94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Высокие травы гнулись под порывами стихшего сотни лет назад ветра, рвался к красному солнцу черный зубчатый столб, а над ним кружили птицы, злые и тревожные, как сам закат. Созданная неведомым мастером картина завораживала и пугала. Кто бы ни придумал положить завещание Эрнани Последнего в «закатный» футляр, сам Франциск или кто-то из его советников, красота решения восхищала: закат несчастной Талигойи неотвратимо сменялся ночью, и осмелевшие падальщики уже рвали ее дряхлое тело, но этому Ракану хватило смелости признать свою слабость и вручить власть правителю, способному вырвать страну из тьмы.
Арлетта смотрела на шкатулку из гробницы Октавии и вспоминала завещание человека, внезапно представшего перед ней совсем другим, нежели прежде.
«Моя жизнь лишь отягчит смену династий. Создатель, храни Талигойю и ее нового короля». Исторические хроники звали Самопожертвователем Эридани, но Эрнани это имя подошло бы ничуть не меньше. Кто бы мог подумать!
То, что воля Эрнани не остановила ни Альдо, ни Окделла, ничуть не удивительно: чтобы признать свою неправоту, для начала надо иметь совесть, каковой у этих молодчиков отродясь не было. Понятно и то, зачем после смерти Альдо Окделл разыскивал завещание. А вот как оно оказалась у Катарины? О том, что хранит шкатулка, вдова Фердинанда несомненно знала и вовсе не случайно назвала сына Октавием. Увы, со всеми расспросами придется подождать, пока брат Анджело сочтет ее величество достаточно окрепшей. Впрочем, это не к спеху, уже Круг, как не к спеху. Все, для кого последнее письмо Эрнани могло бы что-то изменить, давным-давно мертвы.
- Почему Шарль не предупредил Алана? – в который раз вопросил сын Жозины. – Они же были друзьями!
Арлетта с трудом подавила вздох. Одно слово – Иноходец.
- Наверное, потому что хорошо его знал? – грубовато оборвал причитания Робера Эрвин. Графиня была с ним согласна: доверить тайну Окделлу – что может быть глупее? – Как же он ее любил! – без паузы продолжил ноймар: сын Рудольфа мог думать только о браслете. Мальчишка, хоть и полковник. Полковник Придд, судя по письмам Жермона, куда старше.
Впрочем, браслет Октавии воистину заслуживал внимания. Кольцо, охватывающее три четверти запястья, застегивалось цепочками причудливого плетения, места крепления которых скрывали загадочно мерцавшие карасы изумрудной огранки. Воплощенное изящество! Придд считал шкатулку из гробницы слишком плоской, чтобы в ней мог лежать браслет, но его ошибка простительна: из всех виденных Арлеттой браслетов этот был самый тонкий. И хрупкой синеглазой девочке с иконы он подходил, как никакой другой.
За хорну узнаваемая кэналлийская форма, черные камни в серебряной оправе и даже монограмма на морисский манер – «АО», Алва Октавия. Должно быть, самый первый подарок Франциска вдове Рамиро. Или первый, который она приняла, зная о его любви. Знак уважения к ее умершей любви. И именно его суровый властитель хранил и после смерти.
Как же он ее любил!
- Удивительно тонкая работа! – восхищенно произнес Эрвин. – Вы заметили узор на внутренней стороне? Ни разу такого не встречал.
- Я тоже обратил внимание, - кивнул Робер. – И тоже раньше такого не видел.
Арлетта улыбнулась.
- Думаю, эти слова помещены там, где помещены, потому что не предназначены для посторонних.
- Слова? – переспросил Ро.
- Вы думаете, это надпись? – уточнил Эрвин.
- Я это знаю. Багряноземельские письмена сами по себе похожи на змеистые линии, чем и пользуются мастера, виртуозно вплетая их в узор. В Алвасете есть огромный шелковый ковер, на котором выткана целая поэма. Глядя на него, понимаешь, почему орнамент зовут музыкой для глаз.
- Если на браслете стихи, то очень короткие, - улыбнулся Робер: явно задумался о подарке для Марианны.
- Посвящение или пожелание, - предположила графиня.
- Или признание, - выдохнул Эрвин.
- Или клятва. – Арлетта прищурилась, разглядывая лежащую на столе драгоценность. Катарина выбрала для сына очень своевременное имя. Октавий Менестрель оставил о себе добрую память, но невозможно вспомнить короля, не вспомнив соправителя, а для Павлина и Гуся в напоминании о Железном Вороне ничего доброго нет.
В гостиную, браво печатая шаг, вошел давешний дежурный теньент с перевязанной головой – показывает монсеньору, что давно здоров и может хоть сейчас в бой.
Робер подобрался, готовясь мчаться, куда скажут, но теньент обратился к Арлетте:
- Сударыня, господин Гишфорд просит вас принять его.
Гишфорд? Ювелир?
- Зовите. Это ненадолго, - заверила графиня мужчин.
Занимать ее долго она просто не позволит.
Племянник покойного Бартолемью был по-прежнему тощ и робок. В руках он держал гайифский футляр для украшений.
- Сударыня. Господа. – Глубокий поклон и нервная улыбка.
- Мастер. Что привело вас в этот дом? – Непроизнесенное «без приглашения» так и повисло в воздухе.
Гишфорд откашлялся.
- Сударыня, я закончил работу над вашим колье раньше назначенного срока и счел необходимым как можно скорее передать его в ваши руки. В городе неспокойно. – Он открыл футляр и с поклоном протянул Арлетте.
Молодой ювелир совершенно не разбирался в людях, но с камнями сотворил чудо. Куда девалась тусклая белесая галька? Ярко-зеленые с густо-красной сердцевиной опалы гордо сияли в солнечном свете, полностью оправдывая свое «королевское» имя. Преображение поражало, но Арлетта не сомневалась, что это те же, её, выбранные Арно для неё камни: хитрец Бартолемью мог бы ради репутации пойти на лишние расходы и совершить подмену, его наследник для подобных маневров слишком прост.
- Мастер Мэтью, вы просто волшебник!
- Благодарю, сударыня. – Ювелир польщено улыбнулся.
- Напомните, сколько я вам должна?
- Нисколько, сударыня, вы сразу внесли полную плату.
Явно осмелев, Гишфорд бросил заинтересованный взгляд на «закатную» шкатулку, на браслет; поджал губы. Зависть? Кэналлийские кудесники многим словно кость в горле.
- Я вижу, я не вовремя. Не смею более занимать ваше время. Но, перед тем как я уйду, позвольте, господин герцог, выразить вам мои соболезнования. Это ужасное горе.
«Ужасное горе»?
Робер побледнел:
- Катари?!
- Что ты сказал, каналья?! – прорычал Эрвин.
Не ожидавший такого ювелир отшатнулся и выставил перед собой ладони:
- Я только хотел выразить…
- Вам что-то известно, мастер Мэтью? – любезно осведомилась Арлетта, не давая молодым балбесам наломать дров. Что с королевой и принцем ничего не случилось, она была уверена: простой горожанин никак не мог узнать новости из дворца раньше их. От Капуль-Гизайль гонец бы тоже примчался быстрее людской молвы. Значит, кто-то распускает по Олларии пустые слухи. А в городе и в самом деле неспокойно, и Ро не единственный, кто сходу готов поверить в самое плохое.
- То же, что и всем, - растерянно ответил ювелир, подтверждая опасения графини.
- А что известно всем? – взяв себя в руки, спросил Робер.
- Что ваша невеста, герцогиня Окделл, погибла во время землетрясения вместе с матерью, сестрами и всеми, кто был в замке. Нижайше прошу меня простить, если моя бестактность…
- Вы говорили про Айрис! – не скрывая облегчения, выдохнул Эпинэ.
- Я увидел браслет герцогини и подумал, что вы собрались, чтобы… Еще раз прошу меня простить!
Ну конечно, браслет! Бедняга решил, что монограмма «АО» принадлежит Айрис Окделл! Однако, у мастера зоркий глаз. Вернее, на драгоценности натренированный.
- Это вы нас простите, - с чувством сказал Робер. – Я испугался, что что-то случилось с ее величеством. Увы, привычка к дурным вестям легко заводится, но трудно искоренима. А что до браслета, то он принадлежал не Айрис Окделл, а королеве Октавии.
- Вам сказали, что этот браслет принадлежал святой Октавии? – неожиданно сурово спросил Гишфорд. – Сударь, мой долг сообщить вам, что вас ввели в заблуждение. Это браслет невесты герцогини Окделл.
- Вы так уверенны из-за одной лишь монограммы? – удивилась Арлетта.
- Я уверен, потому что это я его изготовил, - решительно ответил ювелир. – Я понимаю, что одного моего слова недостаточно. На браслете, на крючке застежки, должно быть мое клеймо. Две птицы, смотрящие друг на друга, это общий знак нашей мастерской, придуманный мастером Бартолемью, и между ними переплетенные буквы «М» и «Г» – Мэтью Гишфорд. Лучше смотреть через гайифское стекло. – Он отстегнул от пояса и протянул Роберу кожаный чехольчик.
- Так и есть, - подтвердил Эпинэ после осмотра.
Браслет – фальшивка?!
- Но там же знак, морисский! – разочарованно воскликнул Эрвин.
Мастер мгновенно навострил уши.
- Что вам известно о знаке на оборотной стороне браслета? – строго спросил Робер.
- По памяти я его не повторю, но если вы позволите послать в лавку за журналом…
- Вам известно, что он значит? – прищурившись, спросила Арлетта.
- Нет.
- Тогда зачем вы его изобразили? – Человек, верящий в магические свойства камней, не станет просто так лепить на браслет невесты неизвестные знаки. Или станет?
- Желание заказчика, - развел руками ювелир. – Герцог Окделл потребовал, чтобы этот знак был повторен в точности на внутренней стороне браслета и колец.
Окделл? Он первым открыл шкатулку. С него бы сталось заказать для сестры подарок по образцу найденного в гробнице. А потом захотел сравнить и случайно перепутал.
Нет, с Айрис они тогда были в ссоре, какие тут подарки. Значит, нарочно, чтобы подменить? Да за какими кошками потомку святого Алана браслет святой Октавии?! Хотя… Он сохранил икону в особняке, и даже сапфиры с оклада не тронул.
- Мастер Мэтью, позвольте предложить вам шадди, - твердо произнес Эпинэ. – Прошу вас, присаживайтесь и, умоляю, помогите нам разрешить эту загадку: как мог браслет Айрис Окделл попасть к драгоценностям королевы Октавии? Скажите, когда и при каких обстоятельствах вы получили заказ?
Про гробницу Франциска – ни слова. А ведь выйдет, пожалуй, из Иноходца настоящий Проэмперадор!
- Это случилось накануне Октавианской ночи, – будто страшную сказку, начал ювелир свой рассказ. – Ричард Окделл заказал мастеру Бартолемью подарки для друзей и сестры. Четыре золотых кольца и браслет невесты. Кольца должны были повторять формой кольцо герцога…
- Фамильный перстень Окделлов? – перебил Робер.
- Нет, обычный мужской квадратный перстень с монограммой «РО» в одном углу и карасом в форме круглого кабошона в противоположном. Новые кольца должны были быть тоже с карасами, но с другими монограммами. Браслет… Традиционно браслет невесты – четыре обруча, скрепленных в четырех местах, но другая форма тоже допустима, обязателен только металл – серебро. Герцог выбрал плоское кольцо с фантазийной застежкой. Чем он руководствовался при выборе, я не знаю, но рискну предположить, что ему понравился один из имевшихся у дяди образцов кэналлийской работы. Кроме того, герцог хотел, чтобы на внутренней стороне браслета, колец и его собственного кольца, послужившего прототипом, был нанесен один и тот же знак. При этом герцог особо подчеркнул, что знак следует повторить в точности. Таким образом господин Окделл оставил мастеру Бартолемью свое кольцо, изображение знака и задаток.
- А срок?
- Столько, сколько необходимо для хорошей работы. Со сроками господин герцог никогда не торопил. Во время Октавианской ночи лавка была разграблена, а мастер Бартолемью убит, поэтому во время следующего визита с герцогом встречался уже я. Господин Окделл казался очень опечален пропажей своего кольца, но с пониманием отнесся к произошедшему. Он сам вместе со своим эром Рокэ Алвой был в ту ночь на площади Святого Хьюберта и видел все собственными глазами.
- И что сделал Окделл, узнав о пропаже кольца? – спросила Арлетта, не позволяя Гишфорду отклониться от темы.
- Повторил заказ, только теперь уже колец было пять, и повторно внес задаток. Вскоре, насколько мне известно, оруженосец Первого маршала покинул Олларию. Поскольку в условленное время заказ не забрали, по прошествии четырех месяцев я счел возможным использовать камни и металл колец для других заказов.
- А браслет? Его стоимость задаток покрывал?
- Нет, не покрывал, но я сохранил его как образец своей работы. Прошло еще четыре месяца, когда в один из последних дней осени ко мне обратился господин Ракан с просьбой подсказать подарок для сестры Повелителя Скал, на свадьбе которой ему предстояло быть посаженным отцом. Я показал ему браслет, сразу сообщив, что он делался специально для Айрис Окделл и на две трети уже оплачен. Господин Ракан заявил, что не может присвоить себе чужой подарок и от лица герцога Окделла внес недостающую плату, сказав, что это будет его подарок брату, дабы он мог порадовать сестру. Более я этот браслет не видел.
- И сами вы Окделла о нем не спрашивали? – с бергерской дотошностью уточнил Эрвин.
- Нет. Сперва меня останавливали слухи о семейном разладе, потом браслет был у господина Ракана и я мог невольно испортить задуманный им сюрприз. А после гибели молодой герцогини упоминать предназначенный ей подарок и вовсе было бы неправильно.
- Скажите, мастер Мэтью, - с видом праздного любопытства осведомилась Арлетта, - а этот знак на обороте – господин Окделл принес его изображение с собой? Возможно, это была некая книга?
- Когда я сообщил герцогу, что все бумаги мастера Бартолемью перевернуты и перепутаны грабителями, он при мне нарисовал эскиз колец, браслета и символа, который должен быть на них нанесен.
- Благодарю, мастер Мэтью.
- Всегда к вашим услугам, сударыня.
Интересно, насколько хороша у Окделла память? Мог ли он воспроизвести столь сложный знак по памяти, не зная его значения?
И что этот знак значит? Что знак морисский, Арлетта была убеждена.
- Это… Дидерих какой-то! – в сердцах воскликнул Робер после ухода ювелира. – Если это браслет Айрис, то где браслет Октавии?
- И был ли браслет Октавии, - рассеянно заметила графиня.
- Но если браслета – того браслета – вообще не было, зачем класть в шкатулку этот? – резонно спросил Эрвин. – Может, это не та шкатулка?
- Шкатулка та, - уверенно ответил Робер. – Такую картину, - он кивнул на полыхающий степной закат, - забыть или с чем-то спутать невозможно. А вот что в ней было внутри, знает теперь только Ричард. Но это что-то было очень для него важно.
Арлетта смерила задумчивым взглядом футляр. Что важно: браслет сестры или завещание Эрнани? Эти Окделлы столь глупы, что непредсказуемы совершенно.
Но чем труднее загадка, тем приятнее будет ее разгадать.
UPD 15.02.16 читать дальше
Мориски начали штурм Агариса на рассвете первого дня Весенних Скал, в тот же день взяли Старую стену, в ночь со второго на третий ворвались в Цитадель и на закате третьего дня покинули Святой город, перед тем казнив двадцать кардиналов и магнусов, но пощадив явившегося к ним, дабы разделить судьбу конклава, Аристида. Разразившаяся в тот же миг гроза (будто нарочно ждавшая ухода захватчиков) потушила бушевавший два дня пожар, но было поздно: большая часть города выгорела дотла. Впрочем, в какой-то миг подумал Антуан, возможно, лучше бы он сгорел целиком – меньше тел осталось бы. Осознание случившегося пришло много позже, а тогда мертвых было так много, что это были уже не мертвые, а просто тела, которые надо быстро похоронить, чтобы избежать мора. И когда брат Руций приказал вешать мародеров головой вниз, Антуана возмутила не жестокость казни, а лишние трупы.
Он писал и ужасался написанному, а тогда просто принял как данность: много мертвых и мало живых. Очень мало живых: вернувшиеся «львы», рыбаки из окрестных деревень и те немногие, кому удалось выжить. Кому повезло спрятаться и затаится так, что не нашли и не добили, а мориски искали и добивали весь третий день. И потому каждый найденный среди мертвых живой становился победой.
День четвертый – день Чистоты. Тергэллах сказал Аристиду, что цель его – очистить Золотые земли от «скверны», и Костас даже в лазарет с расспросами приходил – вдруг кто из раненых моряков, сталкивавшихся прежде с морисскими пиратами или купцами, знает, что это за ересь, – а Антуан всё вспоминал нухутские сказки. В них часто клялись до поры, «покуда земля берет кровь». Сколько обетов разом исполнилось!
Хуже всего было в Цитадели, но там же оказалось и легче всего. Тела из рва перенесли внутрь крепости, Аристид прочел короткую молитву, после чего ворота закрыли и обсыпали вокруг них на двадцать бье негашеной известью, предоставив дальнейшее воле Создателя. А люди взялись за то, что казалось им по силам.
Своих мертвецов мориски сожгли на пристани на огромных кострах, а убитые агарисцы так и лежали на улицах и в домах, избегших пожара. То, что на городских кладбищах столько мертвых хоронить нельзя, было ясно сразу. Если они хотят, чтобы в городе осталось место живым, надо найти другой путь.
Сжигать тела по примеру морисков выглядело самым простым, а на деле оказалось медленно и требовало много дров. Вывозить тела за город, в старую каменоломню? Так тоже делали, получалось быстрее, но негашеной извести отчаянно не хватало. Перенести в затопленные храмы и там замуровать? Святую Валерию мать Бернарда отстояла: главное здание монастыря еще годилось для жизни, а таких в городе осталось мало. Вход в затопленный храм аббатства Святого Игнатия оказался погребен под руинами. В распахнутые подземелья «истинников» Сель сам не пошел и не пустил остальных. В затопленном храме «львов» имелись колодцы, и через них трупный яд мог отравить всю воду в округе. А где искать и как открыть остальные, они не знали. Значит – костры и каменоломня.
Вслед за бессонной ночью наступил день пятый, день Справедливости. И вот тогда кто-то из каменщиков предложил превратить в печи отдельно стоящие колокольни. Выбрали для пробы кампанилу Святой Мартины, чудом уцелевшую в порту. Внизу пробили проемы для лучшего притока воздуха, деревянную лестницу, спиралью поднимавшуюся к открытому ярусу, пролили водой и присыпали песком, чтобы не загорелась сразу, а потом на эту самую лестницу, начиная сверху и до самого низу, уложили тела, перекладывая сухим камышом, снятым с крыш рыбацких хижин, и всем горючим, что нашлось в округе. А потом подожгли.
У них получилось! Созданная высотой башни тяга раздувала огонь лучше любых мехов, и раскаленное пламя пожирало тела, не требуя дополнительной пищи.
И это тоже было победой.
Должно быть, кто-то из прибывших накануне лекарей «львов» по доброте подлил Антуану сонного зелья, потому что как заснул, он не помнил. Только что рассказывал брату Александру, как они с мэтром Вакером придумали при обработке ран заменить касеру гидором (слуга каданского посланника указал зарытые в саду бочки) – и будто отрезало. Проснулся вечером в незнакомой палатке. Рядом на походном стуле сидел кряжистый адепт Знания лет на десять старше Антуана, но уже наполовину лысый.
- Искореняя невежество среди лени предавшихся, немудрено до срока волос лишиться, - проникновенно сообщил святой отец вместо приветствия и изобразил, как рвет на голове волосы. Антуан рассмеялся – в те дни любая шутка казалась до ужаса смешной.
Говорил отец Гермий глубоким, хорошо поставленным басом. В прошлом он изучал Новую историю Золотых земель и ее же преподавал в Танкредианской академии, а сейчас вознамерился обучить своего единственного студиоза всем премудростям церковного устройства и распорядка, дабы местоблюститель Святого Престола, Всезнающий упаси, не перепутал фелонь с анафемой.
Все это святой отец рассказал, пока они подкреплялись хлебом и сыром. Неизвестные благодетели еще и время, когда Антуан проснется, определили на зависть точно, и танкредианец решил совместить первый урок с ужином.
- А о том, будто ваш сан поддельный, и думать, отец Антоний, забудьте. Раз преосвященный Доминик, да упокоится он в Рассвете, сказал, что только конклав сможет освободить вас от обета, значит, намеревался вас рукоположить по-настоящему, а пастырям, вступившим на воинскую стезю, святой Адриан столько всего разрешил, что по сути для легитимации любого совершенного ими обряда только это одно и требуется – намерение.
- Да мы тут все на воинской стезе, как мне брат Александр объяснил, – с досадой на умершего сказал Антуан. – Так что я сейчас с самым настоящим и чистосердечным намерением объявлю епископом вас, и это вы будете местоблюстителем.
- Дезертировать пытаетесь? – усмехнулся монах. – Напрасные надежды: даже если вы это сделаете, все равно будете старше меня по священству на четыре дня. Так что давайте к делу. «Ураторе», надеюсь, помните?
Проверив знание врачом основных молитв, танкредианец приступил к рассказу об Уставе Пия, с которым, собственно, Антуану так не повезло. Справедливости ради, едва ли единственный за всю историю Агариса Эсперадор из Бергмарк мог предположить, что только что рукоположенный мирянин окажется старшим в Святом городе епископом – по причине гибели всех остальных.
А потом отец Гермий уснул буквально на полуслове. Сколько же ему довелось пережить за эти дни и когда он последний раз отдыхал? Антуан перетащил историка со стула на кровать, укрыл лежавшим в ногах одеялом и отправился на поиски брата Александра. Может, он и настоящий епископ, но от врача сейчас в Агарисе куда больше проку.
На улице уже полностью стемнело. День Справедливости подходил к концу. День шестой – день Славы. Надо будет спросить брата Александра, неужели Аристид намерен увести всех «львов» из Агариса сразу после похорон? Антуан понимал, что новое положение позволяет ему спросить магнуса напрямую, но… не хотелось. Глава орденских лекарей подобного отторжения не вызывал – он прибыл в город и лечил. А вот воины опоздали.
Вокруг не было ни души. Лагерь, разбитый на огромной площади перед разоренным аббатством Святого Адриана, будто вымер. Антуан заглянул в несколько палаток – или пусто, или спят. Спали и караульные у костра, да так, что не удалось добудится. Возмутительная небрежность. Точно так же и морисков, поди-ка, проспали!
Сквозь улицу Анемон была видна площадь Единорога с пылающей колокольней собора Святого Доминика. Возле нее точно должны быть неспящие. Идти, правда, придется одному, против чего его раз семь предупреждали, но это же близко совсем. Да и вряд ли в этом квартале, в шаге от лагеря «львов», встретятся мародеры или умалишенные.
Еще на подходе к площади Антуан услышал благовест. Поначалу даже решил, что ему показалось, но чем ближе он подходил, тем отчетливей тот становился. Выйдя на площадь, Антуан понял, что звон идет от горящей колокольни. Громовой, раскатистый звук, отдающийся в костях. Насколько он знал, все колокола, какие можно было спустить вниз по лестнице, с предназначенных для сожжения колоколен снимали. Оставались огню только самые большие, один из них и оглашал сейчас звоном округу. Вероятно, тяга наверху столь чудовищна, что раскачала даже бронзового исполина.
Перед распахнутыми дверьми колокольни, на фоне раскаленного добела огня, стоял человек. Странно, но Селя Антуан узнал сразу и пошел к нему, то и дело обходя спящих прямо на земле людей.
Саграннец стоял не шевелясь, вытянув к огню руки, а потом покачнулся и опустился на колени. Антуан подбежал к нему, помог встать и отвел от пышущих жаром дверей.
- Как вы? – спросил он, едва слыша себя сквозь ревущее пламя, усадив горца на перевернутую тачку на которой, должно быть, возили песок.
- Я с радостью отдал эту силу. В тот раз я успел, но мы не созданы для такой ноши.
Сель говорил загадками, но переспрашивать Антуан не стал. Сев рядом, он тоже посмотрел в погребальный огонь.
Ревело пламя, гремел колокол. Говорят, колокола-благовесты слышны даже в Закате, и звон их дарит раскаявшимся грешникам надежду на милость Его на Последнем Суде. Сколько умерло в эти дни, не успев даже в мыслях призвать Его? Пусть услышат, пусть утешатся!
Ревело пламя, гремел колокол. Город спал, Сель молчал о своем, а Антуан потерял счет времени. Что-то должно было случится.
- Идут, - тихо сказал Сель, но Антуан отчетливо услышал это слово, будто ждал его. Идут.
Десятки, сотни людей вышли со стороны улицы Ласточки и нескончаемой вереницей потекли через площадь. Будь они в сером, то походили бы на моровой ход из легенд, а этот пестрый ручей Антуан не знал, с чем сравнить. Горожане всех сословий, монахи, солдаты. Мужчины и женщины, старики и дети. Вот они поравнялись с Антуаном и Селем и, будто не заметив их, двинулись дальше, к колокольне. И вот уже первые, ни на миг не замешкав, шагнули в огонь.
Антуан вскочил, но сжавший его мертвой хваткой Сель не позволил сделать ни шагу. Перед распахнутыми дверьми колокольни светло, как в полдень, и кажется, что уходящие идут не по песку, а прямо по солнечному свету. Освещенный огнем песок сияет под ногами людей, и нет на нем ни единой тени. Антуан в ужасе посмотрел под ноги – вот две тени, его и Селя, все строго по давным-давно, в гальтарские еще времена открытым законам! А у этих теней нет…
Гремел колокол, люди попарно шагали в ревущее пламя и исчезали в нем мгновенно, будто переступали невидимый Антуану порог.
Отрешенные, не от мира сего лица. Кто смеется, кто плачет, но все они уже не здесь.
Неожиданно проходящая мимо женщина метнулась в сторону, но сразу несколько рук вцепились в нее, вернули обратно.
- Не хочу! – тоскливо закричала несчастная, вырываясь, и Антуана холодом прошибло от ее вопля. – Там моя дочь! Пустите меня к дочери!
- Радуйся, сестра! – смутно знакомый седой клирик обнял женщину за плечи. – Радуйся и славь Его, что уберег твое дитя от смерти. Радуйся!
Это же магнус Знания Диомид! Когда он успел поседеть?
- Радуйся, радуйся! – подхватили голоса. – Твоя дочь жива! Радуйся! Если любишь дочь – идем!
Крики людей будто разбили в сознании Антуана стену, и теперь он узнавал многих. Друзей, соседей, однокорытников, бывших пациентов и их родных… Как же их много… мертвых.
Последним шел Эсперадор.
- Не оставь град Агарис, брат, - просит Юнний, поравнявшись с Антуаном. – Не сбежать. Не оставь. Обещай, брат Антоний!
- Обещаю.
Эсперадор шагает в ревущее пламя, и в тот же миг колокольня рушится, складываясь, проваливаясь в раскаленное жерло, всей своей каменной громадой гася погребальный костер. Пыль и пепел разлетаются по площади, столб дыма тянется к светлеющему небу. Но и тогда Антуану кажется, что он слышит затихающий, провожающий уходящих благовест.
На рассвете дня Славы Агарис облетела весть, что ворота Цитадели открыты. С опаской вошедшие «львы» не нашли внутри тел, всего лишь два дня назад устилавших крепость. Мертвых нашел Сель – на узкой «черной» лестнице дворца. Двух зарубленных морисских пиратов, и с ними – тяжело раненого капитана церковных гвардейцев. Очевидно, обыскивавшие Цитадель мориски пропустили узкий проход и не нашли ни своих убитых сородичей, ни их едва живого убийцу.
Морисков похоронили вместе с агарисцами. Капитана Илласио вытащил с того света брат Александр, заслужив бесконечное уважение Антуана. А «лев» шутил, что когда больной хочет жить, даже самый старательный врач бессилен.
Об увиденном ночью Антуан никому не сказал – не был уверен, что все это не было сном. А что до обещания остаться, так ему и уезжать некуда. Играть роль местоблюстителя Святого Престола при дворе кардинала Агарии – увольте. Он врач, а врач сейчас нужнее здесь. Молчал и Сель – если, конечно, случившееся случилось наяву и саграннцу было о чем молчать. Так что исчезновение десятков тысяч убитых сочли чудом. Чудо это ободрило выживших горожан, но не заставило Аристида изменить решение.
Вслед за днем Славы пришел день Знания.
- Не сомневайтесь, мы останемся до конца, пока все раненные на своих ногах от нас не уйдут, - неожиданно сказал брат Александр после утреннего осмотра.
- Вы останетесь? – переспросил Антуан. – Лекари? А остальные?
- Уйдут завтра.
Антуан растерянно оглянулся. В ордене Славы даже врачи носили шпагу и, несомненно, знали, с какой стороны за нее браться, так что раненых они защитят. А остальных? Кто защитит обездоленных людей и с таким трудом добытые припасы от мародеров? Телохранители Софии? Полторы дюжины на весь город?!
В палатку Аристида Антуан буквально влетел.
- Мне сказали, - начал он с порога, отбросив всякую вежливость, но осекся, увидев, что магнус не один.
- Вашему преосвященству сказали, что его высокопреосвященство нас покидает, - из последних сил сдерживаясь, произнес конхессер Леонидас. – Да, это так. И это совершенно неприемлемо. Я готов допустить, что первый раз Слава покинула город по ошибке, но сейчас вы замыслили предательство!
- Не стоит бросаться такими словами, - сухо заметил брат Руций.
- О да, у меня слова, а у вас, святые отцы, поступки. Ваше преосвященство, скажите им!
- Я не знаю, что сказать, - растерянно покачал головой Антуан, – я ушам своим не верю. Если вы уйдете сейчас, вы обречете Агарис на смерть.
- Агарис уже мертв, - тяжело уронил Аристид. – Вы выбрали, куда поедете?
- Я останусь.
- Жаль.
- Вы… вы действительно уйдете? – неверяще произнес неизвестный Антуану горожанин. – Как вы можете? Ваше высочество, умоляю, попросите их! Попросите!
- Я не буду ни о чем просить его высокопреосвященство, - безмятежно отозвалась принцесса.
От такого оборота Антуан уставился на племянницу Дивина во все глаза.
- Я не буду просить, - повторила София, – а вот спросить хочу. Ты бежишь от увиденной морисками скверны, магнус Славы Аристид, будто от чумы, но куда ты бежишь? За Рассанну, как бежали талигойцы из пораженной мором Варасты? А стоявшие на спасительном берегу лучники убивали всех, кто пытался переправиться, и больных, и здоровых. Веришь ли ты, Аристид, что сможешь убежать? Встанешь ли сам на границе с мечом и луком, убивая тех, кто побежит за тобой следом? Или обретешь новых братьев за Межевыми островами? Вспомнишь ли ты среди них «скверные» Золотые земли?
Магнус молчал.
София вздохнула.
- Идемте, ваше преосвященство. Здесь больше не о чем говорить.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 13
Оллария. Агарис
400 год К.С. 16-ый день Летних Скал
1
Оллария. Агарис
400 год К.С. 16-ый день Летних Скал
1
Высокие травы гнулись под порывами стихшего сотни лет назад ветра, рвался к красному солнцу черный зубчатый столб, а над ним кружили птицы, злые и тревожные, как сам закат. Созданная неведомым мастером картина завораживала и пугала. Кто бы ни придумал положить завещание Эрнани Последнего в «закатный» футляр, сам Франциск или кто-то из его советников, красота решения восхищала: закат несчастной Талигойи неотвратимо сменялся ночью, и осмелевшие падальщики уже рвали ее дряхлое тело, но этому Ракану хватило смелости признать свою слабость и вручить власть правителю, способному вырвать страну из тьмы.
Арлетта смотрела на шкатулку из гробницы Октавии и вспоминала завещание человека, внезапно представшего перед ней совсем другим, нежели прежде.
«Моя жизнь лишь отягчит смену династий. Создатель, храни Талигойю и ее нового короля». Исторические хроники звали Самопожертвователем Эридани, но Эрнани это имя подошло бы ничуть не меньше. Кто бы мог подумать!
То, что воля Эрнани не остановила ни Альдо, ни Окделла, ничуть не удивительно: чтобы признать свою неправоту, для начала надо иметь совесть, каковой у этих молодчиков отродясь не было. Понятно и то, зачем после смерти Альдо Окделл разыскивал завещание. А вот как оно оказалась у Катарины? О том, что хранит шкатулка, вдова Фердинанда несомненно знала и вовсе не случайно назвала сына Октавием. Увы, со всеми расспросами придется подождать, пока брат Анджело сочтет ее величество достаточно окрепшей. Впрочем, это не к спеху, уже Круг, как не к спеху. Все, для кого последнее письмо Эрнани могло бы что-то изменить, давным-давно мертвы.
- Почему Шарль не предупредил Алана? – в который раз вопросил сын Жозины. – Они же были друзьями!
Арлетта с трудом подавила вздох. Одно слово – Иноходец.
- Наверное, потому что хорошо его знал? – грубовато оборвал причитания Робера Эрвин. Графиня была с ним согласна: доверить тайну Окделлу – что может быть глупее? – Как же он ее любил! – без паузы продолжил ноймар: сын Рудольфа мог думать только о браслете. Мальчишка, хоть и полковник. Полковник Придд, судя по письмам Жермона, куда старше.
Впрочем, браслет Октавии воистину заслуживал внимания. Кольцо, охватывающее три четверти запястья, застегивалось цепочками причудливого плетения, места крепления которых скрывали загадочно мерцавшие карасы изумрудной огранки. Воплощенное изящество! Придд считал шкатулку из гробницы слишком плоской, чтобы в ней мог лежать браслет, но его ошибка простительна: из всех виденных Арлеттой браслетов этот был самый тонкий. И хрупкой синеглазой девочке с иконы он подходил, как никакой другой.
За хорну узнаваемая кэналлийская форма, черные камни в серебряной оправе и даже монограмма на морисский манер – «АО», Алва Октавия. Должно быть, самый первый подарок Франциска вдове Рамиро. Или первый, который она приняла, зная о его любви. Знак уважения к ее умершей любви. И именно его суровый властитель хранил и после смерти.
Как же он ее любил!
- Удивительно тонкая работа! – восхищенно произнес Эрвин. – Вы заметили узор на внутренней стороне? Ни разу такого не встречал.
- Я тоже обратил внимание, - кивнул Робер. – И тоже раньше такого не видел.
Арлетта улыбнулась.
- Думаю, эти слова помещены там, где помещены, потому что не предназначены для посторонних.
- Слова? – переспросил Ро.
- Вы думаете, это надпись? – уточнил Эрвин.
- Я это знаю. Багряноземельские письмена сами по себе похожи на змеистые линии, чем и пользуются мастера, виртуозно вплетая их в узор. В Алвасете есть огромный шелковый ковер, на котором выткана целая поэма. Глядя на него, понимаешь, почему орнамент зовут музыкой для глаз.
- Если на браслете стихи, то очень короткие, - улыбнулся Робер: явно задумался о подарке для Марианны.
- Посвящение или пожелание, - предположила графиня.
- Или признание, - выдохнул Эрвин.
- Или клятва. – Арлетта прищурилась, разглядывая лежащую на столе драгоценность. Катарина выбрала для сына очень своевременное имя. Октавий Менестрель оставил о себе добрую память, но невозможно вспомнить короля, не вспомнив соправителя, а для Павлина и Гуся в напоминании о Железном Вороне ничего доброго нет.
В гостиную, браво печатая шаг, вошел давешний дежурный теньент с перевязанной головой – показывает монсеньору, что давно здоров и может хоть сейчас в бой.
Робер подобрался, готовясь мчаться, куда скажут, но теньент обратился к Арлетте:
- Сударыня, господин Гишфорд просит вас принять его.
Гишфорд? Ювелир?
- Зовите. Это ненадолго, - заверила графиня мужчин.
Занимать ее долго она просто не позволит.
Племянник покойного Бартолемью был по-прежнему тощ и робок. В руках он держал гайифский футляр для украшений.
- Сударыня. Господа. – Глубокий поклон и нервная улыбка.
- Мастер. Что привело вас в этот дом? – Непроизнесенное «без приглашения» так и повисло в воздухе.
Гишфорд откашлялся.
- Сударыня, я закончил работу над вашим колье раньше назначенного срока и счел необходимым как можно скорее передать его в ваши руки. В городе неспокойно. – Он открыл футляр и с поклоном протянул Арлетте.
Молодой ювелир совершенно не разбирался в людях, но с камнями сотворил чудо. Куда девалась тусклая белесая галька? Ярко-зеленые с густо-красной сердцевиной опалы гордо сияли в солнечном свете, полностью оправдывая свое «королевское» имя. Преображение поражало, но Арлетта не сомневалась, что это те же, её, выбранные Арно для неё камни: хитрец Бартолемью мог бы ради репутации пойти на лишние расходы и совершить подмену, его наследник для подобных маневров слишком прост.
- Мастер Мэтью, вы просто волшебник!
- Благодарю, сударыня. – Ювелир польщено улыбнулся.
- Напомните, сколько я вам должна?
- Нисколько, сударыня, вы сразу внесли полную плату.
Явно осмелев, Гишфорд бросил заинтересованный взгляд на «закатную» шкатулку, на браслет; поджал губы. Зависть? Кэналлийские кудесники многим словно кость в горле.
- Я вижу, я не вовремя. Не смею более занимать ваше время. Но, перед тем как я уйду, позвольте, господин герцог, выразить вам мои соболезнования. Это ужасное горе.
«Ужасное горе»?
Робер побледнел:
- Катари?!
- Что ты сказал, каналья?! – прорычал Эрвин.
Не ожидавший такого ювелир отшатнулся и выставил перед собой ладони:
- Я только хотел выразить…
- Вам что-то известно, мастер Мэтью? – любезно осведомилась Арлетта, не давая молодым балбесам наломать дров. Что с королевой и принцем ничего не случилось, она была уверена: простой горожанин никак не мог узнать новости из дворца раньше их. От Капуль-Гизайль гонец бы тоже примчался быстрее людской молвы. Значит, кто-то распускает по Олларии пустые слухи. А в городе и в самом деле неспокойно, и Ро не единственный, кто сходу готов поверить в самое плохое.
- То же, что и всем, - растерянно ответил ювелир, подтверждая опасения графини.
- А что известно всем? – взяв себя в руки, спросил Робер.
- Что ваша невеста, герцогиня Окделл, погибла во время землетрясения вместе с матерью, сестрами и всеми, кто был в замке. Нижайше прошу меня простить, если моя бестактность…
- Вы говорили про Айрис! – не скрывая облегчения, выдохнул Эпинэ.
- Я увидел браслет герцогини и подумал, что вы собрались, чтобы… Еще раз прошу меня простить!
Ну конечно, браслет! Бедняга решил, что монограмма «АО» принадлежит Айрис Окделл! Однако, у мастера зоркий глаз. Вернее, на драгоценности натренированный.
- Это вы нас простите, - с чувством сказал Робер. – Я испугался, что что-то случилось с ее величеством. Увы, привычка к дурным вестям легко заводится, но трудно искоренима. А что до браслета, то он принадлежал не Айрис Окделл, а королеве Октавии.
- Вам сказали, что этот браслет принадлежал святой Октавии? – неожиданно сурово спросил Гишфорд. – Сударь, мой долг сообщить вам, что вас ввели в заблуждение. Это браслет невесты герцогини Окделл.
- Вы так уверенны из-за одной лишь монограммы? – удивилась Арлетта.
- Я уверен, потому что это я его изготовил, - решительно ответил ювелир. – Я понимаю, что одного моего слова недостаточно. На браслете, на крючке застежки, должно быть мое клеймо. Две птицы, смотрящие друг на друга, это общий знак нашей мастерской, придуманный мастером Бартолемью, и между ними переплетенные буквы «М» и «Г» – Мэтью Гишфорд. Лучше смотреть через гайифское стекло. – Он отстегнул от пояса и протянул Роберу кожаный чехольчик.
- Так и есть, - подтвердил Эпинэ после осмотра.
Браслет – фальшивка?!
- Но там же знак, морисский! – разочарованно воскликнул Эрвин.
Мастер мгновенно навострил уши.
- Что вам известно о знаке на оборотной стороне браслета? – строго спросил Робер.
- По памяти я его не повторю, но если вы позволите послать в лавку за журналом…
- Вам известно, что он значит? – прищурившись, спросила Арлетта.
- Нет.
- Тогда зачем вы его изобразили? – Человек, верящий в магические свойства камней, не станет просто так лепить на браслет невесты неизвестные знаки. Или станет?
- Желание заказчика, - развел руками ювелир. – Герцог Окделл потребовал, чтобы этот знак был повторен в точности на внутренней стороне браслета и колец.
Окделл? Он первым открыл шкатулку. С него бы сталось заказать для сестры подарок по образцу найденного в гробнице. А потом захотел сравнить и случайно перепутал.
Нет, с Айрис они тогда были в ссоре, какие тут подарки. Значит, нарочно, чтобы подменить? Да за какими кошками потомку святого Алана браслет святой Октавии?! Хотя… Он сохранил икону в особняке, и даже сапфиры с оклада не тронул.
- Мастер Мэтью, позвольте предложить вам шадди, - твердо произнес Эпинэ. – Прошу вас, присаживайтесь и, умоляю, помогите нам разрешить эту загадку: как мог браслет Айрис Окделл попасть к драгоценностям королевы Октавии? Скажите, когда и при каких обстоятельствах вы получили заказ?
Про гробницу Франциска – ни слова. А ведь выйдет, пожалуй, из Иноходца настоящий Проэмперадор!
2
- Это случилось накануне Октавианской ночи, – будто страшную сказку, начал ювелир свой рассказ. – Ричард Окделл заказал мастеру Бартолемью подарки для друзей и сестры. Четыре золотых кольца и браслет невесты. Кольца должны были повторять формой кольцо герцога…
- Фамильный перстень Окделлов? – перебил Робер.
- Нет, обычный мужской квадратный перстень с монограммой «РО» в одном углу и карасом в форме круглого кабошона в противоположном. Новые кольца должны были быть тоже с карасами, но с другими монограммами. Браслет… Традиционно браслет невесты – четыре обруча, скрепленных в четырех местах, но другая форма тоже допустима, обязателен только металл – серебро. Герцог выбрал плоское кольцо с фантазийной застежкой. Чем он руководствовался при выборе, я не знаю, но рискну предположить, что ему понравился один из имевшихся у дяди образцов кэналлийской работы. Кроме того, герцог хотел, чтобы на внутренней стороне браслета, колец и его собственного кольца, послужившего прототипом, был нанесен один и тот же знак. При этом герцог особо подчеркнул, что знак следует повторить в точности. Таким образом господин Окделл оставил мастеру Бартолемью свое кольцо, изображение знака и задаток.
- А срок?
- Столько, сколько необходимо для хорошей работы. Со сроками господин герцог никогда не торопил. Во время Октавианской ночи лавка была разграблена, а мастер Бартолемью убит, поэтому во время следующего визита с герцогом встречался уже я. Господин Окделл казался очень опечален пропажей своего кольца, но с пониманием отнесся к произошедшему. Он сам вместе со своим эром Рокэ Алвой был в ту ночь на площади Святого Хьюберта и видел все собственными глазами.
- И что сделал Окделл, узнав о пропаже кольца? – спросила Арлетта, не позволяя Гишфорду отклониться от темы.
- Повторил заказ, только теперь уже колец было пять, и повторно внес задаток. Вскоре, насколько мне известно, оруженосец Первого маршала покинул Олларию. Поскольку в условленное время заказ не забрали, по прошествии четырех месяцев я счел возможным использовать камни и металл колец для других заказов.
- А браслет? Его стоимость задаток покрывал?
- Нет, не покрывал, но я сохранил его как образец своей работы. Прошло еще четыре месяца, когда в один из последних дней осени ко мне обратился господин Ракан с просьбой подсказать подарок для сестры Повелителя Скал, на свадьбе которой ему предстояло быть посаженным отцом. Я показал ему браслет, сразу сообщив, что он делался специально для Айрис Окделл и на две трети уже оплачен. Господин Ракан заявил, что не может присвоить себе чужой подарок и от лица герцога Окделла внес недостающую плату, сказав, что это будет его подарок брату, дабы он мог порадовать сестру. Более я этот браслет не видел.
- И сами вы Окделла о нем не спрашивали? – с бергерской дотошностью уточнил Эрвин.
- Нет. Сперва меня останавливали слухи о семейном разладе, потом браслет был у господина Ракана и я мог невольно испортить задуманный им сюрприз. А после гибели молодой герцогини упоминать предназначенный ей подарок и вовсе было бы неправильно.
- Скажите, мастер Мэтью, - с видом праздного любопытства осведомилась Арлетта, - а этот знак на обороте – господин Окделл принес его изображение с собой? Возможно, это была некая книга?
- Когда я сообщил герцогу, что все бумаги мастера Бартолемью перевернуты и перепутаны грабителями, он при мне нарисовал эскиз колец, браслета и символа, который должен быть на них нанесен.
- Благодарю, мастер Мэтью.
- Всегда к вашим услугам, сударыня.
Интересно, насколько хороша у Окделла память? Мог ли он воспроизвести столь сложный знак по памяти, не зная его значения?
И что этот знак значит? Что знак морисский, Арлетта была убеждена.
- Это… Дидерих какой-то! – в сердцах воскликнул Робер после ухода ювелира. – Если это браслет Айрис, то где браслет Октавии?
- И был ли браслет Октавии, - рассеянно заметила графиня.
- Но если браслета – того браслета – вообще не было, зачем класть в шкатулку этот? – резонно спросил Эрвин. – Может, это не та шкатулка?
- Шкатулка та, - уверенно ответил Робер. – Такую картину, - он кивнул на полыхающий степной закат, - забыть или с чем-то спутать невозможно. А вот что в ней было внутри, знает теперь только Ричард. Но это что-то было очень для него важно.
Арлетта смерила задумчивым взглядом футляр. Что важно: браслет сестры или завещание Эрнани? Эти Окделлы столь глупы, что непредсказуемы совершенно.
Но чем труднее загадка, тем приятнее будет ее разгадать.
UPD 15.02.16 читать дальше
3
Мориски начали штурм Агариса на рассвете первого дня Весенних Скал, в тот же день взяли Старую стену, в ночь со второго на третий ворвались в Цитадель и на закате третьего дня покинули Святой город, перед тем казнив двадцать кардиналов и магнусов, но пощадив явившегося к ним, дабы разделить судьбу конклава, Аристида. Разразившаяся в тот же миг гроза (будто нарочно ждавшая ухода захватчиков) потушила бушевавший два дня пожар, но было поздно: большая часть города выгорела дотла. Впрочем, в какой-то миг подумал Антуан, возможно, лучше бы он сгорел целиком – меньше тел осталось бы. Осознание случившегося пришло много позже, а тогда мертвых было так много, что это были уже не мертвые, а просто тела, которые надо быстро похоронить, чтобы избежать мора. И когда брат Руций приказал вешать мародеров головой вниз, Антуана возмутила не жестокость казни, а лишние трупы.
Он писал и ужасался написанному, а тогда просто принял как данность: много мертвых и мало живых. Очень мало живых: вернувшиеся «львы», рыбаки из окрестных деревень и те немногие, кому удалось выжить. Кому повезло спрятаться и затаится так, что не нашли и не добили, а мориски искали и добивали весь третий день. И потому каждый найденный среди мертвых живой становился победой.
День четвертый – день Чистоты. Тергэллах сказал Аристиду, что цель его – очистить Золотые земли от «скверны», и Костас даже в лазарет с расспросами приходил – вдруг кто из раненых моряков, сталкивавшихся прежде с морисскими пиратами или купцами, знает, что это за ересь, – а Антуан всё вспоминал нухутские сказки. В них часто клялись до поры, «покуда земля берет кровь». Сколько обетов разом исполнилось!
Хуже всего было в Цитадели, но там же оказалось и легче всего. Тела из рва перенесли внутрь крепости, Аристид прочел короткую молитву, после чего ворота закрыли и обсыпали вокруг них на двадцать бье негашеной известью, предоставив дальнейшее воле Создателя. А люди взялись за то, что казалось им по силам.
Своих мертвецов мориски сожгли на пристани на огромных кострах, а убитые агарисцы так и лежали на улицах и в домах, избегших пожара. То, что на городских кладбищах столько мертвых хоронить нельзя, было ясно сразу. Если они хотят, чтобы в городе осталось место живым, надо найти другой путь.
Сжигать тела по примеру морисков выглядело самым простым, а на деле оказалось медленно и требовало много дров. Вывозить тела за город, в старую каменоломню? Так тоже делали, получалось быстрее, но негашеной извести отчаянно не хватало. Перенести в затопленные храмы и там замуровать? Святую Валерию мать Бернарда отстояла: главное здание монастыря еще годилось для жизни, а таких в городе осталось мало. Вход в затопленный храм аббатства Святого Игнатия оказался погребен под руинами. В распахнутые подземелья «истинников» Сель сам не пошел и не пустил остальных. В затопленном храме «львов» имелись колодцы, и через них трупный яд мог отравить всю воду в округе. А где искать и как открыть остальные, они не знали. Значит – костры и каменоломня.
Вслед за бессонной ночью наступил день пятый, день Справедливости. И вот тогда кто-то из каменщиков предложил превратить в печи отдельно стоящие колокольни. Выбрали для пробы кампанилу Святой Мартины, чудом уцелевшую в порту. Внизу пробили проемы для лучшего притока воздуха, деревянную лестницу, спиралью поднимавшуюся к открытому ярусу, пролили водой и присыпали песком, чтобы не загорелась сразу, а потом на эту самую лестницу, начиная сверху и до самого низу, уложили тела, перекладывая сухим камышом, снятым с крыш рыбацких хижин, и всем горючим, что нашлось в округе. А потом подожгли.
У них получилось! Созданная высотой башни тяга раздувала огонь лучше любых мехов, и раскаленное пламя пожирало тела, не требуя дополнительной пищи.
И это тоже было победой.
4
Должно быть, кто-то из прибывших накануне лекарей «львов» по доброте подлил Антуану сонного зелья, потому что как заснул, он не помнил. Только что рассказывал брату Александру, как они с мэтром Вакером придумали при обработке ран заменить касеру гидором (слуга каданского посланника указал зарытые в саду бочки) – и будто отрезало. Проснулся вечером в незнакомой палатке. Рядом на походном стуле сидел кряжистый адепт Знания лет на десять старше Антуана, но уже наполовину лысый.
- Искореняя невежество среди лени предавшихся, немудрено до срока волос лишиться, - проникновенно сообщил святой отец вместо приветствия и изобразил, как рвет на голове волосы. Антуан рассмеялся – в те дни любая шутка казалась до ужаса смешной.
Говорил отец Гермий глубоким, хорошо поставленным басом. В прошлом он изучал Новую историю Золотых земель и ее же преподавал в Танкредианской академии, а сейчас вознамерился обучить своего единственного студиоза всем премудростям церковного устройства и распорядка, дабы местоблюститель Святого Престола, Всезнающий упаси, не перепутал фелонь с анафемой.
Все это святой отец рассказал, пока они подкреплялись хлебом и сыром. Неизвестные благодетели еще и время, когда Антуан проснется, определили на зависть точно, и танкредианец решил совместить первый урок с ужином.
- А о том, будто ваш сан поддельный, и думать, отец Антоний, забудьте. Раз преосвященный Доминик, да упокоится он в Рассвете, сказал, что только конклав сможет освободить вас от обета, значит, намеревался вас рукоположить по-настоящему, а пастырям, вступившим на воинскую стезю, святой Адриан столько всего разрешил, что по сути для легитимации любого совершенного ими обряда только это одно и требуется – намерение.
- Да мы тут все на воинской стезе, как мне брат Александр объяснил, – с досадой на умершего сказал Антуан. – Так что я сейчас с самым настоящим и чистосердечным намерением объявлю епископом вас, и это вы будете местоблюстителем.
- Дезертировать пытаетесь? – усмехнулся монах. – Напрасные надежды: даже если вы это сделаете, все равно будете старше меня по священству на четыре дня. Так что давайте к делу. «Ураторе», надеюсь, помните?
Проверив знание врачом основных молитв, танкредианец приступил к рассказу об Уставе Пия, с которым, собственно, Антуану так не повезло. Справедливости ради, едва ли единственный за всю историю Агариса Эсперадор из Бергмарк мог предположить, что только что рукоположенный мирянин окажется старшим в Святом городе епископом – по причине гибели всех остальных.
А потом отец Гермий уснул буквально на полуслове. Сколько же ему довелось пережить за эти дни и когда он последний раз отдыхал? Антуан перетащил историка со стула на кровать, укрыл лежавшим в ногах одеялом и отправился на поиски брата Александра. Может, он и настоящий епископ, но от врача сейчас в Агарисе куда больше проку.
На улице уже полностью стемнело. День Справедливости подходил к концу. День шестой – день Славы. Надо будет спросить брата Александра, неужели Аристид намерен увести всех «львов» из Агариса сразу после похорон? Антуан понимал, что новое положение позволяет ему спросить магнуса напрямую, но… не хотелось. Глава орденских лекарей подобного отторжения не вызывал – он прибыл в город и лечил. А вот воины опоздали.
Вокруг не было ни души. Лагерь, разбитый на огромной площади перед разоренным аббатством Святого Адриана, будто вымер. Антуан заглянул в несколько палаток – или пусто, или спят. Спали и караульные у костра, да так, что не удалось добудится. Возмутительная небрежность. Точно так же и морисков, поди-ка, проспали!
Сквозь улицу Анемон была видна площадь Единорога с пылающей колокольней собора Святого Доминика. Возле нее точно должны быть неспящие. Идти, правда, придется одному, против чего его раз семь предупреждали, но это же близко совсем. Да и вряд ли в этом квартале, в шаге от лагеря «львов», встретятся мародеры или умалишенные.
Еще на подходе к площади Антуан услышал благовест. Поначалу даже решил, что ему показалось, но чем ближе он подходил, тем отчетливей тот становился. Выйдя на площадь, Антуан понял, что звон идет от горящей колокольни. Громовой, раскатистый звук, отдающийся в костях. Насколько он знал, все колокола, какие можно было спустить вниз по лестнице, с предназначенных для сожжения колоколен снимали. Оставались огню только самые большие, один из них и оглашал сейчас звоном округу. Вероятно, тяга наверху столь чудовищна, что раскачала даже бронзового исполина.
Перед распахнутыми дверьми колокольни, на фоне раскаленного добела огня, стоял человек. Странно, но Селя Антуан узнал сразу и пошел к нему, то и дело обходя спящих прямо на земле людей.
Саграннец стоял не шевелясь, вытянув к огню руки, а потом покачнулся и опустился на колени. Антуан подбежал к нему, помог встать и отвел от пышущих жаром дверей.
- Как вы? – спросил он, едва слыша себя сквозь ревущее пламя, усадив горца на перевернутую тачку на которой, должно быть, возили песок.
- Я с радостью отдал эту силу. В тот раз я успел, но мы не созданы для такой ноши.
Сель говорил загадками, но переспрашивать Антуан не стал. Сев рядом, он тоже посмотрел в погребальный огонь.
Ревело пламя, гремел колокол. Говорят, колокола-благовесты слышны даже в Закате, и звон их дарит раскаявшимся грешникам надежду на милость Его на Последнем Суде. Сколько умерло в эти дни, не успев даже в мыслях призвать Его? Пусть услышат, пусть утешатся!
Ревело пламя, гремел колокол. Город спал, Сель молчал о своем, а Антуан потерял счет времени. Что-то должно было случится.
- Идут, - тихо сказал Сель, но Антуан отчетливо услышал это слово, будто ждал его. Идут.
Десятки, сотни людей вышли со стороны улицы Ласточки и нескончаемой вереницей потекли через площадь. Будь они в сером, то походили бы на моровой ход из легенд, а этот пестрый ручей Антуан не знал, с чем сравнить. Горожане всех сословий, монахи, солдаты. Мужчины и женщины, старики и дети. Вот они поравнялись с Антуаном и Селем и, будто не заметив их, двинулись дальше, к колокольне. И вот уже первые, ни на миг не замешкав, шагнули в огонь.
Антуан вскочил, но сжавший его мертвой хваткой Сель не позволил сделать ни шагу. Перед распахнутыми дверьми колокольни светло, как в полдень, и кажется, что уходящие идут не по песку, а прямо по солнечному свету. Освещенный огнем песок сияет под ногами людей, и нет на нем ни единой тени. Антуан в ужасе посмотрел под ноги – вот две тени, его и Селя, все строго по давным-давно, в гальтарские еще времена открытым законам! А у этих теней нет…
Гремел колокол, люди попарно шагали в ревущее пламя и исчезали в нем мгновенно, будто переступали невидимый Антуану порог.
Отрешенные, не от мира сего лица. Кто смеется, кто плачет, но все они уже не здесь.
Неожиданно проходящая мимо женщина метнулась в сторону, но сразу несколько рук вцепились в нее, вернули обратно.
- Не хочу! – тоскливо закричала несчастная, вырываясь, и Антуана холодом прошибло от ее вопля. – Там моя дочь! Пустите меня к дочери!
- Радуйся, сестра! – смутно знакомый седой клирик обнял женщину за плечи. – Радуйся и славь Его, что уберег твое дитя от смерти. Радуйся!
Это же магнус Знания Диомид! Когда он успел поседеть?
- Радуйся, радуйся! – подхватили голоса. – Твоя дочь жива! Радуйся! Если любишь дочь – идем!
Крики людей будто разбили в сознании Антуана стену, и теперь он узнавал многих. Друзей, соседей, однокорытников, бывших пациентов и их родных… Как же их много… мертвых.
Последним шел Эсперадор.
- Не оставь град Агарис, брат, - просит Юнний, поравнявшись с Антуаном. – Не сбежать. Не оставь. Обещай, брат Антоний!
- Обещаю.
Эсперадор шагает в ревущее пламя, и в тот же миг колокольня рушится, складываясь, проваливаясь в раскаленное жерло, всей своей каменной громадой гася погребальный костер. Пыль и пепел разлетаются по площади, столб дыма тянется к светлеющему небу. Но и тогда Антуану кажется, что он слышит затихающий, провожающий уходящих благовест.
5
На рассвете дня Славы Агарис облетела весть, что ворота Цитадели открыты. С опаской вошедшие «львы» не нашли внутри тел, всего лишь два дня назад устилавших крепость. Мертвых нашел Сель – на узкой «черной» лестнице дворца. Двух зарубленных морисских пиратов, и с ними – тяжело раненого капитана церковных гвардейцев. Очевидно, обыскивавшие Цитадель мориски пропустили узкий проход и не нашли ни своих убитых сородичей, ни их едва живого убийцу.
Морисков похоронили вместе с агарисцами. Капитана Илласио вытащил с того света брат Александр, заслужив бесконечное уважение Антуана. А «лев» шутил, что когда больной хочет жить, даже самый старательный врач бессилен.
Об увиденном ночью Антуан никому не сказал – не был уверен, что все это не было сном. А что до обещания остаться, так ему и уезжать некуда. Играть роль местоблюстителя Святого Престола при дворе кардинала Агарии – увольте. Он врач, а врач сейчас нужнее здесь. Молчал и Сель – если, конечно, случившееся случилось наяву и саграннцу было о чем молчать. Так что исчезновение десятков тысяч убитых сочли чудом. Чудо это ободрило выживших горожан, но не заставило Аристида изменить решение.
Вслед за днем Славы пришел день Знания.
- Не сомневайтесь, мы останемся до конца, пока все раненные на своих ногах от нас не уйдут, - неожиданно сказал брат Александр после утреннего осмотра.
- Вы останетесь? – переспросил Антуан. – Лекари? А остальные?
- Уйдут завтра.
Антуан растерянно оглянулся. В ордене Славы даже врачи носили шпагу и, несомненно, знали, с какой стороны за нее браться, так что раненых они защитят. А остальных? Кто защитит обездоленных людей и с таким трудом добытые припасы от мародеров? Телохранители Софии? Полторы дюжины на весь город?!
В палатку Аристида Антуан буквально влетел.
- Мне сказали, - начал он с порога, отбросив всякую вежливость, но осекся, увидев, что магнус не один.
- Вашему преосвященству сказали, что его высокопреосвященство нас покидает, - из последних сил сдерживаясь, произнес конхессер Леонидас. – Да, это так. И это совершенно неприемлемо. Я готов допустить, что первый раз Слава покинула город по ошибке, но сейчас вы замыслили предательство!
- Не стоит бросаться такими словами, - сухо заметил брат Руций.
- О да, у меня слова, а у вас, святые отцы, поступки. Ваше преосвященство, скажите им!
- Я не знаю, что сказать, - растерянно покачал головой Антуан, – я ушам своим не верю. Если вы уйдете сейчас, вы обречете Агарис на смерть.
- Агарис уже мертв, - тяжело уронил Аристид. – Вы выбрали, куда поедете?
- Я останусь.
- Жаль.
- Вы… вы действительно уйдете? – неверяще произнес неизвестный Антуану горожанин. – Как вы можете? Ваше высочество, умоляю, попросите их! Попросите!
- Я не буду ни о чем просить его высокопреосвященство, - безмятежно отозвалась принцесса.
От такого оборота Антуан уставился на племянницу Дивина во все глаза.
- Я не буду просить, - повторила София, – а вот спросить хочу. Ты бежишь от увиденной морисками скверны, магнус Славы Аристид, будто от чумы, но куда ты бежишь? За Рассанну, как бежали талигойцы из пораженной мором Варасты? А стоявшие на спасительном берегу лучники убивали всех, кто пытался переправиться, и больных, и здоровых. Веришь ли ты, Аристид, что сможешь убежать? Встанешь ли сам на границе с мечом и луком, убивая тех, кто побежит за тобой следом? Или обретешь новых братьев за Межевыми островами? Вспомнишь ли ты среди них «скверные» Золотые земли?
Магнус молчал.
София вздохнула.
- Идемте, ваше преосвященство. Здесь больше не о чем говорить.
Для обзоров
@темы: ОЭ
-
-
14.07.2017 в 05:46Надо, блин, обязать авторов, первой главой выкладывать номер телефона
-
-
14.07.2017 в 21:38-
-
21.07.2017 в 20:13Кто что узнает - пусть свистнет. А то вспомнишь и как-то вздрогнешь.
-
-
29.11.2022 в 17:50