94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к седьмой главе: половина мыслей Арлетты и сцена, не узнать которую невозможно, - канон
читать дальше
- Да возрадуются благочестивые души Возвращению Его в пределах ли земных, в Садах ли Рассветных.
- Ад арбене!
- Ад арбене, – бездумно повторила Арлетта. Пели эсператисты отлично, а гальтарский графиня знала: в доме Рафиано предпочитали читать Иссерциала в подлиннике.
Лекарь препирался с королевой несколько дней и все-таки настоял на своем: Полуденное бдение для Катарины служили в домовой церкви. Но едва ли брат Анджело чувствовал себя сейчас победителем: придворные и послы присутствовали в полном составе, а значит, в действительности он отвоевал всего лишь час в паланкине – сущую мелочь, хотя за полмесяца до родов мелочей нет. Впрочем, адепт Славы мог обойти «противника» с фланга: попросить Левия сократить службу. Отцы эсператистской Церкви были, судя по их трудам, людьми здравомыслящими, так что в арсенале кардинала наверняка имелся способ встретить Создателя кратко «не умаляя Его величия». Арлетта присмотрелась к стоявшему среди хористов лекарю. Этот – мог. Обидно, что ее догадку никак не проверить, если только прямо спросить: эсператистская служба в олларианской церкви – само по себе случай исключительный.
Послы-эсператисты пришли на эсператистскую службу, проводимую эсператистским священником, все остальное для них несущественно. Еще проще послам-эгидианцам – «олларианцы без Олларов» для всех «почти свои». А вот придворным пришлось просить разрешения независимо от веры: эсператистам – молиться в олларианском храме, олларианцам – молиться на эсператистской службе. Насколько Арлетта знала, королева не отказала никому. Мучения дамам и кавалерам доставил другой вопрос: что надеть. Эсператизм предписывал серые одежды как знак признания своего несовершенства в глазах Создателя. Франциск Оллар считал, что на праздник следует одеваться празднично, но и избранный им для олларианского духовенства черный тоже допускал. Большинство дам оделись в серое, графиня Рокслей попыталась угодить всем и замоталась с головы до пят в черно-серую шаль, а Катарина взяла и явилась в церковь в цветах Олларов под руку с алым Эпинэ. Добил придворных куриц Левий, начавший службу отрывком из Откровения Адриана «Ложное смирение – худшая из гордынь». Выбрать для чтения Адриана – естественно для воспитанника Славы и уместно в данных обстоятельствах, ибо это то немногое, что объединяет олларианство и эсператизм, но кардинал не мог не понимать, что кое-кто обязательно запишет его слова на свой счет – и будет абсолютно не прав! Но чтобы признать, что нет и не может быть у блюдолизов ни гордости, ни даже гордыни, требуется куда больше ума, чем отпущено обрядившейся в серое своре.
Смотреть на кислые лица под серыми покрывалами было одно удовольствие. Казалось бы, что общего у Катарины и Алисы? А курятник в точности такой же: лебедино-дидериховский. И ни Колиньяр с Манриком, ни Ракан разогнать его не смогли, вопреки всем басням о бегущих при первой же течи крысах. Хотелось бы Арлетте видеть в толкающемся у трона гнусе признак прочности талигойского корабля, но правда в том, что проще сразить льва, чем избавиться от ызаргов.
- Да святится имя Создателя в сердцах наших, да вернется Он к ожидающим, да воздаст златом за злато и сталью за сталь.
- Ад арбене!
И так половину молебна – на талиг с гальтарским припевчиком. И в Урготе, по словам Марселя, то же самое. Неужели конклав признал правоту ненавистного талигойца?
А что бы подумал Франциск Великий, узрев в домовой церкви Олларов эсператистскую службу? Под знаменем возвращения к истокам Франциск избавил паству от постов и ночных бдений, упразднил монашество и освободил священников от обета безбрачия. Основатель олларианства считал, что нельзя принуждать людей возносить молитвы на мертвом языке, подменяя идущие от сердца слова непонятными заклятиями. Олларианские богословы пошли еще дальше, обвинив эсператистов в чернокнижии, идолопоклонстве и скверне, идущей от древних демонов. И все же… Правитель, превративший дряхлую Талигойю в блистательный и грозный Талиг, одобрил бы манифест о примирении Церквей – вернул же он отмененное поначалу Полуденное бдение. А если бы и разгневался, то на нерадивого потомка, и не за водруженную на иконостас супругу – сам Франциск сделал даже больше – а за развал доверенной ему страны.
Под самовлюбленным взором Алисы думать о Создателе невозможно, и Арлетта думала о кардинале, маленьком и сером. Против маленьких мужчин графиня была предубеждена с юности, хоть и понимала, что высокий красавец может оказаться и мерзавцем, и дураком, и слизняком. Покойный Альдо, дриксенский Фридрих, Лансар, Карл Борн… Никто из них не был обижен Создателем, или все-таки был? Недомерки души тоже недомерки, просто не сразу заметишь. Карла она так и не разглядела, почему бы не ошибиться и в другую сторону, особенно, если Левий не считает себя обделенным. Сан, как и титул, и звание, – неплохие каблуки.
Молящийся в домовой церкви кардинал и отправившийся в Святую Октавию генерал – заменить оставшегося с регентом Проэмперадора. Выбор Робера понятен, а у Левия выбора не было: едва ли в Нохе сейчас столпотворение. Впрочем, примирение церквей полезно, а значит, Левий Талигу нужен, хоть и меньше, чем Талиг оставшемуся без Агариса Левию.
Арлетта сощурилась, разглядывая человека, разговор с которым ей вскоре предстоял. Долгий и наедине, но первый шаг должен сделать эсператист. Значит, пока займемся бумагами – Бертраму нужны доказательства допущенных Колиньярами злоупотреблений. Призвать в качестве свидетеля королеву – расписаться в том, что король знал и попустительствовал, а молодой Придд о безобразиях в Эпинэ вряд ли знает много. Прочая добыча временщиков либо мертва, либо замаралась об Альдо, подтвердив выдвинутые против себя обвинения, хотя вряд ли заговор имел место тогда. Просто Манрики и Колиньяры вознамерились встать вровень если не с Алва и Ноймариненами, то с Валмонами, Савиньяками, Рафиано…
Хор некстати завел о неугодности Создателю мстительных и злопамятных. Графиня поморщилась и, как по заказу, вспомнила последний визит Колиньяров. «Пойми» она намек, Жоан, возможно, и отложил бы прыжок до помолвки дочери, но Арлетта в тот день была не Рафиано, а Савиньяк. В том числе и из-за гадости с книгой… И вообще она, выходя замуж, поклялась не лезть в политику! Она продержалась сорок два года, но теперь впору клясться в обратном. Бертраму, Гектору, Росио, Ли не разорваться, а сын Жозины слишком… иноходец, чтобы доверять ему волков, какими бы мелкими и дружелюбными те ни казались.
Марсель считал, что в Олларии господин Карваль значит больше господина Эпинэ. Арлетте это не нравилось, но Робер безоговорочно верил бывшему капитану Анри-Гийома. Да и с чего не верить? Вышвырнутый из армии офицерик сперва решил стать генералом хотя бы в Эпинэ, потом вцепился в столичные возможности, при этом привязавшись к господину. Все просто и понятно – кроме готовности покинуть Олларию ради поимки Окделла. Он очень серьезно относился к своему великому будущему, коротышка Карваль, а великое будущее рождается в столицах в те дни, когда требуется выказать незаменимость.
Маленький кардинал начал последнюю молитву. Графиня это поняла сразу, хотя на эсператистской службе присутствовала впервые. Конец, если к нему подводит умный человек, всегда ощущается, а голос и движения Левия изменились, предвосхищая нечто значительное. Клирик вещал на мертвом языке, который понимали разве что некоторые послы. Эсператизм в Талиге был мертв или очень глубоко спал, только не слушать эсператиста не выходило: Левий встряхнул всех, но тем, кто не понимал по-гальтарски, было проще. Слова о бренности сущего не вязались с тем, как их произносили. Клирик не призывал уповать на Создателя, что вернется и наградит праведных, а грешных покарает, он требовал жить и что-то делать, превозмогая страх, превозмогая боль. Мертвые мертвы, они следуют своими тропами к своим вратам отвечать за содеянное и несвершенное, но мы здесь, и никто не отдаст наши долги и не проложит наших дорог. А если кто-то упал раньше времени, да подберет его ношу другой и присоединит к своей. Сильным нести, слабым надеяться на сильных, так будьте же сильными…
- Мэратон! – провозгласил кардинал и отступил в тень. Разумеется, он не произнес ничего из того, что ей почудилось. Церковь – театр, а девице Рафиано во время спектаклей вечно лезло в голову что-то свое, вот и теперь хорошо поставленный голос вкупе с пением и огоньками свечей сыграли с ней очередную шутку.
«Сильным нести, слабым надеяться на сильных…» Пожалуй, это надо записать. Пока не забылось.
UPD 30.04 читать дальше
Странно ровный для этих мест луг, надвое рассеченный широким ручьем, – костяная ива в Рафиано стояла в похожем месте. Летний излом.
Полуденное бдение. Олларианцы не верят, что Возвращение возможно предсказать, но празднуют, эсператисты… Едва ли Хайнрих думает сейчас о Создателе, но он здесь не один, а тот, с кем король Гаунау заключает перемирие, вылитый Леворукий. Его величеству весело, но шепоток о сделке с Чужим пойдет. А его величество в разладе с четырьмя орденами из семи. Рокэ бы оценил.
Рокэ здесь нет, здесь ты. А напротив – враг. Он сильнее сейчас, и он говорит, что желает мира.
Плещет вода вокруг лошадиных ног. Три круга назад ровно в полдень первого дня Летних Скал над текущей водой Манлий Ферра заключил союз с агмами. Пришельцы из Седых земель поклялись своей кровью и своими горами. Чем клялся безродный любимец Эрнани Святого, Лионель не знал, но готов был ручаться, что не верой в Создателя. Они сказали, их услышали. Этот союз стоит до сих пор. Бергеры дерутся на перевалах за себя и за Талиг, ноймары приняли вражду агмов и варитов как свою. Живущие рядом каданцы и надорцы пожимают плечами – дескать, варварская глупость выше их понимания. Эсператисты.
Эмиль всегда думал, что станет делать сам, Лионель старался понять, что, когда и почему сделают другие.
Торг из-за маршрута и провианта закончен.
- Я не оскорблю тех, кто нас слышит над текущей водой, клятвопреступлением. Пока горят ложные маяки, Гаунау обнажит оружие лишь в ответ на удар. – Это слова не эсператиста, это слова варварского короля. Медведь – самый хитрый и жестокий зверь Золотых земель, но бергеры верят, что подобные клятвы стережет не честь, а смерть.
Медведь хочет перемирия, но чего в этом больше: уважения к предкам или призрения к зятю? Лионель положил руку на эфес шпаги.
- Пока не начнется круг Ветра, Талиг не нанесет первого удара. Ручаюсь кровью. – Все это полная дикость, но костяные деревья над текущей водой стоят и по сей день. Они стоят, а Надор исчез. Лионель был правдив, говоря Давенпорту, что только Талиг никогда не предаст, но хорошо, что эту клятву он произносит от чистого сердца. Хорошо и спокойно.
Перемирие заключено. У гаунау вид людей, сделавших тяжелую работу.
Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Он заключил перемирие с Талигом и он заключит перемирие с Бергмарк. Круг Ветра Торка встретит в тишине. Все войска с перевалов маркграф не снимет, но помощь фок Варзов пошлет. А вот Бруно гаунасских полков не дождется. Ты надеялся выиграть хотя бы месяц, а получил лето, и осень, и зиму, и бергерский корпус в придачу.
У талигойцев шалые взгляды не верящих в победу победителей. Все идет хорошо, все идет правильно, значит, жди неприятностей.
Возвращение Создателя – такая же ложь, как и сам Создатель, и однажды все это поймут. Но ложь, разраставшуюся три круга, за раз не вырвешь. Дик был уверен, что отец бы его понял, а вот матушка не стала бы даже слушать. Ну и ладно. Мирабеллу Окделл проводили по-эсператистски, так, как она бы того хотела, Дик даже с Левием ради этого встречался. И он не будет мешать молитвам своих солдат. И даже подумает над прожитым – в точности, как требует Полуденное бдение.
Ярко светило солнце первого летнего дня, но мысли от того веселее не становились. Как он был слеп! Все, что требовалось ему сделать – это поговорить с Айрис. Отринуть обиды – как говорил отец Маттео… нет, как говорит барон Лоу! – и поговорить. Спросить, кто настроил ее против брата и анакса. Скольких бед удалось бы избежать, сумей он разоблачить коронованную дрянь. Но он винил во всем сестру, которую знал с рождения. Как он был слеп!
Запах лилий.
Откуда здесь лилии?
- Вы мне клялись, Ричард Окделл. Вы не сможете нарушить вашу клятву.
Откуда здесь она? Красивая, надменная. Королева. Закатная тварь.
- Когда ты приехала?
Как успела?!
- Рыцарю не скрыться от своей королевы. Идемте, эр Ричард, вас ждет ваша служба. Прощение надо заслужить.
- Нет.
- Нет? – изгибает бровь, будто Алва. У любовника научилась? У Ворона – этому. А у Колиньяра чему? А у Придда? Обоих убили из-за нее.
- У Окделлов лишь одна королева – Честь.
- Как легко вы забываете свои долги!
- Я разоблачу тебя, слышишь? Я ничего не должен лживой твари!
- Должен, сын.
Отец? Стоит там, где только что стояла Катарина.
- Мне горько об этом говорить, но присяга подлецу остается присягой.
- Но я не знал…
- Ты не первый Окделл, связанный клятвой с ничтожеством.
- Святой Алан!
- И он тоже.
- Но… Ты присягал Оллару, но нарушил эту клятву ради правого дела! И ты, и Эпинэ, и Борны…
- Эсперадор освободил нас от клятв.
- Я не верю в Создателя!
- Ты клялся кровью, Дикон. От кровных клятв освобождает только смерть.
Смерть? Он не боится смерти, но это же… несправедливо.
Запах лилий кружит голову. Он не боится смерти.
Отец грустно улыбается:
- Есть еще одно средство.
Только бы устоять на ногах. Он пьян без вина.
- Какое?
- Лабиринт.
- Гальтарский лабиринт?
Дик читал про него в библиотеке Алвы. Бесконечные подземелья под Гальтарой, где заперты изначальные твари – плачущие твари с лиловыми глазами. И еще там есть храм, куда не может войти никто, кроме анакса и глав Высоких Домов. В том храме спит Зверь Раканов.
- Да, сын. Лабиринт рвет все узы и все клятвы.
Древние верили, что гальтарский лабиринт смыкается с путями умерших.
Какой он, на что похож?
Только что было светло – и сразу сумерки, будто туча на солнце набежала. Или дело в разверзшемся провале?
Непроглядная чернота. Бездна.
- Ты войдешь в Лабиринт?
Дик с трудом оторвал взгляд от чудовищного зева. Он не будет служить коронованной шлюхе! Но эта тьма страшит не меньше смерти.
- Ты войдешь…
Пахнет вереском. Отец запинается, смолкает, смотрит злым взглядом. Змеиным взглядом. Зеленым взглядом Леворукого.
Леворукого нет, а закатные твари – есть, и это ложь, будто они похожи на кошек. Молодая зеленоглазая женщина с очень светлыми волосами улыбается бледно-розовыми губами.
- Она хочет, чтобы я говорила, - напевно произносит зеленоглазая тварь, - и ты не заставишь меня молчать, - и смотрит, смотрит на кого-то у Дика за спиной!
Дик отскакивает в сторону, чтобы видеть сразу обоих. Крестьянка, у которой он купил Севера – госпожа Тишь. Пахнет снегом.
И гарью.
- Я успел? – Опять за спиной!
Рывок, разворот, сколько вас тут? Высокий серый клирик. Совсем седой, хотя не старый. Наперсный знак с черным единорогом и золотой свечой. Магнус Справедливости? Да хоть Повелитель кошек!
Трое, но у герцога Окделла бывало противников и побольше! А за спиной черный зев пещеры.
- Мне запретен день, - сообщает эсператист, - но есть замыслы, что прогоняют солнце не хуже ночи.
- Прочь! – шипит зеленоглазая.
- Как только сделаю то, зачем пришел. Я хожу по дурным смертям – вы понимаете, молодой человек? Сюда ведет узкая тропка, но она есть. Ты есть, но будешь ли?
- Я не боюсь! – выкрикивает Дик.
- Напрасно. – Смотрит. Вздыхает. – Иначе я представлял знаменитый Лабиринт.
- Войдешь? – спрашивает госпожа Тишь.
- В свое время, - обещает эсператист.
- Свое время ты уже пропустил. Ты знаешь, чем рискуешь?
- Я знаю свой долг.
- Ты не пожалеешь о том, что сделаешь, но заплатишь свою цену, - говорит госпожа Тишь сразу троим.
- Пустая угроза! – почти поет зеленоглазая.
- Ты помнишь, что я знаю.
- Я вижу, что ты не делаешь ничего, чтобы мне помешать!
О чем они?
- Молчишь? – насмехается зеленоглазая.
- Скалы молчат, потому что ждут ответа, - замечает эсператист.
- Ну так сегодня они его дождутся. Не правда ли, Повелитель Скал?
- Да!
За его спиной – Лабиринт. Гальтарский лабиринт посреди Ариго! Это просто сон, просто разговор с самим собой, спор со своими сомнениями и страхами. Он пройдет Лабиринт и пойдет дальше.
Эсператист качает головой:
- Вижу, я спешил не напрасно.
Повернуться к нему спиной – рискованно. Войти в Лабиринт пятясь, будто рак? Жрец выдуманного бога не испугает Повелителя Скал! И не остановит.
- Запомните, молодой человек: вас четверо. Всегда четверо. Навечно четверо, но сердце должно быть одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат.
Дик решительно шагает в черный провал.
- Забудьте все, но запомните мои слова. Цена Зверя – жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть. Помни!
Короткий коридор, полускрытая портьерой дверь. Ручка – сжимающая хрустальный шар птичья лапа – поворачивается легко и бесшумно.
Алые маки, сквозняк, часы, сонеты. Смерть. Вот она… Росчерк красным по розовому и разметавшиеся светлые волосы… Катари!!!
У Октавии в домовой церкви Олларов оказалось лицо Алисы Дриксенской. Арлетта объяснила, что это сделали по приказу Франциска Второго, не знавшего, как еще выразить любовь к жене. А живописец, которому доверили переделать икону, так старался угодить королю, что перестарался, изобразив королеву именно такой, какой она была: красивой, царственной и надменной. Синеглазая святая из дома Алва дарила покой и утешение. В дворцовой иконе святости было не больше, чем в любом из парадных портретов ее величества.
А еще была синеглазая, являвшаяся Роберу в снах. Она не давала ничего, но требовала так, будто имела право. Лэйе Астрапэ, кто из предков Эпинэ так неосмотрительно влез в долги?
Кто она? Возлюбленная Унда, не сумевшая подарить богу сына? Сестра смерти, сторожащая сон изначальных тварей в гальтарском лабиринте? Коко обещал найти изображение Оставленной.
Чего она хочет от Робера? Чего она хотела от Дика? Является ли она Валентину и Рокэ? Поймут ли Повелитель Волн и Повелитель Ветра смысл послания Повелителя Скал? Есть ли в нем вообще смысл? С Лоу станется намеренно вводить их в заблуждение.
Голос Левия заполнял церковь. Королева Алиса сжимала рубиновую розу, а за ее плечом, в синем полуденном небе, упрямо летел против ветра одинокий черный ворон.
Не одинокий. Десятки черных птиц кружили над головой. Он еще жив, а падальщики уже слетелись, и с каждым днем их все больше.
Он сильнее любого из них, но как же их много! А под ногами дрожит в агонии черная башня. Даже скалы не стоят в одиночку.
- Робер! Ро! Врача, скорее!
Арлетта, Катарина, прервавший службу Левий наперебой звали Повелителя Молний, но Эпинэ слышал лишь тоскливый ястребиный крик.
Дик молчал, Рокэ пил вино, глядя куда-то вдаль. То есть не глядя. Герцог Окделл готов был четырежды умереть, чтобы вернуть маршалу зрение, но в его силах было лишь подливать вина.
– В некоторых случаях, юноша, надо просто убивать, и чем скорее, тем лучше. Жаль, я не убил старого больного человека вовремя. Раз в жизни подумал о последствиях и просчитался. – Рокэ прикрыл невидящие глаза ладонями, потом провел по бровям к вискам. Дик запомнил этот его жест еще в их самый первый разговор в кабинете маршала, когда Рокэ спас ему руку. Неужели прошло меньше трех лет?
– Вы устали? – слова сорвались с языка сами по себе, и Дик чуть не дал сам себе подзатыльник.
– Устал? – Алва вновь потянулся за кубком. – Пить?
– Это Придды уговорили отца согласиться на ваше убийство, – зачем-то признался Дик. – Отец не хотел.
– Кто бы мог подумать! Налейте.
– Вы… Может, не надо?
– Я слишком много пью?
Дик молча кивнул, забыв, что Рокэ не может его видеть, но тот и так все понимал.
– Ты знаешь, чего я хочу на самом деле, – глухо произнес Алва. – Чтобы ты оставил меня в покое.
– Этого не будет!
– Упрямец. – Рокэ не взял протянутый ему бокал, а, пошатнувшись, перебрался в кресло. Это было невыносимо. Маршал хотел только покоя, а у него, Ричарда Окделла, не осталось никого и ничего, кроме этого искалеченного человека. Все пошло прахом! Дик не представлял, как станет жить дальше, куда отправится, что сделает, он просто выполнял приказы эра. А до того убил Катарину, потому что она… Он, герцог Окделл, Повелитель Скал, убил истинную эорию, свою королеву и возлюбленную! Убил и сбежал вместе с врагом всех Людей Чести, чтобы сидеть в пустом доме. Будто в тюрьме…
Дик сам не понял, как у него потекли слезы. Он не плакал очень давно, лет с пяти. Он знал, что слезы позорят эория, что Окделлы не плачут, но это не помогало.
– Дикон!
– Ч-ч-что?
– Принеси мне поесть.
– Но… Вы же не хотели.
– И не хочу. Прекрати реветь. Хватит, я сказал! Жалеть себя будем позже и на сытый желудок. Время на это у нас есть.
– Эр…
– Ричард Окделл!
Слезы отступили, и Дик, отчаянно моргая, уставился на маршала. Тот снова сидел у огня.
– Прекратил?
– Да.
– Тогда слушай. В жизни бывает всякое, но пока ты хоть что-то можешь, она продолжается. Когда от тебя не будет никакого толка, покончи со всем разом, но не раскисай. Никогда! Что ты обливаешь слезами? Только не говори, что Катарину, ты больше ее не любишь.
– Эр Рокэ… Разве вы не видите, что все не так?!
– Я ничего не вижу, оруженосец, – хмыкнул Рокэ. – Налей мне и себе заодно. Мы с тобой давно не пили. Повода не было.
Горел камин, и в нем горели дороги, сраженья, встречи, надежды, вся несбывшаяся жизнь. Дик поискал глазами кочергу и вспомнил, как Алва ее узлом завязал. Шевелить угли было нечем, разве что попросить Рокэ распрямить железную змею. Или сходить посмотреть в соседних комнатах? Всё лучше, чем сидеть сложа руки. Ничего, заключение в Лаик тоже сначала казалось бесконечным, а фабианов день все равно наступил, так будет и теперь. Это у Алвы остались только тьма, прошлое… и оруженосец.
– Эр Рокэ?
– Да.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
Ворон мог поблагодарить, мог послать к Леворукому, мог выругаться, чем-нибудь швырнуть, в конце концов, а он тихо сказал «нет», и Дик поднялся.
– Я поищу кочергу.
Ответа не последовало, и юноша с закипающей злостью сдернул с кресла кольцо с ключами, но они не потребовались. Дверная портьера, когда до нее оставалась пара шагов, раздвинулась, раздался знакомый смех, и Дик, то ли охнув, то ли простонав, отступил к огню.
– Ну и в дыру ты забился! – Альдо, не скрывая любопытства, обвел взглядом полутемную спальню. – Сказать, что я думаю о тех, кто бежит с поля боя?
– Мой государь!..
– Надеюсь, что твой. Чем ты тут без меня занимался? На измену ты не способен, но глупостей натворил наверняка. Признавайся сразу – ты женился?
– Нет!
– И на том спасибо. Ты мне нужен со всеми потрохами и немедленно. – Глаза Альдо в свете камина отсвечивали лиловым, на щеках играл теплый живой румянец. Как же хорошо и… спокойно. Можно выбросить из памяти заострившееся, будто у покойника, лицо. И эти проклятые бессмысленные месяцы тоже долой! Место Повелителя Скал рядом с его анаксом!.. Счастье неистово полыхнуло и погасло, потому что у камина сидел человек, которого сюзерен еще не заметил.
– Альдо, – глухо сказал Дик, – здесь герцог Алва.
– Я мог бы и догадаться, – взгляд сюзерена сразу стал жестким. – Он так и не выучился вставать в присутствии анакса. Что ж, невежливость поединку не помеха!
– Несомненно, – подтвердил Рокэ, – но хотелось бы уточнить, кто здесь анакс.
– Альдо жив, – выдохнул Дик, прежде чем сообразил, что Рокэ все понимает. И нарывается.
– В самом деле, юноша? Вы уверены?
– Эр Рокэ! – закричал Дик, поняв, чего добивается Ворон. – Вы не будете драться. И сюзерен не станет… Альдо, он же слепой! Это агарисцы…
– Я с них спрошу и за это, – пообещал сюзерен. – Мерзавцы отобрали у меня поединок, но ничего не поделаешь. Драться со слепым я не стану.
– Если вы передумаете, я к вашим услугам, – Рокэ потянулся за бокалом, но тот оказался чуть ближе, чем казалось маршалу. Раздался тоненький звон.
– Теперь видишь?! Я не могу его оставить. Надо добраться хотя бы до Савиньяков…
– Нет времени, – просто сказал Альдо, и Дик понял, что его действительно нет. – Все решат даже не месяцы – дни, а Иноходец, как назло, где-то шляется. Остаешься только ты.
– Альдо, это… дело Чести! Я… – шептаться непристойно, но Рокэ не увидит, а не объяснить невозможно: сюзерен должен знать, что это не прихоть и не трусость. – Пойми… Я заставил его пойти с собой, он хотел взять на себя… то, что сделал я, и заколоться. Мы прошли Дорогой королев. Теперь мы здесь, но из города сейчас не выбраться. Весной мы уйдем на лодке…
– Ты собрался всего себя и силу Скал отдать уже полумертвому? – Альдо до шепота не унизился, и было б странно рассчитывать на иное. – Ты мне нужен, Ричард Окделл, мне и нашей анаксии, и это не шутка. Твой долг – перешагнуть через жалость к тому, кого она лишь оскорбляет. Мы были врагами, но я отдаю дань чужому мужеству. Герцог Алва – истинный эорий, дай же ему достойно уйти.
– Альдо, но ведь был же… – Святой Алан, как же звали Левкрского Слепца?! – Он разбил гайифскую армию у…
– Он был нужен анаксу и анаксии, а времена Ворона ушли вместе с Олларами, новый Круг не для него. Бери пример с Иноходца, Дикон. Он не оставил меня подыхать на глазах эсператистской сволочи.
– Иноходцу приказал ты!
– Я без вас обойдусь, – спокойно вмешался Ворон. Он все понял и не имел обыкновения лгать. Жестокость, злоба, издевки, только не ложь! Герцог Алва обойдется без оруженосца, но герцог Окделл все еще колебался.
– Альдо, – попросил Дик, – давай уйдем все вместе. Должен же быть способ… И потом… Альдо, эр Рокэ может нам помочь! Он много знает про Гальтару…
– Не говори глупостей! – хмуро бросил Альдо. – Нам не может быть по пути.
– Пришедший к вам господин, кем бы он ни был, прав, – усмехнулся Алва, – и он, вне всякого сомнения, нуждается в вашем обществе больше меня, но если вы нужны сюзерену, это еще не значит, что сюзерен нужен вам. И тем более Талигу, как его ни называй.
– Ричард, – Альдо все еще пытался сдерживаться, – если ты стал прислугой, дело твое, но у Повелителя только один господин. Я тебя отпущу. Отрекись от Скал и подавай вино кому хочешь.
– Альдо, я…
– Ричард Надорэа, ты слуга или Повелитель?
Предать Ракана невозможно, но как уйти после всего? Если бы Ворон помирился с Альдо! Он сможет, если захочет, сюзерен не оттолкнет Повелителя, особенно зная правду о мече.
– Эр Рокэ, пожалуйста! Ведь это все из-за вас…
– Не исключаю, – зевнул Ворон, – только что именно?
– Вы что, не понимаете?! – выкрикнул Дик. – Вы… Вы…
– Я, – пожал плечами бывший маршал, – потомок Рамиро-Предателя и Рамиро-Вешателя, святотатец, чудовище и убийца, но при чем тут ваши терзания?
– Рокэ… – аж поперхнулся юноша, – как вы можете! У вас что, совсем нет души?!
– Ну, извините. Было бы странно, если б она у меня оказалась. Вы чего-то хотели?
– Ничего, – буркнул Дик, – я нужен моему государю, и я иду с ним.
– Идите, – равнодушно сказал Алва, – или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит. Мне все равно.
– Я иду.
– Я понял.
За порогом Дик все же обернулся, хоть это и было слабостью. Алвы у огня больше не было, не было и огня, не было вообще ничего.
«Все равно. Для меня это ничего не изменит.»
– Выше голову, Надорэа!
Сюзерен знакомо улыбнулся и вдруг смахнул навернувшуюся слезу.
UPD 04.05 читать дальше
К празднику Храм Семи Свечей побелили. Не было больше пышной позолоты и потрясающих воображение фресок, но храм стал светлее и будто бы больше.
Странно: собственный благословляющий жест все еще казался кощунством, трусливой уступкой людям, видящим в нем настоящего епископа, но, проводя праздничную службу, Антуан ощущал спокойствие и уверенность. Не было отрешенности, не было экстаза, каковой, впрочем, в ордене Знания полагали нежелательным, ибо приобщение к Создателю должно быть работой над собой, а не оргией. Такое чувство, как сейчас, возникало иногда за работой: еще не вполне понимаешь, к чему придешь, но точно знаешь, что нашел верный путь. И водружая на алтарь чашу со святой водой, Антуан впервые понимал смысл старого девиза Раканов: сердце мое в моей руке.
Отец Гермий подал знак: пора.
- Ожидаю Возвращения Твоего в мир Твой!
- Славься! – грянул хор.
И тишина. Всю жизнь чтущий и ожидающий готовиться должен к Возвращению Его – в идеале. Но отцы Церкви хорошо знали людей, а потому за четверть часа до полудня праздничный храм погружался в тишину. Известная поговорка гласит, что перед смертью не надышишься. Можно ли за пятнадцать минут подготовиться ко Второму Суду, к мысли, что привычный мир вот-вот кончится и зло будет повержено, а добро вознесено?
Антуан был радостен и спокоен. И ничего не понял, когда заплескалась вода в серебряной чаше. Может, так надо? Но…
Он скосил глаза на стоявшего сбоку отца Гермия. Танкредианец сгорбился, подняв лицо к окну в форме розы, через которое лился в храм полуденный свет, губы его едва заметно шевелились. Нарушать молитву было неловко, но Антуан незаметно толкнул монаха ногой и указал глазами на чашу. Отец Гермий нахмурился и едва заметно пожал плечами.
Ритуал требовал ожидать Возвращения, обратившись лицом к Рассвету, но ощущение, что что-то происходит, было нестерпимым. Антуан обернулся, выискивая в толпе Селя. Саграннец стоял совсем рядом, буквально в двух десятках бье, и выражение его лица невозможно было описать словами. Ужас и блаженство.
Бездна, полет-падение – вечное искушение стойких скал.
- Все на улицу! – выкрикнул Антуан, стараясь, чтобы голос его звучал радостно. – Вознесем молитвы наши в сиянии солнечного света! – а в следующий миг подземный толчок швырнул его на пол.
- Хватай!
- Беги!
- Чужой…
- Создатель…
- Твари!!!
Кесарские рейтары? Безделица. Конные егеря? Мелочь. «Фульгаты»? Пустяк. Кирасиры, драгуны – любая кошкина кавалерия лучше обезумевших от страха лошадей. Почему свихнувшийся табун понесло в лагерь, на полуденные костры?.. Костры?!
- Костры тушите!
- Порох!
Грохот. И вновь дрожит земля. Слабо в этот раз, но повезло, что они не в горах.
Откуда землетрясение в Эпинэ, Создатель милосердный?!
Пыль столбом, топот, ор. Безумный круговорот сталкивает с Лоу.
- Белла?
- С Чардом. Дикон?
- А?
- Окделл где?!
- Не знаю!
Со стихией не воюют, а тысяча обезумевших лошадей – стихия. Уже не до молитв. Уже не до всего.
Скалы рушатся, и некому подать руку, некому подставить плечо. Все живое бежит, когда рушатся скалы.
- Быстрее, валидэ-султан. Здесь опасно.
- Где мой сын, паша?
- Там, где должно. В сад, госпожа. Быстрее, быстрее!
Они ушли, но тень осталась, и эта тень может защитить от многих бед. Костяные деревья стоят до тех пор, пока не случится что-то чрезмерно плохое. Даже уничтожение замка не разбило костяной дуб.
Грато бежал ноздря в ноздрю с гнедым Хайнриха – в хвосте летящей вдоль ручья кавалькады. То ли королевская туша слишком тяжела для могучего зильбера, то ли король не хотел удирать. Второе вероятнее.
Удирать всегда неприятно, но с горами не воюют. Устоит ли только что заключенное перемирие, или сгинет в одной из трещин, располосовавших луг – будто гигантская тварь когтями ударила?
Устоит, землетрясение – скверный повод для нарушения клятвы, чей сторож - смерть. Но как же это не похоже на обвал, после которого гаунау предложил мир! Тогда был сон Давенпорта и собственные предчувствия дурного. Тогда за спиной были холод и смерть, и скалы ждали его, не желая и не имея возможности уйти. Скалы не могут уйти и потому они столь прочны. Тогда скалы знали, что должны устоять. Тогда. А сейчас будто сами упасть желают…
Под ногами – бездна.
Белая сосна! На склоне утеса, из-под которого бьет родник. Лишенная коры коряга, похожая на полированную кость. Как в Рафиано. Большая часть отряда уже в безопасности. Еще один, последний рывок!
Нависавший над источником карниз медленно и неудержимо рушится вниз, дробя в щепы костяное дерево.
- Кэртиана стоит, пока стоят Скалы. Но кто устоит, если Скалы падут?
- Никто, мудрая.
Толчки прекратились, но Антуан понимал, что это лишь передышка, что-то происходило в мире, что-то, сотрясающее самые основы мира. Храм Семи Свечей устоял во время первого толчка, но все равно оставаться здесь – безумие. Как назло, землетрясение перекосило входную арку, заклинив тяжелые дубовые двери.
Капитан Илласио не растерялся:
- Берите лавку. Ну же, как тараном!
Шестеро мужчин подхватили тяжелую лавку (и хорошо, что она тяжела!), разбежались, ударили в дверь. Дверь содрогнулась. Еще удар, два удара, и она уступит.
Хорошо, что нет паники. Когда Ринальди выпустил из Лабиринта изначальных тварей, твари убили меньше людей, чем затоптала обезумевшая от страха толпа. Сейчас люди напряжены, но спокойны. Впервые на памяти Антуана не кричит и не скандалит тетка Алики. Мать Бернарда рядом со своими подопечными, стоит, держа за руки детей. Принцесса…
София застыла возле одной из державших купол колон, не сводя взгляда с бегущей по свежей штукатурке трещины. А дверь все еще не поддалась.
И новый толчок, сильнее прежних. Неужели всё бесполезно, и люди, пережившие нападение морисков, всё равно обречены погибнуть?
- Всё равно! – смеется щербатая девочка.
- Всё равно, - грохочет эхо, рвет ущельями Сагранну и Торку от увенчанных снегом вершин до самой бездны. И уже видно в разломы, как пылает в глубине лиловое пламя. Пламя, не дающее тепла, пламя, не дающее света, пламя, выжигающее память. Самое дорогое, самое желанное…
- Нет!
Низко кланяется блистательный султан черному быку. Рога быка обернуты серебряной фольгой, а в руке у султана нож.
В ужасе смотрит адепт Истины на багряные от крови рукава.
Падает замертво мальчик-певчий у золотой раки святой Оддрун.
Сель, покачнувшись, упирается ладонью в пошедшую трещинами колонну, и неверная кирпичная кладка разлетается рыжей пылью. А из уцелевшего каменного основания – словно кровь из раны – бьет багровая струя. Взлетает над головами людей, подхватывает просевший купол, замирает в каменной неподвижности. Останавливают бег дрожащие от напряжения кони. Мир выцветает, расплывается в серую пелену, но, проваливаясь в забытье, Антуан спокоен.
Сегодня Скалы устоят.
Скалы вновь сомкнулись незыблемым щитом, что отразит все удары, сколько б их не было. Только поздно, поздно! Рожденный искусом зверь уже начал смертельный бег. Невидимый на морском просторе, выйдя на берег, он являет свое истинное обличье. Бьет тараном в стены седых фортов, крутит, как щепки, могучие линеалы, черной горой рушится на белый город.
Это не Гальбрэ видел ты в зеркале премудрой Гарры. Это Алвасете!
Плачут в тростниках змеедевы, заходятся криком крылатые ведьмы. Все напрасно! Что зверю жемчуга и песни? Дитя древних Скал знает лишь одну цену: кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть.
- Цена уплачена.
Синеглазая женщина с черными волосами принимает протянутую руку, сходит с фрески на плиты вечного Лабиринта.
После трех тысяч лет заточения – она свободна.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к седьмой главе: половина мыслей Арлетты и сцена, не узнать которую невозможно, - канон
читать дальше
Глава 7
Оллария. Восточная Гаунау. Ариго. Агарис
400 год К.С. 1-ый день Летних Скал
1
Оллария. Восточная Гаунау. Ариго. Агарис
400 год К.С. 1-ый день Летних Скал
1
- Да возрадуются благочестивые души Возвращению Его в пределах ли земных, в Садах ли Рассветных.
- Ад арбене!
- Ад арбене, – бездумно повторила Арлетта. Пели эсператисты отлично, а гальтарский графиня знала: в доме Рафиано предпочитали читать Иссерциала в подлиннике.
Лекарь препирался с королевой несколько дней и все-таки настоял на своем: Полуденное бдение для Катарины служили в домовой церкви. Но едва ли брат Анджело чувствовал себя сейчас победителем: придворные и послы присутствовали в полном составе, а значит, в действительности он отвоевал всего лишь час в паланкине – сущую мелочь, хотя за полмесяца до родов мелочей нет. Впрочем, адепт Славы мог обойти «противника» с фланга: попросить Левия сократить службу. Отцы эсператистской Церкви были, судя по их трудам, людьми здравомыслящими, так что в арсенале кардинала наверняка имелся способ встретить Создателя кратко «не умаляя Его величия». Арлетта присмотрелась к стоявшему среди хористов лекарю. Этот – мог. Обидно, что ее догадку никак не проверить, если только прямо спросить: эсператистская служба в олларианской церкви – само по себе случай исключительный.
Послы-эсператисты пришли на эсператистскую службу, проводимую эсператистским священником, все остальное для них несущественно. Еще проще послам-эгидианцам – «олларианцы без Олларов» для всех «почти свои». А вот придворным пришлось просить разрешения независимо от веры: эсператистам – молиться в олларианском храме, олларианцам – молиться на эсператистской службе. Насколько Арлетта знала, королева не отказала никому. Мучения дамам и кавалерам доставил другой вопрос: что надеть. Эсператизм предписывал серые одежды как знак признания своего несовершенства в глазах Создателя. Франциск Оллар считал, что на праздник следует одеваться празднично, но и избранный им для олларианского духовенства черный тоже допускал. Большинство дам оделись в серое, графиня Рокслей попыталась угодить всем и замоталась с головы до пят в черно-серую шаль, а Катарина взяла и явилась в церковь в цветах Олларов под руку с алым Эпинэ. Добил придворных куриц Левий, начавший службу отрывком из Откровения Адриана «Ложное смирение – худшая из гордынь». Выбрать для чтения Адриана – естественно для воспитанника Славы и уместно в данных обстоятельствах, ибо это то немногое, что объединяет олларианство и эсператизм, но кардинал не мог не понимать, что кое-кто обязательно запишет его слова на свой счет – и будет абсолютно не прав! Но чтобы признать, что нет и не может быть у блюдолизов ни гордости, ни даже гордыни, требуется куда больше ума, чем отпущено обрядившейся в серое своре.
Смотреть на кислые лица под серыми покрывалами было одно удовольствие. Казалось бы, что общего у Катарины и Алисы? А курятник в точности такой же: лебедино-дидериховский. И ни Колиньяр с Манриком, ни Ракан разогнать его не смогли, вопреки всем басням о бегущих при первой же течи крысах. Хотелось бы Арлетте видеть в толкающемся у трона гнусе признак прочности талигойского корабля, но правда в том, что проще сразить льва, чем избавиться от ызаргов.
- Да святится имя Создателя в сердцах наших, да вернется Он к ожидающим, да воздаст златом за злато и сталью за сталь.
- Ад арбене!
И так половину молебна – на талиг с гальтарским припевчиком. И в Урготе, по словам Марселя, то же самое. Неужели конклав признал правоту ненавистного талигойца?
А что бы подумал Франциск Великий, узрев в домовой церкви Олларов эсператистскую службу? Под знаменем возвращения к истокам Франциск избавил паству от постов и ночных бдений, упразднил монашество и освободил священников от обета безбрачия. Основатель олларианства считал, что нельзя принуждать людей возносить молитвы на мертвом языке, подменяя идущие от сердца слова непонятными заклятиями. Олларианские богословы пошли еще дальше, обвинив эсператистов в чернокнижии, идолопоклонстве и скверне, идущей от древних демонов. И все же… Правитель, превративший дряхлую Талигойю в блистательный и грозный Талиг, одобрил бы манифест о примирении Церквей – вернул же он отмененное поначалу Полуденное бдение. А если бы и разгневался, то на нерадивого потомка, и не за водруженную на иконостас супругу – сам Франциск сделал даже больше – а за развал доверенной ему страны.
Под самовлюбленным взором Алисы думать о Создателе невозможно, и Арлетта думала о кардинале, маленьком и сером. Против маленьких мужчин графиня была предубеждена с юности, хоть и понимала, что высокий красавец может оказаться и мерзавцем, и дураком, и слизняком. Покойный Альдо, дриксенский Фридрих, Лансар, Карл Борн… Никто из них не был обижен Создателем, или все-таки был? Недомерки души тоже недомерки, просто не сразу заметишь. Карла она так и не разглядела, почему бы не ошибиться и в другую сторону, особенно, если Левий не считает себя обделенным. Сан, как и титул, и звание, – неплохие каблуки.
Молящийся в домовой церкви кардинал и отправившийся в Святую Октавию генерал – заменить оставшегося с регентом Проэмперадора. Выбор Робера понятен, а у Левия выбора не было: едва ли в Нохе сейчас столпотворение. Впрочем, примирение церквей полезно, а значит, Левий Талигу нужен, хоть и меньше, чем Талиг оставшемуся без Агариса Левию.
Арлетта сощурилась, разглядывая человека, разговор с которым ей вскоре предстоял. Долгий и наедине, но первый шаг должен сделать эсператист. Значит, пока займемся бумагами – Бертраму нужны доказательства допущенных Колиньярами злоупотреблений. Призвать в качестве свидетеля королеву – расписаться в том, что король знал и попустительствовал, а молодой Придд о безобразиях в Эпинэ вряд ли знает много. Прочая добыча временщиков либо мертва, либо замаралась об Альдо, подтвердив выдвинутые против себя обвинения, хотя вряд ли заговор имел место тогда. Просто Манрики и Колиньяры вознамерились встать вровень если не с Алва и Ноймариненами, то с Валмонами, Савиньяками, Рафиано…
Хор некстати завел о неугодности Создателю мстительных и злопамятных. Графиня поморщилась и, как по заказу, вспомнила последний визит Колиньяров. «Пойми» она намек, Жоан, возможно, и отложил бы прыжок до помолвки дочери, но Арлетта в тот день была не Рафиано, а Савиньяк. В том числе и из-за гадости с книгой… И вообще она, выходя замуж, поклялась не лезть в политику! Она продержалась сорок два года, но теперь впору клясться в обратном. Бертраму, Гектору, Росио, Ли не разорваться, а сын Жозины слишком… иноходец, чтобы доверять ему волков, какими бы мелкими и дружелюбными те ни казались.
Марсель считал, что в Олларии господин Карваль значит больше господина Эпинэ. Арлетте это не нравилось, но Робер безоговорочно верил бывшему капитану Анри-Гийома. Да и с чего не верить? Вышвырнутый из армии офицерик сперва решил стать генералом хотя бы в Эпинэ, потом вцепился в столичные возможности, при этом привязавшись к господину. Все просто и понятно – кроме готовности покинуть Олларию ради поимки Окделла. Он очень серьезно относился к своему великому будущему, коротышка Карваль, а великое будущее рождается в столицах в те дни, когда требуется выказать незаменимость.
Маленький кардинал начал последнюю молитву. Графиня это поняла сразу, хотя на эсператистской службе присутствовала впервые. Конец, если к нему подводит умный человек, всегда ощущается, а голос и движения Левия изменились, предвосхищая нечто значительное. Клирик вещал на мертвом языке, который понимали разве что некоторые послы. Эсператизм в Талиге был мертв или очень глубоко спал, только не слушать эсператиста не выходило: Левий встряхнул всех, но тем, кто не понимал по-гальтарски, было проще. Слова о бренности сущего не вязались с тем, как их произносили. Клирик не призывал уповать на Создателя, что вернется и наградит праведных, а грешных покарает, он требовал жить и что-то делать, превозмогая страх, превозмогая боль. Мертвые мертвы, они следуют своими тропами к своим вратам отвечать за содеянное и несвершенное, но мы здесь, и никто не отдаст наши долги и не проложит наших дорог. А если кто-то упал раньше времени, да подберет его ношу другой и присоединит к своей. Сильным нести, слабым надеяться на сильных, так будьте же сильными…
- Мэратон! – провозгласил кардинал и отступил в тень. Разумеется, он не произнес ничего из того, что ей почудилось. Церковь – театр, а девице Рафиано во время спектаклей вечно лезло в голову что-то свое, вот и теперь хорошо поставленный голос вкупе с пением и огоньками свечей сыграли с ней очередную шутку.
«Сильным нести, слабым надеяться на сильных…» Пожалуй, это надо записать. Пока не забылось.
UPD 30.04 читать дальше
2
Странно ровный для этих мест луг, надвое рассеченный широким ручьем, – костяная ива в Рафиано стояла в похожем месте. Летний излом.
Полуденное бдение. Олларианцы не верят, что Возвращение возможно предсказать, но празднуют, эсператисты… Едва ли Хайнрих думает сейчас о Создателе, но он здесь не один, а тот, с кем король Гаунау заключает перемирие, вылитый Леворукий. Его величеству весело, но шепоток о сделке с Чужим пойдет. А его величество в разладе с четырьмя орденами из семи. Рокэ бы оценил.
Рокэ здесь нет, здесь ты. А напротив – враг. Он сильнее сейчас, и он говорит, что желает мира.
Плещет вода вокруг лошадиных ног. Три круга назад ровно в полдень первого дня Летних Скал над текущей водой Манлий Ферра заключил союз с агмами. Пришельцы из Седых земель поклялись своей кровью и своими горами. Чем клялся безродный любимец Эрнани Святого, Лионель не знал, но готов был ручаться, что не верой в Создателя. Они сказали, их услышали. Этот союз стоит до сих пор. Бергеры дерутся на перевалах за себя и за Талиг, ноймары приняли вражду агмов и варитов как свою. Живущие рядом каданцы и надорцы пожимают плечами – дескать, варварская глупость выше их понимания. Эсператисты.
Эмиль всегда думал, что станет делать сам, Лионель старался понять, что, когда и почему сделают другие.
Торг из-за маршрута и провианта закончен.
- Я не оскорблю тех, кто нас слышит над текущей водой, клятвопреступлением. Пока горят ложные маяки, Гаунау обнажит оружие лишь в ответ на удар. – Это слова не эсператиста, это слова варварского короля. Медведь – самый хитрый и жестокий зверь Золотых земель, но бергеры верят, что подобные клятвы стережет не честь, а смерть.
Медведь хочет перемирия, но чего в этом больше: уважения к предкам или призрения к зятю? Лионель положил руку на эфес шпаги.
- Пока не начнется круг Ветра, Талиг не нанесет первого удара. Ручаюсь кровью. – Все это полная дикость, но костяные деревья над текущей водой стоят и по сей день. Они стоят, а Надор исчез. Лионель был правдив, говоря Давенпорту, что только Талиг никогда не предаст, но хорошо, что эту клятву он произносит от чистого сердца. Хорошо и спокойно.
Перемирие заключено. У гаунау вид людей, сделавших тяжелую работу.
Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Он заключил перемирие с Талигом и он заключит перемирие с Бергмарк. Круг Ветра Торка встретит в тишине. Все войска с перевалов маркграф не снимет, но помощь фок Варзов пошлет. А вот Бруно гаунасских полков не дождется. Ты надеялся выиграть хотя бы месяц, а получил лето, и осень, и зиму, и бергерский корпус в придачу.
У талигойцев шалые взгляды не верящих в победу победителей. Все идет хорошо, все идет правильно, значит, жди неприятностей.
3
Возвращение Создателя – такая же ложь, как и сам Создатель, и однажды все это поймут. Но ложь, разраставшуюся три круга, за раз не вырвешь. Дик был уверен, что отец бы его понял, а вот матушка не стала бы даже слушать. Ну и ладно. Мирабеллу Окделл проводили по-эсператистски, так, как она бы того хотела, Дик даже с Левием ради этого встречался. И он не будет мешать молитвам своих солдат. И даже подумает над прожитым – в точности, как требует Полуденное бдение.
Ярко светило солнце первого летнего дня, но мысли от того веселее не становились. Как он был слеп! Все, что требовалось ему сделать – это поговорить с Айрис. Отринуть обиды – как говорил отец Маттео… нет, как говорит барон Лоу! – и поговорить. Спросить, кто настроил ее против брата и анакса. Скольких бед удалось бы избежать, сумей он разоблачить коронованную дрянь. Но он винил во всем сестру, которую знал с рождения. Как он был слеп!
Запах лилий.
Откуда здесь лилии?
- Вы мне клялись, Ричард Окделл. Вы не сможете нарушить вашу клятву.
Откуда здесь она? Красивая, надменная. Королева. Закатная тварь.
- Когда ты приехала?
Как успела?!
- Рыцарю не скрыться от своей королевы. Идемте, эр Ричард, вас ждет ваша служба. Прощение надо заслужить.
- Нет.
- Нет? – изгибает бровь, будто Алва. У любовника научилась? У Ворона – этому. А у Колиньяра чему? А у Придда? Обоих убили из-за нее.
- У Окделлов лишь одна королева – Честь.
- Как легко вы забываете свои долги!
- Я разоблачу тебя, слышишь? Я ничего не должен лживой твари!
- Должен, сын.
Отец? Стоит там, где только что стояла Катарина.
- Мне горько об этом говорить, но присяга подлецу остается присягой.
- Но я не знал…
- Ты не первый Окделл, связанный клятвой с ничтожеством.
- Святой Алан!
- И он тоже.
- Но… Ты присягал Оллару, но нарушил эту клятву ради правого дела! И ты, и Эпинэ, и Борны…
- Эсперадор освободил нас от клятв.
- Я не верю в Создателя!
- Ты клялся кровью, Дикон. От кровных клятв освобождает только смерть.
Смерть? Он не боится смерти, но это же… несправедливо.
Запах лилий кружит голову. Он не боится смерти.
Отец грустно улыбается:
- Есть еще одно средство.
Только бы устоять на ногах. Он пьян без вина.
- Какое?
- Лабиринт.
- Гальтарский лабиринт?
Дик читал про него в библиотеке Алвы. Бесконечные подземелья под Гальтарой, где заперты изначальные твари – плачущие твари с лиловыми глазами. И еще там есть храм, куда не может войти никто, кроме анакса и глав Высоких Домов. В том храме спит Зверь Раканов.
- Да, сын. Лабиринт рвет все узы и все клятвы.
Древние верили, что гальтарский лабиринт смыкается с путями умерших.
Какой он, на что похож?
Только что было светло – и сразу сумерки, будто туча на солнце набежала. Или дело в разверзшемся провале?
Непроглядная чернота. Бездна.
- Ты войдешь в Лабиринт?
Дик с трудом оторвал взгляд от чудовищного зева. Он не будет служить коронованной шлюхе! Но эта тьма страшит не меньше смерти.
- Ты войдешь…
Пахнет вереском. Отец запинается, смолкает, смотрит злым взглядом. Змеиным взглядом. Зеленым взглядом Леворукого.
Леворукого нет, а закатные твари – есть, и это ложь, будто они похожи на кошек. Молодая зеленоглазая женщина с очень светлыми волосами улыбается бледно-розовыми губами.
- Она хочет, чтобы я говорила, - напевно произносит зеленоглазая тварь, - и ты не заставишь меня молчать, - и смотрит, смотрит на кого-то у Дика за спиной!
Дик отскакивает в сторону, чтобы видеть сразу обоих. Крестьянка, у которой он купил Севера – госпожа Тишь. Пахнет снегом.
И гарью.
- Я успел? – Опять за спиной!
Рывок, разворот, сколько вас тут? Высокий серый клирик. Совсем седой, хотя не старый. Наперсный знак с черным единорогом и золотой свечой. Магнус Справедливости? Да хоть Повелитель кошек!
Трое, но у герцога Окделла бывало противников и побольше! А за спиной черный зев пещеры.
- Мне запретен день, - сообщает эсператист, - но есть замыслы, что прогоняют солнце не хуже ночи.
- Прочь! – шипит зеленоглазая.
- Как только сделаю то, зачем пришел. Я хожу по дурным смертям – вы понимаете, молодой человек? Сюда ведет узкая тропка, но она есть. Ты есть, но будешь ли?
- Я не боюсь! – выкрикивает Дик.
- Напрасно. – Смотрит. Вздыхает. – Иначе я представлял знаменитый Лабиринт.
- Войдешь? – спрашивает госпожа Тишь.
- В свое время, - обещает эсператист.
- Свое время ты уже пропустил. Ты знаешь, чем рискуешь?
- Я знаю свой долг.
- Ты не пожалеешь о том, что сделаешь, но заплатишь свою цену, - говорит госпожа Тишь сразу троим.
- Пустая угроза! – почти поет зеленоглазая.
- Ты помнишь, что я знаю.
- Я вижу, что ты не делаешь ничего, чтобы мне помешать!
О чем они?
- Молчишь? – насмехается зеленоглазая.
- Скалы молчат, потому что ждут ответа, - замечает эсператист.
- Ну так сегодня они его дождутся. Не правда ли, Повелитель Скал?
- Да!
За его спиной – Лабиринт. Гальтарский лабиринт посреди Ариго! Это просто сон, просто разговор с самим собой, спор со своими сомнениями и страхами. Он пройдет Лабиринт и пойдет дальше.
Эсператист качает головой:
- Вижу, я спешил не напрасно.
Повернуться к нему спиной – рискованно. Войти в Лабиринт пятясь, будто рак? Жрец выдуманного бога не испугает Повелителя Скал! И не остановит.
- Запомните, молодой человек: вас четверо. Всегда четверо. Навечно четверо, но сердце должно быть одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат.
Дик решительно шагает в черный провал.
- Забудьте все, но запомните мои слова. Цена Зверя – жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть. Помни!
Короткий коридор, полускрытая портьерой дверь. Ручка – сжимающая хрустальный шар птичья лапа – поворачивается легко и бесшумно.
Алые маки, сквозняк, часы, сонеты. Смерть. Вот она… Росчерк красным по розовому и разметавшиеся светлые волосы… Катари!!!
4
У Октавии в домовой церкви Олларов оказалось лицо Алисы Дриксенской. Арлетта объяснила, что это сделали по приказу Франциска Второго, не знавшего, как еще выразить любовь к жене. А живописец, которому доверили переделать икону, так старался угодить королю, что перестарался, изобразив королеву именно такой, какой она была: красивой, царственной и надменной. Синеглазая святая из дома Алва дарила покой и утешение. В дворцовой иконе святости было не больше, чем в любом из парадных портретов ее величества.
А еще была синеглазая, являвшаяся Роберу в снах. Она не давала ничего, но требовала так, будто имела право. Лэйе Астрапэ, кто из предков Эпинэ так неосмотрительно влез в долги?
Кто она? Возлюбленная Унда, не сумевшая подарить богу сына? Сестра смерти, сторожащая сон изначальных тварей в гальтарском лабиринте? Коко обещал найти изображение Оставленной.
Чего она хочет от Робера? Чего она хотела от Дика? Является ли она Валентину и Рокэ? Поймут ли Повелитель Волн и Повелитель Ветра смысл послания Повелителя Скал? Есть ли в нем вообще смысл? С Лоу станется намеренно вводить их в заблуждение.
Голос Левия заполнял церковь. Королева Алиса сжимала рубиновую розу, а за ее плечом, в синем полуденном небе, упрямо летел против ветра одинокий черный ворон.
Не одинокий. Десятки черных птиц кружили над головой. Он еще жив, а падальщики уже слетелись, и с каждым днем их все больше.
Он сильнее любого из них, но как же их много! А под ногами дрожит в агонии черная башня. Даже скалы не стоят в одиночку.
- Робер! Ро! Врача, скорее!
Арлетта, Катарина, прервавший службу Левий наперебой звали Повелителя Молний, но Эпинэ слышал лишь тоскливый ястребиный крик.
5
Дик молчал, Рокэ пил вино, глядя куда-то вдаль. То есть не глядя. Герцог Окделл готов был четырежды умереть, чтобы вернуть маршалу зрение, но в его силах было лишь подливать вина.
– В некоторых случаях, юноша, надо просто убивать, и чем скорее, тем лучше. Жаль, я не убил старого больного человека вовремя. Раз в жизни подумал о последствиях и просчитался. – Рокэ прикрыл невидящие глаза ладонями, потом провел по бровям к вискам. Дик запомнил этот его жест еще в их самый первый разговор в кабинете маршала, когда Рокэ спас ему руку. Неужели прошло меньше трех лет?
– Вы устали? – слова сорвались с языка сами по себе, и Дик чуть не дал сам себе подзатыльник.
– Устал? – Алва вновь потянулся за кубком. – Пить?
– Это Придды уговорили отца согласиться на ваше убийство, – зачем-то признался Дик. – Отец не хотел.
– Кто бы мог подумать! Налейте.
– Вы… Может, не надо?
– Я слишком много пью?
Дик молча кивнул, забыв, что Рокэ не может его видеть, но тот и так все понимал.
– Ты знаешь, чего я хочу на самом деле, – глухо произнес Алва. – Чтобы ты оставил меня в покое.
– Этого не будет!
– Упрямец. – Рокэ не взял протянутый ему бокал, а, пошатнувшись, перебрался в кресло. Это было невыносимо. Маршал хотел только покоя, а у него, Ричарда Окделла, не осталось никого и ничего, кроме этого искалеченного человека. Все пошло прахом! Дик не представлял, как станет жить дальше, куда отправится, что сделает, он просто выполнял приказы эра. А до того убил Катарину, потому что она… Он, герцог Окделл, Повелитель Скал, убил истинную эорию, свою королеву и возлюбленную! Убил и сбежал вместе с врагом всех Людей Чести, чтобы сидеть в пустом доме. Будто в тюрьме…
Дик сам не понял, как у него потекли слезы. Он не плакал очень давно, лет с пяти. Он знал, что слезы позорят эория, что Окделлы не плачут, но это не помогало.
– Дикон!
– Ч-ч-что?
– Принеси мне поесть.
– Но… Вы же не хотели.
– И не хочу. Прекрати реветь. Хватит, я сказал! Жалеть себя будем позже и на сытый желудок. Время на это у нас есть.
– Эр…
– Ричард Окделл!
Слезы отступили, и Дик, отчаянно моргая, уставился на маршала. Тот снова сидел у огня.
– Прекратил?
– Да.
– Тогда слушай. В жизни бывает всякое, но пока ты хоть что-то можешь, она продолжается. Когда от тебя не будет никакого толка, покончи со всем разом, но не раскисай. Никогда! Что ты обливаешь слезами? Только не говори, что Катарину, ты больше ее не любишь.
– Эр Рокэ… Разве вы не видите, что все не так?!
– Я ничего не вижу, оруженосец, – хмыкнул Рокэ. – Налей мне и себе заодно. Мы с тобой давно не пили. Повода не было.
Горел камин, и в нем горели дороги, сраженья, встречи, надежды, вся несбывшаяся жизнь. Дик поискал глазами кочергу и вспомнил, как Алва ее узлом завязал. Шевелить угли было нечем, разве что попросить Рокэ распрямить железную змею. Или сходить посмотреть в соседних комнатах? Всё лучше, чем сидеть сложа руки. Ничего, заключение в Лаик тоже сначала казалось бесконечным, а фабианов день все равно наступил, так будет и теперь. Это у Алвы остались только тьма, прошлое… и оруженосец.
– Эр Рокэ?
– Да.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
Ворон мог поблагодарить, мог послать к Леворукому, мог выругаться, чем-нибудь швырнуть, в конце концов, а он тихо сказал «нет», и Дик поднялся.
– Я поищу кочергу.
Ответа не последовало, и юноша с закипающей злостью сдернул с кресла кольцо с ключами, но они не потребовались. Дверная портьера, когда до нее оставалась пара шагов, раздвинулась, раздался знакомый смех, и Дик, то ли охнув, то ли простонав, отступил к огню.
– Ну и в дыру ты забился! – Альдо, не скрывая любопытства, обвел взглядом полутемную спальню. – Сказать, что я думаю о тех, кто бежит с поля боя?
– Мой государь!..
– Надеюсь, что твой. Чем ты тут без меня занимался? На измену ты не способен, но глупостей натворил наверняка. Признавайся сразу – ты женился?
– Нет!
– И на том спасибо. Ты мне нужен со всеми потрохами и немедленно. – Глаза Альдо в свете камина отсвечивали лиловым, на щеках играл теплый живой румянец. Как же хорошо и… спокойно. Можно выбросить из памяти заострившееся, будто у покойника, лицо. И эти проклятые бессмысленные месяцы тоже долой! Место Повелителя Скал рядом с его анаксом!.. Счастье неистово полыхнуло и погасло, потому что у камина сидел человек, которого сюзерен еще не заметил.
– Альдо, – глухо сказал Дик, – здесь герцог Алва.
– Я мог бы и догадаться, – взгляд сюзерена сразу стал жестким. – Он так и не выучился вставать в присутствии анакса. Что ж, невежливость поединку не помеха!
– Несомненно, – подтвердил Рокэ, – но хотелось бы уточнить, кто здесь анакс.
– Альдо жив, – выдохнул Дик, прежде чем сообразил, что Рокэ все понимает. И нарывается.
– В самом деле, юноша? Вы уверены?
– Эр Рокэ! – закричал Дик, поняв, чего добивается Ворон. – Вы не будете драться. И сюзерен не станет… Альдо, он же слепой! Это агарисцы…
– Я с них спрошу и за это, – пообещал сюзерен. – Мерзавцы отобрали у меня поединок, но ничего не поделаешь. Драться со слепым я не стану.
– Если вы передумаете, я к вашим услугам, – Рокэ потянулся за бокалом, но тот оказался чуть ближе, чем казалось маршалу. Раздался тоненький звон.
– Теперь видишь?! Я не могу его оставить. Надо добраться хотя бы до Савиньяков…
– Нет времени, – просто сказал Альдо, и Дик понял, что его действительно нет. – Все решат даже не месяцы – дни, а Иноходец, как назло, где-то шляется. Остаешься только ты.
– Альдо, это… дело Чести! Я… – шептаться непристойно, но Рокэ не увидит, а не объяснить невозможно: сюзерен должен знать, что это не прихоть и не трусость. – Пойми… Я заставил его пойти с собой, он хотел взять на себя… то, что сделал я, и заколоться. Мы прошли Дорогой королев. Теперь мы здесь, но из города сейчас не выбраться. Весной мы уйдем на лодке…
– Ты собрался всего себя и силу Скал отдать уже полумертвому? – Альдо до шепота не унизился, и было б странно рассчитывать на иное. – Ты мне нужен, Ричард Окделл, мне и нашей анаксии, и это не шутка. Твой долг – перешагнуть через жалость к тому, кого она лишь оскорбляет. Мы были врагами, но я отдаю дань чужому мужеству. Герцог Алва – истинный эорий, дай же ему достойно уйти.
– Альдо, но ведь был же… – Святой Алан, как же звали Левкрского Слепца?! – Он разбил гайифскую армию у…
– Он был нужен анаксу и анаксии, а времена Ворона ушли вместе с Олларами, новый Круг не для него. Бери пример с Иноходца, Дикон. Он не оставил меня подыхать на глазах эсператистской сволочи.
– Иноходцу приказал ты!
– Я без вас обойдусь, – спокойно вмешался Ворон. Он все понял и не имел обыкновения лгать. Жестокость, злоба, издевки, только не ложь! Герцог Алва обойдется без оруженосца, но герцог Окделл все еще колебался.
– Альдо, – попросил Дик, – давай уйдем все вместе. Должен же быть способ… И потом… Альдо, эр Рокэ может нам помочь! Он много знает про Гальтару…
– Не говори глупостей! – хмуро бросил Альдо. – Нам не может быть по пути.
– Пришедший к вам господин, кем бы он ни был, прав, – усмехнулся Алва, – и он, вне всякого сомнения, нуждается в вашем обществе больше меня, но если вы нужны сюзерену, это еще не значит, что сюзерен нужен вам. И тем более Талигу, как его ни называй.
– Ричард, – Альдо все еще пытался сдерживаться, – если ты стал прислугой, дело твое, но у Повелителя только один господин. Я тебя отпущу. Отрекись от Скал и подавай вино кому хочешь.
– Альдо, я…
– Ричард Надорэа, ты слуга или Повелитель?
Предать Ракана невозможно, но как уйти после всего? Если бы Ворон помирился с Альдо! Он сможет, если захочет, сюзерен не оттолкнет Повелителя, особенно зная правду о мече.
– Эр Рокэ, пожалуйста! Ведь это все из-за вас…
– Не исключаю, – зевнул Ворон, – только что именно?
– Вы что, не понимаете?! – выкрикнул Дик. – Вы… Вы…
– Я, – пожал плечами бывший маршал, – потомок Рамиро-Предателя и Рамиро-Вешателя, святотатец, чудовище и убийца, но при чем тут ваши терзания?
– Рокэ… – аж поперхнулся юноша, – как вы можете! У вас что, совсем нет души?!
– Ну, извините. Было бы странно, если б она у меня оказалась. Вы чего-то хотели?
– Ничего, – буркнул Дик, – я нужен моему государю, и я иду с ним.
– Идите, – равнодушно сказал Алва, – или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит. Мне все равно.
– Я иду.
– Я понял.
За порогом Дик все же обернулся, хоть это и было слабостью. Алвы у огня больше не было, не было и огня, не было вообще ничего.
«Все равно. Для меня это ничего не изменит.»
– Выше голову, Надорэа!
Сюзерен знакомо улыбнулся и вдруг смахнул навернувшуюся слезу.
UPD 04.05 читать дальше
6
К празднику Храм Семи Свечей побелили. Не было больше пышной позолоты и потрясающих воображение фресок, но храм стал светлее и будто бы больше.
Странно: собственный благословляющий жест все еще казался кощунством, трусливой уступкой людям, видящим в нем настоящего епископа, но, проводя праздничную службу, Антуан ощущал спокойствие и уверенность. Не было отрешенности, не было экстаза, каковой, впрочем, в ордене Знания полагали нежелательным, ибо приобщение к Создателю должно быть работой над собой, а не оргией. Такое чувство, как сейчас, возникало иногда за работой: еще не вполне понимаешь, к чему придешь, но точно знаешь, что нашел верный путь. И водружая на алтарь чашу со святой водой, Антуан впервые понимал смысл старого девиза Раканов: сердце мое в моей руке.
Отец Гермий подал знак: пора.
- Ожидаю Возвращения Твоего в мир Твой!
- Славься! – грянул хор.
И тишина. Всю жизнь чтущий и ожидающий готовиться должен к Возвращению Его – в идеале. Но отцы Церкви хорошо знали людей, а потому за четверть часа до полудня праздничный храм погружался в тишину. Известная поговорка гласит, что перед смертью не надышишься. Можно ли за пятнадцать минут подготовиться ко Второму Суду, к мысли, что привычный мир вот-вот кончится и зло будет повержено, а добро вознесено?
Антуан был радостен и спокоен. И ничего не понял, когда заплескалась вода в серебряной чаше. Может, так надо? Но…
Он скосил глаза на стоявшего сбоку отца Гермия. Танкредианец сгорбился, подняв лицо к окну в форме розы, через которое лился в храм полуденный свет, губы его едва заметно шевелились. Нарушать молитву было неловко, но Антуан незаметно толкнул монаха ногой и указал глазами на чашу. Отец Гермий нахмурился и едва заметно пожал плечами.
Ритуал требовал ожидать Возвращения, обратившись лицом к Рассвету, но ощущение, что что-то происходит, было нестерпимым. Антуан обернулся, выискивая в толпе Селя. Саграннец стоял совсем рядом, буквально в двух десятках бье, и выражение его лица невозможно было описать словами. Ужас и блаженство.
Бездна, полет-падение – вечное искушение стойких скал.
- Все на улицу! – выкрикнул Антуан, стараясь, чтобы голос его звучал радостно. – Вознесем молитвы наши в сиянии солнечного света! – а в следующий миг подземный толчок швырнул его на пол.
7
- Хватай!
- Беги!
- Чужой…
- Создатель…
- Твари!!!
Кесарские рейтары? Безделица. Конные егеря? Мелочь. «Фульгаты»? Пустяк. Кирасиры, драгуны – любая кошкина кавалерия лучше обезумевших от страха лошадей. Почему свихнувшийся табун понесло в лагерь, на полуденные костры?.. Костры?!
- Костры тушите!
- Порох!
Грохот. И вновь дрожит земля. Слабо в этот раз, но повезло, что они не в горах.
Откуда землетрясение в Эпинэ, Создатель милосердный?!
Пыль столбом, топот, ор. Безумный круговорот сталкивает с Лоу.
- Белла?
- С Чардом. Дикон?
- А?
- Окделл где?!
- Не знаю!
Со стихией не воюют, а тысяча обезумевших лошадей – стихия. Уже не до молитв. Уже не до всего.
Скалы рушатся, и некому подать руку, некому подставить плечо. Все живое бежит, когда рушатся скалы.
- Быстрее, валидэ-султан. Здесь опасно.
- Где мой сын, паша?
- Там, где должно. В сад, госпожа. Быстрее, быстрее!
Они ушли, но тень осталась, и эта тень может защитить от многих бед. Костяные деревья стоят до тех пор, пока не случится что-то чрезмерно плохое. Даже уничтожение замка не разбило костяной дуб.
Грато бежал ноздря в ноздрю с гнедым Хайнриха – в хвосте летящей вдоль ручья кавалькады. То ли королевская туша слишком тяжела для могучего зильбера, то ли король не хотел удирать. Второе вероятнее.
Удирать всегда неприятно, но с горами не воюют. Устоит ли только что заключенное перемирие, или сгинет в одной из трещин, располосовавших луг – будто гигантская тварь когтями ударила?
Устоит, землетрясение – скверный повод для нарушения клятвы, чей сторож - смерть. Но как же это не похоже на обвал, после которого гаунау предложил мир! Тогда был сон Давенпорта и собственные предчувствия дурного. Тогда за спиной были холод и смерть, и скалы ждали его, не желая и не имея возможности уйти. Скалы не могут уйти и потому они столь прочны. Тогда скалы знали, что должны устоять. Тогда. А сейчас будто сами упасть желают…
Под ногами – бездна.
Белая сосна! На склоне утеса, из-под которого бьет родник. Лишенная коры коряга, похожая на полированную кость. Как в Рафиано. Большая часть отряда уже в безопасности. Еще один, последний рывок!
Нависавший над источником карниз медленно и неудержимо рушится вниз, дробя в щепы костяное дерево.
- Кэртиана стоит, пока стоят Скалы. Но кто устоит, если Скалы падут?
- Никто, мудрая.
Толчки прекратились, но Антуан понимал, что это лишь передышка, что-то происходило в мире, что-то, сотрясающее самые основы мира. Храм Семи Свечей устоял во время первого толчка, но все равно оставаться здесь – безумие. Как назло, землетрясение перекосило входную арку, заклинив тяжелые дубовые двери.
Капитан Илласио не растерялся:
- Берите лавку. Ну же, как тараном!
Шестеро мужчин подхватили тяжелую лавку (и хорошо, что она тяжела!), разбежались, ударили в дверь. Дверь содрогнулась. Еще удар, два удара, и она уступит.
Хорошо, что нет паники. Когда Ринальди выпустил из Лабиринта изначальных тварей, твари убили меньше людей, чем затоптала обезумевшая от страха толпа. Сейчас люди напряжены, но спокойны. Впервые на памяти Антуана не кричит и не скандалит тетка Алики. Мать Бернарда рядом со своими подопечными, стоит, держа за руки детей. Принцесса…
София застыла возле одной из державших купол колон, не сводя взгляда с бегущей по свежей штукатурке трещины. А дверь все еще не поддалась.
И новый толчок, сильнее прежних. Неужели всё бесполезно, и люди, пережившие нападение морисков, всё равно обречены погибнуть?
- Всё равно! – смеется щербатая девочка.
- Всё равно, - грохочет эхо, рвет ущельями Сагранну и Торку от увенчанных снегом вершин до самой бездны. И уже видно в разломы, как пылает в глубине лиловое пламя. Пламя, не дающее тепла, пламя, не дающее света, пламя, выжигающее память. Самое дорогое, самое желанное…
- Нет!
Низко кланяется блистательный султан черному быку. Рога быка обернуты серебряной фольгой, а в руке у султана нож.
В ужасе смотрит адепт Истины на багряные от крови рукава.
Падает замертво мальчик-певчий у золотой раки святой Оддрун.
Сель, покачнувшись, упирается ладонью в пошедшую трещинами колонну, и неверная кирпичная кладка разлетается рыжей пылью. А из уцелевшего каменного основания – словно кровь из раны – бьет багровая струя. Взлетает над головами людей, подхватывает просевший купол, замирает в каменной неподвижности. Останавливают бег дрожащие от напряжения кони. Мир выцветает, расплывается в серую пелену, но, проваливаясь в забытье, Антуан спокоен.
Сегодня Скалы устоят.
Скалы вновь сомкнулись незыблемым щитом, что отразит все удары, сколько б их не было. Только поздно, поздно! Рожденный искусом зверь уже начал смертельный бег. Невидимый на морском просторе, выйдя на берег, он являет свое истинное обличье. Бьет тараном в стены седых фортов, крутит, как щепки, могучие линеалы, черной горой рушится на белый город.
Это не Гальбрэ видел ты в зеркале премудрой Гарры. Это Алвасете!
Плачут в тростниках змеедевы, заходятся криком крылатые ведьмы. Все напрасно! Что зверю жемчуга и песни? Дитя древних Скал знает лишь одну цену: кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть.
- Цена уплачена.
Синеглазая женщина с черными волосами принимает протянутую руку, сходит с фрески на плиты вечного Лабиринта.
После трех тысяч лет заточения – она свободна.
Для обзоров
@темы: ОЭ
-
-
21.08.2013 в 14:38Черновик главы готов, но я хочу еще первые главы почистить, а то количество стоящих (вместо стоявших) героев зашкаливает
-
-
21.08.2013 в 20:51/вздыхает и зачеркивает на календаре первый день/
-
-
04.09.2013 в 21:09-
-
05.09.2013 в 01:44-
-
01.09.2015 в 22:00А почему Скалы всё же устояли? То есть, кто остался верен? Речь о Лоу? о_О
-
-
02.09.2015 в 20:37Если вы имеете ввиду первый критический момент, то их "удержали" литтэны с помощью людей, знавших, как помочь.
Низко кланяется блистательный султан черному быку. Рога быка обернуты серебряной фольгой, а в руке у султана нож.
В ужасе смотрит адепт Истины на багряные от крови рукава.
Падает замертво мальчик-певчий у золотой раки святой Оддрун.
На самом деле по всей Кэртиане было проведено множество ритуалов, в тексте упомянуты те, участники которых еще появятся в тексте потом.
Если вопрос относится к итоговому положению дел, то Дика не съели и его одного для функционирования системы достаточно. Если бы Дика съели, то его бы заменил Ракан (Алва). Кровные вассалы - деталь полезная, но не необходимая. Лоу свою родословную правильно знают, они не кровные вассалы. Их верность Окделлам - вопрос их чести и совести, магической связи нет.
-
-
02.09.2015 в 20:45их "удержали" литтэны с помощью людей, знавших, как помочь
гм, кровавые жертвоприношения? или про падающего замертво мальчика это "от усталости"?
и, то есть, это намеренно было, в смысле, все эти люди подозревали, что трындец, и пытались защититься, как могли, или просто стандартные обряды на Излом вдруг сработали так, как задумывалось?
а Лоу всё прекраснее, прям как-то даже боязно верить, что в Кэртиане ещё остались такие прекрасные люди, Ричарду тут страшно повезло. хорошо, когда Кэртиана окделлцентричная, в ней внезапно приличные люди как грибы нарастают
-
-
02.09.2015 в 21:18и, то есть, это намеренно было, в смысле, все эти люди подозревали, что трындец, и пытались защититься, как могли, или просто стандартные обряды на Излом вдруг сработали так, как задумывалось?
Конкретно эти три группы героев - понимали, что
представитель полярной фауны на порогенадо действовать срочно. Но, думаю, и стандартных обрядов много было.Мальчик от усталости - оказался самым слабым из присутствующих. Про истинника спойлер
Быка зарезали. Но для культа Лита имхо жертвоприношения скота должны были быть нормой: н-р резать молочных ягнят весной, чтобы пополнить стада Хозяина Стад (а мясо съесть самим). А вот человеческие жертвоприношения - для этого Лит слишком архаичен.
-
-
02.09.2015 в 21:25должны-должны, ещё как должны! ну и вообще, без крови мистика как-то уже и не совсем настоящая, без крови никуда. у меня просто вопрос возник, не перешли ли там со скота на людей в конкретном случае.
вот человеческие жертвоприношения - для этого Лит слишком архаичен
хм? я мало разбираюсь в истории религий, но разве человеческие жертвоприношения не должны быть более древними?
-
-
03.09.2015 в 09:49Синеглазая женщина с черными волосами принимает протянутую руку, сходит с фрески на плиты вечного Лабиринта.
Кто подал ей руку, Алва или Дик? Или кто-то ещё?
-
-
03.09.2015 в 13:36Но они не самые древние, до человеческого жертвоприношения еще тоже додуматься надо, а Лит в Кэртиане - самый старый из богов.
Но вообще, учитывая, что брат Ринальди вошел в историю как Эридани Самопожертвователь, скорее всего сама идея человеческого жертвоприношения Кэртиане знакома.
Кто подал ей руку, Алва или Дик? Или кто-то ещё?
Вообще этот фрагмент - 1ый эпизод 2ой части, но писался он именно как концовка этой главы, так что это даже и не спойлер по сути, просто развитие он получит только во 2ой части, потому туда и "уехал". но все-таки прячу под море.
читать дальше
-
-
03.09.2015 в 13:47скажем так, мне сложно поверить, что рано или поздно, так или иначе люди до неё не додумались
но вообще, мне нравится это развитие скот-люди-снова не люди, красиво. у вас вообще очень красивая мистика получается, хотя и плохо понятная пока (но я надеюсь, что это проговорится, и станет совсем завершённо и хорошо)
Золота Литиона в Ренквахе больше нет, а Щит Раканов был создан для Раканов. Ищи свое наследство на юге, анакс
всё же Дик. Иначе зачем ему золото литтена...
окделлоцентричная Кэртиана всё прекраснее
-
-
03.09.2015 в 18:10Постараюсь, чтобы в итоге все стало понятно! Пока что некоторые моменты можно угадать, если чем-то запомнились отдельные фрагменты канона (Прекраснейшая, выходец, запах лилий) но и герои постепенно до всего докопаются и вслух проговорят!
"а потом пришёл Ричард и всех спас, несмотря на..." - просто мечта
Там будет общая битва с участием всех повелителей и Ракана, но Дик сыграет в ней значительную роль
-
-
03.09.2015 в 18:58ну, без остальных повелителей и Ракана тоже было бы нечестно, да