ночных бдений, упразднил монашество и освободил священников от обета безбрачия. Основатель олларианства считал, что нельзя принуждать людей возносить молитвы на мертвом языке, подменяя идущие от сердца слова непонятными заклятиями. Олларианские богословы пошли еще дальше, обвинив эсператистов в чернокнижии, идолопоклонстве и скверне, идущей от древних демонов. И все же… Правитель, превративший дряхлую Талигойю в блистательный и грозный Талиг, одобрил бы манифест о примирении Церквей – вернул же он отмененное поначалу Полуденное бдение. А если бы и разгневался, то на нерадивого потомка, и не за водруженную на иконостас супругу – сам Франциск сделал даже больше – а за развал доверенной ему страны.
Под самовлюбленным взором Алисы думать о Создателе невозможно, и Арлетта думала о кардинале, маленьком и сером. Против маленьких мужчин графиня была предубеждена с юности, хоть и понимала, что высокий красавец может оказаться и мерзавцем, и дураком, и слизняком. Покойный Альдо, дриксенский Фридрих, Лансар, Карл Борн… Никто из них не был обижен Создателем, или все-таки был? Недомерки души тоже недомерки, просто не сразу заметишь. Карла она так и не разглядела, почему бы не ошибиться и в другую сторону, особенно, если Левий не считает себя обделенным. Сан, как и титул, и звание, – неплохие каблуки.
Молящийся в домовой церкви кардинал и отправившийся в Святую Октавию генерал – заменить оставшегося с регентом Проэмперадора. Выбор Робера понятен, а у Левия выбора не было: едва ли в Нохе сейчас столпотворение. Впрочем, примирение церквей полезно, а значит, Левий Талигу нужен, хоть и меньше, чем Талиг оставшемуся без Агариса Левию.
Арлетта сощурилась, разглядывая человека, разговор с которым ей вскоре предстоял. Долгий и наедине, но первый шаг должен сделать эсператист. Значит, пока займемся бумагами – Бертраму нужны доказательства допущенных Колиньярами злоупотреблений. Призвать в качестве свидетеля королеву – расписаться в том, что король знал и попустительствовал, а молодой Придд о безобразиях в Эпинэ вряд ли знает много. Прочая добыча временщиков либо мертва, либо замаралась об Альдо, подтвердив выдвинутые против себя обвинения, хотя вряд ли заговор имел место тогда. Просто Манрики и Колиньяры вознамерились встать вровень если не с Алва и Ноймариненами, то с Валмонами, Савиньяками, Рафиано…
Хор некстати завел о неугодности Создателю мстительных и злопамятных. Графиня поморщилась и, как по заказу, вспомнила последний визит Колиньяров. «Пойми» она намек, Жоан, возможно, и отложил бы прыжок до помолвки дочери, но Арлетта в тот день была не Рафиано, а Савиньяк. В том числе и из-за гадости с книгой… И вообще она, выходя замуж, поклялась не лезть в политику! Она продержалась сорок два года, но теперь впору клясться в обратном. Бертраму, Гектору, Росио, Ли не разорваться, а сын Жозины слишком… иноходец, чтобы доверять ему волков, какими бы мелкими и дружелюбными те ни казались.
Марсель считал, что в Олларии господин Карваль значит больше господина Эпинэ. Арлетте это не нравилось, но Робер безоговорочно верил бывшему капитану Анри-Гийома. Да и с чего не верить? Вышвырнутый из армии офицерик сперва решил стать генералом хотя бы в Эпинэ, потом вцепился в столичные возможности, при этом привязавшись к господину. Все просто и понятно – кроме готовности покинуть Олларию ради поимки Окделла. Он очень серьезно относился к своему великому будущему, коротышка Карваль, а великое будущее рождается в столицах в те дни, когда требуется выказать незаменимость.
Маленький кардинал начал последнюю молитву. Графиня это поняла сразу, хотя на эсператистской службе присутствовала впервые. Конец, если к нему подводит умный человек, всегда ощущается, а голос и движения Левия изменились, предвосхищая нечто значительное. Клирик вещал на мертвом языке, который понимали разве что некоторые послы. Эсператизм в Талиге был мертв или очень глубоко спал, только не слушать эсператиста не выходило: Левий встряхнул всех, но тем, кто не понимал по-гальтарски, было проще. Слова о бренности сущего не вязались с тем, как их произносили. Клирик не призывал уповать на Создателя, что вернется и наградит праведных, а грешных покарает, он требовал жить и что-то делать, превозмогая страх, превозмогая боль. Мертвые мертвы, они следуют своими тропами к своим вратам отвечать за содеянное и несвершенное, но мы здесь, и никто не отдаст наши долги и не проложит наших дорог. А если кто-то упал раньше времени, да подберет его ношу другой и присоединит к своей. Сильным нести, слабым надеяться на сильных, так будьте же сильными…
- Мэратон! – провозгласил кардинал и отступил в тень. Разумеется, он не произнес ничего из того, что ей почудилось. Церковь – театр, а девице Рафиано во время спектаклей вечно лезло в голову что-то свое, вот и теперь хорошо поставленный голос вкупе с пением и огоньками свечей сыграли с ней очередную шутку.
«Сильным нести, слабым надеяться на сильных…» Пожалуй, это надо записать. Пока не забылось.
UPD 30.04 читать дальше
2
Странно ровный для этих мест луг, надвое рассеченный широким ручьем, – костяная ива в Рафиано стояла в похожем месте. Летний излом.
Полуденное бдение. Олларианцы не верят, что Возвращение возможно предсказать, но празднуют, эсператисты… Едва ли Хайнрих думает сейчас о Создателе, но он здесь не один, а тот, с кем король Гаунау заключает перемирие, вылитый Леворукий. Его величеству весело, но шепоток о сделке с Чужим пойдет. А его величество в разладе с четырьмя орденами из семи. Рокэ бы оценил.
Рокэ здесь нет, здесь ты. А напротив – враг. Он сильнее сейчас, и он говорит, что желает мира.
Плещет вода вокруг лошадиных ног. Три круга назад ровно в полдень первого дня Летних Скал над текущей водой Манлий Ферра заключил союз с агмами. Пришельцы из Седых земель поклялись своей кровью и своими горами. Чем клялся безродный любимец Эрнани Святого, Лионель не знал, но готов был ручаться, что не верой в Создателя. Они сказали, их услышали. Этот союз стоит до сих пор. Бергеры дерутся на перевалах за себя и за Талиг, ноймары приняли вражду агмов и варитов как свою. Живущие рядом каданцы и надорцы пожимают плечами – дескать, варварская глупость выше их понимания. Эсператисты.
Эмиль всегда думал, что станет делать сам, Лионель старался понять, что, когда и почему сделают другие.
Торг из-за маршрута и провианта закончен.
- Я не оскорблю тех, кто нас слышит над текущей водой, клятвопреступлением. Пока горят ложные маяки, Гаунау обнажит оружие лишь в ответ на удар. – Это слова не эсператиста, это слова варварского короля. Медведь – самый хитрый и жестокий зверь Золотых земель, но бергеры верят, что подобные клятвы стережет не честь, а смерть.
Медведь хочет перемирия, но чего в этом больше: уважения к предкам или призрения к зятю? Лионель положил руку на эфес шпаги.
- Пока не начнется круг Ветра, Талиг не нанесет первого удара. Ручаюсь кровью. – Все это полная дикость, но костяные деревья над текущей водой стоят и по сей день. Они стоят, а Надор исчез. Лионель был правдив, говоря Давенпорту, что только Талиг никогда не предаст, но хорошо, что эту клятву он произносит от чистого сердца. Хорошо и спокойно.
Перемирие заключено. У гаунау вид людей, сделавших тяжелую работу.
Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Он заключил перемирие с Талигом и он заключит перемирие с Бергмарк. Круг Ветра Торка встретит в тишине. Все войска с перевалов маркграф не снимет, но помощь фок Варзов пошлет. А вот Бруно гаунасских полков не дождется. Ты надеялся выиграть хотя бы месяц, а получил лето, и осень, и зиму, и бергерский корпус в придачу.
У талигойцев шалые взгляды не верящих в победу победителей. Все идет хорошо, все идет правильно, значит, жди неприятностей.
3
Возвращение Создателя – такая же ложь, как и сам Создатель, и однажды все это поймут. Но ложь, разраставшуюся три круга, за раз не вырвешь. Дик был уверен, что отец бы его понял, а вот матушка не стала бы даже слушать. Ну и ладно. Мирабеллу Окделл проводили по-эсператистски, так, как она бы того хотела, Дик даже с Левием ради этого встречался. И он не будет мешать молитвам своих солдат. И даже подумает над прожитым – в точности, как требует Полуденное бдение.
Ярко светило солнце первого летнего дня, но мысли от того веселее не становились. Как он был слеп! Все, что требовалось ему сделать – это поговорить с Айрис. Отринуть обиды – как говорил отец Маттео… нет, как говорит барон Лоу! – и поговорить. Спросить, кто настроил ее против брата и анакса. Скольких бед удалось бы избежать, сумей он разоблачить коронованную дрянь. Но он винил во всем сестру, которую знал с рождения. Как он был слеп!
Запах лилий.
Откуда здесь лилии?
- Вы мне клялись, Ричард Окделл. Вы не сможете нарушить вашу клятву.
Откуда здесь она? Красивая, надменная. Королева. Закатная тварь.
- Когда ты приехала?
Как успела?!
- Рыцарю не скрыться от своей королевы. Идемте, эр Ричард, вас ждет ваша служба. Прощение надо заслужить.
- Нет.
- Нет? – изгибает бровь, будто Алва. У любовника научилась? У Ворона – этому. А у Колиньяра чему? А у Придда? Обоих убили из-за нее.
- У Окделлов лишь одна королева – Честь.
- Как легко вы забываете свои долги!
- Я разоблачу тебя, слышишь? Я ничего не должен лживой твари!
- Должен, сын.
Отец? Стоит там, где только что стояла Катарина.
- Мне горько об этом говорить, но присяга подлецу остается присягой.
- Но я не знал…
- Ты не первый Окделл, связанный клятвой с ничтожеством.
- Святой Алан!
- И он тоже.
- Но… Ты присягал Оллару, но нарушил эту клятву ради правого дела! И ты, и Эпинэ, и Борны…
- Эсперадор освободил нас от клятв.
- Я не верю в Создателя!
- Ты клялся кровью, Дикон. От кровных клятв освобождает только смерть.
Смерть? Он не боится смерти, но это же… несправедливо.
Запах лилий кружит голову. Он не боится смерти.
Отец грустно улыбается:
- Есть еще одно средство.
Только бы устоять на ногах. Он пьян без вина.
- Какое?
- Лабиринт.
- Гальтарский лабиринт?
Дик читал про него в библиотеке Алвы. Бесконечные подземелья под Гальтарой, где заперты изначальные твари – плачущие твари с лиловыми глазами. И еще там есть храм, куда не может войти никто, кроме анакса и глав Высоких Домов. В том храме спит Зверь Раканов.
- Да, сын. Лабиринт рвет все узы и все клятвы.
Древние верили, что гальтарский лабиринт смыкается с путями умерших.
Какой он, на что похож?
Только что было светло – и сразу сумерки, будто туча на солнце набежала. Или дело в разверзшемся провале?
Непроглядная чернота. Бездна.
- Ты войдешь в Лабиринт?
Дик с трудом оторвал взгляд от чудовищного зева. Он не будет служить коронованной шлюхе! Но эта тьма страшит не меньше смерти.
- Ты войдешь…
Пахнет вереском. Отец запинается, смолкает, смотрит злым взглядом. Змеиным взглядом. Зеленым взглядом Леворукого.
Леворукого нет, а закатные твари – есть, и это ложь, будто они похожи на кошек. Молодая зеленоглазая женщина с очень светлыми волосами улыбается бледно-розовыми губами.
- Она хочет, чтобы я говорила, - напевно произносит зеленоглазая тварь, - и ты не заставишь меня молчать, - и смотрит, смотрит на кого-то у Дика за спиной!
Дик отскакивает в сторону, чтобы видеть сразу обоих. Крестьянка, у которой он купил Севера – госпожа Тишь. Пахнет снегом.
И гарью.
- Я успел? – Опять за спиной!
Рывок, разворот, сколько вас тут? Высокий серый клирик. Совсем седой, хотя не старый. Наперсный знак с черным единорогом и золотой свечой. Магнус Справедливости? Да хоть Повелитель кошек!
Трое, но у герцога Окделла бывало противников и побольше! А за спиной черный зев пещеры.
- Мне запретен день, - сообщает эсператист, - но есть замыслы, что прогоняют солнце не хуже ночи.
- Прочь! – шипит зеленоглазая.
- Как только сделаю то, зачем пришел. Я хожу по дурным смертям – вы понимаете, молодой человек? Сюда ведет узкая тропка, но она есть. Ты есть, но будешь ли?
- Я не боюсь! – выкрикивает Дик.
- Напрасно. – Смотрит. Вздыхает. – Иначе я представлял знаменитый Лабиринт.
- Войдешь? – спрашивает госпожа Тишь.
- В свое время, - обещает эсператист.
- Свое время ты уже пропустил. Ты знаешь, чем рискуешь?
- Я знаю свой долг.
- Ты не пожалеешь о том, что сделаешь, но заплатишь свою цену, - говорит госпожа Тишь сразу троим.
- Пустая угроза! – почти поет зеленоглазая.
- Ты помнишь, что я знаю.
- Я вижу, что ты не делаешь ничего, чтобы мне помешать!
О чем они?
- Молчишь? – насмехается зеленоглазая.
- Скалы молчат, потому что ждут ответа, - замечает эсператист.
- Ну так сегодня они его дождутся. Не правда ли, Повелитель Скал?
- Да!
За его спиной – Лабиринт. Гальтарский лабиринт посреди Ариго! Это просто сон, просто разговор с самим собой, спор со своими сомнениями и страхами. Он пройдет Лабиринт и пойдет дальше.
Эсператист качает головой:
- Вижу, я спешил не напрасно.
Повернуться к нему спиной – рискованно. Войти в Лабиринт пятясь, будто рак? Жрец выдуманного бога не испугает Повелителя Скал! И не остановит.
- Запомните, молодой человек: вас четверо. Всегда четверо. Навечно четверо, но сердце должно быть одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат.
Дик решительно шагает в черный провал.
- Забудьте все, но запомните мои слова. Цена Зверя – жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть. Помни!
Короткий коридор, полускрытая портьерой дверь. Ручка – сжимающая хрустальный шар птичья лапа – поворачивается легко и бесшумно.
Алые маки, сквозняк, часы, сонеты. Смерть. Вот она… Росчерк красным по розовому и разметавшиеся светлые волосы… Катари!!!
4
У Октавии в домовой церкви Олларов оказалось лицо Алисы Дриксенской. Арлетта объяснила, что это сделали по приказу Франциска Второго, не знавшего, как еще выразить любовь к жене. А живописец, которому доверили переделать икону, так старался угодить королю, что перестарался, изобразив королеву именно такой, какой она была: красивой, царственной и надменной. Синеглазая святая из дома Алва дарила покой и утешение. В дворцовой иконе святости было не больше, чем в любом из парадных портретов ее величества.
А еще была синеглазая, являвшаяся Роберу в снах. Она не давала ничего, но требовала так, будто имела право. Лэйе Астрапэ, кто из предков Эпинэ так неосмотрительно влез в долги?
Кто она? Возлюбленная Унда, не сумевшая подарить богу сына? Сестра смерти, сторожащая сон изначальных тварей в гальтарском лабиринте? Коко обещал найти изображение Оставленной.
Чего она хочет от Робера? Чего она хотела от Дика? Является ли она Валентину и Рокэ? Поймут ли Повелитель Волн и Повелитель Ветра смысл послания Повелителя Скал? Есть ли в нем вообще смысл? С Лоу станется намеренно вводить их в заблуждение.
Голос Левия заполнял церковь. Королева Алиса сжимала рубиновую розу, а за ее плечом, в синем полуденном небе, упрямо летел против ветра одинокий черный ворон.
Не одинокий. Десятки черных птиц кружили над головой. Он еще жив, а падальщики уже слетелись, и с каждым днем их все больше.
Он сильнее любого из них, но как же их много! А под ногами дрожит в агонии черная башня. Даже скалы не стоят в одиночку.
- Робер! Ро! Врача, скорее!
Арлетта, Катарина, прервавший службу Левий наперебой звали Повелителя Молний, но Эпинэ слышал лишь тоскливый ястребиный крик.
5
Дик молчал, Рокэ пил вино, глядя куда-то вдаль. То есть не глядя. Герцог Окделл готов был четырежды умереть, чтобы вернуть маршалу зрение, но в его силах было лишь подливать вина.
– В некоторых случаях, юноша, надо просто убивать, и чем скорее, тем лучше. Жаль, я не убил старого больного человека вовремя. Раз в жизни подумал о последствиях и просчитался. – Рокэ прикрыл невидящие глаза ладонями, потом провел по бровям к вискам. Дик запомнил этот его жест еще в их самый первый разговор в кабинете маршала, когда Рокэ спас ему руку. Неужели прошло меньше трех лет?
– Вы устали? – слова сорвались с языка сами по себе, и Дик чуть не дал сам себе подзатыльник.
– Устал? – Алва вновь потянулся за кубком. – Пить?
– Это Придды уговорили отца согласиться на ваше убийство, – зачем-то признался Дик. – Отец не хотел.
– Кто бы мог подумать! Налейте.
– Вы… Может, не надо?
– Я слишком много пью?
Дик молча кивнул, забыв, что Рокэ не может его видеть, но тот и так все понимал.
– Ты знаешь, чего я хочу на самом деле, – глухо произнес Алва. – Чтобы ты оставил меня в покое.
– Этого не будет!
– Упрямец. – Рокэ не взял протянутый ему бокал, а, пошатнувшись, перебрался в кресло. Это было невыносимо. Маршал хотел только покоя, а у него, Ричарда Окделла, не осталось никого и ничего, кроме этого искалеченного человека. Все пошло прахом! Дик не представлял, как станет жить дальше, куда отправится, что сделает, он просто выполнял приказы эра. А до того убил Катарину, потому что она… Он, герцог Окделл, Повелитель Скал, убил истинную эорию, свою королеву и возлюбленную! Убил и сбежал вместе с врагом всех Людей Чести, чтобы сидеть в пустом доме. Будто в тюрьме…
Дик сам не понял, как у него потекли слезы. Он не плакал очень давно, лет с пяти. Он знал, что слезы позорят эория, что Окделлы не плачут, но это не помогало.
– Дикон!
– Ч-ч-что?
– Принеси мне поесть.
– Но… Вы же не хотели.
– И не хочу. Прекрати реветь. Хватит, я сказал! Жалеть себя будем позже и на сытый желудок. Время на это у нас есть.
– Эр…
– Ричард Окделл!
Слезы отступили, и Дик, отчаянно моргая, уставился на маршала. Тот снова сидел у огня.
– Прекратил?
– Да.
– Тогда слушай. В жизни бывает всякое, но пока ты хоть что-то можешь, она продолжается. Когда от тебя не будет никакого толка, покончи со всем разом, но не раскисай. Никогда! Что ты обливаешь слезами? Только не говори, что Катарину, ты больше ее не любишь.
– Эр Рокэ… Разве вы не видите, что все не так?!
– Я ничего не вижу, оруженосец, – хмыкнул Рокэ. – Налей мне и себе заодно. Мы с тобой давно не пили. Повода не было.
Горел камин, и в нем горели дороги, сраженья, встречи, надежды, вся несбывшаяся жизнь. Дик поискал глазами кочергу и вспомнил, как Алва ее узлом завязал. Шевелить угли было нечем, разве что попросить Рокэ распрямить железную змею. Или сходить посмотреть в соседних комнатах? Всё лучше, чем сидеть сложа руки. Ничего, заключение в Лаик тоже сначала казалось бесконечным, а фабианов день все равно наступил, так будет и теперь. Это у Алвы остались только тьма, прошлое… и оруженосец.
– Эр Рокэ?
– Да.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
Ворон мог поблагодарить, мог послать к Леворукому, мог выругаться, чем-нибудь швырнуть, в конце концов, а он тихо сказал «нет», и Дик поднялся.
– Я поищу кочергу.
Ответа не последовало, и юноша с закипающей злостью сдернул с кресла кольцо с ключами, но они не потребовались. Дверная портьера, когда до нее оставалась пара шагов, раздвинулась, раздался знакомый смех, и Дик, то ли охнув, то ли простонав, отступил к огню.
– Ну и в дыру ты забился! – Альдо, не скрывая любопытства, обвел взглядом полутемную спальню. – Сказать, что я думаю о тех, кто бежит с поля боя?
– Мой государь!..
– Надеюсь, что твой. Чем ты тут без меня занимался? На измену ты не способен, но глупостей натворил наверняка. Признавайся сразу – ты женился?
– Нет!
– И на том спасибо. Ты мне нужен со всеми потрохами и немедленно. – Глаза Альдо в свете камина отсвечивали лиловым, на щеках играл теплый живой румянец. Как же хорошо и… спокойно. Можно выбросить из памяти заострившееся, будто у покойника, лицо. И эти проклятые бессмысленные месяцы тоже долой! Место Повелителя Скал рядом с его анаксом!.. Счастье неистово полыхнуло и погасло, потому что у камина сидел человек, которого сюзерен еще не заметил.
– Альдо, – глухо сказал Дик, – здесь герцог Алва.
– Я мог бы и догадаться, – взгляд сюзерена сразу стал жестким. – Он так и не выучился вставать в присутствии анакса. Что ж, невежливость поединку не помеха!
– Несомненно, – подтвердил Рокэ, – но хотелось бы уточнить, кто здесь анакс.
– Альдо жив, – выдохнул Дик, прежде чем сообразил, что Рокэ все понимает. И нарывается.
– В самом деле, юноша? Вы уверены?
– Эр Рокэ! – закричал Дик, поняв, чего добивается Ворон. – Вы не будете драться. И сюзерен не станет… Альдо, он же слепой! Это агарисцы…
– Я с них спрошу и за это, – пообещал сюзерен. – Мерзавцы отобрали у меня поединок, но ничего не поделаешь. Драться со слепым я не стану.
– Если вы передумаете, я к вашим услугам, – Рокэ потянулся за бокалом, но тот оказался чуть ближе, чем казалось маршалу. Раздался тоненький звон.
– Теперь видишь?! Я не могу его оставить. Надо добраться хотя бы до Савиньяков…
– Нет времени, – просто сказал Альдо, и Дик понял, что его действительно нет. – Все решат даже не месяцы – дни, а Иноходец, как назло, где-то шляется. Остаешься только ты.
– Альдо, это… дело Чести! Я… – шептаться непристойно, но Рокэ не увидит, а не объяснить невозможно: сюзерен должен знать, что это не прихоть и не трусость. – Пойми… Я заставил его пойти с собой, он хотел взять на себя… то, что сделал я, и заколоться. Мы прошли Дорогой королев. Теперь мы здесь, но из города сейчас не выбраться. Весной мы уйдем на лодке…
– Ты собрался всего себя и силу Скал отдать уже полумертвому? – Альдо до шепота не унизился, и было б странно рассчитывать на иное. – Ты мне нужен, Ричард Окделл, мне и нашей анаксии, и это не шутка. Твой долг – перешагнуть через жалость к тому, кого она лишь оскорбляет. Мы были врагами, но я отдаю дань чужому мужеству. Герцог Алва – истинный эорий, дай же ему достойно уйти.
– Альдо, но ведь был же… – Святой Алан, как же звали Левкрского Слепца?! – Он разбил гайифскую армию у…
– Он был нужен анаксу и анаксии, а времена Ворона ушли вместе с Олларами, новый Круг не для него. Бери пример с Иноходца, Дикон. Он не оставил меня подыхать на глазах эсператистской сволочи.
– Иноходцу приказал ты!
– Я без вас обойдусь, – спокойно вмешался Ворон. Он все понял и не имел обыкновения лгать. Жестокость, злоба, издевки, только не ложь! Герцог Алва обойдется без оруженосца, но герцог Окделл все еще колебался.
– Альдо, – попросил Дик, – давай уйдем все вместе. Должен же быть способ… И потом… Альдо, эр Рокэ может нам помочь! Он много знает про Гальтару…
– Не говори глупостей! – хмуро бросил Альдо. – Нам не может быть по пути.
– Пришедший к вам господин, кем бы он ни был, прав, – усмехнулся Алва, – и он, вне всякого сомнения, нуждается в вашем обществе больше меня, но если вы нужны сюзерену, это еще не значит, что сюзерен нужен вам. И тем более Талигу, как его ни называй.
– Ричард, – Альдо все еще пытался сдерживаться, – если ты стал прислугой, дело твое, но у Повелителя только один господин. Я тебя отпущу. Отрекись от Скал и подавай вино кому хочешь.
– Альдо, я…
– Ричард Надорэа, ты слуга или Повелитель?
Предать Ракана невозможно, но как уйти после всего? Если бы Ворон помирился с Альдо! Он сможет, если захочет, сюзерен не оттолкнет Повелителя, особенно зная правду о мече.
– Эр Рокэ, пожалуйста! Ведь это все из-за вас…
– Не исключаю, – зевнул Ворон, – только что именно?
– Вы что, не понимаете?! – выкрикнул Дик. – Вы… Вы…
– Я, – пожал плечами бывший маршал, – потомок Рамиро-Предателя и Рамиро-Вешателя, святотатец, чудовище и убийца, но при чем тут ваши терзания?
– Рокэ… – аж поперхнулся юноша, – как вы можете! У вас что, совсем нет души?!
– Ну, извините. Было бы странно, если б она у меня оказалась. Вы чего-то хотели?
– Ничего, – буркнул Дик, – я нужен моему государю, и я иду с ним.
– Идите, – равнодушно сказал Алва, – или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит. Мне все равно.
– Я иду.
– Я понял.
За порогом Дик все же обернулся, хоть это и было слабостью. Алвы у огня больше не было, не было и огня, не было вообще ничего.
«Все равно. Для меня это ничего не изменит.»
– Выше голову, Надорэа!
Сюзерен знакомо улыбнулся и вдруг смахнул навернувшуюся слезу.
UPD 04.05 читать дальше
6
К празднику Храм Семи Свечей побелили. Не было больше пышной позолоты и потрясающих воображение фресок, но храм стал светлее и будто бы больше.
Странно: собственный благословляющий жест все еще казался кощунством, трусливой уступкой людям, видящим в нем настоящего епископа, но, проводя праздничную службу, Антуан ощущал спокойствие и уверенность. Не было отрешенности, не было экстаза, каковой, впрочем, в ордене Знания полагали нежелательным, ибо приобщение к Создателю должно быть работой над собой, а не оргией. Такое чувство, как сейчас, возникало иногда за работой: еще не вполне понимаешь, к чему придешь, но точно знаешь, что нашел верный путь. И водружая на алтарь чашу со святой водой, Антуан впервые понимал смысл старого девиза Раканов: сердце мое в моей руке.
Отец Гермий подал знак: пора.
- Ожидаю Возвращения Твоего в мир Твой!
- Славься! – грянул хор.
И тишина. Всю жизнь чтущий и ожидающий готовиться должен к Возвращению Его – в идеале. Но отцы Церкви хорошо знали людей, а потому за четверть часа до полудня праздничный храм погружался в тишину. Известная поговорка гласит, что перед смертью не надышишься. Можно ли за пятнадцать минут подготовиться ко Второму Суду, к мысли, что привычный мир вот-вот кончится и зло будет повержено, а добро вознесено?
Антуан был радостен и спокоен. И ничего не понял, когда заплескалась вода в серебряной чаше. Может, так надо? Но…
Он скосил глаза на стоявшего сбоку отца Гермия. Танкредианец сгорбился, подняв лицо к окну в форме розы, через которое лился в храм полуденный свет, губы его едва заметно шевелились. Нарушать молитву было неловко, но Антуан незаметно толкнул монаха ногой и указал глазами на чашу. Отец Гермий нахмурился и едва заметно пожал плечами.
Ритуал требовал ожидать Возвращения, обратившись лицом к Рассвету, но ощущение, что что-то происходит, было нестерпимым. Антуан обернулся, выискивая в толпе Селя. Саграннец стоял совсем рядом, буквально в двух десятках бье, и выражение его лица невозможно было описать словами. Ужас и блаженство.
Бездна, полет-падение – вечное искушение стойких скал.
- Все на улицу! – выкрикнул Антуан, стараясь, чтобы голос его звучал радостно. – Вознесем молитвы наши в сиянии солнечного света! – а в следующий миг подземный толчок швырнул его на пол.
7
- Хватай!
- Беги!
- Чужой…
- Создатель…
- Твари!!!
Кесарские рейтары? Безделица. Конные егеря? Мелочь. «Фульгаты»? Пустяк. Кирасиры, драгуны – любая кошкина кавалерия лучше обезумевших от страха лошадей. Почему свихнувшийся табун понесло в лагерь, на полуденные костры?.. Костры?!
- Костры тушите!
- Порох!
Грохот. И вновь дрожит земля. Слабо в этот раз, но повезло, что они не в горах.
Откуда землетрясение в Эпинэ, Создатель милосердный?!
Пыль столбом, топот, ор. Безумный круговорот сталкивает с Лоу.
- Белла?
- С Чардом. Дикон?
- А?
- Окделл где?!
- Не знаю!
Со стихией не воюют, а тысяча обезумевших лошадей – стихия. Уже не до молитв. Уже не до всего.
Скалы рушатся, и некому подать руку, некому подставить плечо. Все живое бежит, когда рушатся скалы.
- Быстрее, валидэ-султан. Здесь опасно.
- Где мой сын, паша?
- Там, где должно. В сад, госпожа. Быстрее, быстрее!
Они ушли, но тень осталась, и эта тень может защитить от многих бед. Костяные деревья стоят до тех пор, пока не случится что-то чрезмерно плохое. Даже уничтожение замка не разбило костяной дуб.
Грато бежал ноздря в ноздрю с гнедым Хайнриха – в хвосте летящей вдоль ручья кавалькады. То ли королевская туша слишком тяжела для могучего зильбера, то ли король не хотел удирать. Второе вероятнее.
Удирать всегда неприятно, но с горами не воюют. Устоит ли только что заключенное перемирие, или сгинет в одной из трещин, располосовавших луг – будто гигантская тварь когтями ударила?
Устоит, землетрясение – скверный повод для нарушения клятвы, чей сторож - смерть. Но как же это не похоже на обвал, после которого гаунау предложил мир! Тогда был сон Давенпорта и собственные предчувствия дурного. Тогда за спиной были холод и смерть, и скалы ждали его, не желая и не имея возможности уйти. Скалы не могут уйти и потому они столь прочны. Тогда скалы знали, что должны устоять. Тогда. А сейчас будто сами упасть желают…
Под ногами – бездна.
Белая сосна! На склоне утеса, из-под которого бьет родник. Лишенная коры коряга, похожая на полированную кость. Как в Рафиано. Большая часть отряда уже в безопасности. Еще один, последний рывок!
Нависавший над источником карниз медленно и неудержимо рушится вниз, дробя в щепы костяное дерево.
- Кэртиана стоит, пока стоят Скалы. Но кто устоит, если Скалы падут?
- Никто, мудрая.
Толчки прекратились, но Антуан понимал, что это лишь передышка, что-то происходило в мире, что-то, сотрясающее самые основы мира. Храм Семи Свечей устоял во время первого толчка, но все равно оставаться здесь – безумие. Как назло, землетрясение перекосило входную арку, заклинив тяжелые дубовые двери.
Капитан Илласио не растерялся:
- Берите лавку. Ну же, как тараном!
Шестеро мужчин подхватили тяжелую лавку (и хорошо, что она тяжела!), разбежались, ударили в дверь. Дверь содрогнулась. Еще удар, два удара, и она уступит.
Хорошо, что нет паники. Когда Ринальди выпустил из Лабиринта изначальных тварей, твари убили меньше людей, чем затоптала обезумевшая от страха толпа. Сейчас люди напряжены, но спокойны. Впервые на памяти Антуана не кричит и не скандалит тетка Алики. Мать Бернарда рядом со своими подопечными, стоит, держа за руки детей. Принцесса…
София застыла возле одной из державших купол колон, не сводя взгляда с бегущей по свежей штукатурке трещины. А дверь все еще не поддалась.
И новый толчок, сильнее прежних. Неужели всё бесполезно, и люди, пережившие нападение морисков, всё равно обречены погибнуть?
- Всё равно! – смеется щербатая девочка.
- Всё равно, - грохочет эхо, рвет ущельями Сагранну и Торку от увенчанных снегом вершин до самой бездны. И уже видно в разломы, как пылает в глубине лиловое пламя. Пламя, не дающее тепла, пламя, не дающее света, пламя, выжигающее память. Самое дорогое, самое желанное…
- Нет!
Низко кланяется блистательный султан черному быку. Рога быка обернуты серебряной фольгой, а в руке у султана нож.
В ужасе смотрит адепт Истины на багряные от крови рукава.
Падает замертво мальчик-певчий у золотой раки святой Оддрун.
Сель, покачнувшись, упирается ладонью в пошедшую трещинами колонну, и неверная кирпичная кладка разлетается рыжей пылью. А из уцелевшего каменного основания – словно кровь из раны – бьет багровая струя. Взлетает над головами людей, подхватывает просевший купол, замирает в каменной неподвижности. Останавливают бег дрожащие от напряжения кони. Мир выцветает, расплывается в серую пелену, но, проваливаясь в забытье, Антуан спокоен.
Сегодня Скалы устоят.
Скалы вновь сомкнулись незыблемым щитом, что отразит все удары, сколько б их не было. Только поздно, поздно! Рожденный искусом зверь уже начал смертельный бег. Невидимый на морском просторе, выйдя на берег, он являет свое истинное обличье. Бьет тараном в стены седых фортов, крутит, как щепки, могучие линеалы, черной горой рушится на белый город.
Это не Гальбрэ видел ты в зеркале премудрой Гарры. Это Алвасете!
Плачут в тростниках змеедевы, заходятся криком крылатые ведьмы. Все напрасно! Что зверю жемчуга и песни? Дитя древних Скал знает лишь одну цену: кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть.
- Цена уплачена.
Синеглазая женщина с черными волосами принимает протянутую руку, сходит с фрески на плиты вечного Лабиринта.
После трех тысяч лет заточения – она свободна.
Для обзоров
@темы: ОЭ
среда, 06 марта 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к шестой главе: последняя сцена - канон
читать дальше
Дорога оборвалась внезапно – рухнула в сияющую речную синеву – и Дик едва успел остановить летящего галопом коня. Север чуть ли не сел на задние ноги, а потом попятился от обрыва. Широкая река искрилась на солнце. От мысли, что они могли упасть с такой высоты, Повелитель Скал похолодел.
- Где мы? – жалобно спросила Арабелла, и только тогда Дик заметил вцепившуюся в него мертвой хваткой девушку. Память накатила волной. Где они, где Старая Барсина?
Где все?
Он помнил тонущие в зеленом тумане руины, молнии, выжигавшие туман так, словно он мог гореть, красную звезду, сиявшую в глубине колодца. Помнил, как пела гроза и вторили ей камни. Помнил – как помнят сон. Миг – и все, что хранит его память, это головокружительная радость скачки.
Судя по высоте Солнца, прошло часа три-четыре.
- Вы помните что-нибудь? – спросил он Арабеллу.
- Мы скакали. Долго, кажется.
- Думаю, мы ехали по дороге, - с наигранной бодростью заявил Дик, - и если вернемся по ней обратно, обязательно найдем своих. - Он посмотрел на извилистую лесную тропу. Север и вправду конь из легенд, раз сумел промчаться по ней, не переломав ноги.
Послышался конский топот, и из-за деревьев выехали четверо всадников в мундирах надорской гвардии. Дик узнал в первом Тимми Чарда, бывшего при Уэйде то ли денщиком, то ли порученцем, и послал Севера навстречу.
- А мы вас искать собрались, - не скрывая облегчения, сказал Дик солдату.
- А мы вас как раз ищем, монсеньор, - с тем же в точности чувством ответил Чард. – Хорошо, что вы не сворачивали нигде, в этих кустах-оврагах роту потерять можно.
- Вы знаете, где мы?
- Не. Эр Лоу думает, в Ариго.
Значит, и с Эдвардом все в порядке!
- Река на Данар похожа, - кивнул за спину Дик.
- А Данар большой, - развел руками Чард. – Поедемте, монсеньор, а то господин полковник за сестрицу волнуется очень.
Ехали поначалу гуськом, но как только тропа позволила, Чард пристроился рядом. Он явно хотел о чем-то спросить, но не решался, только смотрел искоса. Тогда спросил Дик:
- Чард, вы помните, как… как сюда попали?
- Мы на заброшенную дорогу свернули, а та к развалинам привела, - тут же ответил солдат. – И когда, значит, до развалин бье пятьсот осталось… - Чард замолчал.
- Началась гроза, - подсказал Дик.
- Нет. Вернее да, гроза, но…
- Чард? – с лучшей алвовской интонацией спросил герцог Окделл.
- В вас будто кто вселился, монсеньор, - собравшись с духом, продолжил солдат. – Погнали своего белого карьером, мы глазом моргнуть не успели, как вы впереди всех оказались. Полковник кричит «стой», потом «назад», ну, чтоб вас вернуть, и сам первым за вами. Мы за ним, остальные за нами. И вот тут-то гроза и началась. Кругом сверкает, Кесарь мой летит – не остановишь, хотя так-то он послушный, - Чард потрепал по шее серого в яблоках зильбера, непонятно как оказавшегося под седлом простого солдата, - и, главное, останавливать ведь не хотелось! Засека на дороге попалась – я не понял, как перескочили, но думается мне, это как раз застава кэналлийская была. Потом поля пошли. Мы всё за вами скакали. Потом вдруг овраг – вы через него перескочили, а полковник-то своего буланого осадил. Ну и мы встали. Где – не ясно, только знаете, монсеньор, - Чард впервые посмотрел Дику в глаза, - лучше так, чем с кэналлийцами рубиться. И ребята так думают, - он указал на своих товарищей. – Та застава бы нас ненадолго задержала, но гонца б к своим они отправить успели, а под Барсиной четыре эскадрона, если не больше, на морисках. Я расчетов господина полковника не знаю, конечно, а в бою кэналлийцев видел как-то раз. Тяжело бы нам пришлось. А вы точно не знаете, где мы сейчас?
Дик покачал головой:
- С герцогом Эпинэ такое однажды было: он за одну ночь прискакал из Алата в родовой замок. Но он ехал за Осенней охотой.
- А вы за ястребом. Птицы святой Элисон знают верную дорогу.
Элли Саленс, святая-с-ястребом, лесничиха, приведшая бергеров на помощь осажденному Горику. Главная виновница единственного поражения Франциска Оллара. Эсператистская и – как ни странно! – олларианская святая, вот только Дик ни в тех, ни в других не верил. Сама Кэртиана помогает Повелителям, но как объяснить это простым солдатам? Он даже не знал, все ли они эсператисты.
- А вы не боитесь колдовства? – спросила молчавшая до того Арабелла.
- Когда ястреб на дорогу выводит – это не колдовство, это милость Создателя, - убежденно ответил Чард. – У нас в деревне батюшка тоже поначалу на знахарку косился, а потом понял, кто враг Его, а кто Его слуги.
- Он-то может и понял, только он такой не единственный, - кинул через плечо ехавший впереди солдат. – Мы в Агарис собираемся, монсеньор, а у Дома Скал со Святым Престолом по-разному было.
Дик с трудом удержался от вздоха. Богословских диспутов он с детства не любил, но с Эдвардом и Колином поговорить придется. И даже повод есть – как они здесь очутились. Ведь это их спасло, так?
UPD 13.03 читать дальше
- Окделл, я понимаю, как много для вас значат семейные принципы, и вашу верность заветам предков тоже уважаю, но вы действительно считаете, что это надо делать на каждом шагу? – разъяренно шипел Уэйд. – Решили стать очередным «молодым герцогом»? Эр Эд, эр Нед, теперь эр Дикон?
- Эр Эд был старым герцогом, - поправил полковника капитан Гобарт.
- Потому что дожил до сорока, в отличие от отца и сына, - объяснил Эдвард.
- Он и до пятидесяти дожил. Или нет?
- Нет. Но для Окделлов и сорок пять редкость.
- Точно, - кивнул артиллерист.
- Да мне плевать, во сколько у Окделлов принято шею ломать, - сорвался Колин, - только пусть это делает в одиночку! Вы же слово дали, Повелитель Скал!
Дик насупился. Захлебывающийся бешенством полковник его не пугал – Окделлы не боятся! – но было обидно, что Эдвард и капитан Гобарт, нравившийся Дику за сходство с Куртом Вейзелем, на стороне Уэйда. Да, он обещал не лезть в бой и беречь Арабеллу, но… так получилось! И ведь хорошо получилось. И слова он, строго говоря, не нарушил. Но попробуй об этом скажи! Даже с Алвой было проще: тому бы он сейчас напомнил, что Ричард – герцог и Повелитель, потомок Лита. А эти сами о том не забывали: даже Колин орал вполголоса, и ни один из снующих чуть поодаль солдат ни за что не догадается, что герцога Окделла распекают тут, как нерадивого корнета.
Ожидая возвращения разведчиков, полк притаился – насколько это возможно для такой толпы людей – в поросшей лесом котловине. По дну котловины бежал ручей, достаточно полноводный, чтобы вдоволь напоить лошадей. Позаботиться о лошадях сейчас было главным. Во время немыслимой скачки никто из солдат не отстал, и даже заводных лошадей не растеряли, только Дик ускакал на Севере на пару хорн дальше остальных. И увез Арабеллу, изрядно перепугав ее брата. Но говорил Колин исключительно про Старую Барсину, не касаясь того, что было после, и Дик никак не мог придумать, что ему возразить.
- Вот за какими кошками, Окделл?! – шепотом возопил полковник.
- Рокэ Алва…
- Никогда не выполняет приказов? – неожиданно спокойно закончил Уэйд.
- Если считает их неправильными, - уточнил Дик, пытаясь понять, где здесь ловушка.
- А еще он генералом стал, застрелив командующего. Вы и в этом планируете подражать своему эру?
Это было нечестно – такое говорить! Как он смеет…
- Да как ты смеешь! – в унисон мыслям Дика отчеканила Арабелла. – Монсеньор нас спас. Тебя спас! Сколько у Эчеверрии эскадронов под Барсиной стоит? А это же рядом совсем! Даже прорвав Кольцо, скольким бы удалось уйти потом от погони? Это была ловушка, и только монсеньор нас из нее вывел. Он – Повелитель Скал, потомок святого Алана, ты ему благодарен должен быть!
Дик был с Арабеллой полностью согласен, к тому же, Колин первым начал и его следовало одернуть, но перед глазами против воли вставало перекошенное лицо Айрис. Как она вцепилась в брата на потеху королеве! То-то у госпожи Арамоны, зашивавшей потом ему камзол, был такой довольный вид.
Не надо такому повторяться.
- Арабелла, немедленно извинитесь перед братом, - потребовал Дик. – Если он и нарушил правила вежливости, то исключительно из беспокойства о вас. Николас, - повернулся он к Уэйду, - я понимаю, что мог подвергнуть вашу сестру, беречь которую обещал, опасности. Я не могу вам объяснить, что произошло. Я – Повелитель Скал, потомок Владыки Скал, Севера, Зимы и Полуночи, и это не пустые слова. Я верю, что сегодня Кэртиана мне помогла. Но обещать, что будет в другой раз – не могу. Только верить. Прошу меня простить. И простите сестру – она слишком молода.
- Я думала вы… вы… а вы! – запинаясь проговорила Арабелла. – И ты! – бросив полный обиды взгляд, девушка развернулась и почти побежала к ручью.
- Чард! – рявкнул Колин.
Вынырнувший из кустов – достаточно отдаленных, чтобы не суметь подслушать разговор – солдат понятливо кивнул и потрусил следом.
- Прошу простить сестру, - в свою очередь сказал Уэйд. – И прошу простить меня. Увы, в этой сцене мы с ней друг друга стоили.
- Я понимаю, как много она для вас значит, - с чувством ответил Дик. Сколько раз ему приходилось краснеть за родных, но как больно оказалось их потерять!
- Поздравляю, господа, - без тени улыбки произнес Эдвард. – Вы, Ричард, – не идеальный герой, а вы, Уэйд, – не идеальный брат. К слову, вам очень повезло – мой кузен на ее месте полез в драку.
А ведь…
- Айрис тоже, - неожиданно для самого себя сказал Дик.
- И что, мне радоваться надо? – задиристо спросил Колин, и Дик впервые задумался о том, насколько он старше Эдварда, и старше ли.
- Разговаривать, - спокойно ответил барон. – Она вас любит, просто знает мало.
- Совет, без сомнения, чудесный, но у меня пятьсот человек кошки знают где, а до Агариса через три страны ехать.
- А вы сестру в штаб возьмите, - мрачно предложил капитан Гобарт. – Что за армия без штаба, а совместная работа сближает. И не думайте, будто я шучу. Над байками про бордонскую капитаншу сам в свое время от души смеялся, но, твари закатные, пока эрэа Арабелла не сказала, я ни на миг не задумался, что мы через Кольцо собрались лезть в шаге от их главного лагеря.
Дик был почти уверен, что Арабелла просто повторяла за Чардом, и повторяла очевидные вещи, но… а ведь он тоже об этом не думал! А судя по лицу Уэйда, не думал и он.
- Надо офицеров расспросить, - сказал Эдвард, – узнать, кто еще, кроме Аби, сообразил. И главное, когда.
Значит, и барон не думал. Красота. То есть, ужас. Надорцы – отличные воины, но умелый военачальник избегает ненужных сражений. Что бы было, если бы Кэртиана не помогла Повелителю?
Алва бы никогда так не попался, но Алвы среди них не было.
Довольный жизнью Стриж сиял на солнце. Не лоснился, как пристроившая голову ему на спину Заплатка, а именно сиял. Яркий, металлический блеск шерсти, свойственный большинству надорских лошадей, преображал даже самую рядовую масть, а буланый Стриж и вовсе походил сейчас на творение безумного ювелира, приделавшего к золотой статуэтке ноги из гагата. В прошлом не раз пытались вывести линарца «алмазной» масти, но жеребята, как назло, либо не наследовали от надорского родителя ничего, либо наследовали слишком много. Пытаются ли до сих пор, Колин не знал, но поговорок на этот счет имелось много. Обидных для Надора, по большей части. Он и сам не привык считать таких лошадей красивыми, но Север Окделла был настолько хорош – в своем роде – что даже привычный Стриж начинал казаться не умученным голодом переростком, а представителем древней породы.
Эпинэ в погоне за Осенней охотой едва полумориска не загнал, а у них все лошади легко выдержали дорогу. Правда, и расстояние они одолели в три раза меньшее. Но кому сказать спасибо за чудесную скачку: коню герцога или ястребу барона?
Птицей закатная тварь обернуться не может. Может ли закатная тварь любить яблоки?
Хозяин белоснежного красавца, судя по жестикуляции, снова рассказывает Тондеру про Дораму. От дел, вроде бы, не отвлекает, да хоть бы и отвлекал – зато под присмотром. Да Агариса Колин Повелителя Скал довезет, а уж там – по обстоятельствам. Однако, надо признать, Окделл его сегодня опять удивил.
Белла, если Стид не врет – а на таком он пока не попадался – перед завтраком рассказывала Соне, что все плохие, кроме эра Эдварда, а после завтрака – что все плохие, и эр Эдвард – особенно. А у Заплатки опять пятно видно. В Талиге без того забот хватит, но потом надо будет сказать Бишопу, чтобы не забыл закрасить. Ни к чему смущать Святой город лошадью сомнительной масти, хотя как раз в Агарисе суеверия не в чести. Там боятся Леворукого, а не пегих лошадей – насколько мог понять Колин, наблюдая за агарисцами из свиты Ракана. Явное увлечение анакса гальтарщиной никого из них не смущало. И Лоу Окделла в Агарис везти не боится – значит, уверен, что там в мальчишке будут видеть потомка святого Алана, а не отродье демона Лита.
Ладно, не понравится в Агарисе – Гайифа близко.
Рядом с шумным вздохом опустился Гобарт.
- С того берега разведчики не вернулись? – спросил артиллерист, вытягиваясь на траве.
- Нет. Да и рано еще.
- Ждать не люблю. Я со своими поговорил – все считают, что верхняя переправа лучше. Но надо еще узнать, что за рекой.
- Наши думают так же, - кивнул Колин. Лучше на час дольше ехать, но на три часа быстрее переправиться – очевидно, так? Но выбор места для прорыва Кольца тоже казался очевидным.
Попасться на переправе – хуже некуда.
- Сегодня утром ваша сестра упомянула, что этот ястреб ей уже помогал.
- Привел к Окделлу во дворце, - припомнил Колин.
- Возможно, тот случай был не единственным.
- Да бросьте. В сравнении с тем, что про крысу Эпинэ рассказывают, то, что ястреб привел одного знакомого человека к другому знакомому человеку – ерунда. Любая собака так может.
- И тем не менее, мне кажется, что лучше знать больше.
- Я расспрошу сестру, - уступил Колин. – Только не сегодня.
Пусть сперва над своим поведением подумает.
- Послезавтра Полуденное бдение. Не следует копить обиды на ближних своих, когда Ожидание наше может завершиться, - с шутливой назидательностью изрек Гобарт.
Леворукий и все его кошки! Полдень, когда может случиться Возвращение! Про себя Колин надеялся, что и в этот раз обойдется: в отличии от кэналлийцев и прочих морисков, он не верил, что Создатель придет в умиление от того, в каком виде найдет оставленный на произвол – ах, простите, на совесть и разумение! – людей мир. Но отпраздновать все равно надо.
- Село с церковью займем или встретим в чистом поле?
- Думаю, провести Полуденное бдение по заветам святого Адриана будет уместнее, - рассудительно ответил артиллерист. – Не в том мы положении, чтобы искать городок, в котором будет и эсператистский, и олларианский священник. Да и не дело одной армии встречать одного Создателя в разных храмах.
Колин согласно кивнул. Но выяснить, кто из солдат олларианец, а кто эсператист, все-таки надо. Хотя бы потому, что герцог у них, оказывается, абвениат.
UPD 29.03 читать дальше
Антуан не знал, как выглядят гоганские святилища, но подозревал, что как-нибудь похоже.
Извлеченный из Багряного утеса ларец поставили в покоях Эсперадора, в примыкавшей к кабинету комнате без окон, назначения которой они не знали. Обгоревшие стены побелили известью, а мозаичный пол отмыли дочиста. И на этом полу с изображением семи летящих на свет веры мотыльков стоял медный сундук, на сундуке – серебряный ларец, на серебряном ларце – золотой, и венчал пирамиду железный куб с неизвестным знаком на верхней грани. Это был не небесный бык астрологов, как сперва решил Антуан, и не единорог Справедливости, несмотря на несомненное с ним сходство. Отец Гермий говорил, что где-то этот знак уже видел, но где – вспомнить не мог.
На полу возле сундука и на углах сундука и ларцов стояли зажженные свечи: четырежды по четыре. Число, с которым Церковь сперва воевала, а потом смирилась. Иконы святой Мирабеллы во всем городе не нашлось, потому со стены на Антуана взирала святая Оддрун. Покровительница монахов и философов в левой руке держала рогатый шлем, а правой опиралась на свою знаменитую дубинку, которой вбила в короля варваров веру в Создателя. Проповедовала Оддрун на севере, но много раз говорила о любви к югу, потому-то ее нетленные мощи хранились в Гайифе, на острове, носящем ее имя. Там, у раки великой подвижницы, явился Мирабелле ангел Божий и рассказал о Сестре всех братьев и Заступнице всех сестер. Из-за контраста темного фона и белой стены икона казалась окном в другой мир, и выходящая из него Оддрун пугала. Должно быть, икона писалась для наполненного солнцем храма и мерцающий свет свечей искажал краски. А может, сами краски изменились от времени.
Свечи – подарок кардинала Пия к Полуденному бдению. Восемь тысяч освященных белых свечей – щедрый дар, но лучше бы кардинал прислал письмо. С другой стороны, хотя бы свечи святить не придется. После сорока бочонков воды руки у Антуана отваливались. Теперь понятно, почему брат Руций так поспешно уехал: наверняка умудренный опытом прелат все заранее предвидел и вовремя сбежал – как и положено стратегу.
Руководившая подготовкой принцесса сразу предупредила, что Полуденного бдения ни разу в жизни не устраивала, но, положа руку на сердце, в данный момент Антуан никакой разницы между великим праздником и придворной мистерией не видел. Суета, суета и еще раз суета дабы угодить зрителю. Для горожан и окрестных жителей это было важно, и ради них они старались. Все уже с ног валились от усталости, но София обещала, что за завтрашний день они всё закончат и даже немного отдохнут. Принцесса излучала бодрость и воодушевление, вот только теперь Антуан точно знал, как хорошо ее высочество умеет скрывать чувства. Главным чувством Антуана было разочарование.
- Не думал, что так будет, – самому себе признался Антуан. Не таким должен быть праздник.
Но каким еще он мог быть в разоренном городе?
- Излом, - отозвался из-за спины незаметно вошедший Сель. Значит, епископ Антоний опять кому-то нужен.
Известно кому: отцу Гермию, репетировать праздничную службу.
- Кто она? – спросил Антуан, зная, что саграннец поймет.
- Сестра всех братьев и Заступница всех сестер. Прекраснейшая среди детей Создателя нашего.
- Это не ответ.
Сель промолчал.
- Брат Руций считает, что с матерью Бернардой говорил Леворукий.
- Брат Руций ошибается.
- Но ты не рад, что она ответила.
- Она боится, а тот, кто боится, едва ли поступит мудро.
- Ты не любишь ее, - догадался Антуан. Смешная формулировка – как можно любить или не любить ангела? – но так вдруг сказалось.
- Мое сердце не настолько велико, - согласился Сель.
- Она могущественна?
- Первая среди всех. Лучшая среди всех.
- Но ты не боишься.
- Я знаю, что любовь Его со мной в каждый час каждого дня моего.
- Сказала Оддрун и ударила вождя кулаком в голову, - закончил цитату Антуан. Житие этой святой он тоже прочитал – на всякий случай. О Сестре и Заступнице там не было ни слова, о Прекраснейшей – тоже. Но нет о них ни слова и в житиях святой Мирабеллы – ни в одном из тех, что хранились в библиотеках Гариканы и Урготеллы. Только в рукописи, принадлежавшей Эсперадору. Юнний знал и должен знать конклав, но Пий Агарийский вновь не прислал ни слова – только подарки, а остальные кардиналы слишком далеко.
Мориски считают, что их боги ушли, доверив мир совести людей, и тревожить ушедших просьбами – постыдно. Епископ Оноре говорил, что Создатель ушел, но любовь Его безгранична и вездесуща. Кем бы ни была Сестра всех братьев и Заступница всех сестер, все мы дети Его. Орстон. Но он продолжит искать. Сель сказал «знаю» – Антуан тоже хочет знать, а не верить. Жаль, что книг осталось мало. Лишь тревога и сожаление в душе – за два дня до святого Полуденного бдения.
Излом?
Вечерний свет заливал Весенний садик. Тихо улыбающаяся Катари казалась такой хрупкой, что Роберу стало не по себе. Он замер, боясь нарушить ее покой даже вдохом, но слишком поздно: сестра его заметила. Улыбка не исчезла, и Робер незаметно перевел дух.
- Я назову его Октавием. Знаешь, я впервые смогу сама выбрать имя.
- Октавий Оллар оставил о себе добрую память.
- Меня воспитали в эсператизме, но Октавия для меня всегда была святой.
Робер вновь вспомнил задумчивую девочку с иконы. Он не олларианец, а если задуматься – едва ли эсператист, но тех, кто боготворил Октавию, понимал. А еще понимал, что такая любовь не для него. Весна – Повелителю Ветра, сыну Рассвета. Марианна живая, Марианна земная, Марианна – его.
Улыбка сестры стала грустной.
- Рокэ мне не верил. В то, что я верю, не верил. Смеялся – он умеет. Умеет причинять боль. А я молилась за него. Считала убийцей, и все равно молилась, потому что если кто и мог защитить нас… Талиг, то только он. Я слишком поздно поняла, кто на самом деле… Слишком поздно!
- Штанцлер уже за все ответил. Или отвечает прямо сейчас – в Закате.
Катари стиснула в ладонях концы шали.
- Я стараюсь не радоваться, это грешно, но он заслужил умереть именно так. В собственном доме, от руки человека, которому доверял. Это он убил моих братьев, он, а не Ворон. Робер, посиди со мной. Не люблю смотреть снизу вверх. Так тебе нравится имя Октавий?
- Да, конечно. Прекрасное имя для принца.
- Да, для принца. Мне кажется, его все одобрят. Я долго думала, прежде чем выбрать. Сначала… но я не могу, не должна… - Катари бессильно опустила плечи. – Не могу.
Снова вспомнила о Мишеле. Робер был бы счастлив не напоминать ей о брате, но все Эпинэ на одно лицо. Брат Анджело, отловивший его у самой двери в садик, потребовал не огорчать ее величество и не утомлять делами. Но что делать, если Иноходец не умеет утешать, и отвлечь от воспоминаний ничем, кроме дел, не может?
- Ваше величество, я должен вам признаться, - проникновенно сказал Робер.
- Не надо, не зови меня так, когда мы одни, - попросила Катари. – Но спасибо, что не позволил мне забыться.
«Ты не Иноходец, ты осел!» - обреченно подумал Эпинэ, а сестра продолжала:
- Регент должен думать о благе страны, а не бередить свои и чужие раны. Не отрицай, Робер, я знаю, со мной нелегко. Я стараюсь быть сильной, но я столько лет должна была быть сильной, а рядом с тобой слабой быть не страшно. Хорошо, что я регент лишь в пределах Кольца: я не герцог Алва и не герцог Ноймаринен, меня на всю страну не хватит.
- Именно об этом я и хотел поговорить – о количестве регентов. Кольцо блокировано, но новости все равно доходят.
- Окделл ездил в Надор со своими людьми. И… - Катари на миг запнулась, - и свита графини Савиньяк.
Робер кивнул:
- Некоторые уже знают, что Ноймаринен надел цепь регента. И что на юге регентом считают Алву.
- Граф Литенкетте и графиня Савиньяк всем показали, что те, кто стоит за ними, признают мою власть – хотя бы в Кольце Эрнани.
- Но ситуация все равно для горожан… непонятная. И ты перестанешь быть регентом после родов.
Катари вздрогнула.
- Я не думала об этом. Только о том, чтобы продержаться до приезда… настоящего регента. Но даже их – двое. Ты нашел выход? Ты в чем-то хотел признаться.
- Случайно получилось, - развел руками Робер, – но мэтру Инголсу понравилось. В особняке Алва графиня Савиньяк назвала Первого маршала регентом; услышав это, домоправительница Окделла спросила о наших с мэтром Инголсом полномочиях. У мэтра ответа наготове не оказалось, и я, желая прекратить спор, назвался Проэмперадором Олларии.
- И что на это сказала графиня Савиньяк?
- Она меня не выдала.
- Значит, можно считать, что регент Рокэ Алва ваше назначение одобрил. Мы тоже считаем это достойным выходом. Пусть мэтр Инголс готовит указ – я подпишу. Я… мы… Спасибо, Робер.
- За что? – не понял Эпинэ.
- Что принимаешь эту ношу. Для Проэмперадора не выполнить задание – смерть.
- Я не рассчитывал пережить Альдо, так что… Я хочу помочь городу не потому, что боюсь кары. Если б не мы с Альдо, ничего этого не было бы. А что со мной потом будет – неважно.
- Не говори так, - испуганно попросила Катари, - я боюсь за тебя.
- Не тревожься – иначе брат Анджело… ну, убить не убьет, конечно, а вот подлить чего-нибудь в шадди может. Не хотелось бы стать чубарым Иноходцем.
Сестра слабо улыбнулась.
- Он мне на Полуденное бдение в храм идти запретил. Регент должен быть в храме Святой Октавии, а королева, ожидающая наследника – в домовой церкви Олларов. Буду королевой. Церковь олларианская, но кардинал Левий согласился провести службу – при крайней необходимости эсператизм многое дозволяет. Важнее провести службу, чем соблюсти все правила. Ты придешь? Ведь ты же эсператист.
Проэмперадору, должно быть, тоже следовало быть в такой момент на глазах у горожан, но разве можно отказать, когда так смотрят?
- Мне в олларианских храмах молиться запрещено. Так что приду, если вы с Левием разрешите, - неуклюже пошутил Робер. – Надеюсь, письменной грамоты не требуется?
Катари вздохнула.
- Мэтр Инголс счел это «неожиданным, но забавным». Эсператистка – глава олларианской церкви. Графиня Савиньяк уже обратилась ко мне за разрешением ей, олларианке, присутствовать на эсператистском Полуденном бдении в домовой церкви Олларов. Создатель, как нелепо! Конечно, я разрешила. Отказать графине Савиньяк – все равно, что отказать графу Валмону, а это значит отказаться от хлеба. Я должна думать о городе.
- Ты не хотела, чтобы графиня была рядом с тобой на Полуденном бдении? – удивился Робер.
- Это неправильно. Ожидая Его, надо печься о душе, а не об этикете. Что, если это последнее Полуденное бдение?
Робер смутился. Так получилось, что он никогда об этом не думал. Чтить Робер, конечно, чтил, а вот ждать перестал еще в детстве.
- Если Создатель вернется, то нам уж точно беспокоиться станет не о чем, - наконец сказал он.
Катари покачала головой.
- Я не о том. У меня трое детей, Робер, и я понимаю, что брат Анджело и другие врачи сейчас… недоговаривают. Мне страшно – я должна многое искупить. Я… я ужасные вещи делала. Потому что была испуганна, одинока, обманута…
- Катари!
- Я не оправдываюсь, Робер. Я виновата. И если не успеваю искупить – то хочу хотя бы помолиться. Обратиться к Создателю нашему, а не изображать королеву и регента перед… курятником. Графиня Савиньяк хочет быть рядом с королевой – она приехала за этим. Но неужели ей все равно, совсем все равно, где быть в такой час? Она даже слов Левия понимать не будет – неужели ей все равно? А следом и остальные разрешения попросят, а я не умею отказывать, когда выпрашивают. Когда требуют – могу, я бы отказала. Я поэтому смогла отказать Окделлу, когда он… Я в будуар заходить боюсь.
- Может, стоит там все поменять?
- Не поможет. Я не успокоюсь, пока не возьму в руки Октавия. Это хорошо, что ты будешь Проэмперадором, Робер. На тебя я смогу оставить город и сына. Только на тебя.
- Я не подведу. Обещаю.
- Я верю тебе. Только тебе.
Он не подведет. А с Диконом при встрече… поговорит.
Обвитый на манер известного гальтарского героя жемчужно-розовой змеёй-гирляндой из головок чеснока, капитан Меркер выглядел до того смешно, что не смеяться было невозможно.
- Не цените вы моего героизма, - посетовал Меркер, когда хохот утих. - Говядину один бес испортят, но кролика, - капитан гордо поправил на шее чесночную гирлянду, - кролика я спас! – и сказав так, картинно рухнул на скамью напротив Дика.
- Вы отобрали у этих бедных людей весь чеснок? - уточнил сидевший сбоку от Дика капитан Гобарт.
- Весь - даже не пытался. А тот, что нашел, взял в заложники. И если каналья трактирщик переложит в рагу перца, я заложника сожгу - прям в камине, всей Эпинэ на устрашение.
- Теперь бедняга от страха за… заложника будет плакать над кастрюльками, и все будет пересолено, - напророчил теньент Тондер.
- Не будет. Я оставил на кухне толкового капрала… то есть сержанта, ведь мы опять гвардия! и он за всем присмотрит. Я вовсе не враг приправ, но я верный союзник своего желудка и хочу, чтобы мясо пахло мясом.
- Вашего союзника ждут тяжелые испытания, - посочувствовал капитан второй роты. – Сперва Эпинэ, потом Агарис.
- В Агарисе тоже не знают меры в чесноке? – испугался Меркер.
- В Агарисе постятся!
- К воюющей армии это не относится, - сообщил Гобарт.
- Я знал! – поднял вверх указующий перст Меркер. – Я знал, что и от морисков может быть польза. Так выпьем за то, чтоб наши враги поступали нам во благо, а наши друзья им в том не мешали!
Все радостно поддержали тост. Местное вино было, как сказал Эдвард, «ничего». Не кэналлийское, не лечуза вьянка из агарийских монастырей и даже не «Змеиная кровь», а именно «ничего», но отец Маттео часто повторял, что уксус с другом слаще меда с врагом. Повелитель Скал наконец-то был среди друзей.
Переправляться через Данар пришлось на пароме, и переправа затянулась до самого вечера. На этом берегу кэналлийцев, по донесениям разведчиков, не было, а местные, кто хотел воевать, были с Робером в Олларии, так что на ночлег встали прямо у переправы.
Все офицеры собрались на ужин в единственном трактире. Как тут готовят, Дика не волновало: его бы сейчас никакой чеснок не испугал, хотя капитан Меркер очень здорово придумал, - но уж очень из-за тесноты было душно. Но все же едва ли Эдварду стало плохо только от духоты. Колин тут же предложил барону помочь выйти на свежий воздух, но вдруг это один из тех приступов, о которых рассказывала Арабелла? Дик волновался, но выйти из-за стола не решался: многие офицеры были из «новых» дворян, а из титулованных тут и вовсе только капитан Меркер, дед которого был виконтом. Вдруг решат, будто герцог Окделл и барон Лоу оба ушли из-за того, что брезгуют их обществом? Это совсем не так, но отец предупреждал, что самые жестокие обиды наносятся случайно.
Меркер перехватил очередной взгляд Дика на дверь и ухмыльнулся:
- Во дворе возле колодца шепчутся.
- Кто? – не понял капитан второй роты.
- Да полковник с Ястребом, - охотно ответил Меркер. – Будь мы в театре, я б похлопал, но перед своими зачем такие сложности? Тоже мне обморочная эрэа с галантным кавалером. Хоть бы что правдоподобное изобразили.
Дик улыбнулся. Меркер думает, что Эдвард с Колином всё разыграли, чтобы поговорить без свидетелей? Неужели незаметно, насколько барон болен? Хорошая у Лоу репутация, что ей верят больше, чем собственным глазам!
- Перед Агарисом тренируются, - предположил Тондер. Еще один!
- Скорее уж полковник у королевы заразился, - возразил капитан второй роты.
- Слава Создателю, если только этим! – возвел очи горе Меркер.
Грянул хохот. Не понявший шутки Дик повернулся к капитану Гобарту – тот тоже не смеялся.
- Вы в это время были в Алате, и потому не знаете всех подробностей, - спокойно объяснил артиллерист. – Ее величество была заключена в Багерлее по обвинению в супружеской измене.
- Я знаю! Моя сестра последовала за ней в заключение. И я знаю… про Рокэ Алву.
- Герцог Алва в обвинении не упоминался. Но и без него список посетителей аббатства Святой Октавии… впечатлял.
- Толпа мужчин – в саду женского монастыря! – воздел руки Меркер. – Как там у книжников: нелепо, и потому верю.
- Дойди дело до суда – балаган вышел бы почище, чем у Ракана с Вороном, - поддержал его Тондер. - Зачем такое сочинять, если для серьезного обвинения с легкостью хватило бы вас, Ричард, и герцога Эгмонта? Эр Эгмонт погиб, а вы на отца так похожи, что горюющая женщина забыла стыд и страх – это было бы логично и убедительно. Бред с «аббатством свиданий» нарочно не придумаешь.
- И… и с кем королева встречалась?
- Вы, ваш батюшка, - начал загибать пальцы Меркер, - Мишель Эпинэ, Оскар Феншо-Тримейн покойничек, двое Спрутов и еще слухи ходили про Эстебана Колиньяра. С Алвой как раз восемь получается.
Отец, Мишель, Оскар, Джастин Придд, еще один Придд – Валентин? – убитый Вороном Эстебан…
- Чем подлее шлюха, тем скромнее ее вид. Так Алва сказал, - зачем-то пояснил Дик.
- Ну, Алва-то ее, конечно, знал, - пожал плечами Меркер. – И вы знаете, раз здесь с нами.
Дик дернул ворот. Он знал, он знал, только…
- Я… душно очень. Выйду подышу.
Колин с Эдвардом сидели на срубе колодца – ночи накануне Летнего излома светлые, лишь перед самым утром по-настоящему темнеет, так что их хорошо было видно. При его приближении они замолчали. Резко пахло тинктурой, следовало спросить про самочувствие барона, но все потом.
- Как вы узнали про Катарину?
- Я? – уточнил Колин.
- И вы, эр Эдвард. Вы ведь не удивились, узнав про нее и Штанцлера. Отец… отец знал?
Эдвард протянул руку, заставил сесть рядом. Колодец был закрыт грубо сколоченной крышкой, так что не упадешь.
Святой Алан, о чем он думает!
- Что произошло, Ричард? У вас с королевой.
- Я встречался с нею в саду аббатства Святой Октавии. Она говорила, что с первого взгляда влюбилась в отца… Увидела его перед свадьбой и поразилась сходству со святым Аланом. И что я очень на него похож и она боится, что когда… когда мне станет столько же, как отцу при их первой встрече… Логично и правдоподобно! – Дик не сдержал смешка. – Я знал, что она причастна к смерти Придда, что из-за нее убили Магдалу Эпинэ, что она лгала про Алву, что Окделлов презирала, но что в том саду взвод побывал… Я ее святой считал, а все вокруг знали, а я дурак. Как она смеялась!
Дик обхватил себя руками. Колин хлопнул его по плечу.
- Королева умеет рассказывать так, что невозможно не верить. Эпинэ, кстати, она сказала, что он вылитый Мишель, которого она любила с детства.
- Я в Барсовых вратах Робера в первый миг за Мишеля принял, - вспомнил Дик.
- Ничто не украшает ложь так, как правда.
- А отцу она, должно быть, говорила о его сходстве с Аланом.
- Ошибаетесь, - спокойно возразил Эдвард. – Эгмонт был, по ее словам, вылитый генерал Льюис. У Эпинэ есть галерея с портретами героев Двадцатилетней войны, и она подолгу их разглядывала, особенно портрет Льюиса Окделла – и по портрету поняла, каким благородным человеком тот был. Она плакала несколько дней, узнав, как рано ее герой погиб, и с тех самых пор мечтала встретиться с его потомком.
- А Мишель Эпинэ был похож на маршала Рене или на маршала Шарло? – поинтересовался Колин.
- Берите выше – на святого Адриана. – Эдвард хмыкнул. - Все почему-то думали, что Эгмонт дружил с Арсеном, они по возрасту были ближе всего, а он дружил с Мишелем. Вот лучшие друзья и поделились друг с другом беспокойством за бедную девочку. Смеялись долго – над собой, по большей части, - но в итоге решили, что она не со зла, просто совсем юная еще и глупая. А эр Август – находка графа Борна. Эгмонт с ним и не говорил толком ни разу.
Но почему тогда все считали Штанцлера одним из лучших друзей отца? Хотя, матушка ведь тоже его только по письмам знала, а Эйвона и Наля легко было обмануть.
А он сам – считал святой шлюху!
- Я рад, что не стал пачкать руки о Штанцлера, - медленно проговорил Дик, - но Катарина… мне жаль, что я ее не убил. Сейчас – жаль.
- Она ждет ребенка, - напомнил Колин.
- И потому я в неоплатном долгу перед вашей сестрой. Матушка бы гордилась такой воспитанницей. Но эта дрянь…
У забора завозились, потом раздались невнятные вопли и из зарослей лопухов выкатился клубок, очень похожий в сумерках на сцепившихся в драке котов – если бы коты были размером с человека. Следом степенно вышел Чард, которого ни в каких сумерках ни с кем не перепутаешь, коротко поклонился сидевшим у колодца «зрителям» и ловко выцепил из клубка одного участника. Тот попытался лягнуться, ойкнул и обвис в руках Чарда тряпочкой, будто поднятый за шкирку кот. Второй драчун со стоном поднялся с земли.
- Стид! – с отвращением произнес Колин.
- А я чё, господин полковник? Мы с докладом шли, а этот вот сидел подслушивал.
- Я тетку больную навещал! Пока воды наносил, скотину напоил – завечерело, не успел до дому. Денег мало, решил под забором заночевать – чтоб хоть так люди рядом. Излом, всякое по дорогам ночами ходит.
- Он был один, - доложил соткавшийся из сумерек сержант Бишоп.
- Тащите этого молодчика в… - Колин запнулся.
- У трактирщика ледник хороший, господин полковник, - вставил Стид.
- …в ледник и сторожите. Бишоп, останься.
- Слушаюсь полковника, - гаркнул Чард и понес пойманного на вытянутых руках, будто тот и впрямь не больше кота весил, за дом.
- Что у вас? – спросил Колин Бишопа.
- С паромом – в точности так, как капитан Гобарт приказал. Только помощник паромщика кинулся не к Стиду, а к Чарду, ну и огреб чуток не так, как договаривались. Парень сам дурак, но я паромщику шепнул, что вы пару таллов набросите. Жаловаться придут как уговорено – утром.
- Денег на вас не напасешься. Иди.
- В ледник?
- Только не переусердствуйте.
Бишоп буквально растворился в тенях – любой из знакомых Дику по Варасте кэналлийских разведчиков удавился бы от зависти.
- Хорошо придумано, - одобрил Эдвард.
- Вряд ли сюда вернемся, но зачем людей зря обижать? – пожал плечами Колин. – Пойду все-таки поговорю с заботливым племянником.
- Если позволите, я с вами. Ричард?
- Я… я до реки дойду.
- Хорошо.
Отец знал. Знал, но не придал значения: Вепрю ли бояться кошки? А он не знал и поверил…
Юноша уселся под корявым деревом, обхватив руками колени. И тут же из зарослей выступили две темные фигуры.
– Здесь не нужно приглашение, – сказал первый. – Нет, здесь не нужно.
– Я вас и не приглашаю, – отрезал герцог Окделл.
– Это неважно. – Второй – черный олларианец! – вышел из тени, и Дик узнал отца Германа. Рядом стоял Паоло в том же платье, что и прошлый раз. Начинался очередной бредовый сон, но в этот раз Дик даже обрадовался. Ему все-таки удалось уснуть назло корчащей рожи судьбе – а значит, он проснется и будет новый день. А пока – новый разговор с самим собой, со своими сомнениями и страхами.
Лучше смотреть страху в глаза, чем показывать ему спину.
– С тобой тяжело говорить, – Паоло присел рядом, – и почти незачем, но тебе придется вернуться.
– Не жди помощи. Открой дверь первым, тогда ты можешь успеть. – Олларианец не садился. Четкая черная фигура ниже колен расплывалась, становясь призрачной.
– Смешно, что вы пришли именно сегодня. – Дик рассмеялся. Он бы предпочел говорить с Рамиро и еще раз ощутить вкус «Черной крови», но сны не выбирают.
– Мы не можем войти в город, – объяснил Паоло, – больше не можем. Ты – другое. Рыцарь всегда войдет к своей королеве. Рыцарь будет ей служить.
– У Окделлов одна королева – Честь.
– Неважно, тан, – сухо сказал олларианец, – недавние деяния ничего не изменили. Ты избрал королеву не сейчас. Она тебя призовет, и ты придешь. Если будешь.
– Лучше, если будешь, хотя было бы лучше, если б ты не был, - добавил Паоло.
– Вы так и не видите очевидного, но королева будет ждать. Ваша королева. Не предайте хотя бы ее.
– Это она предала. – Он бросил это Катари в лицо, он повторит то же самое хоть Леворукому. – Она лгала, господа. Лживая шлюха прикидывалась святой! Ей не место на троне. Я еще вернусь и объясню всем, кто она такая!
– Да, ты вернешься, – кивнул Паоло, – ведь твоя кровь принадлежит твоей королеве. Она тебя не выбирала, ты выбрал ее. Ты клялся, ты вернешься.
– Я не выбирал шлюху! – крикнул Дик. – Моя кровь и жизнь принадлежат Чести!
– Нет, тан Окделл. Вам нечем клясться третий раз. Горячая кровь отдана, холодная кровь отдана. Третьей не бывать. Вы сказали, вас слышали. Все, что вам осталось, – не забыть сказанного вами же.
– Окделлы ничего не забывают.
– Только клятвы и добро.
– Добро? Какое добро?! У добра слишком много яда, чтобы его забыть… Я еще расплачусь со святой шлюхой, я расплачусь со всеми! Со всеми, кто меня предал.
Он спросит за все, но сперва нужно выжить и вернуться. Круг еще не закончился, и он принадлежит Скалам.
– Круг еще не кончен, слышите, вы! И он мой!
– Чего орешь?! Святая Элли! Простите, не признал, монсеньор. Как-то вы так подкрались вот…
Задремавший на посту часовой продолжал бормотать оправдания, но Дик его не слушал. За спиной шумел лагерь, впереди тихо плескал Данар. Олларианец и однокорытник вернулись в сон.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к шестой главе: последняя сцена - канон
читать дальше
Глава 6
Ариго. Агарис. Оллария
400 год К.С. 23-24-ый день Весенних Молний
1
Ариго. Агарис. Оллария
400 год К.С. 23-24-ый день Весенних Молний
1
Дорога оборвалась внезапно – рухнула в сияющую речную синеву – и Дик едва успел остановить летящего галопом коня. Север чуть ли не сел на задние ноги, а потом попятился от обрыва. Широкая река искрилась на солнце. От мысли, что они могли упасть с такой высоты, Повелитель Скал похолодел.
- Где мы? – жалобно спросила Арабелла, и только тогда Дик заметил вцепившуюся в него мертвой хваткой девушку. Память накатила волной. Где они, где Старая Барсина?
Где все?
Он помнил тонущие в зеленом тумане руины, молнии, выжигавшие туман так, словно он мог гореть, красную звезду, сиявшую в глубине колодца. Помнил, как пела гроза и вторили ей камни. Помнил – как помнят сон. Миг – и все, что хранит его память, это головокружительная радость скачки.
Судя по высоте Солнца, прошло часа три-четыре.
- Вы помните что-нибудь? – спросил он Арабеллу.
- Мы скакали. Долго, кажется.
- Думаю, мы ехали по дороге, - с наигранной бодростью заявил Дик, - и если вернемся по ней обратно, обязательно найдем своих. - Он посмотрел на извилистую лесную тропу. Север и вправду конь из легенд, раз сумел промчаться по ней, не переломав ноги.
Послышался конский топот, и из-за деревьев выехали четверо всадников в мундирах надорской гвардии. Дик узнал в первом Тимми Чарда, бывшего при Уэйде то ли денщиком, то ли порученцем, и послал Севера навстречу.
- А мы вас искать собрались, - не скрывая облегчения, сказал Дик солдату.
- А мы вас как раз ищем, монсеньор, - с тем же в точности чувством ответил Чард. – Хорошо, что вы не сворачивали нигде, в этих кустах-оврагах роту потерять можно.
- Вы знаете, где мы?
- Не. Эр Лоу думает, в Ариго.
Значит, и с Эдвардом все в порядке!
- Река на Данар похожа, - кивнул за спину Дик.
- А Данар большой, - развел руками Чард. – Поедемте, монсеньор, а то господин полковник за сестрицу волнуется очень.
Ехали поначалу гуськом, но как только тропа позволила, Чард пристроился рядом. Он явно хотел о чем-то спросить, но не решался, только смотрел искоса. Тогда спросил Дик:
- Чард, вы помните, как… как сюда попали?
- Мы на заброшенную дорогу свернули, а та к развалинам привела, - тут же ответил солдат. – И когда, значит, до развалин бье пятьсот осталось… - Чард замолчал.
- Началась гроза, - подсказал Дик.
- Нет. Вернее да, гроза, но…
- Чард? – с лучшей алвовской интонацией спросил герцог Окделл.
- В вас будто кто вселился, монсеньор, - собравшись с духом, продолжил солдат. – Погнали своего белого карьером, мы глазом моргнуть не успели, как вы впереди всех оказались. Полковник кричит «стой», потом «назад», ну, чтоб вас вернуть, и сам первым за вами. Мы за ним, остальные за нами. И вот тут-то гроза и началась. Кругом сверкает, Кесарь мой летит – не остановишь, хотя так-то он послушный, - Чард потрепал по шее серого в яблоках зильбера, непонятно как оказавшегося под седлом простого солдата, - и, главное, останавливать ведь не хотелось! Засека на дороге попалась – я не понял, как перескочили, но думается мне, это как раз застава кэналлийская была. Потом поля пошли. Мы всё за вами скакали. Потом вдруг овраг – вы через него перескочили, а полковник-то своего буланого осадил. Ну и мы встали. Где – не ясно, только знаете, монсеньор, - Чард впервые посмотрел Дику в глаза, - лучше так, чем с кэналлийцами рубиться. И ребята так думают, - он указал на своих товарищей. – Та застава бы нас ненадолго задержала, но гонца б к своим они отправить успели, а под Барсиной четыре эскадрона, если не больше, на морисках. Я расчетов господина полковника не знаю, конечно, а в бою кэналлийцев видел как-то раз. Тяжело бы нам пришлось. А вы точно не знаете, где мы сейчас?
Дик покачал головой:
- С герцогом Эпинэ такое однажды было: он за одну ночь прискакал из Алата в родовой замок. Но он ехал за Осенней охотой.
- А вы за ястребом. Птицы святой Элисон знают верную дорогу.
Элли Саленс, святая-с-ястребом, лесничиха, приведшая бергеров на помощь осажденному Горику. Главная виновница единственного поражения Франциска Оллара. Эсператистская и – как ни странно! – олларианская святая, вот только Дик ни в тех, ни в других не верил. Сама Кэртиана помогает Повелителям, но как объяснить это простым солдатам? Он даже не знал, все ли они эсператисты.
- А вы не боитесь колдовства? – спросила молчавшая до того Арабелла.
- Когда ястреб на дорогу выводит – это не колдовство, это милость Создателя, - убежденно ответил Чард. – У нас в деревне батюшка тоже поначалу на знахарку косился, а потом понял, кто враг Его, а кто Его слуги.
- Он-то может и понял, только он такой не единственный, - кинул через плечо ехавший впереди солдат. – Мы в Агарис собираемся, монсеньор, а у Дома Скал со Святым Престолом по-разному было.
Дик с трудом удержался от вздоха. Богословских диспутов он с детства не любил, но с Эдвардом и Колином поговорить придется. И даже повод есть – как они здесь очутились. Ведь это их спасло, так?
UPD 13.03 читать дальше
2
- Окделл, я понимаю, как много для вас значат семейные принципы, и вашу верность заветам предков тоже уважаю, но вы действительно считаете, что это надо делать на каждом шагу? – разъяренно шипел Уэйд. – Решили стать очередным «молодым герцогом»? Эр Эд, эр Нед, теперь эр Дикон?
- Эр Эд был старым герцогом, - поправил полковника капитан Гобарт.
- Потому что дожил до сорока, в отличие от отца и сына, - объяснил Эдвард.
- Он и до пятидесяти дожил. Или нет?
- Нет. Но для Окделлов и сорок пять редкость.
- Точно, - кивнул артиллерист.
- Да мне плевать, во сколько у Окделлов принято шею ломать, - сорвался Колин, - только пусть это делает в одиночку! Вы же слово дали, Повелитель Скал!
Дик насупился. Захлебывающийся бешенством полковник его не пугал – Окделлы не боятся! – но было обидно, что Эдвард и капитан Гобарт, нравившийся Дику за сходство с Куртом Вейзелем, на стороне Уэйда. Да, он обещал не лезть в бой и беречь Арабеллу, но… так получилось! И ведь хорошо получилось. И слова он, строго говоря, не нарушил. Но попробуй об этом скажи! Даже с Алвой было проще: тому бы он сейчас напомнил, что Ричард – герцог и Повелитель, потомок Лита. А эти сами о том не забывали: даже Колин орал вполголоса, и ни один из снующих чуть поодаль солдат ни за что не догадается, что герцога Окделла распекают тут, как нерадивого корнета.
Ожидая возвращения разведчиков, полк притаился – насколько это возможно для такой толпы людей – в поросшей лесом котловине. По дну котловины бежал ручей, достаточно полноводный, чтобы вдоволь напоить лошадей. Позаботиться о лошадях сейчас было главным. Во время немыслимой скачки никто из солдат не отстал, и даже заводных лошадей не растеряли, только Дик ускакал на Севере на пару хорн дальше остальных. И увез Арабеллу, изрядно перепугав ее брата. Но говорил Колин исключительно про Старую Барсину, не касаясь того, что было после, и Дик никак не мог придумать, что ему возразить.
- Вот за какими кошками, Окделл?! – шепотом возопил полковник.
- Рокэ Алва…
- Никогда не выполняет приказов? – неожиданно спокойно закончил Уэйд.
- Если считает их неправильными, - уточнил Дик, пытаясь понять, где здесь ловушка.
- А еще он генералом стал, застрелив командующего. Вы и в этом планируете подражать своему эру?
Это было нечестно – такое говорить! Как он смеет…
- Да как ты смеешь! – в унисон мыслям Дика отчеканила Арабелла. – Монсеньор нас спас. Тебя спас! Сколько у Эчеверрии эскадронов под Барсиной стоит? А это же рядом совсем! Даже прорвав Кольцо, скольким бы удалось уйти потом от погони? Это была ловушка, и только монсеньор нас из нее вывел. Он – Повелитель Скал, потомок святого Алана, ты ему благодарен должен быть!
Дик был с Арабеллой полностью согласен, к тому же, Колин первым начал и его следовало одернуть, но перед глазами против воли вставало перекошенное лицо Айрис. Как она вцепилась в брата на потеху королеве! То-то у госпожи Арамоны, зашивавшей потом ему камзол, был такой довольный вид.
Не надо такому повторяться.
- Арабелла, немедленно извинитесь перед братом, - потребовал Дик. – Если он и нарушил правила вежливости, то исключительно из беспокойства о вас. Николас, - повернулся он к Уэйду, - я понимаю, что мог подвергнуть вашу сестру, беречь которую обещал, опасности. Я не могу вам объяснить, что произошло. Я – Повелитель Скал, потомок Владыки Скал, Севера, Зимы и Полуночи, и это не пустые слова. Я верю, что сегодня Кэртиана мне помогла. Но обещать, что будет в другой раз – не могу. Только верить. Прошу меня простить. И простите сестру – она слишком молода.
- Я думала вы… вы… а вы! – запинаясь проговорила Арабелла. – И ты! – бросив полный обиды взгляд, девушка развернулась и почти побежала к ручью.
- Чард! – рявкнул Колин.
Вынырнувший из кустов – достаточно отдаленных, чтобы не суметь подслушать разговор – солдат понятливо кивнул и потрусил следом.
- Прошу простить сестру, - в свою очередь сказал Уэйд. – И прошу простить меня. Увы, в этой сцене мы с ней друг друга стоили.
- Я понимаю, как много она для вас значит, - с чувством ответил Дик. Сколько раз ему приходилось краснеть за родных, но как больно оказалось их потерять!
- Поздравляю, господа, - без тени улыбки произнес Эдвард. – Вы, Ричард, – не идеальный герой, а вы, Уэйд, – не идеальный брат. К слову, вам очень повезло – мой кузен на ее месте полез в драку.
А ведь…
- Айрис тоже, - неожиданно для самого себя сказал Дик.
- И что, мне радоваться надо? – задиристо спросил Колин, и Дик впервые задумался о том, насколько он старше Эдварда, и старше ли.
- Разговаривать, - спокойно ответил барон. – Она вас любит, просто знает мало.
- Совет, без сомнения, чудесный, но у меня пятьсот человек кошки знают где, а до Агариса через три страны ехать.
- А вы сестру в штаб возьмите, - мрачно предложил капитан Гобарт. – Что за армия без штаба, а совместная работа сближает. И не думайте, будто я шучу. Над байками про бордонскую капитаншу сам в свое время от души смеялся, но, твари закатные, пока эрэа Арабелла не сказала, я ни на миг не задумался, что мы через Кольцо собрались лезть в шаге от их главного лагеря.
Дик был почти уверен, что Арабелла просто повторяла за Чардом, и повторяла очевидные вещи, но… а ведь он тоже об этом не думал! А судя по лицу Уэйда, не думал и он.
- Надо офицеров расспросить, - сказал Эдвард, – узнать, кто еще, кроме Аби, сообразил. И главное, когда.
Значит, и барон не думал. Красота. То есть, ужас. Надорцы – отличные воины, но умелый военачальник избегает ненужных сражений. Что бы было, если бы Кэртиана не помогла Повелителю?
Алва бы никогда так не попался, но Алвы среди них не было.
3
Довольный жизнью Стриж сиял на солнце. Не лоснился, как пристроившая голову ему на спину Заплатка, а именно сиял. Яркий, металлический блеск шерсти, свойственный большинству надорских лошадей, преображал даже самую рядовую масть, а буланый Стриж и вовсе походил сейчас на творение безумного ювелира, приделавшего к золотой статуэтке ноги из гагата. В прошлом не раз пытались вывести линарца «алмазной» масти, но жеребята, как назло, либо не наследовали от надорского родителя ничего, либо наследовали слишком много. Пытаются ли до сих пор, Колин не знал, но поговорок на этот счет имелось много. Обидных для Надора, по большей части. Он и сам не привык считать таких лошадей красивыми, но Север Окделла был настолько хорош – в своем роде – что даже привычный Стриж начинал казаться не умученным голодом переростком, а представителем древней породы.
Эпинэ в погоне за Осенней охотой едва полумориска не загнал, а у них все лошади легко выдержали дорогу. Правда, и расстояние они одолели в три раза меньшее. Но кому сказать спасибо за чудесную скачку: коню герцога или ястребу барона?
Птицей закатная тварь обернуться не может. Может ли закатная тварь любить яблоки?
Хозяин белоснежного красавца, судя по жестикуляции, снова рассказывает Тондеру про Дораму. От дел, вроде бы, не отвлекает, да хоть бы и отвлекал – зато под присмотром. Да Агариса Колин Повелителя Скал довезет, а уж там – по обстоятельствам. Однако, надо признать, Окделл его сегодня опять удивил.
Белла, если Стид не врет – а на таком он пока не попадался – перед завтраком рассказывала Соне, что все плохие, кроме эра Эдварда, а после завтрака – что все плохие, и эр Эдвард – особенно. А у Заплатки опять пятно видно. В Талиге без того забот хватит, но потом надо будет сказать Бишопу, чтобы не забыл закрасить. Ни к чему смущать Святой город лошадью сомнительной масти, хотя как раз в Агарисе суеверия не в чести. Там боятся Леворукого, а не пегих лошадей – насколько мог понять Колин, наблюдая за агарисцами из свиты Ракана. Явное увлечение анакса гальтарщиной никого из них не смущало. И Лоу Окделла в Агарис везти не боится – значит, уверен, что там в мальчишке будут видеть потомка святого Алана, а не отродье демона Лита.
Ладно, не понравится в Агарисе – Гайифа близко.
Рядом с шумным вздохом опустился Гобарт.
- С того берега разведчики не вернулись? – спросил артиллерист, вытягиваясь на траве.
- Нет. Да и рано еще.
- Ждать не люблю. Я со своими поговорил – все считают, что верхняя переправа лучше. Но надо еще узнать, что за рекой.
- Наши думают так же, - кивнул Колин. Лучше на час дольше ехать, но на три часа быстрее переправиться – очевидно, так? Но выбор места для прорыва Кольца тоже казался очевидным.
Попасться на переправе – хуже некуда.
- Сегодня утром ваша сестра упомянула, что этот ястреб ей уже помогал.
- Привел к Окделлу во дворце, - припомнил Колин.
- Возможно, тот случай был не единственным.
- Да бросьте. В сравнении с тем, что про крысу Эпинэ рассказывают, то, что ястреб привел одного знакомого человека к другому знакомому человеку – ерунда. Любая собака так может.
- И тем не менее, мне кажется, что лучше знать больше.
- Я расспрошу сестру, - уступил Колин. – Только не сегодня.
Пусть сперва над своим поведением подумает.
- Послезавтра Полуденное бдение. Не следует копить обиды на ближних своих, когда Ожидание наше может завершиться, - с шутливой назидательностью изрек Гобарт.
Леворукий и все его кошки! Полдень, когда может случиться Возвращение! Про себя Колин надеялся, что и в этот раз обойдется: в отличии от кэналлийцев и прочих морисков, он не верил, что Создатель придет в умиление от того, в каком виде найдет оставленный на произвол – ах, простите, на совесть и разумение! – людей мир. Но отпраздновать все равно надо.
- Село с церковью займем или встретим в чистом поле?
- Думаю, провести Полуденное бдение по заветам святого Адриана будет уместнее, - рассудительно ответил артиллерист. – Не в том мы положении, чтобы искать городок, в котором будет и эсператистский, и олларианский священник. Да и не дело одной армии встречать одного Создателя в разных храмах.
Колин согласно кивнул. Но выяснить, кто из солдат олларианец, а кто эсператист, все-таки надо. Хотя бы потому, что герцог у них, оказывается, абвениат.
UPD 29.03 читать дальше
4
Антуан не знал, как выглядят гоганские святилища, но подозревал, что как-нибудь похоже.
Извлеченный из Багряного утеса ларец поставили в покоях Эсперадора, в примыкавшей к кабинету комнате без окон, назначения которой они не знали. Обгоревшие стены побелили известью, а мозаичный пол отмыли дочиста. И на этом полу с изображением семи летящих на свет веры мотыльков стоял медный сундук, на сундуке – серебряный ларец, на серебряном ларце – золотой, и венчал пирамиду железный куб с неизвестным знаком на верхней грани. Это был не небесный бык астрологов, как сперва решил Антуан, и не единорог Справедливости, несмотря на несомненное с ним сходство. Отец Гермий говорил, что где-то этот знак уже видел, но где – вспомнить не мог.
На полу возле сундука и на углах сундука и ларцов стояли зажженные свечи: четырежды по четыре. Число, с которым Церковь сперва воевала, а потом смирилась. Иконы святой Мирабеллы во всем городе не нашлось, потому со стены на Антуана взирала святая Оддрун. Покровительница монахов и философов в левой руке держала рогатый шлем, а правой опиралась на свою знаменитую дубинку, которой вбила в короля варваров веру в Создателя. Проповедовала Оддрун на севере, но много раз говорила о любви к югу, потому-то ее нетленные мощи хранились в Гайифе, на острове, носящем ее имя. Там, у раки великой подвижницы, явился Мирабелле ангел Божий и рассказал о Сестре всех братьев и Заступнице всех сестер. Из-за контраста темного фона и белой стены икона казалась окном в другой мир, и выходящая из него Оддрун пугала. Должно быть, икона писалась для наполненного солнцем храма и мерцающий свет свечей искажал краски. А может, сами краски изменились от времени.
Свечи – подарок кардинала Пия к Полуденному бдению. Восемь тысяч освященных белых свечей – щедрый дар, но лучше бы кардинал прислал письмо. С другой стороны, хотя бы свечи святить не придется. После сорока бочонков воды руки у Антуана отваливались. Теперь понятно, почему брат Руций так поспешно уехал: наверняка умудренный опытом прелат все заранее предвидел и вовремя сбежал – как и положено стратегу.
Руководившая подготовкой принцесса сразу предупредила, что Полуденного бдения ни разу в жизни не устраивала, но, положа руку на сердце, в данный момент Антуан никакой разницы между великим праздником и придворной мистерией не видел. Суета, суета и еще раз суета дабы угодить зрителю. Для горожан и окрестных жителей это было важно, и ради них они старались. Все уже с ног валились от усталости, но София обещала, что за завтрашний день они всё закончат и даже немного отдохнут. Принцесса излучала бодрость и воодушевление, вот только теперь Антуан точно знал, как хорошо ее высочество умеет скрывать чувства. Главным чувством Антуана было разочарование.
- Не думал, что так будет, – самому себе признался Антуан. Не таким должен быть праздник.
Но каким еще он мог быть в разоренном городе?
- Излом, - отозвался из-за спины незаметно вошедший Сель. Значит, епископ Антоний опять кому-то нужен.
Известно кому: отцу Гермию, репетировать праздничную службу.
- Кто она? – спросил Антуан, зная, что саграннец поймет.
- Сестра всех братьев и Заступница всех сестер. Прекраснейшая среди детей Создателя нашего.
- Это не ответ.
Сель промолчал.
- Брат Руций считает, что с матерью Бернардой говорил Леворукий.
- Брат Руций ошибается.
- Но ты не рад, что она ответила.
- Она боится, а тот, кто боится, едва ли поступит мудро.
- Ты не любишь ее, - догадался Антуан. Смешная формулировка – как можно любить или не любить ангела? – но так вдруг сказалось.
- Мое сердце не настолько велико, - согласился Сель.
- Она могущественна?
- Первая среди всех. Лучшая среди всех.
- Но ты не боишься.
- Я знаю, что любовь Его со мной в каждый час каждого дня моего.
- Сказала Оддрун и ударила вождя кулаком в голову, - закончил цитату Антуан. Житие этой святой он тоже прочитал – на всякий случай. О Сестре и Заступнице там не было ни слова, о Прекраснейшей – тоже. Но нет о них ни слова и в житиях святой Мирабеллы – ни в одном из тех, что хранились в библиотеках Гариканы и Урготеллы. Только в рукописи, принадлежавшей Эсперадору. Юнний знал и должен знать конклав, но Пий Агарийский вновь не прислал ни слова – только подарки, а остальные кардиналы слишком далеко.
Мориски считают, что их боги ушли, доверив мир совести людей, и тревожить ушедших просьбами – постыдно. Епископ Оноре говорил, что Создатель ушел, но любовь Его безгранична и вездесуща. Кем бы ни была Сестра всех братьев и Заступница всех сестер, все мы дети Его. Орстон. Но он продолжит искать. Сель сказал «знаю» – Антуан тоже хочет знать, а не верить. Жаль, что книг осталось мало. Лишь тревога и сожаление в душе – за два дня до святого Полуденного бдения.
Излом?
5
Вечерний свет заливал Весенний садик. Тихо улыбающаяся Катари казалась такой хрупкой, что Роберу стало не по себе. Он замер, боясь нарушить ее покой даже вдохом, но слишком поздно: сестра его заметила. Улыбка не исчезла, и Робер незаметно перевел дух.
- Я назову его Октавием. Знаешь, я впервые смогу сама выбрать имя.
- Октавий Оллар оставил о себе добрую память.
- Меня воспитали в эсператизме, но Октавия для меня всегда была святой.
Робер вновь вспомнил задумчивую девочку с иконы. Он не олларианец, а если задуматься – едва ли эсператист, но тех, кто боготворил Октавию, понимал. А еще понимал, что такая любовь не для него. Весна – Повелителю Ветра, сыну Рассвета. Марианна живая, Марианна земная, Марианна – его.
Улыбка сестры стала грустной.
- Рокэ мне не верил. В то, что я верю, не верил. Смеялся – он умеет. Умеет причинять боль. А я молилась за него. Считала убийцей, и все равно молилась, потому что если кто и мог защитить нас… Талиг, то только он. Я слишком поздно поняла, кто на самом деле… Слишком поздно!
- Штанцлер уже за все ответил. Или отвечает прямо сейчас – в Закате.
Катари стиснула в ладонях концы шали.
- Я стараюсь не радоваться, это грешно, но он заслужил умереть именно так. В собственном доме, от руки человека, которому доверял. Это он убил моих братьев, он, а не Ворон. Робер, посиди со мной. Не люблю смотреть снизу вверх. Так тебе нравится имя Октавий?
- Да, конечно. Прекрасное имя для принца.
- Да, для принца. Мне кажется, его все одобрят. Я долго думала, прежде чем выбрать. Сначала… но я не могу, не должна… - Катари бессильно опустила плечи. – Не могу.
Снова вспомнила о Мишеле. Робер был бы счастлив не напоминать ей о брате, но все Эпинэ на одно лицо. Брат Анджело, отловивший его у самой двери в садик, потребовал не огорчать ее величество и не утомлять делами. Но что делать, если Иноходец не умеет утешать, и отвлечь от воспоминаний ничем, кроме дел, не может?
- Ваше величество, я должен вам признаться, - проникновенно сказал Робер.
- Не надо, не зови меня так, когда мы одни, - попросила Катари. – Но спасибо, что не позволил мне забыться.
«Ты не Иноходец, ты осел!» - обреченно подумал Эпинэ, а сестра продолжала:
- Регент должен думать о благе страны, а не бередить свои и чужие раны. Не отрицай, Робер, я знаю, со мной нелегко. Я стараюсь быть сильной, но я столько лет должна была быть сильной, а рядом с тобой слабой быть не страшно. Хорошо, что я регент лишь в пределах Кольца: я не герцог Алва и не герцог Ноймаринен, меня на всю страну не хватит.
- Именно об этом я и хотел поговорить – о количестве регентов. Кольцо блокировано, но новости все равно доходят.
- Окделл ездил в Надор со своими людьми. И… - Катари на миг запнулась, - и свита графини Савиньяк.
Робер кивнул:
- Некоторые уже знают, что Ноймаринен надел цепь регента. И что на юге регентом считают Алву.
- Граф Литенкетте и графиня Савиньяк всем показали, что те, кто стоит за ними, признают мою власть – хотя бы в Кольце Эрнани.
- Но ситуация все равно для горожан… непонятная. И ты перестанешь быть регентом после родов.
Катари вздрогнула.
- Я не думала об этом. Только о том, чтобы продержаться до приезда… настоящего регента. Но даже их – двое. Ты нашел выход? Ты в чем-то хотел признаться.
- Случайно получилось, - развел руками Робер, – но мэтру Инголсу понравилось. В особняке Алва графиня Савиньяк назвала Первого маршала регентом; услышав это, домоправительница Окделла спросила о наших с мэтром Инголсом полномочиях. У мэтра ответа наготове не оказалось, и я, желая прекратить спор, назвался Проэмперадором Олларии.
- И что на это сказала графиня Савиньяк?
- Она меня не выдала.
- Значит, можно считать, что регент Рокэ Алва ваше назначение одобрил. Мы тоже считаем это достойным выходом. Пусть мэтр Инголс готовит указ – я подпишу. Я… мы… Спасибо, Робер.
- За что? – не понял Эпинэ.
- Что принимаешь эту ношу. Для Проэмперадора не выполнить задание – смерть.
- Я не рассчитывал пережить Альдо, так что… Я хочу помочь городу не потому, что боюсь кары. Если б не мы с Альдо, ничего этого не было бы. А что со мной потом будет – неважно.
- Не говори так, - испуганно попросила Катари, - я боюсь за тебя.
- Не тревожься – иначе брат Анджело… ну, убить не убьет, конечно, а вот подлить чего-нибудь в шадди может. Не хотелось бы стать чубарым Иноходцем.
Сестра слабо улыбнулась.
- Он мне на Полуденное бдение в храм идти запретил. Регент должен быть в храме Святой Октавии, а королева, ожидающая наследника – в домовой церкви Олларов. Буду королевой. Церковь олларианская, но кардинал Левий согласился провести службу – при крайней необходимости эсператизм многое дозволяет. Важнее провести службу, чем соблюсти все правила. Ты придешь? Ведь ты же эсператист.
Проэмперадору, должно быть, тоже следовало быть в такой момент на глазах у горожан, но разве можно отказать, когда так смотрят?
- Мне в олларианских храмах молиться запрещено. Так что приду, если вы с Левием разрешите, - неуклюже пошутил Робер. – Надеюсь, письменной грамоты не требуется?
Катари вздохнула.
- Мэтр Инголс счел это «неожиданным, но забавным». Эсператистка – глава олларианской церкви. Графиня Савиньяк уже обратилась ко мне за разрешением ей, олларианке, присутствовать на эсператистском Полуденном бдении в домовой церкви Олларов. Создатель, как нелепо! Конечно, я разрешила. Отказать графине Савиньяк – все равно, что отказать графу Валмону, а это значит отказаться от хлеба. Я должна думать о городе.
- Ты не хотела, чтобы графиня была рядом с тобой на Полуденном бдении? – удивился Робер.
- Это неправильно. Ожидая Его, надо печься о душе, а не об этикете. Что, если это последнее Полуденное бдение?
Робер смутился. Так получилось, что он никогда об этом не думал. Чтить Робер, конечно, чтил, а вот ждать перестал еще в детстве.
- Если Создатель вернется, то нам уж точно беспокоиться станет не о чем, - наконец сказал он.
Катари покачала головой.
- Я не о том. У меня трое детей, Робер, и я понимаю, что брат Анджело и другие врачи сейчас… недоговаривают. Мне страшно – я должна многое искупить. Я… я ужасные вещи делала. Потому что была испуганна, одинока, обманута…
- Катари!
- Я не оправдываюсь, Робер. Я виновата. И если не успеваю искупить – то хочу хотя бы помолиться. Обратиться к Создателю нашему, а не изображать королеву и регента перед… курятником. Графиня Савиньяк хочет быть рядом с королевой – она приехала за этим. Но неужели ей все равно, совсем все равно, где быть в такой час? Она даже слов Левия понимать не будет – неужели ей все равно? А следом и остальные разрешения попросят, а я не умею отказывать, когда выпрашивают. Когда требуют – могу, я бы отказала. Я поэтому смогла отказать Окделлу, когда он… Я в будуар заходить боюсь.
- Может, стоит там все поменять?
- Не поможет. Я не успокоюсь, пока не возьму в руки Октавия. Это хорошо, что ты будешь Проэмперадором, Робер. На тебя я смогу оставить город и сына. Только на тебя.
- Я не подведу. Обещаю.
- Я верю тебе. Только тебе.
Он не подведет. А с Диконом при встрече… поговорит.
6
Обвитый на манер известного гальтарского героя жемчужно-розовой змеёй-гирляндой из головок чеснока, капитан Меркер выглядел до того смешно, что не смеяться было невозможно.
- Не цените вы моего героизма, - посетовал Меркер, когда хохот утих. - Говядину один бес испортят, но кролика, - капитан гордо поправил на шее чесночную гирлянду, - кролика я спас! – и сказав так, картинно рухнул на скамью напротив Дика.
- Вы отобрали у этих бедных людей весь чеснок? - уточнил сидевший сбоку от Дика капитан Гобарт.
- Весь - даже не пытался. А тот, что нашел, взял в заложники. И если каналья трактирщик переложит в рагу перца, я заложника сожгу - прям в камине, всей Эпинэ на устрашение.
- Теперь бедняга от страха за… заложника будет плакать над кастрюльками, и все будет пересолено, - напророчил теньент Тондер.
- Не будет. Я оставил на кухне толкового капрала… то есть сержанта, ведь мы опять гвардия! и он за всем присмотрит. Я вовсе не враг приправ, но я верный союзник своего желудка и хочу, чтобы мясо пахло мясом.
- Вашего союзника ждут тяжелые испытания, - посочувствовал капитан второй роты. – Сперва Эпинэ, потом Агарис.
- В Агарисе тоже не знают меры в чесноке? – испугался Меркер.
- В Агарисе постятся!
- К воюющей армии это не относится, - сообщил Гобарт.
- Я знал! – поднял вверх указующий перст Меркер. – Я знал, что и от морисков может быть польза. Так выпьем за то, чтоб наши враги поступали нам во благо, а наши друзья им в том не мешали!
Все радостно поддержали тост. Местное вино было, как сказал Эдвард, «ничего». Не кэналлийское, не лечуза вьянка из агарийских монастырей и даже не «Змеиная кровь», а именно «ничего», но отец Маттео часто повторял, что уксус с другом слаще меда с врагом. Повелитель Скал наконец-то был среди друзей.
Переправляться через Данар пришлось на пароме, и переправа затянулась до самого вечера. На этом берегу кэналлийцев, по донесениям разведчиков, не было, а местные, кто хотел воевать, были с Робером в Олларии, так что на ночлег встали прямо у переправы.
Все офицеры собрались на ужин в единственном трактире. Как тут готовят, Дика не волновало: его бы сейчас никакой чеснок не испугал, хотя капитан Меркер очень здорово придумал, - но уж очень из-за тесноты было душно. Но все же едва ли Эдварду стало плохо только от духоты. Колин тут же предложил барону помочь выйти на свежий воздух, но вдруг это один из тех приступов, о которых рассказывала Арабелла? Дик волновался, но выйти из-за стола не решался: многие офицеры были из «новых» дворян, а из титулованных тут и вовсе только капитан Меркер, дед которого был виконтом. Вдруг решат, будто герцог Окделл и барон Лоу оба ушли из-за того, что брезгуют их обществом? Это совсем не так, но отец предупреждал, что самые жестокие обиды наносятся случайно.
Меркер перехватил очередной взгляд Дика на дверь и ухмыльнулся:
- Во дворе возле колодца шепчутся.
- Кто? – не понял капитан второй роты.
- Да полковник с Ястребом, - охотно ответил Меркер. – Будь мы в театре, я б похлопал, но перед своими зачем такие сложности? Тоже мне обморочная эрэа с галантным кавалером. Хоть бы что правдоподобное изобразили.
Дик улыбнулся. Меркер думает, что Эдвард с Колином всё разыграли, чтобы поговорить без свидетелей? Неужели незаметно, насколько барон болен? Хорошая у Лоу репутация, что ей верят больше, чем собственным глазам!
- Перед Агарисом тренируются, - предположил Тондер. Еще один!
- Скорее уж полковник у королевы заразился, - возразил капитан второй роты.
- Слава Создателю, если только этим! – возвел очи горе Меркер.
Грянул хохот. Не понявший шутки Дик повернулся к капитану Гобарту – тот тоже не смеялся.
- Вы в это время были в Алате, и потому не знаете всех подробностей, - спокойно объяснил артиллерист. – Ее величество была заключена в Багерлее по обвинению в супружеской измене.
- Я знаю! Моя сестра последовала за ней в заключение. И я знаю… про Рокэ Алву.
- Герцог Алва в обвинении не упоминался. Но и без него список посетителей аббатства Святой Октавии… впечатлял.
- Толпа мужчин – в саду женского монастыря! – воздел руки Меркер. – Как там у книжников: нелепо, и потому верю.
- Дойди дело до суда – балаган вышел бы почище, чем у Ракана с Вороном, - поддержал его Тондер. - Зачем такое сочинять, если для серьезного обвинения с легкостью хватило бы вас, Ричард, и герцога Эгмонта? Эр Эгмонт погиб, а вы на отца так похожи, что горюющая женщина забыла стыд и страх – это было бы логично и убедительно. Бред с «аббатством свиданий» нарочно не придумаешь.
- И… и с кем королева встречалась?
- Вы, ваш батюшка, - начал загибать пальцы Меркер, - Мишель Эпинэ, Оскар Феншо-Тримейн покойничек, двое Спрутов и еще слухи ходили про Эстебана Колиньяра. С Алвой как раз восемь получается.
Отец, Мишель, Оскар, Джастин Придд, еще один Придд – Валентин? – убитый Вороном Эстебан…
- Чем подлее шлюха, тем скромнее ее вид. Так Алва сказал, - зачем-то пояснил Дик.
- Ну, Алва-то ее, конечно, знал, - пожал плечами Меркер. – И вы знаете, раз здесь с нами.
Дик дернул ворот. Он знал, он знал, только…
- Я… душно очень. Выйду подышу.
Колин с Эдвардом сидели на срубе колодца – ночи накануне Летнего излома светлые, лишь перед самым утром по-настоящему темнеет, так что их хорошо было видно. При его приближении они замолчали. Резко пахло тинктурой, следовало спросить про самочувствие барона, но все потом.
- Как вы узнали про Катарину?
- Я? – уточнил Колин.
- И вы, эр Эдвард. Вы ведь не удивились, узнав про нее и Штанцлера. Отец… отец знал?
Эдвард протянул руку, заставил сесть рядом. Колодец был закрыт грубо сколоченной крышкой, так что не упадешь.
Святой Алан, о чем он думает!
- Что произошло, Ричард? У вас с королевой.
- Я встречался с нею в саду аббатства Святой Октавии. Она говорила, что с первого взгляда влюбилась в отца… Увидела его перед свадьбой и поразилась сходству со святым Аланом. И что я очень на него похож и она боится, что когда… когда мне станет столько же, как отцу при их первой встрече… Логично и правдоподобно! – Дик не сдержал смешка. – Я знал, что она причастна к смерти Придда, что из-за нее убили Магдалу Эпинэ, что она лгала про Алву, что Окделлов презирала, но что в том саду взвод побывал… Я ее святой считал, а все вокруг знали, а я дурак. Как она смеялась!
Дик обхватил себя руками. Колин хлопнул его по плечу.
- Королева умеет рассказывать так, что невозможно не верить. Эпинэ, кстати, она сказала, что он вылитый Мишель, которого она любила с детства.
- Я в Барсовых вратах Робера в первый миг за Мишеля принял, - вспомнил Дик.
- Ничто не украшает ложь так, как правда.
- А отцу она, должно быть, говорила о его сходстве с Аланом.
- Ошибаетесь, - спокойно возразил Эдвард. – Эгмонт был, по ее словам, вылитый генерал Льюис. У Эпинэ есть галерея с портретами героев Двадцатилетней войны, и она подолгу их разглядывала, особенно портрет Льюиса Окделла – и по портрету поняла, каким благородным человеком тот был. Она плакала несколько дней, узнав, как рано ее герой погиб, и с тех самых пор мечтала встретиться с его потомком.
- А Мишель Эпинэ был похож на маршала Рене или на маршала Шарло? – поинтересовался Колин.
- Берите выше – на святого Адриана. – Эдвард хмыкнул. - Все почему-то думали, что Эгмонт дружил с Арсеном, они по возрасту были ближе всего, а он дружил с Мишелем. Вот лучшие друзья и поделились друг с другом беспокойством за бедную девочку. Смеялись долго – над собой, по большей части, - но в итоге решили, что она не со зла, просто совсем юная еще и глупая. А эр Август – находка графа Борна. Эгмонт с ним и не говорил толком ни разу.
Но почему тогда все считали Штанцлера одним из лучших друзей отца? Хотя, матушка ведь тоже его только по письмам знала, а Эйвона и Наля легко было обмануть.
А он сам – считал святой шлюху!
- Я рад, что не стал пачкать руки о Штанцлера, - медленно проговорил Дик, - но Катарина… мне жаль, что я ее не убил. Сейчас – жаль.
- Она ждет ребенка, - напомнил Колин.
- И потому я в неоплатном долгу перед вашей сестрой. Матушка бы гордилась такой воспитанницей. Но эта дрянь…
У забора завозились, потом раздались невнятные вопли и из зарослей лопухов выкатился клубок, очень похожий в сумерках на сцепившихся в драке котов – если бы коты были размером с человека. Следом степенно вышел Чард, которого ни в каких сумерках ни с кем не перепутаешь, коротко поклонился сидевшим у колодца «зрителям» и ловко выцепил из клубка одного участника. Тот попытался лягнуться, ойкнул и обвис в руках Чарда тряпочкой, будто поднятый за шкирку кот. Второй драчун со стоном поднялся с земли.
- Стид! – с отвращением произнес Колин.
- А я чё, господин полковник? Мы с докладом шли, а этот вот сидел подслушивал.
- Я тетку больную навещал! Пока воды наносил, скотину напоил – завечерело, не успел до дому. Денег мало, решил под забором заночевать – чтоб хоть так люди рядом. Излом, всякое по дорогам ночами ходит.
- Он был один, - доложил соткавшийся из сумерек сержант Бишоп.
- Тащите этого молодчика в… - Колин запнулся.
- У трактирщика ледник хороший, господин полковник, - вставил Стид.
- …в ледник и сторожите. Бишоп, останься.
- Слушаюсь полковника, - гаркнул Чард и понес пойманного на вытянутых руках, будто тот и впрямь не больше кота весил, за дом.
- Что у вас? – спросил Колин Бишопа.
- С паромом – в точности так, как капитан Гобарт приказал. Только помощник паромщика кинулся не к Стиду, а к Чарду, ну и огреб чуток не так, как договаривались. Парень сам дурак, но я паромщику шепнул, что вы пару таллов набросите. Жаловаться придут как уговорено – утром.
- Денег на вас не напасешься. Иди.
- В ледник?
- Только не переусердствуйте.
Бишоп буквально растворился в тенях – любой из знакомых Дику по Варасте кэналлийских разведчиков удавился бы от зависти.
- Хорошо придумано, - одобрил Эдвард.
- Вряд ли сюда вернемся, но зачем людей зря обижать? – пожал плечами Колин. – Пойду все-таки поговорю с заботливым племянником.
- Если позволите, я с вами. Ричард?
- Я… я до реки дойду.
- Хорошо.
7
Отец знал. Знал, но не придал значения: Вепрю ли бояться кошки? А он не знал и поверил…
Юноша уселся под корявым деревом, обхватив руками колени. И тут же из зарослей выступили две темные фигуры.
– Здесь не нужно приглашение, – сказал первый. – Нет, здесь не нужно.
– Я вас и не приглашаю, – отрезал герцог Окделл.
– Это неважно. – Второй – черный олларианец! – вышел из тени, и Дик узнал отца Германа. Рядом стоял Паоло в том же платье, что и прошлый раз. Начинался очередной бредовый сон, но в этот раз Дик даже обрадовался. Ему все-таки удалось уснуть назло корчащей рожи судьбе – а значит, он проснется и будет новый день. А пока – новый разговор с самим собой, со своими сомнениями и страхами.
Лучше смотреть страху в глаза, чем показывать ему спину.
– С тобой тяжело говорить, – Паоло присел рядом, – и почти незачем, но тебе придется вернуться.
– Не жди помощи. Открой дверь первым, тогда ты можешь успеть. – Олларианец не садился. Четкая черная фигура ниже колен расплывалась, становясь призрачной.
– Смешно, что вы пришли именно сегодня. – Дик рассмеялся. Он бы предпочел говорить с Рамиро и еще раз ощутить вкус «Черной крови», но сны не выбирают.
– Мы не можем войти в город, – объяснил Паоло, – больше не можем. Ты – другое. Рыцарь всегда войдет к своей королеве. Рыцарь будет ей служить.
– У Окделлов одна королева – Честь.
– Неважно, тан, – сухо сказал олларианец, – недавние деяния ничего не изменили. Ты избрал королеву не сейчас. Она тебя призовет, и ты придешь. Если будешь.
– Лучше, если будешь, хотя было бы лучше, если б ты не был, - добавил Паоло.
– Вы так и не видите очевидного, но королева будет ждать. Ваша королева. Не предайте хотя бы ее.
– Это она предала. – Он бросил это Катари в лицо, он повторит то же самое хоть Леворукому. – Она лгала, господа. Лживая шлюха прикидывалась святой! Ей не место на троне. Я еще вернусь и объясню всем, кто она такая!
– Да, ты вернешься, – кивнул Паоло, – ведь твоя кровь принадлежит твоей королеве. Она тебя не выбирала, ты выбрал ее. Ты клялся, ты вернешься.
– Я не выбирал шлюху! – крикнул Дик. – Моя кровь и жизнь принадлежат Чести!
– Нет, тан Окделл. Вам нечем клясться третий раз. Горячая кровь отдана, холодная кровь отдана. Третьей не бывать. Вы сказали, вас слышали. Все, что вам осталось, – не забыть сказанного вами же.
– Окделлы ничего не забывают.
– Только клятвы и добро.
– Добро? Какое добро?! У добра слишком много яда, чтобы его забыть… Я еще расплачусь со святой шлюхой, я расплачусь со всеми! Со всеми, кто меня предал.
Он спросит за все, но сперва нужно выжить и вернуться. Круг еще не закончился, и он принадлежит Скалам.
– Круг еще не кончен, слышите, вы! И он мой!
– Чего орешь?! Святая Элли! Простите, не признал, монсеньор. Как-то вы так подкрались вот…
Задремавший на посту часовой продолжал бормотать оправдания, но Дик его не слушал. За спиной шумел лагерь, впереди тихо плескал Данар. Олларианец и однокорытник вернулись в сон.
Для обзоров
@темы: ОЭ
понедельник, 04 февраля 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Как Анэм над литтэнами посмеялся, и что из этого вышло
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: G
Размер: Мини
Жанр: Юмор
Статус: Закончен
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Комментарий: То ли вбоквел, то ли приквел, то ли миф
читать дальше
В прежние времена правили Кэртианой четверо богов и были у богов бессмертные спутники – астэры. Как-то раз напали на Кэртиану демоны из другого мира, но Четверо в мгновение ока победили пришельцев и прогнали вон. Прошло с тех пор время, и скучно стало Владыке Ветров Анэму, и пришел он во дворец брата своего, Владыки Скал Лита, и сказал спутникам Лита, каменным быкам литтэнам:
- Бедный мой брат, его спутники слабы и боятся вступать за него в битву!
Удивились литтэны:
- Мы сильны, Владыка Ветра, а если не веришь нам на слово – испытай нашу силу.
- Я верю вам, - ответил Анэм, - но бедный мой брат! Его спутники изменили ему и не желают вступать за него в битву!
Возмутились литтэны:
- Мы верны нашему господину, Владыка Ветра, а если не веришь нам на слово – испытай нашу верность.
- Я верю вам, - ответил Анэм, - но если вы сильны и верны, почему не помогли брату в битве?
- Потому что битва закончилась в мгновение ока, - ответили литтэны. – Мы не успели.
- Бедный мой брат! – возопил Анэм. – Что толку в силе и верности вашей, если медлительны вы, будто улитки!
Обидел литтэнов несправедливый упрек:
- Мы не так быстры, как Четверо, но больше никому в быстроте не уступаем, Владыка Ветра. А если не веришь нам на слово, испытай нашу быстроту.
- Хорошо, - сказал Анэм. – Пусть самый быстрый из вас бежит следом за мной от Полуночного моря к Полуденному, и если он отстанет от меня меньше, чем на четыре шага, я возьму обратно свои слова.
- Да будет так, - сказали литтэны.
И вот оттолкнулся Владыка Ветра от берега Полуночного моря и помчался на юг, к морю Полуденному, а вдогонку за ним – самый быстрый из литтэнов. Там, где промчится Анэм, ветер с корнем выворачивает деревья, а следом бежит литтэн и дыханием своим обращает деревья в пепел. Там, где бежит Анэм, озера и реки выплескиваются из берегов, а там, где бежит литтэн, озера и реки высыхают. Там где бежит Анэм, ветер срывает с гор ледяные шапки, а там, где бежит литтэн, раскалываются горы.
Домчался Анэм до берега Полуденного моря, и сразу за ним – литтэн, лишь на шаг отстав от Владыки Ветра. Но не успели обрадоваться литтэны своей победе, как явились на берег Владыка Волн, Владыка Молний и Владыка Скал.
- Посмотрите, что вы натворили! – гневно воскликнули трое из Четверых.
- Посмотри, что ты натворил! – укоризненно сказал Анэм самому быстрому из литтэнов.
- Ты разрушил не меньше меня! – возмутился литтэн.
- Я не вижу следов Анэма, - сказал Унд. И был он прав – ведь следом за Анэмом бежал литтэн и скрыл следы Владыки Ветра своими следами.
- Анэм, а не ты ли это затеял? – строго спросил Астрап.
Обиженно посмотрел на брата Владыка Ветра:
- Они мне сами предложили.
- Так и было, - подтвердили литтэны. – Мы не подумали, что из этого выйдет.
- Ты будешь наказан, - сказал Лит.
- Пусть восстановит все так, как было, своими руками, - предложил Анэм.
Приуныл самый быстрый из литтэнов: за одно мгновение можно сжечь рощу, а попробуй рощу вырасти! Проще разрушить гору, чем гору воздвигнуть.
- Разрешите нам помочь ему! – попросили остальные литтэны. – Мы не меньше, чем он, виноваты.
- Пусть будет так, как просите, - сказали Четверо.
Покинули берег Унд, Астрап и Лит, и тогда самый быстрый из литтэнов сказал Анэму:
- Владыка Ветра, ты обещал взять обратно свои слова, если я отстану меньше, чем на четыре шага. Я отстал лишь на шаг.
- Я сдержу слово, - ответил Анэм. – Вы быстры, литтэны, но нет проку ни в быстроте вашей, ни в силе, ни в верности, потому что вы глупы. Бедный мой брат!
Горько стало литтэнам – и не от того, что предстояла тяжелая работа, работы они никогда не боялись, а потому, что подвели они Владыку Скал и весь мир смеется над глупыми каменными быками.
- Осмотрим все хорошенько, - сказали друг другу литтэны. – Не может такого быть, чтобы от Полночного до Полуденного моря совсем следов Анэма не осталось.
Год с тех пор прошел, и собрались у Полуденного моря спутники Владыки Ветра и спутники Владыки Волн. Пели змеехвостые найери, и танцевали крылатые эвроты под их песню. И вышел Унд из своего дворца, и любовался танцем, и слушал песни, и играл на кифаре, а потом одарил жемчугами певцов и танцоров.
Но обидно стало одной из найери, что только Унд дарит подарки.
- А где же Владыка Ветра? – спросила она. – Почему он не вышел из дворца, почему не стал танцевать под наши песни?
- Да мы его сами давно не видим, - отвечали эвроты. – Как приходили к нему литтэны – так и пропал.
- И вы так спокойно об этом говорите?! Разве не ясно, что литтэны заточили Владыку Ветра в ужасном подземелье в отместку за то, что он их провел? Скажем скорее об этом Владыке Волн!
Выслушал Унд найери и эвротов и сказал:
- Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы освободить брата.
Сказал так Унд и отправился к Астрапу.
Выслушал Владыка Молний Владыку Волн и сказал:
- Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы освободить брата.
И вот пришли Унд и Астрап к Литу.
- Твои литтэны заточили Анэма! Освободи брата, а литтэнов накажи за дерзость.
- Анэм в моем дворце, в чертоге литтэнов, - подтвердил Лит, - но он пришел по своей воле и никто силой его не держит.
- Мы должны это увидеть. Мы обещали сделать все, что в наших силах, чтобы освободить брата.
Позвал Владыка Скал самого быстрого из литтэнов, и отвел тот троих из Четверых в подземный чертог. Смотрят Унд и Астрап: сидит брат их Анэм, Владыка Ветра, за прялкой.
- Что ты делаешь? – вопросили Унд и Астрап.
- Пряду, - буркнул Анэм.
- Прядет, - подтвердил Лит.
- Пытается прясть, - уточнил самый быстрый из литтэнов.
- Но почему?!
- Когда мы с Анэмом состязались в беге, вышла из священной пещеры пифия, и сорвал поднятый Анэмом ветер с головы ее покрывало и разорвал, - объяснил самый быстрый из литтэнов. – Теперь Анэм своими руками исправляет причиненный жрице ущерб.
- Но может, это ты порвал покрывало пифии? – спросил Астрап, догадавшись, к чему идет дело.
- Нет, я не мог этого сделать. Посмотри, Владыка Молний: покрывало порвано, а я бы его сжег.
- Значит, Анэм пробудет здесь…
- Пока не соткет и не вышьет такое же.
- Но мы обещали сделать все, что в наших силах, чтобы освободить брата! – воскликнул Унд.
- Не в наших силах ему помочь! – поспешно сказал Астрап.
- Вы же не пробовали! – заметил самый быстрый из литтэнов. – Я мигом еще две прялки принесу.
- Вы обещали, - напомнил Лит.
- Тогда ты тоже помогай, - потребовал Астрап. – Не следует бросать братьев в битве.
- Неси три прялки, - со вздохом сказал Лит.
И после этого не перестал Анэм подшучивать над всеми подряд, но уже никогда не называл он литтэнов глупыми – даже если и случалось ему опять их обхитрить.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: G
Размер: Мини
Жанр: Юмор
Статус: Закончен
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Комментарий: То ли вбоквел, то ли приквел, то ли миф
читать дальше
Как Анэм над литтэнами посмеялся, и что из этого вышло
В прежние времена правили Кэртианой четверо богов и были у богов бессмертные спутники – астэры. Как-то раз напали на Кэртиану демоны из другого мира, но Четверо в мгновение ока победили пришельцев и прогнали вон. Прошло с тех пор время, и скучно стало Владыке Ветров Анэму, и пришел он во дворец брата своего, Владыки Скал Лита, и сказал спутникам Лита, каменным быкам литтэнам:
- Бедный мой брат, его спутники слабы и боятся вступать за него в битву!
Удивились литтэны:
- Мы сильны, Владыка Ветра, а если не веришь нам на слово – испытай нашу силу.
- Я верю вам, - ответил Анэм, - но бедный мой брат! Его спутники изменили ему и не желают вступать за него в битву!
Возмутились литтэны:
- Мы верны нашему господину, Владыка Ветра, а если не веришь нам на слово – испытай нашу верность.
- Я верю вам, - ответил Анэм, - но если вы сильны и верны, почему не помогли брату в битве?
- Потому что битва закончилась в мгновение ока, - ответили литтэны. – Мы не успели.
- Бедный мой брат! – возопил Анэм. – Что толку в силе и верности вашей, если медлительны вы, будто улитки!
Обидел литтэнов несправедливый упрек:
- Мы не так быстры, как Четверо, но больше никому в быстроте не уступаем, Владыка Ветра. А если не веришь нам на слово, испытай нашу быстроту.
- Хорошо, - сказал Анэм. – Пусть самый быстрый из вас бежит следом за мной от Полуночного моря к Полуденному, и если он отстанет от меня меньше, чем на четыре шага, я возьму обратно свои слова.
- Да будет так, - сказали литтэны.
И вот оттолкнулся Владыка Ветра от берега Полуночного моря и помчался на юг, к морю Полуденному, а вдогонку за ним – самый быстрый из литтэнов. Там, где промчится Анэм, ветер с корнем выворачивает деревья, а следом бежит литтэн и дыханием своим обращает деревья в пепел. Там, где бежит Анэм, озера и реки выплескиваются из берегов, а там, где бежит литтэн, озера и реки высыхают. Там где бежит Анэм, ветер срывает с гор ледяные шапки, а там, где бежит литтэн, раскалываются горы.
Домчался Анэм до берега Полуденного моря, и сразу за ним – литтэн, лишь на шаг отстав от Владыки Ветра. Но не успели обрадоваться литтэны своей победе, как явились на берег Владыка Волн, Владыка Молний и Владыка Скал.
- Посмотрите, что вы натворили! – гневно воскликнули трое из Четверых.
- Посмотри, что ты натворил! – укоризненно сказал Анэм самому быстрому из литтэнов.
- Ты разрушил не меньше меня! – возмутился литтэн.
- Я не вижу следов Анэма, - сказал Унд. И был он прав – ведь следом за Анэмом бежал литтэн и скрыл следы Владыки Ветра своими следами.
- Анэм, а не ты ли это затеял? – строго спросил Астрап.
Обиженно посмотрел на брата Владыка Ветра:
- Они мне сами предложили.
- Так и было, - подтвердили литтэны. – Мы не подумали, что из этого выйдет.
- Ты будешь наказан, - сказал Лит.
- Пусть восстановит все так, как было, своими руками, - предложил Анэм.
Приуныл самый быстрый из литтэнов: за одно мгновение можно сжечь рощу, а попробуй рощу вырасти! Проще разрушить гору, чем гору воздвигнуть.
- Разрешите нам помочь ему! – попросили остальные литтэны. – Мы не меньше, чем он, виноваты.
- Пусть будет так, как просите, - сказали Четверо.
Покинули берег Унд, Астрап и Лит, и тогда самый быстрый из литтэнов сказал Анэму:
- Владыка Ветра, ты обещал взять обратно свои слова, если я отстану меньше, чем на четыре шага. Я отстал лишь на шаг.
- Я сдержу слово, - ответил Анэм. – Вы быстры, литтэны, но нет проку ни в быстроте вашей, ни в силе, ни в верности, потому что вы глупы. Бедный мой брат!
Горько стало литтэнам – и не от того, что предстояла тяжелая работа, работы они никогда не боялись, а потому, что подвели они Владыку Скал и весь мир смеется над глупыми каменными быками.
- Осмотрим все хорошенько, - сказали друг другу литтэны. – Не может такого быть, чтобы от Полночного до Полуденного моря совсем следов Анэма не осталось.
Год с тех пор прошел, и собрались у Полуденного моря спутники Владыки Ветра и спутники Владыки Волн. Пели змеехвостые найери, и танцевали крылатые эвроты под их песню. И вышел Унд из своего дворца, и любовался танцем, и слушал песни, и играл на кифаре, а потом одарил жемчугами певцов и танцоров.
Но обидно стало одной из найери, что только Унд дарит подарки.
- А где же Владыка Ветра? – спросила она. – Почему он не вышел из дворца, почему не стал танцевать под наши песни?
- Да мы его сами давно не видим, - отвечали эвроты. – Как приходили к нему литтэны – так и пропал.
- И вы так спокойно об этом говорите?! Разве не ясно, что литтэны заточили Владыку Ветра в ужасном подземелье в отместку за то, что он их провел? Скажем скорее об этом Владыке Волн!
Выслушал Унд найери и эвротов и сказал:
- Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы освободить брата.
Сказал так Унд и отправился к Астрапу.
Выслушал Владыка Молний Владыку Волн и сказал:
- Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы освободить брата.
И вот пришли Унд и Астрап к Литу.
- Твои литтэны заточили Анэма! Освободи брата, а литтэнов накажи за дерзость.
- Анэм в моем дворце, в чертоге литтэнов, - подтвердил Лит, - но он пришел по своей воле и никто силой его не держит.
- Мы должны это увидеть. Мы обещали сделать все, что в наших силах, чтобы освободить брата.
Позвал Владыка Скал самого быстрого из литтэнов, и отвел тот троих из Четверых в подземный чертог. Смотрят Унд и Астрап: сидит брат их Анэм, Владыка Ветра, за прялкой.
- Что ты делаешь? – вопросили Унд и Астрап.
- Пряду, - буркнул Анэм.
- Прядет, - подтвердил Лит.
- Пытается прясть, - уточнил самый быстрый из литтэнов.
- Но почему?!
- Когда мы с Анэмом состязались в беге, вышла из священной пещеры пифия, и сорвал поднятый Анэмом ветер с головы ее покрывало и разорвал, - объяснил самый быстрый из литтэнов. – Теперь Анэм своими руками исправляет причиненный жрице ущерб.
- Но может, это ты порвал покрывало пифии? – спросил Астрап, догадавшись, к чему идет дело.
- Нет, я не мог этого сделать. Посмотри, Владыка Молний: покрывало порвано, а я бы его сжег.
- Значит, Анэм пробудет здесь…
- Пока не соткет и не вышьет такое же.
- Но мы обещали сделать все, что в наших силах, чтобы освободить брата! – воскликнул Унд.
- Не в наших силах ему помочь! – поспешно сказал Астрап.
- Вы же не пробовали! – заметил самый быстрый из литтэнов. – Я мигом еще две прялки принесу.
- Вы обещали, - напомнил Лит.
- Тогда ты тоже помогай, - потребовал Астрап. – Не следует бросать братьев в битве.
- Неси три прялки, - со вздохом сказал Лит.
И после этого не перестал Анэм подшучивать над всеми подряд, но уже никогда не называл он литтэнов глупыми – даже если и случалось ему опять их обхитрить.
Для обзоров
@темы: ОЭ
понедельник, 21 января 2013
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
О Лаик Ли рассказывал лишь однажды – когда приехал в Сэ, чтобы сопровождать в Жеребячий загон малыша Арно – но рассказывал так, что Арлетта будто сама там побывала. Длинный серый дом посреди похожего на лес парка, пустые галереи, узкие лестницы, запирающиеся только снаружи каморки унаров, бесцветные слуги с повадками крыс. Наушничество и соглядатайство под маской придуманных великим королем обычаев. Ракана из писем Марселя до боли походила на увиденную глазами сына Лаик. На что похожа Оллария королевы-регента?
Уподобляться арамоновым прислужникам категорически не хотелось, еще меньше хотелось выставлять бесправным унаром впрягшегося в непосильный для него воз Иноходца, но Бертрам и Гектор ждали письма. Испорченное колье оказалось почти кстати.
Урожденная Рафиано поправила манжеты и уверенно вошла в лавку с двумя горделивыми сороками на вывеске. Кто восстановит колье лучше его создателя? И не вина графини, что уроженец вольного Фельпа собирает городские новости не хуже сороки и так же охотно ими делится. Но вместо остроносого мастера Арлетту встретил его тощий помощник – Мэтью Гишфорд.
- Мастер Бартолемью умер, - объяснил он.
Умер? Интонацию молодого ювелира понял бы даже Эмиль. Мастера убили! Белоштанный анакс уже два месяца горит в Закате, но только в пьесах любое горе заканчивается со смертью злодея. В жизни торжество справедливости убитых не воскрешает.
- Город нескоро оправится после этих событий, - задумчиво произнесла Арлетта.
Ювелир кивнул:
- Мне иногда кажется, сударыня, что именно тогда все и началось. Здесь убивали и грабили висельники, а фанатики в Старом городе просто убивали, но едва ли их жертвам было от того легче. А уж где соседи под шумок счеты сводили… - Гишфорд тяжело вздохнул.
Выходит, Бартолемью убили в Октавианскую ночь? Бедняга.
К счастью, вздыхал наследник погибшего недолго – мало что выглядит столь же неприятно, как вымученная скорбь.
- Сударыня, я обязан сообщить вам, что я не мастер Бартолемью – он был великим ювелиром, а мне еще многому предстоит научиться, – но если вы окажете мне доверие, я приложу всё своё старание, чтобы вы о том не пожалели. Вот образец моей работы, – и Гишфорд, будто триаду во вьехарроне, выложил на стол парные мужские кольца. Лаконичная золотая оправа подчеркивала природную красоту винно-красных звездчатых рубинов. При других обстоятельствах Арлетта обязательно бы купила их в подарок Ли – старший помещал портреты врагов в чудовищную рамочку с лебедями как раз потому, что терпеть не мог все эти бантики и розочки.
- У вас хороший вкус, мастер Мэтью, - похвалила графиня, - и вы не городите лишнего, чтобы похвастаться своим мастерством.
- Дядя учил меня, что лишняя деталь – всегда лишняя деталь, как бы искусно не была она выполнена, - скромно сказал молодой ювелир.
- А вот причина моего визита, - Арлетта протянула Гишфорду футляр с колье. Впрочем, даже если бы новый хозяин лавки не предъявил доказательства своего мастерства, она бы не стала искать другого ювелира: Савиньяки всегда давали людям шанс. А вот чем живет и дышит столица придется, похоже, выуживать из трескотни белошвеек.
- Работа мастера Бартолемью, - с уважением произнес Гишфорд, тщательно изучив колье. – Как жаль! Увы, с опалами такое бывает.
- Камни придется заменить?
- Если вам будет угодно, сударыня. Опалы изменили цвет и потеряли сияние, но трещин нет. Думаю, я смог бы вернуть им прежний вид. Но, разумеется, можно заменить опалы на рубины – с ними таких сюрпризов не будет.
- Мне говорили, опалы не любят пренебрежения и боятся солнечного света.
- Да, сударыня.
- Яркий свет, как и острый взгляд, безжалостен к несбыточным надеждам. – Из этого может выйти отличная притча.
- Не стоит так говорить о надежде! - запротестовал Гишфорд.
- Что проку в бесплодных мечтах? А самообман всегда опасен.
- Еще Иссерциал сказал: пока дышу – надеюсь, а Филон возразил ему: пока надеюсь - дышу. Но вы, сударыня, конечно, правы – опалы могут быть опасны и далеко не всякому стоит их носить.
- Как интересно!
Худенький ювелир польщено улыбнулся.
- Опалы очень разные и по-разному влияют на людей. Белый опал, - покопавшись в столе, мастер выложил на стол полупрозрачный камень с нежно-голубым сиянием, - облегчает страдания неизлечимых больных и даже продлевает им жизнь. Огненный, - солнечная капля с алыми отблесками, - помогает мечтателям, живущим в собственных грезах, а так же приносит удачу в игре. В вашем колье королевские опалы – как вот этот, - Арлетта залюбовалась невероятным камнем, у которого темно-красный центр был окружен ярко-зеленой каймой, - они дают успех и власть в обществе. В древности опалы были символом надежды. Считалось, что они обостряют интуицию и способствуют вдохновению, помогают раскрытию тайн и даже могут развить в человеке пророческий дар. Святой Иоанн назвал опал камнем любви, веры и сострадания. Святой Танкред писал, что наблюдение за игрой света на поверхности опала проясняет разум, святой Игнатий – что опалы способствуют доверию между людьми и дружественным отношениям. Святой Доминик полагал опал защитником чести. А вот святой Торквиний утверждал, что опалы внушают страх темноты и склоняют к чернокнижию, омрачают разум пустыми мечтами и всевозможными опасениями.
- Какой многогранный камень. А его вообще гранят? – Все когда-либо виденные графиней опалы были в форме кабошонов.
- Как правило, нет. Кабошон лучше раскрывает изменчивую игру света – почему, к слову, не гранят ройи и звездчатые сапфиры и рубины. К тому же, опал не слишком прочен, и это обязательно надо учитывать при выборе оправы. Все опалы изменчивы и капризны. Им свойственно рождать в людях обманчивые надежды. Тот, кто носит опалы, должен жить в мечтах, не стремясь осуществить свои грезы, или наоборот, должен обладать сильной волей и уметь отличать желаемое от действительного.
Орден Найери!
- Мастер, мне кажется, вы пропустили в своем рассказе черный опал. Какие магические свойства приписывают ему?
- Черный опал, сударыня? - переспросил ювелир. - Черный благородный опал – гальтарский символ изменчивого Рока. Мориск-убийца среди камней. Обычно драгоценные камни приносят вред человеку, их укравшему, или человеку, направившему их силу во зло. Но черный опал раздавит любого, кого сможет раздавить. Чтобы носить черный опал, нужно быть хозяином своей судьбы, но для человека, сумевшего его укротить, он совершит невозможное.
- Орден – ваша работа! – догадалась графиня.
- И я ею горжусь.
- А вы не боялись, что Альдо Ракан с помощью черных опалов «совершит невозможное»? – лукаво спросила Арлетта. Уверенность молодого ювелира в магических свойствах камней была так велика, что его так и хотелось поддразнить. – Мне называли совершенно баснословную сумму. Признайтесь, сколько господин в белых штанах переплатил?
- Ни единого суана, сударыня. Крупные опалы – большая редкость, а там вдобавок все камни вырезаны из одного куска породы. Сумей Альдо Ракан их укротить – был бы как Франциск Великий. Только он таким не был.
- А Ричард Окделл? Орден теперь у него.
Гишфорд пожал плечами.
- Герцог Окделл был хорошим клиентом. Он мог не только объяснить, чего он хочет, но и нарисовать – для ювелира это большая удача. Он был щедр и никогда не торопил с работой.
- Он верил в любую чушь, какую ему повесит на уши его любимый анакс. Копия почти святого Эгмонта, мечтавшего стать вторым святым Аланом.
- Я олларианец и, разумеется, не считаю эориев потомками демонов, - осторожно сказал ювелир, - но я слышал, что все Повелители очень похожи на своих предков и внешне, и характером. Неудивительно, что нынешний Повелитель Скал похож на отца и на герцога Алана. И потом: «Тверд и незыблем» - что это, как не вызов изменчивой судьбе? Все-таки, недаром опал считают камнем Скал.
- Вы хотите сказать, камнем Волн? – удивилась Арлетта.
- Распространенное заблуждение. Опалы любят воду. Сьентифики утверждают, что изменение цвета и исчезновение сияния опалов связано с потерей влаги. И именно водой я попытаюсь возродить ваше колье. Но дело в том, что Волны – это Юг и Лето, а не вода.
- А опал не любит солнечный свет.
- Как и положено камню Полуночи, камню Зимы. К тому же, в старину говорили: Волны помнят, а Скалы знают. Опалы дают знание.
- Тому, кто сможет его взять.
Разглядеть в ворохе желанных видений.
- Да, сударыня.
Из этого действительно выйдет отличная притча.
- Весна, Лето, Осень, Зима. Юность, молодость, зрелость и старость.
То, что знают старики, для молодых – чужая память, а для юных – глупая сказка. Они нарушают правила и творят невозможное. Старики надеются, а юность делает. Про Рудольфа и Росио – пожалуй, грубовато, а вот про Талигойю и Талиг – в самый раз.
- Ветер, Волны, Молнии и Скалы, - кивнул Гишфорд, – только вы немного не правы, сударыня. Скалы – не старость, бессмертным старость неведома. Скалы – сон, предшествующий рождению.
Вечный Охотник засыпает зрелым мужем, а просыпается самоуверенным юнцом? За время сна в погоне за призрачными миражами растеряв память? Забывший и врагов, и друзей, свободный ото всех долгов.
Нет, не то.
Зимой кажется, что можно каждый день жить с чистого листа, но весной снег тает, обнажая всю скопившуюся за зиму грязь. Нельзя жить снами, нельзя забывать долги. Нельзя быть мерзавцем и думать, будто тебе за это ничего не будет.
Это будет ее лучшая притча.
Графиня бы с удовольствием продолжила оказавшийся таким вдохновляющим разговор, но в лавке неожиданно появился Карваль. Маленький генерал явно желал переговорить с Гишфордом с глазу на глаз, но Рафиано, когда хотели, могли по неспособности понимать намеки любому Окделлу фору дать.
- Вы очень кстати, - сказала Арлетта Карвалю, – мы как раз обсуждали свойства камней. Герцог Эпинэ рассказывал, горожане преподнесли вам цепь с рубинами в благодарность за ваше участие в их судьбе. Мастер Мэтью, а какие свойства у рубинов?
- Рубины, сударыня, - начал молодой ювелир, откровенно довольный, что его не бросили на растерзание генералу, - издавна считаются защитниками от лживых и неверных друзей.
- Позволю себе прервать вашу ученую беседу, - вмешался Карваль. – Тем более, что мое дело к господину Гишфорду не займет много времени.
- Мы вас внимательно слушаем, - заверила Арлетта.
- Мэтью Гишфорд, стало известно, что вчера вы приходили в дом герцога Алва и выплатили слугам Окделла жалование за два месяца.
- Да, это так.
- Кроме того, вы явились в казармы и выдали деньги солдатам, сопровождавшим Окделла в Надор.
- Сущую мелочь.
- Кроме того, вы были у портного, краснодеревщика, зеленщика…
- Господин Карваль, - перебил ювелир, - я помню, где я был вчера.
- В таком случае, возможно, вы помните и причину вашей щедрости?
- Дело в том, господин Карваль, что нет ничего проще, чем быть щедрым за чужой счет.
А Гишфорд Карваля не любит.
- Вы раздавали чужие деньги?
- Это были деньги герцога Окделла.
Вот так-так!
- Вы встречались с герцогом Окделлом? – резко спросил Карваль.
- Вчера утром мне передали шесть тысяч таллов и просьбу оплатить из этой суммы долги герцога Окделла, а остаток употребить на любое богоугодное дело по моему выбору.
- И вы?
- Нанес визит домоправительнице герцога госпоже Крэбстон, и она любезно снабдила меня списком. Во-первых, жалование слугам за текущий месяц, поскольку они отработали его почти целиком, а господин герцог из-за четырех дней никогда бы не стал крохоборствовать. Кроме того, госпожа Крэбстон представила убедительные доводы в пользу того, что в данных обстоятельствах можно считать всех слуг уволенными без нареканий со стороны хозяина, а значит, было бы справедливо заплатить им и за следующий месяц. Во-вторых, хотя жалование надорской гвардии теперь платит корона, герцог Окделл всегда награждал солдат, выполнявших его личные поручения. Примерную сумму я узнал у полковника Блора.
- И тоже выплатили.
- Разумеется. В-третьих, я оплатил неоплаченные товары, о которых узнал от госпожи Крэбстон. На все это ушло семьсот двадцать пять таллов – я счел возможным, раз уж мне выпала честь вносить плату от имени господина герцога, суаны не считать.
- И сколько господин герцог «был должен» вам? – издевательски спросил Карваль.
- Нисколько. Мне господин герцог всегда платил вперед. Таким образом, остаток составил пять тысяч двести семьдесят пять таллов, и я передал их настоятелю храма Святой Октавии. Это в-четвертых. Господин герцог был эсператистом, но кардинал Левий мне неизвестен, а отец Джозеф много лет помогает вдовам и сиротам.
- И, надо полагать, он запомнил столь щедрого жертвователя?
- Он записал, господин Карваль. Олларианская церковь хорошо считает – согласно заветам своего основателя.
- Последний вопрос: кто передал вам деньги? Шесть тысяч – сумма немалая.
- Она сказала, что ее называют Тишь.
Карваль недоверчиво прищурился:
- Женщина по имени Тишь принесла вам шесть тысяч таллов, сказала, что это от Окделла, и вы поверили?
- А зачем ей лгать?
- Благодарю за беседу, мастер Гишфорд. Сударыня.
Разъяренный Карваль вышел вон. Эмиль бы на его месте сделал так же. Лионель бы продолжил расспросы. Не могла же одинокая женщина прийти с мешком золота! Росио для таких целей возил сапфиры. А Тишь – какое странное имя! – наверняка принесла какое-то из принадлежавших Окделлу украшений. Может, из тех, что Окделл заказывал у Гишфорда, потому ювелир так уверен в том, от кого оно. Увы, день спустя эту «Тишь» сумели бы разыскать разве что кэналлийцы Хуана. Но не так уж это важно. Важно другое.
- Не знала, что в Олларии все еще отпускают в долг, - сдержанно заметила графиня.
- Герцог Окделл всегда платил в срок. Герцогу Эпинэ в долг уже не дают – слишком много должен.
- Герцог Эпинэ старается для города, а Окделл… - Арлетта удержала рвущиеся на язык слова. Здесь надо по-другому. – Вы сами сказали, что легко быть щедрым за чужой счет. Окделл проедал имущество Рокэ Алвы. Но ему в долг дают, а герцогу Эпинэ, который ради горожан ночей не спит – нет! Каждый раз поражаюсь людской неблагодарности.
- Неблагодарности?! – рассвирепел тощий ювелир. – Я был среди заложников, сударыня, меня должны были казнить в один день с королем! Я прекрасно помню, кому я обязан жизнью! Герцог Алва спасал короля, но нас он тоже спас. Мы встали перед ним на колени, потому что в тот миг это было единственное, что мы могли для него сделать. Но если бы потом, если сейчас, если в будущем Первому маршалу понадобится моя помощь – я все сделаю. Я помню! И я помню, кто в тот день командовал казнью и кто охранял эшафот. Люра, Эпинэ и Придд. Одного герцог Алва убил, второго сделал маршалом, третьего – полковником. Я понимаю, что дела Повелителей – не мое дело, но испытывать благодарность к вовремя предавшим – увольте. Из тех, кто пришел с узурпатором, только Окделл с ним простился после смерти. Может, Окделл и верит в иллюзии, но он верен до конца.
А этот человек верит в то, что говорит. Об этом точно надо писать притчу. Не сейчас, когда ярость затмевает разум. Потом.
Что ж, между Колиньярами, обличавшими Веннена, и притчей о борове прошел год. Придет время и для истории о благородном… ызаржонке. Верном до конца, само собой разумеется.
UPD 27.01 читать дальше
- Веннен – неподходящее чтение для юной девушки, - почти пропел Колин, старательно подражая Урсуле Колиньяр. – Брехня! Дидерих неподходящее чтение для юной девушки. В каждой четвертой пьесе кто-нибудь из дома сбегает.
- А у Веннена каждый второй сонет про тайную страсть, - добродушно заметил Гобарт. Конечно, это не его сестра спит за стенкой в обнимку с кое-как подогнанной по размеру кирасой!
- Тайной страсти нож под ребра и в овраг, а жениху на свадьбе гидор пополам с игристым, чтоб наверняка. И никто ничего не узнает! А какой жених поверит, что девушка из дома сбежала, потому что старая тетка стала на себя непохожа?
- Я б поверил, - серьезно ответил артиллерист. – В эту зиму много кто стал на себя не похож.
- Она осенью сбежала.
- А может, в Барсине раньше началось? Помните порученца их полковника? Пса с таким взглядом я б пристрелил, не дожидаясь, пока кидаться начнет.
- Я тоже, - неохотно согласился Колин. Порученца того через день после Доры южане убили – утверждали, что он кинулся на них, будто бесом одержимый, и, похоже, в кои-то веки не врали. Но репутацию сестры рассказами о взбесившихся барсинцах не спасешь, да и троюродная тетка – какая-никакая, а родня.
К дальней родственнице Колин сестру пять лет назад сам отвез – не хотел, чтобы Белла росла в нищем Надоре, где воюют десять месяцев в году. Две трети жалования старухе отдавал, ментора хорошего нашел даже раньше, чем дворянство получил – и вот что из этого вышло. Как же он теперь Окделла понимал! Как сестру в своих обносках увидел, первая мысль была: в монастырь, чтоб ценила то, что для нее делают. А самое смешное, что именно Окделл за девчонку вступился. «Я уверен, у эрэа были весомые причины поступить так, как она поступила»! А когда герцог сестру «эрэа» зовет, поневоле язык прикусываешь. И начинаешь думать, что не все так плохо, как кажется. Тем более, что в алатском бархате и на чистокровной мориске Арабелла смотрелась настоящей аристократкой, обращение со стороны Окделла и Лоу было безукоризненным, а солдаты даже лишнего взгляда себе не позволяли.
К вечеру они наконец-то догнали Гобарта, ночью подоспела сделавшая круг до Тарники первая рота, удачно перехватившая гонца королевы к Ноймаринену, а потом отряды стали прибывать каждый час. Около полудня маленькая армия свернула на Старую Королевскую дорогу и через три часа стала лагерем в брошенном поместье в пяти хорнах от Кольца. Дезертировали меньше двадцати человек, проспоривший по такому случаю золотое кольцо Тондер светился от счастья, все чего-то хотели срочно и немедленно, интендант надорской гвардии и интендант артиллеристов хором требовали одного из них упразднить, а лучше - повесить, а на утро предстоял бой. Но к вечеру все угомонились и Гобарт спросил о «попутчиках». Колин начал рассказывать – и вот тут-то ему стало страшно.
Несчастный старший брат поболтал в кружке остатки вина.
- Ладно, ко мне она в Олларии не пошла, потому что испугалась, что обратно отправлю, но зачем она пошла работать в трактир?! Самый близкий к казармам, как нарочно.
- А кто ее там видел? Про герцогиню Айрис тоже говорили, что от матушки сбежала и в Алву по уши влюблена, а от женихов отбою не было. И Манрик, и Ларак, и Эпинэ.
- На такую родословную всегда охотники найдутся. Что дочь Эгмонта в доме Ворона живет – так может Повелители на Изломе помирились. А дочку Арамоны тюфяк Фердинанд красивой назвал – мигом Манон Арли вспомнили.
- Когда компаньонка ярче госпожи одета, тяжело сплетен избежать.
- Ей королева велела алое носить, - вступился за девушку Колин.
- Женские свары, – поморщился убежденный холостяк. – А на вашей сестре еще Лоу, может, женится. Баронессой будет.
- Безземельной.
- Нет, у них как раз замок на острове как был, так и остался. А вот в Гобарте весной на лодке плавать можно – от колокольни до надвратной башни. Если она еще стоит. Отец нас с братьями в детстве возил, показывал.
- Вы четыреста лет помните, - с завистью произнес первый в роду Уэйдов дворянин.
- Рады бы забыть, да налог платить надо. Родовое гнездо. Остальное еще дед подарил, сразу, как Диомид указом разродился.
- И какой чудак надел в Ренквахе принял? За который налоги дерут?
Гобарт кивнул в сторону двери. Ясно – Окделлы. Благородно, конечно, но глупо.
С другой стороны, не повезло регенту, кто бы он ни был. В талигойской казне ветер свищет, но мятежников из Эпинэ и мятежников из Придды простили, а у мятежников из Надора взять при всем желании нечего. Значит, горе Манрикам и Колиньярам. До Колиньяра Колину дела не было, а Манрик сам виноват: зарвался. Краденные камни всегда приносят горе, а господин тессорий замахнулся на парочку горных хребтов. Вздумал повторить успех Гвидо Ларака, ставшего на прошлом Изломе надорским герцогом. Но круг спустя мстительные Надоры уничтожили потомков удачливого наемника, а значит, дойдет черед и до Олларов.
Ради двух Лараков сгинули город и замок Повелителей Скал. Эдак впору всем Надором умолять горы простить давно покойного бастарда. Страшная все-таки штука – месть. Одна война агмов с варитами чего стоит. Притащили свою вражду из Седых земель, словно заразу какую, и не видят, как она их жрет, будто разума от ненависти лишились. Ну да беды севера – не его беды. Они едут на юг. Тем, кто за одну осень умудрился побывать подручными у Манрика, Колиньяра и Ракана, в Талиге делать нечего. А уж Окделлам в Талиге делать нечего тем более. Герцог Окделл, как и положено Человеку Чести, направляется в Агарис.
Если подумать, Агарис даже лучше Гайифы. Мориски оттуда уже убрались, значит, меньше вероятность, что наемников кинут в мясорубку. Зато можно купить дом и нанять благочестивую вдову для надзора за сестрой. Кстати, под предводительством Окделла они будут не наемники, а союзники: доблестные ревнители веры, до которых дошел ужасный слух о разорении Святого города. И даже деньги, спасибо Алве, есть, так что можно на первых порах радеть за веру бескорыстно.
Не будь с Окделлом Лоу, Колин бы даже раздумывать не стал. Но Лоу был. А еще была Белла. Отпустить ее с этими двумя невозможно. Тащить с собой – едва ли не хуже. Отправить опять к тетке – Карваль найдет. Вдобавок, Колин был на родственницу обижен: за полгода так и не призналась, что подопечная сбежала. Хотя сестра, конечно, тоже хороша. И он дурак – ни разу не навестил. Не хотелось к семье внимания привлекать, но мог бы извернуться!
Может, и хорошо, что не знал про побег – искать в «Озерной деве» никогда бы не догадался, только бы с ума от беспокойства сошел. О том, что было бы, не нащупай он вдруг за пазухой орден Найери – хотя точно в сумку убирал! – даже думать не хотелось. Но что теперь делать, что?!
В дверь постучали. Поздним гостем оказался герцог.
- Господин Уэйд, мне нужно с вами поговорить.
- Я внизу подожду, - предложил Гобарт. Золото, а не человек. И как сумел с Савиньяком разругаться? Да так, что старший Олень, про расчетливость которого анекдоты ходили, лучших артиллеристов Северной армии в Кадану не взял – Люра оставил.
- Не стоит беспокоиться, - возразил Окделл, - мы можем пойти ко мне.
Значит, говорить хочет Лоу. Хорошо барон устроился – целый герцог на посылках.
Выглядел Ястреб скверно. Он и так-то узколицым был – как и положено вассалу Рокслеев – а сейчас скулы как у черепа выпирали. Но взгляд все такой же тяжелый. И разговор, похоже, будет не из легких.
- Садитесь, господин Уэйд, - вежливо предложил герцог. – Вина?
- Благодарю, нет. – Колин уселся напротив барона. Окделл без малейшего недовольства сел спиной к двери.
- Завтра рано вставать, - согласился Лоу.
Задолго до рассвета. И тем не менее барон и герцог тратят вечер на разговор с навозником. Приятно иметь свою армию! И надо постараться, чтобы армия так его и осталась.
- О чем вы хотели со мной говорить? – прямо спросил Колин. Люра, сколько он помнил, всегда сразу выкладывал карты на стол, и в накладе обычно не оставался.
- О вашей сестре, - твердо сказал Окделл.
Леворукий и все его кошки! Он еще чего-то не знает?
- У нас хорошие новости, - без тени усмешки сообщил Лоу. – Похоже, господин Жуанвиль оказался куда догадливее нас, поэтому Арабелле было запрещено показываться внизу, а я был с осени их единственным постояльцем. Вдобавок, я и эрэа появились в трактире одновременно.
- Вы предлагаете сделать вид, будто Арабелла была в трактире с вами?
- То, что под видом моего пажа в покои королевы проникла девушка, Карваль раскопает быстро. О том, что это ваша сестра, в конце концов тоже узнают. В свете того, что вы любезно предложили помочь нам покинуть Кольцо Эрнани, почему бы не сделать вид, будто мы были заодно с самого начала?
- Но чем это поможет репутации сестры?
- Надора… - Окделл запнулся, откашлялся и продолжил нарочито деловым тоном: - Замка Надор больше нет. Если мы скажем, что после смерти родителей Арабелла Уэйд жила в Надоре в качестве компаньонки Айрис, эти слова будет некому опровергнуть.
Кроме барсинцев, видевших Беллу в доме тетки. Впрочем, тетя Агнесс была замкнутой домоседкой и на Дидериха сестра налегла явно не от избытка общения. И в любом случае это будет слово мещан против слова Повелителя Скал. Вот только…
- Всем известно, что Айрис Окделл дружила с Селиной Арамона. Мало кто поверит, что герцогиня не сблизилась так же с ее предшественницей, а потом ни разу не упомянула надорскую подругу.
- Всем известно, что Айрис Окделл пошла против семьи, - жестко ответил Лоу. – Вполне естественно, что она вычеркнула из жизни подругу, пытавшуюся ее образумить. По тому, как вела себя Айрис, и что Арабелле хватило духу проникнуть во дворец в мужском платье – две столь решительные юные особы могли не на шутку разругаться.
Белла начитана, а недостаток манер можно списать на общение с Айрис Окделл. Прикрыть безответственную выходку сестры непоколебимым авторитетом вдовы почти святого Эгмонта – отличный план.
Колин вздохнул:
- Арабелла не подтвердит дружбу с герцогиней Айрис, если ее об этом спросят. Она не умеет лгать.
- Учитывая «славу» герцогини Айрис, - усмехнулся барон, - это сочтут всего лишь доказательством ссоры. Их поведение во многом схоже, а любое сходство с Айрис – свидетельство, что Арабелла воспитанница вдовствующей герцогини. А значит, в Олларии ваша сестра находилась с вашего ведома, с разрешения герцогини Мирабеллы и под моей опекой.
А любого, кто в этом усомнится вслух – убивать на дуэли. Но мало кто будет сомневаться: Повелительница Скал первому жениху дала от ворот поворот из-за сущей ерунды, и с тех пор стала только строже. Ее имя - твердая гарантия, что все было прилично. Правда, сам Колин тогда получается верным приверженцем если не Раканов, то Окделлов? Репутация человека благородного лишней не бывает, а тех, кто из-за этого запишет его в наивные мечтатели – этих бедняг он сам разочарует. Когда сочтет нужным.
- Благодарю, монсеньор, имя вашей матушки – лучшая защита для сестры.
И будем надеяться, что герцогиня не явится из Рассвета, дабы изобличить лжецов.
- Мне следовало сразу догадаться, что Арабелла не может быть служанкой, - повинился Окделл. – Вам очень повезло с сестрой.
- Вы слишком добры.
- И я рад, что вам хватило проницательности раскусить Катарину Оллар.
Однако! Тем временем Окделл продолжал:
- Я понимаю, что, присягнув ей как королеве, потерял право приказывать надорской гвардии, но я рад, что надорская гвардия под вашим командованием выбрала дорогу Чести. И я вновь предлагаю вам обращаться друг к другу по имени.
Колин посмотрел на Лоу, надеясь, что у него не слишком ошарашенный вид. Окделл соображает, на каком он свете, и понимает ли барон, что с такой наивностью мальчишка очень быстро угодит в Рассвет? Решил роль Штанцлера на себя примерить?
А если можно Лоу, почему нельзя Колину? Офицеры лишнего не ляпнут, а с рядовыми герцог, слава Создателю, не панибратствует.
- Вы согласны, Николас? – с вдохновенным лицом спросил Окделл. Ах да, он и впрямь затянул с ответом.
- Сочту за честь, Ричард.
Лоу страдальчески вздохнул.
- Эр Эдвард? – тут же встревожился герцог.
- Не стоит беспокоиться, - процедил барон.
Ну, не стоит – так не стоит, хотя Колин бы на его месте, конечно, побеспокоился. Но если Лоу не стремится раскрыть сыну эра глаза, то ему это тем более ни к чему. Герцог считает Колина рыцарем Чести? Этой версии и будет придерживаться. И, между прочим, ему тоже есть, что рассказать.
- К слову о «наших совместных» действиях. Ричард, перед тем, как покинуть Олларию, я счел необходимым забрать из вашего дома все бумаги.
- Там было что-то ценное? – осведомился Лоу.
- Все ценное еще Кракл выгреб, - неприязненно сообщил Окделл.
- Там могло оказаться ваше письмо с последней волей или с объяснением причин отъезда, - не моргнув глазом, соврал Колин. – Я взял на себя смелость просмотреть ваши бумаги, чтобы гарантировать, что эти письма дойдут до адресата, а все остальное будет уничтожено и не достанется вашим недоброжелателям. Но там были лишь соболезнования по случаю гибели ваших родных и триолет.
- Триолет? – Окделл нахмурился. – Чей?
- Почерк был ваш. Он начинался… точно: «Обвала грохот не вписать в размер».
Герцог медленно кивнул.
- Да, было. Писал ответ Левию, и вдруг подумалось. Сожалею, что вам пришлось читать этот бред.
- Я счел возможным отправить триолет герцогу Эпинэ. Из Кортны. Мне показалось, что это запутает ваших врагов, и что любая путаница будет вам на пользу.
- Недописанная чушь! - с ужасом произнес Окделл.
- Они головы сломают, пытаясь понять, что вы хотели им сказать, - заверил Колин.
- Триолет вообще о чем? – спросил Лоу.
- О бездне, - неуверенно сказал Окделл.
- Об Алве, - высказал свою версию Колин.
- Алва в бездне? – хмыкнул барон.
- Лишь бы не в Эпинэ, - поделился надеждой Колин.
- Королева сказала, что он отправился на помощь фок Варзов, - напомнил Окделл.
- Последнее письмо пришло через Валмона.
- Опять солгала?!
- Скорее, не знала.
- Значит, юг, - задумчиво проговорил Лоу. – Или Бордон, или Гайифа.
- Или Агария? – возразил Колин.
- У его величества Антония быстрая память. Он успеет вспомнить о пламенной любви к Талигу раньше, чем Алва въедет в Этамис.
- Трус, - припечатал Окделл.
- Кажется, Альдо Ракан планировал отдать Дриксен Марагону?
- Но Альдо был… - герцог запнулся.
- Политик. Как только гайифцы разберутся с морисками, Антоний вспомнит, что он эсператист.
А гайифцы с морисками разберутся – если только Алва родичам не поможет. Тем более, что Бордон ему на один зуб.
Определенно, Агарис гораздо привлекательнее. Едва ли Алву заинтересует уже разбитый враг.
Вечер у Коко был бы даже хорош, кабы не очередная перепалка Марианны с Салиганом. Марианна звала его другом, но Иноходец такой дружбы не понимал. Что это за дружба, когда укусить друг друга стараются побольнее?
Наконец великосветский неряха поднял руки, признавая поражение, и тут же нашел новую цель для своих атак.
- Вы слышали, что Окделл учудил? – вальяжно спросил он у Робера.
Этот-то откуда про покушение знает?
- И что совершил Ричард? – невозмутимо поинтересовался Мевен.
- Купил белого коня. Беднягу месяц продать не могли – сумасшедшая старуха за него десять тысяч просила.
- Мориск или линарец? – уточнил Робер, стараясь скрыть облегчение. Дикон, похоже, уже не знал, чем еще Катари впечатлить.
- Кляча, - с удовольствием припечатал Салиган. – Ну, вы же знаете этих надорских жеребчиков: грива редкая, хвост облезлый, уши самую малость короче ослиных и вдобавок любого осла переупрямят.
Робер знал. Отец дважды дарил Эгмонту полуморисков, но Повелитель Скал отдавал их порученцам, а сам упрямо ездил на надорце. Впрочем, если забыть непритязательный вид, на торских тропах короткохвостый Уголь даже чистокровных морисков обгонял – просто чуял, куда надо ногу ставить. И вынослив был, и хозяину верен не меньше Моро.
Два вороных коня, обоих застрелили.
- Надорцы довольно резвы, - дипломатично заметил Мевен. – Но надорца, за которого бы стоило отдать такие деньги, я вообразить не могу.
- А ведь в прошлом именно столько они и стоили, - неожиданно вступил в разговор Коко. – На всех гальтарских барельефах у лошадей вождей и героев очень характерные стати. То, что сейчас кажется уродливым, было для предков воплощением красоты и благородства.
- Те надорцы, кого я видел, были сильны и выносливы. И ход у них плавный, - припомнив, добавил Робер. – Вероятно, когда в Золотых землях не знали морисков…
- Знали, дорогой герцог, именно что знали! При Раканах кэналлийцы были нечастыми гостями в Кабитэле, но весенний турнир посещали исправно. Первый мориск, на нем победивший, принадлежал Рамиро-младшему, а до того лошади из Надора неизменно приходили первыми. Но потом побеждали только мориски, а надорцы перестали участвовать в турнире. Эдвард Окделл – дед нынешнего герцога – считал, что при Франциске Великом Лучшие Люди пересели с надорцев на морисков в угоду королю и его пасынку.
- Но мориски быстрее! – возмутился Робер.
- А это он объяснял тем, что лучшие племенные лошади погибли, когда в начале Круга Ренкваха поглотила Старый Надор, а в лесах разводить лошадей несколько проблематично. Но он верил, что при правильном подходе породу можно восстановить в былом блеске, как лучших лошадей Кэртианы.
- И их опять сочтут самыми красивыми? – усмехнулась Марианна.
- Не думаю, что герцога Эдварда волновали столь зыбкие материи. Тессории бывшими не бывают.
Окделл – тессорий. Даже не верится, что так было. А ведь недавно было – при Алисе. А маленький барон продолжал:
- Он даже землю для этого в Южном Надоре купил и назвал «Новый Хотблад».
Окделл, покупающий поместье, потому что ему втемяшилось разводить лошадей? Так вот почему Эгмонт в наследство одни долги получил. А уж каково при таком тессории Талигу жилось – и говорить нечего. Эпинэ повезло: если Валмон берется за четыре года и на деньги Алва привести все в порядок, значит так и будет. А Надор с его землетрясениями разве что Манрику на шею повесить. Этот бывший тессорий деньги считать умеет.
Одно хорошо: деньги теперь есть у Олларии. Опять благодаря Алве. Под залог усыпанных камнями золотых кубков негоцианты расщедрились.
Падает бронзовый кувшин с зигзагами молний на боках, разлетается глиняными черепками. За спиной синеглазой женщины величаво догорает закат.
- Кэртиана звала Рассвет, Кэртиана молила Полдень, Кэртиана смотрела в Закат и ждала, долго ждала. Сколько можно ждать? Может ли спасение родиться из гибели? Пусть придет Полночь.
- Герцог, неужели я такой плохой рассказчик?
Робер вздрогнул всем телом, приходя в себя. Уснул за столом, надо же.
- Простите, барон, тяжелый день, - за которым будет еще много тяжелых дней.
Он устал. Его дело – город. А синеглазая со своими загадками пусть снится Придду. Или учится говорить по-человечески.
UPD 01.02 читать дальше
Как всякая добропорядочная «сова», вставать затемно Колин не любил, но иногда приходилось. Кэналлийцы, не иначе, как с помощью Леворукого, заперли Кольцо Эрнани наглухо. Разведчики под видом беженцев прошли от Нерси до Ларитана – даже одиночке не проскочить. Везде одна песня: ступай назад, пока не пристрелили. Приблизиться – и то к себе не дают! Как обозы перегружают – комедия, но смеяться не хочется, потому что все, что им остается – прорываться силой. Старая Барсина подходила для этого идеально: из-за дурной славы местность малолюдна, вряд ли ее караулит большой отряд. Заставы на трактах наверняка уже получили предупреждение из Олларии, а тут – если только Леворукий лично на ухо шепнет.
Хорошо, что кругом овраги и мелколесье. Плохо, что Гобарт без пушек. На прорыв пойдет вторая рота, но командовать атакой придется лично – он в Олларии с каждым солдатом переговорил, пусть увидят, что Николас Уэйд слово держит.
После смерти Ракана королевской охране спешно пошили «сорочьи» мундиры, но Колин был сторонником единообразия и перед боем надел черную с золотом «надорскую» форму. А офицеры расстарались заранее (манриковская школа!) и осчастливили самозваного командира соответствующей новому чину перевязью.
Как там у Людей Чести: «древней кровью вечер ал»? Люра был маршалом Талигойи, но умер в черно-белом мундире маршала Талига с алой перевязью верного рыцаря супруги того самого короля, которого собирался казнить. Окделл очень хотел добавить к форме своего полка цвета своей дамы, но ставший вдруг суеверным Нокс заявил, что тоже когда-то читал Павсания и точно помнит, что в Золотой Анаксии смешение цветов Великих Домов не допускалось. Будь хоть малейший шанс увидеть Карваля в розовом, Колин бы рискнул хорошим отношением командира и посоветовал герцогу обратиться к Альдо Первому с предложением ввести новый обычай, но, к сожалению, урготская ласточка любила розовый цвет просто так, без связи с геральдикой. Так что перевязь в руках Колина была багряной, а не алой, но как не вспомнить «перевязь Люра»?
А еще вспоминалась усмешка тогда еще полковника, когда он отдавал Колину офицерский патент: «Поздравляю, Николас, теперь вас не повесят». На самом деле случалось, что и дворян вешали, но в тот момент о таком не думалось. Море казалось по колено, чего уж там. Служба у Люра, покровительство тессория – голова кружилась от открывающихся перспектив.
Что ж, перспективы есть и сейчас. А кому суждено быть повешенным – того не зарубят.
Багряная лента перечеркнула черный мундир.
В коридоре Колин столкнулся нос к носу с выходящим из своей комнаты Окделлом. При виде того, как он одет, глаза мальчишки загорелись восторгом.
- Вам идет, господин полковник.
Колин строго по уставу склонил голову, щелкнул каблуками.
- Монсеньор, надорская гвардия имеет честь сопровождать вас в Агарис.
Само собой разумеется, восторг герцога продлился ровно до того момента, как он узнал, что не будет участвовать в бою. И дело даже не в том, что Колин не верил в его дорамский опыт: если здесь не выйдет, Гобарт попытается уйти в Надор, а там без помощи Лоу никак. А значит, Окделл обязательно должен уцелеть. Лоу будет при Гобарте, а Окделл поедет с Арабеллой. Так Тондеру не придется ломать голову, кого охранять важнее.
На дорогу выбрались за час до рассвета. Ехали шагом. Птицы орали на разные голоса. Тополя казались колоннами.
Тополя посадили, чтобы обезопасить дорогу от заведшейся в Старой Барсине нечисти. Двести лет было запрещено заходить за их ряд. Алва своих подданных так запугал, что они даже разведчиков внутрь Кольца не посылали. Почему же объехать их заставы никак ни у кого не получается?
Колин ехал с Окделлом стремя в стремя, Гобарт и взявший Лоу теньент – по бокам от них. Белый конь герцога скользил, будто не чувствуя двойной ноши. Через хорну одни продолжат путь на встречу с кэналлийцами, другие останутся ждать исхода.
Пятьсот всадников, почти тысяча лошадей – насколько они растянулись в серых, как сутана Левия, сумерках? Обсаженная тополями дорога похожа на ущелье. Не думать о ловушке невозможно.
Колин очнулся и понял, что они остановились, замерли, застыли в невозможной для предрассветного леса тишине. Молчали птицы, молчали люди, лошади – все. Что-то должно случиться.
Бишоп разразился бранью, и Колин с облегчением выдохнул.
- Сержант, здесь дама! – прорычал Гобарт.
- Дорита! – радостно воскликнула Белла.
На руке Лоу сидел ястреб-перепелятник. Именно эта внезапно появившаяся кроха и была причиной неприличной тирады.
- Дорита, умница, нашлась! – ворковала сестра.
- Лэйелитэ! – пронзительно крикнул ястреб. Вот кто всех птиц распугал, и никакой мистики.
«Лэйелитэ». Похоже на странное восклицание Эпинэ. Кто кому подражает?
Что за бред!
Ястреб медленно, будто красуясь, вспорхнул с руки, подлетел к придорожным кустам, вернулся. Резкий крик – даже окрик! – и еще один медленный круг.
- Надо проверить, что там, - предложил Лоу.
- Мышь в кусты уронила, - тихо проворчал Бишоп и едва успел прикрыть лицо от маленькой фурии.
- Дорита, как не стыдно! – укорила Белла.
- Хорошее имя для надорской птицы, - не удержался Колин.
- У нее характер плохой, - отозвался Лоу.
Ястреб заложил еще один круг, уже не скупясь на брань.
С топотом примчался теньент из четвертой роты. Его капитан желал знать, почему все стоят, как идиоты.
На редкость точное описание ситуации.
- Чард, проверьте, что госпожа Дорита желает нам показать.
Чард спешился, осторожно приблизился к краю дороги, нырнул в кусты. Дорита за ним.
- Часто с ней такое? – спросил Колин.
- Первый раз, - задумчиво ответил Лоу.
Вернулся Чард.
- Там дорога. Старая, но проехать можно.
Дорога здесь может быть только одна – к руинам Адриановой обители, бывшей резиденции ордена Славы. Выходит, они сейчас на развилке стоят.
- Ладно, едем дальше.
Лицо обдает ветром.
- Лэйелитэ! – чуть не на ухо, тварь!
- Она хочет, чтобы мы ехали по той дороге, - констатировал Лоу.
- Разрешите мне сказать, - вмешался Чард.
- Говорите, - распорядился молчавший до того Окделл.
- Ястреб – птица святой Элисон. Она его заблудившимся посылает.
- Дорита меня во дворце к монсеньору привела, - похвасталась Белла. – Она умница!
Бишоп помалкивал, но едва ли поверья висельников отличаются от баек контрабандистов: звери и птицы чуют нечисть лучше людей, но если зверем закатная тварь обернуться может, то птицей – никогда.
И уж лучше оставить полк в руинах, где можно обороняться, чем растянутым по этой дороге.
- Надо ехать, - произнес Окделл.
Надо решать.
- Мы поедем по старой дороге. Создатель с нами.
Или с кэналлийцами.
Ночью Дик ни на минуту не сомкнул глаз: чужой ненавидящий взгляд, о котором он забыл за тревогами последних дней, вернулся и буквально вдавливал в постель. В какой-то миг он даже уступил слабости и окликнул мерно дышавшего Эдварда. Увы, Лоу не проснулся, а будить его по-настоящему Дик не решился.
«Плясунья-монахиня» - три четверти часа, «Пасынки Талига» - час, двойной венок сонетов Веннена, медленно и выразительно – полчаса. Сперва Дик боялся, что, как и в прошлую бессонную ночь, заявится Арамона, потом почти хотел этого – что угодно, лишь бы исчез взгляд. Явившемуся их будить порученцу Дик обрадовался, как должник – смерти кредитора. Уворованная радость, недостойная Человека Чести.
Зато теперь плавная поступь Севера навевала сон. Развалины Адриановой обители медленно выплывали из тумана. Брошенная крепость спала, тонула в тяжелом сне, не замечая приближающуюся армию.
Дик тряхнул головой, пытаясь прогнать сон. Нельзя спать, враг близко. Пронзительно крикнул ястреб, взмывая в сумрачное небо. Это плохой сон. И желание нарушить его нестерпимо.
Кони идут по дороге, выбивая песню для тех, кто умеет слышать. Камни устали ждать.
Кони убыстряют шаг. Рассвет близок. За рассвет стоит драться. За рассвет надо драться! Север срывается в галоп, Дик смеется от счастья.
Гневно рокочет разбуженная гроза, высматривая наглеца, нарушившего ее покой.
- Уходи, покуда цел, сын Лита!
- Без боя – не уйду!
Первая молния раскалывает небо и видит – наконец-то видит! – врага. Зеленый туман заволок округу, облепил стены. Шаг за шагом подобрался совсем близко.
- Спасибо, сын Лита!
Огненный молот бьет по каменной наковальне, выжигая зеленый мед.
- Больше не спрячешься, больше нас не обманешь!
Белый конь мчится по старой дороге. Грохочет гроза, но сердце стучит громче. Лэйе Литэ! Повелитель Скал счастлив. О, если бы скачка длилась вечно!
Грохочет гроза – провожая в долгий путь.
- Я помню, сын Лита! - Она остается, ее долг – беречь чашу Астрапа.
Старая Барсина позади. Позади перекрестье дорог с выщербленным обелиском – глупым камнем, ненавидящим своего владыку.
- Эномбрэдасоберано!
Глупцы – разве можно вставать на пути обвала? Редкие выстрелы гаснут в реве каменной реки. Разве можно остановить обвал?
Гулко дрожит земля, но это не конский топот. Поступь ночных коней легка, как лунные тени. Вспоминайте, поля Эпинэ, а не можете вспомнить – узнавайте заново боевую песню Скал!
Для обзоров
Дайри-магия - говорят, помогает)))
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 5
Оллария. Окрестности Старой Барсины
400 год К.С. 22-23-ий день Весенних Молний
1
Оллария. Окрестности Старой Барсины
400 год К.С. 22-23-ий день Весенних Молний
1
О Лаик Ли рассказывал лишь однажды – когда приехал в Сэ, чтобы сопровождать в Жеребячий загон малыша Арно – но рассказывал так, что Арлетта будто сама там побывала. Длинный серый дом посреди похожего на лес парка, пустые галереи, узкие лестницы, запирающиеся только снаружи каморки унаров, бесцветные слуги с повадками крыс. Наушничество и соглядатайство под маской придуманных великим королем обычаев. Ракана из писем Марселя до боли походила на увиденную глазами сына Лаик. На что похожа Оллария королевы-регента?
Уподобляться арамоновым прислужникам категорически не хотелось, еще меньше хотелось выставлять бесправным унаром впрягшегося в непосильный для него воз Иноходца, но Бертрам и Гектор ждали письма. Испорченное колье оказалось почти кстати.
Урожденная Рафиано поправила манжеты и уверенно вошла в лавку с двумя горделивыми сороками на вывеске. Кто восстановит колье лучше его создателя? И не вина графини, что уроженец вольного Фельпа собирает городские новости не хуже сороки и так же охотно ими делится. Но вместо остроносого мастера Арлетту встретил его тощий помощник – Мэтью Гишфорд.
- Мастер Бартолемью умер, - объяснил он.
Умер? Интонацию молодого ювелира понял бы даже Эмиль. Мастера убили! Белоштанный анакс уже два месяца горит в Закате, но только в пьесах любое горе заканчивается со смертью злодея. В жизни торжество справедливости убитых не воскрешает.
- Город нескоро оправится после этих событий, - задумчиво произнесла Арлетта.
Ювелир кивнул:
- Мне иногда кажется, сударыня, что именно тогда все и началось. Здесь убивали и грабили висельники, а фанатики в Старом городе просто убивали, но едва ли их жертвам было от того легче. А уж где соседи под шумок счеты сводили… - Гишфорд тяжело вздохнул.
Выходит, Бартолемью убили в Октавианскую ночь? Бедняга.
К счастью, вздыхал наследник погибшего недолго – мало что выглядит столь же неприятно, как вымученная скорбь.
- Сударыня, я обязан сообщить вам, что я не мастер Бартолемью – он был великим ювелиром, а мне еще многому предстоит научиться, – но если вы окажете мне доверие, я приложу всё своё старание, чтобы вы о том не пожалели. Вот образец моей работы, – и Гишфорд, будто триаду во вьехарроне, выложил на стол парные мужские кольца. Лаконичная золотая оправа подчеркивала природную красоту винно-красных звездчатых рубинов. При других обстоятельствах Арлетта обязательно бы купила их в подарок Ли – старший помещал портреты врагов в чудовищную рамочку с лебедями как раз потому, что терпеть не мог все эти бантики и розочки.
- У вас хороший вкус, мастер Мэтью, - похвалила графиня, - и вы не городите лишнего, чтобы похвастаться своим мастерством.
- Дядя учил меня, что лишняя деталь – всегда лишняя деталь, как бы искусно не была она выполнена, - скромно сказал молодой ювелир.
- А вот причина моего визита, - Арлетта протянула Гишфорду футляр с колье. Впрочем, даже если бы новый хозяин лавки не предъявил доказательства своего мастерства, она бы не стала искать другого ювелира: Савиньяки всегда давали людям шанс. А вот чем живет и дышит столица придется, похоже, выуживать из трескотни белошвеек.
- Работа мастера Бартолемью, - с уважением произнес Гишфорд, тщательно изучив колье. – Как жаль! Увы, с опалами такое бывает.
- Камни придется заменить?
- Если вам будет угодно, сударыня. Опалы изменили цвет и потеряли сияние, но трещин нет. Думаю, я смог бы вернуть им прежний вид. Но, разумеется, можно заменить опалы на рубины – с ними таких сюрпризов не будет.
- Мне говорили, опалы не любят пренебрежения и боятся солнечного света.
- Да, сударыня.
- Яркий свет, как и острый взгляд, безжалостен к несбыточным надеждам. – Из этого может выйти отличная притча.
- Не стоит так говорить о надежде! - запротестовал Гишфорд.
- Что проку в бесплодных мечтах? А самообман всегда опасен.
- Еще Иссерциал сказал: пока дышу – надеюсь, а Филон возразил ему: пока надеюсь - дышу. Но вы, сударыня, конечно, правы – опалы могут быть опасны и далеко не всякому стоит их носить.
- Как интересно!
Худенький ювелир польщено улыбнулся.
- Опалы очень разные и по-разному влияют на людей. Белый опал, - покопавшись в столе, мастер выложил на стол полупрозрачный камень с нежно-голубым сиянием, - облегчает страдания неизлечимых больных и даже продлевает им жизнь. Огненный, - солнечная капля с алыми отблесками, - помогает мечтателям, живущим в собственных грезах, а так же приносит удачу в игре. В вашем колье королевские опалы – как вот этот, - Арлетта залюбовалась невероятным камнем, у которого темно-красный центр был окружен ярко-зеленой каймой, - они дают успех и власть в обществе. В древности опалы были символом надежды. Считалось, что они обостряют интуицию и способствуют вдохновению, помогают раскрытию тайн и даже могут развить в человеке пророческий дар. Святой Иоанн назвал опал камнем любви, веры и сострадания. Святой Танкред писал, что наблюдение за игрой света на поверхности опала проясняет разум, святой Игнатий – что опалы способствуют доверию между людьми и дружественным отношениям. Святой Доминик полагал опал защитником чести. А вот святой Торквиний утверждал, что опалы внушают страх темноты и склоняют к чернокнижию, омрачают разум пустыми мечтами и всевозможными опасениями.
- Какой многогранный камень. А его вообще гранят? – Все когда-либо виденные графиней опалы были в форме кабошонов.
- Как правило, нет. Кабошон лучше раскрывает изменчивую игру света – почему, к слову, не гранят ройи и звездчатые сапфиры и рубины. К тому же, опал не слишком прочен, и это обязательно надо учитывать при выборе оправы. Все опалы изменчивы и капризны. Им свойственно рождать в людях обманчивые надежды. Тот, кто носит опалы, должен жить в мечтах, не стремясь осуществить свои грезы, или наоборот, должен обладать сильной волей и уметь отличать желаемое от действительного.
Орден Найери!
- Мастер, мне кажется, вы пропустили в своем рассказе черный опал. Какие магические свойства приписывают ему?
- Черный опал, сударыня? - переспросил ювелир. - Черный благородный опал – гальтарский символ изменчивого Рока. Мориск-убийца среди камней. Обычно драгоценные камни приносят вред человеку, их укравшему, или человеку, направившему их силу во зло. Но черный опал раздавит любого, кого сможет раздавить. Чтобы носить черный опал, нужно быть хозяином своей судьбы, но для человека, сумевшего его укротить, он совершит невозможное.
- Орден – ваша работа! – догадалась графиня.
- И я ею горжусь.
- А вы не боялись, что Альдо Ракан с помощью черных опалов «совершит невозможное»? – лукаво спросила Арлетта. Уверенность молодого ювелира в магических свойствах камней была так велика, что его так и хотелось поддразнить. – Мне называли совершенно баснословную сумму. Признайтесь, сколько господин в белых штанах переплатил?
- Ни единого суана, сударыня. Крупные опалы – большая редкость, а там вдобавок все камни вырезаны из одного куска породы. Сумей Альдо Ракан их укротить – был бы как Франциск Великий. Только он таким не был.
- А Ричард Окделл? Орден теперь у него.
Гишфорд пожал плечами.
- Герцог Окделл был хорошим клиентом. Он мог не только объяснить, чего он хочет, но и нарисовать – для ювелира это большая удача. Он был щедр и никогда не торопил с работой.
- Он верил в любую чушь, какую ему повесит на уши его любимый анакс. Копия почти святого Эгмонта, мечтавшего стать вторым святым Аланом.
- Я олларианец и, разумеется, не считаю эориев потомками демонов, - осторожно сказал ювелир, - но я слышал, что все Повелители очень похожи на своих предков и внешне, и характером. Неудивительно, что нынешний Повелитель Скал похож на отца и на герцога Алана. И потом: «Тверд и незыблем» - что это, как не вызов изменчивой судьбе? Все-таки, недаром опал считают камнем Скал.
- Вы хотите сказать, камнем Волн? – удивилась Арлетта.
- Распространенное заблуждение. Опалы любят воду. Сьентифики утверждают, что изменение цвета и исчезновение сияния опалов связано с потерей влаги. И именно водой я попытаюсь возродить ваше колье. Но дело в том, что Волны – это Юг и Лето, а не вода.
- А опал не любит солнечный свет.
- Как и положено камню Полуночи, камню Зимы. К тому же, в старину говорили: Волны помнят, а Скалы знают. Опалы дают знание.
- Тому, кто сможет его взять.
Разглядеть в ворохе желанных видений.
- Да, сударыня.
Из этого действительно выйдет отличная притча.
- Весна, Лето, Осень, Зима. Юность, молодость, зрелость и старость.
То, что знают старики, для молодых – чужая память, а для юных – глупая сказка. Они нарушают правила и творят невозможное. Старики надеются, а юность делает. Про Рудольфа и Росио – пожалуй, грубовато, а вот про Талигойю и Талиг – в самый раз.
- Ветер, Волны, Молнии и Скалы, - кивнул Гишфорд, – только вы немного не правы, сударыня. Скалы – не старость, бессмертным старость неведома. Скалы – сон, предшествующий рождению.
Вечный Охотник засыпает зрелым мужем, а просыпается самоуверенным юнцом? За время сна в погоне за призрачными миражами растеряв память? Забывший и врагов, и друзей, свободный ото всех долгов.
Нет, не то.
Зимой кажется, что можно каждый день жить с чистого листа, но весной снег тает, обнажая всю скопившуюся за зиму грязь. Нельзя жить снами, нельзя забывать долги. Нельзя быть мерзавцем и думать, будто тебе за это ничего не будет.
Это будет ее лучшая притча.
2
Графиня бы с удовольствием продолжила оказавшийся таким вдохновляющим разговор, но в лавке неожиданно появился Карваль. Маленький генерал явно желал переговорить с Гишфордом с глазу на глаз, но Рафиано, когда хотели, могли по неспособности понимать намеки любому Окделлу фору дать.
- Вы очень кстати, - сказала Арлетта Карвалю, – мы как раз обсуждали свойства камней. Герцог Эпинэ рассказывал, горожане преподнесли вам цепь с рубинами в благодарность за ваше участие в их судьбе. Мастер Мэтью, а какие свойства у рубинов?
- Рубины, сударыня, - начал молодой ювелир, откровенно довольный, что его не бросили на растерзание генералу, - издавна считаются защитниками от лживых и неверных друзей.
- Позволю себе прервать вашу ученую беседу, - вмешался Карваль. – Тем более, что мое дело к господину Гишфорду не займет много времени.
- Мы вас внимательно слушаем, - заверила Арлетта.
- Мэтью Гишфорд, стало известно, что вчера вы приходили в дом герцога Алва и выплатили слугам Окделла жалование за два месяца.
- Да, это так.
- Кроме того, вы явились в казармы и выдали деньги солдатам, сопровождавшим Окделла в Надор.
- Сущую мелочь.
- Кроме того, вы были у портного, краснодеревщика, зеленщика…
- Господин Карваль, - перебил ювелир, - я помню, где я был вчера.
- В таком случае, возможно, вы помните и причину вашей щедрости?
- Дело в том, господин Карваль, что нет ничего проще, чем быть щедрым за чужой счет.
А Гишфорд Карваля не любит.
- Вы раздавали чужие деньги?
- Это были деньги герцога Окделла.
Вот так-так!
- Вы встречались с герцогом Окделлом? – резко спросил Карваль.
- Вчера утром мне передали шесть тысяч таллов и просьбу оплатить из этой суммы долги герцога Окделла, а остаток употребить на любое богоугодное дело по моему выбору.
- И вы?
- Нанес визит домоправительнице герцога госпоже Крэбстон, и она любезно снабдила меня списком. Во-первых, жалование слугам за текущий месяц, поскольку они отработали его почти целиком, а господин герцог из-за четырех дней никогда бы не стал крохоборствовать. Кроме того, госпожа Крэбстон представила убедительные доводы в пользу того, что в данных обстоятельствах можно считать всех слуг уволенными без нареканий со стороны хозяина, а значит, было бы справедливо заплатить им и за следующий месяц. Во-вторых, хотя жалование надорской гвардии теперь платит корона, герцог Окделл всегда награждал солдат, выполнявших его личные поручения. Примерную сумму я узнал у полковника Блора.
- И тоже выплатили.
- Разумеется. В-третьих, я оплатил неоплаченные товары, о которых узнал от госпожи Крэбстон. На все это ушло семьсот двадцать пять таллов – я счел возможным, раз уж мне выпала честь вносить плату от имени господина герцога, суаны не считать.
- И сколько господин герцог «был должен» вам? – издевательски спросил Карваль.
- Нисколько. Мне господин герцог всегда платил вперед. Таким образом, остаток составил пять тысяч двести семьдесят пять таллов, и я передал их настоятелю храма Святой Октавии. Это в-четвертых. Господин герцог был эсператистом, но кардинал Левий мне неизвестен, а отец Джозеф много лет помогает вдовам и сиротам.
- И, надо полагать, он запомнил столь щедрого жертвователя?
- Он записал, господин Карваль. Олларианская церковь хорошо считает – согласно заветам своего основателя.
- Последний вопрос: кто передал вам деньги? Шесть тысяч – сумма немалая.
- Она сказала, что ее называют Тишь.
Карваль недоверчиво прищурился:
- Женщина по имени Тишь принесла вам шесть тысяч таллов, сказала, что это от Окделла, и вы поверили?
- А зачем ей лгать?
- Благодарю за беседу, мастер Гишфорд. Сударыня.
Разъяренный Карваль вышел вон. Эмиль бы на его месте сделал так же. Лионель бы продолжил расспросы. Не могла же одинокая женщина прийти с мешком золота! Росио для таких целей возил сапфиры. А Тишь – какое странное имя! – наверняка принесла какое-то из принадлежавших Окделлу украшений. Может, из тех, что Окделл заказывал у Гишфорда, потому ювелир так уверен в том, от кого оно. Увы, день спустя эту «Тишь» сумели бы разыскать разве что кэналлийцы Хуана. Но не так уж это важно. Важно другое.
- Не знала, что в Олларии все еще отпускают в долг, - сдержанно заметила графиня.
- Герцог Окделл всегда платил в срок. Герцогу Эпинэ в долг уже не дают – слишком много должен.
- Герцог Эпинэ старается для города, а Окделл… - Арлетта удержала рвущиеся на язык слова. Здесь надо по-другому. – Вы сами сказали, что легко быть щедрым за чужой счет. Окделл проедал имущество Рокэ Алвы. Но ему в долг дают, а герцогу Эпинэ, который ради горожан ночей не спит – нет! Каждый раз поражаюсь людской неблагодарности.
- Неблагодарности?! – рассвирепел тощий ювелир. – Я был среди заложников, сударыня, меня должны были казнить в один день с королем! Я прекрасно помню, кому я обязан жизнью! Герцог Алва спасал короля, но нас он тоже спас. Мы встали перед ним на колени, потому что в тот миг это было единственное, что мы могли для него сделать. Но если бы потом, если сейчас, если в будущем Первому маршалу понадобится моя помощь – я все сделаю. Я помню! И я помню, кто в тот день командовал казнью и кто охранял эшафот. Люра, Эпинэ и Придд. Одного герцог Алва убил, второго сделал маршалом, третьего – полковником. Я понимаю, что дела Повелителей – не мое дело, но испытывать благодарность к вовремя предавшим – увольте. Из тех, кто пришел с узурпатором, только Окделл с ним простился после смерти. Может, Окделл и верит в иллюзии, но он верен до конца.
А этот человек верит в то, что говорит. Об этом точно надо писать притчу. Не сейчас, когда ярость затмевает разум. Потом.
Что ж, между Колиньярами, обличавшими Веннена, и притчей о борове прошел год. Придет время и для истории о благородном… ызаржонке. Верном до конца, само собой разумеется.
UPD 27.01 читать дальше
3
- Веннен – неподходящее чтение для юной девушки, - почти пропел Колин, старательно подражая Урсуле Колиньяр. – Брехня! Дидерих неподходящее чтение для юной девушки. В каждой четвертой пьесе кто-нибудь из дома сбегает.
- А у Веннена каждый второй сонет про тайную страсть, - добродушно заметил Гобарт. Конечно, это не его сестра спит за стенкой в обнимку с кое-как подогнанной по размеру кирасой!
- Тайной страсти нож под ребра и в овраг, а жениху на свадьбе гидор пополам с игристым, чтоб наверняка. И никто ничего не узнает! А какой жених поверит, что девушка из дома сбежала, потому что старая тетка стала на себя непохожа?
- Я б поверил, - серьезно ответил артиллерист. – В эту зиму много кто стал на себя не похож.
- Она осенью сбежала.
- А может, в Барсине раньше началось? Помните порученца их полковника? Пса с таким взглядом я б пристрелил, не дожидаясь, пока кидаться начнет.
- Я тоже, - неохотно согласился Колин. Порученца того через день после Доры южане убили – утверждали, что он кинулся на них, будто бесом одержимый, и, похоже, в кои-то веки не врали. Но репутацию сестры рассказами о взбесившихся барсинцах не спасешь, да и троюродная тетка – какая-никакая, а родня.
К дальней родственнице Колин сестру пять лет назад сам отвез – не хотел, чтобы Белла росла в нищем Надоре, где воюют десять месяцев в году. Две трети жалования старухе отдавал, ментора хорошего нашел даже раньше, чем дворянство получил – и вот что из этого вышло. Как же он теперь Окделла понимал! Как сестру в своих обносках увидел, первая мысль была: в монастырь, чтоб ценила то, что для нее делают. А самое смешное, что именно Окделл за девчонку вступился. «Я уверен, у эрэа были весомые причины поступить так, как она поступила»! А когда герцог сестру «эрэа» зовет, поневоле язык прикусываешь. И начинаешь думать, что не все так плохо, как кажется. Тем более, что в алатском бархате и на чистокровной мориске Арабелла смотрелась настоящей аристократкой, обращение со стороны Окделла и Лоу было безукоризненным, а солдаты даже лишнего взгляда себе не позволяли.
К вечеру они наконец-то догнали Гобарта, ночью подоспела сделавшая круг до Тарники первая рота, удачно перехватившая гонца королевы к Ноймаринену, а потом отряды стали прибывать каждый час. Около полудня маленькая армия свернула на Старую Королевскую дорогу и через три часа стала лагерем в брошенном поместье в пяти хорнах от Кольца. Дезертировали меньше двадцати человек, проспоривший по такому случаю золотое кольцо Тондер светился от счастья, все чего-то хотели срочно и немедленно, интендант надорской гвардии и интендант артиллеристов хором требовали одного из них упразднить, а лучше - повесить, а на утро предстоял бой. Но к вечеру все угомонились и Гобарт спросил о «попутчиках». Колин начал рассказывать – и вот тут-то ему стало страшно.
Несчастный старший брат поболтал в кружке остатки вина.
- Ладно, ко мне она в Олларии не пошла, потому что испугалась, что обратно отправлю, но зачем она пошла работать в трактир?! Самый близкий к казармам, как нарочно.
- А кто ее там видел? Про герцогиню Айрис тоже говорили, что от матушки сбежала и в Алву по уши влюблена, а от женихов отбою не было. И Манрик, и Ларак, и Эпинэ.
- На такую родословную всегда охотники найдутся. Что дочь Эгмонта в доме Ворона живет – так может Повелители на Изломе помирились. А дочку Арамоны тюфяк Фердинанд красивой назвал – мигом Манон Арли вспомнили.
- Когда компаньонка ярче госпожи одета, тяжело сплетен избежать.
- Ей королева велела алое носить, - вступился за девушку Колин.
- Женские свары, – поморщился убежденный холостяк. – А на вашей сестре еще Лоу, может, женится. Баронессой будет.
- Безземельной.
- Нет, у них как раз замок на острове как был, так и остался. А вот в Гобарте весной на лодке плавать можно – от колокольни до надвратной башни. Если она еще стоит. Отец нас с братьями в детстве возил, показывал.
- Вы четыреста лет помните, - с завистью произнес первый в роду Уэйдов дворянин.
- Рады бы забыть, да налог платить надо. Родовое гнездо. Остальное еще дед подарил, сразу, как Диомид указом разродился.
- И какой чудак надел в Ренквахе принял? За который налоги дерут?
Гобарт кивнул в сторону двери. Ясно – Окделлы. Благородно, конечно, но глупо.
С другой стороны, не повезло регенту, кто бы он ни был. В талигойской казне ветер свищет, но мятежников из Эпинэ и мятежников из Придды простили, а у мятежников из Надора взять при всем желании нечего. Значит, горе Манрикам и Колиньярам. До Колиньяра Колину дела не было, а Манрик сам виноват: зарвался. Краденные камни всегда приносят горе, а господин тессорий замахнулся на парочку горных хребтов. Вздумал повторить успех Гвидо Ларака, ставшего на прошлом Изломе надорским герцогом. Но круг спустя мстительные Надоры уничтожили потомков удачливого наемника, а значит, дойдет черед и до Олларов.
Ради двух Лараков сгинули город и замок Повелителей Скал. Эдак впору всем Надором умолять горы простить давно покойного бастарда. Страшная все-таки штука – месть. Одна война агмов с варитами чего стоит. Притащили свою вражду из Седых земель, словно заразу какую, и не видят, как она их жрет, будто разума от ненависти лишились. Ну да беды севера – не его беды. Они едут на юг. Тем, кто за одну осень умудрился побывать подручными у Манрика, Колиньяра и Ракана, в Талиге делать нечего. А уж Окделлам в Талиге делать нечего тем более. Герцог Окделл, как и положено Человеку Чести, направляется в Агарис.
Если подумать, Агарис даже лучше Гайифы. Мориски оттуда уже убрались, значит, меньше вероятность, что наемников кинут в мясорубку. Зато можно купить дом и нанять благочестивую вдову для надзора за сестрой. Кстати, под предводительством Окделла они будут не наемники, а союзники: доблестные ревнители веры, до которых дошел ужасный слух о разорении Святого города. И даже деньги, спасибо Алве, есть, так что можно на первых порах радеть за веру бескорыстно.
Не будь с Окделлом Лоу, Колин бы даже раздумывать не стал. Но Лоу был. А еще была Белла. Отпустить ее с этими двумя невозможно. Тащить с собой – едва ли не хуже. Отправить опять к тетке – Карваль найдет. Вдобавок, Колин был на родственницу обижен: за полгода так и не призналась, что подопечная сбежала. Хотя сестра, конечно, тоже хороша. И он дурак – ни разу не навестил. Не хотелось к семье внимания привлекать, но мог бы извернуться!
Может, и хорошо, что не знал про побег – искать в «Озерной деве» никогда бы не догадался, только бы с ума от беспокойства сошел. О том, что было бы, не нащупай он вдруг за пазухой орден Найери – хотя точно в сумку убирал! – даже думать не хотелось. Но что теперь делать, что?!
В дверь постучали. Поздним гостем оказался герцог.
- Господин Уэйд, мне нужно с вами поговорить.
- Я внизу подожду, - предложил Гобарт. Золото, а не человек. И как сумел с Савиньяком разругаться? Да так, что старший Олень, про расчетливость которого анекдоты ходили, лучших артиллеристов Северной армии в Кадану не взял – Люра оставил.
- Не стоит беспокоиться, - возразил Окделл, - мы можем пойти ко мне.
Значит, говорить хочет Лоу. Хорошо барон устроился – целый герцог на посылках.
Выглядел Ястреб скверно. Он и так-то узколицым был – как и положено вассалу Рокслеев – а сейчас скулы как у черепа выпирали. Но взгляд все такой же тяжелый. И разговор, похоже, будет не из легких.
- Садитесь, господин Уэйд, - вежливо предложил герцог. – Вина?
- Благодарю, нет. – Колин уселся напротив барона. Окделл без малейшего недовольства сел спиной к двери.
- Завтра рано вставать, - согласился Лоу.
Задолго до рассвета. И тем не менее барон и герцог тратят вечер на разговор с навозником. Приятно иметь свою армию! И надо постараться, чтобы армия так его и осталась.
- О чем вы хотели со мной говорить? – прямо спросил Колин. Люра, сколько он помнил, всегда сразу выкладывал карты на стол, и в накладе обычно не оставался.
- О вашей сестре, - твердо сказал Окделл.
Леворукий и все его кошки! Он еще чего-то не знает?
- У нас хорошие новости, - без тени усмешки сообщил Лоу. – Похоже, господин Жуанвиль оказался куда догадливее нас, поэтому Арабелле было запрещено показываться внизу, а я был с осени их единственным постояльцем. Вдобавок, я и эрэа появились в трактире одновременно.
- Вы предлагаете сделать вид, будто Арабелла была в трактире с вами?
- То, что под видом моего пажа в покои королевы проникла девушка, Карваль раскопает быстро. О том, что это ваша сестра, в конце концов тоже узнают. В свете того, что вы любезно предложили помочь нам покинуть Кольцо Эрнани, почему бы не сделать вид, будто мы были заодно с самого начала?
- Но чем это поможет репутации сестры?
- Надора… - Окделл запнулся, откашлялся и продолжил нарочито деловым тоном: - Замка Надор больше нет. Если мы скажем, что после смерти родителей Арабелла Уэйд жила в Надоре в качестве компаньонки Айрис, эти слова будет некому опровергнуть.
Кроме барсинцев, видевших Беллу в доме тетки. Впрочем, тетя Агнесс была замкнутой домоседкой и на Дидериха сестра налегла явно не от избытка общения. И в любом случае это будет слово мещан против слова Повелителя Скал. Вот только…
- Всем известно, что Айрис Окделл дружила с Селиной Арамона. Мало кто поверит, что герцогиня не сблизилась так же с ее предшественницей, а потом ни разу не упомянула надорскую подругу.
- Всем известно, что Айрис Окделл пошла против семьи, - жестко ответил Лоу. – Вполне естественно, что она вычеркнула из жизни подругу, пытавшуюся ее образумить. По тому, как вела себя Айрис, и что Арабелле хватило духу проникнуть во дворец в мужском платье – две столь решительные юные особы могли не на шутку разругаться.
Белла начитана, а недостаток манер можно списать на общение с Айрис Окделл. Прикрыть безответственную выходку сестры непоколебимым авторитетом вдовы почти святого Эгмонта – отличный план.
Колин вздохнул:
- Арабелла не подтвердит дружбу с герцогиней Айрис, если ее об этом спросят. Она не умеет лгать.
- Учитывая «славу» герцогини Айрис, - усмехнулся барон, - это сочтут всего лишь доказательством ссоры. Их поведение во многом схоже, а любое сходство с Айрис – свидетельство, что Арабелла воспитанница вдовствующей герцогини. А значит, в Олларии ваша сестра находилась с вашего ведома, с разрешения герцогини Мирабеллы и под моей опекой.
А любого, кто в этом усомнится вслух – убивать на дуэли. Но мало кто будет сомневаться: Повелительница Скал первому жениху дала от ворот поворот из-за сущей ерунды, и с тех пор стала только строже. Ее имя - твердая гарантия, что все было прилично. Правда, сам Колин тогда получается верным приверженцем если не Раканов, то Окделлов? Репутация человека благородного лишней не бывает, а тех, кто из-за этого запишет его в наивные мечтатели – этих бедняг он сам разочарует. Когда сочтет нужным.
- Благодарю, монсеньор, имя вашей матушки – лучшая защита для сестры.
И будем надеяться, что герцогиня не явится из Рассвета, дабы изобличить лжецов.
- Мне следовало сразу догадаться, что Арабелла не может быть служанкой, - повинился Окделл. – Вам очень повезло с сестрой.
- Вы слишком добры.
- И я рад, что вам хватило проницательности раскусить Катарину Оллар.
Однако! Тем временем Окделл продолжал:
- Я понимаю, что, присягнув ей как королеве, потерял право приказывать надорской гвардии, но я рад, что надорская гвардия под вашим командованием выбрала дорогу Чести. И я вновь предлагаю вам обращаться друг к другу по имени.
Колин посмотрел на Лоу, надеясь, что у него не слишком ошарашенный вид. Окделл соображает, на каком он свете, и понимает ли барон, что с такой наивностью мальчишка очень быстро угодит в Рассвет? Решил роль Штанцлера на себя примерить?
А если можно Лоу, почему нельзя Колину? Офицеры лишнего не ляпнут, а с рядовыми герцог, слава Создателю, не панибратствует.
- Вы согласны, Николас? – с вдохновенным лицом спросил Окделл. Ах да, он и впрямь затянул с ответом.
- Сочту за честь, Ричард.
Лоу страдальчески вздохнул.
- Эр Эдвард? – тут же встревожился герцог.
- Не стоит беспокоиться, - процедил барон.
Ну, не стоит – так не стоит, хотя Колин бы на его месте, конечно, побеспокоился. Но если Лоу не стремится раскрыть сыну эра глаза, то ему это тем более ни к чему. Герцог считает Колина рыцарем Чести? Этой версии и будет придерживаться. И, между прочим, ему тоже есть, что рассказать.
- К слову о «наших совместных» действиях. Ричард, перед тем, как покинуть Олларию, я счел необходимым забрать из вашего дома все бумаги.
- Там было что-то ценное? – осведомился Лоу.
- Все ценное еще Кракл выгреб, - неприязненно сообщил Окделл.
- Там могло оказаться ваше письмо с последней волей или с объяснением причин отъезда, - не моргнув глазом, соврал Колин. – Я взял на себя смелость просмотреть ваши бумаги, чтобы гарантировать, что эти письма дойдут до адресата, а все остальное будет уничтожено и не достанется вашим недоброжелателям. Но там были лишь соболезнования по случаю гибели ваших родных и триолет.
- Триолет? – Окделл нахмурился. – Чей?
- Почерк был ваш. Он начинался… точно: «Обвала грохот не вписать в размер».
Герцог медленно кивнул.
- Да, было. Писал ответ Левию, и вдруг подумалось. Сожалею, что вам пришлось читать этот бред.
- Я счел возможным отправить триолет герцогу Эпинэ. Из Кортны. Мне показалось, что это запутает ваших врагов, и что любая путаница будет вам на пользу.
- Недописанная чушь! - с ужасом произнес Окделл.
- Они головы сломают, пытаясь понять, что вы хотели им сказать, - заверил Колин.
- Триолет вообще о чем? – спросил Лоу.
- О бездне, - неуверенно сказал Окделл.
- Об Алве, - высказал свою версию Колин.
- Алва в бездне? – хмыкнул барон.
- Лишь бы не в Эпинэ, - поделился надеждой Колин.
- Королева сказала, что он отправился на помощь фок Варзов, - напомнил Окделл.
- Последнее письмо пришло через Валмона.
- Опять солгала?!
- Скорее, не знала.
- Значит, юг, - задумчиво проговорил Лоу. – Или Бордон, или Гайифа.
- Или Агария? – возразил Колин.
- У его величества Антония быстрая память. Он успеет вспомнить о пламенной любви к Талигу раньше, чем Алва въедет в Этамис.
- Трус, - припечатал Окделл.
- Кажется, Альдо Ракан планировал отдать Дриксен Марагону?
- Но Альдо был… - герцог запнулся.
- Политик. Как только гайифцы разберутся с морисками, Антоний вспомнит, что он эсператист.
А гайифцы с морисками разберутся – если только Алва родичам не поможет. Тем более, что Бордон ему на один зуб.
Определенно, Агарис гораздо привлекательнее. Едва ли Алву заинтересует уже разбитый враг.
4
Вечер у Коко был бы даже хорош, кабы не очередная перепалка Марианны с Салиганом. Марианна звала его другом, но Иноходец такой дружбы не понимал. Что это за дружба, когда укусить друг друга стараются побольнее?
Наконец великосветский неряха поднял руки, признавая поражение, и тут же нашел новую цель для своих атак.
- Вы слышали, что Окделл учудил? – вальяжно спросил он у Робера.
Этот-то откуда про покушение знает?
- И что совершил Ричард? – невозмутимо поинтересовался Мевен.
- Купил белого коня. Беднягу месяц продать не могли – сумасшедшая старуха за него десять тысяч просила.
- Мориск или линарец? – уточнил Робер, стараясь скрыть облегчение. Дикон, похоже, уже не знал, чем еще Катари впечатлить.
- Кляча, - с удовольствием припечатал Салиган. – Ну, вы же знаете этих надорских жеребчиков: грива редкая, хвост облезлый, уши самую малость короче ослиных и вдобавок любого осла переупрямят.
Робер знал. Отец дважды дарил Эгмонту полуморисков, но Повелитель Скал отдавал их порученцам, а сам упрямо ездил на надорце. Впрочем, если забыть непритязательный вид, на торских тропах короткохвостый Уголь даже чистокровных морисков обгонял – просто чуял, куда надо ногу ставить. И вынослив был, и хозяину верен не меньше Моро.
Два вороных коня, обоих застрелили.
- Надорцы довольно резвы, - дипломатично заметил Мевен. – Но надорца, за которого бы стоило отдать такие деньги, я вообразить не могу.
- А ведь в прошлом именно столько они и стоили, - неожиданно вступил в разговор Коко. – На всех гальтарских барельефах у лошадей вождей и героев очень характерные стати. То, что сейчас кажется уродливым, было для предков воплощением красоты и благородства.
- Те надорцы, кого я видел, были сильны и выносливы. И ход у них плавный, - припомнив, добавил Робер. – Вероятно, когда в Золотых землях не знали морисков…
- Знали, дорогой герцог, именно что знали! При Раканах кэналлийцы были нечастыми гостями в Кабитэле, но весенний турнир посещали исправно. Первый мориск, на нем победивший, принадлежал Рамиро-младшему, а до того лошади из Надора неизменно приходили первыми. Но потом побеждали только мориски, а надорцы перестали участвовать в турнире. Эдвард Окделл – дед нынешнего герцога – считал, что при Франциске Великом Лучшие Люди пересели с надорцев на морисков в угоду королю и его пасынку.
- Но мориски быстрее! – возмутился Робер.
- А это он объяснял тем, что лучшие племенные лошади погибли, когда в начале Круга Ренкваха поглотила Старый Надор, а в лесах разводить лошадей несколько проблематично. Но он верил, что при правильном подходе породу можно восстановить в былом блеске, как лучших лошадей Кэртианы.
- И их опять сочтут самыми красивыми? – усмехнулась Марианна.
- Не думаю, что герцога Эдварда волновали столь зыбкие материи. Тессории бывшими не бывают.
Окделл – тессорий. Даже не верится, что так было. А ведь недавно было – при Алисе. А маленький барон продолжал:
- Он даже землю для этого в Южном Надоре купил и назвал «Новый Хотблад».
Окделл, покупающий поместье, потому что ему втемяшилось разводить лошадей? Так вот почему Эгмонт в наследство одни долги получил. А уж каково при таком тессории Талигу жилось – и говорить нечего. Эпинэ повезло: если Валмон берется за четыре года и на деньги Алва привести все в порядок, значит так и будет. А Надор с его землетрясениями разве что Манрику на шею повесить. Этот бывший тессорий деньги считать умеет.
Одно хорошо: деньги теперь есть у Олларии. Опять благодаря Алве. Под залог усыпанных камнями золотых кубков негоцианты расщедрились.
Падает бронзовый кувшин с зигзагами молний на боках, разлетается глиняными черепками. За спиной синеглазой женщины величаво догорает закат.
- Кэртиана звала Рассвет, Кэртиана молила Полдень, Кэртиана смотрела в Закат и ждала, долго ждала. Сколько можно ждать? Может ли спасение родиться из гибели? Пусть придет Полночь.
- Герцог, неужели я такой плохой рассказчик?
Робер вздрогнул всем телом, приходя в себя. Уснул за столом, надо же.
- Простите, барон, тяжелый день, - за которым будет еще много тяжелых дней.
Он устал. Его дело – город. А синеглазая со своими загадками пусть снится Придду. Или учится говорить по-человечески.
UPD 01.02 читать дальше
5
Как всякая добропорядочная «сова», вставать затемно Колин не любил, но иногда приходилось. Кэналлийцы, не иначе, как с помощью Леворукого, заперли Кольцо Эрнани наглухо. Разведчики под видом беженцев прошли от Нерси до Ларитана – даже одиночке не проскочить. Везде одна песня: ступай назад, пока не пристрелили. Приблизиться – и то к себе не дают! Как обозы перегружают – комедия, но смеяться не хочется, потому что все, что им остается – прорываться силой. Старая Барсина подходила для этого идеально: из-за дурной славы местность малолюдна, вряд ли ее караулит большой отряд. Заставы на трактах наверняка уже получили предупреждение из Олларии, а тут – если только Леворукий лично на ухо шепнет.
Хорошо, что кругом овраги и мелколесье. Плохо, что Гобарт без пушек. На прорыв пойдет вторая рота, но командовать атакой придется лично – он в Олларии с каждым солдатом переговорил, пусть увидят, что Николас Уэйд слово держит.
После смерти Ракана королевской охране спешно пошили «сорочьи» мундиры, но Колин был сторонником единообразия и перед боем надел черную с золотом «надорскую» форму. А офицеры расстарались заранее (манриковская школа!) и осчастливили самозваного командира соответствующей новому чину перевязью.
Как там у Людей Чести: «древней кровью вечер ал»? Люра был маршалом Талигойи, но умер в черно-белом мундире маршала Талига с алой перевязью верного рыцаря супруги того самого короля, которого собирался казнить. Окделл очень хотел добавить к форме своего полка цвета своей дамы, но ставший вдруг суеверным Нокс заявил, что тоже когда-то читал Павсания и точно помнит, что в Золотой Анаксии смешение цветов Великих Домов не допускалось. Будь хоть малейший шанс увидеть Карваля в розовом, Колин бы рискнул хорошим отношением командира и посоветовал герцогу обратиться к Альдо Первому с предложением ввести новый обычай, но, к сожалению, урготская ласточка любила розовый цвет просто так, без связи с геральдикой. Так что перевязь в руках Колина была багряной, а не алой, но как не вспомнить «перевязь Люра»?
А еще вспоминалась усмешка тогда еще полковника, когда он отдавал Колину офицерский патент: «Поздравляю, Николас, теперь вас не повесят». На самом деле случалось, что и дворян вешали, но в тот момент о таком не думалось. Море казалось по колено, чего уж там. Служба у Люра, покровительство тессория – голова кружилась от открывающихся перспектив.
Что ж, перспективы есть и сейчас. А кому суждено быть повешенным – того не зарубят.
Багряная лента перечеркнула черный мундир.
В коридоре Колин столкнулся нос к носу с выходящим из своей комнаты Окделлом. При виде того, как он одет, глаза мальчишки загорелись восторгом.
- Вам идет, господин полковник.
Колин строго по уставу склонил голову, щелкнул каблуками.
- Монсеньор, надорская гвардия имеет честь сопровождать вас в Агарис.
6
Само собой разумеется, восторг герцога продлился ровно до того момента, как он узнал, что не будет участвовать в бою. И дело даже не в том, что Колин не верил в его дорамский опыт: если здесь не выйдет, Гобарт попытается уйти в Надор, а там без помощи Лоу никак. А значит, Окделл обязательно должен уцелеть. Лоу будет при Гобарте, а Окделл поедет с Арабеллой. Так Тондеру не придется ломать голову, кого охранять важнее.
На дорогу выбрались за час до рассвета. Ехали шагом. Птицы орали на разные голоса. Тополя казались колоннами.
Тополя посадили, чтобы обезопасить дорогу от заведшейся в Старой Барсине нечисти. Двести лет было запрещено заходить за их ряд. Алва своих подданных так запугал, что они даже разведчиков внутрь Кольца не посылали. Почему же объехать их заставы никак ни у кого не получается?
Колин ехал с Окделлом стремя в стремя, Гобарт и взявший Лоу теньент – по бокам от них. Белый конь герцога скользил, будто не чувствуя двойной ноши. Через хорну одни продолжат путь на встречу с кэналлийцами, другие останутся ждать исхода.
Пятьсот всадников, почти тысяча лошадей – насколько они растянулись в серых, как сутана Левия, сумерках? Обсаженная тополями дорога похожа на ущелье. Не думать о ловушке невозможно.
Колин очнулся и понял, что они остановились, замерли, застыли в невозможной для предрассветного леса тишине. Молчали птицы, молчали люди, лошади – все. Что-то должно случиться.
Бишоп разразился бранью, и Колин с облегчением выдохнул.
- Сержант, здесь дама! – прорычал Гобарт.
- Дорита! – радостно воскликнула Белла.
На руке Лоу сидел ястреб-перепелятник. Именно эта внезапно появившаяся кроха и была причиной неприличной тирады.
- Дорита, умница, нашлась! – ворковала сестра.
- Лэйелитэ! – пронзительно крикнул ястреб. Вот кто всех птиц распугал, и никакой мистики.
«Лэйелитэ». Похоже на странное восклицание Эпинэ. Кто кому подражает?
Что за бред!
Ястреб медленно, будто красуясь, вспорхнул с руки, подлетел к придорожным кустам, вернулся. Резкий крик – даже окрик! – и еще один медленный круг.
- Надо проверить, что там, - предложил Лоу.
- Мышь в кусты уронила, - тихо проворчал Бишоп и едва успел прикрыть лицо от маленькой фурии.
- Дорита, как не стыдно! – укорила Белла.
- Хорошее имя для надорской птицы, - не удержался Колин.
- У нее характер плохой, - отозвался Лоу.
Ястреб заложил еще один круг, уже не скупясь на брань.
С топотом примчался теньент из четвертой роты. Его капитан желал знать, почему все стоят, как идиоты.
На редкость точное описание ситуации.
- Чард, проверьте, что госпожа Дорита желает нам показать.
Чард спешился, осторожно приблизился к краю дороги, нырнул в кусты. Дорита за ним.
- Часто с ней такое? – спросил Колин.
- Первый раз, - задумчиво ответил Лоу.
Вернулся Чард.
- Там дорога. Старая, но проехать можно.
Дорога здесь может быть только одна – к руинам Адриановой обители, бывшей резиденции ордена Славы. Выходит, они сейчас на развилке стоят.
- Ладно, едем дальше.
Лицо обдает ветром.
- Лэйелитэ! – чуть не на ухо, тварь!
- Она хочет, чтобы мы ехали по той дороге, - констатировал Лоу.
- Разрешите мне сказать, - вмешался Чард.
- Говорите, - распорядился молчавший до того Окделл.
- Ястреб – птица святой Элисон. Она его заблудившимся посылает.
- Дорита меня во дворце к монсеньору привела, - похвасталась Белла. – Она умница!
Бишоп помалкивал, но едва ли поверья висельников отличаются от баек контрабандистов: звери и птицы чуют нечисть лучше людей, но если зверем закатная тварь обернуться может, то птицей – никогда.
И уж лучше оставить полк в руинах, где можно обороняться, чем растянутым по этой дороге.
- Надо ехать, - произнес Окделл.
Надо решать.
- Мы поедем по старой дороге. Создатель с нами.
Или с кэналлийцами.
7
Ночью Дик ни на минуту не сомкнул глаз: чужой ненавидящий взгляд, о котором он забыл за тревогами последних дней, вернулся и буквально вдавливал в постель. В какой-то миг он даже уступил слабости и окликнул мерно дышавшего Эдварда. Увы, Лоу не проснулся, а будить его по-настоящему Дик не решился.
«Плясунья-монахиня» - три четверти часа, «Пасынки Талига» - час, двойной венок сонетов Веннена, медленно и выразительно – полчаса. Сперва Дик боялся, что, как и в прошлую бессонную ночь, заявится Арамона, потом почти хотел этого – что угодно, лишь бы исчез взгляд. Явившемуся их будить порученцу Дик обрадовался, как должник – смерти кредитора. Уворованная радость, недостойная Человека Чести.
Зато теперь плавная поступь Севера навевала сон. Развалины Адриановой обители медленно выплывали из тумана. Брошенная крепость спала, тонула в тяжелом сне, не замечая приближающуюся армию.
Дик тряхнул головой, пытаясь прогнать сон. Нельзя спать, враг близко. Пронзительно крикнул ястреб, взмывая в сумрачное небо. Это плохой сон. И желание нарушить его нестерпимо.
Кони идут по дороге, выбивая песню для тех, кто умеет слышать. Камни устали ждать.
Кони убыстряют шаг. Рассвет близок. За рассвет стоит драться. За рассвет надо драться! Север срывается в галоп, Дик смеется от счастья.
Гневно рокочет разбуженная гроза, высматривая наглеца, нарушившего ее покой.
- Уходи, покуда цел, сын Лита!
- Без боя – не уйду!
Первая молния раскалывает небо и видит – наконец-то видит! – врага. Зеленый туман заволок округу, облепил стены. Шаг за шагом подобрался совсем близко.
- Спасибо, сын Лита!
Огненный молот бьет по каменной наковальне, выжигая зеленый мед.
- Больше не спрячешься, больше нас не обманешь!
Белый конь мчится по старой дороге. Грохочет гроза, но сердце стучит громче. Лэйе Литэ! Повелитель Скал счастлив. О, если бы скачка длилась вечно!
Грохочет гроза – провожая в долгий путь.
- Я помню, сын Лита! - Она остается, ее долг – беречь чашу Астрапа.
Старая Барсина позади. Позади перекрестье дорог с выщербленным обелиском – глупым камнем, ненавидящим своего владыку.
- Эномбрэдасоберано!
Глупцы – разве можно вставать на пути обвала? Редкие выстрелы гаснут в реве каменной реки. Разве можно остановить обвал?
Гулко дрожит земля, но это не конский топот. Поступь ночных коней легка, как лунные тени. Вспоминайте, поля Эпинэ, а не можете вспомнить – узнавайте заново боевую песню Скал!
Для обзоров
Дайри-магия - говорят, помогает)))
Вопрос: Шестая глава появится раньше, чем начнется март?
| 1. Да! | 9 | (24.32%) | |
| 2. Конечно, да! | 28 | (75.68%) | |
| Всего: | 37 | ||
@темы: ОЭ
среда, 05 декабря 2012
16:34
Доступ к записи ограничен
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 24 августа 2012
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Совсем недавно Храм Семи Свечей был мал и тесен, князья церкви и мирские правители набивались в него по праздникам, как сельди в бочку, а в день торжественного отъезда кардинала Левия в Талиг уличные шутники призывали добрых эсператисток отказаться от ношения нижних юбок, дабы компенсировать скудостью одежд численное приращение конклава. Теперь здесь хватало места для всех, кто есть в городе.
Брат Руций обратился к горожанам после вечерней службы. Командиром он, несомненно, был хорошим – без этого в Славе высот не достичь – и наверняка умел увлечь за собой в бой, а вот речь о смирении пред волей Всезнающего и Всемогущего у «льва» не задалась. Брат Руций говорил о каре, постигшей нечестивцев, а Антуану слышался призыв поджать хвост и бежать, и вряд ли ему одному. Во всяком случае, дядька Ясон начал проталкиваться вперед, не дожидаясь конца проповеди (старый моряк даже в храме был с верным перначом, и эта оглобля, на два бье возвышаясь над людскими головами, выдавала все его передвижения, как плавник – акулу).
Дядька Ясон и заговорил первым, едва брат Руций замолчал.
- Слава свое слово сказала, а что скажет Святой Престол? Ваше преосвященство, - обратился он к Антуану, - что вы нам скажите?
- Как местоблюститель Святого Престола я не властен над собой, и решения конклава обязан ждать в Агарисе. А верить ли брату Руцию – каждый должен решить для себя сам. На суде Его словами «я делал, как все» не оправдаться; и не будет у нас иных защитников и иных обвинителей, кроме дел наших.
- Ну так я брату Руцию не верю, - усмехнулся дядька Ясон. – Ежели все сожженные морисками города проклятыми объявлять, так по всему побережью жить нельзя. Окромя Талига, разумеется.
- И в Талиге тоже! - выкрикнул кто-то сзади. – Рафиан же в начале круга сожгли!
- Когда Рафиан жгли, он еще в Талиге не был, неучи, - громогласно отозвался отец Гермий. – Сожгли в году пятьдесят втором, а в Талиг герцогство вошло в пятьдесят третьем, когда марикьяре, к слову, ставшие талигойцами в пятьдесят первом, остатки герцогской родни истребили.
- Но ведь лошади и впрямь бесновались, - робко заметила молодая послушница. – Будто что дурное предчувствовали.
- Так правильно предчувствовали, - рубанул рукой воздух плечистый плотник. – Вон, от города одни кладбища целыми остались.
- Мориски не грабят могил, - отрезал брат Руций.
- Зато убитых обобрать не поленились, - не осталась в долгу тетка Алики. – Эсперы, серьги, кольца, браслеты брачные – все собрали! Саранча они, багряноземельцы ваши, а не воинство Создателя. Как есть саранча!
- Хорошо, - неожиданно согласился брат Руций. – Саранча. Не воинство Создателя, но кара Его.
- Годков этак пять назад, - ответил дядька Ясон, - на вашем месте, брат Руций, святой Оноре стоял. И спросил его один ушлый кагет, что ежели добрый боженька так людей любит, то за каким бесом саранчу создал? А святой Оноре ответил, что для жизни в довольстве и сытости Милосердный создал скот, а людей Он создал людьми. Вот людьми быть и надо. На саранчу управа находится, и на морисков найдем.
- И если уж про Гальбрэ говорить, - добавил отец Гермий, - то коли не желал Он, чтобы жили люди в городе, поклонившемся Врагу, так там и поныне пустоши соляные. Захочешь жить – да не сможешь.
- Кроме того, в Гальбрэ птице-рыбо-дева святому Андию являлась, – напомнил мэтр Джефрейс. – Что это за правосудие небесное, господа, когда никто в точности не знает, за что? Пожелай Создатель нас, находящихся в полной Его власти, наказать, Он бы явил свою волю в назидание прочим грешникам, дабы убоялись и раскаялись. А в нашем случае даже знамений не было.
- Как знамений не было?! – взвилась тетка Алики. – Были знамения! Сто тысяч праведников, вместе с Эсперадором смерть принявших, во плоти в Рассветные сады вошли! Каких еще знамений тебе надобно?
- Верно, верно! – закричали со всех сторон.
Верно. Когда хоронили убитых, прежде всего свозили тела из Нижнего города, а ворота Цитадели закрыли, обсыпав на двадцать бье негашеной известью, молясь, чтобы древние стены удержали заразу. Ведь живых было так мало, а мертвых так много! Но на рассвете шестого дня они нашли ворота Цитадели распахнутыми, и не было в ней убитых, только тяжело раненный капитан Илласио, чудом не добитый морисками.
- Что это, как не чудо Его? – рявкнул дядька Ясон.
Ревущее пламя, и люди, попарно входящие в черную от копоти башню, один за другим, непрерывной чередой.
- Я не хочу! Там моя дочь. Пустите меня к дочери!
- Нет сестра, нельзя!
- Радуйся, сестра, твоя дочь жива!
- Если любишь дочь – идем!
Ревет пламя, гремит колокол, у распахнутых дверей колокольни – светло, как в полдень, но на золотом песке только две тени – Антуана и Селя.
Люди без тени попарно шагают в ревущее пламя. Кто-то плачет, кто-то смеется.
Эсперадор Юнний из ордена Милосердия просит:
- Обещай, брат Антоний.
- Обещаю.
Спор все больше похож на базарную свару.
- Если вам угодно губить свою душу, - не выдерживает один из «львов», - оставайтесь. А мы уходим.
- Ну и скатертью дорожка, кошаки дранные, - припечатывает тетка Алики.
- Помилуй тебя Создатель, чадо, - укоряет ее отец Гермий, – мы же в храме! Выбирай выражения, в каких желаешь братьям во Ожидании доброго пути.
- Да какие ж они мне братья? – возмущается старая торговка.
- Какие времена – такие и братья! - отвечает дядька Ясон и бьет в пол древком пернача для пущей важности.
Все смолкают.
- Не жалейте потом, - роняет в тишине брат Руций.
- Да пребудет с тобой милость Его, брат, - отвечает мать Бернарда.
Легат Славы замирает на миг, а потом склоняет голову:
- Да пребудет с тобой милость Его, сестра.
«Львы» уходят. Да пребудет с тобой милость Его, град Агарис.
UPD 28.08 читать дальше
Свои метания в первый месяц правления Ракана Колин мог бы описать четырьмя словами: забавно в итоге получилось. После смерти Люра осиротевший полк объявили надорской гвардией и приставили к Повелителю Скал, но теньент Уэйд счел за лучшее пересидеть «возрождение Талигойи» в цивильной страже. Преждевременно покинув Ракана, можно было запросто оказаться козлом отпущения и угодить на виселицу за одно то, что не убился, спасая Фердинанда, а если дождаться разгрома мятежа и изобразить перед победителями честного надорца, которому просто в голову не пришло ослушаться приказа, то, как говорится, дальше Торки не пошлют, меньше взвода не дадут. Главное, досидеть до конца раканской мистерии где-нибудь в четвертом ряду, слившись с фоном. А что на севере потом придется геройствовать – так не впервой.
Появись вдруг у Колина нужда оправдаться за такое решение, он бы сказал, что делал в точности то же, что и все. И Нокс, и Халлоран, и Гирке, оказавшиеся, когда Люра и Алва сообща обезглавили армию Ракана, самыми опытными из командиров, явно собирались именно что отсидеться на своих полковничьих должностях. А полковники в свою очередь могли бы кивнуть на Робера Эпинэ, и вовсе пытавшегося пересидеть мятеж друга Альдо в чине Первого маршала, компенсируя пребывание в первом ряду полным бездействием. Какой после этого спрос с теньента?
Попасть в городскую стражу оказалось проще простого. Целых два дня Колин охранял спокойствие Кабитэлы и радовался, что все идет по плану. А потом Ракан назначил цивильного коменданта.
Пять лет прослужив под началом Люра, Колин искренне полагал, что успел повидать всякой твари по паре, но Айнсмеллер его поразил. Оказалось, есть приказы, выполнение которых даже на надорскую исполнительность не спишешь. Дело шло к тому, что по окончании мятежа в Талиге специально для цивильников возродят гальтарский обычай децимации. Дезертирство по-прежнему виделось Колину рискованной затеей, а перейти в другой полк никак не удавалось. Оставался шанс, что кто-нибудь из эориев соберется-таки послужить своему анаксу и пристрелит Айнсмеллера, как бешенного пса, но надежда таяла с каждым днем. А бывшим однополчанам жилось, как назло, лучше некуда: и жалованье платили, и мундиры не Ракан придумывал, и из дел только охрана Повелителя Скал.
Колин был зол на весь мир, а тот, кто зол, обречен ошибаться.
Стараясь держаться от Айнсмеллера и его забав подальше, он все время вызывался в ночные патрули. Так было и в тот раз. Они уже возвращались в казармы и остановились буквально на минуту у очередного брошенного особняка, когда из-за ограды раздалось ржание, на которое их лошади радостно ответили.
Калитка обнаружилась в десяти шагах. В чей дом они вторглись, Колин не знал, зато узнал одну из двух привязанных во дворе лошадей. Резвая каимская семилетка наверняка досталась бы кому-нибудь из офицеров, если бы не белое пятно на крупе, похожее на криво пришитую заплату. Назвать Заплатку пегой было бы все-таки неверно, но охотников на такой ездить в «приличных» полках не нашлось, да и в цивильной страже взять ее согласился только Бишоп – один из тех героев Октавианской ночи, для кого тессорий милостиво заменил петлю службой на благо Талига. Причем Бишоп был из настоящих висельников, из Доры. Видать, пользуясь случаем, он решил вспомнить старое ремесло, и не один, а в компании из его, Колина подчиненных: привязанный рядом с Заплаткой бурый мерин особых примет не имел, но буланый Уэйда тянулся к нему, как к родному, а Стриж с другими лошадьми сходился плохо.
Мало Колину больного на голову ублюдка – господина цивильного коменданта, так еще солдаты мародерствуют, по мере скромных сил затягивая петлю на командирской шее! Он велел сержанту возглавить отряд и возвращаться в казармы, а сам спрыгнул на землю, привязал Стрижа третьим (украдут – и кошки с ним, вот глупо потерянного полумориска Орлика до сих пор жалко, а этот и с виду, и норовом обычная надорская кляча), взял в руку пистолет и вошел в темный особняк.
Последующее до сих пор вспоминать было противно.
В ту ночь в том доме мародеров ловил не только Колин, но и Карваль. Не повезло обоим. Сперва Бишоп с подельником, Стидом из взвода Колина, смертельно ранили одного из солдат господина военного коменданта, потом Колин еще одного пристрелил наповал. В итоге южане вдесятером поймали троих, а двоих потеряли. Бергеры такое поэтично звали «пламенем дружбы» и воспринимали философски, чему и талигойцев учили, но чесночники цивильников за друзей не считали и решили всех пойманных без лишних затей вздернуть на ближайшем дереве, каковое нашлось на заднем дворе – аккурат в трех десятках бье от коновязи. Мстили они, как подозревал Колин, не столько даже за убитых, сколько за все случаи, когда отступали перед Айнсмеллером.
Им скрутили за спиной руки и поставили на притащенных из дома стульях.
- Или, может, желаете примерить «перевязь Люра»? – издевательски осведомился один из чесночников.
- Пытаетесь подражать Алве? А это, - Колин повел головой, указывая на превращенный в виселицу каштан, - ваш «бой у эшафота»?
Южане насупились. Впрочем, даже если они возьмутся за палаши, Колин был уверен, что хуже, чем такое вот повешение, не будет. Одних Маранов, чтобы научиться, Карвалю не хватило. Айнсмеллер – тот вешал на совесть, не в похвалу ему будь сказано.
- Много чести для мародера, - сплюнув, сообщил рослый сержант.
Все?
Страшный крик, глухой грохот. Колин даже не сразу понял, что это Стриж. Буланый отчаянно рвался с привязи, и Колин некстати подумал, что правильно ему не доверял: сил у тщедушного переростка было, похоже, не меряно.
В свете факелов беснующийся конь казался демоном. Тонкие черные ноги и куцый хвост терялись в тенях, тело сияло расплавленным золотом, лишенная гривы шея напоминала то ли змеиную, то ли драконью. Сюда бы художника придворного – чтобы знал, как Зверя Раканов рисовать.
Еще один безнадежный рывок. Нет, не сорвется – скорее уж покалечится.
Южане беспокойно переглянулись. Одно слово – лошадники.
- Жаль, приметный, - вздохнул кто-то.
Неужели хотел бы этот скелет ходячий себе взять? Хотя… Их ведь вздернут без суда, вопреки указам Ракана. Вряд ли чесночники даже своему герцогу доложат. Значит, тела будут прятать, иначе город ответит за убийство солдат его величества: шестнадцать человек казнят за Колина и еще по четверке за Бишопа и Стида. На такое «благородные» южане не пойдут, а потому лошадей прирежут, чтоб уж точно ничего не выплыло. Бурый Стида, может, и уцелеет, но Заплатку и Стрижа слишком просто узнать.
- А вы нас расстреляйте, будто при попытке дезертирства, - посоветовал Бишоп. Сообразительный малый.
Дожили, Николас Уэйд: расстрел как везение.
Южане загоготали – вот и весь ответ.
- Кончай их, ребята, - скомандовал Карваль.
Буланый рванул из последних сил, звонко грохнула копытами едва различимая во тьме Заплатка. А миг спустя из ночных теней выехал черный всадник на вороном мориске.
Несколько мгновений Колину казалось, что произошло невозможное, а потом полыхнул в свете факелов багровый подбой плаща и резкий молодой голос воскликнул:
- Святой Алан, Карваль, вы что творите?
Не Повелитель Ветра, а Повелитель Скал, не демон Моро, а кроткая Сона. Но ведь и Колин – не Оллар, чтоб его кэналлийцы спасали!
Увы, Карваль опомнился раньше:
- Это мародеры, пойманные нами в доме графа Штанцлера.
Друг герцога Эгмонта! Ну почему Бишоп не догадался влезть к каким-нибудь навозникам!
Окделл неприязненно посмотрел на их трио. Избитые, оборванные. Сразу видно, кто тут во всем виноват.
- Я вижу на них мундиры цивильной стражи.
Разглядел. Тоже Айнсмеллера не любит? Правильно делает, но они-то тут причем? То есть Бишоп со Стидом действительно мародеры, но выбраться вместе шансов больше.
- Я требую соблюдения закона, монсеньор, - решительно объявил Колин.
- Господин Окделл, вы же знаете, как его высочество огорчается известиям о затесавшихся под его знамена мерзавцах, - вмешался Карваль.
А вот не стоило тыкать в то, что Ракан еще не коронованный!
- Монсеньор, уверяю вас, справедливый суд его величества докажет нашу невиновность.
- Генерал Карваль обвиняет вас в мародерстве.
- Мы их прямо за делом застукали, - вставил мальчишка-чесночник.
- В таком случае вам было трудно ошибиться, - согласился Окделл.
- Все это печальное недоразумение, монсеньор.
Окделл улыбнулся. До сих пор не привык к такому обращению? Может, «эр Ричард»? Нет, слишком фамильярно.
- И что же произошло по-вашему? – приподнял бровь герцог, явно подражая Алве, и сморщился. Да у него синяк! И лицо исцарапано. Почему он один, где охрана? Уж парни бы замолвили словечко за бывшего однополчанина.
- Я Николас Уэйд, теньент цивильной стражи Раканы. Возвращаясь с патрулирования, я заметил, как мелькнул свет в одном из окон этого особняка. Как вы, наверное, знаете, несколько дней назад неподалеку было совершено покушение на герцога Эпинэ. Впрочем, об этом случае генерал Карваль расскажет лучше меня, он там присутствовал, - и поджал хвост при виде «презренных цивильников», но Колин будет тактичен. – Я подумал, что в доме собрались приспешники Олларов – иначе бы они не стали скрывать свое присутствие. И тогда я с сержантом Бишопом и рядовым Стидом решил проверить дом. Чтобы не спугнуть преступников, мы не зажигали огня, и, когда на нас напали, дали бой. Увы, это были люди генерала Карваля, в свою очередь принявшие нас за мародеров. В неразберихе двое солдат гвардии Эпинэ были убиты, о чем мы искренне скорбим. Сержант Бишоп, вам есть что добавить к моему рассказу?
- Никак нет, господин теньент, - браво отчеканил Бишоп, вытягиваясь в струнку на своем стуле. – Все было в точности так, как вы доложили.
И Колин пообещал поставить свечку за упокой души маршала Манрика – ну кто б еще за такой срок так новобранцев вышколил?
- А какие были потери с вашей стороны? – спросил Окделл.
- Никаких, монсеньор.
- Нас связали и избили, монсеньор, - поправил Бишопа Стид.
- Мы проиграли бой, - констатировал Колин.
- Трое солдат цивильной стражи в бою против десяти гвардейцев Эпинэ уложили двоих? – изобразил недоверие Окделл.
- Мы воевали в Торке, монсеньор, - отрапортовал Колин.
Окделл улыбнулся совсем по-мальчишески.
- Мне кажется, господин Карваль, вы ошиблись относительно этих храбрых солдат.
Чесночники только что зубами не заскрипели, а Окделл продолжал:
- Вы с севера, господин теньент?
- Из Горика, монсеньор.
- Я почему-то не помню никого из ваших родных.
Леворукий и все его кошки! Колин чуть не взвыл. Сказать правду или соврать? Выскочек в Надоре не любили, но ведь звал Окделл Люра графом Килеаном и не морщился!
- Я получил дворянство одновременно с офицерским патентом. По ходатайству генерала Люра. - Манрика, вообще-то, но такие тонкости Окделл, к счастью, проверить не сможет.
- Врет он все, - почувствовав удачный момент, вмешался сержант южан. – Лучше посмотрите, что они в кабинете графа Штанцлера учинили.
- Да там до нас уже… - Стид осекся и замер навытяжку, не успев ляпнуть что-нибудь непоправимое.
Окделл разрывался между нелюбовью к навозникам и неприязнью к чесночникам. Чем дольше он будет решать, тем вероятнее вспомнит о дружбе с Эпинэ. Что ж, выручай, земляк-северянин!
- Монсеньор, - вдохновенно начал Колин, сам дивясь собственной наглости, - вы не знаете меня, и у меня нет череды предков, чье доброе имя могло бы поручиться за мою честь. Все, что я могу вам предложить – это мое честное слово, которое мне нечем подкрепить, ибо в наше время клятвы дешевы, а даже лучшим из людей не дан дар читать в сердцах. Но знайте, если б на всю жизнь мне было отпущено одно-единственное честное слово, я б берег его как величайшее из сокровищ – и отдал сейчас вам, потому что никогда прежде не был так уверен в своей правоте, как в этот миг.
Окделл улыбнулся. Поверил?
- Теньент Уэйд, вы мало похожи на человека, у которого есть хотя бы одно честное слово.
Вот ведь воронов ученик! Научился убивать смеясь.
- Но, с другой стороны, - продолжал герцог, - на человека, знающего первую редакцию первой пьесы Дидериха вы сейчас похожи еще меньше. Я был бы рад видеть вас и ваших людей в своем полку. Генерал Карваль, немедленно освободите обвиняемых – за них ручается Повелитель Скал.
Но второй раз выпускать из рук добычу Карваль не захотел.
- Я военный комендант города и защищаю его от мародеров по приказу Альдо Ракана. Казнить этих преступников – мой долг и приказ человека, которого вы, господин Окделл, зовете государем. Так не противьтесь воле вашего короля. Готовьтесь к встрече с Создателем, господа.
- Я – Повелитель Скал, - надменно ответил герцог, - и не позволю чернить имя его величества подобным беззаконием. Казнь без суда – убийство. Я приказываю отпустить. Выполняйте! – И Сона, добронравная голубка Сона закатной тварью пошла на Карваля. Кстати – вот это вот действительно кстати – вспомнилось, что для парадных выездов Окделл купил линарца, а сестра Моро выучена кэналлийцами для боя.
- Он что, правда вот так вот в одиночку? – азартно прошептал Стид, благо, чесночникам стало не до них.
- А скажут потом, что надорцев было четверо, - задумчиво отметил Бишоп.
На убийство Повелителя южане не отважились, а живым разве Вепря с пути своротишь? Он, как потом выяснилось, с герцогиней Айрис во дворце поругался, потому и оказался без охраны: велел эскорту убираться к кошкам, случайно слово в слово повторив фразу, какой Люра сообщал, что желает остаться один для приватной встречи. После Нокс подробно объяснил беднягам разницу между покойным генералом и «щенком с молочными зубами». Ну а Колин с опозданием в двенадцать дней таки вступил в надорскую гвардию, в компании с Бишопом и Стидом, как ни хотелось ему сразу после спасения свернуть им обоим шеи. Но висельники поклялись слепой подковой, и Колин не устоял. И даже не сменил буланого Стрижа на вороного полумориска, хотя удачная возможность подворачивалась аж дважды.
После смерти господина Ракана уже капитан Уэйд честно попытался пристроиться к новой-старой власти, но место у юбок королевы-матери было единолично занято Карвалем, столковаться с которым так и не удалось. Значит, обойдемся без королевы. А что до Окделла, то на Вепря он, по большому счету, конечно, не тянул, но Колин не мог отрицать, что на короткий миг в его глазах восемнадцатилетний мальчишка сумел сравняться с Вороном. А может, даже и превзойти – ведь Алва у эшафота сдался.
- Господин капитан, - вернул Колина в настоящее Бишоп, - тут такое дело: Заплатка подкову потеряла.
Не вовремя. Перед Старой Барсиной у них будет время и возможность привести все в порядок, но туда еще надо доехать. Терять хорошую лошадь не хотелось.
Колин огляделся по сторонам. Привал продлится два часа, а буквально за холмом большая деревня, и в ней – кузница.
Тондера оставить за старшего, с собой взять Чарда.
Решено – так он и сделает.
UPD 30.08 читать дальше
Недавно Робер упрекал Дика в том, что на заседаниях регентского совета сын Эгмонта вечно спит с открытыми глазами, уперев телячий взгляд в лицо королевы, а сегодня сам Эпинэ никак не мог собраться, и тоже то и дело украдкой разглядывал сестру.
Катари позвала на заседание Арлетту. В королевстве имел место перебор регентов, и присутствие графини Савиньяк на совете подчеркнет, что все они действуют заодно, на благо Талига. Графиня потом обязательно напишет старшему сыну, а может, и Ноймаринену с Алвой, надо многое ей рассказать, многое спросить. Но у Робера не получалось сосредоточиться на делах – мысленно он все еще был в доме Алва, в церкви, где в остановленной гением весне жил образ Октавии, так похожий на Катари.
Раньше Эпинэ считал чувство сестры безответным, теперь же он не сомневался: Рокэ любит Катари не меньше, чем она его, иначе это святилище было бы невозможно. Но как рассказать об этом сестре, как ее убедить? Дик говорил, церковь все время стояла закрытой, и это никого не удивляло: все знают, что в Кэналлоа мало почитают Создателя. А Ворон скрывал свою любовь ото всех – у всех на виду, и странно бы было ждать иного от лучшего полководца Золотых земель.
- Мы в неоплатном долгу перед герцогом Алва, - чуть дрогнувшим голосом произнесла Катари. Ах да, мэтр Инголс отчитывался о их вылазке. Сапфировым незабудкам у ног святой законник не придал значения – и хорошо. Все-таки Рокэ должен открыться сам. А до той поры Робер удержит сестру от опрометчивого шага, не позволит похоронить себя в монастыре, отмаливая надуманные грехи.
- Алва полагают это своим долгом, - с достоинством ответила Арлетта. – Господа, мне хотелось бы дополнить рассказ мэтра Инголса. Думаю, вам всем известно, что во время разорения гробницы святой Октавии на стене гробницы появлялось изображение синеглазой женщины. Так вот, на портьере в кабинете герцога Алва тоже было изображение синеглазой женщины.
А Робер и думать о ней забыл! Яростно-синие глаза на белом лице – где же он видел этот бешенный взгляд? Не в гробнице, раньше. Синеглазая из гробницы при всем сходстве с Алва смотрела без злости и вызова. Если бы не иссиня-черные локоны, женщина из гробницы походила бы на святую Октавию. Она исчезла, и на ее месте проступили темные пятна, напоминающие грубо намалеванную пегую лошадь, а эта кляча всегда предвещала какую-нибудь мерзость. Робер безумно испугался в особняке, потому что ждал появления пегой лошади, но синеглазая с портьеры просто исчезла. Обошлось. А радоваться не получалось.
Злой и всезнающий синий взгляд. Где же Робер его видел?
- Слуги утверждают, что это изображение появлялось в особняке неоднократно, - продолжала Арлетта, - и это всегда была одна и та же женщина, хотя цвет одежд менялся. Они считают, что это святая Мирабелла Агарисская.
- Сумасшедшая, вопившая, что Франциск убьет Октавию? – уточнил Мевен.
- Ну, учитывая, что королева умерла родами, можно считать, что это пророчество сбылось, - бессердечно заметил мэтр Инголс. – Оказывается, когда Окделлам вернули Надор, при развешивании в Гербовой башне фамильных портретов обнаружилось, что на портрете Алана Окделла за его спиной стоит синеглазая женщина. Изображение женщины вскоре исчезло, но приглашенный герцогиней Алиенорой художник успел нарисовать копию портрета, которая и послужила основой для иконы, где эти эсператистские святые изображаются вместе.
- У двух слуг такие иконы были, - добавила Арлетта. – С поправкой на стиль и талант надорских иконописцев, на них та же женщина, которую мы видели в кабинете. Надеюсь, кардинал Левий сможет рассказать больше. Я не знаток эсператизма, но Танасис рисовал свою любимую святую зеленоглазой. – Похоже, графиня считала исчезающие портреты безобидной диковинкой вроде нохского Валтазара и интересовалась исключительно из любви к разгадыванию загадок.
- Я… мы уже спрашивали его высокопреосвященство о так называемой святой Мирабелле, - решительно сказала Катари. – Эта самозванка не только обвиняла Франциска Великого в убийстве святой Октавии, но и оставила «пророчество», которое, якобы, должно исполниться в наше время.
- Олларам отпущен круг, - кивнул Рокслей.
- Мы воспитаны в лоне эсператистской церкви и потому не могли пренебречь словами эсператистской святой, особенно, когда они напрямую касаются наших детей. Я умоляла его высокопреосвященство открыть мне правду, какой бы жестокой она не была. Так вот: никакой святой Мирабеллы не было. Мирабелла Ильдефонсо была сообщницей магнуса Истины. Описывая свои видения, она так мастерски сочетала выдумки против Талига с тайными знаниями, недоступными за пределами конклава, что обманула честных кардиналов и магнусов. А когда правда стала известна, конклав убоялся, что разоблачение мошенницы бросит тень на всю Церковь, и трусливо смолчал, за что и был наказан Рамиро Алвой. Я прошу вас хранить открытое нам кардиналом Левием в секрете, ибо оглашение подобной истины невозможно без подготовки, а коронация нашего сына Карла и без того явит всему миру лживость гнусного сочинения мерзкой самозванки.
- Все это, несомненно, радостно, - заметил мэтр Инголс, - но как быть с портретами этой женщины, появляющимися то там, то тут?
- Быть может, герцог Окделл сможет сообщить больше, чем его слуги? – предположила Арлетта. – Есть новости от тех, кто его ищет?
- Нет, - ответил Робер.
- Новости есть у меня, - сказал мэтр Инголс. – Я выяснил, что барон Лоу, с которым герцог Окделл уехал, был среди посаженных обер-прокурором Колиньяром в Багерлее.
- Проще сказать, кого Колиньяр в Багерлее не посадил, - усмехнулся Мевен.
- Но только Эдвард Лоу оказался там по обвинению в разбое.
- Решил вспомнить ремесло предков? - криво улыбнулся Рокслей. – Бред. Зачем ему это?
- Если верить самому господину барону, из величайшей жалости к бедственному положению крестьян, изнывающих под бременем непосильных поборов. Он был схвачен во время нападения его шайки на отряд солдат. Схватили его одного – остальные или убиты, или сбежали.
- Вы же знаете, как с Лоу в Багерлее обошлись, - заметил Мевен. – Он мог оговорить себя.
- Ты его не знаешь! - возразил Рокслей.
- Признание датировано десятым днем Осенних Ветров, - сообщил законник, – а особые меры дознания были предприняты только двенадцатого. Должен отметить, делопроизводство было поставлено господином Колиньяром на должную высоту.
- Но если он сам во всем признался – зачем «особые меры»? – не понял Робер.
- Очевидно, чтобы узнать то, в чем не признался. К сожалению, проколов этих допросов еще не нашли. Самое печальное, что перед бегством временщики сожгли часть бумаг. Впрочем, всегда можно допросить самого Колиньяра. Но информация о связи барона Лоу с разбойниками представляется мне правдивой, а такие знакомства, как вы понимаете, могут существенно затруднить поиски герцога Окделла.
- Ястреб ястребу глаз не выклюет, - скривился Карваль. – Так, кажется, в Надоре говорят?
- Да, - подтвердил Дэвид. – Но причем здесь надорские поговорки?
- Теньент Уэйд начал поиски Окделла с особняка Алва, и Окделл до сих пор не найден, а цепь за тридцать тысяч таллов из особняка уже пропала.
- Мы… я… мы считали теньента Уэйда честным человеком, - пролепетала сестра.
- Еще ничего неизвестно, - поспешил успокоить ее Робер. – По словам слуг, Ричард так любил эти опалы, что мог надеть их во дворец, спрятав под одежду.
- Опал – камень пустых надежд, - печально произнесла Катари. – Очень Окделлу подходит. Он живет в своих мечтах, будто в яйце. Изнутри оно золотое, а что снаружи – он не видит.
- Странно, что Ричарда до сих пор не нашли, - заметил Рокслей. - С такими силами Уэйд мог каждый дом в округе обшарить, а далеко они уехать не могли – Эд болен и слаб. Разумеется, если у теньента Уэйда есть другой приказ, кроме поисков…
- У теньента Уэйда нет никаких других приказов, - отчеканила сестра.
- Бросьте, Дэвид, - примирительно произнес Мевен. – У него всего сорок человек, и…
- Это из личной охраны сорок, - перебил Рокслей, - а он и из гарнизона людей брал. С одним только Гобартом полторы сотни поехало – все его артиллеристы. Удивительно, что пушек не взяли, ведь Вепрь такой страшный зверь!
Лэйе Астрапэ! Дэвид ведь сразу говорил, что отряд Уэйда слишком велик, но Робер его не дослушал, решил, что надорец Рокслей защищает надорского герцога. Прав был Жильбер насчет Уэйда, и Никола был прав!
- Как интересно, - протянула Арлетта. – А нельзя ли все-таки точно определить, сколько человек сейчас ищут Окделла и где они его ищут?
- Сэц-Ариж! – рявкнул Робер, стараясь не смотреть на вмиг осунувшуюся Катари.
- Монсеньор, - влетел в зал совета Жильбер. – Письмо от теньента Уэйда!
Гонцом оказался корнет из гарнизона Кортны – Уэйд предъявил коменданту приказ регента, обязывающий оказывать ему полное содействие. Письмо корнет получил сегодня утром и был обязан отдать лично в руки Повелителю Молний, но властному жесту королевы противиться не смог.
Как только изнывающий от любопытства Сэц-Ариж вывел корнета за дверь, Катарина недрогнувшей рукой сломала простую восковую печать, развернула лист дорогой на вид бумаги и тут же откинула его, словно ядовитую тварь.
- Это почерк Окделла!
Что?! Барсинский ызарг заодно с Лоу?
- Вы уверены? – Арлетта взяла письмо, прищурилась. – Стихи? Как это по-окделловски.
- Действительно, стихи, - подтвердил мэтр Инголс, принимая из рук графини послание.
Кто следующий – Мевен? Робер провел пальцами по векам, потер виски.
- Мэтр Инголс, надеюсь, вас не затруднит прочесть мое письмо вслух?
- Да, конечно. – Законник даже не смутился. Расправил лист, откашлялся.
Мэтр Инголс замолчал.
- А дальше? – напряженно спросил Дэвид.
- Это все. Похоже, на последнем слове сломали перо. Даты и подписи нет.
- Не знала прежде за Окделлами привычки говорить загадками, - заметила Арлетта. - Такое скорее ожидаешь от Придда.
- Он просто подражает герцогу Придду, - дрожащим от ярости голосом произнесла сестра. – Валентин Придд, отправляясь спасать Рокэ Алву, написал узурпатору письмо, в котором был триолет. А Окделл даже подражать толком не сумел – форма триолета нарушена.
- Я, разумеется, не знаток стихосложения, - вмешался мэтр Инголс, - но из того, что мне известно, ничто не мешало герцогу Окделлу точно повторить в конце вторую строку и тем соблюсти требуемую форму. И еще одно. Насколько я помню, герцог Придд в своем триолете трижды повторил родовой девиз: «Из глубин». Девиз Окделлов – «Тверд и незыблем», а пишет герцог Окделл об обвале. Трижды. И дважды упоминает герцога Алва.
- Это письмо нужно как можно скорее переправить Первому маршалу, - глухо сказал Робер. – И еще герцогу Придду.
Арлетта кивнула.
- А что с Уэйдом? – спросил Мевен. – И с Окделлом?
- Прежде всего надо определить, сколько у них людей и где они сейчас находятся, - предложила графиня. – И предупредить рэя Эчеверрию.
- Северяне не отважатся прорываться через кэналлийские заставы, - убежденно сказал Карваль. - Скорее всего, они возьмут заложников и начнут торговаться.
- Ричард не стал брать в заложницы ее величество, - резко напомнил Рокслей. – И если Эдвард планирует переговоры – к чему это письмо?
- Быть может, это как раз начало разговора? – предположил мэтр Инголс. – Признаться, меня господин Окделл удивил. В этот раз он выбрал советчиков куда удачнее, чем обычно.
Сменив старого гуся на ястреба с ызаргом? Прежний наставник любил золотой горох, а этим тварям подавай мясо с кровью. Робер покачал головой:
- Нельзя допустить, чтобы они прорвались в Надор.
- Мы этого не допустим, - пообещала Катари. Предательство Уэйда больно ее ударило, но она старалась не подавать виду. Сколько раз ее уже предавали!
Робер был уверен в своих южанах, и еще кавалеристах Халлорана, быть может. Кто против них? Кто на этот раз прикрывается именем надорского болвана, и чего добивается?
В этот раз Ренквахи не будет, или он не Эпинэ!
UPD 02.10 читать дальше
- Извини, и здесь яблок нет, - Дик протянул Соне морковку. – Зато когда в Агарию приедем, там как раз свежие поспеют.
Сона аккуратно взяла угощение. Она не сердилась и не ревновала. Умница Сона и с Севером, и с Арабеллой поладила. Когда Алва выезжал на Соро, от Моро только что искры не летели, а сесть на него даже Эпинэ не пытался. Альдо… Это ведь Катари вынудила сюзерена сесть на мориска-убийцу! Карваль подрезал подпругу, а подлая тварь закричала, когда Альдо уже почти-почти укротил коня. Это они убийцы, а не мориск. Если бы Робер успел раньше!
Дик ткнулся лицом в черную гриву.
Оставалось лишь надеяться, что Эдвард прав и ничего с Эпинэ не случится.
- А ты такое ешь?
Север тоже не капризничал. А вот Робер при виде моркови кривился – а еще Иноходец!
Последние четыреста лет эталоном лошадиной красоты считались ладные, длинногривые мориски. Север ничуть на них не похож, но все равно прекрасен! Разве что в седло, картинно ухватившись за гриву, не вскочишь.
- Скоро дальше поедем.
В Агарис. Мориски взяли его штурмом за два дня, и уже на третий покинули. Похоже, их единственной целью был конклав, сам город едва ли сильно пострадал. Уж всяко меньше, чем от Вешателя, а ведь тогда Агарис быстро отстроили. Отстроят и теперь. Пожалуй, Ричарду нападение морисков даже выгодно: в эсператистских странах теперь горят местью, и гнев свой они обратят на Талиг. А это шанс. Шанс покарать коронованную шлюху, шанс воспитать Карла Борраску, хозяина нового Круга, Человеком Чести. И если ради этого требуется заключить союз с последователями выдуманного бога – да будет так! А первым, с кем Повелитель Скал поделится своими планами, будет барон Лоу, верный соратник отца.
Решительно печатая шаг, герцог Окделл прошел через пристройку, связывающую конюшню с трактиром, распахнул низкую дверь и еще успел заметить краем глаза какое-то движение, а потом его впечатало в стену. Дик попытался вырваться и не сдержал крика от боли в вывернутом плече.
- Не ори… те, монсеньор, - пророкотало над головой. Глубокий бас с гортанным выговором лесорубов Грауфа.
Боль ушла, но больше Дик вырваться не пытался: Тимми Чард, если захочет, медведя голыми руками в бараний рог свернет. Подлая шлюха натравила на него его же собственных людей!
Чард шумно вздохнул и развернул Дика лицом в комнату.
Эдвард стоял у опрокинутого на бок стола, левой рукой барон опирался о стену, а в правой держал нож. Напротив него застыл Колин Уэйд с пистолетом в руках. При обычных обстоятельствах Дик бы не раздумывая поставил на Лоу, но Колин где-то раздобыл морисский пистолет. У Алвы имелись такие, из них даже Дик здорово стрелял, а Уэйд и так был отличным стрелком.
- Какая неожиданная встреча, господин герцог.
Когда-то – осенью – Дик предложил капитану Уэйду называть его по имени: они фехтовали каждый день и многому друг у друга научились, почти дружили. Дик даже радовался, когда после смерти Альдо Колин перешел в королевскую охрану, просил защищать Катари. Что лживая тварь всем наговорила? Надо сказать, что он сдается, сам сдается, а Эдвард ни при чем. Только бы Арабелле хватило ума не высовываться, а уж он на суде все расскажет!
- История повторяется, - спокойно произнес Лоу, не сводя с Уэйда взгляда.
- В точности, - подтвердил тот.
- У вас опять есть приказ.
- И в нем опять нет вашего имени.
Они знакомы?
- Меня устроит повторение развязки, - напряженно сказал Эдвард.
- А меня нет. – Колин опустил пистолет. – Кажется, мы помешали вашей трапезе? Сердечно прошу простить. Чард, уходим.
Бесстрашно повернувшись к Эдварду спиной, Колин вышел из трактира.
- Прошу прощения, монсеньор. – Неловко поклонившись, Чард последовал за командиром.
Лоу тяжело опустился на скамью.
- Аби, вылезай.
Из-за ведущей на кухню двери показалась Арабелла, следом – хозяин трактира.
- Ваш мальчишка лучший окорок выбрал! – возмущенно заявил трактирщик.
- А вы нам какой продать хотели? – устало спросил Эдвард.
Очевидно, трактирщик услышал в голосе барона больше, чем Дик, потому что тут же залебезил:
- Так я и говорю: хороший мальчик, глазастый. Пойду, жаркое пошевелю.
Трактирщик юркнул обратно в кухню.
- Торгаш бесчестный! – прошипела ему вслед Арабелла. – Нет, вы представляете: думал, если в погребе темно, так я запах не учую! – и девушка воинственно вздернула подбородок. Сегодня утром Дик по ее просьбе обрезал ей волосы – а то вывалится коса из-под берета, и прощай маскировка. Ножниц не было, так что получилось не совсем ровно, но, в общем, Арно в Лаик кривее постригли. Как он злился! А девушка только улыбнулась – точь-в-точь, как Мари в «Загадочном портрете».
- Не знал, что вы с Колином друзья, - сказал Дик Эдварду, отгоняя Арабеллу и в одиночку возвращая стол в нормальное положение.
- Вы имеете в виду Уэйда? Не назвал бы это дружбой.
- Но он повернулся к вам спиной!
- Его солдат мог убить вас в любой момент.
- И он нас отпустил.
- Это говорит лишь о том, что он нас не искал, - пожал плечами Эдвард. – Но не думаю, что он лгал насчет приказа.
- Уедем прямо сейчас? – предложил Дик.
- Жаркое несут.
Ели торопливо. Уэйд вернулся через четверть часа, когда они уже собирались уходить. В трактир Колин вошел один.
- Еще раз прошу простить за вторжение. Герцог Окделл, я хочу вам кое-что вернуть.
На выскобленные доски опустился орден Найери – знак того, кто дорожит жизнью сюзерена больше, чем своей. Повелитель Скал ценил жизнь последнего Ракана много выше собственной, но спасти все равно не смог.
- Благодарю, - просто сказал Дик.
- Не стоит. – Взгляд Уэйда скользнул с напряженного Эдварда на уткнувшуюся в пустую тарелку Арабеллу. – А это, надо полагать, ваш… Белла?!
Конечно, в «Озерной деве» многие бывали, но…
- Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом, - продекламировал Лоу.
Колин отчетливо скрипнул зубами.
- Папа умер, - пискнула девушка.
- Да, вы рассказывали, - подтвердил барон.
И это вот учтивое «вы» по отношению к трактирной служанке окончательно убедило Дика, что их спутница – та самая девица Уэйд, за которой он обещался дать приданное. Святой Алан, что же Арабелла натворила!
Нет, что они с Эдвардом натворили!
Графиню Савиньяк разместили в комнатах Магдалы. Хотя со смерти сестры прошло одиннадцать лет, дед не позволял ничего там менять, не замечая или не желая замечать, как мучает этим Жозину. Мертвецов нужно отпускать, но сейчас упрямство старика оказалось кстати – не пришлось селить гостью в покоях недавно умершей подруги.
Дверь в гостиную была приоткрыта, но Робер все-таки постучал. Арлетта откликнулась не сразу.
- Ерунда, задумалась, - отмахнулась она, когда Эпинэ начал извиняться за беспокойство. – Ну как, сосчитали северян?
На столе перед графиней лежало золотое колье – красивое, несмотря на странные тускло-белесые камни.
- Что это? – не сдержал любопытства Робер.
- Подарок Арно, последний. Ювелир прислал уже после. Как там служанка Окделла сказала: опалы надо носить, иначе умрут? А я футляр ни разу не открывала.
- Понимаю… Простите, сам ненавижу, когда мне так говорят.
- Но ведь ты действительно понимаешь, - заметила графиня. Лэйе Астрапэ, она еще его утешает!
- Возможно, с камнями еще можно что-то сделать? – предположил Робер.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – По крайней мере, их точно можно заменить. Это человеческую смерть нельзя исправить. - Графиня решительно захлопнула увечное колье в гайифской шкатулке. - Ну, так какая у Окделла армия?
- Пять сотен, - признался Эпинэ. – Бывшая надорская гвардия почти целиком и все артиллеристы Второй резервной, кто сразу не разбежался. Мы после смерти Альдо «черных» по разным казармам рассовали, чтоб они тихо сидели, потому и не заметили, когда они разом уехали. По двадцать-сорок человек через разные ворота. Сейчас Рокслей выясняет, насколько подготовленным был отъезд.
- В Кольце Эрнани им даже такими силами многого не натворить. Да и в Надоре нынче не до мятежей, как мне рассказывали.
- Надеюсь, - вздохнул Робер. – Сестра… ее величество завтра устраивает прием в вашу честь. Совсем небольшой – брат Анджело и так еле согласился. Будет только двор и послы.
- Хорошо.
- Я… я хотел бы на приеме кое с кем вас познакомить.
- Часом, не с баронессой Капуль-Гизайль?
- Валме! – с досадой воскликнул Робер.
- Ро, ты же понимаешь, что Жозина бы этот брак не одобрила?
- Она хотела, чтобы я был счастлив.
Арлетта неожиданно светло улыбнулась:
- Вот так всем и отвечай. Если решишь, что спрашивающий стоит ответа, а таких немного.
На крыше трапезной, отданной под гайифское посольство, сидели в ряд семь белых голубей. На одного больше, чем днем, и это было верным знаком, что ее высочество нуждается в пастырском совете.
У Софии был Костас: верный телохранитель с лупой изучал крошечный клочок бумаги. На столе перед принцессой стояла затейливо украшенная шкатулка, совершенно чужеродная среди грубой монастырской мебели, пережившей морисский погром.
- Есть новости? – с ходу спросил Антуан.
Ответила принцесса:
- Бордон капитулировал. Но в этот раз Алва перехитрил сам себя. Его союзники так боятся морисков, что он убедил их в том, что его родичи прибыли в Золотые земли исключительно для борьбы со скверной и после окончания войны немедленно уйдут. Он забыл, что и Фельп, и Бордон, и Ургот живут торговлей, а мориски торгуют только с кэналлийцами и только талигойские корабли проходят через Астраповы Врата. «Маленькие господа» от голода умрут, если мы прекратим с ними торговать и перекроем восточные проливы – а мы можем. С трудом, да, но иногда чужое горе слаще меда и дороже золота. Думаю, Фома это уже понял. Дожи сейчас оглушены громом талигойских пушек, а герцог Джильди – своим новым титулом, но дойдет и до них.
- Главное, дожить до этого прекрасного момента, - честно сказал Антуан.
- Доживем, - убежденно сказал Костас.
- Доживем, - согласилась принцесса. – Ваше преосвященство, вас не затруднит отправить в подарок нашему послу в Урготе белых голубей?
- Но ведь их еще только семеро?
- Боюсь, остальные заблудились или погибли.
В гостиную вошли мэтр Джефрейс и Сель.
- Прошу простить, что отвлекаю вас от дел, господин Джефрейс, - сказала София, когда законник закончил витиеватое приветствие и сел на указанный стул. Саграннец каменным изваянием застыл у стены.
- Я счастлив возможности служить вашему высочеству, - заверил Джефрейс.
- Я знаю, что вы представляли в Агарисе интересы достойнейших фельпских фамилий, и имеете в славном Фельпе множество друзей.
- И многие из них хранят в душе самую искреннюю симпатию к вашей августейшей семье и всей блистательной Империи, и горько сожалеют, что не могут сказать о своих чувствах вслух. Но Талиг, но Рокэ Алва!.. – законник сокрушенно развел руками. – Но тайный и робкий друг не значит друг бесполезный.
- Я запомню ваши слова, мэтр, - любезна сказала София. – Впрочем, исполнение моей просьбы не поставит ваших друзей в неловкое положение перед Талигом. – Принцесса открыла шкатулку и пододвинула ее к мэтру. – Это надо продать герцогу Джильди.
На лиловом бархате сверкало ожерелье, то, в каком принцесса была во время спора с братом Руцием.
- Ваше высочество уверены? – спросил Джефрейс. – Вы могли бы взять ссуду под залог.
- Четверть цены под грабительский процент, - ответила София. – Для меня ожерелье – подарок отца, но будем откровенны: это всего лишь очередная оправа для Южного Созвездия.
- У Фомы Урготского прекрасная коллекция старинных камней. Я уверен, Фома заплатит за Южное Созвездие полную цену.
- Джильди только что получил трон. Он будет счастлив вставить в новенькую корону камни с историей. Я верю, что Фома заплатит справедливую цену, но Джильди переплатит.
- Он не сохранит само ожерелье. Впрочем, о чем я: Гайифа лишится Созвездия!
- Когда мы победим, - твердо сказала принцесса, - и Джильди станет вымаливать у Империи дружбу, у него будет хотя бы один подарок, достойный императора.
А если Гайифа проиграет – кто вспомнит о дюжине алмазов? А деньги Святому городу нужны – за благословение наемников не купишь, и даже ополченцев надо вооружать и кормить.
- Заемные письма какого дома я должен привести?
- Любые, по каким в Гарикане дадут золото. Путешествие будет опасным. В качестве платы…
Джефрейс поднял руку, прерывая Софию.
- Позвольте адвокату единожды побыть рыцарем. Знание, что служу вашему императорскому высочеству и Святому Престолу – вот моя награда. Когда я отправляюсь?
- С ночным отливом.
- Тогда позвольте вас покинуть: мне надо собраться.
Законник галантно склонился над рукой принцессы, благочестиво облобызал епископский перстень Антуана и скрылся за дверью.
- Оставляю ваше высочество на ваше преосвященство, - Костас тоже встал и дважды раскланялся. – Урок, господа. Следующую книгу назову «Искусство войны для мирных обывателей». Она меня увековечит. – И наставник, едва ли не в одиночку сдавший в утиль дриксенскую школу фехтования, последовал за Джефрейсом.
Антуан ожидал, что и Сель уйдет, но саграннец все так же неподвижно стоял у стены. Ждет?
- Когда мориски напали на Агарис, - начала София, смотря на свои сложенные на коленях руки, - они старались всё разрушить и всех убить. Всё и всех. Скажите, Сель, в чем была скверна: в стенах или в людях?
- Камни верны, моя госпожа, - спокойно ответил саграннец, - и защищают даже далеких потомков тех, кого любили, даже когда защищать уже поздно.
- В людях, - обреченно выдохнула принцесса. – А теперь они идут на Паону.
- Вы верите брату Руцию? – спросил Антуан.
- Нет. Я не верю, что мориски орудие Создателя. Но что, если Он оставил нас? Когда мать Бернарда молилась, я чувствовала страх.
- Прекраснейшая боится, - подтвердил Сель.
- Ангел – боится! Я не знаю, что могло случиться в Агарисе, но как можно считать морисков спасителями, как можно отдать Паону?
- Брат Руций зол на вас, моя госпожа, - мягко сказал Сель, - но прежде всего он воин, как и ваш муж. Если вы попросите, его братья отвезут ваше письмо вашему мужу и отдадут из рук в руки. Никто чужой письма не прочтет.
- Я не знаю, где он сейчас, и не знаю, что писать. Можно сжечь город, но отдать наших людей на заклание – невозможно, а вы говорите, что скверна – в людях. За что нам это?
Второй раз за день Антуан видел принцессу такой, как никогда прежде.
Надо позвать мать Бернарду.
- Пошлите подарок.
Сель опустился перед стулом Софии на колено, протянул на раскрытой ладони темно-лиловую бусину размером со сливу, подвешенную на обычном кожаном шнурке. Но к такому камню и невозможно подобрать достойную оправу: существуй в мире лиловые ройи, они бы выглядели именно так.
- Я не могу это принять.
- Примете, моя госпожа, и не будете мне ничего должны. Я даю вам по собственной воле, а вы берете не для себя.
Принцесса, как завороженная, протянула руку, взяла с ладони Селя тревожно горящий камень.
- Но я не могу просто отправить это Теодоро. Надо написать.
- Напишите, что в каких бы краях не дул ветер, он дует над скалами, из какой бы вышины не били молнии, они бьют в скалы, и даже самое глубокое море покоится на каменном ложе. И как бы не бушевали Ветер, Волны и Молнии, Кэртиана будет стоять, пока стоят Скалы.
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 4
Агарис. Барсинский тракт. Оллария
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Агарис. Барсинский тракт. Оллария
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Совсем недавно Храм Семи Свечей был мал и тесен, князья церкви и мирские правители набивались в него по праздникам, как сельди в бочку, а в день торжественного отъезда кардинала Левия в Талиг уличные шутники призывали добрых эсператисток отказаться от ношения нижних юбок, дабы компенсировать скудостью одежд численное приращение конклава. Теперь здесь хватало места для всех, кто есть в городе.
Брат Руций обратился к горожанам после вечерней службы. Командиром он, несомненно, был хорошим – без этого в Славе высот не достичь – и наверняка умел увлечь за собой в бой, а вот речь о смирении пред волей Всезнающего и Всемогущего у «льва» не задалась. Брат Руций говорил о каре, постигшей нечестивцев, а Антуану слышался призыв поджать хвост и бежать, и вряд ли ему одному. Во всяком случае, дядька Ясон начал проталкиваться вперед, не дожидаясь конца проповеди (старый моряк даже в храме был с верным перначом, и эта оглобля, на два бье возвышаясь над людскими головами, выдавала все его передвижения, как плавник – акулу).
Дядька Ясон и заговорил первым, едва брат Руций замолчал.
- Слава свое слово сказала, а что скажет Святой Престол? Ваше преосвященство, - обратился он к Антуану, - что вы нам скажите?
- Как местоблюститель Святого Престола я не властен над собой, и решения конклава обязан ждать в Агарисе. А верить ли брату Руцию – каждый должен решить для себя сам. На суде Его словами «я делал, как все» не оправдаться; и не будет у нас иных защитников и иных обвинителей, кроме дел наших.
- Ну так я брату Руцию не верю, - усмехнулся дядька Ясон. – Ежели все сожженные морисками города проклятыми объявлять, так по всему побережью жить нельзя. Окромя Талига, разумеется.
- И в Талиге тоже! - выкрикнул кто-то сзади. – Рафиан же в начале круга сожгли!
- Когда Рафиан жгли, он еще в Талиге не был, неучи, - громогласно отозвался отец Гермий. – Сожгли в году пятьдесят втором, а в Талиг герцогство вошло в пятьдесят третьем, когда марикьяре, к слову, ставшие талигойцами в пятьдесят первом, остатки герцогской родни истребили.
- Но ведь лошади и впрямь бесновались, - робко заметила молодая послушница. – Будто что дурное предчувствовали.
- Так правильно предчувствовали, - рубанул рукой воздух плечистый плотник. – Вон, от города одни кладбища целыми остались.
- Мориски не грабят могил, - отрезал брат Руций.
- Зато убитых обобрать не поленились, - не осталась в долгу тетка Алики. – Эсперы, серьги, кольца, браслеты брачные – все собрали! Саранча они, багряноземельцы ваши, а не воинство Создателя. Как есть саранча!
- Хорошо, - неожиданно согласился брат Руций. – Саранча. Не воинство Создателя, но кара Его.
- Годков этак пять назад, - ответил дядька Ясон, - на вашем месте, брат Руций, святой Оноре стоял. И спросил его один ушлый кагет, что ежели добрый боженька так людей любит, то за каким бесом саранчу создал? А святой Оноре ответил, что для жизни в довольстве и сытости Милосердный создал скот, а людей Он создал людьми. Вот людьми быть и надо. На саранчу управа находится, и на морисков найдем.
- И если уж про Гальбрэ говорить, - добавил отец Гермий, - то коли не желал Он, чтобы жили люди в городе, поклонившемся Врагу, так там и поныне пустоши соляные. Захочешь жить – да не сможешь.
- Кроме того, в Гальбрэ птице-рыбо-дева святому Андию являлась, – напомнил мэтр Джефрейс. – Что это за правосудие небесное, господа, когда никто в точности не знает, за что? Пожелай Создатель нас, находящихся в полной Его власти, наказать, Он бы явил свою волю в назидание прочим грешникам, дабы убоялись и раскаялись. А в нашем случае даже знамений не было.
- Как знамений не было?! – взвилась тетка Алики. – Были знамения! Сто тысяч праведников, вместе с Эсперадором смерть принявших, во плоти в Рассветные сады вошли! Каких еще знамений тебе надобно?
- Верно, верно! – закричали со всех сторон.
Верно. Когда хоронили убитых, прежде всего свозили тела из Нижнего города, а ворота Цитадели закрыли, обсыпав на двадцать бье негашеной известью, молясь, чтобы древние стены удержали заразу. Ведь живых было так мало, а мертвых так много! Но на рассвете шестого дня они нашли ворота Цитадели распахнутыми, и не было в ней убитых, только тяжело раненный капитан Илласио, чудом не добитый морисками.
- Что это, как не чудо Его? – рявкнул дядька Ясон.
Ревущее пламя, и люди, попарно входящие в черную от копоти башню, один за другим, непрерывной чередой.
- Я не хочу! Там моя дочь. Пустите меня к дочери!
- Нет сестра, нельзя!
- Радуйся, сестра, твоя дочь жива!
- Если любишь дочь – идем!
Ревет пламя, гремит колокол, у распахнутых дверей колокольни – светло, как в полдень, но на золотом песке только две тени – Антуана и Селя.
Люди без тени попарно шагают в ревущее пламя. Кто-то плачет, кто-то смеется.
Эсперадор Юнний из ордена Милосердия просит:
- Обещай, брат Антоний.
- Обещаю.
Спор все больше похож на базарную свару.
- Если вам угодно губить свою душу, - не выдерживает один из «львов», - оставайтесь. А мы уходим.
- Ну и скатертью дорожка, кошаки дранные, - припечатывает тетка Алики.
- Помилуй тебя Создатель, чадо, - укоряет ее отец Гермий, – мы же в храме! Выбирай выражения, в каких желаешь братьям во Ожидании доброго пути.
- Да какие ж они мне братья? – возмущается старая торговка.
- Какие времена – такие и братья! - отвечает дядька Ясон и бьет в пол древком пернача для пущей важности.
Все смолкают.
- Не жалейте потом, - роняет в тишине брат Руций.
- Да пребудет с тобой милость Его, брат, - отвечает мать Бернарда.
Легат Славы замирает на миг, а потом склоняет голову:
- Да пребудет с тобой милость Его, сестра.
«Львы» уходят. Да пребудет с тобой милость Его, град Агарис.
UPD 28.08 читать дальше
2
Свои метания в первый месяц правления Ракана Колин мог бы описать четырьмя словами: забавно в итоге получилось. После смерти Люра осиротевший полк объявили надорской гвардией и приставили к Повелителю Скал, но теньент Уэйд счел за лучшее пересидеть «возрождение Талигойи» в цивильной страже. Преждевременно покинув Ракана, можно было запросто оказаться козлом отпущения и угодить на виселицу за одно то, что не убился, спасая Фердинанда, а если дождаться разгрома мятежа и изобразить перед победителями честного надорца, которому просто в голову не пришло ослушаться приказа, то, как говорится, дальше Торки не пошлют, меньше взвода не дадут. Главное, досидеть до конца раканской мистерии где-нибудь в четвертом ряду, слившись с фоном. А что на севере потом придется геройствовать – так не впервой.
Появись вдруг у Колина нужда оправдаться за такое решение, он бы сказал, что делал в точности то же, что и все. И Нокс, и Халлоран, и Гирке, оказавшиеся, когда Люра и Алва сообща обезглавили армию Ракана, самыми опытными из командиров, явно собирались именно что отсидеться на своих полковничьих должностях. А полковники в свою очередь могли бы кивнуть на Робера Эпинэ, и вовсе пытавшегося пересидеть мятеж друга Альдо в чине Первого маршала, компенсируя пребывание в первом ряду полным бездействием. Какой после этого спрос с теньента?
Попасть в городскую стражу оказалось проще простого. Целых два дня Колин охранял спокойствие Кабитэлы и радовался, что все идет по плану. А потом Ракан назначил цивильного коменданта.
Пять лет прослужив под началом Люра, Колин искренне полагал, что успел повидать всякой твари по паре, но Айнсмеллер его поразил. Оказалось, есть приказы, выполнение которых даже на надорскую исполнительность не спишешь. Дело шло к тому, что по окончании мятежа в Талиге специально для цивильников возродят гальтарский обычай децимации. Дезертирство по-прежнему виделось Колину рискованной затеей, а перейти в другой полк никак не удавалось. Оставался шанс, что кто-нибудь из эориев соберется-таки послужить своему анаксу и пристрелит Айнсмеллера, как бешенного пса, но надежда таяла с каждым днем. А бывшим однополчанам жилось, как назло, лучше некуда: и жалованье платили, и мундиры не Ракан придумывал, и из дел только охрана Повелителя Скал.
Колин был зол на весь мир, а тот, кто зол, обречен ошибаться.
Стараясь держаться от Айнсмеллера и его забав подальше, он все время вызывался в ночные патрули. Так было и в тот раз. Они уже возвращались в казармы и остановились буквально на минуту у очередного брошенного особняка, когда из-за ограды раздалось ржание, на которое их лошади радостно ответили.
Калитка обнаружилась в десяти шагах. В чей дом они вторглись, Колин не знал, зато узнал одну из двух привязанных во дворе лошадей. Резвая каимская семилетка наверняка досталась бы кому-нибудь из офицеров, если бы не белое пятно на крупе, похожее на криво пришитую заплату. Назвать Заплатку пегой было бы все-таки неверно, но охотников на такой ездить в «приличных» полках не нашлось, да и в цивильной страже взять ее согласился только Бишоп – один из тех героев Октавианской ночи, для кого тессорий милостиво заменил петлю службой на благо Талига. Причем Бишоп был из настоящих висельников, из Доры. Видать, пользуясь случаем, он решил вспомнить старое ремесло, и не один, а в компании из его, Колина подчиненных: привязанный рядом с Заплаткой бурый мерин особых примет не имел, но буланый Уэйда тянулся к нему, как к родному, а Стриж с другими лошадьми сходился плохо.
Мало Колину больного на голову ублюдка – господина цивильного коменданта, так еще солдаты мародерствуют, по мере скромных сил затягивая петлю на командирской шее! Он велел сержанту возглавить отряд и возвращаться в казармы, а сам спрыгнул на землю, привязал Стрижа третьим (украдут – и кошки с ним, вот глупо потерянного полумориска Орлика до сих пор жалко, а этот и с виду, и норовом обычная надорская кляча), взял в руку пистолет и вошел в темный особняк.
Последующее до сих пор вспоминать было противно.
В ту ночь в том доме мародеров ловил не только Колин, но и Карваль. Не повезло обоим. Сперва Бишоп с подельником, Стидом из взвода Колина, смертельно ранили одного из солдат господина военного коменданта, потом Колин еще одного пристрелил наповал. В итоге южане вдесятером поймали троих, а двоих потеряли. Бергеры такое поэтично звали «пламенем дружбы» и воспринимали философски, чему и талигойцев учили, но чесночники цивильников за друзей не считали и решили всех пойманных без лишних затей вздернуть на ближайшем дереве, каковое нашлось на заднем дворе – аккурат в трех десятках бье от коновязи. Мстили они, как подозревал Колин, не столько даже за убитых, сколько за все случаи, когда отступали перед Айнсмеллером.
Им скрутили за спиной руки и поставили на притащенных из дома стульях.
- Или, может, желаете примерить «перевязь Люра»? – издевательски осведомился один из чесночников.
- Пытаетесь подражать Алве? А это, - Колин повел головой, указывая на превращенный в виселицу каштан, - ваш «бой у эшафота»?
Южане насупились. Впрочем, даже если они возьмутся за палаши, Колин был уверен, что хуже, чем такое вот повешение, не будет. Одних Маранов, чтобы научиться, Карвалю не хватило. Айнсмеллер – тот вешал на совесть, не в похвалу ему будь сказано.
- Много чести для мародера, - сплюнув, сообщил рослый сержант.
Все?
Страшный крик, глухой грохот. Колин даже не сразу понял, что это Стриж. Буланый отчаянно рвался с привязи, и Колин некстати подумал, что правильно ему не доверял: сил у тщедушного переростка было, похоже, не меряно.
В свете факелов беснующийся конь казался демоном. Тонкие черные ноги и куцый хвост терялись в тенях, тело сияло расплавленным золотом, лишенная гривы шея напоминала то ли змеиную, то ли драконью. Сюда бы художника придворного – чтобы знал, как Зверя Раканов рисовать.
Еще один безнадежный рывок. Нет, не сорвется – скорее уж покалечится.
Южане беспокойно переглянулись. Одно слово – лошадники.
- Жаль, приметный, - вздохнул кто-то.
Неужели хотел бы этот скелет ходячий себе взять? Хотя… Их ведь вздернут без суда, вопреки указам Ракана. Вряд ли чесночники даже своему герцогу доложат. Значит, тела будут прятать, иначе город ответит за убийство солдат его величества: шестнадцать человек казнят за Колина и еще по четверке за Бишопа и Стида. На такое «благородные» южане не пойдут, а потому лошадей прирежут, чтоб уж точно ничего не выплыло. Бурый Стида, может, и уцелеет, но Заплатку и Стрижа слишком просто узнать.
- А вы нас расстреляйте, будто при попытке дезертирства, - посоветовал Бишоп. Сообразительный малый.
Дожили, Николас Уэйд: расстрел как везение.
Южане загоготали – вот и весь ответ.
- Кончай их, ребята, - скомандовал Карваль.
Буланый рванул из последних сил, звонко грохнула копытами едва различимая во тьме Заплатка. А миг спустя из ночных теней выехал черный всадник на вороном мориске.
Несколько мгновений Колину казалось, что произошло невозможное, а потом полыхнул в свете факелов багровый подбой плаща и резкий молодой голос воскликнул:
- Святой Алан, Карваль, вы что творите?
Не Повелитель Ветра, а Повелитель Скал, не демон Моро, а кроткая Сона. Но ведь и Колин – не Оллар, чтоб его кэналлийцы спасали!
Увы, Карваль опомнился раньше:
- Это мародеры, пойманные нами в доме графа Штанцлера.
Друг герцога Эгмонта! Ну почему Бишоп не догадался влезть к каким-нибудь навозникам!
Окделл неприязненно посмотрел на их трио. Избитые, оборванные. Сразу видно, кто тут во всем виноват.
- Я вижу на них мундиры цивильной стражи.
Разглядел. Тоже Айнсмеллера не любит? Правильно делает, но они-то тут причем? То есть Бишоп со Стидом действительно мародеры, но выбраться вместе шансов больше.
- Я требую соблюдения закона, монсеньор, - решительно объявил Колин.
- Господин Окделл, вы же знаете, как его высочество огорчается известиям о затесавшихся под его знамена мерзавцах, - вмешался Карваль.
А вот не стоило тыкать в то, что Ракан еще не коронованный!
- Монсеньор, уверяю вас, справедливый суд его величества докажет нашу невиновность.
- Генерал Карваль обвиняет вас в мародерстве.
- Мы их прямо за делом застукали, - вставил мальчишка-чесночник.
- В таком случае вам было трудно ошибиться, - согласился Окделл.
- Все это печальное недоразумение, монсеньор.
Окделл улыбнулся. До сих пор не привык к такому обращению? Может, «эр Ричард»? Нет, слишком фамильярно.
- И что же произошло по-вашему? – приподнял бровь герцог, явно подражая Алве, и сморщился. Да у него синяк! И лицо исцарапано. Почему он один, где охрана? Уж парни бы замолвили словечко за бывшего однополчанина.
- Я Николас Уэйд, теньент цивильной стражи Раканы. Возвращаясь с патрулирования, я заметил, как мелькнул свет в одном из окон этого особняка. Как вы, наверное, знаете, несколько дней назад неподалеку было совершено покушение на герцога Эпинэ. Впрочем, об этом случае генерал Карваль расскажет лучше меня, он там присутствовал, - и поджал хвост при виде «презренных цивильников», но Колин будет тактичен. – Я подумал, что в доме собрались приспешники Олларов – иначе бы они не стали скрывать свое присутствие. И тогда я с сержантом Бишопом и рядовым Стидом решил проверить дом. Чтобы не спугнуть преступников, мы не зажигали огня, и, когда на нас напали, дали бой. Увы, это были люди генерала Карваля, в свою очередь принявшие нас за мародеров. В неразберихе двое солдат гвардии Эпинэ были убиты, о чем мы искренне скорбим. Сержант Бишоп, вам есть что добавить к моему рассказу?
- Никак нет, господин теньент, - браво отчеканил Бишоп, вытягиваясь в струнку на своем стуле. – Все было в точности так, как вы доложили.
И Колин пообещал поставить свечку за упокой души маршала Манрика – ну кто б еще за такой срок так новобранцев вышколил?
- А какие были потери с вашей стороны? – спросил Окделл.
- Никаких, монсеньор.
- Нас связали и избили, монсеньор, - поправил Бишопа Стид.
- Мы проиграли бой, - констатировал Колин.
- Трое солдат цивильной стражи в бою против десяти гвардейцев Эпинэ уложили двоих? – изобразил недоверие Окделл.
- Мы воевали в Торке, монсеньор, - отрапортовал Колин.
Окделл улыбнулся совсем по-мальчишески.
- Мне кажется, господин Карваль, вы ошиблись относительно этих храбрых солдат.
Чесночники только что зубами не заскрипели, а Окделл продолжал:
- Вы с севера, господин теньент?
- Из Горика, монсеньор.
- Я почему-то не помню никого из ваших родных.
Леворукий и все его кошки! Колин чуть не взвыл. Сказать правду или соврать? Выскочек в Надоре не любили, но ведь звал Окделл Люра графом Килеаном и не морщился!
- Я получил дворянство одновременно с офицерским патентом. По ходатайству генерала Люра. - Манрика, вообще-то, но такие тонкости Окделл, к счастью, проверить не сможет.
- Врет он все, - почувствовав удачный момент, вмешался сержант южан. – Лучше посмотрите, что они в кабинете графа Штанцлера учинили.
- Да там до нас уже… - Стид осекся и замер навытяжку, не успев ляпнуть что-нибудь непоправимое.
Окделл разрывался между нелюбовью к навозникам и неприязнью к чесночникам. Чем дольше он будет решать, тем вероятнее вспомнит о дружбе с Эпинэ. Что ж, выручай, земляк-северянин!
- Монсеньор, - вдохновенно начал Колин, сам дивясь собственной наглости, - вы не знаете меня, и у меня нет череды предков, чье доброе имя могло бы поручиться за мою честь. Все, что я могу вам предложить – это мое честное слово, которое мне нечем подкрепить, ибо в наше время клятвы дешевы, а даже лучшим из людей не дан дар читать в сердцах. Но знайте, если б на всю жизнь мне было отпущено одно-единственное честное слово, я б берег его как величайшее из сокровищ – и отдал сейчас вам, потому что никогда прежде не был так уверен в своей правоте, как в этот миг.
Окделл улыбнулся. Поверил?
- Теньент Уэйд, вы мало похожи на человека, у которого есть хотя бы одно честное слово.
Вот ведь воронов ученик! Научился убивать смеясь.
- Но, с другой стороны, - продолжал герцог, - на человека, знающего первую редакцию первой пьесы Дидериха вы сейчас похожи еще меньше. Я был бы рад видеть вас и ваших людей в своем полку. Генерал Карваль, немедленно освободите обвиняемых – за них ручается Повелитель Скал.
Но второй раз выпускать из рук добычу Карваль не захотел.
- Я военный комендант города и защищаю его от мародеров по приказу Альдо Ракана. Казнить этих преступников – мой долг и приказ человека, которого вы, господин Окделл, зовете государем. Так не противьтесь воле вашего короля. Готовьтесь к встрече с Создателем, господа.
- Я – Повелитель Скал, - надменно ответил герцог, - и не позволю чернить имя его величества подобным беззаконием. Казнь без суда – убийство. Я приказываю отпустить. Выполняйте! – И Сона, добронравная голубка Сона закатной тварью пошла на Карваля. Кстати – вот это вот действительно кстати – вспомнилось, что для парадных выездов Окделл купил линарца, а сестра Моро выучена кэналлийцами для боя.
- Он что, правда вот так вот в одиночку? – азартно прошептал Стид, благо, чесночникам стало не до них.
- А скажут потом, что надорцев было четверо, - задумчиво отметил Бишоп.
На убийство Повелителя южане не отважились, а живым разве Вепря с пути своротишь? Он, как потом выяснилось, с герцогиней Айрис во дворце поругался, потому и оказался без охраны: велел эскорту убираться к кошкам, случайно слово в слово повторив фразу, какой Люра сообщал, что желает остаться один для приватной встречи. После Нокс подробно объяснил беднягам разницу между покойным генералом и «щенком с молочными зубами». Ну а Колин с опозданием в двенадцать дней таки вступил в надорскую гвардию, в компании с Бишопом и Стидом, как ни хотелось ему сразу после спасения свернуть им обоим шеи. Но висельники поклялись слепой подковой, и Колин не устоял. И даже не сменил буланого Стрижа на вороного полумориска, хотя удачная возможность подворачивалась аж дважды.
После смерти господина Ракана уже капитан Уэйд честно попытался пристроиться к новой-старой власти, но место у юбок королевы-матери было единолично занято Карвалем, столковаться с которым так и не удалось. Значит, обойдемся без королевы. А что до Окделла, то на Вепря он, по большому счету, конечно, не тянул, но Колин не мог отрицать, что на короткий миг в его глазах восемнадцатилетний мальчишка сумел сравняться с Вороном. А может, даже и превзойти – ведь Алва у эшафота сдался.
- Господин капитан, - вернул Колина в настоящее Бишоп, - тут такое дело: Заплатка подкову потеряла.
Не вовремя. Перед Старой Барсиной у них будет время и возможность привести все в порядок, но туда еще надо доехать. Терять хорошую лошадь не хотелось.
Колин огляделся по сторонам. Привал продлится два часа, а буквально за холмом большая деревня, и в ней – кузница.
Тондера оставить за старшего, с собой взять Чарда.
Решено – так он и сделает.
UPD 30.08 читать дальше
3
Недавно Робер упрекал Дика в том, что на заседаниях регентского совета сын Эгмонта вечно спит с открытыми глазами, уперев телячий взгляд в лицо королевы, а сегодня сам Эпинэ никак не мог собраться, и тоже то и дело украдкой разглядывал сестру.
Катари позвала на заседание Арлетту. В королевстве имел место перебор регентов, и присутствие графини Савиньяк на совете подчеркнет, что все они действуют заодно, на благо Талига. Графиня потом обязательно напишет старшему сыну, а может, и Ноймаринену с Алвой, надо многое ей рассказать, многое спросить. Но у Робера не получалось сосредоточиться на делах – мысленно он все еще был в доме Алва, в церкви, где в остановленной гением весне жил образ Октавии, так похожий на Катари.
Раньше Эпинэ считал чувство сестры безответным, теперь же он не сомневался: Рокэ любит Катари не меньше, чем она его, иначе это святилище было бы невозможно. Но как рассказать об этом сестре, как ее убедить? Дик говорил, церковь все время стояла закрытой, и это никого не удивляло: все знают, что в Кэналлоа мало почитают Создателя. А Ворон скрывал свою любовь ото всех – у всех на виду, и странно бы было ждать иного от лучшего полководца Золотых земель.
- Мы в неоплатном долгу перед герцогом Алва, - чуть дрогнувшим голосом произнесла Катари. Ах да, мэтр Инголс отчитывался о их вылазке. Сапфировым незабудкам у ног святой законник не придал значения – и хорошо. Все-таки Рокэ должен открыться сам. А до той поры Робер удержит сестру от опрометчивого шага, не позволит похоронить себя в монастыре, отмаливая надуманные грехи.
- Алва полагают это своим долгом, - с достоинством ответила Арлетта. – Господа, мне хотелось бы дополнить рассказ мэтра Инголса. Думаю, вам всем известно, что во время разорения гробницы святой Октавии на стене гробницы появлялось изображение синеглазой женщины. Так вот, на портьере в кабинете герцога Алва тоже было изображение синеглазой женщины.
А Робер и думать о ней забыл! Яростно-синие глаза на белом лице – где же он видел этот бешенный взгляд? Не в гробнице, раньше. Синеглазая из гробницы при всем сходстве с Алва смотрела без злости и вызова. Если бы не иссиня-черные локоны, женщина из гробницы походила бы на святую Октавию. Она исчезла, и на ее месте проступили темные пятна, напоминающие грубо намалеванную пегую лошадь, а эта кляча всегда предвещала какую-нибудь мерзость. Робер безумно испугался в особняке, потому что ждал появления пегой лошади, но синеглазая с портьеры просто исчезла. Обошлось. А радоваться не получалось.
Злой и всезнающий синий взгляд. Где же Робер его видел?
- Слуги утверждают, что это изображение появлялось в особняке неоднократно, - продолжала Арлетта, - и это всегда была одна и та же женщина, хотя цвет одежд менялся. Они считают, что это святая Мирабелла Агарисская.
- Сумасшедшая, вопившая, что Франциск убьет Октавию? – уточнил Мевен.
- Ну, учитывая, что королева умерла родами, можно считать, что это пророчество сбылось, - бессердечно заметил мэтр Инголс. – Оказывается, когда Окделлам вернули Надор, при развешивании в Гербовой башне фамильных портретов обнаружилось, что на портрете Алана Окделла за его спиной стоит синеглазая женщина. Изображение женщины вскоре исчезло, но приглашенный герцогиней Алиенорой художник успел нарисовать копию портрета, которая и послужила основой для иконы, где эти эсператистские святые изображаются вместе.
- У двух слуг такие иконы были, - добавила Арлетта. – С поправкой на стиль и талант надорских иконописцев, на них та же женщина, которую мы видели в кабинете. Надеюсь, кардинал Левий сможет рассказать больше. Я не знаток эсператизма, но Танасис рисовал свою любимую святую зеленоглазой. – Похоже, графиня считала исчезающие портреты безобидной диковинкой вроде нохского Валтазара и интересовалась исключительно из любви к разгадыванию загадок.
- Я… мы уже спрашивали его высокопреосвященство о так называемой святой Мирабелле, - решительно сказала Катари. – Эта самозванка не только обвиняла Франциска Великого в убийстве святой Октавии, но и оставила «пророчество», которое, якобы, должно исполниться в наше время.
- Олларам отпущен круг, - кивнул Рокслей.
- Мы воспитаны в лоне эсператистской церкви и потому не могли пренебречь словами эсператистской святой, особенно, когда они напрямую касаются наших детей. Я умоляла его высокопреосвященство открыть мне правду, какой бы жестокой она не была. Так вот: никакой святой Мирабеллы не было. Мирабелла Ильдефонсо была сообщницей магнуса Истины. Описывая свои видения, она так мастерски сочетала выдумки против Талига с тайными знаниями, недоступными за пределами конклава, что обманула честных кардиналов и магнусов. А когда правда стала известна, конклав убоялся, что разоблачение мошенницы бросит тень на всю Церковь, и трусливо смолчал, за что и был наказан Рамиро Алвой. Я прошу вас хранить открытое нам кардиналом Левием в секрете, ибо оглашение подобной истины невозможно без подготовки, а коронация нашего сына Карла и без того явит всему миру лживость гнусного сочинения мерзкой самозванки.
- Все это, несомненно, радостно, - заметил мэтр Инголс, - но как быть с портретами этой женщины, появляющимися то там, то тут?
- Быть может, герцог Окделл сможет сообщить больше, чем его слуги? – предположила Арлетта. – Есть новости от тех, кто его ищет?
- Нет, - ответил Робер.
- Новости есть у меня, - сказал мэтр Инголс. – Я выяснил, что барон Лоу, с которым герцог Окделл уехал, был среди посаженных обер-прокурором Колиньяром в Багерлее.
- Проще сказать, кого Колиньяр в Багерлее не посадил, - усмехнулся Мевен.
- Но только Эдвард Лоу оказался там по обвинению в разбое.
- Решил вспомнить ремесло предков? - криво улыбнулся Рокслей. – Бред. Зачем ему это?
- Если верить самому господину барону, из величайшей жалости к бедственному положению крестьян, изнывающих под бременем непосильных поборов. Он был схвачен во время нападения его шайки на отряд солдат. Схватили его одного – остальные или убиты, или сбежали.
- Вы же знаете, как с Лоу в Багерлее обошлись, - заметил Мевен. – Он мог оговорить себя.
- Ты его не знаешь! - возразил Рокслей.
- Признание датировано десятым днем Осенних Ветров, - сообщил законник, – а особые меры дознания были предприняты только двенадцатого. Должен отметить, делопроизводство было поставлено господином Колиньяром на должную высоту.
- Но если он сам во всем признался – зачем «особые меры»? – не понял Робер.
- Очевидно, чтобы узнать то, в чем не признался. К сожалению, проколов этих допросов еще не нашли. Самое печальное, что перед бегством временщики сожгли часть бумаг. Впрочем, всегда можно допросить самого Колиньяра. Но информация о связи барона Лоу с разбойниками представляется мне правдивой, а такие знакомства, как вы понимаете, могут существенно затруднить поиски герцога Окделла.
- Ястреб ястребу глаз не выклюет, - скривился Карваль. – Так, кажется, в Надоре говорят?
- Да, - подтвердил Дэвид. – Но причем здесь надорские поговорки?
- Теньент Уэйд начал поиски Окделла с особняка Алва, и Окделл до сих пор не найден, а цепь за тридцать тысяч таллов из особняка уже пропала.
- Мы… я… мы считали теньента Уэйда честным человеком, - пролепетала сестра.
- Еще ничего неизвестно, - поспешил успокоить ее Робер. – По словам слуг, Ричард так любил эти опалы, что мог надеть их во дворец, спрятав под одежду.
- Опал – камень пустых надежд, - печально произнесла Катари. – Очень Окделлу подходит. Он живет в своих мечтах, будто в яйце. Изнутри оно золотое, а что снаружи – он не видит.
- Странно, что Ричарда до сих пор не нашли, - заметил Рокслей. - С такими силами Уэйд мог каждый дом в округе обшарить, а далеко они уехать не могли – Эд болен и слаб. Разумеется, если у теньента Уэйда есть другой приказ, кроме поисков…
- У теньента Уэйда нет никаких других приказов, - отчеканила сестра.
- Бросьте, Дэвид, - примирительно произнес Мевен. – У него всего сорок человек, и…
- Это из личной охраны сорок, - перебил Рокслей, - а он и из гарнизона людей брал. С одним только Гобартом полторы сотни поехало – все его артиллеристы. Удивительно, что пушек не взяли, ведь Вепрь такой страшный зверь!
Лэйе Астрапэ! Дэвид ведь сразу говорил, что отряд Уэйда слишком велик, но Робер его не дослушал, решил, что надорец Рокслей защищает надорского герцога. Прав был Жильбер насчет Уэйда, и Никола был прав!
- Как интересно, - протянула Арлетта. – А нельзя ли все-таки точно определить, сколько человек сейчас ищут Окделла и где они его ищут?
- Сэц-Ариж! – рявкнул Робер, стараясь не смотреть на вмиг осунувшуюся Катари.
- Монсеньор, - влетел в зал совета Жильбер. – Письмо от теньента Уэйда!
4
Гонцом оказался корнет из гарнизона Кортны – Уэйд предъявил коменданту приказ регента, обязывающий оказывать ему полное содействие. Письмо корнет получил сегодня утром и был обязан отдать лично в руки Повелителю Молний, но властному жесту королевы противиться не смог.
Как только изнывающий от любопытства Сэц-Ариж вывел корнета за дверь, Катарина недрогнувшей рукой сломала простую восковую печать, развернула лист дорогой на вид бумаги и тут же откинула его, словно ядовитую тварь.
- Это почерк Окделла!
Что?! Барсинский ызарг заодно с Лоу?
- Вы уверены? – Арлетта взяла письмо, прищурилась. – Стихи? Как это по-окделловски.
- Действительно, стихи, - подтвердил мэтр Инголс, принимая из рук графини послание.
Кто следующий – Мевен? Робер провел пальцами по векам, потер виски.
- Мэтр Инголс, надеюсь, вас не затруднит прочесть мое письмо вслух?
- Да, конечно. – Законник даже не смутился. Расправил лист, откашлялся.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка – лишь только Ворон знает.
Мой триолет на три ноги хромает –
Обвала грохот не вместить в размер.
Хоть бездны тьма и манит и пугает,
В безумстве с Алвы я беру пример.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка? Надеюсь…
Где Спрут и Ласточка – лишь только Ворон знает.
Мой триолет на три ноги хромает –
Обвала грохот не вместить в размер.
Хоть бездны тьма и манит и пугает,
В безумстве с Алвы я беру пример.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка? Надеюсь…
Мэтр Инголс замолчал.
- А дальше? – напряженно спросил Дэвид.
- Это все. Похоже, на последнем слове сломали перо. Даты и подписи нет.
- Не знала прежде за Окделлами привычки говорить загадками, - заметила Арлетта. - Такое скорее ожидаешь от Придда.
- Он просто подражает герцогу Придду, - дрожащим от ярости голосом произнесла сестра. – Валентин Придд, отправляясь спасать Рокэ Алву, написал узурпатору письмо, в котором был триолет. А Окделл даже подражать толком не сумел – форма триолета нарушена.
- Я, разумеется, не знаток стихосложения, - вмешался мэтр Инголс, - но из того, что мне известно, ничто не мешало герцогу Окделлу точно повторить в конце вторую строку и тем соблюсти требуемую форму. И еще одно. Насколько я помню, герцог Придд в своем триолете трижды повторил родовой девиз: «Из глубин». Девиз Окделлов – «Тверд и незыблем», а пишет герцог Окделл об обвале. Трижды. И дважды упоминает герцога Алва.
- Это письмо нужно как можно скорее переправить Первому маршалу, - глухо сказал Робер. – И еще герцогу Придду.
Арлетта кивнула.
- А что с Уэйдом? – спросил Мевен. – И с Окделлом?
- Прежде всего надо определить, сколько у них людей и где они сейчас находятся, - предложила графиня. – И предупредить рэя Эчеверрию.
- Северяне не отважатся прорываться через кэналлийские заставы, - убежденно сказал Карваль. - Скорее всего, они возьмут заложников и начнут торговаться.
- Ричард не стал брать в заложницы ее величество, - резко напомнил Рокслей. – И если Эдвард планирует переговоры – к чему это письмо?
- Быть может, это как раз начало разговора? – предположил мэтр Инголс. – Признаться, меня господин Окделл удивил. В этот раз он выбрал советчиков куда удачнее, чем обычно.
Сменив старого гуся на ястреба с ызаргом? Прежний наставник любил золотой горох, а этим тварям подавай мясо с кровью. Робер покачал головой:
- Нельзя допустить, чтобы они прорвались в Надор.
- Мы этого не допустим, - пообещала Катари. Предательство Уэйда больно ее ударило, но она старалась не подавать виду. Сколько раз ее уже предавали!
Робер был уверен в своих южанах, и еще кавалеристах Халлорана, быть может. Кто против них? Кто на этот раз прикрывается именем надорского болвана, и чего добивается?
В этот раз Ренквахи не будет, или он не Эпинэ!
UPD 02.10 читать дальше
5
- Извини, и здесь яблок нет, - Дик протянул Соне морковку. – Зато когда в Агарию приедем, там как раз свежие поспеют.
Сона аккуратно взяла угощение. Она не сердилась и не ревновала. Умница Сона и с Севером, и с Арабеллой поладила. Когда Алва выезжал на Соро, от Моро только что искры не летели, а сесть на него даже Эпинэ не пытался. Альдо… Это ведь Катари вынудила сюзерена сесть на мориска-убийцу! Карваль подрезал подпругу, а подлая тварь закричала, когда Альдо уже почти-почти укротил коня. Это они убийцы, а не мориск. Если бы Робер успел раньше!
Дик ткнулся лицом в черную гриву.
Оставалось лишь надеяться, что Эдвард прав и ничего с Эпинэ не случится.
- А ты такое ешь?
Север тоже не капризничал. А вот Робер при виде моркови кривился – а еще Иноходец!
Последние четыреста лет эталоном лошадиной красоты считались ладные, длинногривые мориски. Север ничуть на них не похож, но все равно прекрасен! Разве что в седло, картинно ухватившись за гриву, не вскочишь.
- Скоро дальше поедем.
В Агарис. Мориски взяли его штурмом за два дня, и уже на третий покинули. Похоже, их единственной целью был конклав, сам город едва ли сильно пострадал. Уж всяко меньше, чем от Вешателя, а ведь тогда Агарис быстро отстроили. Отстроят и теперь. Пожалуй, Ричарду нападение морисков даже выгодно: в эсператистских странах теперь горят местью, и гнев свой они обратят на Талиг. А это шанс. Шанс покарать коронованную шлюху, шанс воспитать Карла Борраску, хозяина нового Круга, Человеком Чести. И если ради этого требуется заключить союз с последователями выдуманного бога – да будет так! А первым, с кем Повелитель Скал поделится своими планами, будет барон Лоу, верный соратник отца.
Решительно печатая шаг, герцог Окделл прошел через пристройку, связывающую конюшню с трактиром, распахнул низкую дверь и еще успел заметить краем глаза какое-то движение, а потом его впечатало в стену. Дик попытался вырваться и не сдержал крика от боли в вывернутом плече.
- Не ори… те, монсеньор, - пророкотало над головой. Глубокий бас с гортанным выговором лесорубов Грауфа.
Боль ушла, но больше Дик вырваться не пытался: Тимми Чард, если захочет, медведя голыми руками в бараний рог свернет. Подлая шлюха натравила на него его же собственных людей!
Чард шумно вздохнул и развернул Дика лицом в комнату.
Эдвард стоял у опрокинутого на бок стола, левой рукой барон опирался о стену, а в правой держал нож. Напротив него застыл Колин Уэйд с пистолетом в руках. При обычных обстоятельствах Дик бы не раздумывая поставил на Лоу, но Колин где-то раздобыл морисский пистолет. У Алвы имелись такие, из них даже Дик здорово стрелял, а Уэйд и так был отличным стрелком.
- Какая неожиданная встреча, господин герцог.
Когда-то – осенью – Дик предложил капитану Уэйду называть его по имени: они фехтовали каждый день и многому друг у друга научились, почти дружили. Дик даже радовался, когда после смерти Альдо Колин перешел в королевскую охрану, просил защищать Катари. Что лживая тварь всем наговорила? Надо сказать, что он сдается, сам сдается, а Эдвард ни при чем. Только бы Арабелле хватило ума не высовываться, а уж он на суде все расскажет!
- История повторяется, - спокойно произнес Лоу, не сводя с Уэйда взгляда.
- В точности, - подтвердил тот.
- У вас опять есть приказ.
- И в нем опять нет вашего имени.
Они знакомы?
- Меня устроит повторение развязки, - напряженно сказал Эдвард.
- А меня нет. – Колин опустил пистолет. – Кажется, мы помешали вашей трапезе? Сердечно прошу простить. Чард, уходим.
Бесстрашно повернувшись к Эдварду спиной, Колин вышел из трактира.
- Прошу прощения, монсеньор. – Неловко поклонившись, Чард последовал за командиром.
Лоу тяжело опустился на скамью.
- Аби, вылезай.
Из-за ведущей на кухню двери показалась Арабелла, следом – хозяин трактира.
- Ваш мальчишка лучший окорок выбрал! – возмущенно заявил трактирщик.
- А вы нам какой продать хотели? – устало спросил Эдвард.
Очевидно, трактирщик услышал в голосе барона больше, чем Дик, потому что тут же залебезил:
- Так я и говорю: хороший мальчик, глазастый. Пойду, жаркое пошевелю.
Трактирщик юркнул обратно в кухню.
- Торгаш бесчестный! – прошипела ему вслед Арабелла. – Нет, вы представляете: думал, если в погребе темно, так я запах не учую! – и девушка воинственно вздернула подбородок. Сегодня утром Дик по ее просьбе обрезал ей волосы – а то вывалится коса из-под берета, и прощай маскировка. Ножниц не было, так что получилось не совсем ровно, но, в общем, Арно в Лаик кривее постригли. Как он злился! А девушка только улыбнулась – точь-в-точь, как Мари в «Загадочном портрете».
- Не знал, что вы с Колином друзья, - сказал Дик Эдварду, отгоняя Арабеллу и в одиночку возвращая стол в нормальное положение.
- Вы имеете в виду Уэйда? Не назвал бы это дружбой.
- Но он повернулся к вам спиной!
- Его солдат мог убить вас в любой момент.
- И он нас отпустил.
- Это говорит лишь о том, что он нас не искал, - пожал плечами Эдвард. – Но не думаю, что он лгал насчет приказа.
- Уедем прямо сейчас? – предложил Дик.
- Жаркое несут.
Ели торопливо. Уэйд вернулся через четверть часа, когда они уже собирались уходить. В трактир Колин вошел один.
- Еще раз прошу простить за вторжение. Герцог Окделл, я хочу вам кое-что вернуть.
На выскобленные доски опустился орден Найери – знак того, кто дорожит жизнью сюзерена больше, чем своей. Повелитель Скал ценил жизнь последнего Ракана много выше собственной, но спасти все равно не смог.
- Благодарю, - просто сказал Дик.
- Не стоит. – Взгляд Уэйда скользнул с напряженного Эдварда на уткнувшуюся в пустую тарелку Арабеллу. – А это, надо полагать, ваш… Белла?!
Конечно, в «Озерной деве» многие бывали, но…
- Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом, - продекламировал Лоу.
Колин отчетливо скрипнул зубами.
- Папа умер, - пискнула девушка.
- Да, вы рассказывали, - подтвердил барон.
И это вот учтивое «вы» по отношению к трактирной служанке окончательно убедило Дика, что их спутница – та самая девица Уэйд, за которой он обещался дать приданное. Святой Алан, что же Арабелла натворила!
Нет, что они с Эдвардом натворили!
6
Графиню Савиньяк разместили в комнатах Магдалы. Хотя со смерти сестры прошло одиннадцать лет, дед не позволял ничего там менять, не замечая или не желая замечать, как мучает этим Жозину. Мертвецов нужно отпускать, но сейчас упрямство старика оказалось кстати – не пришлось селить гостью в покоях недавно умершей подруги.
Дверь в гостиную была приоткрыта, но Робер все-таки постучал. Арлетта откликнулась не сразу.
- Ерунда, задумалась, - отмахнулась она, когда Эпинэ начал извиняться за беспокойство. – Ну как, сосчитали северян?
На столе перед графиней лежало золотое колье – красивое, несмотря на странные тускло-белесые камни.
- Что это? – не сдержал любопытства Робер.
- Подарок Арно, последний. Ювелир прислал уже после. Как там служанка Окделла сказала: опалы надо носить, иначе умрут? А я футляр ни разу не открывала.
- Понимаю… Простите, сам ненавижу, когда мне так говорят.
- Но ведь ты действительно понимаешь, - заметила графиня. Лэйе Астрапэ, она еще его утешает!
- Возможно, с камнями еще можно что-то сделать? – предположил Робер.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – По крайней мере, их точно можно заменить. Это человеческую смерть нельзя исправить. - Графиня решительно захлопнула увечное колье в гайифской шкатулке. - Ну, так какая у Окделла армия?
- Пять сотен, - признался Эпинэ. – Бывшая надорская гвардия почти целиком и все артиллеристы Второй резервной, кто сразу не разбежался. Мы после смерти Альдо «черных» по разным казармам рассовали, чтоб они тихо сидели, потому и не заметили, когда они разом уехали. По двадцать-сорок человек через разные ворота. Сейчас Рокслей выясняет, насколько подготовленным был отъезд.
- В Кольце Эрнани им даже такими силами многого не натворить. Да и в Надоре нынче не до мятежей, как мне рассказывали.
- Надеюсь, - вздохнул Робер. – Сестра… ее величество завтра устраивает прием в вашу честь. Совсем небольшой – брат Анджело и так еле согласился. Будет только двор и послы.
- Хорошо.
- Я… я хотел бы на приеме кое с кем вас познакомить.
- Часом, не с баронессой Капуль-Гизайль?
- Валме! – с досадой воскликнул Робер.
- Ро, ты же понимаешь, что Жозина бы этот брак не одобрила?
- Она хотела, чтобы я был счастлив.
Арлетта неожиданно светло улыбнулась:
- Вот так всем и отвечай. Если решишь, что спрашивающий стоит ответа, а таких немного.
7
На крыше трапезной, отданной под гайифское посольство, сидели в ряд семь белых голубей. На одного больше, чем днем, и это было верным знаком, что ее высочество нуждается в пастырском совете.
У Софии был Костас: верный телохранитель с лупой изучал крошечный клочок бумаги. На столе перед принцессой стояла затейливо украшенная шкатулка, совершенно чужеродная среди грубой монастырской мебели, пережившей морисский погром.
- Есть новости? – с ходу спросил Антуан.
Ответила принцесса:
- Бордон капитулировал. Но в этот раз Алва перехитрил сам себя. Его союзники так боятся морисков, что он убедил их в том, что его родичи прибыли в Золотые земли исключительно для борьбы со скверной и после окончания войны немедленно уйдут. Он забыл, что и Фельп, и Бордон, и Ургот живут торговлей, а мориски торгуют только с кэналлийцами и только талигойские корабли проходят через Астраповы Врата. «Маленькие господа» от голода умрут, если мы прекратим с ними торговать и перекроем восточные проливы – а мы можем. С трудом, да, но иногда чужое горе слаще меда и дороже золота. Думаю, Фома это уже понял. Дожи сейчас оглушены громом талигойских пушек, а герцог Джильди – своим новым титулом, но дойдет и до них.
- Главное, дожить до этого прекрасного момента, - честно сказал Антуан.
- Доживем, - убежденно сказал Костас.
- Доживем, - согласилась принцесса. – Ваше преосвященство, вас не затруднит отправить в подарок нашему послу в Урготе белых голубей?
- Но ведь их еще только семеро?
- Боюсь, остальные заблудились или погибли.
В гостиную вошли мэтр Джефрейс и Сель.
- Прошу простить, что отвлекаю вас от дел, господин Джефрейс, - сказала София, когда законник закончил витиеватое приветствие и сел на указанный стул. Саграннец каменным изваянием застыл у стены.
- Я счастлив возможности служить вашему высочеству, - заверил Джефрейс.
- Я знаю, что вы представляли в Агарисе интересы достойнейших фельпских фамилий, и имеете в славном Фельпе множество друзей.
- И многие из них хранят в душе самую искреннюю симпатию к вашей августейшей семье и всей блистательной Империи, и горько сожалеют, что не могут сказать о своих чувствах вслух. Но Талиг, но Рокэ Алва!.. – законник сокрушенно развел руками. – Но тайный и робкий друг не значит друг бесполезный.
- Я запомню ваши слова, мэтр, - любезна сказала София. – Впрочем, исполнение моей просьбы не поставит ваших друзей в неловкое положение перед Талигом. – Принцесса открыла шкатулку и пододвинула ее к мэтру. – Это надо продать герцогу Джильди.
На лиловом бархате сверкало ожерелье, то, в каком принцесса была во время спора с братом Руцием.
- Ваше высочество уверены? – спросил Джефрейс. – Вы могли бы взять ссуду под залог.
- Четверть цены под грабительский процент, - ответила София. – Для меня ожерелье – подарок отца, но будем откровенны: это всего лишь очередная оправа для Южного Созвездия.
- У Фомы Урготского прекрасная коллекция старинных камней. Я уверен, Фома заплатит за Южное Созвездие полную цену.
- Джильди только что получил трон. Он будет счастлив вставить в новенькую корону камни с историей. Я верю, что Фома заплатит справедливую цену, но Джильди переплатит.
- Он не сохранит само ожерелье. Впрочем, о чем я: Гайифа лишится Созвездия!
- Когда мы победим, - твердо сказала принцесса, - и Джильди станет вымаливать у Империи дружбу, у него будет хотя бы один подарок, достойный императора.
А если Гайифа проиграет – кто вспомнит о дюжине алмазов? А деньги Святому городу нужны – за благословение наемников не купишь, и даже ополченцев надо вооружать и кормить.
- Заемные письма какого дома я должен привести?
- Любые, по каким в Гарикане дадут золото. Путешествие будет опасным. В качестве платы…
Джефрейс поднял руку, прерывая Софию.
- Позвольте адвокату единожды побыть рыцарем. Знание, что служу вашему императорскому высочеству и Святому Престолу – вот моя награда. Когда я отправляюсь?
- С ночным отливом.
- Тогда позвольте вас покинуть: мне надо собраться.
Законник галантно склонился над рукой принцессы, благочестиво облобызал епископский перстень Антуана и скрылся за дверью.
- Оставляю ваше высочество на ваше преосвященство, - Костас тоже встал и дважды раскланялся. – Урок, господа. Следующую книгу назову «Искусство войны для мирных обывателей». Она меня увековечит. – И наставник, едва ли не в одиночку сдавший в утиль дриксенскую школу фехтования, последовал за Джефрейсом.
Антуан ожидал, что и Сель уйдет, но саграннец все так же неподвижно стоял у стены. Ждет?
- Когда мориски напали на Агарис, - начала София, смотря на свои сложенные на коленях руки, - они старались всё разрушить и всех убить. Всё и всех. Скажите, Сель, в чем была скверна: в стенах или в людях?
- Камни верны, моя госпожа, - спокойно ответил саграннец, - и защищают даже далеких потомков тех, кого любили, даже когда защищать уже поздно.
- В людях, - обреченно выдохнула принцесса. – А теперь они идут на Паону.
- Вы верите брату Руцию? – спросил Антуан.
- Нет. Я не верю, что мориски орудие Создателя. Но что, если Он оставил нас? Когда мать Бернарда молилась, я чувствовала страх.
- Прекраснейшая боится, - подтвердил Сель.
- Ангел – боится! Я не знаю, что могло случиться в Агарисе, но как можно считать морисков спасителями, как можно отдать Паону?
- Брат Руций зол на вас, моя госпожа, - мягко сказал Сель, - но прежде всего он воин, как и ваш муж. Если вы попросите, его братья отвезут ваше письмо вашему мужу и отдадут из рук в руки. Никто чужой письма не прочтет.
- Я не знаю, где он сейчас, и не знаю, что писать. Можно сжечь город, но отдать наших людей на заклание – невозможно, а вы говорите, что скверна – в людях. За что нам это?
Второй раз за день Антуан видел принцессу такой, как никогда прежде.
Надо позвать мать Бернарду.
- Пошлите подарок.
Сель опустился перед стулом Софии на колено, протянул на раскрытой ладони темно-лиловую бусину размером со сливу, подвешенную на обычном кожаном шнурке. Но к такому камню и невозможно подобрать достойную оправу: существуй в мире лиловые ройи, они бы выглядели именно так.
- Я не могу это принять.
- Примете, моя госпожа, и не будете мне ничего должны. Я даю вам по собственной воле, а вы берете не для себя.
Принцесса, как завороженная, протянула руку, взяла с ладони Селя тревожно горящий камень.
- Но я не могу просто отправить это Теодоро. Надо написать.
- Напишите, что в каких бы краях не дул ветер, он дует над скалами, из какой бы вышины не били молнии, они бьют в скалы, и даже самое глубокое море покоится на каменном ложе. И как бы не бушевали Ветер, Волны и Молнии, Кэртиана будет стоять, пока стоят Скалы.
@темы: ОЭ
четверг, 31 мая 2012
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к третьей главе: в сценах с Арлеттой использованы цитаты из канона
читать дальше
Багряный утес высился в хорне от Новой стены. Гранитный монолит, формой похожий на бычью голову, резко выделялся среди светлого известняка и был будто создан как сцена для какого-нибудь мистического действа. Идти до него – час через черные от гари руины и еще час по змеящейся вдоль берега дороге. И всю дорогу Антуан вспоминал рассказы брата библиотекаря из Танкредианской академии, что за долгую историю Агариса столь удивительное творение природы так и не обросло никакими суевериями. Старый танкредианец видел в том промысел Создателя, назначившего Святому городу быть оплотом просвещения. Антуан не знал, как умер брат Горацио, и лишь надеялся, что пожара библиотеки он не видел – капитан Илласио говорил, мориски подожгли ее под вечер второго дня. Знания, собиравшиеся три круга, сгорели за одну ночь.
Теперь солдаты церковного воинства старательно долбили лоб «быка», а сто человек стояли вокруг и смотрели. Создатель, несомненно, всемогущ, но если после такого «правдивых историй» не появится – Антуан ничего не понимает в людях.
Выйдя из часовни, мать Бернарда велела взять кирки и лопаты и идти на Багряный утес. Агарисцы бы, наверное, все до единого на берег пошли, как дети в сказке про крысолова, но вмешался Костас с проникновенной речью о брошенной на произвол судьбы Цитадели. Так что на утес отправились всего лишь выбранные по жребию сорок горожан, полсотни «львов» с братом Руцием, капитан Илласио с десятком гвардейцев, мать Бернарда, принцесса София и он, местоблюститель Святого Престола епископ Антоний. В Цитадели за главного остался Костас, временно возложивший охрану принцессы на Селя. Сейчас София стояла между саграннцем и братом Руцием и мерно перебирала аметистовые четки. С другой стороны от Селя замерла отрешенно улыбающаяся мать Бернарда. Рядом с ней – тетка Алики с неизменной кочергой. Остальные горожане стояли за цепочкой «львов» и гвардейцев, но старую торговку разве удержишь?
Брат Руций явно боялся какой-нибудь мистификации, а потому копали исключительно «львы». Что здесь зарыто, мать Бернарда не сказала, да и что здесь можно зарыть? Все, что видел Антуан, подтверждало рассказы брата библиотекаря о гранитном монолите, перенесенном на берег волей Создателя. Уже полчаса прошло, каменная крошка во все стороны летит, а по сути только нанесенный ветром песок с гранита содрали.
- Это бесполезно, - высказал его мысль брат Руций. – Здесь нет ничего, это монолит.
- Бесполезно?! – взвилась тетка Алики. – Я тебе покажу «бесполезно»!
Сунув кочергу за пояс, старуха вырвала у одного из «львов» кирку и неожиданно ловко ударила ею в камень. Раз. Другой. И густо-красный, как венозная кровь, гранит пошел трещинами, словно сухая глина. Капитан Илласио взял лопату из кучи инструмента – левой рукой, правая все еще плохо его слушалась – ударил, как копье воткнул, в паре шагов от торговки. Вновь трещины. Пристыженные «львы» заработали злее – и тоже достигли успеха.
Теперь яма быстро углублялась. Камень уступал – не силе, ярости. На глубине трех бье на очередной удар отозвался металлический скрежет.
Запыхавшаяся тетка Алики отошла в сторону. Четверо крепких «львов» с трудом выволокли на поверхность зеленый от патины сундук кубической формы высотой два бье. Антуан с удивившей самого себя радостью отметил на покрытой геометрическим орнаментом крышке яркие золотисто-розовые следы от кирок. Что бы это ни было, оно уязвимо.
Замков на сундуке не было. Брат Руций собственноручно откинул тяжелую крышку. Внутри был потемневший от времени серебряный ларец. А в нем, строго следуя сказочному канону, еще один – золотой.
Внутри золотого ларца оказался куб из железа. Совершенно гладкий, если не считать выдавленного в центре верхней грани знака, каким астрологи обозначают в своих трудах Литтэн. Будь дело в сказке, в кубе было бы спрятано сокровище. И судя по тому, как легко брат Руций его поднял, их куб внутри полый и тоже может что-то содержать. Но как до этого добраться?
Брат Руций велел всем молчать и потряс куб. Антуан ничего не услышал, брат Руций, скорее всего, тоже.
- Сестра пришлет брата, - неожиданно проговорила мать Бернарда. – По этому знаку мы узнаем его.
Горожане радостно зашумели. Стоящие близко пересказывали новость стоящим позади. А Антуан смотрел на мрачного легата Славы и думал о том, что до прихода таинственного брата еще надо дожить. Потому что «львы» из Агариса уйдут. Сегодня же.
Эпинэ поднялся, приветствуя стройную даму средних лет в богатом дорожном платье.
- Сударыня… - с чего начать, Робер не представлял. Арлетту Савиньяк он видел последний раз перед Лаик и вовсе не ожидал, что, приехав в Олларию, она первым делом отправится к нему. – Сударыня… Не бойтесь! Это Клем… моя крыса. Он ручной, я сейчас его уберу.
- Это необязательно. – Графиня сощурилась на попиравшего кипы прошений Клемента. – Я не раз имела дело с говорящими крысами, молчаливую как-нибудь переживу. И, с твоего разрешения, я сяду.
- Простите! – Робер сгреб его крысейшество со стола и сунул за пазуху. – Вы, наверное, устали с дороги, - а он так и не отправил людей на площадь Оленя. Раза три собирался, но постоянно что-то отвлекало. – Может, вы остановитесь у меня? Я не знаю, в каком состоянии особняк Савиньяков.
- Благодарю. Заниматься после бунта домом – такая морока. Даже если его не сожгли.
Кошки б разодрали Николу с его великой Эпинэ, но что сделано, то сделано! Сэ сожжен, люди погибли с обеих сторон. Такие раны враз не залечишь.
- Я должен… Я должен извиниться за тех болванов, что сожгли Сэ. Мы возместим вам убытки.
- Колиньяр возместит, - спокойно возразила графиня. - Восстали больше из-за него, чем из-за тебя, а заниматься Сэ будут мои невестки. Должны же они у меня появиться. Это слишком дорого. Я о ценах на муку, - гостья указала на верхнюю из лежащих на столе бумаг.
Ответить Робер не успел – неестественно прямой Сэц-Ариж доложил о прибытии мэтра Инголса.
- Не буду тебе мешать, - тут же поднялась графиня. – Как думаешь, уместно ли явиться к ее величеству в такой час? Помнится, раньше она до обеда никого не принимала, но мне говорили, в последний год Катарина Ариго изменила многим из прежних привычек. Как она защищала тебя и Эпинэ перед временщиками! Брат был весьма впечатлен.
Быть может, графиня привезла Катари весточку от Рокэ? Алва не стал ничего передавать через Валме и графа Валмона, но графиня Савиньяк – совсем другое. Арлетта – друг семьи.
Ну конечно же!
- Сударыня, я не знаю, как объяснить…
- Если не знаешь, говори прямо, - изрекла Арлетта.
- В казне пусто, - бросился в омут Робер. – Налогов и пошлин с торговцев и мастеровых не хватает даже на городские нужды, а надо еще выплачивать жалование солдатам, даже если все, что они делают - это сидят по казармам. Сестра… ее величество уже заложила все, что можно заложить. И мы подумали… Я решил, что можно…
- Пустить в ход ценности из особняка Алва? – угадала графиня.
- Разумеется, будет составлена полная опись! Затем и приехал мэтр Инголс. И раз уж вы не собираетесь сейчас отдыхать, то не могли бы вы поехать с нами? Вы друг семьи и могли бы указать нам вещи, которые нельзя трогать. А тем временем здесь для вас подготовят покои.
- Конечно, я тебе помогу. И не надо так смущаться: соберано Алваро в свое время содержал не один гарнизон, а всю армию Талига. Алва полагают это одной из обязанностей Первого маршала, а в обязанности регента входит оплата самых неотложных долгов. Но куда ты дел Окделла? Мне говорили, он считает особняк своим.
- Ричард Окделл… - Робер запнулся. Хотя, нет смысла скрывать от Савиньяков, а скрыть от Рафиано просто не получится. И потом, мать Катари была такой же подругой Арлетты, как и Жозина. Катари точно не станет ничего скрывать, а значит, лучше рассказать первым. – Ричард Окделл бежал из города.
- Вот как? Что эта гнусь затеяла? Я про Штанцлера.
- Штанцлера вчера убили. Застрелили в его собственном доме. Некоторые считают, что его убил Ричард, но… Дикон бы никогда!
- Но он бежал, - резонно заметила графиня.
- Он был влюблен в ее величество, и вчера вечером… я не знаю, что именно произошло. Дикон неожиданно вернулся из Надора, свалив свое поручение на графа Литенкетте, и сестра… ее величество была этим недовольна. Они поссорились, вероятно, Штанцлер подстроил ссору, и… Королева считает, что герцог Окделл пытался ее убить. А вскоре после этого убили Штанцлера.
- И Окделл бежал.
- Он уехал с другом Эгмонта. Возможно, вы помните: Эдвард Лоу. В трактире, где Лоу жил, мне сказали, что отъезд давно планировался. Это ведь может быть простым совпадением! – убеждая скорее себя, чем графиню, воскликнул Робер. - Дик после ссоры поехал к родичу, а тот собирался уезжать, и Дик со зла решил его сопровождать, никого не предупредив. Обязанностей у него все равно никаких не было, да и не ждали его в Олларии раньше середины Летних Скал.
- Его ищут? – Графиня была само спокойствие.
- Да. Отряд отправился сразу, но нужно время, и… Мы посчитали разумным не упоминать покушение. Объявлено, что Окделла ищут из-за документов из гробницы Франциска. Там точно была какая-то шкатулка. Альдо объявил, что в гробнице хранился браслет Октавии, но герцог Придд считает шкатулку из гробницы слишком плоской для браслета. Да и браслет потом никто не видел.
- Кроме Окделла – если браслет был.
Робер вспомнил письмо Эрвина.
- Мне кажется, во время поездки в Надор Дик поладил с графом Литенкетте. Возможно, он рассказал ему.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – Эта семья не склонна хранить тайны, особенно чужие. Но не будем заставлять господина Инголса ждать. Как мать двух маршалов, могу с уверенностью сказать, что солдатское жалование важнее любых бумаг. Особенно таких, про которые даже неизвестно, были ли они на самом деле. А этих молодчиков – я про набранный Манриками сброд, твои люди совсем другое – уже однажды купили. И, прости за прямоту, нам всем очень повезло, что Окделлы бедны.
Робер промолчал. Перед глазами опять встала Ренкваха. Опухшее от комариных укусов лицо отца, крик Сержа: «Кавендиш бежал!» Чтобы устроить бойню, много денег не надо. Трусость и подлость вполне справляются. А иногда одной глупости довольно.
- Почему вы не желаете меня слушать? – прорычал брат Руций.
- Потому что в шелухе вашей речи нет ни одного зерна, - спокойно ответила принцесса. – У вас нет права требовать, а если просите – извольте объяснить причину. – Даже в парике и на каблуках София была на голову ниже адепта Славы, но кринолин сводил на нет преимущество «льва» в росте. С расстояния в шесть бье нависать над собеседником невозможно!
Антуан впервые видел принцессу при полном параде. Белокурый парик венчала корона, искусно накрашенное лицо походило на фарфоровую маску, от подбородка до низко открытой груди сверкало тяжелое ожерелье, пышные юбки заняли едва не четверть кельи, пошедшее на отделку кружево стоило целое состояние. И даже стянутая корсетом талия вызывала не привычное глухое раздражение на губящую здоровье моду, а восхищение изысканным силуэтом – так мало было сейчас в ее императорском высочестве от живой женщины. В свите принцессы осталось два десятка человек, но лишь пятерых из них можно было причислить к воинами. Из трех десятков гвардейцев капитана Илласио половина едва оправилась от ран. Ополчение, несмотря на все усилия Костаса, годилось только чаек пугать. Брат Руций с его сотней «львов» был в Агарисе главной силой, но юбки Софии загнали его в угол и вынуждали обороняться. Было почти забавно. Было бы – не будь тема спора столь серьезна.
- Да что тут объяснять? – резко спросил легат Славы. – Ваше сидение в разрушенном городе уже становится неприличным. Могут пойти слухи, что вы боитесь ехать в Паону.
- Боюсь, святой отец, - подтвердила София. – И не делайте вид, будто не знаете о договоре Агарии с Талигом. Я не желаю становиться заложницей в руках врагов.
- Орден Славы ручается за вашу безопасность.
- Вот только маршал Савиньяк олларианец.
- Наши церкви примирились. И регент Талига, королева Катарина – эсператистка. Талиг единственный из всех стран предложил выжившим в Агарисе приют, и ее величество лично обещает беженцам защиту.
- Катарина Ариго обещает! Неверная жена стала правителем, который держит слово. Вам самому-то не смешно?
- Вам следует поменьше слушать сплетни, - сухо заметил брат Руций. – И вы, при вашем уме, не могли не заметить, что все ревнители нравственности прячутся по темным углам и обличают порок строго по секрету, а вслух и от своего имени никто не может сказать про ее величество ни одного дурного слова.
- Потому что нужно быть женой моего мужа, чтобы обвинить любовницу Ворона в бесстыдстве, не опасаясь тут же быть обвиненной в зависти.
- Генерал Верагуас – не Рокэ Алва.
- Слава Создателю!
- Первый маршал Талига – непобедимый полководец.
- Непобежденный. Непобедимость – удел богов.
- Вы верная жена.
- Я – да.
Справедливости ради следовало отметить, что принцесса София вышла замуж за того, кого выбрала сама, и, по сути, вопреки воле венценосного дяди, тогда как судьбу графини Ариго решил всемогущий Дорак, не желавший делить власть над безвольным Фердинандом даже с королевой, тем более – с ее родней. Не потому ли так вовремя и так внезапно умерла первая королевская невеста – герцогиня Эпинэ? Да и публичность супружеской измены набожной талигойской розы наводила Антуана на мысль, что не все так просто.
- Вы не знаете о ее величестве ничего, кроме слухов, - строго сказал брат Руций. – У вас нет права ее судить.
- Вы правы, - покладисто согласилась София. – Тогда давайте осудим – хотя бы обсудим! – кардинала Талига Левия. Например, слова нашего брата во Ожидании о том, что мориски – орудие Создателя.
- Возможно, так и есть, - помедлив, сказал брат Руций.
- Да? Святой отец, развейте мои сомнения: мы говорим о тварях, которые убивают всех без разбору, и стариков, и младенцев, или в Золотых землях есть какие-то другие мориски?
- Гальбрэ, - будто выплюнул легат Славы. – Город, стоявший там, где теперь соляные озера. Он тоже был уничтожен, и спаслось оттуда четыре с половиной тысячи жителей - примерно как здесь.
- Гальбрэ был меньше Агариса самое малое раз в десять, - впервые вмешался в спор Антуан.
- Спасти одного из двух сот или одного из двух десятков – погибшие все равно погибли. Погибнуть от огня небесного или от меча в руке человеческой – все это смерть. И это лучший исход для тех, кто поклонился Врагу. Лучший из всех возможных.
- Вы считаете, что убитый морисками конклав служил Чужому? – прямо спросил Антуан. – И хотите, чтобы Агарис стал подобием Гальбрэ – безжизненным? Но это невозможно.
- Смотря сколько соли в Урготе купить, - резко заметила принцесса. – Уверена, Фома, как добрый эсператист, сделает Славе скидку.
- Вы ищите в поступках магнуса Аристида мирские мотивы, обвиняете его в попытках занять место Эсперадора…
- Нет, в этом я обвиняю Левия, - поправила София.
- И я не могу вас за то винить, - спокойно закончил «лев». – Наша церковь погрязла в мирских делах и делишках, потому и не верят пасомые пастырям своим. Мориски, почитая демонов, сохранили сердца в чистоте, потому и стали орудием Его. Судьба Агариса страшна, но, быть может, предотвратила нечто еще более страшное. Вспомните, что здесь было весь последний год! А сейчас даже дышится по-другому. Я верю, что в Агарисе была Скверна и что остающиеся здесь не просто рискуют своей душой, но и создают опасность для всего мира. А для того, чтобы жители оставили Агарис, его должны оставить вы, ваше преосвященство, и вы, ваше высочество. Своим присутствием вы будите в людях ложные надежды – это жестоко. Агарис невозможно восстановить. Если будет на то необходимость, мориски придут еще раз, и тогда выживших не будет.
- А как вы объясните видение матери Бернарды? – спросила София. – И ларец.
- Происками Чужого, - твердо ответил брат Руций. – Адепты Истины тоже умели творить чудеса, но теперь любому очевидно, что сила их проистекала не от Создателя. Мать Бернарда была слишком молода для возложенной на нее ответственности и не справилась. А когда в сердце молящегося горит Закат, на молитву отвечает Леворукий. Да, сейчас люди ободрены этой находкой и глухи к разуму, но тем важнее ваше решение. Вы можете спасти, а можете погубить.
Отсрочки кончились. Антуан выступил из своего угла.
- Перед смертью епископ Доминик сказал, что мориски не понимают, что делают. Я ему верю. Что до моего пребывания в Агарисе, я останусь с теми, кто останется в городе – даже если это будет всего один человек. Я обещал.
- Один человек у вас будет, - твердо сказала София. – В часовне Сель сказал, что вы, брат Руций, не слышите Создателя. Я ему верю.
«Лев» развернулся и в четыре шага пересек келью.
- У вас еще есть время передумать, - сообщил он на пороге.
Мягко затворилась дверь.
- В его словах есть резон, - заметил Антуан, когда молчание стало неловким. – Вам следует вернуться домой. Не в Паону – она у морисков следующая, но я уверен, что император…
- Нет, - резко перебила принцесса, – я остаюсь. С вашего позволения, ваше преосвященство. – Необъятные юбки свернулись, как цветок на заходе солнца, и принцесса боком вышла из кельи. Все-таки в Гайифе даже портные чуть-чуть механики.
Оставшись один, Антуан сжал наперсный знак так, что лучи эсперы впились в ладонь.
Обещать-то он обещал, но кому?
Звать в особняк Арлетту оказалось чудовищной идеей. Но кто же знал, что это будет так?
Конечно, следовало бы отчитать Дювье за самоуправство, но летящий против ветра ворон на стене вестибюля был правилен и уместен, и Робер промолчал. А потом тоскливой чередой потянулись золотые и багряные покои. Мэтр Инголс отдавал указания, чиновники выполняли, а графиня Савиньяк ровным голосом перечисляла, что раньше хранилось в той или иной комнате. Дикон не тронул хрусталь и фарфор, но золото, серебро, жемчуг, украшенное драгоценными камнями парадное оружие – они исчезли. И даже понятно, куда: новая мебель и драпировки стоили денег. Как и повелительские цепи, линарцы, ливрейные слуги… На линарцев в полуразграбленной столице покупателя не найти, на шпалеры – тем более. Вся надежда оставалась на опечатанный кабинет.
Солдаты Уэйда позаимствовали воск у Окделла и вдавили в него что под руку попалось: с багровой печати грозил молниями четырехглавый уродец. И это гоганы назвали прекраснейшим созданием в Кэртиане? Чудные у правнуков Кабиоховых представления о высшей красоте. А Дикон так и не убрал со стены кабаньи головы, и геральдический вепрь Окделлов выглядел между ними маленьким жалким поросенком – как Робер и помнил. Очевидно, в этом было что-то еще, неизвестное Эпинэ, потому что Арлетта сорвалась.
- Прикажите убрать эти… Скалы, - распорядилась она и рванула золотистый шнур звонка. – Ублюдок!
- Только не в юридическом смысле, - мэтр Инголс оставался невозмутим. – Давайте взглянем на замену ковров и обивки с другой стороны. Могли ли подрядчики обнаружить тайники? Окделл жаловался на кэналлийцев, якобы разграбивших особняк. Самое ценное, без сомнения, слуги вывезли, но вряд ли это была посуда. Сударыня, вы согласны?
Ответить Арлетта не успела: в кабинет гуськом вошли вызванные слуги. В авангарде шествовал надутый лакей, следом – основные силы противника в лице надменного камердинера и бесстрастной домоправительницы, а из-за плеча домоправительницы робко выглядывал арьергард – худая горничная. Валме бы сказал, что все предвещает свару, но Роберу было не до смеха.
- Вы звали, господин герцог? – бросился в атаку лакей.
- Слуг вызвала я, - надменно ответила графиня. – Свиньям не место в кабинете регента Талига. Уберите.
- Ее величество переезжает к нам? – удивилась домоправительница. – Какая неожиданная честь.
- Я говорю о герцоге Алва, - отчеканила Арлетта.
- Но если регент – Рокэ Алва, то мне хотелось бы уточнить полномочия того регентского совета, от имени которого действуют герцог Эпинэ и барон Инголс. Господа, у вас есть право проводить здесь опись?
- Это тонкий юридический вопрос, - уклончиво сказал мэтр.
- Я Проэмперадор Олларии и обладаю в городе всей полнотой власти, - соврал Робер, желая прекратить спор. – Выполняйте распоряжение графини Савиньяк.
- Джон, выполняйте распоряжение Проэмперадора, - приказала домоправительница.
- Я не сумею снять аккуратно, - пожаловался лакей.
- Снимайте как получится, - рявкнула урожденная Рафиано. – Этот гербок не будет висеть рядом с трофеями Арно!
Так вот в чем дело: Арлетта вспомнила своего мужа, Арно-старшего, застреленного Борном.
- Пусть Марк и Джейсон вам помогут, - сказала домоправительница лакею. – Господин Эпинэ, вы требовали предоставить в ваше распоряжение имеющиеся у меня денежные средства. Вот они.
Горничная вышла вперед. В руках у нее был черный лакированный поднос с несколькими таллами.
Она что, шутит?!
- Позвольте вам не поверить, госпожа Крэбстон, – спокойно заметил мэтр Инголс. – На вашем попечении огромный дом, сомнительно, что герцог Окделл по нескольку раз в день собственноручно отсчитывал вам мелочь на расходы. И тем более он не мог оставить вас без денег, уезжая в Надор.
- Вернувшись из Надора, монсеньор распорядился выдать слугам премию, - невозмутимо ответила домоправительница. – Эти шестнадцать таллов – моя доля. Я отдаю ее в распоряжение Проэмперадора Олларии. Раз уж положение города столь трагично, что вынуждает его вламываться в дома друзей.
- Я тоже отдам! – выпалила горничная. – Два талла - они в моей комнате.
- Прошу обратить внимание, что муж Катарины был убит во время Октавианской ночи и она одна должна содержать себя и двоих детей, - добавила домоправительница.
- Я получил восемь, - сообщил камердинер.
- Оставьте их себе, - сказал Робер. Отбирать у слуг гроши он не будет – едва ли они быстро найдут новую работу. Тем более, что в глаза сразу бросилась усыпанная камнями золотая чернильница на конторке. Ценности в доме все-таки были, хотя их и несоизмеримо меньше, чем он ожидал. А Дикон, когда его привезут, будет жить в особняке Эпинэ.
- Эмиас, вы служили у Окделла камердинером, значит, часто бывали в его личных комнатах? – спросил Карваль, удачно меняя тему.
- Да, - кивнул тот.
- Вы можете определить, пропало ли что-нибудь из кабинета после того, как сержант Бишоп его «обыскал»?
Камердинер неторопливо огляделся.
- Нет ордена Найери. Уезжая в Надор, монсеньор оставил его здесь, - Эмиас указал на стол.
Никола торжествующе посмотрел на Робера.
- О чем вы говорите? – требовательно спросила графиня.
- Солдаты, отправленные на поиски Окделла, украли орден Найери – цепь с черными опалами, подарок Окделлу от узурпатора. Монсеньор, разрешите отправить за вором погоню.
- Нет, - отказал Робер. – Опал – дешевый камень.
- Цена опалов зависит от качества, - вмешался один из забытых в споре чиновников. – Орденская цепь, которую носил герцог Окделл, обошлась узурпатору в тридцать тысяч таллов. В ней двадцать один благородный черный опал, и пять из камней размером с перепелиное яйцо!
Тридцать тысяч! Эти деньги нужны городу, но за опалами погонятся южане или за их бывшим владельцем?
- Монсеньор мог взять орден Найери с собой, - робко сказала горничная.
- Не припомню, чтобы Окделл носил его после свержения узурпатора, - заметил мэтр Инголс.
- Я видел Окделла в приемной ее величества, - заявил Карваль. – На нем даже Талигойской Розы не было.
- После смерти Альдо Ракана монсеньор не носил орден Найери на виду, но несколько раз надевал под камзол, - сообщил камердинер.
- Он говорил, что опалы умирают, если их не носить, - добавила горничная.
- Теряют блеск и даже могут растрескаться, - подтвердил все тот же чиновник. – Опалы обязательно надо носить.
- Все это очень трогательно, - сказал мэтр Инголс, - но меня удивляет, что цепь, которая не просто была дорогой, но была очевидно дорога своему владельцу, столько дней пролежала на столе и ее не убрали.
- Опалам вреден яркий солнечный свет, - добавил чиновник.
Камердинер и горничная растерянно переглянулись, домоправительница недовольно нахмурилась. И оправдываться горничная кинулась именно перед ней.
- Должно быть, камни ждали монсеньора, - сбивчиво начала она. - Монсеньор говорил, камни сами решают, кому принадлежать. Карас из меча не желал возвращаться, а эти опалы наоборот, хотели, чтобы монсеньор их носил.
- Однако, задушевные разговоры с вами вел ваш хозяин, - заметила Арлетта. – А мне его расписывали как весьма надменного молодого человека.
- Я не была любовницей монсеньора! – вспыхнула горничная. – Он… он говорил, что выделяет меня из слуг, потому что я похожа на его сестру.
- Это так? – спросила графиня.
Робер нахмурился. Он пытался представить Айрис, но вместо лица упрямо вспоминался голос, порывистые движения, тонкое запястье с браслетом Молний. Горничная при всей худобе была заметно шире в кости, и эти желтые глаза!
- Я, конечно, видел только Айрис Окделл, - сказал мэтр Инголс, - но с нею – ни малейшего сходства.
- Я могу позвать того, кто видел всех, - азартно предложил Сэц-Ариж.
- Монсеньор говорил, что у него была сестра помимо герцогинь Окделл, - ответила горничная, явно жалея, что высунулась, – и у нее были такие же глаза, как у меня.
Эпинэ провел руками по векам от переносицы к вискам, не замечая, как вздрогнула от этого жеста Арлетта. У праведника Эгмонта была внебрачная дочь. И Дикон, помешанный на семейной чести Дикон не просто знал о незаконнорожденной сестре, он переживал из-за ее смерти.
Сколько еще Робер не знает о близких людях?
И как много ему суждено узнать слишком поздно?
UPD 09.07 читать дальше
Повелитель Молний был, на взгляд Колина, редкостным любителем рубить хвост по частям, но иногда в него будто другой человек вселялся. Стремительный и безжалостный, но эта безжалостность спасала – что в Доре, когда Эпинэ приказал взрывать ворота, что в Нохе, когда пристрелил Моро. Случайся такое с Иноходцем почаще, и Колин бы его, наверное, уважал. Человеку, у которого решительность сродни припадкам – никто не знает, когда следующий раз и что из этого раза выйдет – надорец попросту не доверял: он не Алва, чтобы на морисках-убийцах ездить. Так что рассчитывал Колин исключительно на расстояние. Десять хорн от Олларии – хорошо, а двадцать – еще лучше. Первый настоящий привал устроили в Кортне – не в самом городе, разумеется, а в большой деревне чуть в стороне от тракта. Если все идет по плану, Тондер, отряд которого ехал через Фрамбуа, появится через пару часов, и можно будет наконец перевести дух. Еще бы Гобарта сюда, но его артиллеристы плохие наездники, а потому всей честной компанией едут прямиком в Барсину. За ними южане, скорее всего, и погонятся – к несчастью для южан. Уж кто-кто, а ветераны Торки с борцами за великую Эпинэ и без пушек справятся.
Время до прибытия Тондера Колин решил скоротать за чтением окделловских бумаг. Бишоп по его приказу забрал из особняка все, но в комнатах Штанцлера, как и следовало ожидать, нашлась лишь стопка чистой бумаги. После фарса с местоблюстителями Салиган пересказывал неотправленные письма Повелителя Скал всем желающим, пока не нарвался на Мевена. В этот раз такого не будет, но Николас Уэйд не Человек Чести, чтобы просто сжечь чужие бумаги. Дела Окделла его мало волновали, а вот тайны того же Штанцлера Колин упускать не собирался, а хранить - исключительно на условиях урготских негоциантов: за процент.
Сумку, куда Бишоп сунул бумаги, он угадал с первого раза. Бумаги лежали на самом верху. И не только они.
Колин двумя пальцами ухватил цепь и вытянул из-под мелодично звякнувших таллов.
Орден Найери. Двадцать один благородный черный опал. В глубине прозрачных камней сияли десятки, сотни разноцветных искр: красных, желтых, зеленых, лиловых, синих. Колин подошел ближе к окну. Цепь в его руке качнулась, камни загорелись новыми красками, щедро рассыпая радужные блики. Даже бесценные кэналлийские ройи уступают опалам в красоте игры света.
Колин бережно положил орденскую цепь на стол. От камней было трудно отвести взгляд. Шепотом помянув Леворукого, он выглянул в коридор.
- Бишопа со Стидом ко мне. Живо!
- Сейчас уж позову, - вскинулся дремавший под дверью Чард.
Бишоп с подельником объявились минут через пять. При виде ордена оба побледнели.
- Это они сами! – жалобно воскликнул Стид.
- Ваши руки сами? – участливо спросил Колин.
- Камни сами!
- Не несите чушь! Мы как договаривались?
- С камнями не брать, - бойко отбарабанил Стид.
- Хоть раз вас подведем – сдохнем, - мрачно ответил Бишоп. – Господин капитан, мы висельники, но не самоубийцы, в самом-то деле. Это ж любимая цацка Повелителя Скал, да еще опалы! Они и дареные дурные, а краденые и подавно позаботятся, чтобы новый хозяин с плохой смертью не разминулся.
- Ты опечатал кабинет, чтобы слуги не заметили пропажу ордена? – отрывисто спросил Колин.
- Кабинет я опечатал на случай, если южане сунутся бумаги монсеньора искать и ни кошки не найдут. Мы ж по вашему приказу все, что нашли, забрали. А опалы прямо на столе лежали, будто ждали кого.
- А может, это не мы их взяли? – с надеждой спросил Стид. – Вчетвером ведь особнячок шмонали. Господин капитан, вы остальных-то тоже расспросите! Захоти мы украсть, сунули б за пазуху, а не к бумагам.
- И что вы за пазуху сунули? – осведомился Колин. Объяснения вкупе с перепуганным видом бывших висельников его убедили. Осталось выяснить, что они прихватили из особняка для себя.
- Да мы по мелочи, - заискивающе улыбнулся Стид, душераздирающе вздохнул и выложил на стол пузатый кошелек.
- Двадцать таллов в седельной сумке, - нехотя признался Бишоп. – Принести?
- Нет. Расплатишься с трактирщиком, когда будем уезжать.
- А с опалами что делать будете? – спросил Бишоп. – Их в реку надо.
- Лучше гоганам, - возразил Стид. – Куницы умеют с камнями договариваться, чтоб новым хозяевам не пакостили. Тысяч пять «ржавых» заплатят – они до вещиц старой знати сами не свои. Бают, будто рыжие свой род ведут от того самого короля северного, Литиона, что и Дом Скал. Только как-то криво ведут и законным потомкам завидуют. И в Талиге не селятся для того, чтобы их в несчастьях этих… эориев! никто обвинить не смог.
- Чтоб гоганам отдать, надо до границы доехать, - заметил Бишоп.
- Данар ближе, - усмехнулся Колин.
Стид замотал головой:
- В Олларии скупщики гоганские были, из фельпцев. Не столько покупали, сколько вынюхивали, конечно. Может, еще где есть, вдоль тракта-то. Вы подумайте, господин капитан. Пять тысяч!
- И смерть в придачу, - добавил Бишоп. – Плохая.
Колин посмотрел на радужно сияющие черные камни. Вот ведь не было забот!
Выпроводив Бишопа со Стидом, Колин все-таки принялся за бумаги Окделла.
Первое письмо его поначалу озадачило. «Ужасное испытание», «невыносимая трагедия», «безмерное горе». Тщательно выведенные строки с достойным Барботты надрывом повествовали о неком чудовищном потрясении. Будь письмо от Капуль-Гизайль, Колин бы решил, что у Эвро завелись блохи, но с чего так многословно страдать Лаптону? Что за потрясение, Колин понял исключительно по дате, и стало тошно. А во втором письме, как назло, тоже самое. И в третьем, и в четвертом. Впрочем, следовало сразу догадаться, что больше всего писем Окделл получил после гибели Надора. И теперь в поисках стоящего придется прочесть изрядное количество пространных выражений скорби. Зато чтение давало возможность отложить решение с опалами. Колин не был суеверен – для надорца, – но камням в Надоре верили. И никому даже в кошмаре присниться не могло, что именно камни Надор предадут.
Надор. Опрятный городок вроде Кортны, где даже беззубые старухи ходили «по-столичному», спрятав косы под жесткие от крахмала чепцы. В дни праздников он становился шумным, как Линарэ, а главным праздником был день святого Доминика, эсператистского покровителя севера, заложившего первый камень в фундамент надорского замка. Олларианцы объявили покровителем Надора Эгидия – еще одного внебрачного отпрыска герцога Адольфа, въехавшего в Талиг на хвосте братца Франциска. Но Эгидий напоказ чтил святого Доминика, и первый магнус Справедливости остался в олларианских святцах, несмотря на упразднение орденов.
Праздновали с размахом. Дворяне со всей провинции загодя съезжались в замок для участия в большой охоте. У простонародья были свои развлечения: игры с быками, театральные представления, поединки на кулаках и дубинках, ярмарка. Здесь сговаривались о свадьбах, длившиеся годами тяжбы решали одним ударом. Но самым важным событием был турнир лучников. Знаменитые на весь Надор мастера состязались в умении за одну минуту шестнадцатью стрелами поразить шестнадцать мишеней с расстояния в тысячу бье.
Призом традиционно был танец с Повелительницей Скал, который Повелитель Скал у победителя традиционно выкупал. И кто думает, будто надорцы торговаться не умеют, – посмотрел бы на тот торг! И всегда до последнего неизвестно, какое слово прозвучит последним: «беру» или «танцуй». Старый герцог за свою торскую жену как-то раз кольца с изумрудом не пожалел. Но самое большое столпотворение случилось при герцоге Эгмонте. Герцогиня Мирабелла, желая прекратить «языческие игрища», по всему Надору разослала гонцов с известием, что герцог дал ей слово и не будет выкупать танец. Народу тогда столько съехалось, что турнир чуть не до ночи длился. Промахнулась эрэа Мирабелла: золото как пришло, так и уйдет, а про то, как с Повелительницей Скал у осеннего костра танцевал, будешь в старости четырем десяткам правнуков рассказывать, окруженный почетом и уважением.
После турнира зажигали огромные костры, на которых жарили добытых охотниками кабанов и выдержанную говядину. Ели до отвалу, танцевали до упаду, и кто сказал, что одно другому мешает? На излете праздничной ночи все вместе, невзирая на годы и звания, сидели у догорающих костров, пили виноградную касеру и славный ячменный гидор, пели старые песни, через раз понимая слова, и один раз в году люди были как горы, что единой стеной встречают общую судьбу, и даже самая малая – не лишняя в их ряду.
Ничего этого больше нет. Ни города, ни замка. Ни источника, бьющего на вершине горы, ни самой горы, ни зеленоглазой герцогини в багряном венке из дубовых листьев.
Какая же ерунда лезет в голову под чтение однообразно-скорбящих посланий! Колин успел и Надор вспомнить, и сумасшедшую зиму в Олларии, и даже заскучать от повторяющихся на разные лады дежурных фраз – он не королева, чтобы каждый раз потрясаться до глубины души – когда наткнулся на черновик.
Лист дорогой нухутской бумаги был исписан аккуратным крупным почерком, без единой помарки, если не считать кляксы в самом конце, но чистовиков такого рода у Окделла быть просто не могло. Герцог утверждал, что писать стихи следует не хуже Веннена или не писать вовсе, а значит, все написанное сжигал раньше, чем высохнут чернила.
Должно быть, это сочинялось в первые дни траура, и не полетело в камин, потому что герцога отвлек очередной соболезнующий. Следовало исправить оплошность Окделла, а затем возблагодарить Создателя за то, что многословные вздохи отпугнули Салигана от этой пачки, но…
Колин полагал неблагодарность самым естественным из человеческих качеств, но на Изломе принято отдавать долги, а Ричарду Окделлу он был обязан жизнью.
В сравнении с черно-алым великолепием Савиньяка надорский багрянец всегда казался Арлетте грязным, а позолота – пошлой. Именно так они и выглядели в особняке Алва: грязно и пошло. Но она старалась сдержаться – ради Ро, умиравшего от стыда из-за выходок юнца, не имевшего ни стыда, ни совести, ни даже чести, о которой все эти законнорожденные ублюдки так любят вещать. Младший сын Жозины оказался таким же, как Росио: слишком благородным, чтобы вовремя распознать чужую подлость. Сколько шрамов у Рокэ на спине, и ведь все равно до сих пор не научился. Зато бесстыжие твари такую слепоту просекают мигом. Достаточно на слуг Окделла посмотреть: ясно же, что нет им никакого дела до сбежавшего хозяина, и вся их верность – представление, чтобы разжалобить Ро. Успешное представление.
Не надо об этом, надо быть Рафиано. В конце концов, слуг можно выгнать, шпалеры ободрать, золоченных вепрей – выбросить на помойку, где им самое место. Пара месяцев работы, и особняк станет прежним, лучше прежнего. И Сэ обязательно отстроят. Но это все потом, сейчас надо найти жалованье для гарнизона. Увы, пуговицы Повелителя Скал столько не стоили. Они осмотрели особняк комната за комнатой, и не нашли ничего достаточно дорогого, кроме оклада иконы святой Октавии.
Так странно: Окделл должен был считать Октавию блудницей, Арлетта была уверенна, что найдет в домовой церкви мазню со святым Аланом и агарисской сумасшедшей, но сынок Мирабеллы не тронул здесь ничего. Льнули к платью синеглазой девочки сапфировые незабудки, горели лампады, в вазах стояли свежие лилии.
И посреди всего этого благолепия – черный плащ на ступенях, словно мертвая птица.
- Если это настоящие сапфиры, их придется... забрать, - с отчаянием произнес Робер. - Даже Альдо разрушал, а не грабил!
- И разрушал, и грабил, и убивал, - отрезала Арлетта. – Откуда здесь плащ?
- Дик говорил, на нем лежал меч Раканов.
- Закатные твари! Какая же я тупица!
Бедный Ро ничего не понял, но тут бы и Бертрам не сразу сообразил, а вот она могла бы! И как удачно, что мэтр Инголс увел чиновников дальше, оставив их с Робером в церкви вдвоем.
- Ро, меч все это время был в доме.
- Конечно, ведь церковь не открывали.
- Ее могли открывать хоть каждый день: меч был в тайнике. Альдо думал, что, собрав реликвии, обретет силу. Росио узнал об этом у Левия, а Марсель подтвердил. Получив меч и оставшись простым смертным, анакс был обречен на глупости. Рокэ собирался с помощью наслушавшегося «Рамиро» Окделла выставить любителей древности в Гальтары, а тебя, как неверующего, оставили бы в столице, которую ты мог без помех сдать.
- Алва думал, что я сдам город?
- Не думал, а знал, но нам важен тайник. Вряд ли там хранили лишь меч.
- Дик говорил, что на мече не было пыли, а на ступенях была. Выход возле иконы!
- Выход нам не найти, разве что разберем стены, - развеяла его радость Арлетта. – Меня не посвящали в подробности, но тайные входы в этот дом не являются выходами, и наоборот. Скорее всего, Росио в церковь не выходил, просто бросил с порога плащ, а на него - меч.
Ро нахмурился, вспоминая. Как же он похож и на отца, и на деда! И какое счастье, что только внешне. Морис все время слушался других, а Анри-Гийом не слышал никого, кроме себя. И загнал Эпинэ в Ренкваху.
- Рамиро Второй пришел к Дику. Они пили в спальне вино, «Черную кровь»… Если это был Алва… Нет, это сон: человека, с которым провел вместе целый год, не узнать нельзя.
- Я не узнала, - резко бросила Арлетта. – Я почти испугалась. Росио… Ты не представляешь, во что он превратился! К тому же в бокале был… достаточно веский довод. Окделл проснулся в своей постели со свежей головой и запертой изнутри дверью. Конечно, он счел ночной разговор сном.
- Но про меч ему сказал другой Рамиро. Он признался сестре… ее величеству. Это было отражение в зеркале.
- В каком зеркале?
- Над камином. В гардеробной при спальне.
- Отлично! - Теперь Арлетта поняла все, потому что в Савиньяке к спальне хозяйки примыкала точно такая же гардеробная с зеркалами. Подарок Алонсо прелестной Раймонде.
Распоряжаться тайнами друзей всегда неприятно, но деньги необходимы, а церкви, любые, лучше не разорять.
- Мы сейчас пройдем в спальню, которую занимал Окделл. Если я права, то до… переделок это были комнаты герцогини. Ты останешься ждать, пока я тебя не позову, и не впустишь в гардеробную никого. Мэтра Инголса тоже. Если я найду… что-то ценное, я тебя позову.
Она нашла. Зеркало, как и в Савиньяке, отражает зеркало. Две точки. Еле заметный «изъян» на стекле и такой же на половице. Вставить шпильки, именно шпильки, которых нет у мужчин… По крайней мере дома это устроено именно так. И здесь тоже. Узкая щель, невысокая лесенка... Пол потайной комнаты на уровне каминной полки. Внутренний замок открыт, то ли Росио забыл, то ли наоборот.
Придерживая дверцу рукой, Арлетта подняла свечу. Комнату чуть ли не наполовину загромождали сваленные второпях ценности. Хуан про тайник знал, и графиня почувствовала себя менее беспардонной. Переднюю часть комнаты кто-то… Росио наскоро расчистил. Женщина усмехнулась и повернула крайний подсвечник, внутренняя рама послушно скользнула вбок. Теперь верхнюю и нижнюю комнаты разделяло обычное стекло.
Арлетта зажгла свечи, вернулась в гардеробную. Все, как она и думала: если при открытом «окне» смотреть снизу, увидишь черные шкуры, странные подсвечники, старинное оружие. Ночью любой решит, что заглянул в бездны времен.
Должно быть, закончив представление для Окделла, Росио забрал что-то из спрятанного Хуаном: шаткая конструкция из ларцов и шкатулок все-таки попадала в поле зрения. Морисские пистолеты? Не даром пустой открытый футляр стоял на самом верху другой пирамиды.
Если повезет, в одном из сундуков лежат деньги, и им даже не придется ничего продавать.
Арлетта как раз собиралась позвать Ро, когда дом сотряс глухой грохот. Кажется, даже пол вздрогнул. Погасив свечи и вернув на место зеркало, графиня поспешила в спальню. Робер выглядывал в коридор.
- Кажется, это в кабинете, - неуверенно сказал он. – Может, тайник нашли?
- Как некстати!
Когда они вошли в кабинет, буквально на мгновение отстав от мэтра Инголса, двое благоухающих конюшней громил отдирали от стены вторую кабанью голову. Первая лежала на полу возле камина. На стене на ее месте красовалась огромная выбоина.
- Я же говорил, что аккуратно не получится! – пожаловался раззолоченный лакей.
- Вы что делаете? – сипло спросила Арлетта.
- Так это… как вы приказали: свиней из кабинета убираем. Вы их с собой заберете? В карету не влезут, телега нужна.
- Это мелкие еще, - пропыхтел один из громил. Стена жалобно затрещала. – Ноймарские, поди. Вот у нас в Тристраме кабаны – это кабаны. Вепри!
Хрясь! Бух!
- Сделано!
- Прекрасная работа, Джейсон, - подытожила затянутая в пыльно-серое сукно тварь.
Арлетта растерянно обернулась к Роберу. Тот был белее мела. Молча отодвинув с дороги мэтра Инголса, он подошел к окну, дернул портьеру, расправляя ткань.
Закутанная в алый плащ черноволосая женщина почти сливалась с багряным фоном. Ярко-синие глаза сапфирами горели на бледном изможденном лице. Черные дуги бровей, пунцовый рот. Какая искусная – и какая пугающая вышивка.
- Святая Мирабелла! – ахнул лакей.
- А зимой она в белом была, - задумчиво протянул Джейсон.
Робер натянул портьеру еще сильнее, и от этого возникла иллюзия, будто вышитая женщина движется. Левая рука – правую она прятала под плащом – опустилась; казалась, что она тянется к держащему ткань мужчине. Ро с криком выпустил портьеру.
А потом, сколько ее не расправляли, ничего, кроме вышитых золотой канителью цветов, не увидели.
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к третьей главе: в сценах с Арлеттой использованы цитаты из канона
читать дальше
Глава 3
Агарис. Оллария. Окрестности Кортны
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Агарис. Оллария. Окрестности Кортны
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Багряный утес высился в хорне от Новой стены. Гранитный монолит, формой похожий на бычью голову, резко выделялся среди светлого известняка и был будто создан как сцена для какого-нибудь мистического действа. Идти до него – час через черные от гари руины и еще час по змеящейся вдоль берега дороге. И всю дорогу Антуан вспоминал рассказы брата библиотекаря из Танкредианской академии, что за долгую историю Агариса столь удивительное творение природы так и не обросло никакими суевериями. Старый танкредианец видел в том промысел Создателя, назначившего Святому городу быть оплотом просвещения. Антуан не знал, как умер брат Горацио, и лишь надеялся, что пожара библиотеки он не видел – капитан Илласио говорил, мориски подожгли ее под вечер второго дня. Знания, собиравшиеся три круга, сгорели за одну ночь.
Теперь солдаты церковного воинства старательно долбили лоб «быка», а сто человек стояли вокруг и смотрели. Создатель, несомненно, всемогущ, но если после такого «правдивых историй» не появится – Антуан ничего не понимает в людях.
Выйдя из часовни, мать Бернарда велела взять кирки и лопаты и идти на Багряный утес. Агарисцы бы, наверное, все до единого на берег пошли, как дети в сказке про крысолова, но вмешался Костас с проникновенной речью о брошенной на произвол судьбы Цитадели. Так что на утес отправились всего лишь выбранные по жребию сорок горожан, полсотни «львов» с братом Руцием, капитан Илласио с десятком гвардейцев, мать Бернарда, принцесса София и он, местоблюститель Святого Престола епископ Антоний. В Цитадели за главного остался Костас, временно возложивший охрану принцессы на Селя. Сейчас София стояла между саграннцем и братом Руцием и мерно перебирала аметистовые четки. С другой стороны от Селя замерла отрешенно улыбающаяся мать Бернарда. Рядом с ней – тетка Алики с неизменной кочергой. Остальные горожане стояли за цепочкой «львов» и гвардейцев, но старую торговку разве удержишь?
Брат Руций явно боялся какой-нибудь мистификации, а потому копали исключительно «львы». Что здесь зарыто, мать Бернарда не сказала, да и что здесь можно зарыть? Все, что видел Антуан, подтверждало рассказы брата библиотекаря о гранитном монолите, перенесенном на берег волей Создателя. Уже полчаса прошло, каменная крошка во все стороны летит, а по сути только нанесенный ветром песок с гранита содрали.
- Это бесполезно, - высказал его мысль брат Руций. – Здесь нет ничего, это монолит.
- Бесполезно?! – взвилась тетка Алики. – Я тебе покажу «бесполезно»!
Сунув кочергу за пояс, старуха вырвала у одного из «львов» кирку и неожиданно ловко ударила ею в камень. Раз. Другой. И густо-красный, как венозная кровь, гранит пошел трещинами, словно сухая глина. Капитан Илласио взял лопату из кучи инструмента – левой рукой, правая все еще плохо его слушалась – ударил, как копье воткнул, в паре шагов от торговки. Вновь трещины. Пристыженные «львы» заработали злее – и тоже достигли успеха.
Теперь яма быстро углублялась. Камень уступал – не силе, ярости. На глубине трех бье на очередной удар отозвался металлический скрежет.
Запыхавшаяся тетка Алики отошла в сторону. Четверо крепких «львов» с трудом выволокли на поверхность зеленый от патины сундук кубической формы высотой два бье. Антуан с удивившей самого себя радостью отметил на покрытой геометрическим орнаментом крышке яркие золотисто-розовые следы от кирок. Что бы это ни было, оно уязвимо.
Замков на сундуке не было. Брат Руций собственноручно откинул тяжелую крышку. Внутри был потемневший от времени серебряный ларец. А в нем, строго следуя сказочному канону, еще один – золотой.
Внутри золотого ларца оказался куб из железа. Совершенно гладкий, если не считать выдавленного в центре верхней грани знака, каким астрологи обозначают в своих трудах Литтэн. Будь дело в сказке, в кубе было бы спрятано сокровище. И судя по тому, как легко брат Руций его поднял, их куб внутри полый и тоже может что-то содержать. Но как до этого добраться?
Брат Руций велел всем молчать и потряс куб. Антуан ничего не услышал, брат Руций, скорее всего, тоже.
- Сестра пришлет брата, - неожиданно проговорила мать Бернарда. – По этому знаку мы узнаем его.
Горожане радостно зашумели. Стоящие близко пересказывали новость стоящим позади. А Антуан смотрел на мрачного легата Славы и думал о том, что до прихода таинственного брата еще надо дожить. Потому что «львы» из Агариса уйдут. Сегодня же.
2
Эпинэ поднялся, приветствуя стройную даму средних лет в богатом дорожном платье.
- Сударыня… - с чего начать, Робер не представлял. Арлетту Савиньяк он видел последний раз перед Лаик и вовсе не ожидал, что, приехав в Олларию, она первым делом отправится к нему. – Сударыня… Не бойтесь! Это Клем… моя крыса. Он ручной, я сейчас его уберу.
- Это необязательно. – Графиня сощурилась на попиравшего кипы прошений Клемента. – Я не раз имела дело с говорящими крысами, молчаливую как-нибудь переживу. И, с твоего разрешения, я сяду.
- Простите! – Робер сгреб его крысейшество со стола и сунул за пазуху. – Вы, наверное, устали с дороги, - а он так и не отправил людей на площадь Оленя. Раза три собирался, но постоянно что-то отвлекало. – Может, вы остановитесь у меня? Я не знаю, в каком состоянии особняк Савиньяков.
- Благодарю. Заниматься после бунта домом – такая морока. Даже если его не сожгли.
Кошки б разодрали Николу с его великой Эпинэ, но что сделано, то сделано! Сэ сожжен, люди погибли с обеих сторон. Такие раны враз не залечишь.
- Я должен… Я должен извиниться за тех болванов, что сожгли Сэ. Мы возместим вам убытки.
- Колиньяр возместит, - спокойно возразила графиня. - Восстали больше из-за него, чем из-за тебя, а заниматься Сэ будут мои невестки. Должны же они у меня появиться. Это слишком дорого. Я о ценах на муку, - гостья указала на верхнюю из лежащих на столе бумаг.
Ответить Робер не успел – неестественно прямой Сэц-Ариж доложил о прибытии мэтра Инголса.
- Не буду тебе мешать, - тут же поднялась графиня. – Как думаешь, уместно ли явиться к ее величеству в такой час? Помнится, раньше она до обеда никого не принимала, но мне говорили, в последний год Катарина Ариго изменила многим из прежних привычек. Как она защищала тебя и Эпинэ перед временщиками! Брат был весьма впечатлен.
Быть может, графиня привезла Катари весточку от Рокэ? Алва не стал ничего передавать через Валме и графа Валмона, но графиня Савиньяк – совсем другое. Арлетта – друг семьи.
Ну конечно же!
- Сударыня, я не знаю, как объяснить…
- Если не знаешь, говори прямо, - изрекла Арлетта.
- В казне пусто, - бросился в омут Робер. – Налогов и пошлин с торговцев и мастеровых не хватает даже на городские нужды, а надо еще выплачивать жалование солдатам, даже если все, что они делают - это сидят по казармам. Сестра… ее величество уже заложила все, что можно заложить. И мы подумали… Я решил, что можно…
- Пустить в ход ценности из особняка Алва? – угадала графиня.
- Разумеется, будет составлена полная опись! Затем и приехал мэтр Инголс. И раз уж вы не собираетесь сейчас отдыхать, то не могли бы вы поехать с нами? Вы друг семьи и могли бы указать нам вещи, которые нельзя трогать. А тем временем здесь для вас подготовят покои.
- Конечно, я тебе помогу. И не надо так смущаться: соберано Алваро в свое время содержал не один гарнизон, а всю армию Талига. Алва полагают это одной из обязанностей Первого маршала, а в обязанности регента входит оплата самых неотложных долгов. Но куда ты дел Окделла? Мне говорили, он считает особняк своим.
- Ричард Окделл… - Робер запнулся. Хотя, нет смысла скрывать от Савиньяков, а скрыть от Рафиано просто не получится. И потом, мать Катари была такой же подругой Арлетты, как и Жозина. Катари точно не станет ничего скрывать, а значит, лучше рассказать первым. – Ричард Окделл бежал из города.
- Вот как? Что эта гнусь затеяла? Я про Штанцлера.
- Штанцлера вчера убили. Застрелили в его собственном доме. Некоторые считают, что его убил Ричард, но… Дикон бы никогда!
- Но он бежал, - резонно заметила графиня.
- Он был влюблен в ее величество, и вчера вечером… я не знаю, что именно произошло. Дикон неожиданно вернулся из Надора, свалив свое поручение на графа Литенкетте, и сестра… ее величество была этим недовольна. Они поссорились, вероятно, Штанцлер подстроил ссору, и… Королева считает, что герцог Окделл пытался ее убить. А вскоре после этого убили Штанцлера.
- И Окделл бежал.
- Он уехал с другом Эгмонта. Возможно, вы помните: Эдвард Лоу. В трактире, где Лоу жил, мне сказали, что отъезд давно планировался. Это ведь может быть простым совпадением! – убеждая скорее себя, чем графиню, воскликнул Робер. - Дик после ссоры поехал к родичу, а тот собирался уезжать, и Дик со зла решил его сопровождать, никого не предупредив. Обязанностей у него все равно никаких не было, да и не ждали его в Олларии раньше середины Летних Скал.
- Его ищут? – Графиня была само спокойствие.
- Да. Отряд отправился сразу, но нужно время, и… Мы посчитали разумным не упоминать покушение. Объявлено, что Окделла ищут из-за документов из гробницы Франциска. Там точно была какая-то шкатулка. Альдо объявил, что в гробнице хранился браслет Октавии, но герцог Придд считает шкатулку из гробницы слишком плоской для браслета. Да и браслет потом никто не видел.
- Кроме Окделла – если браслет был.
Робер вспомнил письмо Эрвина.
- Мне кажется, во время поездки в Надор Дик поладил с графом Литенкетте. Возможно, он рассказал ему.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – Эта семья не склонна хранить тайны, особенно чужие. Но не будем заставлять господина Инголса ждать. Как мать двух маршалов, могу с уверенностью сказать, что солдатское жалование важнее любых бумаг. Особенно таких, про которые даже неизвестно, были ли они на самом деле. А этих молодчиков – я про набранный Манриками сброд, твои люди совсем другое – уже однажды купили. И, прости за прямоту, нам всем очень повезло, что Окделлы бедны.
Робер промолчал. Перед глазами опять встала Ренкваха. Опухшее от комариных укусов лицо отца, крик Сержа: «Кавендиш бежал!» Чтобы устроить бойню, много денег не надо. Трусость и подлость вполне справляются. А иногда одной глупости довольно.
3
- Почему вы не желаете меня слушать? – прорычал брат Руций.
- Потому что в шелухе вашей речи нет ни одного зерна, - спокойно ответила принцесса. – У вас нет права требовать, а если просите – извольте объяснить причину. – Даже в парике и на каблуках София была на голову ниже адепта Славы, но кринолин сводил на нет преимущество «льва» в росте. С расстояния в шесть бье нависать над собеседником невозможно!
Антуан впервые видел принцессу при полном параде. Белокурый парик венчала корона, искусно накрашенное лицо походило на фарфоровую маску, от подбородка до низко открытой груди сверкало тяжелое ожерелье, пышные юбки заняли едва не четверть кельи, пошедшее на отделку кружево стоило целое состояние. И даже стянутая корсетом талия вызывала не привычное глухое раздражение на губящую здоровье моду, а восхищение изысканным силуэтом – так мало было сейчас в ее императорском высочестве от живой женщины. В свите принцессы осталось два десятка человек, но лишь пятерых из них можно было причислить к воинами. Из трех десятков гвардейцев капитана Илласио половина едва оправилась от ран. Ополчение, несмотря на все усилия Костаса, годилось только чаек пугать. Брат Руций с его сотней «львов» был в Агарисе главной силой, но юбки Софии загнали его в угол и вынуждали обороняться. Было почти забавно. Было бы – не будь тема спора столь серьезна.
- Да что тут объяснять? – резко спросил легат Славы. – Ваше сидение в разрушенном городе уже становится неприличным. Могут пойти слухи, что вы боитесь ехать в Паону.
- Боюсь, святой отец, - подтвердила София. – И не делайте вид, будто не знаете о договоре Агарии с Талигом. Я не желаю становиться заложницей в руках врагов.
- Орден Славы ручается за вашу безопасность.
- Вот только маршал Савиньяк олларианец.
- Наши церкви примирились. И регент Талига, королева Катарина – эсператистка. Талиг единственный из всех стран предложил выжившим в Агарисе приют, и ее величество лично обещает беженцам защиту.
- Катарина Ариго обещает! Неверная жена стала правителем, который держит слово. Вам самому-то не смешно?
- Вам следует поменьше слушать сплетни, - сухо заметил брат Руций. – И вы, при вашем уме, не могли не заметить, что все ревнители нравственности прячутся по темным углам и обличают порок строго по секрету, а вслух и от своего имени никто не может сказать про ее величество ни одного дурного слова.
- Потому что нужно быть женой моего мужа, чтобы обвинить любовницу Ворона в бесстыдстве, не опасаясь тут же быть обвиненной в зависти.
- Генерал Верагуас – не Рокэ Алва.
- Слава Создателю!
- Первый маршал Талига – непобедимый полководец.
- Непобежденный. Непобедимость – удел богов.
- Вы верная жена.
- Я – да.
Справедливости ради следовало отметить, что принцесса София вышла замуж за того, кого выбрала сама, и, по сути, вопреки воле венценосного дяди, тогда как судьбу графини Ариго решил всемогущий Дорак, не желавший делить власть над безвольным Фердинандом даже с королевой, тем более – с ее родней. Не потому ли так вовремя и так внезапно умерла первая королевская невеста – герцогиня Эпинэ? Да и публичность супружеской измены набожной талигойской розы наводила Антуана на мысль, что не все так просто.
- Вы не знаете о ее величестве ничего, кроме слухов, - строго сказал брат Руций. – У вас нет права ее судить.
- Вы правы, - покладисто согласилась София. – Тогда давайте осудим – хотя бы обсудим! – кардинала Талига Левия. Например, слова нашего брата во Ожидании о том, что мориски – орудие Создателя.
- Возможно, так и есть, - помедлив, сказал брат Руций.
- Да? Святой отец, развейте мои сомнения: мы говорим о тварях, которые убивают всех без разбору, и стариков, и младенцев, или в Золотых землях есть какие-то другие мориски?
- Гальбрэ, - будто выплюнул легат Славы. – Город, стоявший там, где теперь соляные озера. Он тоже был уничтожен, и спаслось оттуда четыре с половиной тысячи жителей - примерно как здесь.
- Гальбрэ был меньше Агариса самое малое раз в десять, - впервые вмешался в спор Антуан.
- Спасти одного из двух сот или одного из двух десятков – погибшие все равно погибли. Погибнуть от огня небесного или от меча в руке человеческой – все это смерть. И это лучший исход для тех, кто поклонился Врагу. Лучший из всех возможных.
- Вы считаете, что убитый морисками конклав служил Чужому? – прямо спросил Антуан. – И хотите, чтобы Агарис стал подобием Гальбрэ – безжизненным? Но это невозможно.
- Смотря сколько соли в Урготе купить, - резко заметила принцесса. – Уверена, Фома, как добрый эсператист, сделает Славе скидку.
- Вы ищите в поступках магнуса Аристида мирские мотивы, обвиняете его в попытках занять место Эсперадора…
- Нет, в этом я обвиняю Левия, - поправила София.
- И я не могу вас за то винить, - спокойно закончил «лев». – Наша церковь погрязла в мирских делах и делишках, потому и не верят пасомые пастырям своим. Мориски, почитая демонов, сохранили сердца в чистоте, потому и стали орудием Его. Судьба Агариса страшна, но, быть может, предотвратила нечто еще более страшное. Вспомните, что здесь было весь последний год! А сейчас даже дышится по-другому. Я верю, что в Агарисе была Скверна и что остающиеся здесь не просто рискуют своей душой, но и создают опасность для всего мира. А для того, чтобы жители оставили Агарис, его должны оставить вы, ваше преосвященство, и вы, ваше высочество. Своим присутствием вы будите в людях ложные надежды – это жестоко. Агарис невозможно восстановить. Если будет на то необходимость, мориски придут еще раз, и тогда выживших не будет.
- А как вы объясните видение матери Бернарды? – спросила София. – И ларец.
- Происками Чужого, - твердо ответил брат Руций. – Адепты Истины тоже умели творить чудеса, но теперь любому очевидно, что сила их проистекала не от Создателя. Мать Бернарда была слишком молода для возложенной на нее ответственности и не справилась. А когда в сердце молящегося горит Закат, на молитву отвечает Леворукий. Да, сейчас люди ободрены этой находкой и глухи к разуму, но тем важнее ваше решение. Вы можете спасти, а можете погубить.
Отсрочки кончились. Антуан выступил из своего угла.
- Перед смертью епископ Доминик сказал, что мориски не понимают, что делают. Я ему верю. Что до моего пребывания в Агарисе, я останусь с теми, кто останется в городе – даже если это будет всего один человек. Я обещал.
- Один человек у вас будет, - твердо сказала София. – В часовне Сель сказал, что вы, брат Руций, не слышите Создателя. Я ему верю.
«Лев» развернулся и в четыре шага пересек келью.
- У вас еще есть время передумать, - сообщил он на пороге.
Мягко затворилась дверь.
- В его словах есть резон, - заметил Антуан, когда молчание стало неловким. – Вам следует вернуться домой. Не в Паону – она у морисков следующая, но я уверен, что император…
- Нет, - резко перебила принцесса, – я остаюсь. С вашего позволения, ваше преосвященство. – Необъятные юбки свернулись, как цветок на заходе солнца, и принцесса боком вышла из кельи. Все-таки в Гайифе даже портные чуть-чуть механики.
Оставшись один, Антуан сжал наперсный знак так, что лучи эсперы впились в ладонь.
Обещать-то он обещал, но кому?
4
Звать в особняк Арлетту оказалось чудовищной идеей. Но кто же знал, что это будет так?
Конечно, следовало бы отчитать Дювье за самоуправство, но летящий против ветра ворон на стене вестибюля был правилен и уместен, и Робер промолчал. А потом тоскливой чередой потянулись золотые и багряные покои. Мэтр Инголс отдавал указания, чиновники выполняли, а графиня Савиньяк ровным голосом перечисляла, что раньше хранилось в той или иной комнате. Дикон не тронул хрусталь и фарфор, но золото, серебро, жемчуг, украшенное драгоценными камнями парадное оружие – они исчезли. И даже понятно, куда: новая мебель и драпировки стоили денег. Как и повелительские цепи, линарцы, ливрейные слуги… На линарцев в полуразграбленной столице покупателя не найти, на шпалеры – тем более. Вся надежда оставалась на опечатанный кабинет.
Солдаты Уэйда позаимствовали воск у Окделла и вдавили в него что под руку попалось: с багровой печати грозил молниями четырехглавый уродец. И это гоганы назвали прекраснейшим созданием в Кэртиане? Чудные у правнуков Кабиоховых представления о высшей красоте. А Дикон так и не убрал со стены кабаньи головы, и геральдический вепрь Окделлов выглядел между ними маленьким жалким поросенком – как Робер и помнил. Очевидно, в этом было что-то еще, неизвестное Эпинэ, потому что Арлетта сорвалась.
- Прикажите убрать эти… Скалы, - распорядилась она и рванула золотистый шнур звонка. – Ублюдок!
- Только не в юридическом смысле, - мэтр Инголс оставался невозмутим. – Давайте взглянем на замену ковров и обивки с другой стороны. Могли ли подрядчики обнаружить тайники? Окделл жаловался на кэналлийцев, якобы разграбивших особняк. Самое ценное, без сомнения, слуги вывезли, но вряд ли это была посуда. Сударыня, вы согласны?
Ответить Арлетта не успела: в кабинет гуськом вошли вызванные слуги. В авангарде шествовал надутый лакей, следом – основные силы противника в лице надменного камердинера и бесстрастной домоправительницы, а из-за плеча домоправительницы робко выглядывал арьергард – худая горничная. Валме бы сказал, что все предвещает свару, но Роберу было не до смеха.
- Вы звали, господин герцог? – бросился в атаку лакей.
- Слуг вызвала я, - надменно ответила графиня. – Свиньям не место в кабинете регента Талига. Уберите.
- Ее величество переезжает к нам? – удивилась домоправительница. – Какая неожиданная честь.
- Я говорю о герцоге Алва, - отчеканила Арлетта.
- Но если регент – Рокэ Алва, то мне хотелось бы уточнить полномочия того регентского совета, от имени которого действуют герцог Эпинэ и барон Инголс. Господа, у вас есть право проводить здесь опись?
- Это тонкий юридический вопрос, - уклончиво сказал мэтр.
- Я Проэмперадор Олларии и обладаю в городе всей полнотой власти, - соврал Робер, желая прекратить спор. – Выполняйте распоряжение графини Савиньяк.
- Джон, выполняйте распоряжение Проэмперадора, - приказала домоправительница.
- Я не сумею снять аккуратно, - пожаловался лакей.
- Снимайте как получится, - рявкнула урожденная Рафиано. – Этот гербок не будет висеть рядом с трофеями Арно!
Так вот в чем дело: Арлетта вспомнила своего мужа, Арно-старшего, застреленного Борном.
- Пусть Марк и Джейсон вам помогут, - сказала домоправительница лакею. – Господин Эпинэ, вы требовали предоставить в ваше распоряжение имеющиеся у меня денежные средства. Вот они.
Горничная вышла вперед. В руках у нее был черный лакированный поднос с несколькими таллами.
Она что, шутит?!
- Позвольте вам не поверить, госпожа Крэбстон, – спокойно заметил мэтр Инголс. – На вашем попечении огромный дом, сомнительно, что герцог Окделл по нескольку раз в день собственноручно отсчитывал вам мелочь на расходы. И тем более он не мог оставить вас без денег, уезжая в Надор.
- Вернувшись из Надора, монсеньор распорядился выдать слугам премию, - невозмутимо ответила домоправительница. – Эти шестнадцать таллов – моя доля. Я отдаю ее в распоряжение Проэмперадора Олларии. Раз уж положение города столь трагично, что вынуждает его вламываться в дома друзей.
- Я тоже отдам! – выпалила горничная. – Два талла - они в моей комнате.
- Прошу обратить внимание, что муж Катарины был убит во время Октавианской ночи и она одна должна содержать себя и двоих детей, - добавила домоправительница.
- Я получил восемь, - сообщил камердинер.
- Оставьте их себе, - сказал Робер. Отбирать у слуг гроши он не будет – едва ли они быстро найдут новую работу. Тем более, что в глаза сразу бросилась усыпанная камнями золотая чернильница на конторке. Ценности в доме все-таки были, хотя их и несоизмеримо меньше, чем он ожидал. А Дикон, когда его привезут, будет жить в особняке Эпинэ.
- Эмиас, вы служили у Окделла камердинером, значит, часто бывали в его личных комнатах? – спросил Карваль, удачно меняя тему.
- Да, - кивнул тот.
- Вы можете определить, пропало ли что-нибудь из кабинета после того, как сержант Бишоп его «обыскал»?
Камердинер неторопливо огляделся.
- Нет ордена Найери. Уезжая в Надор, монсеньор оставил его здесь, - Эмиас указал на стол.
Никола торжествующе посмотрел на Робера.
- О чем вы говорите? – требовательно спросила графиня.
- Солдаты, отправленные на поиски Окделла, украли орден Найери – цепь с черными опалами, подарок Окделлу от узурпатора. Монсеньор, разрешите отправить за вором погоню.
- Нет, - отказал Робер. – Опал – дешевый камень.
- Цена опалов зависит от качества, - вмешался один из забытых в споре чиновников. – Орденская цепь, которую носил герцог Окделл, обошлась узурпатору в тридцать тысяч таллов. В ней двадцать один благородный черный опал, и пять из камней размером с перепелиное яйцо!
Тридцать тысяч! Эти деньги нужны городу, но за опалами погонятся южане или за их бывшим владельцем?
- Монсеньор мог взять орден Найери с собой, - робко сказала горничная.
- Не припомню, чтобы Окделл носил его после свержения узурпатора, - заметил мэтр Инголс.
- Я видел Окделла в приемной ее величества, - заявил Карваль. – На нем даже Талигойской Розы не было.
- После смерти Альдо Ракана монсеньор не носил орден Найери на виду, но несколько раз надевал под камзол, - сообщил камердинер.
- Он говорил, что опалы умирают, если их не носить, - добавила горничная.
- Теряют блеск и даже могут растрескаться, - подтвердил все тот же чиновник. – Опалы обязательно надо носить.
- Все это очень трогательно, - сказал мэтр Инголс, - но меня удивляет, что цепь, которая не просто была дорогой, но была очевидно дорога своему владельцу, столько дней пролежала на столе и ее не убрали.
- Опалам вреден яркий солнечный свет, - добавил чиновник.
Камердинер и горничная растерянно переглянулись, домоправительница недовольно нахмурилась. И оправдываться горничная кинулась именно перед ней.
- Должно быть, камни ждали монсеньора, - сбивчиво начала она. - Монсеньор говорил, камни сами решают, кому принадлежать. Карас из меча не желал возвращаться, а эти опалы наоборот, хотели, чтобы монсеньор их носил.
- Однако, задушевные разговоры с вами вел ваш хозяин, - заметила Арлетта. – А мне его расписывали как весьма надменного молодого человека.
- Я не была любовницей монсеньора! – вспыхнула горничная. – Он… он говорил, что выделяет меня из слуг, потому что я похожа на его сестру.
- Это так? – спросила графиня.
Робер нахмурился. Он пытался представить Айрис, но вместо лица упрямо вспоминался голос, порывистые движения, тонкое запястье с браслетом Молний. Горничная при всей худобе была заметно шире в кости, и эти желтые глаза!
- Я, конечно, видел только Айрис Окделл, - сказал мэтр Инголс, - но с нею – ни малейшего сходства.
- Я могу позвать того, кто видел всех, - азартно предложил Сэц-Ариж.
- Монсеньор говорил, что у него была сестра помимо герцогинь Окделл, - ответила горничная, явно жалея, что высунулась, – и у нее были такие же глаза, как у меня.
Эпинэ провел руками по векам от переносицы к вискам, не замечая, как вздрогнула от этого жеста Арлетта. У праведника Эгмонта была внебрачная дочь. И Дикон, помешанный на семейной чести Дикон не просто знал о незаконнорожденной сестре, он переживал из-за ее смерти.
Сколько еще Робер не знает о близких людях?
И как много ему суждено узнать слишком поздно?
UPD 09.07 читать дальше
5
Повелитель Молний был, на взгляд Колина, редкостным любителем рубить хвост по частям, но иногда в него будто другой человек вселялся. Стремительный и безжалостный, но эта безжалостность спасала – что в Доре, когда Эпинэ приказал взрывать ворота, что в Нохе, когда пристрелил Моро. Случайся такое с Иноходцем почаще, и Колин бы его, наверное, уважал. Человеку, у которого решительность сродни припадкам – никто не знает, когда следующий раз и что из этого раза выйдет – надорец попросту не доверял: он не Алва, чтобы на морисках-убийцах ездить. Так что рассчитывал Колин исключительно на расстояние. Десять хорн от Олларии – хорошо, а двадцать – еще лучше. Первый настоящий привал устроили в Кортне – не в самом городе, разумеется, а в большой деревне чуть в стороне от тракта. Если все идет по плану, Тондер, отряд которого ехал через Фрамбуа, появится через пару часов, и можно будет наконец перевести дух. Еще бы Гобарта сюда, но его артиллеристы плохие наездники, а потому всей честной компанией едут прямиком в Барсину. За ними южане, скорее всего, и погонятся – к несчастью для южан. Уж кто-кто, а ветераны Торки с борцами за великую Эпинэ и без пушек справятся.
Время до прибытия Тондера Колин решил скоротать за чтением окделловских бумаг. Бишоп по его приказу забрал из особняка все, но в комнатах Штанцлера, как и следовало ожидать, нашлась лишь стопка чистой бумаги. После фарса с местоблюстителями Салиган пересказывал неотправленные письма Повелителя Скал всем желающим, пока не нарвался на Мевена. В этот раз такого не будет, но Николас Уэйд не Человек Чести, чтобы просто сжечь чужие бумаги. Дела Окделла его мало волновали, а вот тайны того же Штанцлера Колин упускать не собирался, а хранить - исключительно на условиях урготских негоциантов: за процент.
Сумку, куда Бишоп сунул бумаги, он угадал с первого раза. Бумаги лежали на самом верху. И не только они.
Колин двумя пальцами ухватил цепь и вытянул из-под мелодично звякнувших таллов.
Орден Найери. Двадцать один благородный черный опал. В глубине прозрачных камней сияли десятки, сотни разноцветных искр: красных, желтых, зеленых, лиловых, синих. Колин подошел ближе к окну. Цепь в его руке качнулась, камни загорелись новыми красками, щедро рассыпая радужные блики. Даже бесценные кэналлийские ройи уступают опалам в красоте игры света.
Колин бережно положил орденскую цепь на стол. От камней было трудно отвести взгляд. Шепотом помянув Леворукого, он выглянул в коридор.
- Бишопа со Стидом ко мне. Живо!
- Сейчас уж позову, - вскинулся дремавший под дверью Чард.
Бишоп с подельником объявились минут через пять. При виде ордена оба побледнели.
- Это они сами! – жалобно воскликнул Стид.
- Ваши руки сами? – участливо спросил Колин.
- Камни сами!
- Не несите чушь! Мы как договаривались?
- С камнями не брать, - бойко отбарабанил Стид.
- Хоть раз вас подведем – сдохнем, - мрачно ответил Бишоп. – Господин капитан, мы висельники, но не самоубийцы, в самом-то деле. Это ж любимая цацка Повелителя Скал, да еще опалы! Они и дареные дурные, а краденые и подавно позаботятся, чтобы новый хозяин с плохой смертью не разминулся.
- Ты опечатал кабинет, чтобы слуги не заметили пропажу ордена? – отрывисто спросил Колин.
- Кабинет я опечатал на случай, если южане сунутся бумаги монсеньора искать и ни кошки не найдут. Мы ж по вашему приказу все, что нашли, забрали. А опалы прямо на столе лежали, будто ждали кого.
- А может, это не мы их взяли? – с надеждой спросил Стид. – Вчетвером ведь особнячок шмонали. Господин капитан, вы остальных-то тоже расспросите! Захоти мы украсть, сунули б за пазуху, а не к бумагам.
- И что вы за пазуху сунули? – осведомился Колин. Объяснения вкупе с перепуганным видом бывших висельников его убедили. Осталось выяснить, что они прихватили из особняка для себя.
- Да мы по мелочи, - заискивающе улыбнулся Стид, душераздирающе вздохнул и выложил на стол пузатый кошелек.
- Двадцать таллов в седельной сумке, - нехотя признался Бишоп. – Принести?
- Нет. Расплатишься с трактирщиком, когда будем уезжать.
- А с опалами что делать будете? – спросил Бишоп. – Их в реку надо.
- Лучше гоганам, - возразил Стид. – Куницы умеют с камнями договариваться, чтоб новым хозяевам не пакостили. Тысяч пять «ржавых» заплатят – они до вещиц старой знати сами не свои. Бают, будто рыжие свой род ведут от того самого короля северного, Литиона, что и Дом Скал. Только как-то криво ведут и законным потомкам завидуют. И в Талиге не селятся для того, чтобы их в несчастьях этих… эориев! никто обвинить не смог.
- Чтоб гоганам отдать, надо до границы доехать, - заметил Бишоп.
- Данар ближе, - усмехнулся Колин.
Стид замотал головой:
- В Олларии скупщики гоганские были, из фельпцев. Не столько покупали, сколько вынюхивали, конечно. Может, еще где есть, вдоль тракта-то. Вы подумайте, господин капитан. Пять тысяч!
- И смерть в придачу, - добавил Бишоп. – Плохая.
Колин посмотрел на радужно сияющие черные камни. Вот ведь не было забот!
6
Выпроводив Бишопа со Стидом, Колин все-таки принялся за бумаги Окделла.
Первое письмо его поначалу озадачило. «Ужасное испытание», «невыносимая трагедия», «безмерное горе». Тщательно выведенные строки с достойным Барботты надрывом повествовали о неком чудовищном потрясении. Будь письмо от Капуль-Гизайль, Колин бы решил, что у Эвро завелись блохи, но с чего так многословно страдать Лаптону? Что за потрясение, Колин понял исключительно по дате, и стало тошно. А во втором письме, как назло, тоже самое. И в третьем, и в четвертом. Впрочем, следовало сразу догадаться, что больше всего писем Окделл получил после гибели Надора. И теперь в поисках стоящего придется прочесть изрядное количество пространных выражений скорби. Зато чтение давало возможность отложить решение с опалами. Колин не был суеверен – для надорца, – но камням в Надоре верили. И никому даже в кошмаре присниться не могло, что именно камни Надор предадут.
Надор. Опрятный городок вроде Кортны, где даже беззубые старухи ходили «по-столичному», спрятав косы под жесткие от крахмала чепцы. В дни праздников он становился шумным, как Линарэ, а главным праздником был день святого Доминика, эсператистского покровителя севера, заложившего первый камень в фундамент надорского замка. Олларианцы объявили покровителем Надора Эгидия – еще одного внебрачного отпрыска герцога Адольфа, въехавшего в Талиг на хвосте братца Франциска. Но Эгидий напоказ чтил святого Доминика, и первый магнус Справедливости остался в олларианских святцах, несмотря на упразднение орденов.
Праздновали с размахом. Дворяне со всей провинции загодя съезжались в замок для участия в большой охоте. У простонародья были свои развлечения: игры с быками, театральные представления, поединки на кулаках и дубинках, ярмарка. Здесь сговаривались о свадьбах, длившиеся годами тяжбы решали одним ударом. Но самым важным событием был турнир лучников. Знаменитые на весь Надор мастера состязались в умении за одну минуту шестнадцатью стрелами поразить шестнадцать мишеней с расстояния в тысячу бье.
Призом традиционно был танец с Повелительницей Скал, который Повелитель Скал у победителя традиционно выкупал. И кто думает, будто надорцы торговаться не умеют, – посмотрел бы на тот торг! И всегда до последнего неизвестно, какое слово прозвучит последним: «беру» или «танцуй». Старый герцог за свою торскую жену как-то раз кольца с изумрудом не пожалел. Но самое большое столпотворение случилось при герцоге Эгмонте. Герцогиня Мирабелла, желая прекратить «языческие игрища», по всему Надору разослала гонцов с известием, что герцог дал ей слово и не будет выкупать танец. Народу тогда столько съехалось, что турнир чуть не до ночи длился. Промахнулась эрэа Мирабелла: золото как пришло, так и уйдет, а про то, как с Повелительницей Скал у осеннего костра танцевал, будешь в старости четырем десяткам правнуков рассказывать, окруженный почетом и уважением.
После турнира зажигали огромные костры, на которых жарили добытых охотниками кабанов и выдержанную говядину. Ели до отвалу, танцевали до упаду, и кто сказал, что одно другому мешает? На излете праздничной ночи все вместе, невзирая на годы и звания, сидели у догорающих костров, пили виноградную касеру и славный ячменный гидор, пели старые песни, через раз понимая слова, и один раз в году люди были как горы, что единой стеной встречают общую судьбу, и даже самая малая – не лишняя в их ряду.
Ничего этого больше нет. Ни города, ни замка. Ни источника, бьющего на вершине горы, ни самой горы, ни зеленоглазой герцогини в багряном венке из дубовых листьев.
Какая же ерунда лезет в голову под чтение однообразно-скорбящих посланий! Колин успел и Надор вспомнить, и сумасшедшую зиму в Олларии, и даже заскучать от повторяющихся на разные лады дежурных фраз – он не королева, чтобы каждый раз потрясаться до глубины души – когда наткнулся на черновик.
Лист дорогой нухутской бумаги был исписан аккуратным крупным почерком, без единой помарки, если не считать кляксы в самом конце, но чистовиков такого рода у Окделла быть просто не могло. Герцог утверждал, что писать стихи следует не хуже Веннена или не писать вовсе, а значит, все написанное сжигал раньше, чем высохнут чернила.
Должно быть, это сочинялось в первые дни траура, и не полетело в камин, потому что герцога отвлек очередной соболезнующий. Следовало исправить оплошность Окделла, а затем возблагодарить Создателя за то, что многословные вздохи отпугнули Салигана от этой пачки, но…
Колин полагал неблагодарность самым естественным из человеческих качеств, но на Изломе принято отдавать долги, а Ричарду Окделлу он был обязан жизнью.
7
В сравнении с черно-алым великолепием Савиньяка надорский багрянец всегда казался Арлетте грязным, а позолота – пошлой. Именно так они и выглядели в особняке Алва: грязно и пошло. Но она старалась сдержаться – ради Ро, умиравшего от стыда из-за выходок юнца, не имевшего ни стыда, ни совести, ни даже чести, о которой все эти законнорожденные ублюдки так любят вещать. Младший сын Жозины оказался таким же, как Росио: слишком благородным, чтобы вовремя распознать чужую подлость. Сколько шрамов у Рокэ на спине, и ведь все равно до сих пор не научился. Зато бесстыжие твари такую слепоту просекают мигом. Достаточно на слуг Окделла посмотреть: ясно же, что нет им никакого дела до сбежавшего хозяина, и вся их верность – представление, чтобы разжалобить Ро. Успешное представление.
Не надо об этом, надо быть Рафиано. В конце концов, слуг можно выгнать, шпалеры ободрать, золоченных вепрей – выбросить на помойку, где им самое место. Пара месяцев работы, и особняк станет прежним, лучше прежнего. И Сэ обязательно отстроят. Но это все потом, сейчас надо найти жалованье для гарнизона. Увы, пуговицы Повелителя Скал столько не стоили. Они осмотрели особняк комната за комнатой, и не нашли ничего достаточно дорогого, кроме оклада иконы святой Октавии.
Так странно: Окделл должен был считать Октавию блудницей, Арлетта была уверенна, что найдет в домовой церкви мазню со святым Аланом и агарисской сумасшедшей, но сынок Мирабеллы не тронул здесь ничего. Льнули к платью синеглазой девочки сапфировые незабудки, горели лампады, в вазах стояли свежие лилии.
И посреди всего этого благолепия – черный плащ на ступенях, словно мертвая птица.
- Если это настоящие сапфиры, их придется... забрать, - с отчаянием произнес Робер. - Даже Альдо разрушал, а не грабил!
- И разрушал, и грабил, и убивал, - отрезала Арлетта. – Откуда здесь плащ?
- Дик говорил, на нем лежал меч Раканов.
- Закатные твари! Какая же я тупица!
Бедный Ро ничего не понял, но тут бы и Бертрам не сразу сообразил, а вот она могла бы! И как удачно, что мэтр Инголс увел чиновников дальше, оставив их с Робером в церкви вдвоем.
- Ро, меч все это время был в доме.
- Конечно, ведь церковь не открывали.
- Ее могли открывать хоть каждый день: меч был в тайнике. Альдо думал, что, собрав реликвии, обретет силу. Росио узнал об этом у Левия, а Марсель подтвердил. Получив меч и оставшись простым смертным, анакс был обречен на глупости. Рокэ собирался с помощью наслушавшегося «Рамиро» Окделла выставить любителей древности в Гальтары, а тебя, как неверующего, оставили бы в столице, которую ты мог без помех сдать.
- Алва думал, что я сдам город?
- Не думал, а знал, но нам важен тайник. Вряд ли там хранили лишь меч.
- Дик говорил, что на мече не было пыли, а на ступенях была. Выход возле иконы!
- Выход нам не найти, разве что разберем стены, - развеяла его радость Арлетта. – Меня не посвящали в подробности, но тайные входы в этот дом не являются выходами, и наоборот. Скорее всего, Росио в церковь не выходил, просто бросил с порога плащ, а на него - меч.
Ро нахмурился, вспоминая. Как же он похож и на отца, и на деда! И какое счастье, что только внешне. Морис все время слушался других, а Анри-Гийом не слышал никого, кроме себя. И загнал Эпинэ в Ренкваху.
- Рамиро Второй пришел к Дику. Они пили в спальне вино, «Черную кровь»… Если это был Алва… Нет, это сон: человека, с которым провел вместе целый год, не узнать нельзя.
- Я не узнала, - резко бросила Арлетта. – Я почти испугалась. Росио… Ты не представляешь, во что он превратился! К тому же в бокале был… достаточно веский довод. Окделл проснулся в своей постели со свежей головой и запертой изнутри дверью. Конечно, он счел ночной разговор сном.
- Но про меч ему сказал другой Рамиро. Он признался сестре… ее величеству. Это было отражение в зеркале.
- В каком зеркале?
- Над камином. В гардеробной при спальне.
- Отлично! - Теперь Арлетта поняла все, потому что в Савиньяке к спальне хозяйки примыкала точно такая же гардеробная с зеркалами. Подарок Алонсо прелестной Раймонде.
Распоряжаться тайнами друзей всегда неприятно, но деньги необходимы, а церкви, любые, лучше не разорять.
- Мы сейчас пройдем в спальню, которую занимал Окделл. Если я права, то до… переделок это были комнаты герцогини. Ты останешься ждать, пока я тебя не позову, и не впустишь в гардеробную никого. Мэтра Инголса тоже. Если я найду… что-то ценное, я тебя позову.
Она нашла. Зеркало, как и в Савиньяке, отражает зеркало. Две точки. Еле заметный «изъян» на стекле и такой же на половице. Вставить шпильки, именно шпильки, которых нет у мужчин… По крайней мере дома это устроено именно так. И здесь тоже. Узкая щель, невысокая лесенка... Пол потайной комнаты на уровне каминной полки. Внутренний замок открыт, то ли Росио забыл, то ли наоборот.
Придерживая дверцу рукой, Арлетта подняла свечу. Комнату чуть ли не наполовину загромождали сваленные второпях ценности. Хуан про тайник знал, и графиня почувствовала себя менее беспардонной. Переднюю часть комнаты кто-то… Росио наскоро расчистил. Женщина усмехнулась и повернула крайний подсвечник, внутренняя рама послушно скользнула вбок. Теперь верхнюю и нижнюю комнаты разделяло обычное стекло.
Арлетта зажгла свечи, вернулась в гардеробную. Все, как она и думала: если при открытом «окне» смотреть снизу, увидишь черные шкуры, странные подсвечники, старинное оружие. Ночью любой решит, что заглянул в бездны времен.
Должно быть, закончив представление для Окделла, Росио забрал что-то из спрятанного Хуаном: шаткая конструкция из ларцов и шкатулок все-таки попадала в поле зрения. Морисские пистолеты? Не даром пустой открытый футляр стоял на самом верху другой пирамиды.
Если повезет, в одном из сундуков лежат деньги, и им даже не придется ничего продавать.
Арлетта как раз собиралась позвать Ро, когда дом сотряс глухой грохот. Кажется, даже пол вздрогнул. Погасив свечи и вернув на место зеркало, графиня поспешила в спальню. Робер выглядывал в коридор.
- Кажется, это в кабинете, - неуверенно сказал он. – Может, тайник нашли?
- Как некстати!
Когда они вошли в кабинет, буквально на мгновение отстав от мэтра Инголса, двое благоухающих конюшней громил отдирали от стены вторую кабанью голову. Первая лежала на полу возле камина. На стене на ее месте красовалась огромная выбоина.
- Я же говорил, что аккуратно не получится! – пожаловался раззолоченный лакей.
- Вы что делаете? – сипло спросила Арлетта.
- Так это… как вы приказали: свиней из кабинета убираем. Вы их с собой заберете? В карету не влезут, телега нужна.
- Это мелкие еще, - пропыхтел один из громил. Стена жалобно затрещала. – Ноймарские, поди. Вот у нас в Тристраме кабаны – это кабаны. Вепри!
Хрясь! Бух!
- Сделано!
- Прекрасная работа, Джейсон, - подытожила затянутая в пыльно-серое сукно тварь.
Арлетта растерянно обернулась к Роберу. Тот был белее мела. Молча отодвинув с дороги мэтра Инголса, он подошел к окну, дернул портьеру, расправляя ткань.
Закутанная в алый плащ черноволосая женщина почти сливалась с багряным фоном. Ярко-синие глаза сапфирами горели на бледном изможденном лице. Черные дуги бровей, пунцовый рот. Какая искусная – и какая пугающая вышивка.
- Святая Мирабелла! – ахнул лакей.
- А зимой она в белом была, - задумчиво протянул Джейсон.
Робер натянул портьеру еще сильнее, и от этого возникла иллюзия, будто вышитая женщина движется. Левая рука – правую она прятала под плащом – опустилась; казалась, что она тянется к держащему ткань мужчине. Ро с криком выпустил портьеру.
А потом, сколько ее не расправляли, ничего, кроме вышитых золотой канителью цветов, не увидели.
@темы: ОЭ
воскресенье, 22 апреля 2012
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Год назад Дик тоже ехал в Агарис. Сона размеренно трусила между странных алатских елок, а он гадал, выжил ли Алва и что теперь будет с Катари. А в седельной сумке ждал своего часа запечатанный синим воском смертный приговор: Ворон предлагал неверному оруженосцу выбор между ядом и сталью. И был в своем праве.
Дик никогда не стыдился сделанного. Бросая в кувшин яд, он точно знал, что совершает подлость, и не рассчитывал выжить сам. Его жизнь за жизнь Алвы, его честь за жизни Людей Чести – тогда это казалось справедливым. Честь дороже всего, но иногда долг велит жертвовать самым дорогим. Вот только жертва оказалась напрасной: никакого списка Дорака не было. Он предал эра и уничтожил свое будущее в угоду лживым тварям. Он потерял все… и нашел Альдо?
Дик вздохнул, понимая, что запутался. Стоило ли одно другого? Не вышвырни Алва его из Талига, хватило бы ему духу встать на сторону последнего Ракана?
А Фрамбуа совсем не изменился, и все так же мечтательно смотрела Октавия с вывески «Талигойской звезды». Правильно сказал тогда Рокэ: чем наглей и подлей шлюха, тем больше она похожа на святую. Неужели Алва пытался его предупредить, а он, ослепленный показной скромностью, ни о чем не догадался?
- А вот и «Четыре охотника», - объявила Арабелла, возвращая Дика в настоящее. Год назад с ним была только Сона, но та дорога наконец-то закончилась: не в Нохе, под копытами Моро, как он думал раньше, а в розовом будуаре, когда «талигойская святая» попросила не подменять людей Окделлами. Может быть, новое путешествие будет счастливей?
По крайней мере, начиналось оно куда лучше, чем Дик ожидал. Стража на воротах едва обратила на них внимание, а Пройдоха вопреки имени оказался добронравным пожилым мерином и шел за Соной, как привязанный, так что от Арабеллы требовалось всего лишь держаться в седле, с чем она неплохо справлялась. Лоу приходилось тяжелее: он не жаловался, но Дик слышал, как сбивается его дыхание при каждом резком движении мориски. А ведь Эдварду еще повезло. Дэвид Рокслей рассказывал, что барона Питера казнили, а тетушка Мелисса умерла от разрыва сердца, увидев тело сына: Роберта забили плетьми. Вроде бы на глазах у отца.
И Левий еще смел намекать, что с Алвой плохо обращались в Багерлее! Сюзерен даже со злейшим врагом обошелся по-рыцарски. Прислужники коронованной шлюхи наверняка будут брать пример с палачей Дорака. Если их все-таки схватят, у герцога Окделла найдется, что сказать обвинителям и судьям, но до суда еще надо дожить, а Робер, который мог бы помочь, ничего не знает. То есть про Штанцлера Иноходец сам все понял и даже Дика предупреждал, но милая Катари всех сумела обмануть.
Катарина Оллар. Тварь, явившаяся на закате Круга. Как Октавия. Она уже рассорила Скалы и Ветер и погубила наследника Волн. Дом Молний следующий!
- Я должен написать Эпинэ. – Хотя бы про кольцо. Вот только как изложить подобное на бумаге?
- Подождет, - выдохнул Эдвард, тяжело сползая на землю. – За Эпинэ любовница бдит, а не справится она, так на днях графиня Савиньяк приезжает.
- Его сестру убили, чтобы Катарина стала королевой.
- Тем более. Письмо, обличающее королеву-мать, надо передавать из рук в руки. Здесь у меня такого человека нет. Доберемся до Агариса – попробуем списаться оттуда. А до тех пор ничего с Эпинэ не сделается. Младший у эра Мориса живучий – кошки знают, в кого.
Слуга, едва не выплясывающий вокруг долгожданных гостей – после блокады тракты обезлюдели и любого путешественника встречали с королевскими почестями – не позволил начать спор, да и спорить было не о чем. Дружба и долг одного из Четверых требовали объясниться с Иноходцем, но если отправить письмо сейчас, Повелитель Молний его не прочтет.
Значит, надо бежать? Значит, надо бежать.
Покупать коня Дик и Эдвард отправились вдвоем, оставив Арабеллу с мориской в «Четырех охотниках». Из окна трактира прекрасно просматривалась дорога на Олларию, так что врасплох их не застанут.
Знакомые Мартина Жуанвиля оказались близнецами. Дик легко различал братцев Катершванцев, не говоря уж о старших Савиньяках, но одинаково одетые Этьен и Фабьен были схожи, как две капли воды, и все время договаривали друг за другом фразы, так, что стоя к ним спиной, можно было решить, будто говорит один человек. Этьен и Фабьен были из Агиррэ, но ничем не напоминали грубых чесночников Карваля, наоборот, любезная словоохотливость братьев сразу к ним располагала. И лошади у них были отличные. Да только не те.
- Это все? – спросил Дик, оглядывая ряд стойл. Половина из стоявших там красавцев не уступала ни Бьянко, ни Карасу.
- Увы, сударь, - развел руками близнец, стоявший слева. – Линарцы.
- У нас позавчера генерал Карваль всех морисков забрал, - пожаловался стоявший справа.
- Обоих? – сухо уточнил Лоу.
Барышник приосанился:
- Троих!
- А так же всех полуморисков и четвертьморисков.
- И рыжего шестилетку, хотя я был готов съесть собственную шляпу, что его сходство с морисками не более, чем печальное недоразумение.
- Случайное, ни о чем не говорящее совпадение. Он был хорош.
- Очень. Так что теперь ближайшие доступные мориски – в Барсине. У кэналлийцев.
- По ту сторону застав, к сожалению. У рея Эчеверрии отличные лошади.
- Будете проезжать мимо – имейте ввиду.
- Конокрадство – грех! – осадил барышников Дик.
- Тягчайший! – кивнул правый близнец. - Четыре года удачи не будет.
- Но ведь хозяина можно убить на дуэли, - добавил левый. – Удача любит победителей.
- Честь велит вернуть коня и оружие убитого его семье, - напомнил Дик. – Так положено!
- Не совсем, - заметил Лоу.
- Совсем не совсем! – поддержал его левый близнец.
- Возвращая коня и оружие, Человек Чести показывает, что целью поединка было отстоять Честь, и он не имеет с этого никакой другой выгоды, - объяснил Эдвард.
- А на деле обычно значит, что выгода победителя куда больше лошади и оружия, - назидательно изрек левый близнец.
- Смешно было бы убивать Алву ради одного коня и одной шпаги, как бы хороши они не были, - добавил правый.
- Но это не значит, что убивший Алву ничего не выручит.
- Победитель отстоит Честь!
- Увы, сударь, если ваша единственная прибыль – честь, это значит лишь то, что настоящую прибыль получил кто-то другой.
- Знаете, как в Надоре говорят: спутался с Честью, простись с Удачей.
- У нас в Надоре?! – возмутился Дик, в поисках поддержки оборачиваясь к Эдварду.
- У нас в Надоре, - подтвердил тот. – Рокэ Алва известный острослов, но трудно одному человеку придумать то, до чего целая провинция не додумалась за три круга.
- Хорошие у вас на севере шутки, - одобрил левый близнец.
- Только злые, - вздохнул правый. – А раз вы из Надора, - оживился он, - так может, белого посмотрите? Он лучше, чем кажется.
Эдвард хмуро оглядел ряд блистательных линарцев.
- Давайте белого.
- Только его лучше в загоне смотреть, - засуетился левый. – Я сейчас выведу.
- И о цене не с нами, а с его хозяйкой договариваться надо, - добавил правый. – А она ух! И не торгуется.
- Посмотрим.
Эдвард, медленно передвигая ноги, пошел по проходу. А Дик, как и когда они шли сюда, не знал, что делать. Хотелось помочь, но вдруг непрошенная помощь оскорбит? Отец, когда рана болела на погоду, всегда первый обращался за помощью.
- Жалко выглядит? – спросил Лоу, не оборачиваясь.
- Отец тоже хромал! – выпалил Дик, сам понимая, что говорит глупость: отец хромал, а Эдвард едва ходит. – Я… может, вы обопретесь о мою руку?
Эдвард кивнул.
Вдвоем дойти до загона оказалось легче. Во всяком случае, Дик на это надеялся. Там их ждал один из близнецов.
- Сейчас выйдут.
Конь появился один – будто любимец публики в конце представления. Он действительно был совершенно белый, но не в том дело. Конь был… длинный. Длинные прямые ноги, длинная сильная спина, длинная, лишенная гривы шея. Высокий, как тяжеловоз, он был сухой и поджарый, словно гепард из королевского зверинца или холтийская борзая. И удивительно походил на Баловника – каким бы тот мог стать через пару лет при должных тренировках. Узкие, будто прищуренные глаза смотрели спокойно и внимательно.
Конь огляделся и сам подошел к людям. Дик осторожно провел рукой по шее – белый с достоинством принял ласку. Блестящая, как атлас, шерсть была нежной и шелковистой – точь-в-точь, как у лошадей из Надора. Дика всегда поражало, что надорские лошади с их тонкой шкурой переносили морозы не хуже мохнатых лошадок бергеров, а отец смеялся, что настоящих северян кровь греет.
- Не думал, что такие еще остались, - заметил Лоу.
- Это ведь надорец? – все еще не веря, спросил Дик.
- Причем чистокровный. Ваш дед мечтал восстановить породу, но не успел.
Надорская верховая – в Золотой Империи эти лошади считались сокровищем. Непревзойденные по резвости, выносливости и красоте, они исчезли вместе с Талигойей, и никто не мог объяснить толком, почему. И вот легенда стояла перед Диком во плоти.
- У него есть имя? – спросил Эдвард.
- Север, - ответил глубокий женский голос.
Дик обернулся. Незаметно подошедшая женщина была одета как надорская крестьянка, и волосы у нее были заплетены в четыре перекинутые на грудь косы, а Дик нигде, кроме Надора, не видел такой прически. Но его поразил не удивительный для окрестностей Олларии наряд, а лицо. Хозяйке коня с равным успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят. Тронутая загаром кожа лица была гладкой, но все равно она не выглядела молодой. Крестьянки рано теряют свежесть, а крепкие жилистые руки женщины указывали на привычку к тяжелому труду, но тут было другое. Не телесная дряхлость, а просто долгая жизнь.
- Его зовут Север, - повторила женщина, и конь потянулся к хозяйке.
- Ну, мы пойдем, госпожа Тишь? – заискивающе спросил стоявший за ее спиной барышник.
- Чтобы не мешать, - просительно добавил второй.
- Идите. Мы в расчете.
Близнецов как ветром сдуло.
- Коня пытались украсть? – спросил Эдвард.
- Пошутили неудачно, - ответила госпожа Тишь, - и я в ответ пошутила. Вам сказали, что я не торгуюсь?
- Мы еще не решили, что будем его покупать.
Дик удивился: стати у Севера, конечно, своеобразные, но по всему выходило, что он лучшее, что они могли сейчас найти. А потом понял: то, что госпожа Тишь не торгуется, еще не значит, что не будет торговаться барон Лоу.
- Желаете сесть в седло?
- Для начала посмотрим на корде.
Легенды утверждали, что чистокровный надорец способен пройти по свежему завалу, и ни один камень под ним не шелохнется. Дик надеялся, что проверять это делом никогда не придется, но у Севера действительно был необычный и очень красивый аллюр: казалось, конь бежит не касаясь земли. К тому же, он двигался очень плавно, а значит, Эдварду будет легче. Сона умница, ей без опаски можно доверить Арабеллу, а рослому жеребцу проще нести двух всадников, чем маленькой мориске.
В тех же легендах покупатель должен был сам назначить цену. И Дик порадовался перенятой у Алвы привычке носить кольца.
- Покупаем, - сказал он госпоже Тишь и протянул снятые с безымянных пальцев парные рубины.
- Мало, - ответила женщина.
- Да этого бы на мориска хватило! – возмутился Дик. У него была еще богато украшенная шпага, но отдавать оружие!
- Север лучше любого мориска. Не хотите ли внести свою долю, Ястреб из Лоу? Ведь конь будет нести двоих. И у вас тоже два кольца.
- Откуда вы… - Эдвард осекся и посмотрел на свои руки. Он, как и все Люди Чести, носил только одно кольцо – родовой перстень на среднем пальце правой руки.
- Будь по-вашему, - барон снял и протянул госпоже Тишь массивный серебряный перстень с квадратным карасом.
- Это же родовое! – запротестовал Дик, жгуче жалея, что не послушался Эмиаса, уговаривавшего его переодеться. Нет, он помчался спасать старого ызарга в дорожном платье! Сейчас пряжки с его костюма не тянули и на полсотни таллов. Все-таки отдать шпагу?
- Все в порядке, - успокоил его Эдвард. – Как совершенно верно сказала госпожа Тишь, у меня их два. Одно я отдаю.
Карас Лоу казался бездонно-черным рядом со звездчатыми рубинами. Мастер Гишфорд вновь не подвел Повелителя Скал и подобрал великолепные камни, но раньше Дик не замечал, что они сверкают так ярко.
- Этого достаточно, - кивнула госпожа Тишь, пряча все три кольца в кошель. – Север ваш со всей сбруей.
Женщина последний раз провела рукой по атласной шее.
- Цена уплачена.
UPD 27.04 читать дальше
Робер привычным движением провел по глазам от переносицы к вискам. Попадись ему сейчас Дикон, он бы его придушил. Влюбленный дуралей заварил кашу и сбежал, опять оставив все разгребать другим. А из Эпинэ и маршал-то с трудом получился, не то что супрем! Мэтр Инголс справился бы с расследованием куда лучше, но Робер хотел разобраться во всем сам. Ему, в отличие от законника, есть дело до Повелителя Скал, причем без всякой абвениатской чуши. Эпинэ понимал страх и гнев сестры, но сын Эгмонта тоже его родич, пусть и не по крови. Их накрепко связал бессмысленный мятеж отцов, и он должен помочь Дикону, а для этого надо узнать правду, какой бы неприглядной она не была.
Робер уже не раз пожалел, что отпустил Уэйда, предварительно не расспросив обо всех подробностях. Теперь Уэйд уехал и забрал сержанта, с которым дежурил в Парадной приемной. Мевен старался помочь, но капитан охраны ничего не знал, гвардейцы в Весеннем садике почти ничего не знали, а допрашивать дам и фрейлин без возможности что-либо объяснить…
- Итак, вы вошли в кабинет.
- Да, - подтвердила Дрюс-Карлион, комкая в руках платок. – Герцог Окделл просил узнать, когда ее величество сможет его принять.
- А где был Окделл?
- В будуаре, - проблеяла девица. Еще чуть-чуть, и платок ей понадобится. – Он сказал, что будет у капитана Мевена, а сам был там.
- Тогда почему он просил вас узнать?
- Потому что ее величество запретила ее беспокоить, - разрыдалась фрейлина. Но утешать Робер перестал еще на госпоже Мэтьюс, а после графини Феншо – чувствовать себя виноватым. – У нее был Шта… шта…
- Штанцлер, - подсказал Карваль.
- И запретила им мешать. Я не подслушивала, он сам кричал!
- Штанцлер?!
- Окделл! Говорил, что он не… не Дикон!
- А Штанцлер? – терпеливо спросил Карваль. – Где в это время был Штанцлер?
- Граф Штанцлер ушел. Вы же сами видели! А я потом зашла. А там…
- Был Окделл, - перебил очередной всхлип Робер.
Девица кивнула.
- В будуаре. С королевой.
Еще два кивка.
- И вы ушли?
Робер с трудом скрывал злость. Если бы этой овце хватило смелости заглянуть в будуар, то все бы ограничилось перебранкой, и Дикон…
- Я хотела, но в дверь стучали, - проревела фрейлина.
- Какую дверь? – цепко спросил Карваль.
- Дверь кабинета. Из Малой приемной, - торопливо добавила девица, поймав дикий взгляд Робера. – Там на засов закрыто. Было.
Эпинэ чуть не взвыл. В кабинете было три двери: из двух приемных и из будуара. В Малой приемной было три двери: из будуара, из кабинета и из Малой гостиной. В Парадной приемной тоже было три двери: из кабинета, из галереи и из кабинета Мевена. Впору чертить план.
Стоп. Когда он пришел, дверь между Малой приемной и кабинетом сестры была открыта. Очевидно, так ее оставил Дикон, когда уходил. До того дверь со стороны кабинета могла закрыть Катари, чтобы никто не помешал разговору со Штанцлером. Кто стучал?
- Вы открыли дверь? – требовательно спросил Робер. Старый больной человек сбегать через Весенний садик бы не успел, но вдруг?
- Да. В Малой приемной не бывает чужих!
- Вас ни в чем не винят, - сухо сказал Робер. – Кому вы открыли дверь?
- Пажу герцога Окделла.
Уэйд тоже что-то говорил про пажа. Впрочем, и про пажа, и про Окделла он говорил скорее всего со слов Дрюс-Карлион.
- Вы видели его раньше?
- Нет.
- Как он выглядел?
- Мальчик лет четырнадцати. Высокий. Сказал, ее величество недовольна итогами поездки герцога. Они правда про беженцев говорили – было хорошо слышно.
- А потом?
- Он сказал, что ему приказано… ее величество приказала!.. ждать герцога в кабинете, а сами в будуар пошли и дверь закрыли, а тут тоже заперто оказалось.
- И вы ушли, оставив его в кабинете? - Теперь понятно, почему Катари так радовалась визитам Марианны. Что за дуры ее окружают!
- Да, - душераздирающе всхлипнула Дрюс-Карлион. – Но ведь в Малой приемной не бывает чужих!
- Идите, Розалин, умойтесь, - устало сказал Робер. – И позовите графиню Рокслей.
- У него… у пажа застежка на плаще была. С «атакующим ястребом».
- Спасибо, вы очень помогли.
Рыдающая фрейлина вышла из кабинета Мевена.
Вдова Генри не рыдала и не тряслась, и уже за одно это Иноходец был ей благодарен.
- Почему вы провели герцога Окделла в Малую гостиную? – спросил Робер, сразу переходя к главному.
- Он уже не раз проходил этой дорогой. Ее величество неоднократно принимала герцога Окделла без доклада и всегда именовала его не иначе, как «нашим другом и защитником», – спокойно ответила Дженнифер. Слишком спокойно. Неужели ревнует?
- Почему вы не доложили о нем? – спросил Карваль.
- У ее величества был граф Штанцлер, и нам было запрещено прерывать разговор.
- Но Окделлу вы не препятствовали?
- Герцог сказал, что его визит и визит графа связаны.
- И вы поверили? – удивился Карваль.
- Окделлы, сударь, не лгут. Об этом весь Талиг знает.
- Сколько Окделл пробыл у ее величества? – спросил Эпинэ, не давая разгореться перепалке. Нападение на сестру вывело Николу из себя. Робер правильно сделал, что не пустил его ехать за Диконом.
- Около часа.
- Он ушел после прихода пажа? – закинул пробный камень Робер.
- Нет, - покачала головой Дженнифер, - паж пришел почти сразу после того, как герцог Окделл зашел к ее величеству.
- Как он выглядел? – спросил Карваль.
- Совсем мальчик. Худенький, длинноногий, сероглазый. Про цвет волос не скажу – он был в берете. И в плаще. Жутко стеснялся – думаю, только что из Надора.
- Почему вы решили, что он из Надора?
- Откуда еще может быть паж Повелителя Скал?
- Вы пустили пажа в Малую приемную?
- У него было срочное письмо. Мальчик так боялся не успеть и подвести своего эра!
- И когда он ушел от ее величества?
- Вместе с герцогом Окделлом.
- И вы не видели после этого ее величество?
- Герцог Окделл сказал, что ее величество вызвала фрейлину и просит не беспокоить.
- Как Окделл выглядел?
- Разочарованным, - смакуя каждый слог, произнесла Дженнифер. – Но не соблаговолите ли вы объяснить мне причину подобных расспросов? - Все-таки у рыдающих дам было одно большое преимущество: они вопросов не задавали.
От необходимости сочинять и выкручиваться спас Дэвид Рокслей.
- Вот вы где, - обрадовался он. – Дженнифер, добрый вечер.
- Простите, сударыня, дела, - изобразил сожаление Иноходец.
Графиня неторопливо вышла.
- Робер, что за бред? – начал Дэвид, едва за его родственницей закрылась дверь. – Гобарт заявил, что едет с Уэйдом ловить Окделла.
- Да, это так, - подтвердил Эпинэ, смутно припоминая вечно недовольного краснолицего капитана из тех самых артиллеристов, что расстреляли Манрика. Вот уж кому точно без личного помилования не жить.
- Вы с ума сошли? – грубо спросил Рокслей. – Какие бы бумаги Ричард не прятал, отправлять за ним такой отряд!
- Его надо срочно найти. Это для его же блага, - сказал Робер, не зная, как объяснить случившееся. Дэвид в регентском совете и должен знать, все равно потом узнает, но…
- Окделл пытался убить королеву, - избавил его от подбора слов Карваль. – Ее величество, опасаясь, что над ним учинят расправу, сама предложила объявить причиной поисков бумаги. Которые он действительно украл.
- Мы не знаем, что именно было в гробнице, - возразил Эпинэ.
- Чушь, - заявил Дэвид. – Ричард не мог напасть на женщину. Вы вспомните, что его сестра учинила, и то пальцем не тронул. И если пытался, почему не убил?
Робер потер виски. Что-то они упустили.
- Он вошел к королеве раньше, чем вышел Штанцлер. Может, старый ызарг затеял свару, а сам сбежал?
- Не верю! – повторил Рокслей.
- Если позволите, я отправлю за Штанцлером Дювье, - предложил Карваль.
- Да. И пусть его сразу в Багерлее везут, чтоб уж точно никуда не делся.
Карваль вышел.
- Я говорил с ее величеством, - попытался объяснить Робер. – Окделл запер ее в будуаре. Задвинул дверь комодом, шнур звонка обрезал. Кинжал всадил в стол по самую рукоятку.
- Дидериховщина какая-то, - покачал головой Дэвид. – А потом окажется, что королева дала ему секретное поручение.
- И закончится все свадьбой среди трупов врагов, - криво усмехнулся Эпинэ.
- Как в «Ястребе и розе», - кивнул Рокслей. – Драматург он, может, и великий, но названия для пьес будто с трактирных вывесок брал.
- Да, о ястребах, - вспомнил Робер. – У кого в Надоре на гербе атакующий ястреб?
Дэвид помрачнел:
- Не надо Лоу дергать, он и так едва живой.
Лоу? Эдвард, оруженосец Эгмонта? Остальных в Багерлее убили, даже баронессу.
- У Лоу сидящий ястреб, - припомнил Робер, - а тут…
- Они при Олларах герб с девизом поменяли. Но «атакующий ястреб» все равно только их.
Робер задумался. Если бы Дикон решил сбежать и обратился к кому-нибудь за помощью, но не к нему и не к Штанцлеру – друг отца и родич матери очень подходящая кандидатура.
- Дэвид, ты же знаешь, где он живет?
UPD 07.05 читать дальше
Золотой Литтэн – звезда философов, священников и хозяев. Древние изображали его быком, вращающим небесную сферу. Медленно и неотвратимо шагает небесный бык Литтэн, отмеряя Кэртиане круг за кругом. И, чтобы начать новый круг, раз в четыреста лет он проходит Великий Излом, перенося мир в новую эпоху. Если бык упадет, Кэртиана погибнет, а потому на Изломе пять блуждающих звезд сливаются в одну, объединяя свои силы.
Астрологи считают, что Литтэн дает надежность, обстоятельность, честность и упорство. Пораженный склоняет к злопамятности, аскетичности и тугодумию. Три круга назад семь мужчин, в гороскопе которых Литтэн был в слиянии с Дейне, звездой эпохи, основали семь орденов, посвященных семи ипостасям Создателя. А восьмой объявил эсператизм бредом и до конца жизни открыто почитал четырех демонов.
Сьентифики говорят, что всему есть простое и разумное объяснение. Круг совпадает с циклом Литтэна, потому что движение самой медленной из блуждающих звезд положено древними в основу календаря, подобно тому, как солнечный цикл стал годом, а лунный – месяцем. Момент слияния звезд выбран за начало круга из-за простоты наблюдения. Истории про Великий Излом суть обычные суеверия, по причине человеческого невежества возникающие вокруг любого значимого события, а конец четырехсотлетнего круга к таковым несомненно относится. Что же до сходства гороскопов основателей орденов и язычника Ликандра Надорэа, то это не более, чем обычное совпадение, каких вокруг немало.
Антуан не сомневался, что найдут ученые мужи достойное объяснение и тому, почему в первый день весны последнего года круга Скал три звезды Багряных земель - Восток, Юг и Запад – объединились дабы уничтожить Святой город. А еще он знал, что Литтэн – покровитель севера и хозяин ночи. Бык Литтэн был чужд закатным тварям, превратившим Агарис сперва в бойню, а потом в склеп, и за одно это Антуан любил звезду, под которой родился. Но едва ли честность и упорство Литтэна помогут решить стоящую перед ним задачу. Он врач, а должен стать политиком. Должен, иначе людей не спасти.
Увы, пока что на политическом поприще Антуан мало что мог поставить себе в заслугу.
Брат Руций, глава остававшихся в Агарисе «львов», скрывал, о чем магнус Аристид говорил с морисками, но настаивал, что люди должны покинуть руины. Агарисцы – менее трех тысяч чудом уцелевших – собирались отстроить родной город лучше прежнего. Споры начались раньше, чем остыли печи, в которых сжигали тела. Месяц назад привычная перебранка между «львами» и остатками церковных гвардейцев о том, кто кому продался и кто где отсиделся, дошла до того, что обе стороны схватились за шпаги, а брат Руций и капитан Илласио то ли не смогли, то ли не захотели унять своих людей. Гвардейцев было вчетверо меньше, но вокруг уже собиралась готовая им помочь толпа, а где тетка Алики с кочергой орет, там и дядька Ясон с двуручным перначом вот-вот появится. Так что только вмешательство принцессы Софии предотвратило кровопролитие.
Племянница Дивина с огромной Эсператией в руках влетела между спорщиками, подняла священную книгу над головой, громко ахнула, вытянулась в струнку, картинно покачнулась, крутанулась на каблуках – и начала падать в руки «львов», а Эсператия полетела в гвардейцев. София даже не пыталась придать обмороку правдоподобность, но адепты Славы были слишком галантными кавалерами, чтобы отскакивать в сторону, когда есть шанс поймать самую красивую из золотоземельских принцесс, а позволить упасть на землю Эсператии церковные гвардейцы не могли и подавно. А с дамой и священной книгой на руках не больно-то повоюешь, тем более, что Костас, капитан охраны ее императорского высочества, устроил поистине театральную суматоху, мигом найдя дело для каждого из присутствующих.
Но, не смотря на подстроенность, представленная сцена: женщина в зеленом платье, со сбившимся траурным покрывалом, полулежащая в руках прелата, благообразная старуха с кочергой подмышкой, протягивающая ей кувшинчик с водой, воины Создателя с белоснежной Эсператией и бестолковая суета на втором плане – вся эта сцена так походила на миниатюру из найденного в покоях Юнния жития святой Мирабеллы, что натолкнула Антуана на мысль, тогда показавшуюся здравой. Он предложил повторить молитвенный подвиг Мирабеллы Агарисской.
Как известно, судьбы Женевьев Окделл, через час после казни мужа насильно отданной замуж за кондотьера, и детей ее, лишенных не только отчих титулов и владений, но даже дворянства (и никто из талигойских рыцарей за них не вступился!), так поразили Мирабеллу Ильдефонсо, благочестивую вдову из Агариса, что она отправилась в четырехлетнее паломничество по монастырям, вопрошая иконы и подвижников: неужели с уходом Создателя не осталось у вдов и сирот в Кэртиане заступника и не видать им справедливости раньше Последнего Суда. Но молчали лики святые и мужи праведные, и ехала Мирабелла дальше. И в самом дальнем из монастырей, на острове Святой Оддрун, явился Мирабелле ангел Божий и научил ее, как обратиться к той, что может ответить. Мирабелла вернулась в Агарис, где постилась, молчала и молилась мысленно, слов не говоря, двадцать дней, и на двадцать первый день от начала молитвы Сестра всех братьев и Заступница всех сестер открыла Мирабелле правду о судьбе, ожидающей Франциска Оллара и приспешников его, и потомков их.
Олларианцы сразу же объявили Откровение Мирабеллы бредом, сочиненным врагами Талига, и до сих пор ищут простое и разумное объяснение, почему оно сбывается: год за годом и шаг за шагом. Две трети из рукописного жития, принадлежавшего покойному Эсперадору, составляли сделанные в разное время записи о сбывшемся. Но самое главное, там были подробны описаны все действия святой Мирабеллы, как она обращалась с молитвой к Сестре и Заступнице. А то, что сделано единожды, всегда можно повторить. Правда, никому в Агарисе ангел не являлся, но неужели судьба агарисских вдов и сирот легче участи надорской герцогини?
Предлагая свой план, на помощь Создателя Антуан не рассчитывал, только на время, за которое или Гайифа переломит ход войны в свою пользу, или оставшиеся члены конклава – кардиналы эсператистских государств – договорятся о судьбе Святого Престола, или брат Руций предъявит доказательства своей правоты. Словом, хоть что-то прояснится и решение можно будет принимать с открытыми глазами, разумом, а не сердцем. Сердце требовало справедливости в самой древней, отринутой просвещением ипостаси: «око за око». Антуан знал, что это дикость, еще в Гальтарский период великий Филон логически доказал, что убийства ничего кроме убийств породить не могут. Но еще он знал, что не смог бы рассуждать так спокойно, имейся в Золотых землях сила, способная призвать морисков к ответу, а от несбыточных желаний легко отказаться. Антуан хотел лишь двадцать дней отсрочки, и желательно без свар со «львами». Он их получил.
Повторить подвиг Мирабеллы вызвалась мать Бернарда, настоятельница монастыря Святой Валерии. Первые восемь дней она молилась ежедневно от заката до полуночи, прося у высших сил правосудия. Затем восемь дней – от рассвета до полудня и от заката до полуночи, прося для Агариса правосудия или забвения. Последние четыре дня молитва длилась от рассвета до полуночи. К правосудию и забвению прибавилась месть. Ритуал был бы прерван, если бы вопрошающая сказала хоть слово, съела хоть крошку еды или если бы осталась одна во время молитвы. Сегодня в полночь истекал двадцатый день, и впервые молитва не прервется с полуночью, но продолжится до рассвета: мать Бернарда будет просить у Сестры всех братьев и Заступницы всех сестер справедливости. Если ответа так и не случится, значит, Создатель оставил судьбу Агариса на человеческое разумение. А если аббатисе ответят… Антуан не представлял, что может заставить «львов» остаться или агарисцев покинуть руины, которые они до сих пор называли городом.
Двадцать дней пролетели, не дав ни единой подсказки. Мориски били Гайифу, как хотели, король Агарии явно дал понять, что дальше деликатесов для епископского стола его помощь не зайдет, от кардиналов не было ни полслова, зато Талиг неожиданно предложил выжившим агарисцам прибежище. А легат Славы по-прежнему ничего не объяснял.
На рассвете ритуал, больше похожий на холтийское шаманство, чем на церковное таинство, будет завершен. Объявит ли брат Руций решение Славы сразу или даст еще одну отсрочку? Сегодня «лев» впервые вызвался присутствовать при молитве – в последние, ночные часы. Одновременно с принцессой, но София и прежде неоднократно сопровождала мать Бернарду. Третьим свидетелем будет он, Антуан. Если брат Руций пожелает говорить сразу, ему не придется ловить собеседников по всей Цитадели.
В келью вошел Сель. Саграннец всегда входил без стука и всегда верно угадывал, можно ли войти. У огромного черноглазого горца было языческое имя, но иногда Антуану казалось, что он единственный среди них настоящий эсператист. Обращение к Сестре и Заступнице поначалу не на шутку Селя встревожило, и он хмурой черной тенью ходил за матерью Бернардой. Но в последние дни успокоился, будто убедился, что творимое не способно причинить зло, потому что смысла в нем не больше, чем в любимых принцессой мистериях. Ритуал ритуалом, а чудеса Его тем от гоганской магии и отличаются, что по заказу не происходят.
- Ваше преосвященство, время, - напомнил саграннец. – Если не передумали. Руций уже в часовне.
- А ты будешь ждать рассвета? – спросил Антуан.
- Нет, спать хочу. - Сель от души зевнул. Поспать он любил, и единственный из них почитал сон достаточной причиной, чтобы пропустить утренний молебен. Но когда саграннец просыпался, он делал столько, что укорять его за лень было немыслимо.
Этой ночью Сель будет спать – ему не интересно завершение ритуала. Понять бы еще, радует это Антуана или огорчает.
Антуан оправил белый паллиум с семью вышитыми серебром эсперами. Тонкая лента из овечьей шерсти почти светилась на серой фелони. Знак местоблюстителя Святого Престола и в лучшие годы не сулил никаких выгод, окромя чести, а ныне и честь свелась к праву быть зашитым в мешок с ызаргами. Помнил ли о том преосвященный Доминик, рукополагая Антуана в епископы? Мертвого не спросишь.
- Не золотое время нам выпало, но железное, и нет нам иного пути, как исполнить долг свой и положиться на милосердие Его. Как там дальше у Иоанна? Да спасутся невинные и да очистятся служением своим виновные. Орстон!
- Мэратон, - эхом откликнулся Сель.
Но как же хочется, чтобы морисские твари получили по заслугам!
_____________________________
Орстон - Да будет так (гальтарск.)
Мэратон - Так и будет (гальтарск.)
На ночлег они остановились, когда совсем стемнело. Маленькая деревенька удачно пряталась между лесом и топким берегом безымянной речушки. То есть имя у речки несомненно было, но на картах не значилось, а у местных Эд так ни разу и не спросил. Эгмонт все шутил, что Эд «огородами ездит», но зато он людям Дорака ни разу не попался. Его даже после восстания ни в чем обвинить не смогли. Килеан-ур-Ломбах свалил тогда все на эра Гвидо, Рокслеи – на Оливера, герцог Эпинэ прикинулся сумасшедшим, Фред Глин – дураком. А Лараков и Лоу в Ренквахе просто не было. Все думали, что он ездил потом в Агарис передать деньги маркизу Эр-При. Кое-кто более осведомленный решил, что для встречи с магнусом Луцианом. Но и то, и то было лишь предлогом. Эд хотел увидеть Брэдфорда Кавендиша. Сбежавшего, бросив своих, Кавендиша. Не смог – струсил.
Кавендиш уже полгода в могиле. Аби говорила, он приходил в «Озерную деву». Просидел внизу два часа с одной бутылкой и ушел. Эд тогда решил во что бы то ни стало с ним встретиться, но на следующий день была Дора.
Поздно жалеть и поздно гадать о несказанном. Эдвард Лоу снова едет в Агарис.
Трактира в деревушке, разумеется, не было, но староста охотно пустил на постой «заплутавших» путников. Разве могут быть опасны двое мальчишек и больной? Тем более, что в Кольце Эрнани их общие для большинства надорцев черты легко принять за семейное сходство.
В былые времена Эд бы заночевал в леске, но мучить и себя, и спутников в самом начале пути не хотелось. У них были очень приметные лошади, но, спасибо Алве, нынче даже тракты пустынны, что уж говорить о проселках. Так что выследить их невозможно, а проверять каждую деревню у Карваля людей не хватит.
Герцог Окделл отправился устраивать лошадей. Аби, разумеется, с ним. Костюм пажа был спрятан в сумку, теперь она ходила в скромном и заметно поношенном мужском платье. Объяснила, что это старая одежда брата и что в ней она приехала в Олларию.
Эд и до того обращал внимание, что кроме славословий служившему в армии брату про семью Аби ничего не рассказывает. Вернее, много вспоминает про детство в Горике, а потом в пару фраз: родители умерли, брат пошел в армию, Аби стала работать у господина Жуанвиля. Впрочем, они теперь надолго вместе, еще расскажет.
На лестнице затопали. Два носорога!
Молодежь, будто издеваясь над его усталостью, подробно доложила, как они устроили лошадей. Аби превозносила Сону, Ричард утверждал, что Север не хуже. Тут герцог запнулся, из чего Эд заключил, что сравнивал он белого не со своей мориской, а с застреленным Моро. Но, не считая этой заминки, Ричард вовсе не походил на человека, только что пустившего всю жизнь коту под хвост. Еще не понял? Хотя, если верить слухам, ему не впервой.
Со слухами, а вернее, с тем, что было на самом деле, требовалось разобраться, но Эд не представлял, как подступиться к делу. Тем более, что начинать надо не с подслушанного разговора, а с фабианова дня. Или вообще со смерти Эгмонта, чего совсем не хотелось. Ладно, до Агариса им месяц ехать, еще поговорят.
Рыцарское намерение герцога уступить одну из двух кроватей девушке Эд пресек на корню. Ехать оказалось легче, чем он боялся, но это еще не повод, чтобы кто-то лягался ночью. Так что в его постели соседей не будет. Тогда потомок святого Алана заявил, что будет спать на полу, и пошел просить у хозяев еще одно одеяло. Ну и пусть. Замерзнет под утро – укроется плащом.
- Эр Эдвард, вот, - Аби протянула золотую пряжку. «Атакующий ястреб». В глаза птицы были вставлены крошечные карасы, так что она казалась совсем живой.
- Оставь себе. Я же говорил, что это подарок.
- Но…
Эд покачал головой.
- Подарки не возвращают. Только передаривают. К тому же, Лоу все равно не носят золото.
- Не носят, - подтвердил вернувшийся Ричард.
- Как не носят? – удивилась Аби. – Да я сама вас в багряном с золотом видела, вы в Горик с молодым герцогом… герцогом Эгмонтом приезжали. Я и костюм пажа в таких же цветах у портного просила.
Горик? Когда Эгмонта выставили из армии «залечивать раны», он объехал все свои владения. А значит…
- Я тогда был оруженосцем и носил цвета своего эра – герцога Окделла. Цвета Лоу – черный и серебро.
- А я думала, Лоу из нашей старой знати, - растерялась девушка.
- Из слишком старой, - усмехнулся Эд. – В Старом Надоре не носили золото.
- Так значит тот перстень был родовым? – догадалась Аби. – А где он теперь?
- Отдал за коня, - сказал Ричард. – Эр Эдвард, зачем?
Эд криво улыбнулся.
- Не знаю, откуда та женщина знала, но у меня действительно было два родовых перстня. – Он вытянул из-под рубашки кожаный шнурок с кольцом. – После взятия Кабитэлы от Лоу остались старик, семь вдов и младенец. И старый барон принес Марагонцу клятву, но изменил герб: сложивший крылья ястреб на черном «выжженном» поле, а был атакующий в закатном небе. Он же заказал новый перстень под цвет нового герба, но завещал правнуку помнить.
Шнурок стоило бы разорвать, Эд разрезал кинжалом. Тоже символично. Он сам не мог объяснить, почему отдал той женщине кольцо с карасом. Три рубина за одного коня – было бы красиво.
Этот перстень тоже оказался впору – не слетит. А что до ощущений, так он и к тому привыкнуть не успел. Просто Эдвард Лоу знал: кольцо теперь другое. Не просто с другим камнем – с другим девизом. Самым коротким девизом в Золотых землях.
«Верен».
Робер возвращался домой в предрассветных сумерках. Сперва они с Дэвидом ездили в трактир, где жил Эдвард Лоу, но опоздали: Дикон там был и уже уехал. Если верить трактирщику, а верить этому проходимцу не хотелось, отъезд был давно запланирован, только и ждали, когда барону станет полегче для дороги.
Эпинэ плохо помнил Лоу, тот хоть и был младше его, но всегда держался со старшими, был доверенным лицом заговорщиков в переговорах с каданцами. И наверняка знал Штанцлера. Последнее еще ничего не доказывало, но Робер, право же, считал Эдварда умнее. Куда они поехали втроем: Дикон, калека и мальчишка-паж, на двух лошадях, почти без денег? На что Лоу рассчитывает? На своих каданских знакомых? Или теперь ждать нового мятежа в Надоре? Удара в спину Савиньяку или Ноймаринену, которого Эдвард, помнится, откровенно ненавидел?
Едва вернулись во дворец – примчался Дювье и сообщил, что нашел Штанцлера. Застреленным в собственном доме. Теперь вся надежда оставалась на Уэйда, что бывший капитан найдет молодого дуралея и привезет в Олларию. В конце концов, ничего непоправимого еще не случилось. А Штанцлер, даже если это Дикон его убил, – ну кто станет жалеть об этой твари?
А иначе придется писать письма. Тому же Савиньяку. Нельзя допустить, чтобы заполыхал Надор. Не во время войны. Не на Изломе.
Вдобавок сержант Уэйда после обыска опечатал кабинет Окделла, а домоправительница не позволила Дювье сорвать печати. Карваль считал, что северяне по ходу обыска что-то стащили, вроде как этот Бишоп на мародерстве уже попадался. Робер не верил – дураком Уэйд не был и кому попало обыск бы не поручил – но все равно собирался завтра… нет, уже сегодня с самого утра наведаться в особняк. С мэтром Инголсом. Потому что деньги на исходе и никакого другого способа их добыть, кроме как позаимствовать у Алвы, Роберу в голову не приходило. Разумеется, составив полную опись. Была еще робкая надежда, что Дикон не успел спустить все, что подарил ему Альдо, но это вряд ли. В любом случае, начать Иноходец собирался с вещей Повелителей Скал – там точно нет фамильных реликвий.
На мосту через Данар попалась женщина. Из Надора – только там носят такие шали. Уж на что Айрис не любила серый цвет, но серая шаль была даже у нее, Робер помнил. Кружевная, алатская, с тонким черным узором по краю. Настоящие надорские шали, как рассказывал Мишель, вяжут из некрашеной шерсти черных и серых овец. Как у этой женщины. И прическа – четыре тугих косы с багряными лентами на концах перекинуты на грудь. Робер насмотрелся на такие во время восстания Эгмонта. Их – пусть и южан, но союзников – встречали тогда как родных. Неужели кто-то из беженцев все же добрался до столицы?
Требовалось расспросить, и Робер придержал Дракко. Женщина с достоинством поклонилась. Голубые глаза северянки были чисты и холодны, как небо над Надорами. Скалы ответят, но нужен ли тебе их ответ? Эпинэ проехал дальше. О толпах беженцев ему сообщат заблаговременно, а от одной крестьянки беды не будет.
Робер не знал, что заставило его обернуться: сгустившаяся, вязкая тишина или разорвавший ее птичий крик. Женщина размахнулась и бросила в Данар кольцо. Непонятно как, но Эпинэ смог разглядеть его во всех подробностях: тяжелый серебряный перстень с черным квадратным камнем. В первых солнечных лучах камень сверкнул ярко, словно карас.
От какой бы беды не откупалась надорка такой ценой, Робер от всего сердца пожелал, чтобы ей удалось. Увы, от его забот никакими камнями не откупиться.
Цитадель почти не пострадала в сравнении с остальным городом, но от часовни Святой Мирабеллы, творения великого Танасиса, осталось лишь три обгорелых стены, вместо четвертой натянули полотно. Четверо – в часовне, и четыре сотни за ее стенами.
Первая, единственная ночь молитвы. Отзовется ли Сестра и Заступница, дарует ли Агарису справедливость Его? Небо в прорехах купола – непрошенный, неизбежный свидетель.
По странной случайности, уцелела центральная часть росписи: зеленоглазая святая в сером вдовьем покрывале смотрела прямо в душу, а за спиной у нее возвышался ангел: в развевающемся багряном одеянии, безгрешное дитя Создателя походило на столб пламени. Восточная и западная части триптиха выгорели полностью, но Антуан помнил, что они изображали. На восточной Мирабелла в белом облачении праведной души вступала в Рассветные сады. На западной была ее встреча с Рамиро. Вешатель угрозами добивался от Мирабеллы признания, что она выдумала явление ангела по наущению магнуса Истины. Но Мирабелла повторила свое пророчество слово в слово, и когда она замолчала, содрогнулась земля и трещина прошла по каменной плите, отделяя святую от грешника.
Под утро Антуан и замерз, и устал. Зачем он сюда явился? Брат Руций монах и воин, мать Бернарда тоже привычна к постам и бдениям, принцесса выросла при дворе, ей, возможно, сейчас легче всех. А вот он совсем измаялся.
С его места лица молящейся не видно. О чем можно сутки подряд говорить с богом?
Дело Антуана – лечить тела, а не наставлять души.
Что-то было рядом, колебалось в пламени свечей, дрожало в предрассветной тишине. Хотелось поймать и вывести на чистую воду. А оно дышало, как море за стенами города, смотрело в душу как небо – мириадами звезд.
Как верить в то, чего не понимаешь?
Топот, грохот, шум. Сель ворвался в часовню, словно… сель. Вскочил, хватаясь за шпагу, Руций, испуганно отшатнулась принцесса. Мать Бернарда не шелохнулась. Сель упал перед ней на колени, тряхнул за плечи.
- Остановись, слышишь? Остановись.
Полуголый, с распущенными волосами, саграннец походил на демона. Монахиня была спокойна и безмолвна. Так ушла в молитву, что реальный мир для нее уже не существует?
- Ты же слышишь меня. Остановись!
- Что происходит? – зло спросил брат Руций. «Лев» был против ритуала, но, раз уж согласился на его проведение, хотел, чтобы все было честно.
- А ты не видишь? Как ты стал священником, если настолько слеп и глух? Прекраснейшая слушает ее, внимает каждому слову и не может решиться. Когда у нее просили правосудия, забвения и мести, она отвечала отказом. А сейчас… сейчас она может согласиться.
- Но что плохого в справедливости? – спросила принцесса. – Люди о ней мечтают.
- Это не та справедливость, не справедливость людей, - убежденно ответил Сель. – Справедливость Хозяина Стад – тварь из бездны. Она – последнее, о чем просят прекраснейшую, потому что она страшнее всего. Жизнь за жизнь, смерть за смерть. Кровь за кровь. Невинная кровь за невинную кровь. Она уничтожит морисков, а в плату за это сожрет Золотые земли.
- Орстон, - хрипло выдохнула мать Бернарда, поднимаясь с колен.
Вот и все. Ритуал завершен.
- У тебя получилось, Сель, - сухо подытожил «лев».
- Поздно, - с безумной улыбкой ответил оставшийся сидеть на полу саграннец. – Рассвет.
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 2
Фрамбуа. Оллария. Агарис. Окрестности Кортны
400 год К.С. 20-21-ый день Весенних Молний
1
Фрамбуа. Оллария. Агарис. Окрестности Кортны
400 год К.С. 20-21-ый день Весенних Молний
1
Год назад Дик тоже ехал в Агарис. Сона размеренно трусила между странных алатских елок, а он гадал, выжил ли Алва и что теперь будет с Катари. А в седельной сумке ждал своего часа запечатанный синим воском смертный приговор: Ворон предлагал неверному оруженосцу выбор между ядом и сталью. И был в своем праве.
Дик никогда не стыдился сделанного. Бросая в кувшин яд, он точно знал, что совершает подлость, и не рассчитывал выжить сам. Его жизнь за жизнь Алвы, его честь за жизни Людей Чести – тогда это казалось справедливым. Честь дороже всего, но иногда долг велит жертвовать самым дорогим. Вот только жертва оказалась напрасной: никакого списка Дорака не было. Он предал эра и уничтожил свое будущее в угоду лживым тварям. Он потерял все… и нашел Альдо?
Дик вздохнул, понимая, что запутался. Стоило ли одно другого? Не вышвырни Алва его из Талига, хватило бы ему духу встать на сторону последнего Ракана?
А Фрамбуа совсем не изменился, и все так же мечтательно смотрела Октавия с вывески «Талигойской звезды». Правильно сказал тогда Рокэ: чем наглей и подлей шлюха, тем больше она похожа на святую. Неужели Алва пытался его предупредить, а он, ослепленный показной скромностью, ни о чем не догадался?
- А вот и «Четыре охотника», - объявила Арабелла, возвращая Дика в настоящее. Год назад с ним была только Сона, но та дорога наконец-то закончилась: не в Нохе, под копытами Моро, как он думал раньше, а в розовом будуаре, когда «талигойская святая» попросила не подменять людей Окделлами. Может быть, новое путешествие будет счастливей?
По крайней мере, начиналось оно куда лучше, чем Дик ожидал. Стража на воротах едва обратила на них внимание, а Пройдоха вопреки имени оказался добронравным пожилым мерином и шел за Соной, как привязанный, так что от Арабеллы требовалось всего лишь держаться в седле, с чем она неплохо справлялась. Лоу приходилось тяжелее: он не жаловался, но Дик слышал, как сбивается его дыхание при каждом резком движении мориски. А ведь Эдварду еще повезло. Дэвид Рокслей рассказывал, что барона Питера казнили, а тетушка Мелисса умерла от разрыва сердца, увидев тело сына: Роберта забили плетьми. Вроде бы на глазах у отца.
И Левий еще смел намекать, что с Алвой плохо обращались в Багерлее! Сюзерен даже со злейшим врагом обошелся по-рыцарски. Прислужники коронованной шлюхи наверняка будут брать пример с палачей Дорака. Если их все-таки схватят, у герцога Окделла найдется, что сказать обвинителям и судьям, но до суда еще надо дожить, а Робер, который мог бы помочь, ничего не знает. То есть про Штанцлера Иноходец сам все понял и даже Дика предупреждал, но милая Катари всех сумела обмануть.
Катарина Оллар. Тварь, явившаяся на закате Круга. Как Октавия. Она уже рассорила Скалы и Ветер и погубила наследника Волн. Дом Молний следующий!
- Я должен написать Эпинэ. – Хотя бы про кольцо. Вот только как изложить подобное на бумаге?
- Подождет, - выдохнул Эдвард, тяжело сползая на землю. – За Эпинэ любовница бдит, а не справится она, так на днях графиня Савиньяк приезжает.
- Его сестру убили, чтобы Катарина стала королевой.
- Тем более. Письмо, обличающее королеву-мать, надо передавать из рук в руки. Здесь у меня такого человека нет. Доберемся до Агариса – попробуем списаться оттуда. А до тех пор ничего с Эпинэ не сделается. Младший у эра Мориса живучий – кошки знают, в кого.
Слуга, едва не выплясывающий вокруг долгожданных гостей – после блокады тракты обезлюдели и любого путешественника встречали с королевскими почестями – не позволил начать спор, да и спорить было не о чем. Дружба и долг одного из Четверых требовали объясниться с Иноходцем, но если отправить письмо сейчас, Повелитель Молний его не прочтет.
Значит, надо бежать? Значит, надо бежать.
2
Покупать коня Дик и Эдвард отправились вдвоем, оставив Арабеллу с мориской в «Четырех охотниках». Из окна трактира прекрасно просматривалась дорога на Олларию, так что врасплох их не застанут.
Знакомые Мартина Жуанвиля оказались близнецами. Дик легко различал братцев Катершванцев, не говоря уж о старших Савиньяках, но одинаково одетые Этьен и Фабьен были схожи, как две капли воды, и все время договаривали друг за другом фразы, так, что стоя к ним спиной, можно было решить, будто говорит один человек. Этьен и Фабьен были из Агиррэ, но ничем не напоминали грубых чесночников Карваля, наоборот, любезная словоохотливость братьев сразу к ним располагала. И лошади у них были отличные. Да только не те.
- Это все? – спросил Дик, оглядывая ряд стойл. Половина из стоявших там красавцев не уступала ни Бьянко, ни Карасу.
- Увы, сударь, - развел руками близнец, стоявший слева. – Линарцы.
- У нас позавчера генерал Карваль всех морисков забрал, - пожаловался стоявший справа.
- Обоих? – сухо уточнил Лоу.
Барышник приосанился:
- Троих!
- А так же всех полуморисков и четвертьморисков.
- И рыжего шестилетку, хотя я был готов съесть собственную шляпу, что его сходство с морисками не более, чем печальное недоразумение.
- Случайное, ни о чем не говорящее совпадение. Он был хорош.
- Очень. Так что теперь ближайшие доступные мориски – в Барсине. У кэналлийцев.
- По ту сторону застав, к сожалению. У рея Эчеверрии отличные лошади.
- Будете проезжать мимо – имейте ввиду.
- Конокрадство – грех! – осадил барышников Дик.
- Тягчайший! – кивнул правый близнец. - Четыре года удачи не будет.
- Но ведь хозяина можно убить на дуэли, - добавил левый. – Удача любит победителей.
- Честь велит вернуть коня и оружие убитого его семье, - напомнил Дик. – Так положено!
- Не совсем, - заметил Лоу.
- Совсем не совсем! – поддержал его левый близнец.
- Возвращая коня и оружие, Человек Чести показывает, что целью поединка было отстоять Честь, и он не имеет с этого никакой другой выгоды, - объяснил Эдвард.
- А на деле обычно значит, что выгода победителя куда больше лошади и оружия, - назидательно изрек левый близнец.
- Смешно было бы убивать Алву ради одного коня и одной шпаги, как бы хороши они не были, - добавил правый.
- Но это не значит, что убивший Алву ничего не выручит.
- Победитель отстоит Честь!
- Увы, сударь, если ваша единственная прибыль – честь, это значит лишь то, что настоящую прибыль получил кто-то другой.
- Знаете, как в Надоре говорят: спутался с Честью, простись с Удачей.
- У нас в Надоре?! – возмутился Дик, в поисках поддержки оборачиваясь к Эдварду.
- У нас в Надоре, - подтвердил тот. – Рокэ Алва известный острослов, но трудно одному человеку придумать то, до чего целая провинция не додумалась за три круга.
- Хорошие у вас на севере шутки, - одобрил левый близнец.
- Только злые, - вздохнул правый. – А раз вы из Надора, - оживился он, - так может, белого посмотрите? Он лучше, чем кажется.
Эдвард хмуро оглядел ряд блистательных линарцев.
- Давайте белого.
- Только его лучше в загоне смотреть, - засуетился левый. – Я сейчас выведу.
- И о цене не с нами, а с его хозяйкой договариваться надо, - добавил правый. – А она ух! И не торгуется.
- Посмотрим.
Эдвард, медленно передвигая ноги, пошел по проходу. А Дик, как и когда они шли сюда, не знал, что делать. Хотелось помочь, но вдруг непрошенная помощь оскорбит? Отец, когда рана болела на погоду, всегда первый обращался за помощью.
- Жалко выглядит? – спросил Лоу, не оборачиваясь.
- Отец тоже хромал! – выпалил Дик, сам понимая, что говорит глупость: отец хромал, а Эдвард едва ходит. – Я… может, вы обопретесь о мою руку?
Эдвард кивнул.
Вдвоем дойти до загона оказалось легче. Во всяком случае, Дик на это надеялся. Там их ждал один из близнецов.
- Сейчас выйдут.
Конь появился один – будто любимец публики в конце представления. Он действительно был совершенно белый, но не в том дело. Конь был… длинный. Длинные прямые ноги, длинная сильная спина, длинная, лишенная гривы шея. Высокий, как тяжеловоз, он был сухой и поджарый, словно гепард из королевского зверинца или холтийская борзая. И удивительно походил на Баловника – каким бы тот мог стать через пару лет при должных тренировках. Узкие, будто прищуренные глаза смотрели спокойно и внимательно.
Конь огляделся и сам подошел к людям. Дик осторожно провел рукой по шее – белый с достоинством принял ласку. Блестящая, как атлас, шерсть была нежной и шелковистой – точь-в-точь, как у лошадей из Надора. Дика всегда поражало, что надорские лошади с их тонкой шкурой переносили морозы не хуже мохнатых лошадок бергеров, а отец смеялся, что настоящих северян кровь греет.
- Не думал, что такие еще остались, - заметил Лоу.
- Это ведь надорец? – все еще не веря, спросил Дик.
- Причем чистокровный. Ваш дед мечтал восстановить породу, но не успел.
Надорская верховая – в Золотой Империи эти лошади считались сокровищем. Непревзойденные по резвости, выносливости и красоте, они исчезли вместе с Талигойей, и никто не мог объяснить толком, почему. И вот легенда стояла перед Диком во плоти.
- У него есть имя? – спросил Эдвард.
- Север, - ответил глубокий женский голос.
Дик обернулся. Незаметно подошедшая женщина была одета как надорская крестьянка, и волосы у нее были заплетены в четыре перекинутые на грудь косы, а Дик нигде, кроме Надора, не видел такой прически. Но его поразил не удивительный для окрестностей Олларии наряд, а лицо. Хозяйке коня с равным успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят. Тронутая загаром кожа лица была гладкой, но все равно она не выглядела молодой. Крестьянки рано теряют свежесть, а крепкие жилистые руки женщины указывали на привычку к тяжелому труду, но тут было другое. Не телесная дряхлость, а просто долгая жизнь.
- Его зовут Север, - повторила женщина, и конь потянулся к хозяйке.
- Ну, мы пойдем, госпожа Тишь? – заискивающе спросил стоявший за ее спиной барышник.
- Чтобы не мешать, - просительно добавил второй.
- Идите. Мы в расчете.
Близнецов как ветром сдуло.
- Коня пытались украсть? – спросил Эдвард.
- Пошутили неудачно, - ответила госпожа Тишь, - и я в ответ пошутила. Вам сказали, что я не торгуюсь?
- Мы еще не решили, что будем его покупать.
Дик удивился: стати у Севера, конечно, своеобразные, но по всему выходило, что он лучшее, что они могли сейчас найти. А потом понял: то, что госпожа Тишь не торгуется, еще не значит, что не будет торговаться барон Лоу.
- Желаете сесть в седло?
- Для начала посмотрим на корде.
Легенды утверждали, что чистокровный надорец способен пройти по свежему завалу, и ни один камень под ним не шелохнется. Дик надеялся, что проверять это делом никогда не придется, но у Севера действительно был необычный и очень красивый аллюр: казалось, конь бежит не касаясь земли. К тому же, он двигался очень плавно, а значит, Эдварду будет легче. Сона умница, ей без опаски можно доверить Арабеллу, а рослому жеребцу проще нести двух всадников, чем маленькой мориске.
В тех же легендах покупатель должен был сам назначить цену. И Дик порадовался перенятой у Алвы привычке носить кольца.
- Покупаем, - сказал он госпоже Тишь и протянул снятые с безымянных пальцев парные рубины.
- Мало, - ответила женщина.
- Да этого бы на мориска хватило! – возмутился Дик. У него была еще богато украшенная шпага, но отдавать оружие!
- Север лучше любого мориска. Не хотите ли внести свою долю, Ястреб из Лоу? Ведь конь будет нести двоих. И у вас тоже два кольца.
- Откуда вы… - Эдвард осекся и посмотрел на свои руки. Он, как и все Люди Чести, носил только одно кольцо – родовой перстень на среднем пальце правой руки.
- Будь по-вашему, - барон снял и протянул госпоже Тишь массивный серебряный перстень с квадратным карасом.
- Это же родовое! – запротестовал Дик, жгуче жалея, что не послушался Эмиаса, уговаривавшего его переодеться. Нет, он помчался спасать старого ызарга в дорожном платье! Сейчас пряжки с его костюма не тянули и на полсотни таллов. Все-таки отдать шпагу?
- Все в порядке, - успокоил его Эдвард. – Как совершенно верно сказала госпожа Тишь, у меня их два. Одно я отдаю.
Карас Лоу казался бездонно-черным рядом со звездчатыми рубинами. Мастер Гишфорд вновь не подвел Повелителя Скал и подобрал великолепные камни, но раньше Дик не замечал, что они сверкают так ярко.
- Этого достаточно, - кивнула госпожа Тишь, пряча все три кольца в кошель. – Север ваш со всей сбруей.
Женщина последний раз провела рукой по атласной шее.
- Цена уплачена.
UPD 27.04 читать дальше
3
Робер привычным движением провел по глазам от переносицы к вискам. Попадись ему сейчас Дикон, он бы его придушил. Влюбленный дуралей заварил кашу и сбежал, опять оставив все разгребать другим. А из Эпинэ и маршал-то с трудом получился, не то что супрем! Мэтр Инголс справился бы с расследованием куда лучше, но Робер хотел разобраться во всем сам. Ему, в отличие от законника, есть дело до Повелителя Скал, причем без всякой абвениатской чуши. Эпинэ понимал страх и гнев сестры, но сын Эгмонта тоже его родич, пусть и не по крови. Их накрепко связал бессмысленный мятеж отцов, и он должен помочь Дикону, а для этого надо узнать правду, какой бы неприглядной она не была.
Робер уже не раз пожалел, что отпустил Уэйда, предварительно не расспросив обо всех подробностях. Теперь Уэйд уехал и забрал сержанта, с которым дежурил в Парадной приемной. Мевен старался помочь, но капитан охраны ничего не знал, гвардейцы в Весеннем садике почти ничего не знали, а допрашивать дам и фрейлин без возможности что-либо объяснить…
- Итак, вы вошли в кабинет.
- Да, - подтвердила Дрюс-Карлион, комкая в руках платок. – Герцог Окделл просил узнать, когда ее величество сможет его принять.
- А где был Окделл?
- В будуаре, - проблеяла девица. Еще чуть-чуть, и платок ей понадобится. – Он сказал, что будет у капитана Мевена, а сам был там.
- Тогда почему он просил вас узнать?
- Потому что ее величество запретила ее беспокоить, - разрыдалась фрейлина. Но утешать Робер перестал еще на госпоже Мэтьюс, а после графини Феншо – чувствовать себя виноватым. – У нее был Шта… шта…
- Штанцлер, - подсказал Карваль.
- И запретила им мешать. Я не подслушивала, он сам кричал!
- Штанцлер?!
- Окделл! Говорил, что он не… не Дикон!
- А Штанцлер? – терпеливо спросил Карваль. – Где в это время был Штанцлер?
- Граф Штанцлер ушел. Вы же сами видели! А я потом зашла. А там…
- Был Окделл, - перебил очередной всхлип Робер.
Девица кивнула.
- В будуаре. С королевой.
Еще два кивка.
- И вы ушли?
Робер с трудом скрывал злость. Если бы этой овце хватило смелости заглянуть в будуар, то все бы ограничилось перебранкой, и Дикон…
- Я хотела, но в дверь стучали, - проревела фрейлина.
- Какую дверь? – цепко спросил Карваль.
- Дверь кабинета. Из Малой приемной, - торопливо добавила девица, поймав дикий взгляд Робера. – Там на засов закрыто. Было.
Эпинэ чуть не взвыл. В кабинете было три двери: из двух приемных и из будуара. В Малой приемной было три двери: из будуара, из кабинета и из Малой гостиной. В Парадной приемной тоже было три двери: из кабинета, из галереи и из кабинета Мевена. Впору чертить план.
Стоп. Когда он пришел, дверь между Малой приемной и кабинетом сестры была открыта. Очевидно, так ее оставил Дикон, когда уходил. До того дверь со стороны кабинета могла закрыть Катари, чтобы никто не помешал разговору со Штанцлером. Кто стучал?
- Вы открыли дверь? – требовательно спросил Робер. Старый больной человек сбегать через Весенний садик бы не успел, но вдруг?
- Да. В Малой приемной не бывает чужих!
- Вас ни в чем не винят, - сухо сказал Робер. – Кому вы открыли дверь?
- Пажу герцога Окделла.
Уэйд тоже что-то говорил про пажа. Впрочем, и про пажа, и про Окделла он говорил скорее всего со слов Дрюс-Карлион.
- Вы видели его раньше?
- Нет.
- Как он выглядел?
- Мальчик лет четырнадцати. Высокий. Сказал, ее величество недовольна итогами поездки герцога. Они правда про беженцев говорили – было хорошо слышно.
- А потом?
- Он сказал, что ему приказано… ее величество приказала!.. ждать герцога в кабинете, а сами в будуар пошли и дверь закрыли, а тут тоже заперто оказалось.
- И вы ушли, оставив его в кабинете? - Теперь понятно, почему Катари так радовалась визитам Марианны. Что за дуры ее окружают!
- Да, - душераздирающе всхлипнула Дрюс-Карлион. – Но ведь в Малой приемной не бывает чужих!
- Идите, Розалин, умойтесь, - устало сказал Робер. – И позовите графиню Рокслей.
- У него… у пажа застежка на плаще была. С «атакующим ястребом».
- Спасибо, вы очень помогли.
Рыдающая фрейлина вышла из кабинета Мевена.
Вдова Генри не рыдала и не тряслась, и уже за одно это Иноходец был ей благодарен.
- Почему вы провели герцога Окделла в Малую гостиную? – спросил Робер, сразу переходя к главному.
- Он уже не раз проходил этой дорогой. Ее величество неоднократно принимала герцога Окделла без доклада и всегда именовала его не иначе, как «нашим другом и защитником», – спокойно ответила Дженнифер. Слишком спокойно. Неужели ревнует?
- Почему вы не доложили о нем? – спросил Карваль.
- У ее величества был граф Штанцлер, и нам было запрещено прерывать разговор.
- Но Окделлу вы не препятствовали?
- Герцог сказал, что его визит и визит графа связаны.
- И вы поверили? – удивился Карваль.
- Окделлы, сударь, не лгут. Об этом весь Талиг знает.
- Сколько Окделл пробыл у ее величества? – спросил Эпинэ, не давая разгореться перепалке. Нападение на сестру вывело Николу из себя. Робер правильно сделал, что не пустил его ехать за Диконом.
- Около часа.
- Он ушел после прихода пажа? – закинул пробный камень Робер.
- Нет, - покачала головой Дженнифер, - паж пришел почти сразу после того, как герцог Окделл зашел к ее величеству.
- Как он выглядел? – спросил Карваль.
- Совсем мальчик. Худенький, длинноногий, сероглазый. Про цвет волос не скажу – он был в берете. И в плаще. Жутко стеснялся – думаю, только что из Надора.
- Почему вы решили, что он из Надора?
- Откуда еще может быть паж Повелителя Скал?
- Вы пустили пажа в Малую приемную?
- У него было срочное письмо. Мальчик так боялся не успеть и подвести своего эра!
- И когда он ушел от ее величества?
- Вместе с герцогом Окделлом.
- И вы не видели после этого ее величество?
- Герцог Окделл сказал, что ее величество вызвала фрейлину и просит не беспокоить.
- Как Окделл выглядел?
- Разочарованным, - смакуя каждый слог, произнесла Дженнифер. – Но не соблаговолите ли вы объяснить мне причину подобных расспросов? - Все-таки у рыдающих дам было одно большое преимущество: они вопросов не задавали.
От необходимости сочинять и выкручиваться спас Дэвид Рокслей.
- Вот вы где, - обрадовался он. – Дженнифер, добрый вечер.
- Простите, сударыня, дела, - изобразил сожаление Иноходец.
Графиня неторопливо вышла.
- Робер, что за бред? – начал Дэвид, едва за его родственницей закрылась дверь. – Гобарт заявил, что едет с Уэйдом ловить Окделла.
- Да, это так, - подтвердил Эпинэ, смутно припоминая вечно недовольного краснолицего капитана из тех самых артиллеристов, что расстреляли Манрика. Вот уж кому точно без личного помилования не жить.
- Вы с ума сошли? – грубо спросил Рокслей. – Какие бы бумаги Ричард не прятал, отправлять за ним такой отряд!
- Его надо срочно найти. Это для его же блага, - сказал Робер, не зная, как объяснить случившееся. Дэвид в регентском совете и должен знать, все равно потом узнает, но…
- Окделл пытался убить королеву, - избавил его от подбора слов Карваль. – Ее величество, опасаясь, что над ним учинят расправу, сама предложила объявить причиной поисков бумаги. Которые он действительно украл.
- Мы не знаем, что именно было в гробнице, - возразил Эпинэ.
- Чушь, - заявил Дэвид. – Ричард не мог напасть на женщину. Вы вспомните, что его сестра учинила, и то пальцем не тронул. И если пытался, почему не убил?
Робер потер виски. Что-то они упустили.
- Он вошел к королеве раньше, чем вышел Штанцлер. Может, старый ызарг затеял свару, а сам сбежал?
- Не верю! – повторил Рокслей.
- Если позволите, я отправлю за Штанцлером Дювье, - предложил Карваль.
- Да. И пусть его сразу в Багерлее везут, чтоб уж точно никуда не делся.
Карваль вышел.
- Я говорил с ее величеством, - попытался объяснить Робер. – Окделл запер ее в будуаре. Задвинул дверь комодом, шнур звонка обрезал. Кинжал всадил в стол по самую рукоятку.
- Дидериховщина какая-то, - покачал головой Дэвид. – А потом окажется, что королева дала ему секретное поручение.
- И закончится все свадьбой среди трупов врагов, - криво усмехнулся Эпинэ.
- Как в «Ястребе и розе», - кивнул Рокслей. – Драматург он, может, и великий, но названия для пьес будто с трактирных вывесок брал.
- Да, о ястребах, - вспомнил Робер. – У кого в Надоре на гербе атакующий ястреб?
Дэвид помрачнел:
- Не надо Лоу дергать, он и так едва живой.
Лоу? Эдвард, оруженосец Эгмонта? Остальных в Багерлее убили, даже баронессу.
- У Лоу сидящий ястреб, - припомнил Робер, - а тут…
- Они при Олларах герб с девизом поменяли. Но «атакующий ястреб» все равно только их.
Робер задумался. Если бы Дикон решил сбежать и обратился к кому-нибудь за помощью, но не к нему и не к Штанцлеру – друг отца и родич матери очень подходящая кандидатура.
- Дэвид, ты же знаешь, где он живет?
UPD 07.05 читать дальше
4
Золотой Литтэн – звезда философов, священников и хозяев. Древние изображали его быком, вращающим небесную сферу. Медленно и неотвратимо шагает небесный бык Литтэн, отмеряя Кэртиане круг за кругом. И, чтобы начать новый круг, раз в четыреста лет он проходит Великий Излом, перенося мир в новую эпоху. Если бык упадет, Кэртиана погибнет, а потому на Изломе пять блуждающих звезд сливаются в одну, объединяя свои силы.
Астрологи считают, что Литтэн дает надежность, обстоятельность, честность и упорство. Пораженный склоняет к злопамятности, аскетичности и тугодумию. Три круга назад семь мужчин, в гороскопе которых Литтэн был в слиянии с Дейне, звездой эпохи, основали семь орденов, посвященных семи ипостасям Создателя. А восьмой объявил эсператизм бредом и до конца жизни открыто почитал четырех демонов.
Сьентифики говорят, что всему есть простое и разумное объяснение. Круг совпадает с циклом Литтэна, потому что движение самой медленной из блуждающих звезд положено древними в основу календаря, подобно тому, как солнечный цикл стал годом, а лунный – месяцем. Момент слияния звезд выбран за начало круга из-за простоты наблюдения. Истории про Великий Излом суть обычные суеверия, по причине человеческого невежества возникающие вокруг любого значимого события, а конец четырехсотлетнего круга к таковым несомненно относится. Что же до сходства гороскопов основателей орденов и язычника Ликандра Надорэа, то это не более, чем обычное совпадение, каких вокруг немало.
Антуан не сомневался, что найдут ученые мужи достойное объяснение и тому, почему в первый день весны последнего года круга Скал три звезды Багряных земель - Восток, Юг и Запад – объединились дабы уничтожить Святой город. А еще он знал, что Литтэн – покровитель севера и хозяин ночи. Бык Литтэн был чужд закатным тварям, превратившим Агарис сперва в бойню, а потом в склеп, и за одно это Антуан любил звезду, под которой родился. Но едва ли честность и упорство Литтэна помогут решить стоящую перед ним задачу. Он врач, а должен стать политиком. Должен, иначе людей не спасти.
Увы, пока что на политическом поприще Антуан мало что мог поставить себе в заслугу.
Брат Руций, глава остававшихся в Агарисе «львов», скрывал, о чем магнус Аристид говорил с морисками, но настаивал, что люди должны покинуть руины. Агарисцы – менее трех тысяч чудом уцелевших – собирались отстроить родной город лучше прежнего. Споры начались раньше, чем остыли печи, в которых сжигали тела. Месяц назад привычная перебранка между «львами» и остатками церковных гвардейцев о том, кто кому продался и кто где отсиделся, дошла до того, что обе стороны схватились за шпаги, а брат Руций и капитан Илласио то ли не смогли, то ли не захотели унять своих людей. Гвардейцев было вчетверо меньше, но вокруг уже собиралась готовая им помочь толпа, а где тетка Алики с кочергой орет, там и дядька Ясон с двуручным перначом вот-вот появится. Так что только вмешательство принцессы Софии предотвратило кровопролитие.
Племянница Дивина с огромной Эсператией в руках влетела между спорщиками, подняла священную книгу над головой, громко ахнула, вытянулась в струнку, картинно покачнулась, крутанулась на каблуках – и начала падать в руки «львов», а Эсператия полетела в гвардейцев. София даже не пыталась придать обмороку правдоподобность, но адепты Славы были слишком галантными кавалерами, чтобы отскакивать в сторону, когда есть шанс поймать самую красивую из золотоземельских принцесс, а позволить упасть на землю Эсператии церковные гвардейцы не могли и подавно. А с дамой и священной книгой на руках не больно-то повоюешь, тем более, что Костас, капитан охраны ее императорского высочества, устроил поистине театральную суматоху, мигом найдя дело для каждого из присутствующих.
Но, не смотря на подстроенность, представленная сцена: женщина в зеленом платье, со сбившимся траурным покрывалом, полулежащая в руках прелата, благообразная старуха с кочергой подмышкой, протягивающая ей кувшинчик с водой, воины Создателя с белоснежной Эсператией и бестолковая суета на втором плане – вся эта сцена так походила на миниатюру из найденного в покоях Юнния жития святой Мирабеллы, что натолкнула Антуана на мысль, тогда показавшуюся здравой. Он предложил повторить молитвенный подвиг Мирабеллы Агарисской.
Как известно, судьбы Женевьев Окделл, через час после казни мужа насильно отданной замуж за кондотьера, и детей ее, лишенных не только отчих титулов и владений, но даже дворянства (и никто из талигойских рыцарей за них не вступился!), так поразили Мирабеллу Ильдефонсо, благочестивую вдову из Агариса, что она отправилась в четырехлетнее паломничество по монастырям, вопрошая иконы и подвижников: неужели с уходом Создателя не осталось у вдов и сирот в Кэртиане заступника и не видать им справедливости раньше Последнего Суда. Но молчали лики святые и мужи праведные, и ехала Мирабелла дальше. И в самом дальнем из монастырей, на острове Святой Оддрун, явился Мирабелле ангел Божий и научил ее, как обратиться к той, что может ответить. Мирабелла вернулась в Агарис, где постилась, молчала и молилась мысленно, слов не говоря, двадцать дней, и на двадцать первый день от начала молитвы Сестра всех братьев и Заступница всех сестер открыла Мирабелле правду о судьбе, ожидающей Франциска Оллара и приспешников его, и потомков их.
Олларианцы сразу же объявили Откровение Мирабеллы бредом, сочиненным врагами Талига, и до сих пор ищут простое и разумное объяснение, почему оно сбывается: год за годом и шаг за шагом. Две трети из рукописного жития, принадлежавшего покойному Эсперадору, составляли сделанные в разное время записи о сбывшемся. Но самое главное, там были подробны описаны все действия святой Мирабеллы, как она обращалась с молитвой к Сестре и Заступнице. А то, что сделано единожды, всегда можно повторить. Правда, никому в Агарисе ангел не являлся, но неужели судьба агарисских вдов и сирот легче участи надорской герцогини?
Предлагая свой план, на помощь Создателя Антуан не рассчитывал, только на время, за которое или Гайифа переломит ход войны в свою пользу, или оставшиеся члены конклава – кардиналы эсператистских государств – договорятся о судьбе Святого Престола, или брат Руций предъявит доказательства своей правоты. Словом, хоть что-то прояснится и решение можно будет принимать с открытыми глазами, разумом, а не сердцем. Сердце требовало справедливости в самой древней, отринутой просвещением ипостаси: «око за око». Антуан знал, что это дикость, еще в Гальтарский период великий Филон логически доказал, что убийства ничего кроме убийств породить не могут. Но еще он знал, что не смог бы рассуждать так спокойно, имейся в Золотых землях сила, способная призвать морисков к ответу, а от несбыточных желаний легко отказаться. Антуан хотел лишь двадцать дней отсрочки, и желательно без свар со «львами». Он их получил.
Повторить подвиг Мирабеллы вызвалась мать Бернарда, настоятельница монастыря Святой Валерии. Первые восемь дней она молилась ежедневно от заката до полуночи, прося у высших сил правосудия. Затем восемь дней – от рассвета до полудня и от заката до полуночи, прося для Агариса правосудия или забвения. Последние четыре дня молитва длилась от рассвета до полуночи. К правосудию и забвению прибавилась месть. Ритуал был бы прерван, если бы вопрошающая сказала хоть слово, съела хоть крошку еды или если бы осталась одна во время молитвы. Сегодня в полночь истекал двадцатый день, и впервые молитва не прервется с полуночью, но продолжится до рассвета: мать Бернарда будет просить у Сестры всех братьев и Заступницы всех сестер справедливости. Если ответа так и не случится, значит, Создатель оставил судьбу Агариса на человеческое разумение. А если аббатисе ответят… Антуан не представлял, что может заставить «львов» остаться или агарисцев покинуть руины, которые они до сих пор называли городом.
Двадцать дней пролетели, не дав ни единой подсказки. Мориски били Гайифу, как хотели, король Агарии явно дал понять, что дальше деликатесов для епископского стола его помощь не зайдет, от кардиналов не было ни полслова, зато Талиг неожиданно предложил выжившим агарисцам прибежище. А легат Славы по-прежнему ничего не объяснял.
На рассвете ритуал, больше похожий на холтийское шаманство, чем на церковное таинство, будет завершен. Объявит ли брат Руций решение Славы сразу или даст еще одну отсрочку? Сегодня «лев» впервые вызвался присутствовать при молитве – в последние, ночные часы. Одновременно с принцессой, но София и прежде неоднократно сопровождала мать Бернарду. Третьим свидетелем будет он, Антуан. Если брат Руций пожелает говорить сразу, ему не придется ловить собеседников по всей Цитадели.
В келью вошел Сель. Саграннец всегда входил без стука и всегда верно угадывал, можно ли войти. У огромного черноглазого горца было языческое имя, но иногда Антуану казалось, что он единственный среди них настоящий эсператист. Обращение к Сестре и Заступнице поначалу не на шутку Селя встревожило, и он хмурой черной тенью ходил за матерью Бернардой. Но в последние дни успокоился, будто убедился, что творимое не способно причинить зло, потому что смысла в нем не больше, чем в любимых принцессой мистериях. Ритуал ритуалом, а чудеса Его тем от гоганской магии и отличаются, что по заказу не происходят.
- Ваше преосвященство, время, - напомнил саграннец. – Если не передумали. Руций уже в часовне.
- А ты будешь ждать рассвета? – спросил Антуан.
- Нет, спать хочу. - Сель от души зевнул. Поспать он любил, и единственный из них почитал сон достаточной причиной, чтобы пропустить утренний молебен. Но когда саграннец просыпался, он делал столько, что укорять его за лень было немыслимо.
Этой ночью Сель будет спать – ему не интересно завершение ритуала. Понять бы еще, радует это Антуана или огорчает.
Антуан оправил белый паллиум с семью вышитыми серебром эсперами. Тонкая лента из овечьей шерсти почти светилась на серой фелони. Знак местоблюстителя Святого Престола и в лучшие годы не сулил никаких выгод, окромя чести, а ныне и честь свелась к праву быть зашитым в мешок с ызаргами. Помнил ли о том преосвященный Доминик, рукополагая Антуана в епископы? Мертвого не спросишь.
- Не золотое время нам выпало, но железное, и нет нам иного пути, как исполнить долг свой и положиться на милосердие Его. Как там дальше у Иоанна? Да спасутся невинные и да очистятся служением своим виновные. Орстон!
- Мэратон, - эхом откликнулся Сель.
Но как же хочется, чтобы морисские твари получили по заслугам!
_____________________________
Орстон - Да будет так (гальтарск.)
Мэратон - Так и будет (гальтарск.)
5
На ночлег они остановились, когда совсем стемнело. Маленькая деревенька удачно пряталась между лесом и топким берегом безымянной речушки. То есть имя у речки несомненно было, но на картах не значилось, а у местных Эд так ни разу и не спросил. Эгмонт все шутил, что Эд «огородами ездит», но зато он людям Дорака ни разу не попался. Его даже после восстания ни в чем обвинить не смогли. Килеан-ур-Ломбах свалил тогда все на эра Гвидо, Рокслеи – на Оливера, герцог Эпинэ прикинулся сумасшедшим, Фред Глин – дураком. А Лараков и Лоу в Ренквахе просто не было. Все думали, что он ездил потом в Агарис передать деньги маркизу Эр-При. Кое-кто более осведомленный решил, что для встречи с магнусом Луцианом. Но и то, и то было лишь предлогом. Эд хотел увидеть Брэдфорда Кавендиша. Сбежавшего, бросив своих, Кавендиша. Не смог – струсил.
Кавендиш уже полгода в могиле. Аби говорила, он приходил в «Озерную деву». Просидел внизу два часа с одной бутылкой и ушел. Эд тогда решил во что бы то ни стало с ним встретиться, но на следующий день была Дора.
Поздно жалеть и поздно гадать о несказанном. Эдвард Лоу снова едет в Агарис.
Трактира в деревушке, разумеется, не было, но староста охотно пустил на постой «заплутавших» путников. Разве могут быть опасны двое мальчишек и больной? Тем более, что в Кольце Эрнани их общие для большинства надорцев черты легко принять за семейное сходство.
В былые времена Эд бы заночевал в леске, но мучить и себя, и спутников в самом начале пути не хотелось. У них были очень приметные лошади, но, спасибо Алве, нынче даже тракты пустынны, что уж говорить о проселках. Так что выследить их невозможно, а проверять каждую деревню у Карваля людей не хватит.
Герцог Окделл отправился устраивать лошадей. Аби, разумеется, с ним. Костюм пажа был спрятан в сумку, теперь она ходила в скромном и заметно поношенном мужском платье. Объяснила, что это старая одежда брата и что в ней она приехала в Олларию.
Эд и до того обращал внимание, что кроме славословий служившему в армии брату про семью Аби ничего не рассказывает. Вернее, много вспоминает про детство в Горике, а потом в пару фраз: родители умерли, брат пошел в армию, Аби стала работать у господина Жуанвиля. Впрочем, они теперь надолго вместе, еще расскажет.
На лестнице затопали. Два носорога!
Молодежь, будто издеваясь над его усталостью, подробно доложила, как они устроили лошадей. Аби превозносила Сону, Ричард утверждал, что Север не хуже. Тут герцог запнулся, из чего Эд заключил, что сравнивал он белого не со своей мориской, а с застреленным Моро. Но, не считая этой заминки, Ричард вовсе не походил на человека, только что пустившего всю жизнь коту под хвост. Еще не понял? Хотя, если верить слухам, ему не впервой.
Со слухами, а вернее, с тем, что было на самом деле, требовалось разобраться, но Эд не представлял, как подступиться к делу. Тем более, что начинать надо не с подслушанного разговора, а с фабианова дня. Или вообще со смерти Эгмонта, чего совсем не хотелось. Ладно, до Агариса им месяц ехать, еще поговорят.
Рыцарское намерение герцога уступить одну из двух кроватей девушке Эд пресек на корню. Ехать оказалось легче, чем он боялся, но это еще не повод, чтобы кто-то лягался ночью. Так что в его постели соседей не будет. Тогда потомок святого Алана заявил, что будет спать на полу, и пошел просить у хозяев еще одно одеяло. Ну и пусть. Замерзнет под утро – укроется плащом.
- Эр Эдвард, вот, - Аби протянула золотую пряжку. «Атакующий ястреб». В глаза птицы были вставлены крошечные карасы, так что она казалась совсем живой.
- Оставь себе. Я же говорил, что это подарок.
- Но…
Эд покачал головой.
- Подарки не возвращают. Только передаривают. К тому же, Лоу все равно не носят золото.
- Не носят, - подтвердил вернувшийся Ричард.
- Как не носят? – удивилась Аби. – Да я сама вас в багряном с золотом видела, вы в Горик с молодым герцогом… герцогом Эгмонтом приезжали. Я и костюм пажа в таких же цветах у портного просила.
Горик? Когда Эгмонта выставили из армии «залечивать раны», он объехал все свои владения. А значит…
- Я тогда был оруженосцем и носил цвета своего эра – герцога Окделла. Цвета Лоу – черный и серебро.
- А я думала, Лоу из нашей старой знати, - растерялась девушка.
- Из слишком старой, - усмехнулся Эд. – В Старом Надоре не носили золото.
- Так значит тот перстень был родовым? – догадалась Аби. – А где он теперь?
- Отдал за коня, - сказал Ричард. – Эр Эдвард, зачем?
Эд криво улыбнулся.
- Не знаю, откуда та женщина знала, но у меня действительно было два родовых перстня. – Он вытянул из-под рубашки кожаный шнурок с кольцом. – После взятия Кабитэлы от Лоу остались старик, семь вдов и младенец. И старый барон принес Марагонцу клятву, но изменил герб: сложивший крылья ястреб на черном «выжженном» поле, а был атакующий в закатном небе. Он же заказал новый перстень под цвет нового герба, но завещал правнуку помнить.
Шнурок стоило бы разорвать, Эд разрезал кинжалом. Тоже символично. Он сам не мог объяснить, почему отдал той женщине кольцо с карасом. Три рубина за одного коня – было бы красиво.
Этот перстень тоже оказался впору – не слетит. А что до ощущений, так он и к тому привыкнуть не успел. Просто Эдвард Лоу знал: кольцо теперь другое. Не просто с другим камнем – с другим девизом. Самым коротким девизом в Золотых землях.
«Верен».
6
Робер возвращался домой в предрассветных сумерках. Сперва они с Дэвидом ездили в трактир, где жил Эдвард Лоу, но опоздали: Дикон там был и уже уехал. Если верить трактирщику, а верить этому проходимцу не хотелось, отъезд был давно запланирован, только и ждали, когда барону станет полегче для дороги.
Эпинэ плохо помнил Лоу, тот хоть и был младше его, но всегда держался со старшими, был доверенным лицом заговорщиков в переговорах с каданцами. И наверняка знал Штанцлера. Последнее еще ничего не доказывало, но Робер, право же, считал Эдварда умнее. Куда они поехали втроем: Дикон, калека и мальчишка-паж, на двух лошадях, почти без денег? На что Лоу рассчитывает? На своих каданских знакомых? Или теперь ждать нового мятежа в Надоре? Удара в спину Савиньяку или Ноймаринену, которого Эдвард, помнится, откровенно ненавидел?
Едва вернулись во дворец – примчался Дювье и сообщил, что нашел Штанцлера. Застреленным в собственном доме. Теперь вся надежда оставалась на Уэйда, что бывший капитан найдет молодого дуралея и привезет в Олларию. В конце концов, ничего непоправимого еще не случилось. А Штанцлер, даже если это Дикон его убил, – ну кто станет жалеть об этой твари?
А иначе придется писать письма. Тому же Савиньяку. Нельзя допустить, чтобы заполыхал Надор. Не во время войны. Не на Изломе.
Вдобавок сержант Уэйда после обыска опечатал кабинет Окделла, а домоправительница не позволила Дювье сорвать печати. Карваль считал, что северяне по ходу обыска что-то стащили, вроде как этот Бишоп на мародерстве уже попадался. Робер не верил – дураком Уэйд не был и кому попало обыск бы не поручил – но все равно собирался завтра… нет, уже сегодня с самого утра наведаться в особняк. С мэтром Инголсом. Потому что деньги на исходе и никакого другого способа их добыть, кроме как позаимствовать у Алвы, Роберу в голову не приходило. Разумеется, составив полную опись. Была еще робкая надежда, что Дикон не успел спустить все, что подарил ему Альдо, но это вряд ли. В любом случае, начать Иноходец собирался с вещей Повелителей Скал – там точно нет фамильных реликвий.
На мосту через Данар попалась женщина. Из Надора – только там носят такие шали. Уж на что Айрис не любила серый цвет, но серая шаль была даже у нее, Робер помнил. Кружевная, алатская, с тонким черным узором по краю. Настоящие надорские шали, как рассказывал Мишель, вяжут из некрашеной шерсти черных и серых овец. Как у этой женщины. И прическа – четыре тугих косы с багряными лентами на концах перекинуты на грудь. Робер насмотрелся на такие во время восстания Эгмонта. Их – пусть и южан, но союзников – встречали тогда как родных. Неужели кто-то из беженцев все же добрался до столицы?
Требовалось расспросить, и Робер придержал Дракко. Женщина с достоинством поклонилась. Голубые глаза северянки были чисты и холодны, как небо над Надорами. Скалы ответят, но нужен ли тебе их ответ? Эпинэ проехал дальше. О толпах беженцев ему сообщат заблаговременно, а от одной крестьянки беды не будет.
Робер не знал, что заставило его обернуться: сгустившаяся, вязкая тишина или разорвавший ее птичий крик. Женщина размахнулась и бросила в Данар кольцо. Непонятно как, но Эпинэ смог разглядеть его во всех подробностях: тяжелый серебряный перстень с черным квадратным камнем. В первых солнечных лучах камень сверкнул ярко, словно карас.
От какой бы беды не откупалась надорка такой ценой, Робер от всего сердца пожелал, чтобы ей удалось. Увы, от его забот никакими камнями не откупиться.
7
Цитадель почти не пострадала в сравнении с остальным городом, но от часовни Святой Мирабеллы, творения великого Танасиса, осталось лишь три обгорелых стены, вместо четвертой натянули полотно. Четверо – в часовне, и четыре сотни за ее стенами.
Первая, единственная ночь молитвы. Отзовется ли Сестра и Заступница, дарует ли Агарису справедливость Его? Небо в прорехах купола – непрошенный, неизбежный свидетель.
По странной случайности, уцелела центральная часть росписи: зеленоглазая святая в сером вдовьем покрывале смотрела прямо в душу, а за спиной у нее возвышался ангел: в развевающемся багряном одеянии, безгрешное дитя Создателя походило на столб пламени. Восточная и западная части триптиха выгорели полностью, но Антуан помнил, что они изображали. На восточной Мирабелла в белом облачении праведной души вступала в Рассветные сады. На западной была ее встреча с Рамиро. Вешатель угрозами добивался от Мирабеллы признания, что она выдумала явление ангела по наущению магнуса Истины. Но Мирабелла повторила свое пророчество слово в слово, и когда она замолчала, содрогнулась земля и трещина прошла по каменной плите, отделяя святую от грешника.
Под утро Антуан и замерз, и устал. Зачем он сюда явился? Брат Руций монах и воин, мать Бернарда тоже привычна к постам и бдениям, принцесса выросла при дворе, ей, возможно, сейчас легче всех. А вот он совсем измаялся.
С его места лица молящейся не видно. О чем можно сутки подряд говорить с богом?
Дело Антуана – лечить тела, а не наставлять души.
Что-то было рядом, колебалось в пламени свечей, дрожало в предрассветной тишине. Хотелось поймать и вывести на чистую воду. А оно дышало, как море за стенами города, смотрело в душу как небо – мириадами звезд.
Как верить в то, чего не понимаешь?
Топот, грохот, шум. Сель ворвался в часовню, словно… сель. Вскочил, хватаясь за шпагу, Руций, испуганно отшатнулась принцесса. Мать Бернарда не шелохнулась. Сель упал перед ней на колени, тряхнул за плечи.
- Остановись, слышишь? Остановись.
Полуголый, с распущенными волосами, саграннец походил на демона. Монахиня была спокойна и безмолвна. Так ушла в молитву, что реальный мир для нее уже не существует?
- Ты же слышишь меня. Остановись!
- Что происходит? – зло спросил брат Руций. «Лев» был против ритуала, но, раз уж согласился на его проведение, хотел, чтобы все было честно.
- А ты не видишь? Как ты стал священником, если настолько слеп и глух? Прекраснейшая слушает ее, внимает каждому слову и не может решиться. Когда у нее просили правосудия, забвения и мести, она отвечала отказом. А сейчас… сейчас она может согласиться.
- Но что плохого в справедливости? – спросила принцесса. – Люди о ней мечтают.
- Это не та справедливость, не справедливость людей, - убежденно ответил Сель. – Справедливость Хозяина Стад – тварь из бездны. Она – последнее, о чем просят прекраснейшую, потому что она страшнее всего. Жизнь за жизнь, смерть за смерть. Кровь за кровь. Невинная кровь за невинную кровь. Она уничтожит морисков, а в плату за это сожрет Золотые земли.
- Орстон, - хрипло выдохнула мать Бернарда, поднимаясь с колен.
Вот и все. Ритуал завершен.
- У тебя получилось, Сель, - сухо подытожил «лев».
- Поздно, - с безумной улыбкой ответил оставшийся сидеть на полу саграннец. – Рассвет.
@темы: ОЭ
четверг, 16 февраля 2012
94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
- Монсеньор, ваше вино!
- Спасибо, Кэт.
Девицу звали Катариной, но называть служанку именем королевы было выше его сил. Катари – истинная эория, благородная и отважная, а эта – кошка драная, все время боится, что пнут. И когда Кэт попыталась залезть в хозяйскую постель, у Ричарда даже оскорбиться не получилось: чего еще от такой ждать. Просто велел на глаза не попадаться. Тогда велел. Теперь он требовал ее к себе постоянно, и благодарил святого Алана, что глупая кошка ничего не понимает.
Кошке в прошлом месяце исполнилось двадцать лет, и у нее были светло-карие, почти что желтые глаза – точь-в-точь, как у Дейзи. Молочной сестренке отныне всегда будет девятнадцать. Дейдри тринадцать. Если беда настигла Надор и Роксли одновременно, то Эдит до тринадцати не хватило шести дней, но точно едва ли удастся когда-нибудь узнать, да и так ли оно важно? Зато навсегда семнадцатилетняя Айрис больше никого никогда не оскорбит.
Лучше бы Айри осталась в Ракане и наговорила дерзостей каждому из придворных сюзерена. Куда приятнее извиняться перед всеми подряд, чем принимать соболезнования, из которых искренних – хорошо, если четверть.
«Их четверо, всегда четверо, навечно четверо» - таинственные слова Паоло теперь казались жестокой насмешкой. Он один. Навечно. Как одинокий ворон в бездне света.
Ворон все-таки безумец – откуда в бездне свет? Там тьма, и скалы рушатся во тьму. И никто не протянет руку, не подставит плечо – даже не надейся. Они все сбежали, бросили, и вправе ли ты их упрекнуть? Когда рушатся скалы, бежит все живое. А ты остался, ты тверд и незыблем.
И не на кого опереться, ты – один.
- Поплачьте, монсеньор.
Стоит у стола, теребит передник, не смея подойти ближе. Быть может, если бы…
- Кэт, поди прочь.
Поклонилась и ушла.
Ты не будешь плакать, Повелитель Скал – скалы не плачут.
Ричард аккуратно отложил сломанное перо, перечитал написанное, внезапно оказавшееся триолетом, запихнул убогие вирши под стопку не требующих ответа «сочувствий» и подошел к окну.
Письмо Левию подождет. Сейчас он выпьет вина с пряностями и наконец-то согреется, и напишет сюзерену, что готов немедленно исполнить любое его поручение. У него есть долг, у него есть государь и есть Робер – пусть они не стали братьями, но Скалы и Молнии еще могут породниться, если Катари… Он не одинок! Он просто непростительно поддался слабости. Просто вокруг слишком много крысино-серых одеяний и крысино-скорбных лиц, просто ослепительно яркие не-сны выматывают хуже болезни.
Просто ранняя весна похожа на позднюю осень. Последняя весна круга Скал.
Был полдень. Горели свечи. Последний из Окделлов стоял у окна, смотрел на мокрые крыши Раканы и не замечал, вот уже второй месяц не замечал, как по узорчатой ткани портьеры тянет к нему руку синеглазая женщина с черными волосами.
UPD 18.03 читать дальше
Тихо шелестит ветер. Мягко плещутся волны. Чуть слышно потрескивает костер. Камни молчат – камни слушают. Камни слышат.
- Пять звезд назначат час, и Серп Хозяина пресечет нить, которой суждено не кончаться.
- Что будет раньше, мудрая?
- Клянущиеся кровью на суд соберутся.
- Что будет раньше, мудрая?
- Мертвого отдадут за живого.
- Что будет раньше, мудрая?
- Смертный войдет в башню.
- Что будет раньше, мудрая?
- Кинжал ход планет изменит.
- Что будет раньше, мудрая?
- По слову камня иссякнет море.
- Что будет раньше, мудрая?
- Четверо одного напоят кровью.
- Что будет раньше, мудрая?
- Синеглазая сестра позовет брата.
- Что будет раньше, мудрая?
Пауза. Взгляд.
- Великий запрет был нарушен.
Немота. Осознание. Страх и радость.
- Что нам делать, мудрая?
- Сражаться.
Шелестит ветер, плещутся волны, трещит костер.
Камни слышат. Камни знают. Камни ждут.
- И не сочтите меня занудой, господин барон, но я позволю себе еще раз напомнить вам о необходимости строгого соблюдения всех моих предписаний. Всех до единого! В деле исцеления мелочей нет.
- Да, мэтр Бронсан.
- Тинктуры я оставил, до моего следующего визита вам хватит. Избегайте сквозняков, не сидите взаперти и не ждите быстрого результата. А если вам опять станет хуже – немедленно пошлите за мной, в любое время дня и ночи. В общении с врачами деликатность неуместна.
- Простите, мэтр Бронсан.
- Передайте госпоже Арабелле, что я был весьма огорчен невозможностью ее увидеть. Не думайте, будто я вам не доверяю, господин барон, но некоторые аспекты здоровья со стороны виднее. Я приду в это же время через восемь дней, это будет четвертый день Летних Скал.
- До встречи, мэтр Бронсан.
- И запомните, господин барон: я категорически запрещаю вам отчаиваться. Не слушайте проповедников, послушайте врача: отчаяние – грех. Я практикую сорок лет, и за это время видел и тех, кого спасла лень, и тех, кого спасло невежество, но отчаяние только губит. Смирите гордыню свою пред лицом Создателя и делайте то, что в ваших силах, в точности следуя моим указаниям, а в остальном положитесь на милость Его.
- Чту и ожидаю, мэтр Бронсан.
- До встречи, господин барон.
Ушел, хвала Создателю. Все-таки закрывать за мэтром дверь – блаженство, равного которому не сыщется и в Рассвете.
Старый врач, полагая спокойствие Эда нездоровым, раз за разом пытался вывести его из себя, но, к несчастью мэтра, семейство Лоу славилось упрямством даже в твердолобом Надоре. Хотя держаться перед врачом внезапно оказалось сложнее, чем молчать в Багерлее и сказать «нет» на площади Святого Фабиана.
Эдвард, барон Лоу, верный вассал графов Рокслей, последний из Ястребов, четыре тысячи лет полагавших Честью и Долгом быть щитом Великому Дому Скал, подошел к открытому окну. Розоватый вечерний свет заливал внутренний дворик трактира, золотил пышные свечи старого каштана. Возле забора желтели последние одуванчики, а чуть в стороне голубели первые незабудки. Надрывались, пользуясь отлучкой Дориты, воробьи. Теплый ветерок головокружительно пах сиренью. Пришедшая в нищенских лохмотьях, весна уходила из Олларии как королева – или куртизанка, угадавшая с покровителем.
За полгода в городе два раза сменился король и четыре раза власть, но трактир господина Жуанвиля пользовался неизменным успехом у дворцовой стражи благодаря удачному расположению и контрабандной лечуза вьянка, так что за новостями далеко ходить не требовалось. Достаточно спуститься на первый этаж и предложить благородному собранию выпить за прекрасных дам – неизменный первый тост и при Фердинанде, и при Альдо, и при малолетнем Карле. Ничего секретного в солдатском трепе не было и быть не могло, но теперь Эду с лихвой хватало общеизвестного.
Сегодня под первую бутылку по традиции судачили о прекрасной Марианне, хотя в последнее время Звезда Олларии давала на редкость мало поводов. Эпинэ добился для любовницы приглашения ко двору, и всё, что оставалось сплетникам, это биться об заклад, когда же баронесса станет герцогиней, а барон осчастливит столицу новой супругой. В Надоре ловкого сводника назвали бы куда более конкретным словом на букву «с», но Эд исправно поддерживал разговор и следил за тем, чтобы бокалы не пустели. Зато после второй бутылки гвардейцы перешли от дам к судейским, и с этого момента надорец слушал в оба. Самой неприятной новостью по-прежнему было желание регентского совета исправить допущенную покойным королем несправедливость и как можно скорее вернуть в Багерлее всех, кто, подобно Айнсмеллеру, был незаслуженно лишен государственного пансиона. К удаче барона Лоу, обер-прокурор Колиньяр успел отправить в тюрьму пять сотен человек, и теперь их дела разбирались в порядке даты ареста, невзирая на то, был ли узник освобожден по приказу Фердинанда или выдан родственникам в гробу. Эд, проведший в Багерлее всего четыре дня, полагал себя в этом списке одним из последних и радовался негаданной отсрочке, даже не думая бежать из Олларии. Сам-то он, разумеется, предпочел бы не обременять собой захворавшую в разлуке с Манриком казну, но Кольцо Эрнани по приказу Алвы сторожили так, что мышь не проскочит.
Причины этой маршальской блажи были еще одной излюбленной обеденной темой. Сегодня ее очередной раз рассмотрели со всех сторон и очередной раз ни к чему не пришли. Спор прекратил выглянувший из кухни господин Жуанвиль, печально сообщивший, что мышь таки прошмыгнет, а вот все, что крупнее, останавливают и – о ужас! – конфисковывают, кровопийцы кэналлийские, и если так пойдет и дальше, к осени в «Озерной деве» вместо вина будут подавать отменный домашний эль. Гвардейцы по такому случаю стоя выпили за Первого маршала, а Эд малодушно сбежал.
С Ренквахи и последовавшего за ней постыдного срыва прошло семь долгих лет, и он бы вытерпел славословия в адрес Ворона, тем более, что их бы быстро сменили вопли про лучшую в Золотых землях королеву. Но после королевы гвардейцы всегда переходили сперва к ее кузену, а потом к ее поклоннику. Эд старался не верить сплетням, но про сына Эгмонта говорили слишком много всего, и все одно к одному, так что впору самому повеситься, не дожидаясь суда. А перед этим пристрелить герцога Ричарда – чтобы перестал позориться.
Последнего Повелителя Скал. Из подаренных Эгмонтом пистолетов.
Эд рывком захлопнул окно и, стиснув зубы, навалился на раму – волна боли была знакомой и привычной. При всем своем опыте, мэтр Бронсан ошибался: Эдвард Лоу не отчаялся, Эдвард Лоу смирился. Наконец-то смирился с тем, что ничего не может сделать.
От самобичевания отвлек торопливый стук в дверь. Аби всегда так стучала – в семнадцать лет не спешить невозможно. Если бы год назад Эду сказали, что лучшим в его жизни будет дружба с трактирной служанкой… Притом, что год назад он не был бароном, просто Эд Четыре Тени, к жуткой зависти Робина, с малолетства обязанного непрестанно помнить, что он будущий глава семьи.
Но Робин, дядя Питер и тетя Мел умерли в Багерлее. Эд вышел и стал бароном. Повезло?
Новый стук. А вот это уже не к добру. В «Озерной деве» все знали, сколько времени ему требуется, чтобы дойти до двери.
- Эр Эдвард, - голос Аби звенел от напряжения, - откройте пожалуйста! – и тише, очевидно, кому-то, стоявшему рядом: - У вас кровь. Вы ранены, монсеньор?
Эд нахмурился. Насколько ему было известно, «монсеньор» сейчас в Олларии всего один, младший Эпинэ, но с его надорским счастьем…
Рвануть засов и распахнуть дверь. На пороге предсказуемо стоял герцог Окделл. Запыленный и пропахший конским потом, в темном дорожном платье – надо полагать, прямиком с берегов Лукка. Вдобавок герцог зажимал рану на запястье, из-за чего у него все руки были в крови. Рядом с Аби, разодетой в багрянец и золото, он выглядел ее слугой. А лица у обоих такие, будто след слепой подковы увидали. Из-за раненой руки так не бледнеют.
Эд посторонился, пропуская гостей:
- Присаживайтесь, господа. Не буду скрывать, что удивлен вашим визитом.
Аби хватило совести покраснеть. В середине Осенних Волн девушке подарили – герцог Ричард и подарил – сорок таллов, сумму для служанки невероятную, но она потратила все деньги на роскошный пажеский костюм, а потом полгода без перерыва донимала Эда рассказами о том, как мечтает побывать в королевском дворце. Эд упирался, сколько мог, но сегодня сдался и написал записку Дэвиду Рокслею, благо, командующий гвардией был не только сеньором, но и однокорытником. Соглашаясь на эту глупость, Эд предполагал, что пажа проводят до кабинета Мевена, тот по тексту поймет, что ненадписанное письмо адресовано Рокслею, и отругает мальчишку за невнимательность, после чего пажа выведут из дворца. Поскольку кабинет капитана охраны находился рядом с королевской приемной, любопытство Аби должно было быть полностью удовлетворено. Герцога Окделла, которого еще в обед в Олларии не было и не ждали, этот план не предусматривал.
Гости вошли и молча уселись на стулья. Эд закрыл дверь, задвинул засов, и, поскольку оба стула оказались заняты, оперся о край стола.
- Чужих здесь нет, так что кота за хвост тянуть не будем. Где вы встретились и что вы натворили?
- Я поднял руку на Катарину Оллар, - бесцветно сказал герцог.
- Я тоже, - добавила Аби.
- Тварь.
- Дрянь!
Переглянулись.
- Вам не следовало вмешиваться, юноша, - начал герцог, – если бы я ее убил, это было бы справедливо.
- Если бы вы ее убили, вас бы казнили, - воскликнула девушка, - а так может быть как-нибудь… - она перевела взгляд на Эда и осеклась.
- Меня будут судить, и на суде я все расскажу. И про кольцо, и про сапоги.
- Мы подслушали разговор королевы с графом Штанцлером, - пояснила Аби. – Случайно вышло.
Когда Эд очередной раз едва не сдох, она заявила, что никогда его не бросит, потому что он вылитый ее старший брат, а сестры братьев не бросают. Но если сестра помогает брату, то, значит, брат защищает сестру?
В дверь постучали – размеренно и сильно. Аби вздрогнула, герцог вымученно улыбнулся.
- Господин барон, - раздался голос господина Жуанвиля, - я бинты принес.
- Мне не нужно, - громко ответил Эд.
- Не вам, герцогу Окделлу. Вся лестница кровью закапана, и под дверью лужа.
- Вы кроме как с королевой, ни с кем не дрались? – тихо спросил Эд.
Несостоявшийся цареубийца покачал головой.
- Тогда молчите. Аби, открывай.
Стоило отодвинуть засов, как господин Жуанвиль вошел в комнату, оттерев девушку от входа могучим плечом. Эд с облегчением увидел у него коробку, в которой в «Озерной деве» держали бинты и корпию на случай, если господа гвардейцы опять не дойдут до Нохи.
- Сильно порезали? – трактирщик поставил коробку на стол, взял в свои лапищи руку герцога, повертел. – Царапина. Даже непонятно, чего так льет. Аби, перевяжи. Ну что, монсеньор, допрыгался маршальский щенок?
Герцог поднял непонимающий взгляд.
- Да Сэц-Ариж этот, - пояснил господин Жуанвиль. – Насмерть?
- По счастью, все живы, - успокоил его Эд, припоминая рассказы про адъютанта Эпинэ, именовавшего герцога Окделла не иначе как корнетом.
- Я никого не убил, клянусь Честью, - весьма кстати вставил Повелитель Скал.
- Это хорошо, - одобрил господин Жуанвиль, - но дуэли все равно под запретом, и сдается мне, что обвинят во всем вас. Вам бы в деревне переждать, монсеньор, покуда страсти не улягутся.
- Я бежать не буду! – вскинулся герцог, но хозяин «Озерной девы» смотрел на Эда.
С точки зрения трактирщика и контрабандиста ситуация была – проще некуда, и в чем-то он даже был прав. Юнец угодил в историю, и Эд обязан ему помочь – хотя бы в наказание за то, что струсил и не возразил, когда тот прилюдно назвал его другом отца. Да и сейчас: Эд сказал, что в комнате нет чужих, подразумевая лишь то, что все они из Надора и нет нужды в принятых на юге околичностях, но понял ли это герцог? Робин бы на его месте – ни за что.
Влипни в подобное Робин, Эд надрал бы брату уши и помог, мысли бы не допустил о том, что можно не помочь. Так что господин Жуанвиль был несомненно прав, но Эд никак не мог равнять Ричарда Окделла с Робертом Лоу, даром, что они вместе учились в Лаик и на пару изводили Эда в детстве. Повелитель Скал – это больше, чем человек, и этот Повелитель Скал никогда не станет Эгмонтом.
А еще была Ренкваха.
Драка с Катариной Оллар – глупость некрасивая, но из всех участников более всего пятнающая королеву, а потому едва ли грозящая чем-то серьезным. Да и вряд ли с беременной женщиной приключилось что-то страшнее пощечины. Но эти двое подслушали разговор гиацинта со Штанцлером, а за такое платят головой, тем более, что надорские герцоги давно на плохом счету. Тот же Ноймаринен с огромным удовольствием повесит последнего Окделла за службу узурпатору. В заступничество Эпинэ Эд не верил: младший сын эра Мориса всегда легко поддавался на уговоры, а тут уговаривать будет штанцлеров знакомец и любимец королевы Карваль.
Мэтр Бронсан полагал, что приступы, раз за разом сводящие лечение на нет, вызваны памятью о Багерлее, и настойчиво поил Эда успокоительным. Вот только в сопровождающих приступы кошмарах не было ни намека на тюрьму. В кошмарах была содрогающаяся в агонии черная башня, и он пытался втащить на верхнюю площадку повисшего над бездной Ричарда Окделла. Герцог уже смирился, но Эд упрямо вцеплялся в безвольную руку, сам едва не падая вниз.
Очнувшись, он понимал, какая это в сущности глупость – пытаться удержать человека на вершине рушащейся башни. Разбиться при падении лучше, чем быть погребенным под обломками, хотя бы потому, что быстрее. Все, что надо – разжать ладонь и прыгнуть следом.
Он не сделал этого ни в одном из кошмаров. Там, в порожденном болезнью бреду, казалось, что если он удержит Повелителя Скал, то башня устоит. И вот шанс отпустить руку выпал наяву.
Оскорбление королевы, хотя бы и регента – такое все-таки прощают. Но раз в деле замешан Штанцлер, то за Багерлее неминуемо последует Занха. Герб разобьют, Надор отойдет верной Олларам семье, налоги снизят, и край наконец-то выберется из унизительной нищеты. Да, Надор без Окделлов уже никогда не будет Надором, но, притом, с каким пылом вице-супрем Инголс взялся за наследство обер-прокурора Колиньяра, угрызениями совести Эду терзаться недолго. А Аби…
Арабелла, наивная семнадцатилетняя девочка, смотрела на него с надеждой. Герцог Ричард смотрел в пустоту и улыбался.
Четыре тысячи лет. При всем желании ему не стать первым Лоу, предавшим Окделла, - кто-то из предков наверняка успел раньше. И он всегда может отговориться увечьем - Эйвон Ларак и то был здоровее, чем он сейчас. И тоже ничего не мог сделать.
Эд вдохнул, как перед прыжком в воду.
- Господин Жуанвиль, у вас найдется лошадь на продажу?
UPD 22.03 читать дальше
Возможно, принятое Эдом решение было напрасной глупостью, из которой ничего не выйдет, но дышать сразу стало легче.
- Я еду с вами, - выпалила Аби.
- Возьмете? – усмехнулся трактирщик.
Эд кивнул.
- К несчастью, этот «юноша» был секундантом.
- Тогда марш собираться. За расчетом к Мадлен зайди. Скажи, с господином бароном уезжаешь. Господина герцога я уж сам перевяжу.
Аби вылетела за дверь.
- Но я… - начал герцог.
- А вы помолчите, монсеньор, - оборвал его Эд. – Если до завтра не передумаете - вернетесь, а сейчас едем.
- Хорошо, что Аби с вами будет, - заметил господин Жуанвиль, умело бинтуя кровоточащее запястье. - Скажу мэтру Бронсану, что вы под ее присмотром – глядишь, и не съест.
- Ее? – удивился Повелитель Скал. Надо же, заметил.
- Не узнали? – обрадовался трактирщик. – Да Аби это, Арабелла же. Она и прошлый раз здесь была, вы еще кошелек ей подарили, за заботу о господине бароне.
Герцог нахмурился, пытаясь вспомнить.
- А почему она в цветах Рокслеев?
- А это пусть сама рассказывает, - расплылся в улыбке господин Жуанвиль. – Или господина барона спросите. Эх, Дориты-то нет. Как же она?
- Дорита – птица вольная, захочет – найдет, - отрезал Эд. – Что с лошадью?
- Только Пройдоха, а его я не продам. Я вам его одолжу – до Фрамбуа. Когда лошади зимой дурили, все барышники туда перебрались. Оставите Пройдоху в «Четырех охотниках», там хозяин мой брат, Мартин Жуанвиль, а Мартин вас к нужным людям сведет. Со мной вы до конца месяца расплатились. Мэтр Бронсан?
- С мэтром тоже, - кивнул Эд. – С долгами монсеньора Эпинэ разберется.
А нет – и кошки с ними.
- Вот и хорошо, - кивнул трактирщик. – Пойду, старичка оседлаю.
Господин Жуанвиль вышел.
Эд оглядел комнату. Он ожидал, что скоро ее покинет, так что собраться недолго.
- Эр Эдвард, - осторожно спросил герцог.
Эд обернулся.
- А вы сможете ехать верхом?
На редкость правильный вопрос. Может, слухи все же врут?
- На одной лошади с вами, - криво улыбнулся Эд. – Зато никому даже в голову не придет, будто мы куда-то спешим. Ближе всего ворота Роз, до их закрытия мы точно успеваем, и там сложно устроить засаду. После стоило бы свернуть, но знакомства у господина Жуанвиля хорошие, у его брата, надеюсь, не хуже, так что имеет смысл рискнуть и действительно ехать через Фрамбуа. Кстати, что вы сделали с королевой, что она дала вам уйти? Связали?
- Заперли в будуаре. А дамам я сказал, что ее величество приказала не беспокоить.
- В будуаре есть окна? Хотя, Ариго в окно кричать не будет.
- Катарина дочь Штанцлера.
Эд выронил чистую рубаху - хорошо хоть, не на пол, а на кровать. Какое редкое душевное сходство отца и дочери.
- Эр Эдвард, куда мы едем? После Фрамбуа.
Второй хороший вопрос. Проще всего в Надор, но там землетрясения, война и Лионель Савиньяк. Кадана разбита, Хайнрих на Изломе постарается заключить мир, а лезть в Дриксен без разведки и гарантий - самоубийство. Значит, как обычно?
- В Агарис, - усмехнулся Эд. – Люди Чести всегда бегут в Агарис. А там посмотрим.
UPD 30.03 читать дальше
Робер шел по дворцу, не зная, смеяться ему или плакать. Готти после стрижки впал в тоску, и сокрушенная его холодностью Эвро решила отомстить всему миру, начав, как обычно, с любовника хозяйки. А когда собачонку заперли, она подняла такой вой, что гости Коко хором возопили о милосердии. В итоге собаку выпустили, а Робер ушел.
Левретка выжила маршала из дома любовницы – кошкам на смех. Хотя, как раз на мелкую гнусь и бывает труднее всего найти управу. Робер бы не раздумывая дал отпор волкодаву, но Эвро надежно защищали ее размеры. Пришлось спасаться бегством.
Стоило бы извлечь из бесславной ретирады хоть какую-то пользу и лечь пораньше спать, но по-летнему теплый вечер был так красив, что по дороге домой Робер решил заглянуть к сестре, позвать ее на прогулку, и, может быть, даже попросить помочь с разводом. Возможно, слова регента убедят барона передумать?
- Ее величество просила не беспокоить, - «обрадовали» его в Малой гостиной.
- Ее величество одна?
- С ней фрейлина, - сообщила Одетта Мэтьюс.
- Но это было полчаса назад, - заметила Дженнифер Рокслей, - и баронесса Дрюс-Карлион могла уже выйти так же, как пришла – через Парадную приемную. Господин маршал, быть может, Молнии, как и Скалы, доложат о себе сами?
Дикон был у Катари? Когда только успел? Хотя, наверняка, как приехал, первым делом сюда помчался. Бедная сестра. Надо все-таки с ним поговорить. Но захочет ли слушать?
«Ворчишь на Дикона, - одернул себя Робер, - а сам собираешься потревожить Катари ради личных дел».
Решено: он только узнает, как она, и сразу же уйдет.
- Да, я так и сделаю.
В Малой приемной никого не было. Работает в кабинете? Дверь приоткрыта и голосов не слышно.
Робер зашел в кабинет. Тоже никого.
Ушла, а эти клуши и не знают? Но дверь из кабинета в Парадную приемную заперта на засов.
Стоит ли тревожить Катари в будуаре? А если она одна и ей стало плохо, так, что даже позвонить нет сил?
Дверь из кабинета в будуар задвинута комодом. Есть еще одна дверь!
Робер кинулся в Малую приемную.
Заперто изнутри.
- Катарина? – Робер ударил по двери кулаком.
Из будуара – ни звука.
Обратно в кабинет, навалиться всем телом – комод не сдвинулся ни на волосок.
В Парадной приемной охрана!
Робер трясущимися руками отодвинул засов.
- Господин маршал? – подскочила к нему Дрюс-Карлион.
Дрюс-Карлион здесь. Сестра одна!
Робер оттолкнул загородившую проход девицу. Двое гвардейцев. Сержант и смутно знакомый теньент. Не южане, но сейчас это даже лучше.
- Вы, двое, в кабинет.
При виде комода теньент присвистнул.
- Кто здесь был? – отрывисто спросил Робер, пока здоровенные северяне примерялись к резному гробу.
- Глауберозе, Штанцлер, Дрюс-Карлион, Окделл с пажом. Чтоб тебя! Простите, господин маршал.
Робер не слушал – он протиснулся в будуар, как только стало возможным приоткрыть дверь.
В льющемся из окна серебристом свете Катари походила на видение. Хрупкая светловолосая девочка, несмотря на выпирающий живот.
- Ты жив! – сестра медленно опустилась в кресло. – Святая Октавия, ты жив! Как же я боялась.
- Дверь была подперта комодом, - зачем-то объяснил Робер. – Катари, почему ты не открыла другую дверь? Я стучал.
- Этот засов не открыть женщине, только мужчине. Ты видел Окделла?
- Дикона? Это он тебя запер? – спросил Эпинэ, чувствуя себя идиотом. Королеву Талига заперли в собственном будуаре – такого даже Дидерих не писал. Что здесь было, Леворукий и все его кошки?
- Он хотел меня убить, но промахнулся. Видишь?
Кинжал Окделлов – Робер хорошо его знал, много раз видел сперва у Эгмонта, а потом у его сына - воткнут в стол по самую рукоятку.
Робер как во сне подошел к столу, попытался выдернуть клейменный вепрем клинок – безуспешно. Какой же силы был удар?
- Я пыталась тебя предупредить, - сбивчиво заговорила Катари, - пыталась! Все Окделлы – убийцы. Они погубили твою семью! Мишель считал Эгмонта другом, а он их всех убил. Окделлы – это глупость и подлость, всегда глупость и подлость, с самого их святого Алана!
Катари была не права, и Робер представить боялся, что совершил Дикон, чтобы сестра сказала такие несправедливые слова. Как же он ее напугал!
- Ваше величество, теперь вы в полной безопасности. Сейчас приведут врача.
Теньент. А Робер и забыл о своих помощниках. И совсем не подумал о враче, а еще маршал!
- Спасибо, Николас… теньент Уэйд, - Катари стиснула в руках шаль.
- Для меня честь служить вам, - молодой гвардеец склонился в поклоне. Еще один влюбленный. Катари привлекает к себе все сердца.
Робер похолодел. Если в городе узнают про выходку Дикона, ему не жить. Происшедшее нужно скрыть, но как объяснить это сестре?
- Ваше величество! – в будуар вошел Карваль.
- Вы выполнили наше поручение, генерал? – с бледной улыбкой спросила Катари. Даже сейчас она помнила о делах.
- Да, ваше величество. Что этот ублюдок сделал?
Когда ему успели рассказать?
Нет, все проще: Никола увидел кинжал. Он всегда сразу замечал самое главное. Как хорошо, когда есть на кого положиться.
- Ричард Окделл пытался принудить регента Талига к браку с ним, а получив отказ, попытался убить, - глухо сказала Катари… нет, королева, пряча боль за достойными мэтра Инголса формулировками. – В память о его сестре, бесстрашно делившей с нами все опасности при мерзких временщиках и узурпаторе, и всегда бывшей нашим верным другом, мы могли бы простить ему покушение на нас, но мать и дитя единое целое, и под угрозой была жизнь принца. Такому нет прощения. Мы обвиняем Ричарда Окделла в государственной измене. Я Ариго, - добавила сестра звенящим от ярости голосом, - и за своих детей я буду драться. Драться, как леопард!
- Ваше величество, - воскликнул Робер, - я понимаю ваш гнев, но…
- Монсеньор, - прорычал Карваль, - вы всегда были снисходительны к Окделлу, но сейчас! Место мрази, посягнувшей на жизнь женщины – на виселице.
- Вы тоже так считаете? – невпопад удивился гвардеец.
- На что вы намекаете, теньент Уэйд? – прошипел Никола, сделав ударение на звании.
- Какие намеки, господин генерал? – развел руками тот. – Я открыто и чистосердечно рад тому, что по вашему мнению место убийцы женщин – на виселице.
- Ты, мародер…
- Хватит, - прикрикнул Робер. Николас Уэйд – теперь он вспомнил. То ли надорец, то ли прибившийся к надорскому полку барсинец. После смерти Альдо за него поручился Халлоран, и он оказался у Мевена.
- Вам есть что сказать, теньент? – спросил Робер, собираясь сразу после ответа выставить бывшего «черного» в приемную.
- Я думаю, что если герцог Окделл решился бежать, то он уже покинул Олларию. Но поскольку Кольцо Эрнани блокировано кэналлийскими стрелками, то далеко ему не уехать.
- Я сейчас же отправлю людей на поиски, - решительно сказал Карваль.
- И сами их возглавите? Неужели пропустите приезд графини Савиньяк? – поддел Уэйд. – Впрочем, я вас понимаю: о скатертях и гобеленах подчас горюют больше, чем о родичах.
Намек на сожженный южанами Сэ и уже второй намек на убийство Маранов. Сэц-Ариж при имени барсинца только что не плевался, и теперь Робер понимал, почему. Но чего он добивается? Еще немного, и Карваль наговорит лишнего, а Уэйд, если верить Жильберу, мастер клинка. Эдикт о запрете дуэлей был подписан Катари сразу за манифестом о примирении церквей, но как будет выглядеть генерал, прячущийся от верной смерти за женской юбкой?
- Вы можете предложить лучшую кандидатуру? – спросил Робер.
- Да. Себя. - Уэйд не дрогнув выдержал его взгляд. – Герцог Окделл не сможет покинуть Кольцо Эрнани, а уроженцы центральных графств скорее найдут беглеца на своей земле. Но под командованием генерала Карваля, да и вообще кого-либо из южан, они не станут делать ничего, кроме того, что будет сказано в прямом приказе. Ни помощи, ни инициативы командиру из южан от них не будет. Сожалею, ваше величество, но среди верных вам людей нет единства.
- Да вы – тараканьи прихвостни! - возмутился Никола.
- О чем я и говорил.
- Николас… теньент Уэйд, - тут же поправилась сестра, - вы действительно хотите найти Окделла? Я… мы помним, что вы служили под его началом.
- Ваше величество, - с поклоном ответил Уэйд, - мне ненавистна сама мысль о разгуливающих на свободе убийцах. Судьбу преступника должен решить суд, а до тех пор его место в Багерлее. Хотя, учитывая безмерную любовь талигойцев к вам, в тюрьме герцог Окделл будет в куда большей безопасности, чем на свободе.
- Что здесь творится? – вклинился в разговор брат Анджело. За его плечом маячил Мевен. – Ваше величество, вы выглядите усталой.
- У меня был тяжелый день, - печально улыбнулась Катари. – Прошу вас, дайте нам с господами пять минут, и я буду в полном вашем распоряжении. Капитан Мевен, маршал Эпинэ и генерал Карваль введут вас в курс дела чуть позже.
- Пять минут, - монах сурово посмотрел на Робера и вышел в кабинет, а оттуда в Малую приемную. Мевен – за ним.
- Маршал Эпинэ, мы оставляем поиск и арест преступника на ваше усмотрение. В качестве причины поисков, думаю, можно бы было объявить сокрытие Окделлом документов, похищенных им и узурпатором из гробницы святой Октавии. Я… мы не желаем повторения того, что случилось с Айнсмеллером. Посвятите в правду тех, кого сочтете нужным.
Какая же она умница! Но кому искать сбежавшего дуралея? Найдет его любой, но кто привезет в Олларию живым? Робер на миг задумался. Уэйд желает выслужиться. А значит, в точности исполнит приказ, в отличие от южан, которые и прежде Дикона не жаловали.
- Теньент Уэйд, я поручаю вам найти и арестовать герцога Окделла по обвинению в сокрытии похищенных Альдо Раканом документов. Вам запрещено рассказывать кому-либо о покушении на ее величество. Сколько людей вам нужно?
- Сорок, - тут же ответил барсинец.
- Сколько? – взвыл Карваль.
- Возможно, мне придется разделить отряд, - объяснил Уэйд. – А Окделл хороший боец, не говоря уже о том, что он просто Окделл. Требуется значительное численное превосходство, чтобы ему не пришло в голову сопротивляться. В случае боя я не смогу гарантировать герцогу Окделлу жизнь. Кроме того, я прошу разрешения лично выбрать людей.
Робер обернулся к сестре. Та кивнула. Очевидно, у нее были основания доверять Уэйду. Не в этом ли дополнительная причина нелюбви Сэц-Арижа к барсинцу?
Приказ Катари написала собственноручно.
- Вы уже решили, откуда начнете поиски? – спросила она, протягивая бумагу.
- С особняка герцога Алва. Возможно, слуги что-то знают. Мне доводилось там бывать, и я смогу убедить их быть откровенными.
- Я рассчитываю на вас.
- Я вас не подведу, ваше величество!
Поклонившись, Уэйд вышел.
- Я ему не верю, - неприязненно сказал Карваль. – Он изворотливый, как угорь. И при Ракане капитаном был.
- А я – Первым маршалом, - напомнил Робер. – Катари, тебе надо отдохнуть.
- Ты прав, - грустно согласилась сестра. – Я полагаюсь на вас, господа.
Приказ регента заставил привратника не медля распахнуть ворота.
Как Колин и думал, ни Окделл, ни Штанцлер в особняк не возвращались. Вот и замечательно. В первоначальном плане визита сюда не было, но грех упускать такую возможность. Удача любит наглых.
Оставив десять человек во дворе, на случай, если Карваль уломает Эпинэ слишком быстро, со вторым десятком он вошел в дом.
Оказавшись внутри, солдаты замешкались, разглядывая вестибюль, и Колин их понимал. Каким бы путем не достался Окделлу особняк, приглашенные им мастера потрудились на славу. Когда Колин был здесь последний раз, работа еще продолжалась, и сине-багряный дом словно воплощал идею о невозможности объединить юг и север. А сейчас ему показалось, будто он шагнул из пышной столичной весны в золотую надорскую осень.
Когда месяц кряду идут холодные дожди, все вокруг кажется серым, и по сторонам никто не смотрит, только под ноги. Поэтому, когда в день святой Эдит выглядывает солнце, кажется, будто Надор за одну ночь переоделся в цвета Дома Скал. Горы, словно исполинские вепри, поднимают золотые спины из багряного моря дубрав, а старые ели вдоль дороги кажутся совсем черными. Шестнадцать коротких солнечных дней, когда не любить Надор невозможно. После дня святой Элисон выпадает первый снег, тут же тающий под плетями ледяного дождя, и наступает промозглое темное время – почти до конца Осенних Молний, пока не замерзнет Ренкваха.
Надорской осени отпущено лишь шестнадцать дней от святой Эдит до святой Элисон. Багряные с золотом драпировки в этом доме продержатся дольше – но не на много.
- Чем могу служить, господа? – из боковой двери величественно выплыла домоправительница.
Из-за худобы Мартина Крэбстон казалась выше, чем была на самом деле, а глухое, неуловимо похожее на мундир платье прибавляло суровости и без того строгому лицу, но все это мало объясняло, как хрупкой и еще не старой женщине удавалось выглядеть настолько внушительно. Окделл обращался к ней «госпожа Мартина». Ну, на то он и Вепрь.
- Госпожа Крэбстон, к несчастью, причина моего визита печальна. Соберите всех слуг, я должен их допросить.
- Что-то случилось с монсеньором, господин Уэйд? – спросила домоправительница, деликатно обойдя его «новое» звание.
Николас Уэйд опять теньент. А значит, снова станет капитаном.
- Герцог Окделл обвиняется в сокрытии бумаг, похищенных узурпатором из гробницы святой Октавии. Я рассчитываю на ваше благоразумие и содействие.
На лице женщины не дрогнул ни единый мускул. Еще бы, преданность Окделла Ракану известна всем, и его служба вдове Фердинанда выглядела изрядным фарсом, ничем, кроме влюбленности, не объясняемым.
- Я могу увидеть ваши бумаги?
Колин протянул приказ.
Госпожа Крэбстон прочитала его дважды. Вернула.
- Вы желаете видеть всех слуг?
- Всех, кто присутствует сейчас в доме, в том числе и привратника. Мои солдаты во дворе будут достаточной защитой дому.
- Не сомневаюсь. Следуйте за мной.
Если бы Колин доподлинно не знал, что Мартина Крэбстон родилась в Олларии, он бы решил, что она из Надора. Временами ее сходство с покойной Повелительницей Скал пугало.
- Бишоп и Чард, со мной. Сержант Тондер, остаетесь здесь за главного. Смотрите в оба.
На сбор слуг ушло больше четверти часа, но поторапливать Колин не решился. Лакеи, конюхи, прямой и надменный камердинер – Эмиас. В стайке горничных выделялась молодая женщина с глазами лесной кошки, и теперь это было единственным, что роднило ее с кошачьими. Повару все же удалось невозможное: откормить герцогскую любимицу. Когда Колин видел Катарину два месяца назад, у нее из-под платья только кости выпирали, сейчас же тонкая шерсть облегала несомненно женские изгибы, а округлившееся личико оказалось даже хорошеньким. Хоть понятно стало, что Окделл в ней нашел.
Наконец явился садовник, а значит, больше по дому никто не шляется.
- Здесь все? – уточнил Колин.
- Да, сударь, - подтвердила домоправительница.
- Возможно, кто-то из слуг уехал с господином Окделлом?
- Здесь все.
А их оказалось много меньше, чем Колин ожидал. Удивительно, когда они успевали со всей работой. Хотя, у госпожи Крэбстон без дела не засидишься.
Колин откашлялся.
- Ваш хозяин, Ричард Окделл, разыскивается в связи с серьезным обвинением. И чем скорее он предстанет перед регентским советом, тем лучше для него. А потому отвечайте честно. Однако, время дорого. Бишоп, возьмите в вестибюле четверых и осмотрите покои герцога.
- Я провожу, - предложила домоправительница.
- Нет, госпожа Крэбстон, вы нужны мне здесь. Не волнуйтесь, сержант найдет дорогу.
Бишоп тенью скользнул в коридор. Колин считал себя очень хорошим фехтовальщиком, и Окделл, ученик Ворона, это подтверждал, но легкость движений бывшего домушника вызывала зависть.
Делалось ли это с ведома Повелителя Скал или тайком от него, но изгнанная из господских комнат сине-черная мебель теперь стояла в свитской. Колин с удобством расположился в кресле, достойном королевского кабинета, и еще раз оглядел притихших слуг.
- А теперь расскажите мне, кто из вас сегодня видел вашего хозяина. Когда это было, что он говорил и делал, и что при этом говорили и делали вы.
Увы, рассказывать слугам было почти что нечего. Окделл вернулся из поездки в превосходном настроении и был со всеми приветлив. Первым делом прошел в домовую церковь, спросил о здоровье Штанцлера. Узнал, что тот на аудиенции у королевы, обрадовался. Узнал, что Штанцлер перед отъездом оставил ему письмо, прочел – и галопом поскакал во дворец. Не переодевшись, к расстройству чопорного камердинера, и не поев, к тщательно скрываемой обиде повара. Конюхи успели переседлать Сону и были тем горды. Госпожа Крэбстон герцога не видела вовсе, о чем сдержанно сожалела, демонстрируя сходство с еще одной покойной герцогиней – на этот раз Придд.
Не зная, как еще тянуть время, Колин расспросил слуг заодно и про Штанцлера. Он хорошо помнил, с каким видом старый гусь вышел сегодня из кабинета королевы и как рванул следом за ним Карваль. К сожалению, письмо Штанцлера Окделл забрал с собой.
Когда Колин уже четыре раза уточнил у Эмиаса подробности и шестнадцать раз мысленно проклял Бишопа, тот наконец вернулся.
- Мы все осмотрели, капитан. - Судя по довольной роже, осмотр вышел удачным и рисковали они не зря.
Колин еще раз спросил про посещавших Штанцлера врачей и объявил допрос законченным.
- Госпожа Крэбстон, - с проказливой улыбкой сказал Бишоп, когда домоправительница провожала их к выходу, - к вам к ночи ближе чесночники заявятся. Так мы там кабинет монсеньора опечатали – а то мало ли, стащат чего, а нас обвинят.
- Ребячество, - поджала губы госпожа Крэбстон. – И, разумеется, никто в этом доме не будет препятствовать властям.
Это да, но вряд ли Карваль, задумав вломиться в дом ненавистного северянина, озаботится необходимыми бумагами. А домоправительница думает, что комната опечатана исключительно с целью позлить южан. Старая вражда – такая полезная штука.
Колин знал, что уходя нельзя оглядываться, но все равно обернулся. Прямо напротив входа висело знамя. Багровое поле с черной скалой Окделлов. Правила геральдики завораживали смесью логики и бреда, но даже они не могли объяснить, почему на щитах и знаменах сыновей Полночи и Рассвета полыхает закат. А одинокая скала так похожа на черную башню.
Леворукий с драпировками, но Колин слишком хорошо помнил, как обошлись со стягом Раканов.
- Снимите, - приказал он Чарду, самому высокому из своих солдат.
Тот пожал плечами, влез прямо в сапогах на обитый алатским атласом стул, и через минуту протянул Колину сверток багрового шелка. Оказалось, что надорское знамя закрывало на стене герб Алва. Южане порадуются.
- Капитан Уэйд, что совершил монсеньор? – тихо просила госпожа Крэбстон.
- Родился Окделлом, - честно ответил Колин. - У вас ведь есть деньги на ведение хозяйства? Советую дать слугам расчет прямо сейчас. С них станется выгнать вас всех без единого суана.
Больше Колин не оглядывался. Ворон со стены провожал бегущих, словно крысы, ызаргов, и это было по-своему символично. В этом городе падали хватило бы на всех, но те, у кого нет крыльев, должны спасать хвосты заблаговременно.
Сбежать с крыльца, взлететь в седло.
Здравствуй, дорога!
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Пролог
Одинокий
Ракана
400 год К.С. 20-й день Весенних Скал
Одинокий
Ракана
400 год К.С. 20-й день Весенних Скал
- Монсеньор, ваше вино!
- Спасибо, Кэт.
Девицу звали Катариной, но называть служанку именем королевы было выше его сил. Катари – истинная эория, благородная и отважная, а эта – кошка драная, все время боится, что пнут. И когда Кэт попыталась залезть в хозяйскую постель, у Ричарда даже оскорбиться не получилось: чего еще от такой ждать. Просто велел на глаза не попадаться. Тогда велел. Теперь он требовал ее к себе постоянно, и благодарил святого Алана, что глупая кошка ничего не понимает.
Кошке в прошлом месяце исполнилось двадцать лет, и у нее были светло-карие, почти что желтые глаза – точь-в-точь, как у Дейзи. Молочной сестренке отныне всегда будет девятнадцать. Дейдри тринадцать. Если беда настигла Надор и Роксли одновременно, то Эдит до тринадцати не хватило шести дней, но точно едва ли удастся когда-нибудь узнать, да и так ли оно важно? Зато навсегда семнадцатилетняя Айрис больше никого никогда не оскорбит.
Лучше бы Айри осталась в Ракане и наговорила дерзостей каждому из придворных сюзерена. Куда приятнее извиняться перед всеми подряд, чем принимать соболезнования, из которых искренних – хорошо, если четверть.
«Их четверо, всегда четверо, навечно четверо» - таинственные слова Паоло теперь казались жестокой насмешкой. Он один. Навечно. Как одинокий ворон в бездне света.
Ворон все-таки безумец – откуда в бездне свет? Там тьма, и скалы рушатся во тьму. И никто не протянет руку, не подставит плечо – даже не надейся. Они все сбежали, бросили, и вправе ли ты их упрекнуть? Когда рушатся скалы, бежит все живое. А ты остался, ты тверд и незыблем.
И не на кого опереться, ты – один.
- Поплачьте, монсеньор.
Стоит у стола, теребит передник, не смея подойти ближе. Быть может, если бы…
- Кэт, поди прочь.
Поклонилась и ушла.
Ты не будешь плакать, Повелитель Скал – скалы не плачут.
Ричард аккуратно отложил сломанное перо, перечитал написанное, внезапно оказавшееся триолетом, запихнул убогие вирши под стопку не требующих ответа «сочувствий» и подошел к окну.
Письмо Левию подождет. Сейчас он выпьет вина с пряностями и наконец-то согреется, и напишет сюзерену, что готов немедленно исполнить любое его поручение. У него есть долг, у него есть государь и есть Робер – пусть они не стали братьями, но Скалы и Молнии еще могут породниться, если Катари… Он не одинок! Он просто непростительно поддался слабости. Просто вокруг слишком много крысино-серых одеяний и крысино-скорбных лиц, просто ослепительно яркие не-сны выматывают хуже болезни.
Просто ранняя весна похожа на позднюю осень. Последняя весна круга Скал.
Был полдень. Горели свечи. Последний из Окделлов стоял у окна, смотрел на мокрые крыши Раканы и не замечал, вот уже второй месяц не замечал, как по узорчатой ткани портьеры тянет к нему руку синеглазая женщина с черными волосами.
UPD 18.03 читать дальше
Часть первая
Баллада об ызаргах
Глава 1
Оллария
400 год К.С. 20-ый день Весенних Молний
1
Баллада об ызаргах
Глава 1
Оллария
400 год К.С. 20-ый день Весенних Молний
1
Тихо шелестит ветер. Мягко плещутся волны. Чуть слышно потрескивает костер. Камни молчат – камни слушают. Камни слышат.
- Пять звезд назначат час, и Серп Хозяина пресечет нить, которой суждено не кончаться.
- Что будет раньше, мудрая?
- Клянущиеся кровью на суд соберутся.
- Что будет раньше, мудрая?
- Мертвого отдадут за живого.
- Что будет раньше, мудрая?
- Смертный войдет в башню.
- Что будет раньше, мудрая?
- Кинжал ход планет изменит.
- Что будет раньше, мудрая?
- По слову камня иссякнет море.
- Что будет раньше, мудрая?
- Четверо одного напоят кровью.
- Что будет раньше, мудрая?
- Синеглазая сестра позовет брата.
- Что будет раньше, мудрая?
Пауза. Взгляд.
- Великий запрет был нарушен.
Немота. Осознание. Страх и радость.
- Что нам делать, мудрая?
- Сражаться.
Шелестит ветер, плещутся волны, трещит костер.
Камни слышат. Камни знают. Камни ждут.
2
- И не сочтите меня занудой, господин барон, но я позволю себе еще раз напомнить вам о необходимости строгого соблюдения всех моих предписаний. Всех до единого! В деле исцеления мелочей нет.
- Да, мэтр Бронсан.
- Тинктуры я оставил, до моего следующего визита вам хватит. Избегайте сквозняков, не сидите взаперти и не ждите быстрого результата. А если вам опять станет хуже – немедленно пошлите за мной, в любое время дня и ночи. В общении с врачами деликатность неуместна.
- Простите, мэтр Бронсан.
- Передайте госпоже Арабелле, что я был весьма огорчен невозможностью ее увидеть. Не думайте, будто я вам не доверяю, господин барон, но некоторые аспекты здоровья со стороны виднее. Я приду в это же время через восемь дней, это будет четвертый день Летних Скал.
- До встречи, мэтр Бронсан.
- И запомните, господин барон: я категорически запрещаю вам отчаиваться. Не слушайте проповедников, послушайте врача: отчаяние – грех. Я практикую сорок лет, и за это время видел и тех, кого спасла лень, и тех, кого спасло невежество, но отчаяние только губит. Смирите гордыню свою пред лицом Создателя и делайте то, что в ваших силах, в точности следуя моим указаниям, а в остальном положитесь на милость Его.
- Чту и ожидаю, мэтр Бронсан.
- До встречи, господин барон.
Ушел, хвала Создателю. Все-таки закрывать за мэтром дверь – блаженство, равного которому не сыщется и в Рассвете.
Старый врач, полагая спокойствие Эда нездоровым, раз за разом пытался вывести его из себя, но, к несчастью мэтра, семейство Лоу славилось упрямством даже в твердолобом Надоре. Хотя держаться перед врачом внезапно оказалось сложнее, чем молчать в Багерлее и сказать «нет» на площади Святого Фабиана.
Эдвард, барон Лоу, верный вассал графов Рокслей, последний из Ястребов, четыре тысячи лет полагавших Честью и Долгом быть щитом Великому Дому Скал, подошел к открытому окну. Розоватый вечерний свет заливал внутренний дворик трактира, золотил пышные свечи старого каштана. Возле забора желтели последние одуванчики, а чуть в стороне голубели первые незабудки. Надрывались, пользуясь отлучкой Дориты, воробьи. Теплый ветерок головокружительно пах сиренью. Пришедшая в нищенских лохмотьях, весна уходила из Олларии как королева – или куртизанка, угадавшая с покровителем.
За полгода в городе два раза сменился король и четыре раза власть, но трактир господина Жуанвиля пользовался неизменным успехом у дворцовой стражи благодаря удачному расположению и контрабандной лечуза вьянка, так что за новостями далеко ходить не требовалось. Достаточно спуститься на первый этаж и предложить благородному собранию выпить за прекрасных дам – неизменный первый тост и при Фердинанде, и при Альдо, и при малолетнем Карле. Ничего секретного в солдатском трепе не было и быть не могло, но теперь Эду с лихвой хватало общеизвестного.
Сегодня под первую бутылку по традиции судачили о прекрасной Марианне, хотя в последнее время Звезда Олларии давала на редкость мало поводов. Эпинэ добился для любовницы приглашения ко двору, и всё, что оставалось сплетникам, это биться об заклад, когда же баронесса станет герцогиней, а барон осчастливит столицу новой супругой. В Надоре ловкого сводника назвали бы куда более конкретным словом на букву «с», но Эд исправно поддерживал разговор и следил за тем, чтобы бокалы не пустели. Зато после второй бутылки гвардейцы перешли от дам к судейским, и с этого момента надорец слушал в оба. Самой неприятной новостью по-прежнему было желание регентского совета исправить допущенную покойным королем несправедливость и как можно скорее вернуть в Багерлее всех, кто, подобно Айнсмеллеру, был незаслуженно лишен государственного пансиона. К удаче барона Лоу, обер-прокурор Колиньяр успел отправить в тюрьму пять сотен человек, и теперь их дела разбирались в порядке даты ареста, невзирая на то, был ли узник освобожден по приказу Фердинанда или выдан родственникам в гробу. Эд, проведший в Багерлее всего четыре дня, полагал себя в этом списке одним из последних и радовался негаданной отсрочке, даже не думая бежать из Олларии. Сам-то он, разумеется, предпочел бы не обременять собой захворавшую в разлуке с Манриком казну, но Кольцо Эрнани по приказу Алвы сторожили так, что мышь не проскочит.
Причины этой маршальской блажи были еще одной излюбленной обеденной темой. Сегодня ее очередной раз рассмотрели со всех сторон и очередной раз ни к чему не пришли. Спор прекратил выглянувший из кухни господин Жуанвиль, печально сообщивший, что мышь таки прошмыгнет, а вот все, что крупнее, останавливают и – о ужас! – конфисковывают, кровопийцы кэналлийские, и если так пойдет и дальше, к осени в «Озерной деве» вместо вина будут подавать отменный домашний эль. Гвардейцы по такому случаю стоя выпили за Первого маршала, а Эд малодушно сбежал.
С Ренквахи и последовавшего за ней постыдного срыва прошло семь долгих лет, и он бы вытерпел славословия в адрес Ворона, тем более, что их бы быстро сменили вопли про лучшую в Золотых землях королеву. Но после королевы гвардейцы всегда переходили сперва к ее кузену, а потом к ее поклоннику. Эд старался не верить сплетням, но про сына Эгмонта говорили слишком много всего, и все одно к одному, так что впору самому повеситься, не дожидаясь суда. А перед этим пристрелить герцога Ричарда – чтобы перестал позориться.
Последнего Повелителя Скал. Из подаренных Эгмонтом пистолетов.
Эд рывком захлопнул окно и, стиснув зубы, навалился на раму – волна боли была знакомой и привычной. При всем своем опыте, мэтр Бронсан ошибался: Эдвард Лоу не отчаялся, Эдвард Лоу смирился. Наконец-то смирился с тем, что ничего не может сделать.
От самобичевания отвлек торопливый стук в дверь. Аби всегда так стучала – в семнадцать лет не спешить невозможно. Если бы год назад Эду сказали, что лучшим в его жизни будет дружба с трактирной служанкой… Притом, что год назад он не был бароном, просто Эд Четыре Тени, к жуткой зависти Робина, с малолетства обязанного непрестанно помнить, что он будущий глава семьи.
Но Робин, дядя Питер и тетя Мел умерли в Багерлее. Эд вышел и стал бароном. Повезло?
Новый стук. А вот это уже не к добру. В «Озерной деве» все знали, сколько времени ему требуется, чтобы дойти до двери.
- Эр Эдвард, - голос Аби звенел от напряжения, - откройте пожалуйста! – и тише, очевидно, кому-то, стоявшему рядом: - У вас кровь. Вы ранены, монсеньор?
Эд нахмурился. Насколько ему было известно, «монсеньор» сейчас в Олларии всего один, младший Эпинэ, но с его надорским счастьем…
Рвануть засов и распахнуть дверь. На пороге предсказуемо стоял герцог Окделл. Запыленный и пропахший конским потом, в темном дорожном платье – надо полагать, прямиком с берегов Лукка. Вдобавок герцог зажимал рану на запястье, из-за чего у него все руки были в крови. Рядом с Аби, разодетой в багрянец и золото, он выглядел ее слугой. А лица у обоих такие, будто след слепой подковы увидали. Из-за раненой руки так не бледнеют.
Эд посторонился, пропуская гостей:
- Присаживайтесь, господа. Не буду скрывать, что удивлен вашим визитом.
Аби хватило совести покраснеть. В середине Осенних Волн девушке подарили – герцог Ричард и подарил – сорок таллов, сумму для служанки невероятную, но она потратила все деньги на роскошный пажеский костюм, а потом полгода без перерыва донимала Эда рассказами о том, как мечтает побывать в королевском дворце. Эд упирался, сколько мог, но сегодня сдался и написал записку Дэвиду Рокслею, благо, командующий гвардией был не только сеньором, но и однокорытником. Соглашаясь на эту глупость, Эд предполагал, что пажа проводят до кабинета Мевена, тот по тексту поймет, что ненадписанное письмо адресовано Рокслею, и отругает мальчишку за невнимательность, после чего пажа выведут из дворца. Поскольку кабинет капитана охраны находился рядом с королевской приемной, любопытство Аби должно было быть полностью удовлетворено. Герцога Окделла, которого еще в обед в Олларии не было и не ждали, этот план не предусматривал.
Гости вошли и молча уселись на стулья. Эд закрыл дверь, задвинул засов, и, поскольку оба стула оказались заняты, оперся о край стола.
- Чужих здесь нет, так что кота за хвост тянуть не будем. Где вы встретились и что вы натворили?
- Я поднял руку на Катарину Оллар, - бесцветно сказал герцог.
- Я тоже, - добавила Аби.
- Тварь.
- Дрянь!
Переглянулись.
- Вам не следовало вмешиваться, юноша, - начал герцог, – если бы я ее убил, это было бы справедливо.
- Если бы вы ее убили, вас бы казнили, - воскликнула девушка, - а так может быть как-нибудь… - она перевела взгляд на Эда и осеклась.
- Меня будут судить, и на суде я все расскажу. И про кольцо, и про сапоги.
- Мы подслушали разговор королевы с графом Штанцлером, - пояснила Аби. – Случайно вышло.
Когда Эд очередной раз едва не сдох, она заявила, что никогда его не бросит, потому что он вылитый ее старший брат, а сестры братьев не бросают. Но если сестра помогает брату, то, значит, брат защищает сестру?
В дверь постучали – размеренно и сильно. Аби вздрогнула, герцог вымученно улыбнулся.
- Господин барон, - раздался голос господина Жуанвиля, - я бинты принес.
- Мне не нужно, - громко ответил Эд.
- Не вам, герцогу Окделлу. Вся лестница кровью закапана, и под дверью лужа.
- Вы кроме как с королевой, ни с кем не дрались? – тихо спросил Эд.
Несостоявшийся цареубийца покачал головой.
- Тогда молчите. Аби, открывай.
Стоило отодвинуть засов, как господин Жуанвиль вошел в комнату, оттерев девушку от входа могучим плечом. Эд с облегчением увидел у него коробку, в которой в «Озерной деве» держали бинты и корпию на случай, если господа гвардейцы опять не дойдут до Нохи.
- Сильно порезали? – трактирщик поставил коробку на стол, взял в свои лапищи руку герцога, повертел. – Царапина. Даже непонятно, чего так льет. Аби, перевяжи. Ну что, монсеньор, допрыгался маршальский щенок?
Герцог поднял непонимающий взгляд.
- Да Сэц-Ариж этот, - пояснил господин Жуанвиль. – Насмерть?
- По счастью, все живы, - успокоил его Эд, припоминая рассказы про адъютанта Эпинэ, именовавшего герцога Окделла не иначе как корнетом.
- Я никого не убил, клянусь Честью, - весьма кстати вставил Повелитель Скал.
- Это хорошо, - одобрил господин Жуанвиль, - но дуэли все равно под запретом, и сдается мне, что обвинят во всем вас. Вам бы в деревне переждать, монсеньор, покуда страсти не улягутся.
- Я бежать не буду! – вскинулся герцог, но хозяин «Озерной девы» смотрел на Эда.
С точки зрения трактирщика и контрабандиста ситуация была – проще некуда, и в чем-то он даже был прав. Юнец угодил в историю, и Эд обязан ему помочь – хотя бы в наказание за то, что струсил и не возразил, когда тот прилюдно назвал его другом отца. Да и сейчас: Эд сказал, что в комнате нет чужих, подразумевая лишь то, что все они из Надора и нет нужды в принятых на юге околичностях, но понял ли это герцог? Робин бы на его месте – ни за что.
Влипни в подобное Робин, Эд надрал бы брату уши и помог, мысли бы не допустил о том, что можно не помочь. Так что господин Жуанвиль был несомненно прав, но Эд никак не мог равнять Ричарда Окделла с Робертом Лоу, даром, что они вместе учились в Лаик и на пару изводили Эда в детстве. Повелитель Скал – это больше, чем человек, и этот Повелитель Скал никогда не станет Эгмонтом.
А еще была Ренкваха.
Драка с Катариной Оллар – глупость некрасивая, но из всех участников более всего пятнающая королеву, а потому едва ли грозящая чем-то серьезным. Да и вряд ли с беременной женщиной приключилось что-то страшнее пощечины. Но эти двое подслушали разговор гиацинта со Штанцлером, а за такое платят головой, тем более, что надорские герцоги давно на плохом счету. Тот же Ноймаринен с огромным удовольствием повесит последнего Окделла за службу узурпатору. В заступничество Эпинэ Эд не верил: младший сын эра Мориса всегда легко поддавался на уговоры, а тут уговаривать будет штанцлеров знакомец и любимец королевы Карваль.
Мэтр Бронсан полагал, что приступы, раз за разом сводящие лечение на нет, вызваны памятью о Багерлее, и настойчиво поил Эда успокоительным. Вот только в сопровождающих приступы кошмарах не было ни намека на тюрьму. В кошмарах была содрогающаяся в агонии черная башня, и он пытался втащить на верхнюю площадку повисшего над бездной Ричарда Окделла. Герцог уже смирился, но Эд упрямо вцеплялся в безвольную руку, сам едва не падая вниз.
Очнувшись, он понимал, какая это в сущности глупость – пытаться удержать человека на вершине рушащейся башни. Разбиться при падении лучше, чем быть погребенным под обломками, хотя бы потому, что быстрее. Все, что надо – разжать ладонь и прыгнуть следом.
Он не сделал этого ни в одном из кошмаров. Там, в порожденном болезнью бреду, казалось, что если он удержит Повелителя Скал, то башня устоит. И вот шанс отпустить руку выпал наяву.
Оскорбление королевы, хотя бы и регента – такое все-таки прощают. Но раз в деле замешан Штанцлер, то за Багерлее неминуемо последует Занха. Герб разобьют, Надор отойдет верной Олларам семье, налоги снизят, и край наконец-то выберется из унизительной нищеты. Да, Надор без Окделлов уже никогда не будет Надором, но, притом, с каким пылом вице-супрем Инголс взялся за наследство обер-прокурора Колиньяра, угрызениями совести Эду терзаться недолго. А Аби…
Арабелла, наивная семнадцатилетняя девочка, смотрела на него с надеждой. Герцог Ричард смотрел в пустоту и улыбался.
Четыре тысячи лет. При всем желании ему не стать первым Лоу, предавшим Окделла, - кто-то из предков наверняка успел раньше. И он всегда может отговориться увечьем - Эйвон Ларак и то был здоровее, чем он сейчас. И тоже ничего не мог сделать.
Эд вдохнул, как перед прыжком в воду.
- Господин Жуанвиль, у вас найдется лошадь на продажу?
UPD 22.03 читать дальше
3
Возможно, принятое Эдом решение было напрасной глупостью, из которой ничего не выйдет, но дышать сразу стало легче.
- Я еду с вами, - выпалила Аби.
- Возьмете? – усмехнулся трактирщик.
Эд кивнул.
- К несчастью, этот «юноша» был секундантом.
- Тогда марш собираться. За расчетом к Мадлен зайди. Скажи, с господином бароном уезжаешь. Господина герцога я уж сам перевяжу.
Аби вылетела за дверь.
- Но я… - начал герцог.
- А вы помолчите, монсеньор, - оборвал его Эд. – Если до завтра не передумаете - вернетесь, а сейчас едем.
- Хорошо, что Аби с вами будет, - заметил господин Жуанвиль, умело бинтуя кровоточащее запястье. - Скажу мэтру Бронсану, что вы под ее присмотром – глядишь, и не съест.
- Ее? – удивился Повелитель Скал. Надо же, заметил.
- Не узнали? – обрадовался трактирщик. – Да Аби это, Арабелла же. Она и прошлый раз здесь была, вы еще кошелек ей подарили, за заботу о господине бароне.
Герцог нахмурился, пытаясь вспомнить.
- А почему она в цветах Рокслеев?
- А это пусть сама рассказывает, - расплылся в улыбке господин Жуанвиль. – Или господина барона спросите. Эх, Дориты-то нет. Как же она?
- Дорита – птица вольная, захочет – найдет, - отрезал Эд. – Что с лошадью?
- Только Пройдоха, а его я не продам. Я вам его одолжу – до Фрамбуа. Когда лошади зимой дурили, все барышники туда перебрались. Оставите Пройдоху в «Четырех охотниках», там хозяин мой брат, Мартин Жуанвиль, а Мартин вас к нужным людям сведет. Со мной вы до конца месяца расплатились. Мэтр Бронсан?
- С мэтром тоже, - кивнул Эд. – С долгами монсеньора Эпинэ разберется.
А нет – и кошки с ними.
- Вот и хорошо, - кивнул трактирщик. – Пойду, старичка оседлаю.
Господин Жуанвиль вышел.
Эд оглядел комнату. Он ожидал, что скоро ее покинет, так что собраться недолго.
- Эр Эдвард, - осторожно спросил герцог.
Эд обернулся.
- А вы сможете ехать верхом?
На редкость правильный вопрос. Может, слухи все же врут?
- На одной лошади с вами, - криво улыбнулся Эд. – Зато никому даже в голову не придет, будто мы куда-то спешим. Ближе всего ворота Роз, до их закрытия мы точно успеваем, и там сложно устроить засаду. После стоило бы свернуть, но знакомства у господина Жуанвиля хорошие, у его брата, надеюсь, не хуже, так что имеет смысл рискнуть и действительно ехать через Фрамбуа. Кстати, что вы сделали с королевой, что она дала вам уйти? Связали?
- Заперли в будуаре. А дамам я сказал, что ее величество приказала не беспокоить.
- В будуаре есть окна? Хотя, Ариго в окно кричать не будет.
- Катарина дочь Штанцлера.
Эд выронил чистую рубаху - хорошо хоть, не на пол, а на кровать. Какое редкое душевное сходство отца и дочери.
- Эр Эдвард, куда мы едем? После Фрамбуа.
Второй хороший вопрос. Проще всего в Надор, но там землетрясения, война и Лионель Савиньяк. Кадана разбита, Хайнрих на Изломе постарается заключить мир, а лезть в Дриксен без разведки и гарантий - самоубийство. Значит, как обычно?
- В Агарис, - усмехнулся Эд. – Люди Чести всегда бегут в Агарис. А там посмотрим.
UPD 30.03 читать дальше
4
Робер шел по дворцу, не зная, смеяться ему или плакать. Готти после стрижки впал в тоску, и сокрушенная его холодностью Эвро решила отомстить всему миру, начав, как обычно, с любовника хозяйки. А когда собачонку заперли, она подняла такой вой, что гости Коко хором возопили о милосердии. В итоге собаку выпустили, а Робер ушел.
Левретка выжила маршала из дома любовницы – кошкам на смех. Хотя, как раз на мелкую гнусь и бывает труднее всего найти управу. Робер бы не раздумывая дал отпор волкодаву, но Эвро надежно защищали ее размеры. Пришлось спасаться бегством.
Стоило бы извлечь из бесславной ретирады хоть какую-то пользу и лечь пораньше спать, но по-летнему теплый вечер был так красив, что по дороге домой Робер решил заглянуть к сестре, позвать ее на прогулку, и, может быть, даже попросить помочь с разводом. Возможно, слова регента убедят барона передумать?
- Ее величество просила не беспокоить, - «обрадовали» его в Малой гостиной.
- Ее величество одна?
- С ней фрейлина, - сообщила Одетта Мэтьюс.
- Но это было полчаса назад, - заметила Дженнифер Рокслей, - и баронесса Дрюс-Карлион могла уже выйти так же, как пришла – через Парадную приемную. Господин маршал, быть может, Молнии, как и Скалы, доложат о себе сами?
Дикон был у Катари? Когда только успел? Хотя, наверняка, как приехал, первым делом сюда помчался. Бедная сестра. Надо все-таки с ним поговорить. Но захочет ли слушать?
«Ворчишь на Дикона, - одернул себя Робер, - а сам собираешься потревожить Катари ради личных дел».
Решено: он только узнает, как она, и сразу же уйдет.
- Да, я так и сделаю.
В Малой приемной никого не было. Работает в кабинете? Дверь приоткрыта и голосов не слышно.
Робер зашел в кабинет. Тоже никого.
Ушла, а эти клуши и не знают? Но дверь из кабинета в Парадную приемную заперта на засов.
Стоит ли тревожить Катари в будуаре? А если она одна и ей стало плохо, так, что даже позвонить нет сил?
Дверь из кабинета в будуар задвинута комодом. Есть еще одна дверь!
Робер кинулся в Малую приемную.
Заперто изнутри.
- Катарина? – Робер ударил по двери кулаком.
Из будуара – ни звука.
Обратно в кабинет, навалиться всем телом – комод не сдвинулся ни на волосок.
В Парадной приемной охрана!
Робер трясущимися руками отодвинул засов.
- Господин маршал? – подскочила к нему Дрюс-Карлион.
Дрюс-Карлион здесь. Сестра одна!
Робер оттолкнул загородившую проход девицу. Двое гвардейцев. Сержант и смутно знакомый теньент. Не южане, но сейчас это даже лучше.
- Вы, двое, в кабинет.
При виде комода теньент присвистнул.
- Кто здесь был? – отрывисто спросил Робер, пока здоровенные северяне примерялись к резному гробу.
- Глауберозе, Штанцлер, Дрюс-Карлион, Окделл с пажом. Чтоб тебя! Простите, господин маршал.
Робер не слушал – он протиснулся в будуар, как только стало возможным приоткрыть дверь.
В льющемся из окна серебристом свете Катари походила на видение. Хрупкая светловолосая девочка, несмотря на выпирающий живот.
- Ты жив! – сестра медленно опустилась в кресло. – Святая Октавия, ты жив! Как же я боялась.
- Дверь была подперта комодом, - зачем-то объяснил Робер. – Катари, почему ты не открыла другую дверь? Я стучал.
- Этот засов не открыть женщине, только мужчине. Ты видел Окделла?
- Дикона? Это он тебя запер? – спросил Эпинэ, чувствуя себя идиотом. Королеву Талига заперли в собственном будуаре – такого даже Дидерих не писал. Что здесь было, Леворукий и все его кошки?
- Он хотел меня убить, но промахнулся. Видишь?
Кинжал Окделлов – Робер хорошо его знал, много раз видел сперва у Эгмонта, а потом у его сына - воткнут в стол по самую рукоятку.
Робер как во сне подошел к столу, попытался выдернуть клейменный вепрем клинок – безуспешно. Какой же силы был удар?
- Я пыталась тебя предупредить, - сбивчиво заговорила Катари, - пыталась! Все Окделлы – убийцы. Они погубили твою семью! Мишель считал Эгмонта другом, а он их всех убил. Окделлы – это глупость и подлость, всегда глупость и подлость, с самого их святого Алана!
Катари была не права, и Робер представить боялся, что совершил Дикон, чтобы сестра сказала такие несправедливые слова. Как же он ее напугал!
- Ваше величество, теперь вы в полной безопасности. Сейчас приведут врача.
Теньент. А Робер и забыл о своих помощниках. И совсем не подумал о враче, а еще маршал!
- Спасибо, Николас… теньент Уэйд, - Катари стиснула в руках шаль.
- Для меня честь служить вам, - молодой гвардеец склонился в поклоне. Еще один влюбленный. Катари привлекает к себе все сердца.
Робер похолодел. Если в городе узнают про выходку Дикона, ему не жить. Происшедшее нужно скрыть, но как объяснить это сестре?
- Ваше величество! – в будуар вошел Карваль.
- Вы выполнили наше поручение, генерал? – с бледной улыбкой спросила Катари. Даже сейчас она помнила о делах.
- Да, ваше величество. Что этот ублюдок сделал?
Когда ему успели рассказать?
Нет, все проще: Никола увидел кинжал. Он всегда сразу замечал самое главное. Как хорошо, когда есть на кого положиться.
- Ричард Окделл пытался принудить регента Талига к браку с ним, а получив отказ, попытался убить, - глухо сказала Катари… нет, королева, пряча боль за достойными мэтра Инголса формулировками. – В память о его сестре, бесстрашно делившей с нами все опасности при мерзких временщиках и узурпаторе, и всегда бывшей нашим верным другом, мы могли бы простить ему покушение на нас, но мать и дитя единое целое, и под угрозой была жизнь принца. Такому нет прощения. Мы обвиняем Ричарда Окделла в государственной измене. Я Ариго, - добавила сестра звенящим от ярости голосом, - и за своих детей я буду драться. Драться, как леопард!
- Ваше величество, - воскликнул Робер, - я понимаю ваш гнев, но…
- Монсеньор, - прорычал Карваль, - вы всегда были снисходительны к Окделлу, но сейчас! Место мрази, посягнувшей на жизнь женщины – на виселице.
- Вы тоже так считаете? – невпопад удивился гвардеец.
- На что вы намекаете, теньент Уэйд? – прошипел Никола, сделав ударение на звании.
- Какие намеки, господин генерал? – развел руками тот. – Я открыто и чистосердечно рад тому, что по вашему мнению место убийцы женщин – на виселице.
- Ты, мародер…
- Хватит, - прикрикнул Робер. Николас Уэйд – теперь он вспомнил. То ли надорец, то ли прибившийся к надорскому полку барсинец. После смерти Альдо за него поручился Халлоран, и он оказался у Мевена.
- Вам есть что сказать, теньент? – спросил Робер, собираясь сразу после ответа выставить бывшего «черного» в приемную.
- Я думаю, что если герцог Окделл решился бежать, то он уже покинул Олларию. Но поскольку Кольцо Эрнани блокировано кэналлийскими стрелками, то далеко ему не уехать.
- Я сейчас же отправлю людей на поиски, - решительно сказал Карваль.
- И сами их возглавите? Неужели пропустите приезд графини Савиньяк? – поддел Уэйд. – Впрочем, я вас понимаю: о скатертях и гобеленах подчас горюют больше, чем о родичах.
Намек на сожженный южанами Сэ и уже второй намек на убийство Маранов. Сэц-Ариж при имени барсинца только что не плевался, и теперь Робер понимал, почему. Но чего он добивается? Еще немного, и Карваль наговорит лишнего, а Уэйд, если верить Жильберу, мастер клинка. Эдикт о запрете дуэлей был подписан Катари сразу за манифестом о примирении церквей, но как будет выглядеть генерал, прячущийся от верной смерти за женской юбкой?
- Вы можете предложить лучшую кандидатуру? – спросил Робер.
- Да. Себя. - Уэйд не дрогнув выдержал его взгляд. – Герцог Окделл не сможет покинуть Кольцо Эрнани, а уроженцы центральных графств скорее найдут беглеца на своей земле. Но под командованием генерала Карваля, да и вообще кого-либо из южан, они не станут делать ничего, кроме того, что будет сказано в прямом приказе. Ни помощи, ни инициативы командиру из южан от них не будет. Сожалею, ваше величество, но среди верных вам людей нет единства.
- Да вы – тараканьи прихвостни! - возмутился Никола.
- О чем я и говорил.
- Николас… теньент Уэйд, - тут же поправилась сестра, - вы действительно хотите найти Окделла? Я… мы помним, что вы служили под его началом.
- Ваше величество, - с поклоном ответил Уэйд, - мне ненавистна сама мысль о разгуливающих на свободе убийцах. Судьбу преступника должен решить суд, а до тех пор его место в Багерлее. Хотя, учитывая безмерную любовь талигойцев к вам, в тюрьме герцог Окделл будет в куда большей безопасности, чем на свободе.
- Что здесь творится? – вклинился в разговор брат Анджело. За его плечом маячил Мевен. – Ваше величество, вы выглядите усталой.
- У меня был тяжелый день, - печально улыбнулась Катари. – Прошу вас, дайте нам с господами пять минут, и я буду в полном вашем распоряжении. Капитан Мевен, маршал Эпинэ и генерал Карваль введут вас в курс дела чуть позже.
- Пять минут, - монах сурово посмотрел на Робера и вышел в кабинет, а оттуда в Малую приемную. Мевен – за ним.
- Маршал Эпинэ, мы оставляем поиск и арест преступника на ваше усмотрение. В качестве причины поисков, думаю, можно бы было объявить сокрытие Окделлом документов, похищенных им и узурпатором из гробницы святой Октавии. Я… мы не желаем повторения того, что случилось с Айнсмеллером. Посвятите в правду тех, кого сочтете нужным.
Какая же она умница! Но кому искать сбежавшего дуралея? Найдет его любой, но кто привезет в Олларию живым? Робер на миг задумался. Уэйд желает выслужиться. А значит, в точности исполнит приказ, в отличие от южан, которые и прежде Дикона не жаловали.
- Теньент Уэйд, я поручаю вам найти и арестовать герцога Окделла по обвинению в сокрытии похищенных Альдо Раканом документов. Вам запрещено рассказывать кому-либо о покушении на ее величество. Сколько людей вам нужно?
- Сорок, - тут же ответил барсинец.
- Сколько? – взвыл Карваль.
- Возможно, мне придется разделить отряд, - объяснил Уэйд. – А Окделл хороший боец, не говоря уже о том, что он просто Окделл. Требуется значительное численное превосходство, чтобы ему не пришло в голову сопротивляться. В случае боя я не смогу гарантировать герцогу Окделлу жизнь. Кроме того, я прошу разрешения лично выбрать людей.
Робер обернулся к сестре. Та кивнула. Очевидно, у нее были основания доверять Уэйду. Не в этом ли дополнительная причина нелюбви Сэц-Арижа к барсинцу?
Приказ Катари написала собственноручно.
- Вы уже решили, откуда начнете поиски? – спросила она, протягивая бумагу.
- С особняка герцога Алва. Возможно, слуги что-то знают. Мне доводилось там бывать, и я смогу убедить их быть откровенными.
- Я рассчитываю на вас.
- Я вас не подведу, ваше величество!
Поклонившись, Уэйд вышел.
- Я ему не верю, - неприязненно сказал Карваль. – Он изворотливый, как угорь. И при Ракане капитаном был.
- А я – Первым маршалом, - напомнил Робер. – Катари, тебе надо отдохнуть.
- Ты прав, - грустно согласилась сестра. – Я полагаюсь на вас, господа.
5
Приказ регента заставил привратника не медля распахнуть ворота.
Как Колин и думал, ни Окделл, ни Штанцлер в особняк не возвращались. Вот и замечательно. В первоначальном плане визита сюда не было, но грех упускать такую возможность. Удача любит наглых.
Оставив десять человек во дворе, на случай, если Карваль уломает Эпинэ слишком быстро, со вторым десятком он вошел в дом.
Оказавшись внутри, солдаты замешкались, разглядывая вестибюль, и Колин их понимал. Каким бы путем не достался Окделлу особняк, приглашенные им мастера потрудились на славу. Когда Колин был здесь последний раз, работа еще продолжалась, и сине-багряный дом словно воплощал идею о невозможности объединить юг и север. А сейчас ему показалось, будто он шагнул из пышной столичной весны в золотую надорскую осень.
Когда месяц кряду идут холодные дожди, все вокруг кажется серым, и по сторонам никто не смотрит, только под ноги. Поэтому, когда в день святой Эдит выглядывает солнце, кажется, будто Надор за одну ночь переоделся в цвета Дома Скал. Горы, словно исполинские вепри, поднимают золотые спины из багряного моря дубрав, а старые ели вдоль дороги кажутся совсем черными. Шестнадцать коротких солнечных дней, когда не любить Надор невозможно. После дня святой Элисон выпадает первый снег, тут же тающий под плетями ледяного дождя, и наступает промозглое темное время – почти до конца Осенних Молний, пока не замерзнет Ренкваха.
Надорской осени отпущено лишь шестнадцать дней от святой Эдит до святой Элисон. Багряные с золотом драпировки в этом доме продержатся дольше – но не на много.
- Чем могу служить, господа? – из боковой двери величественно выплыла домоправительница.
Из-за худобы Мартина Крэбстон казалась выше, чем была на самом деле, а глухое, неуловимо похожее на мундир платье прибавляло суровости и без того строгому лицу, но все это мало объясняло, как хрупкой и еще не старой женщине удавалось выглядеть настолько внушительно. Окделл обращался к ней «госпожа Мартина». Ну, на то он и Вепрь.
- Госпожа Крэбстон, к несчастью, причина моего визита печальна. Соберите всех слуг, я должен их допросить.
- Что-то случилось с монсеньором, господин Уэйд? – спросила домоправительница, деликатно обойдя его «новое» звание.
Николас Уэйд опять теньент. А значит, снова станет капитаном.
- Герцог Окделл обвиняется в сокрытии бумаг, похищенных узурпатором из гробницы святой Октавии. Я рассчитываю на ваше благоразумие и содействие.
На лице женщины не дрогнул ни единый мускул. Еще бы, преданность Окделла Ракану известна всем, и его служба вдове Фердинанда выглядела изрядным фарсом, ничем, кроме влюбленности, не объясняемым.
- Я могу увидеть ваши бумаги?
Колин протянул приказ.
Госпожа Крэбстон прочитала его дважды. Вернула.
- Вы желаете видеть всех слуг?
- Всех, кто присутствует сейчас в доме, в том числе и привратника. Мои солдаты во дворе будут достаточной защитой дому.
- Не сомневаюсь. Следуйте за мной.
Если бы Колин доподлинно не знал, что Мартина Крэбстон родилась в Олларии, он бы решил, что она из Надора. Временами ее сходство с покойной Повелительницей Скал пугало.
- Бишоп и Чард, со мной. Сержант Тондер, остаетесь здесь за главного. Смотрите в оба.
На сбор слуг ушло больше четверти часа, но поторапливать Колин не решился. Лакеи, конюхи, прямой и надменный камердинер – Эмиас. В стайке горничных выделялась молодая женщина с глазами лесной кошки, и теперь это было единственным, что роднило ее с кошачьими. Повару все же удалось невозможное: откормить герцогскую любимицу. Когда Колин видел Катарину два месяца назад, у нее из-под платья только кости выпирали, сейчас же тонкая шерсть облегала несомненно женские изгибы, а округлившееся личико оказалось даже хорошеньким. Хоть понятно стало, что Окделл в ней нашел.
Наконец явился садовник, а значит, больше по дому никто не шляется.
- Здесь все? – уточнил Колин.
- Да, сударь, - подтвердила домоправительница.
- Возможно, кто-то из слуг уехал с господином Окделлом?
- Здесь все.
А их оказалось много меньше, чем Колин ожидал. Удивительно, когда они успевали со всей работой. Хотя, у госпожи Крэбстон без дела не засидишься.
Колин откашлялся.
- Ваш хозяин, Ричард Окделл, разыскивается в связи с серьезным обвинением. И чем скорее он предстанет перед регентским советом, тем лучше для него. А потому отвечайте честно. Однако, время дорого. Бишоп, возьмите в вестибюле четверых и осмотрите покои герцога.
- Я провожу, - предложила домоправительница.
- Нет, госпожа Крэбстон, вы нужны мне здесь. Не волнуйтесь, сержант найдет дорогу.
Бишоп тенью скользнул в коридор. Колин считал себя очень хорошим фехтовальщиком, и Окделл, ученик Ворона, это подтверждал, но легкость движений бывшего домушника вызывала зависть.
Делалось ли это с ведома Повелителя Скал или тайком от него, но изгнанная из господских комнат сине-черная мебель теперь стояла в свитской. Колин с удобством расположился в кресле, достойном королевского кабинета, и еще раз оглядел притихших слуг.
- А теперь расскажите мне, кто из вас сегодня видел вашего хозяина. Когда это было, что он говорил и делал, и что при этом говорили и делали вы.
Увы, рассказывать слугам было почти что нечего. Окделл вернулся из поездки в превосходном настроении и был со всеми приветлив. Первым делом прошел в домовую церковь, спросил о здоровье Штанцлера. Узнал, что тот на аудиенции у королевы, обрадовался. Узнал, что Штанцлер перед отъездом оставил ему письмо, прочел – и галопом поскакал во дворец. Не переодевшись, к расстройству чопорного камердинера, и не поев, к тщательно скрываемой обиде повара. Конюхи успели переседлать Сону и были тем горды. Госпожа Крэбстон герцога не видела вовсе, о чем сдержанно сожалела, демонстрируя сходство с еще одной покойной герцогиней – на этот раз Придд.
Не зная, как еще тянуть время, Колин расспросил слуг заодно и про Штанцлера. Он хорошо помнил, с каким видом старый гусь вышел сегодня из кабинета королевы и как рванул следом за ним Карваль. К сожалению, письмо Штанцлера Окделл забрал с собой.
Когда Колин уже четыре раза уточнил у Эмиаса подробности и шестнадцать раз мысленно проклял Бишопа, тот наконец вернулся.
- Мы все осмотрели, капитан. - Судя по довольной роже, осмотр вышел удачным и рисковали они не зря.
Колин еще раз спросил про посещавших Штанцлера врачей и объявил допрос законченным.
- Госпожа Крэбстон, - с проказливой улыбкой сказал Бишоп, когда домоправительница провожала их к выходу, - к вам к ночи ближе чесночники заявятся. Так мы там кабинет монсеньора опечатали – а то мало ли, стащат чего, а нас обвинят.
- Ребячество, - поджала губы госпожа Крэбстон. – И, разумеется, никто в этом доме не будет препятствовать властям.
Это да, но вряд ли Карваль, задумав вломиться в дом ненавистного северянина, озаботится необходимыми бумагами. А домоправительница думает, что комната опечатана исключительно с целью позлить южан. Старая вражда – такая полезная штука.
Колин знал, что уходя нельзя оглядываться, но все равно обернулся. Прямо напротив входа висело знамя. Багровое поле с черной скалой Окделлов. Правила геральдики завораживали смесью логики и бреда, но даже они не могли объяснить, почему на щитах и знаменах сыновей Полночи и Рассвета полыхает закат. А одинокая скала так похожа на черную башню.
Леворукий с драпировками, но Колин слишком хорошо помнил, как обошлись со стягом Раканов.
- Снимите, - приказал он Чарду, самому высокому из своих солдат.
Тот пожал плечами, влез прямо в сапогах на обитый алатским атласом стул, и через минуту протянул Колину сверток багрового шелка. Оказалось, что надорское знамя закрывало на стене герб Алва. Южане порадуются.
- Капитан Уэйд, что совершил монсеньор? – тихо просила госпожа Крэбстон.
- Родился Окделлом, - честно ответил Колин. - У вас ведь есть деньги на ведение хозяйства? Советую дать слугам расчет прямо сейчас. С них станется выгнать вас всех без единого суана.
Больше Колин не оглядывался. Ворон со стены провожал бегущих, словно крысы, ызаргов, и это было по-своему символично. В этом городе падали хватило бы на всех, но те, у кого нет крыльев, должны спасать хвосты заблаговременно.
Сбежать с крыльца, взлететь в седло.
Здравствуй, дорога!
@темы: ОЭ