94НН03 С006Щ3НN3 П0К4ЗЫ8437, К4КN3 У9N8N73ЛЬНЫ3 83ЩN М0Ж37 93Л47Ь Н4Ш Р4ЗУМ
Название: Повесть о Доме Скал
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Эд осторожно вытянулся на нагревшейся за день земле. Стало хорошо – будто ничего больше в жизни не надо, только лежать, не двигаясь, на том, что не трясется. Осуществившийся предел земных мечтаний.
Вокруг с унылым шумом ставился лагерь. Темнеет на юге быстро, но сил на спешку у солдат не осталось. Два последних дня выдались тяжелыми: совсем уж Уэйд не гнал, но явно хотел побыстрее миновать Гальтару, будто боялся, что Повелитель Скал передумает и попросит свернуть к городу.
Эд о решении Ричарда, пожалуй, жалел. Увидеть знаменитые руины хотелось, а в россказни о «дурных местах» он не верил. Брошенных городов и замков в Ренквахе хватало, до Хотблада от Серого Лоу зимой можно за день добраться. Единственной тайной полузатопленных развалин некогда богатейшего города Талигойи был лагерь «перепелятников». А что до страшных сказок о бродящих там выходцах и оборотнях, так парочку особенно забористых сочинил Мишель Эпинэ, страдая похмельем от непривычного для южан гидора. Мишель сочинил просто так, от легкости характера, а Алан решил, что не пропадать же добру зря.
Эд никогда бы не произнес подобного вслух, но хваткой и хозяйственностью лесной зять Эгмонта напоминал ему даже не гальтарских Рубуров, а нынешних Манриков. Вот и сейчас: пока сам он четыре недели предсмертную речь сочинял, Алан собирал армию, чтобы идти на выручку.
Два первых (и, видимо, последних) в Талиге егерских полка не были набраны Эгмонтом из нищего отребья перед самым мятежом, как убедил короля Ноймаринен, и не утонули во время панического бегства через Ренкваху, как доложил потом новоиспеченный Первый маршал на Высоком Совете. Лучших надорских лучников отбирали и готовили больше четырех лет, с того самого момента, как Гвидо Килеан предложил сыграть на пристрастии кэналлийца к родовому девизу. Алва должен был сам влезть в ловушку – и он в нее влез, в точности, как они ожидали, и не его заслуга, что враги вырыли против ворона волчью яму.
После… Ренквахи егеря разошлись, с обещанием немедленно откликнуться на призыв. За прошедшие семь лет дядя Питер всего пару раз созывал большие отряды. На своей земле от вездесущих братьев Лесного брата оказалось больше проку, чем от неповоротливой армии. Но для похода на Олларию требовалась именно армия, и Алан ее собрал. И это радовало, хотя Эд понимал, что немалая заслуга в том принадлежала природным бедствиям и двойным налогам.
Эд вспомнил доклад Ходжа, щедро сдобренный слухами и сплетнями. По правде, младший отпрыск Алана трещал, как сорока, но Эд его не останавливал: после долгих недель неизвестности даже самые пустячные новости были интересны.
- А с севером связи толком до сих пор нет, – беззаботно рассказывал теньент Второго полка, – Надоры так отплясывают, что народ в одних подштанниках из домов бежит. Ноймары на Лукке беженцев к себе заворачивают, мы – в Южный Надор и дальше до Варасты. Там спокойнее и вербовщиков нет, а то эти ызарги последний стыд потеряли. Эпинэ, понятно, ближе, но туда без крайней нужды решили не соваться. Отец беженцам помогать беглецов из манриковской резервной пристроил. А будто они гнусь и шваль, так это «алые» зазря врут. Обычные деревенские мужики, из Южного как раз Надора в основном. Их пару последних лет уж совсем прижали. Да вы сами знаете.
Эд знал. Обложив провинцию двойным налогом, Сильвестр просчитался. Это южане видели разницу между бунтовавшими и лояльными графствами, в Надоре разница была с чужеземными Бергмарк и Каданой.
- Так что Первый полк пока лишь на четверть собрался, да и Второй наполовину только, а из новобранцев отец решил третий, просто пехотный делать. Но вы не подумайте, за числом он не гонится и кого попало не берет. У нас же свои про своих все знают.
- А про Савиньяка новости есть?
- Есть! С Хайнрихом в догонялки играет. Причем не у нас, а в Гаунау, за что наши северяне его особенно любят. Но они его вообще нынче любят. Это про Джеймса народ в Каданэр по сию пору в раздумьях, чем встречать, если вдруг, цветами или вилами, а с Хайнрихом да Фридрихом никаких сомнений. А в Горике и подавно против варитов кому угодно, хоть Чужому подсобят. Губернатор, кстати, очень о нем, о Савиньяке, печалится.
Старик Ферфакс не рад вновь стать хозяином в собственном доме? Чудны дела Создателя!
- Армия нужна? – предположил Эд, поскольку Ходж так и молчал с хитрым видом.
- Совет, – загадочно ответил тот. – Из Олларии приказ пришел, что поелику эсператизм с олларианством примирились, то эсператистам в олларианских храмах теперь молиться никак нельзя, а кто так делает, тот короля и Всеблагого оскорбляет. И надо теперь губернатору то ли глаза на эти оскорбления закрыть, а страшно, по тому-то, как с Манриком обошлись, то ли храмы все на замок запереть во избежание. Он тут поинтересовался, как бы невзначай, кто у нас из клира женат, так один Ксаверий оказался.
- У олларианцев брак не обязанность, - возразил Эд, – Сильвестр тоже женат не был. Нестор больше книгами, чем людьми интересуется, на что ему жена?
- Зато Валерий за юбками бегает, будто… генерал кавалерии.
- Значит, тем более в жене не нуждается.
- А по-моему, это звоночек, - упрямо сказал Ходж.
Эд пожал плечами. В тайный эсператизм олларианских прелатов он не верил. Но теперь эсператисты с олларианцами если не передерутся, то обязательно подружатся – против авторов указа.
- А часть олларианских храмов эсператистам передать губернатор не пробовал?
- А на то согласие регента и кардинала Левия нужны, а Ноймаринен слышать про Левия не желает, потому что тот как есть павлиний прихвостень. А главное, пропуска за Кольцо не дает, а без пропуска ни до Левия, ни до королевы, которая тоже вроде как регент, не добраться. Так что очень губернатору Савиньяка не хватает, уж тот бы обязательно что-нибудь придумал. Ой, я ведь о Савиньяке главного не сказал! Говорят, будто он маршальский мундир в Гаунау на родовые цвета сменил.
- Еще один мориск-убийца? – усмехнулся Эд, вспомнив знаменитую выходку прославленного Рене.
Ходж замотал головой:
- Если бы! Леворукого изображает. Как он это делает, ума не приложу. Не похож же ни капельки!
Кто-кто, а старший Олень к необдуманным поступкам не склонен. Если верить гайифским летописцам, Карл Второй победу своей армии под флагом времен Раканов не оценил. Талигойские историки обходили сей щекотливый момент молчанием, но Первым маршалом Рене так и не стал. Карл Четвертый, конечно, ребенок, но за его спиной – Ноймаринен.
- Может, слухи врут? – предложил Эд.
- Может, - вздохнул Ходж. – Слухи – они вообще такое дело. Тут какая-то зараза слух подпустила, будто на Летний Излом Дом Скал развалится и рухнет, и останется эр Ричард один-одинешенек, как последний зуб во рту столетнего дедка. Ну вот чего вы ржете, эр Эдвард, когда я вам пророчество слово в слово повторяю! А еще было сказано, что кто не верит, пусть по потрохам черного петуха погадает и сам лично во всем убедится. Черные петухи после этого стоить стали по два талла за недощипанную тушку.
- Недощипанную?
- Ну, на которой перья остались. Которые совсем неощипанные, те в первые дни задешево расхватали – чисто черных петухов у нас в Надоре мало, как оказалось. Вот в Багряных землях, говорят…
- Вы там что, все ринулись гадать по потрохам? – перебил Эд.
- Все не успели. Епископ заявил, что все всё делают неправильно. Так прям на проповеди и сказал, что всё не так! Надобно петуха любой расцветки сперва двадцать дней кормить ячменем, вымоченном в двадцатилетнем гидоре. И какая птица за двадцать дней от такого корма не сдохнет, та так жить хочет, что резать ее будет свинством богопротивным. А какая сдохнет – по той гадать нельзя. А кто взаправду за эра Ричарда душой болеет, тот молиться за него должен, а не петухов жрать. Их после гадания варили и ели – не хоронить же, - пояснил Ходж. – Особенно, если по два талла покупали.
Да уж, если Левий думает, что Талиг ему в руки сам упадет, он еще с олларианцами плохо знаком. Это Джозеф из Святой Октавии предоставил прихожанам самим решать, что им ближе, а Ксаверий за паству повоюет, как и варастийский Бонифаций. А для деревенских священников земляки-еретики запросто могут оказаться ближе агарисского единоверца. Тем более, что «истинного» эсператизма в надорских лесах и при Раканах не было, и при Олларах, разумеется, не завелось.
- Постой, так вы из-за этих слухов решили Кольцо прорывать? Чтоб монсеньор последним зубом не остался?
Ходж гордо выпрямился:
- Кто в Создателя верует, по потрохам не гадает. Отец гороскоп известному астрологу заказал. Я лично в Горик ездил!
- Ближе не нашлось?
- Отец еще узнать хотел, что тамошние умники о вороновых заставах думают. У них же библиотека лучше, чем в Олларии, если их послушать! А они как сказанули про мор Борраска, у нас и души в пятки.
- Чумные заставы?! – ошарашено произнес Эд. Быть не может!
- Вот-вот! Мы, дураки, гадали, что за птица плавает, как утка, и крякает, как утка, а это ж утка поди и есть!
В медицине Алва разбирался. Мог ли он первым заметить в городе признаки болезни и уехать, никого не предупредив? Может, и мог, но за Кольцом были те, кого бы он предупредил обязательно.
- Из Олларии Алва поехал в Савиньяк, и сразу после этого в Олларию собралась графиня Савиньяк. Что бы это ни было, что Алва запер, для людей оно безопасно, - твердо сказал Эд.
И все равно странно, что никто в оцепленной столице ни разу не подумал о чуме или какой другой заразной болезни. А Эд был уверен, что люди о таком не думали, иначе желающих вырваться из Кольца были бы толпы. Какая-то мысль крутилась в голове, но ухватить ее никак не получалось.
- И вы решили спасать, кого получится, - вернулся он к более важному вопросу.
- Своих, - педантично уточнил Ходж. – Эра Ричарда, вас, Рокслеев, Карлионов… Столичных тоже жалко, но заразу разносить не хотелось. Но если вы говорите, что заразы никакой нет, то я уже ничего не понимаю!
- А с гороскопом что вышло?
- А по гороскопу эр Ричард еще семь лет назад должен был умереть, - развел руками Ходж. – Я как этому мошеннику о том сказал, он сразу задаток вернул. Но от слов своих все равно не отказался. Так что спасать мы вас от чумы хотели.
- И прорывать блокаду решили возле Старой Барсины.
Ходж душераздирающе вздохнул:
- Возле новой. Не подумали, осознали, на будущее запомнили.
А самое смешное, что ведь могло и получиться – пока Эчеверрия за «надорской гвардией» гонялся.
- И когда подумали, что не подумали?
- А из-за вас как раз. Мы вас издалека видели, а потом с разъездом, который вас искал, пересеклись. Отец меня за вами послать решил, а Роб и говорит: неудачное место эр Эдвард выбрал, у кэналлийцев основной лагерь близко. А как он это сказал, так до всех сразу и дошло, что наше-то место еще хуже. А с другой стороны, у вас же получилось! А дальше вообще просто: четыреста от четырех никогда не ускачут. Мы вас на переправе через Данар догнали.
- Но не показались.
- Так рожи уж больно знакомые, особенно полковничья! – Не то слово. Эду до сих пор не верилось, о ком он полгода оды от Аби слушал. – Мы и решили узнать сперва, что да как, и освободить, если надо, а оно вона как.
Эд кивнул. Но, положа руку на сердце, в сравнении с половиной Людей Чести Николас Уэйд выглядел если не честным, то разборчивым.
- Они ж надорцы все-таки, - в унисон его мыслям добавил Ходж. – Поладим.
В конце концов, взаимная выгода – лучшая основа союза.
Ходж уехал еще вчера, увозя письмо. Эд просил Алана оставить север на старших сыновей, а самому приезжать в Агарис и приводить «братьев». Взаимная выгода взаимной выгодой, но зависеть от союзника, который не зависит от тебя – не к добру, сорок тысяч раз проверено, а последним Окделлом рисковать нельзя. Одно утешает: Уэйда их зависимость от него не радует. А прошлый раз и в самом деле… дело прошлое.
От невеселых мыслей Эда отвлек Ричард, явно собиравшийся с духом для серьезного разговора. Эд бы предпочел отложить серьезные разговоры до Агариса, а еще лучше – до приезда туда Алана. Родство у них с герцогом не кровное, после смерти Эгмонта не виделись годами, а окружение вокруг не в меру ушлое: запросто можно пойти по стопам Эпинэ, которого Ричард к концу пребывания в Олларии ни в грош не ставил. Испытывать оставшееся с детства доверие разговором на больные темы не хотелось, но если Эд хочет видеть герцога Окделла настоящим герцогом, придется терпеть.
Оный герцог с решительным сопением уселся рядом. Эд, тщательно скрывая тоску, повернул голову.
- Эр Эдвард, вы меня осуждаете? – внезапно выпалил юнец. Пришлось садиться.
- За что я, по-вашему, могу вас осуждать?
- Что я пошел на службу к убийце отца.
Эд мысленно перевел дух. Из множества неприятных тем эта была, пожалуй, самой безопасной.
- У вас не было выбора, - уверенно сказал он.
- Был, только я тогда о нем не подумал. Вы ведь отказали Рудольфу Ноймаринену.
- В тот момент я уже был оруженосцем вашего отца – во всем, кроме клятвы.
- И вы отказались на площади Фабиана от клятвы.
- Чтобы принести клятву оруженосца, нужны рыцарь и оруженосец, а не площадь, - беззлобно заметил Эд. – Меня ждал мой эр. А вас?
- Надор? – предположил молодой герцог.
- Замок Надор, - уточнил Эд.
- Я не хотел туда возвращаться. С позором, никому не нужный. Я убеждал себя, что буду служить не человеку, а стране, но клялся я человеку. – Ричард помялся, вздохнул: – Представляю, как к этому отнеслись в Надоре.
- Хорошо отнеслись. Хозяин уходящего Круга с хозяином будущего помирились перед Изломом. В деревнях праздновали даже.
- Правда? – просветлел мальчишка. – Только ведь все равно плохо вышло. Клятва врагу – все равно клятва, – будто повторяя за кем-то, добавил он.
- Смотря какая, - усмехнулся Эд, вспомнив нелепый разговор с Уэйдом. – Только не говорите, что Ворон заставил вас поклясться слепой подковой.
Ричард даже вперед подался от любопытства – всегда любил истории.
- Эр… Алва говорил, что при Эрнани Святом за знак слепой подковы отрубали руку.
- Так и было, - кивнул Эд. – Да и сейчас: допускаю, что Алва мог бравировать этим жестом в Олларии, но повторять его за Кольцом Эрнани было бы слишком опрометчиво даже для него.
- А почему?
Эд пожал плечами:
- Говорят, на пегой лошади с одной подковой без гвоздей ездит Королева Излома, и знаком слепой подковы человек отдает свою руку ей в услужение. А тот, кто слепой подковой клянется, попадет после смерти в ее свиту. А нарушивший такую клятву становится ее рабом немедленно.
- Нэн никогда о таком не рассказывала.
- Вы были тогда ребенком, а при детях о Королеве Излома не говорят – из страха накликать. Жаль, Ходж уже уехал – он все эти ужасы назубок знает. С точки зрения олларианства, ничего подобного, разумеется, не существует.
- В эсператизме тоже, - добавил Ричард.
Эд кивнул. Магнус Луциан часто сокрушался о властвующих на севере суевериях – каждый раз, когда о них расспрашивал.
- Как видите, клятва оруженосца, нарушение которой опасно лишь для чести нарушителя, совсем не то, что клятва слепой подковой.
- То есть клятва Людей Чести меньше, чем клятва висельников?! – возмущенно воскликнул Ричард. И сам же себе возразил: - Нет, висельники честны из страха перед чудовищем, а Люди Чести, если они Люди Чести…
- А Люди Чести они не всегда, - поддел Эд, когда молодой герцог запнулся.
- Нет. Просто не все Люди Чести настоящие Люди Чести.
- А еще бывают обстоятельства, когда думать только о своей чести как раз и будет бесчестьем.
- Да, - кивнул Ричард. – Но тот, кто пожертвовал Честью ради большего, все равно будет выглядеть подлецом, а подлец всегда сможет сослаться на вынудившие его обстоятельства. Понимаю теперь, почему Алва смеялся над честью, которой клянутся Люди Чести!
- Одному человеку провинцию не перешутить. Возможно, надорцы не так быстры на язык, зато начали на три круга раньше. Но я уже об этом говорил.
- Должно быть, матушка не хотела, чтобы я знал… подобные шутки.
- Разумеется. Всему свое время.
- Но почему у нас в Надоре над этим шутят? Честь – это серьезно!
- Смотря с чем сравнивать. До того, как стать Людьми Чести, эории клялись кровью. И если эорий нарушал кровную клятву, на его род обрушивался гнев Зверя Раканов. Как же там было… «Родство с преступником – преступление, и послушание преступнику – преступление».
- А если… обстоятельства? – спросил Ричард.
- Если клятва не могла быть исполнена, клявшийся должен был убить себя.
- Такую клятву наверняка боялись нарушать! – Восторг мальчишки погас. – И все равно кровная клятва – не то, что клятва слепой подковой, - упрямо сказал он. – Просто надо честно следовать клятве, и все.
- Обстоятельства, - напомнил Эд. – Думаю, такую клятву боялись давать. Но иногда обстоятельства были сильнее. После взятия Кабитэлы Роберт Рокслей поклялся Франциску кровью, что не поднимет против него оружия, и Марагонец немедленно отпустил графа со всей семьей в родовые владения.
- Франциск знал о кровных клятвах, - подтвердил Ричард. – Клятва Первого маршала Талига почти в точности повторяет клятву Первого маршала Талигойи из поучений королевы Бланш. И тоже кровью. Но про гнев Зверя мы не знали. – Он улыбнулся почти мечтательно – будто вспомнил что-то хорошее.
- Ричард, герцог Окделл! – Тот чуть не подскочил от неожиданности. – Кому вы клялись кровью?
- Альдо Ракану, - как само собой разумеющееся сообщил Повелитель Скал.
- В чем? В чем вы ему клялись? – настойчиво спросил Эд. – Какими словами?
- Да просто… Что моя кровь и моя жизнь принадлежат Раканам.
Ничего себе «просто»! Одно утешает: смерть рвет даже кровные клятвы, а при жизни Альдо Ракана и обер-прокурор Колиньяр не сумел бы обвинить Повелителя Скал в предательстве анакса.
К слову о предателях.
- А Робер Эпинэ тоже клялся Ракану кровью?
- Да. Он приносил присягу Первого маршала.
И продал сюзерена Лионелю Савиньяку. Для новичка в деле заговоров Эпинэ неплохо замел следы, но в Надоре у Лесного брата повсюду глаза и уши, а Савиньяк, по понятным причинам, не мог использовать в ответе шифр или тайные чернила.
Повелитель Молний нарушил кровную клятву, а в Эпинэ хоть бы молния какая ударила! Неужели просто сказка? Но береженного Создатель бережет.
- Ричард, я вас очень прошу: больше кровью не клянитесь. Пожалейте слуг и родственников.
Молодой герцог закаменел.
- У меня не осталось родных.
- А как же дядюшка Ангерран?
- А, да. И вы тоже. Но если так считать, мне и Алва родня.
- В Талиге все друг другу родственники, - глубокомысленно изрек Эд.
- И в Золотой анаксии наверняка так же было. Но не мог ведь Зверь убивать всех подряд!
Эд пожал плечами.
- Бирюзовые земли вымерли подчистую. Никто не знает, что там произошло, но самое страшное бедствие в нашем мире – Зверь Раканов. А кто он такой – даже Раканы под конец не помнили.
- Я обещаю, что впредь не буду клясться без крайней необходимости, - серьезно сказал Ричард.
Герцог Окделл обещает, а не клянется – и это хорошо.
Солнце зависло над самыми вершинами гор. Багровый сегодня закат.
Багровый. Багряный. Цвета крови. Цвета надорских знамен. Цвета закатного пламени. Предвещающий беду – если верить приметам. И все равно красиво.
- Эр Эдвард. Я два раза кровью клялся.
- Только не Алве, - простонал Эд.
- Королеве, - обиженно сообщил Ричард.
- И тоже «просто»?
Повелитель Скал вздернул подбородок.
- Я поступил необдуманно. Но она об этом не знает – я не хотел, чтобы она считала себя… обязанной.
Эд кивнул, не отрывая взгляда от солнца. Ругань не поможет, а оттаскать герцога Окделла за уши он не может. И потому, что нельзя, и потому, что не сможет. И все равно бы не помогло – на Робине проверено.
- Штанцлер знает?
- Нет. Никто не знает. Я только вам рассказал. Я не буду служить шлюхе, но если… - Ричард запнулся.
Ладно, он ведь обещал впредь не клясться, а что сделано – то сделано.
- Дик, давай договоримся так: ты больше никому об этом не скажешь. То, что вы с Эпинэ клялись Ракану кровью – предсказуемо, там и свидетели наверняка есть.
- И Спрут клялся!
- Еще лучше. Все Повелители, кроме Алвы, клялись Ракану, но тот мертв. Смерть рвет все клятвы. - Иссерциал, ставший стараниями Эрнани Святого самым авторитетный источником о древних силах, выразился более витиевато, но не суть важно. – А про Катарину – никому ни слова. При всех особенностях характера, она не Королева Излома, сама о клятве не узнает. А если вдруг пришлет гонца или письмо – вы любой ценой уклонитесь от ответа и в первую очередь посоветуетесь со мной. Или с Аланом. То, что Придд предал Ракана и ничего не случилось, еще ни о чем не говорит. Он мог не нарушить клятву, а обойти. А раз он сумел, то и мы сможем. Главное, сходу ничего непоправимого не наделать – вы меня слышите? – а там посмотрим. В Агарисе попробуем об этом побольше узнать.
- Ладно.
- И не унывайте. Посмотрите, какой закат красивый.
- Пока живу – надеюсь, пока надеюсь – живу.
- Точно.
Сказанное Ричардом очень походило на старый девиз кого-то из Дома Волн, но об этом Эд говорить не стал.
Солнце наконец-то коснулось вершины – и разлетелось веером кровавых лучей. Миг – и на горе стоит черная башня. Сколько раз Эду снилось, как она рушится – и вот, стоит целехонька. Над верхней площадкой кружила стая птиц – будто падальщики слетелись.
- Лэйелитэ! – яростный ястребиный крик прорезал тишину.
Эд задрал голову, пытаясь отыскать в небе Дориту. Никого.
И башня исчезла, будто не было.
А тишина осталась – чтобы тут же смениться нарастающим гулом голосов. Даже если башня – всего лишь видение, видели ее все.
- Мне снилось зимой… - вскочивший Ричард запнулся, перевел дыхание. – Мне снилось, что я веду армию на штурм башни. По приказу Альдо, чтобы ее разрушить.
- Черную башню?
- Не помню. Я плохо помню сны.
Эду тоже снились сны. А по Надору, вспомнил он рассказ Ходжа, ходят странные слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома.
Черная башня, убранная с герба Лоу. Черная башня, ставшая скалой на надорском знамени.
Эд обернулся. Уэйд шел к ним, с трудом удерживаясь, чтобы не бежать.
- Кстати, можно расспросить о Королеве Излома господина полковника. Вы ведь не боитесь?
- Разумеется, нет! – предсказуемо обиделся мальчишка. Он не боится. И Эд тоже не боится, просто в потемках блуждать не любит.
В конце концов, землетрясение могло дойти до Олларии и придавить насмерть дядюшку Ангеррана с беднягой Берхаймом; Тристрама могли по-тихому еще осенью пришибить – вот и остался Повелитель Скал один, без вассалов.
А башня вон – только что целая стояла.
UPD 17.01.14 читать дальше
- Ах, госпожа графиня, отведайте перепелов, повар так старался!
Супруг будущей герцогини Эпинэ был неглуп и непрост, но роль радушного, чуточку сумасбродного хозяина играл так мило и мастерски, что не улыбнуться в ответ было невозможно. Впрочем, Арлетта явилась в этот дом не ради барона и улыбалась бы сейчас даже помеси ызарга с турухтаном. Катарина пригласила баронессу Капуль-Гизайль ко двору. Отважный и благородный поступок, но завистливые клуши воспользовались им, чтобы шушукаться по углам, перебирая подробности мерзкой обер-прокурорской клеветы. Мол рыбачка рыбачку за хорну разглядит. Что ж, посмотрим, осмелится ли кто-нибудь бросить косой взгляд на графиню Савиньяк.
- Ваш повар как всегда на высоте, - немного нервно объявил Ро. Бедный сын Жозины сидел как на иголках… или как жених на смотринах. Потерпит. Герцог может жениться по любви, даже если он не Алва, но если он не Алва, его избранницу необходимо ввести в общество до свадьбы.
Несмотря на репутацию дома, компания собралась – по крайней мере, за обеденным столом – весьма неплохая. Кого попало Капуль-Гизайль перепелами не потчевал.
- Мне, любезнейший, положите сразу двух, - распорядился барон Фальтак, которого ни в кое случае не следовало называть бароном – сей титан духа полагал любые титулы оскорбительными.
- А мне трех, - немедленно подхватил Сэц-Пьер. – Выходить из-за стола голодным, дабы подчеркнуть свое отличие от скотов таким смехотворным способом, как отсутствие аппетита, есть лицемерие и надругательство над натурой.
- Вы сами, я вижу, относитесь к натуре с почтением, - заметила Арлетта тучному Сэц-Пьеру.
- Я не из тех, чьи принципы расходятся с делами.
- Тогда вы обязательно оцените десерт, - с улыбкой пообещал хозяин дома.
К несчастью, своих любимцев маленький барон баловал без меры. Но если Готти с Эвро, вопреки рассказам Марселя, вели себя вполне прилично, матерьялисты не имели о приличиях ни малейшего представления. Но, вероятно, именно этим в милость и попали – так перец ценят за остроту.
Капуль-Гизайль тем временем взялся за Рокслея:
- Дорогой граф, хотя бы попробуйте! Я вас прошу. Мы с Марианной просим! Или скажите, чего вам угодно, и, если только ваше желание выполнимо…
- Простите, барон, - устало перебил надорец, – мое желание невыполнимо.
- А как тебе теория господина Фальтака? – неожиданно спросил Робер, повергнув Арлетту в изумление. Повелитель Молний и матерьялизм?!
- Гипотеза! – возмущено поправил Сэц-Пьер. – Гипотеза!
- Бред, - припечатал Рокслей.
- Позвольте, – возмущенный Фальтак оперся руками о стол и даже привстал, - где ваши аргументы? Назвать бредом можно что угодно, но вы попробуйте это доказать!
- Я сказал все, что хотел, - равнодушно уронил граф.
- А Ричард бы с ним согласился, - заметил Мевен. – Ты решил, что разрушение Надора и Роксли – кара. Но при этом ты сам говорил, что Серый Лоу тоже трясло. А Эдвард во всей этой истории с Раканом совершенно ни причем, как ни странно это звучит. И уж точно не клялся Олларам.
- Серый Лоу пострадал от землетрясения? – удивилась Арлетта.
- Нет, - ответил Робер. – Было несколько толчков, как раз в день разрушения Роксли, но замок устоял. Я отправлял туда гонца, надеялся найти спасшихся из Надора.
- Землетрясение случилось в ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров? – повинуясь наитию, спросила графиня.
- Да.
Эту дату Арлетта запомнила из вчерашнего разговора с мэтром Бронсаном. О намерениях Лоу покинуть город врач не знал, зато подробно рассказал о состоянии его здоровья. Увы, бывший оруженосец Эгмонта не притворялся. Вдобавок к поврежденной в Багерлее спине его мучили внезапные приступы лихорадки, и первый и самый тяжелый случился как раз в ту ночь. Врач точно назвал число, поскольку имел привычку вести журнал. Но до сего момента Арлетте даже в голову не приходило связать болезнь Лоу с разрушением Роксли. Да и как это можно связать?
- Лоу – щит Дома Скал, - веско сказал Рокслей. – Как видите, всё сходится.
- Щит Дома Скал? – глумливо воскликнул Фальтак, не иначе, как мстя за оскорбление «гипотезы». – Вепрь, лось и бык прикрываются, – философ ухватил одного из своих перепелов за крылышко и приподнял над тарелкой, – птичкой? Абсурд.
- Нонсенс, - добавил Сэц-Пьер.
- Вы спутали перепела с перепелятником, - любезно заметил Салиган. – Ястреб больше. Чуть-чуть.
- Певчий ястреб именно такой, - возразил Сэц-Пьер.
Певчий ястреб? Мало кто в Золотых землях слышал об этих удивительных созданиях. Но знания еще не означают наличия ума.
- Они еще и певчими бывают? – изумился Салиган.
- В Багряных землях. Ваше невежество, сударь, унизительно для существа, наделенного разумом!
- Куда уж мне!
- Певчие воробьи, - красавица баронесса с обворожительной улыбкой указала на стоявшую в углу клетку с морискиллами, - певчие ястребы. Интересно, а певчие гуси бывают?
Хорошая попытка погрести ростки ссоры под ворохом пустых слов. Кто ей поможет?
- Дриксы? – оживленно предложил Робер. – Крашенные гуси точно есть – и синие, и красные. Не так ли, Иоганн?
Увы, их усилия пропали даром:
- Я требую разъяснения ситуации со щитом! – завопил Фальтак. Рокслей посмотрел на него, будто примериваясь. Пожалуй, удачно, что маркиза Фарнэби отказалась составить компанию графине Савиньяк.
- Думаю, это связано со старым гербом Лоу, - примирительно заметил хозяин дома.
- Вы имеете ввиду «атакующего ястреба в закатном небе»? – заинтересовалась Арлетта.
- «Атакующего ястреба, заслоняющего черную башню в закатном небе», - уточнил барон. – Когда в конце круга Волн император Эодани Разумный приказал главам Великих Домов и их кровным вассалам взять себе новые, не связанные с абвениатством имена, Ястребы, не будучи ни первыми, ни вторыми, остались Ястребами. Но в круге Молний им все-таки пришлось сменить имя, уже по приказу короля Талигойи. А вот герб они почти отстояли – всего лишь убрали с него черную башню. Но при этом продолжили использовать черный цвет в числе родовых.
- Возможно, потому что это один из главных цветов Окделлов? – предположила графиня.
- Да, вероятно именно так! Они ведь даже замок построили в точности такой, как у Повелителей Скал. Серый Лоу – точная копия Надора, только стоит не на вершине горы, а на острове.
- А вот это они зря, - заметил Мевен. – Вода не такая преграда, как пропасть. Неразумно строить на равнине так же, как в горах.
- Ты не видел Серый Лоу, - сухо бросил Рокслей. – Он неприступен.
- Поскольку недосягаем.
- Увы, дорогой виконт, но я обязан встать на сторону графа: Серый Лоу именно неприступен. О, эти стены, эти башни! Твердыня! Мне посчастливилось видеть оба замка, и, должен заметить, расположение Надора на вершине горы маскировало его подлинные размеры. Замок просто невозможно было увидеть целиком! Но если он был такой же, как Серый Лоу, его размеры были поистине исполинскими.
- Вы видели Серый Лоу? – удивился Робер.
- К сожалению, только снаружи. Барон Питер, да упокоится он в Рассвете, заявил, что у них не публичная галерея.
- И вас оставили на морозе? – нахмурился Мевен. Зимы во Внутреннем Надоре крайне суровы, а ни в какое другое время, как всем известно, до гнезда Ястребов добраться невозможно.
- Это было вовсе не так ужасно. И хотя господин барон отказал мне в крове, он поделился с бедным путешественником ужином. – Капуль-Гизайль поднял глаза к искусно расписанному потолку. – Ах, верите ли, господа, та баранья похлебка до сих пор остается вкуснейшим из пробованных мною блюд, хотя единственное, что я могу сказать о ней с уверенностью, это что она была горячей. Прошу вас, кушайте, пока не остыло.
- Восхищаюсь вашей отвагой, - искренне сказала Арлетта.– Вы проделали такой утомительный путь, и жаль, что он оказался напрасным.
- Ну что вы, госпожа графиня, вовсе не напрасным. Разумеется, мне хотелось увидеть замок, устоявший пред натиском Ренквахи, но основной моей целью был Хотблад. Я зарисовал там каждый камень – который был виден из-под снега. Разрушенный и пустой! Это зрелище можно сравнить лишь с Гальтарой, что вдвойне прискорбно, ведь именно Новой Гальтарой называли его во дни славы. И если бы один Хотблад! Богатейшие графства севера сгинули в трясине, и только Ястребы отказались покидать родовое гнездо. Поэтично, не правда ли? Надора больше нет, а его копия стоит.
Робер покачал головой:
- Если все так, как вы говорите… Стоило ли возводить такую мощную крепость в центре мирной страны? На границе от Лоу было бы больше пользы.
- В прошлом Серый Лоу был сокровищницей Повелителей Скал, - объяснил Рокслей, – но при Франциске из него вывезли всё.
И теперь Лоу наверняка считают, будто Франциск их ограбил. Любят же некоторые сладкие сказки!
Капуль-Гизайль между тем кивнул:
- В прошлом Серый Лоу был удачно для этого расположен: почти в самом центре Старого Надора. А Надор строился прежде всего для обороны границы и всегда был, скажем так, в глуши. Господа, наш повар художник, если его искусством пренебречь, он может зачахнуть от горя. Дэвид… Иоганн… Марианна, Марианна!
Копия, пережившая оригинал. Исполинская сокровищница обнищавшего рода. Щит, надежно спрятанный за спинами тех, кого обязан защищать. Арлетта не видела в этом ничего поэтического. Скорее наоборот: обычная проза жизни, грубая и пресная. Как же Рокэ тогда сказал? «Предки были глупы, а потомки трусливы и ленивы». Зато можно «поэтично» торчать на болотах.
Перепелятники? Перепелки!
И графиня решительно взялась за нож.
Так получилось, что остальные разошлись по палаткам почти сразу, и Дик с Арабеллой остались у костра вдвоем. Идти спать Дику не хотелось: боялся продолжения сна. Что ждет его там, в черной пещере? Нелепый сон во время Полуденного бдения всколыхнул в душе то, о чем он даже думать себе запрещал. Но, разумеется, именно за этим сны ему и снились.
Присяга Алве, присяга Альдо, присяга королеве. Анакс освободил его от клятвы оруженосца, когда он уже ее нарушил: ради лживой шлюхи. От клятвы сюзерену освободила смерть. А третья клятва должна быть исполнена под страхом смерти всех, кто верен Повелителю Скал. Выдуманный Создатель может «снизойти» к молитвам, но древние силы не знают жалости. А значит, сыну Эгмонта придется хитрить, будто какому-то Придду. Не ради себя, ради себя он бы никогда не стал так поступать! Наверное, следовало выбрать смерть, но Эдвард Лоу сказал, что герцог Окделл нужен Надору. И потом, ведь Катарина ничего не знает и она далеко. Войти в пещеру придется, и он войдет, но лучше попозже.
Идти спать не хотелось, а говорить не о чем, но молчать под тихий треск костра оказалось уютно.
Говорить не о чем – всё уже сказано ни по одному разу. Дик повторил всё, что слышал от Алвы, Бонифация и Савиньяка. Эдвард и капитан Гобарт рассказали то, что было известно им. Остальные столкнулись с черной башней впервые.
Блуждающую башню никогда не видели в Надоре: только в Варасте, Придде и Эпинэ. Черный столб с зубчатым верхом, а над ним то солнце, то луна, то звезда. Сегодня было солнце. Эмиль читал, что сначала башен было четыре, по одной в каждой из земель Золотой Империи, но уцелела одна, а три исчезли бесследно. Алва видел последнюю башню, в Гальтаре, и даже трогал: обычный камень.
Хитроумный калека Эрнани здорово придумал. Перенеся столицу, Повелителя Молний он отправил на юг, а Повелителя Волн на запад. Охотно перешедшие в эсператизм Борраска сохранили восток, а наследник Владыки Севера получил север, но это был не тот север, раз там не видят башню. И чья теперь башня где и чья уцелела?
Арабелла шевельнулась, плотнее закутываясь в плащ. Колин одел ее в форму надорской гвардии – чтобы при стычке враги не выбрали девушку мишенью из-за выделяющегося наряда.
- Вам холодно?
- Нет, монсеньор. Просто… слышите, кто-то поет?
Дик прислушался. Треск костра, скрипы и шорохи лагеря и, в самом деле, тихое пение. Мягкий мужской голос.
- Это, наверное, кто-то из часовых, - предположил Дик. Кэналлийцы в Варасте часто пели просто так, но за надорцами он такой привычки раньше не замечал.
- Давайте подойдем ближе, - попросила Арабелла. – Такая красивая песня.
Дик, если честно, даже различал пение еле-еле, где уж тут судить о красоте, но… а почему бы и нет?
- Только давайте потихоньку, - предложил он, - чтобы не вспугнуть. А то засмущается.
Они переглянулись. В самом деле, почему нет? Они не будут пугать, даже присутствия своего не выдадут, просто послушают. И они тихонько пошли на голос, держась за руки, будто дети, замыслившие шалость.
Лагерь спал, в небе загадочно мерцали звезды. Молодой месяц – ослепительно-белый и четкий, будто его из нухутской бумаги вырезали и на алатский черный бархат положили. И песня – уже различимая:
- Кто расчешет мои локоны костяным гребешком? Кто расчешет мои локоны над текущей водой? Кто расчешет мои локоны под вечерней звездой…
Красива не песня, решил Дик, а голос. Мягкий, глубокий, нежный. Неожиданно вспомнилась Марианна: будь она мужчиной, у нее бы был именно такой голос. Сладкий, зовущий. Арабелла крепче стиснула его руку – тоже, наверное, какая-то ерунда в голову лезет.
- В зеркало вод смотрю – плачу. Кто расчешет мои локоны, кто обнимет?
По прикидкам Дика, они уже дошли до границы лагеря. Где-то здесь должен был быть ручей, из которого поили лошадей, а певца так и не видно. И нет поблизости ни кустов, ни камней, за которыми он мог бы скрываться. И трава едва выше колена, не то, что в Варасте. Не эхо ли над ними подшутило, донеся издалека песню пастуха?
Блеснула отраженным лунным светом вода. Ручей. И Дик твердо решил, что дальше они не пойдут. Нечего ночью по чужим горам шастать без огня с одним кинжалом. Колин его за такие прогулки живьем съест и будет прав.
- Кто расчешет, - раздалось буквально из-под ног.
Дик посмотрел вниз, нахмурился, не понимая, что видит, а потом они с Арабеллой разом шарахнулись назад и упали, запутавшись то ли в траве, то ли в плащах, то ли в собственных ногах с перепугу.
Мгновенно вскочив, Дик выхватил кинжал и попытался загородить все еще барахтавшуюся в траве девушку. На самом берегу ручья лежало похожее на большую собаку существо, сплошь покрытое длинной, жесткой на вид шерстью. В лунном свете эта шерсть почти сливалась с травой, оттого они не замечали певца даже тогда, когда почти на него наступили.
Зверь встал, медленно и лениво – будто затем, чтобы показать себя. Он оказался ростом Дику по пояс, а так очень походил на лохматую собаку с невероятно длинной шерстью. Зверь потянулся, и Дик подавился ругательством: у твари было шесть ног. Тихо ахнула девушка – тоже заметила.
Чудище с довольным видом улеглось на прежнее место: руку протяни – коснешься.
- Кто расчешет мои локоны? – пропела тварь. Влажно блеснули в лунном свете огромные белые зубы, уродливо похожие на человеческие, только клыки длиннее.
А морда все-таки не собачья, но знакомая. На ызаржью похожа, вдруг сообразил Дик. У него лишь кинжал, а это… существо наверняка сильное. А если оно еще и кишит, как ызарги…
- Я бы расчесала тебя, но мне нечем, - неожиданно сказала Арабелла.
- Моим гребнем. – Существо тряхнуло головой, и Дик разглядел воткнутый в спутанную гриву гребень. – Костяным гребешком с речным жемчугом расчеши мои локоны.
И, прежде чем Дик успел вмешаться, Арабелла протянула руку к ужасной твари и выдернула гребень.
- Я расчешу твои локоны.
Жемчуг, украшавший гребень, влажно блестел – в точности так, как зубы его хозяина.
- Спой еще, - попросила девушка, ничуть не боясь чудовища.
Дик тоже не боялся, но уж больно мерзко оно выглядело и падалью пахло, пусть и не сильно, только вблизи. Может, действительно ызарг-переросток? Есть же в Сагранне гигантские выдры. Вот только почему оно разговаривать умеет…
Существо пело, Арабелла его расчесывала, а Дик стоял над ними с кинжалом. Спит он или бредит? Выпорхнувший из тьмы ястреб больно вцепился в плечо. Дорита.
Существо растянуло губы в пародии на улыбку.
- Всё летаешь? – спросило оно птицу, будто старую знакомую. – Та, что поет слаще всех, позволяет тебе прерывать ее песню? Как слаба она стала!
- Лэйелитэ!
- Не злись. В моих словах много яда, но я редко замышляю зло над текущей водой. Ты мог не спешить – я делаю лишь то, что обещала.
«Обещала» - значит, женского рода, а что голос на мужской похож, так оно не человек.
- Готово, - Арабелла отодвинулась в сторону. Причесанная тварь так и осталась тварью, даже хуже: избавленная от колтунов шерсть стала походить на человеческие волосы.
- Чем бы мне вас отблагодарить? – задумчиво протянуло существо.
- Не надо благодарности, - поспешно сказал Дик.
Существо покачало головой.
- Чувствуешь запах? – мягко спросило оно Дика.
- Падаль, – честно ответил тот. Существо молчало. Дик глубоко втянул воздух. – Вода. Тина.
- Лилии, - тихо подсказала Арабелла.
- Лилии, - кивнуло существо. – Вода и горечь. Чем становится горькая память?
Дик покачал головой:
- Я тебя не понимаю.
- Не надо меня понимать. Вспоминай. Память – дитя Волн. Что ты помнишь? Чем стала горечь, чем стала ярость?
- Прощением, - пришли на ум слова отца Маттео.
- И ты простил? – пропело существо. У такой образины – такой сладкий голос.
Память. Горечь. Лилии. Светлые волосы, ясные глаза. У Катарины тело под стать голосу, а душа… Разве можно такое простить?
- Да, - свистящее выдохнуло существо. – За тобой идет Месть, хоть сама о том не знает. Не взятая кровь гниет, но для тебя смерть пахнет лилиями. Помни и бойся!
Дик вскинул голову. Повелитель Скал не будет бояться! Но запомнит.
Существо повернулось к Арабелле.
- А что подарить тебе, добрая душа? Хочешь мой гребешок? Он расчешет твои локоны. Бери. Он уже у тебя.
Резной костяной гребень с крупным жемчугом. Девушка замотала головой:
- Нет, вдруг тогда никто больше не сможет тебя причесать? Он твой!
Склонившись к самой голове существа, будто нисколько не боясь жутких клыков и не чувствуя мерзкого запаха, Арабелла заколола пряди над его лбом гребнем – Дик видел, как так делают южанки.
- Вот! – девушка отодвинулась, любуясь результатом.
- Пусть так, - кивнуло существо. – Тогда вот тебе дар без подвоха: когда настанет горький час, танцуй с Весной, пой для Лета, а Зиму пои кровью.
- Ты не сказала про осень, - заметил Дик.
- И не скажу: я помню. Ты как я, - существо ткнуло лапой в Дика, – и ты как я, - тычок в Арабеллу. – Тот, кем раньше я была, объяснит мои слова, может быть. А теперь уходите.
Дика пробрал холод. С тихим шорохом взметнулась с плеча Дорита, миг – и пропала в ночи. Глаза существа горели болотными огоньками. Дик подмышки, будто ребенка, отдернул Арабеллу от сладкоголосой твари, а потом они бежали, не оглядываясь, до самого костра. И лишь тогда поняли, что их костер был в лагере единственным, все остальные погасли.
UPD 28.07.15 читать дальше
Первый день весны. Первый день шумной Орденской недели. Праздник. Был ли хоть кто-то в Агарисе, кто ожидал в этот день беды? Мориски часто грабили рыбацкие деревушки, разбойничали едва ли не под стенами Святого города, но нападать на сам город? Такое тоже было, но так давно! И вот снова…
- Серый город да станет склепом, - вдруг раздельно произнес раненый, перевязку которого Антуан только что закончил. Молодой, едва ли старше тридцати, но уже со знаком епископа. До вступления в орден несомненно был дворянином, а значит, учился военному делу с рождения. Врач снова мысленно ругнулся на «львов». Все, кто может, – на Старой стене, а где эти?! Даже если Эсперадор собственноручно отравил магнуса Леонида, разве это причина бросать город без защиты?
- Вы не слышите, - пожаловался раненый. Похож на южанина. Йерна, Гайифа?
- Берегите силы, отец Доминик, - мягко приказала аббатиса.
Она раненого знает. И наверняка понимает, что ему не выжить. Хотя, выжил же маркиз Эр-При.
- Вы не слышите, - повторил Доминик. – Тихим плачем цветов сожженных, колокольчиком прокаженных и нестройным воплем набата в этот город пришла расплата. Отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память. Извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью…
Раненый замолчал, чтобы с хрипом втянуть воздух, и Антуан вдруг понял, что заслушался. Ему доводилось читать истории о полуженщинах-полузмеях, околдовывающих пением, но забыться, слушая бред умирающего – такого даже в сказках не бывает.
Должно быть, в сказках так не устают.
Аббатиса тщательно укрыла раненого одеялом – не иначе, как в заботе о целомудрии сестер и послушниц. Орден Милосердия славен своими лекарями, но валерианки занимались воспитанием сирот и подкидышей и ран опасней ссадины на коленке сами никогда не лечили, тут же звали Антуана или еще кого-то из живших по соседству врачей. Сегодня всё не так. Монастырь Святой Валерии оказался удобно расположен, и отказать мать Бернарда не могла. Помощь раненым – дело Милосердия. Как дело Славы – защищать Святой город. А на деле кто может сражаться – сражается, кто может лечить – лечит, а остальные учатся сражаться, лечить, не краснеть от смущения, не плакать от жалости, не морщиться от вони. Они научатся. А пока даже неумелая помощь – помощь, лишь бы в обморок не падали. Но Антуан был рад, когда мать Бернарда сменила сестру, доставшуюся ему в напарницы поначалу.
Снаружи донеслись торопливые шаги, и в келью влетела молоденькая послушница.
- Матушка, вас там видеть хотят срочно. Говорят, дело огромной важности.
- Кто?
- Гайифцы. Из свиты принцессы Софии.
Племянница императора приехала в город накануне вечером. Успела: лучше переждать войну за надежными стенами, чем попасться морискам в чистом поле.
Мать Бернарда вздохнула.
- Мэтр Левасер, вы можете пойти со мной? Я думаю, посланцы ее высочества захотят узнать ваше мнение.
Молодой епископ – родич императора? Что ж, сбежавшему Аристиду придется иметь дело не только с конклавом, но и с Дивином. Мерзкое утешение.
- Я в вашем распоряжении, матушка. – Этот раненый – последний. Пока последний.
- Вы не слышите, - снова прошептал гайифец.
Странный бред.
- Кто он? – спросил Антуан, пока они шли по наружной галерее. Канонада как будто стихла. Неужели отбились?
- Теофано Вилламарга, - немедленно ответила мать Бернарда. – Преосвященный Доминик – епископ Зегины. Он сопровождал супруга ее высочества в походе в Багряные земли.
То есть в своей епархии хотя бы раз побывал. И все равно такая должность больше похожа на синекуру. Особенно, если его преосвященство – любитель помахать шпагой. Был.
Вилламарга – знакомое имя.
- Преосвященный – родственник доверенного советника?
- Единственный сын. Надежды нет?
- Надежда есть всегда. Мне доводилось видеть чудесные исцеления.
- Значит, будет молиться и надеяться.
Антуану такой рецепт никогда не нравился, но лучшего он предложить не мог.
Во внешнем дворе творилось форменное столпотворение: четыре десятка мужчин и женщин со множеством кофров и узлов говорили на гайи, талиг и гальтарском одновременно, будто нарочно стремясь достичь наибольшего сходства с древней легендой. Вилламарга – одна из влиятельнейших фамилий империи, но принцессе следовало просто забрать раненого в посольство, а не пытаться окружить его должным комфортом в стенах монастыря. Валерианки – не «истинники», но вряд ли подобная суматоха обрадует мать Бернарду. А вот раненому она может пойти на пользу, хоть от бреда отвлечет.
Странный бред, тревожный. И выкинуть из головы никак не получается, хотя казалось бы: какая Антуану разница, ведь это просто бред.
Стоило спуститься во двор, к аббатисе немедленно кинулись кругленькая сестра привратница, седой военный, крепко державший за руку женщину в зеленом плаще, и роскошно одетый господин в тщательно завитом парике.
- Помилуй нас Создатель, - пробормотала мать Бернарда.
- Матушка! – запыхавшаяся монахиня склонила голову.
- Можете идти, сестра Моника.
- Ворота заприте и сразу назад, - приказал военный, оказавшийся вблизи совсем стариком.
- Послушайте, Костас! – раздраженно воскликнула женщина в плаще, оставив попытки вырвать руку.
- Я вас, моя госпожа, полдня слушал. Баста!
- При всем моем нижайшем почтении к вашему высочеству, – нарядный господин учтиво поклонился, – я обязан согласится с господином Костасом, – еще один поклон, – иначе не оправдаю оказанного мне августейшего доверия, - и гайифец торжественно прижал правую руку к сердцу.
- Сестра, выполните просьбу капитана, - ровно произнесла мать Бернарда.
Так эти трое – капитан охраны, советник и… принцесса София?
Антуан во все глаза уставился на самую красивую принцессу Золотых земель. Племянница императора была и впрямь мила. Зеленые глаза, прямой нос, сердито сжатые губы, ямочка на подбородке. Пышные белокурые локоны – разумеется, парик, но дочь Стефании Каданской и сама может быть блондинкой.
- Что случилось? – сдержанно спросила мать Бернарда.
- Мориски взяли город, - без обиняков ответил капитан. – Цитадель должна устоять, но прямо сейчас нам это не поможет – у ворот давка. В аббатстве есть затопленный храм?
-Да, - подтвердила аббатиса.
- Вход под плитой?
- Да, все по канону. У нас раненые.
- Мы поможем, - пообещала принцесса.
- Храни вас Милосердный. Это надолго? Там нет источника воды.
- Дня три-четыре, - предположил Костас. – Потом или Слава вернется, или эти награбят и сами уберутся. Но лучше рассчитывать на неделю.
- Возможно, следует забаррикадировать ворота аббатства?
- Нет, пусть лучше думают, что сестры успели укрыться в Цитадели.
- Хорошо. И, чтобы это не стало для вас несвоевременным сюрпризом: преосвященный Доминик здесь и тяжело ранен.
- Мы будем молиться о его выздоровлении, - заверил советник, выступая вперед, загораживая побледневшую принцессу.
- Нам следует торопиться, - напомнил Костас.
- Вы безусловно правы, - ровно произнесла София. – Располагайте нами, матушка.
- Я соберу сестер. Храни нас Милосердный. Мэтр Левасер?
Антуан вздрогнул и повернулся к матери Бернарде. Агарис взят! В первый же день штурма.
С соседней улицы донесся бой башенных часов. Время службы, время славить Милосердие Его.
Поверить невозможно!
Во всех эсператистских аббатствах обязательно есть «затопленный» – подземный – храм, и в самых старых аббатствах вход в него закрывается тяжелой каменной плитой. Сьентифики говорили, что так Церковь чтит память о первых, тайных эсператистских храмах. Олларианцы заявляли, что сие суть скверна, идущая от древних демонов, и подражание подземному гальтарскому храму. Но от олларианцев чего только не услышишь, один календарь Франциска чего стоил, в котором перепутано всё и вся.
Антуан прожил в Святом городе десять лет, но в затопленном храме был впервые. Наверху, должно быть, скоро рассвет. Второй день Орденской недели, день Истины.
Никакой предрассветной тишины – даже в подземелье доходил гул битвы. Агарис сражался. Им повезло, что принцесса, еще утром отправив большую часть свиты в Цитадель, сама до последнего ждала отпущенных на праздник слуг. Спрятаться под землей и переждать Костас здорово придумал: так сестрам и послушницам не придется проверять, есть ли у морисков милосердие. Вдобавок, знатных дам, в отличие от сестер святой Валерии, учили ухаживать за ранеными, и они куда лучше скрывали страх. И ничуть не кичились чинами, в отличие от собственных служанок. Скажи кому – не поверят.
- Благодарю, конхесса Доротея, - с чувством сказал Антуан своей новой помощнице. – Без вас бы я не справился.
Та улыбнулась:
- О, я сама удивлена и рада, что еще кое-что помню. По конхессору Леонидасу не скажешь, но в молодости он был записной задира и всегда говорил, что рука у меня легче, чем у нашего семейного лекаря. Лгал, конечно, но я таяла и забывала браниться.
Моложавая каданка была выше своего щеголя-мужа на голову, но ни ее, ни его это, похоже, не смущало.
- Ложитесь спать, мэтр. Больше возможного вы сделать не сможете, а если загоните себя, то и возможного не сделаете.
Антуан вздохнул:
- Его преосвященство просил зайти, как освобожусь.
Видеть доказательства своего бессилия не хотелось, но отказать умирающему невозможно. А молодой епископ умирал – в этом уже не было никаких сомнений.
- Бедная моя госпожа, дор Теофано ей как брат. Я так рада, что оставила детей в Паоне! А ваши родные?
- Семья в Газарее. Но у меня много знакомых в Агарисе. Надеюсь, они спаслись в Цитадели.
- Цитадель устоит, несомненно. Идите, мэтр, а потом сразу ложитесь.
- А вы?
- Через час, мы с матерью Бернардой «поделили вахты», как Костас сказал.
Они сидели в подземелье и не знали, кому из оставшихся на поверхности повезло пережить уходящую ночь, но паники не было. Монахини, придворные, горожане, пришедшие в аббатство помочь в лазарете, - все верили, что надо просто немного подождать.
Все, кроме одного.
Антуану доводилось видеть много разных смертей, но епископ Доминик уходил со спокойствием, которое пугало даже больше бреда. Пусть нухутское снадобье избавило от боли, но почему он так спокоен?
- Все просто, мэтр, - произнес епископ, будто прочитав его мысли, – мне легче. Уходящему всегда легче. Я вижу, что за путь мне предстоит, и вижу, кто протягивает мне руку. С таким проводником позором будет сбиться с дороги. Бояться надо за тех, кто должен был уйти, но не ушел.
«Все-таки бредит», - с облегчением решил Антуан.
- Нам надо поговорить, мэтр. Садитесь.
- Если вы желаете исповедоваться, я позову…
- Садитесь.
К какой бы карьере, военной или придворной, не готовили наследника Вилламарга до принятия сана, командовать он умел.
Антуан подтащил скамеечку для молитв к лавке, на которой устроили постель епископа. В конце концов, это просьба умирающего.
- Кто я, вам, надо полагать, известно.
- Да, ваше преосвященство.
- А вы?
- Антуан Левасер, магистр медицины.
- Вы холосты?
- Да, - немного удивленно ответил Антуан.
- И не обручены?
- Нет.
- Впрочем, узнав все обстоятельства, конклав освободит вас от обета. Когда соберется.
«Обета»?!
- Вы не слышите.
- Смотря что, - осторожно заметил Антуан.
- Я – змея, я волна, я дева, стон любви и гримаса гнева. Я жива, я мертва, я вечна, я стрела, что летит навстречу, я клинок, что вонзится в горло, я смотрю, я пою, я помню… Я тоже не всегда слышал. И долго боялся… не тех. Мориски слышат. Мориски слышат, но не понимают, что делают. Они думают, что следуют за Памятью, но их ведет Месть, а месть еще никого не довела до добра. Не взятая кровь гниет, он не успеет. – Доминик перевел дух. – У вас много смертей впереди. Мне легче: те, кого мне жаль оставлять, будут под защитой. Иногда страшнейшая из стихий – лучшая из защит. Но я оставляю не только их. У меня мало времени, а вы не слышите. Дайте руку.
Антуан протянул руку – епископ сжал ее до боли. Сверкнул лиловой звездой камень.
- Когда у вас спросят, к чему я всё это устроил, скажите, что Вилламарга был слишком горд, чтобы исповедоваться тому, кто ниже. А когда захотите узнать мою исповедь, брат Антоний, спросите Софию. Не плачь, дорогая.
Антуан обернулся: возле приоткрытой двери стояла принцесса все в том же роскошном плаще цвета павлиньего пера. Она не плакала, но лекарь поспешно отвернулся: смотреть на умирающего было легче.
Последний вдох. Последний выдох. Всё.
Антуан закрыл умершему глаза. С тихим шорохом подошла София, опустилась на освобожденную Антуаном скамеечку.
- Мне позвать конхессу Доротею?
- Нет. Пусть ложится спать, у нее был длинный день.
- Но вы…
- Я не боюсь мертвых. И Костас ни за что не оставит меня одну дольше, чем на полчаса. А я хочу побыть одна. С вашего позволения, ваше преосвященство.
Это было приказом. Побежденный смертью врач поплелся в отведенную ему келью (всякий канонический затопленный храм строился не только для служения Создателю, но и как убежище для Его слуг), чуть не сшибив в полутьме караулившего под дверью капитана.
Наверху уже, должно быть, светает. Рассвет второго дня, дня Истины.
Епископский перстень жег руку, но снять его Антуан не решился.
Для обзоров
Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 10
Мон-Нуар. Оллария. Агарис
400 год К.С. 6-7-ой день Летних Скал
1
Мон-Нуар. Оллария. Агарис
400 год К.С. 6-7-ой день Летних Скал
1
Эд осторожно вытянулся на нагревшейся за день земле. Стало хорошо – будто ничего больше в жизни не надо, только лежать, не двигаясь, на том, что не трясется. Осуществившийся предел земных мечтаний.
Вокруг с унылым шумом ставился лагерь. Темнеет на юге быстро, но сил на спешку у солдат не осталось. Два последних дня выдались тяжелыми: совсем уж Уэйд не гнал, но явно хотел побыстрее миновать Гальтару, будто боялся, что Повелитель Скал передумает и попросит свернуть к городу.
Эд о решении Ричарда, пожалуй, жалел. Увидеть знаменитые руины хотелось, а в россказни о «дурных местах» он не верил. Брошенных городов и замков в Ренквахе хватало, до Хотблада от Серого Лоу зимой можно за день добраться. Единственной тайной полузатопленных развалин некогда богатейшего города Талигойи был лагерь «перепелятников». А что до страшных сказок о бродящих там выходцах и оборотнях, так парочку особенно забористых сочинил Мишель Эпинэ, страдая похмельем от непривычного для южан гидора. Мишель сочинил просто так, от легкости характера, а Алан решил, что не пропадать же добру зря.
Эд никогда бы не произнес подобного вслух, но хваткой и хозяйственностью лесной зять Эгмонта напоминал ему даже не гальтарских Рубуров, а нынешних Манриков. Вот и сейчас: пока сам он четыре недели предсмертную речь сочинял, Алан собирал армию, чтобы идти на выручку.
Два первых (и, видимо, последних) в Талиге егерских полка не были набраны Эгмонтом из нищего отребья перед самым мятежом, как убедил короля Ноймаринен, и не утонули во время панического бегства через Ренкваху, как доложил потом новоиспеченный Первый маршал на Высоком Совете. Лучших надорских лучников отбирали и готовили больше четырех лет, с того самого момента, как Гвидо Килеан предложил сыграть на пристрастии кэналлийца к родовому девизу. Алва должен был сам влезть в ловушку – и он в нее влез, в точности, как они ожидали, и не его заслуга, что враги вырыли против ворона волчью яму.
После… Ренквахи егеря разошлись, с обещанием немедленно откликнуться на призыв. За прошедшие семь лет дядя Питер всего пару раз созывал большие отряды. На своей земле от вездесущих братьев Лесного брата оказалось больше проку, чем от неповоротливой армии. Но для похода на Олларию требовалась именно армия, и Алан ее собрал. И это радовало, хотя Эд понимал, что немалая заслуга в том принадлежала природным бедствиям и двойным налогам.
Эд вспомнил доклад Ходжа, щедро сдобренный слухами и сплетнями. По правде, младший отпрыск Алана трещал, как сорока, но Эд его не останавливал: после долгих недель неизвестности даже самые пустячные новости были интересны.
- А с севером связи толком до сих пор нет, – беззаботно рассказывал теньент Второго полка, – Надоры так отплясывают, что народ в одних подштанниках из домов бежит. Ноймары на Лукке беженцев к себе заворачивают, мы – в Южный Надор и дальше до Варасты. Там спокойнее и вербовщиков нет, а то эти ызарги последний стыд потеряли. Эпинэ, понятно, ближе, но туда без крайней нужды решили не соваться. Отец беженцам помогать беглецов из манриковской резервной пристроил. А будто они гнусь и шваль, так это «алые» зазря врут. Обычные деревенские мужики, из Южного как раз Надора в основном. Их пару последних лет уж совсем прижали. Да вы сами знаете.
Эд знал. Обложив провинцию двойным налогом, Сильвестр просчитался. Это южане видели разницу между бунтовавшими и лояльными графствами, в Надоре разница была с чужеземными Бергмарк и Каданой.
- Так что Первый полк пока лишь на четверть собрался, да и Второй наполовину только, а из новобранцев отец решил третий, просто пехотный делать. Но вы не подумайте, за числом он не гонится и кого попало не берет. У нас же свои про своих все знают.
- А про Савиньяка новости есть?
- Есть! С Хайнрихом в догонялки играет. Причем не у нас, а в Гаунау, за что наши северяне его особенно любят. Но они его вообще нынче любят. Это про Джеймса народ в Каданэр по сию пору в раздумьях, чем встречать, если вдруг, цветами или вилами, а с Хайнрихом да Фридрихом никаких сомнений. А в Горике и подавно против варитов кому угодно, хоть Чужому подсобят. Губернатор, кстати, очень о нем, о Савиньяке, печалится.
Старик Ферфакс не рад вновь стать хозяином в собственном доме? Чудны дела Создателя!
- Армия нужна? – предположил Эд, поскольку Ходж так и молчал с хитрым видом.
- Совет, – загадочно ответил тот. – Из Олларии приказ пришел, что поелику эсператизм с олларианством примирились, то эсператистам в олларианских храмах теперь молиться никак нельзя, а кто так делает, тот короля и Всеблагого оскорбляет. И надо теперь губернатору то ли глаза на эти оскорбления закрыть, а страшно, по тому-то, как с Манриком обошлись, то ли храмы все на замок запереть во избежание. Он тут поинтересовался, как бы невзначай, кто у нас из клира женат, так один Ксаверий оказался.
- У олларианцев брак не обязанность, - возразил Эд, – Сильвестр тоже женат не был. Нестор больше книгами, чем людьми интересуется, на что ему жена?
- Зато Валерий за юбками бегает, будто… генерал кавалерии.
- Значит, тем более в жене не нуждается.
- А по-моему, это звоночек, - упрямо сказал Ходж.
Эд пожал плечами. В тайный эсператизм олларианских прелатов он не верил. Но теперь эсператисты с олларианцами если не передерутся, то обязательно подружатся – против авторов указа.
- А часть олларианских храмов эсператистам передать губернатор не пробовал?
- А на то согласие регента и кардинала Левия нужны, а Ноймаринен слышать про Левия не желает, потому что тот как есть павлиний прихвостень. А главное, пропуска за Кольцо не дает, а без пропуска ни до Левия, ни до королевы, которая тоже вроде как регент, не добраться. Так что очень губернатору Савиньяка не хватает, уж тот бы обязательно что-нибудь придумал. Ой, я ведь о Савиньяке главного не сказал! Говорят, будто он маршальский мундир в Гаунау на родовые цвета сменил.
- Еще один мориск-убийца? – усмехнулся Эд, вспомнив знаменитую выходку прославленного Рене.
Ходж замотал головой:
- Если бы! Леворукого изображает. Как он это делает, ума не приложу. Не похож же ни капельки!
Кто-кто, а старший Олень к необдуманным поступкам не склонен. Если верить гайифским летописцам, Карл Второй победу своей армии под флагом времен Раканов не оценил. Талигойские историки обходили сей щекотливый момент молчанием, но Первым маршалом Рене так и не стал. Карл Четвертый, конечно, ребенок, но за его спиной – Ноймаринен.
- Может, слухи врут? – предложил Эд.
- Может, - вздохнул Ходж. – Слухи – они вообще такое дело. Тут какая-то зараза слух подпустила, будто на Летний Излом Дом Скал развалится и рухнет, и останется эр Ричард один-одинешенек, как последний зуб во рту столетнего дедка. Ну вот чего вы ржете, эр Эдвард, когда я вам пророчество слово в слово повторяю! А еще было сказано, что кто не верит, пусть по потрохам черного петуха погадает и сам лично во всем убедится. Черные петухи после этого стоить стали по два талла за недощипанную тушку.
- Недощипанную?
- Ну, на которой перья остались. Которые совсем неощипанные, те в первые дни задешево расхватали – чисто черных петухов у нас в Надоре мало, как оказалось. Вот в Багряных землях, говорят…
- Вы там что, все ринулись гадать по потрохам? – перебил Эд.
- Все не успели. Епископ заявил, что все всё делают неправильно. Так прям на проповеди и сказал, что всё не так! Надобно петуха любой расцветки сперва двадцать дней кормить ячменем, вымоченном в двадцатилетнем гидоре. И какая птица за двадцать дней от такого корма не сдохнет, та так жить хочет, что резать ее будет свинством богопротивным. А какая сдохнет – по той гадать нельзя. А кто взаправду за эра Ричарда душой болеет, тот молиться за него должен, а не петухов жрать. Их после гадания варили и ели – не хоронить же, - пояснил Ходж. – Особенно, если по два талла покупали.
Да уж, если Левий думает, что Талиг ему в руки сам упадет, он еще с олларианцами плохо знаком. Это Джозеф из Святой Октавии предоставил прихожанам самим решать, что им ближе, а Ксаверий за паству повоюет, как и варастийский Бонифаций. А для деревенских священников земляки-еретики запросто могут оказаться ближе агарисского единоверца. Тем более, что «истинного» эсператизма в надорских лесах и при Раканах не было, и при Олларах, разумеется, не завелось.
- Постой, так вы из-за этих слухов решили Кольцо прорывать? Чтоб монсеньор последним зубом не остался?
Ходж гордо выпрямился:
- Кто в Создателя верует, по потрохам не гадает. Отец гороскоп известному астрологу заказал. Я лично в Горик ездил!
- Ближе не нашлось?
- Отец еще узнать хотел, что тамошние умники о вороновых заставах думают. У них же библиотека лучше, чем в Олларии, если их послушать! А они как сказанули про мор Борраска, у нас и души в пятки.
- Чумные заставы?! – ошарашено произнес Эд. Быть не может!
- Вот-вот! Мы, дураки, гадали, что за птица плавает, как утка, и крякает, как утка, а это ж утка поди и есть!
В медицине Алва разбирался. Мог ли он первым заметить в городе признаки болезни и уехать, никого не предупредив? Может, и мог, но за Кольцом были те, кого бы он предупредил обязательно.
- Из Олларии Алва поехал в Савиньяк, и сразу после этого в Олларию собралась графиня Савиньяк. Что бы это ни было, что Алва запер, для людей оно безопасно, - твердо сказал Эд.
И все равно странно, что никто в оцепленной столице ни разу не подумал о чуме или какой другой заразной болезни. А Эд был уверен, что люди о таком не думали, иначе желающих вырваться из Кольца были бы толпы. Какая-то мысль крутилась в голове, но ухватить ее никак не получалось.
- И вы решили спасать, кого получится, - вернулся он к более важному вопросу.
- Своих, - педантично уточнил Ходж. – Эра Ричарда, вас, Рокслеев, Карлионов… Столичных тоже жалко, но заразу разносить не хотелось. Но если вы говорите, что заразы никакой нет, то я уже ничего не понимаю!
- А с гороскопом что вышло?
- А по гороскопу эр Ричард еще семь лет назад должен был умереть, - развел руками Ходж. – Я как этому мошеннику о том сказал, он сразу задаток вернул. Но от слов своих все равно не отказался. Так что спасать мы вас от чумы хотели.
- И прорывать блокаду решили возле Старой Барсины.
Ходж душераздирающе вздохнул:
- Возле новой. Не подумали, осознали, на будущее запомнили.
А самое смешное, что ведь могло и получиться – пока Эчеверрия за «надорской гвардией» гонялся.
- И когда подумали, что не подумали?
- А из-за вас как раз. Мы вас издалека видели, а потом с разъездом, который вас искал, пересеклись. Отец меня за вами послать решил, а Роб и говорит: неудачное место эр Эдвард выбрал, у кэналлийцев основной лагерь близко. А как он это сказал, так до всех сразу и дошло, что наше-то место еще хуже. А с другой стороны, у вас же получилось! А дальше вообще просто: четыреста от четырех никогда не ускачут. Мы вас на переправе через Данар догнали.
- Но не показались.
- Так рожи уж больно знакомые, особенно полковничья! – Не то слово. Эду до сих пор не верилось, о ком он полгода оды от Аби слушал. – Мы и решили узнать сперва, что да как, и освободить, если надо, а оно вона как.
Эд кивнул. Но, положа руку на сердце, в сравнении с половиной Людей Чести Николас Уэйд выглядел если не честным, то разборчивым.
- Они ж надорцы все-таки, - в унисон его мыслям добавил Ходж. – Поладим.
В конце концов, взаимная выгода – лучшая основа союза.
Ходж уехал еще вчера, увозя письмо. Эд просил Алана оставить север на старших сыновей, а самому приезжать в Агарис и приводить «братьев». Взаимная выгода взаимной выгодой, но зависеть от союзника, который не зависит от тебя – не к добру, сорок тысяч раз проверено, а последним Окделлом рисковать нельзя. Одно утешает: Уэйда их зависимость от него не радует. А прошлый раз и в самом деле… дело прошлое.
2
От невеселых мыслей Эда отвлек Ричард, явно собиравшийся с духом для серьезного разговора. Эд бы предпочел отложить серьезные разговоры до Агариса, а еще лучше – до приезда туда Алана. Родство у них с герцогом не кровное, после смерти Эгмонта не виделись годами, а окружение вокруг не в меру ушлое: запросто можно пойти по стопам Эпинэ, которого Ричард к концу пребывания в Олларии ни в грош не ставил. Испытывать оставшееся с детства доверие разговором на больные темы не хотелось, но если Эд хочет видеть герцога Окделла настоящим герцогом, придется терпеть.
Оный герцог с решительным сопением уселся рядом. Эд, тщательно скрывая тоску, повернул голову.
- Эр Эдвард, вы меня осуждаете? – внезапно выпалил юнец. Пришлось садиться.
- За что я, по-вашему, могу вас осуждать?
- Что я пошел на службу к убийце отца.
Эд мысленно перевел дух. Из множества неприятных тем эта была, пожалуй, самой безопасной.
- У вас не было выбора, - уверенно сказал он.
- Был, только я тогда о нем не подумал. Вы ведь отказали Рудольфу Ноймаринену.
- В тот момент я уже был оруженосцем вашего отца – во всем, кроме клятвы.
- И вы отказались на площади Фабиана от клятвы.
- Чтобы принести клятву оруженосца, нужны рыцарь и оруженосец, а не площадь, - беззлобно заметил Эд. – Меня ждал мой эр. А вас?
- Надор? – предположил молодой герцог.
- Замок Надор, - уточнил Эд.
- Я не хотел туда возвращаться. С позором, никому не нужный. Я убеждал себя, что буду служить не человеку, а стране, но клялся я человеку. – Ричард помялся, вздохнул: – Представляю, как к этому отнеслись в Надоре.
- Хорошо отнеслись. Хозяин уходящего Круга с хозяином будущего помирились перед Изломом. В деревнях праздновали даже.
- Правда? – просветлел мальчишка. – Только ведь все равно плохо вышло. Клятва врагу – все равно клятва, – будто повторяя за кем-то, добавил он.
- Смотря какая, - усмехнулся Эд, вспомнив нелепый разговор с Уэйдом. – Только не говорите, что Ворон заставил вас поклясться слепой подковой.
Ричард даже вперед подался от любопытства – всегда любил истории.
- Эр… Алва говорил, что при Эрнани Святом за знак слепой подковы отрубали руку.
- Так и было, - кивнул Эд. – Да и сейчас: допускаю, что Алва мог бравировать этим жестом в Олларии, но повторять его за Кольцом Эрнани было бы слишком опрометчиво даже для него.
- А почему?
Эд пожал плечами:
- Говорят, на пегой лошади с одной подковой без гвоздей ездит Королева Излома, и знаком слепой подковы человек отдает свою руку ей в услужение. А тот, кто слепой подковой клянется, попадет после смерти в ее свиту. А нарушивший такую клятву становится ее рабом немедленно.
- Нэн никогда о таком не рассказывала.
- Вы были тогда ребенком, а при детях о Королеве Излома не говорят – из страха накликать. Жаль, Ходж уже уехал – он все эти ужасы назубок знает. С точки зрения олларианства, ничего подобного, разумеется, не существует.
- В эсператизме тоже, - добавил Ричард.
Эд кивнул. Магнус Луциан часто сокрушался о властвующих на севере суевериях – каждый раз, когда о них расспрашивал.
- Как видите, клятва оруженосца, нарушение которой опасно лишь для чести нарушителя, совсем не то, что клятва слепой подковой.
- То есть клятва Людей Чести меньше, чем клятва висельников?! – возмущенно воскликнул Ричард. И сам же себе возразил: - Нет, висельники честны из страха перед чудовищем, а Люди Чести, если они Люди Чести…
- А Люди Чести они не всегда, - поддел Эд, когда молодой герцог запнулся.
- Нет. Просто не все Люди Чести настоящие Люди Чести.
- А еще бывают обстоятельства, когда думать только о своей чести как раз и будет бесчестьем.
- Да, - кивнул Ричард. – Но тот, кто пожертвовал Честью ради большего, все равно будет выглядеть подлецом, а подлец всегда сможет сослаться на вынудившие его обстоятельства. Понимаю теперь, почему Алва смеялся над честью, которой клянутся Люди Чести!
- Одному человеку провинцию не перешутить. Возможно, надорцы не так быстры на язык, зато начали на три круга раньше. Но я уже об этом говорил.
- Должно быть, матушка не хотела, чтобы я знал… подобные шутки.
- Разумеется. Всему свое время.
- Но почему у нас в Надоре над этим шутят? Честь – это серьезно!
- Смотря с чем сравнивать. До того, как стать Людьми Чести, эории клялись кровью. И если эорий нарушал кровную клятву, на его род обрушивался гнев Зверя Раканов. Как же там было… «Родство с преступником – преступление, и послушание преступнику – преступление».
- А если… обстоятельства? – спросил Ричард.
- Если клятва не могла быть исполнена, клявшийся должен был убить себя.
- Такую клятву наверняка боялись нарушать! – Восторг мальчишки погас. – И все равно кровная клятва – не то, что клятва слепой подковой, - упрямо сказал он. – Просто надо честно следовать клятве, и все.
- Обстоятельства, - напомнил Эд. – Думаю, такую клятву боялись давать. Но иногда обстоятельства были сильнее. После взятия Кабитэлы Роберт Рокслей поклялся Франциску кровью, что не поднимет против него оружия, и Марагонец немедленно отпустил графа со всей семьей в родовые владения.
- Франциск знал о кровных клятвах, - подтвердил Ричард. – Клятва Первого маршала Талига почти в точности повторяет клятву Первого маршала Талигойи из поучений королевы Бланш. И тоже кровью. Но про гнев Зверя мы не знали. – Он улыбнулся почти мечтательно – будто вспомнил что-то хорошее.
- Ричард, герцог Окделл! – Тот чуть не подскочил от неожиданности. – Кому вы клялись кровью?
- Альдо Ракану, - как само собой разумеющееся сообщил Повелитель Скал.
- В чем? В чем вы ему клялись? – настойчиво спросил Эд. – Какими словами?
- Да просто… Что моя кровь и моя жизнь принадлежат Раканам.
Ничего себе «просто»! Одно утешает: смерть рвет даже кровные клятвы, а при жизни Альдо Ракана и обер-прокурор Колиньяр не сумел бы обвинить Повелителя Скал в предательстве анакса.
К слову о предателях.
- А Робер Эпинэ тоже клялся Ракану кровью?
- Да. Он приносил присягу Первого маршала.
И продал сюзерена Лионелю Савиньяку. Для новичка в деле заговоров Эпинэ неплохо замел следы, но в Надоре у Лесного брата повсюду глаза и уши, а Савиньяк, по понятным причинам, не мог использовать в ответе шифр или тайные чернила.
Повелитель Молний нарушил кровную клятву, а в Эпинэ хоть бы молния какая ударила! Неужели просто сказка? Но береженного Создатель бережет.
- Ричард, я вас очень прошу: больше кровью не клянитесь. Пожалейте слуг и родственников.
Молодой герцог закаменел.
- У меня не осталось родных.
- А как же дядюшка Ангерран?
- А, да. И вы тоже. Но если так считать, мне и Алва родня.
- В Талиге все друг другу родственники, - глубокомысленно изрек Эд.
- И в Золотой анаксии наверняка так же было. Но не мог ведь Зверь убивать всех подряд!
Эд пожал плечами.
- Бирюзовые земли вымерли подчистую. Никто не знает, что там произошло, но самое страшное бедствие в нашем мире – Зверь Раканов. А кто он такой – даже Раканы под конец не помнили.
- Я обещаю, что впредь не буду клясться без крайней необходимости, - серьезно сказал Ричард.
Герцог Окделл обещает, а не клянется – и это хорошо.
3
Солнце зависло над самыми вершинами гор. Багровый сегодня закат.
Багровый. Багряный. Цвета крови. Цвета надорских знамен. Цвета закатного пламени. Предвещающий беду – если верить приметам. И все равно красиво.
- Эр Эдвард. Я два раза кровью клялся.
- Только не Алве, - простонал Эд.
- Королеве, - обиженно сообщил Ричард.
- И тоже «просто»?
Повелитель Скал вздернул подбородок.
- Я поступил необдуманно. Но она об этом не знает – я не хотел, чтобы она считала себя… обязанной.
Эд кивнул, не отрывая взгляда от солнца. Ругань не поможет, а оттаскать герцога Окделла за уши он не может. И потому, что нельзя, и потому, что не сможет. И все равно бы не помогло – на Робине проверено.
- Штанцлер знает?
- Нет. Никто не знает. Я только вам рассказал. Я не буду служить шлюхе, но если… - Ричард запнулся.
Ладно, он ведь обещал впредь не клясться, а что сделано – то сделано.
- Дик, давай договоримся так: ты больше никому об этом не скажешь. То, что вы с Эпинэ клялись Ракану кровью – предсказуемо, там и свидетели наверняка есть.
- И Спрут клялся!
- Еще лучше. Все Повелители, кроме Алвы, клялись Ракану, но тот мертв. Смерть рвет все клятвы. - Иссерциал, ставший стараниями Эрнани Святого самым авторитетный источником о древних силах, выразился более витиевато, но не суть важно. – А про Катарину – никому ни слова. При всех особенностях характера, она не Королева Излома, сама о клятве не узнает. А если вдруг пришлет гонца или письмо – вы любой ценой уклонитесь от ответа и в первую очередь посоветуетесь со мной. Или с Аланом. То, что Придд предал Ракана и ничего не случилось, еще ни о чем не говорит. Он мог не нарушить клятву, а обойти. А раз он сумел, то и мы сможем. Главное, сходу ничего непоправимого не наделать – вы меня слышите? – а там посмотрим. В Агарисе попробуем об этом побольше узнать.
- Ладно.
- И не унывайте. Посмотрите, какой закат красивый.
- Пока живу – надеюсь, пока надеюсь – живу.
- Точно.
Сказанное Ричардом очень походило на старый девиз кого-то из Дома Волн, но об этом Эд говорить не стал.
Солнце наконец-то коснулось вершины – и разлетелось веером кровавых лучей. Миг – и на горе стоит черная башня. Сколько раз Эду снилось, как она рушится – и вот, стоит целехонька. Над верхней площадкой кружила стая птиц – будто падальщики слетелись.
- Лэйелитэ! – яростный ястребиный крик прорезал тишину.
Эд задрал голову, пытаясь отыскать в небе Дориту. Никого.
И башня исчезла, будто не было.
А тишина осталась – чтобы тут же смениться нарастающим гулом голосов. Даже если башня – всего лишь видение, видели ее все.
- Мне снилось зимой… - вскочивший Ричард запнулся, перевел дыхание. – Мне снилось, что я веду армию на штурм башни. По приказу Альдо, чтобы ее разрушить.
- Черную башню?
- Не помню. Я плохо помню сны.
Эду тоже снились сны. А по Надору, вспомнил он рассказ Ходжа, ходят странные слухи о падении Дома Скал в день Летнего Излома.
Черная башня, убранная с герба Лоу. Черная башня, ставшая скалой на надорском знамени.
Эд обернулся. Уэйд шел к ним, с трудом удерживаясь, чтобы не бежать.
- Кстати, можно расспросить о Королеве Излома господина полковника. Вы ведь не боитесь?
- Разумеется, нет! – предсказуемо обиделся мальчишка. Он не боится. И Эд тоже не боится, просто в потемках блуждать не любит.
В конце концов, землетрясение могло дойти до Олларии и придавить насмерть дядюшку Ангеррана с беднягой Берхаймом; Тристрама могли по-тихому еще осенью пришибить – вот и остался Повелитель Скал один, без вассалов.
А башня вон – только что целая стояла.
UPD 17.01.14 читать дальше
4
- Ах, госпожа графиня, отведайте перепелов, повар так старался!
Супруг будущей герцогини Эпинэ был неглуп и непрост, но роль радушного, чуточку сумасбродного хозяина играл так мило и мастерски, что не улыбнуться в ответ было невозможно. Впрочем, Арлетта явилась в этот дом не ради барона и улыбалась бы сейчас даже помеси ызарга с турухтаном. Катарина пригласила баронессу Капуль-Гизайль ко двору. Отважный и благородный поступок, но завистливые клуши воспользовались им, чтобы шушукаться по углам, перебирая подробности мерзкой обер-прокурорской клеветы. Мол рыбачка рыбачку за хорну разглядит. Что ж, посмотрим, осмелится ли кто-нибудь бросить косой взгляд на графиню Савиньяк.
- Ваш повар как всегда на высоте, - немного нервно объявил Ро. Бедный сын Жозины сидел как на иголках… или как жених на смотринах. Потерпит. Герцог может жениться по любви, даже если он не Алва, но если он не Алва, его избранницу необходимо ввести в общество до свадьбы.
Несмотря на репутацию дома, компания собралась – по крайней мере, за обеденным столом – весьма неплохая. Кого попало Капуль-Гизайль перепелами не потчевал.
- Мне, любезнейший, положите сразу двух, - распорядился барон Фальтак, которого ни в кое случае не следовало называть бароном – сей титан духа полагал любые титулы оскорбительными.
- А мне трех, - немедленно подхватил Сэц-Пьер. – Выходить из-за стола голодным, дабы подчеркнуть свое отличие от скотов таким смехотворным способом, как отсутствие аппетита, есть лицемерие и надругательство над натурой.
- Вы сами, я вижу, относитесь к натуре с почтением, - заметила Арлетта тучному Сэц-Пьеру.
- Я не из тех, чьи принципы расходятся с делами.
- Тогда вы обязательно оцените десерт, - с улыбкой пообещал хозяин дома.
К несчастью, своих любимцев маленький барон баловал без меры. Но если Готти с Эвро, вопреки рассказам Марселя, вели себя вполне прилично, матерьялисты не имели о приличиях ни малейшего представления. Но, вероятно, именно этим в милость и попали – так перец ценят за остроту.
Капуль-Гизайль тем временем взялся за Рокслея:
- Дорогой граф, хотя бы попробуйте! Я вас прошу. Мы с Марианной просим! Или скажите, чего вам угодно, и, если только ваше желание выполнимо…
- Простите, барон, - устало перебил надорец, – мое желание невыполнимо.
- А как тебе теория господина Фальтака? – неожиданно спросил Робер, повергнув Арлетту в изумление. Повелитель Молний и матерьялизм?!
- Гипотеза! – возмущено поправил Сэц-Пьер. – Гипотеза!
- Бред, - припечатал Рокслей.
- Позвольте, – возмущенный Фальтак оперся руками о стол и даже привстал, - где ваши аргументы? Назвать бредом можно что угодно, но вы попробуйте это доказать!
- Я сказал все, что хотел, - равнодушно уронил граф.
- А Ричард бы с ним согласился, - заметил Мевен. – Ты решил, что разрушение Надора и Роксли – кара. Но при этом ты сам говорил, что Серый Лоу тоже трясло. А Эдвард во всей этой истории с Раканом совершенно ни причем, как ни странно это звучит. И уж точно не клялся Олларам.
- Серый Лоу пострадал от землетрясения? – удивилась Арлетта.
- Нет, - ответил Робер. – Было несколько толчков, как раз в день разрушения Роксли, но замок устоял. Я отправлял туда гонца, надеялся найти спасшихся из Надора.
- Землетрясение случилось в ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров? – повинуясь наитию, спросила графиня.
- Да.
Эту дату Арлетта запомнила из вчерашнего разговора с мэтром Бронсаном. О намерениях Лоу покинуть город врач не знал, зато подробно рассказал о состоянии его здоровья. Увы, бывший оруженосец Эгмонта не притворялся. Вдобавок к поврежденной в Багерлее спине его мучили внезапные приступы лихорадки, и первый и самый тяжелый случился как раз в ту ночь. Врач точно назвал число, поскольку имел привычку вести журнал. Но до сего момента Арлетте даже в голову не приходило связать болезнь Лоу с разрушением Роксли. Да и как это можно связать?
- Лоу – щит Дома Скал, - веско сказал Рокслей. – Как видите, всё сходится.
- Щит Дома Скал? – глумливо воскликнул Фальтак, не иначе, как мстя за оскорбление «гипотезы». – Вепрь, лось и бык прикрываются, – философ ухватил одного из своих перепелов за крылышко и приподнял над тарелкой, – птичкой? Абсурд.
- Нонсенс, - добавил Сэц-Пьер.
- Вы спутали перепела с перепелятником, - любезно заметил Салиган. – Ястреб больше. Чуть-чуть.
- Певчий ястреб именно такой, - возразил Сэц-Пьер.
Певчий ястреб? Мало кто в Золотых землях слышал об этих удивительных созданиях. Но знания еще не означают наличия ума.
- Они еще и певчими бывают? – изумился Салиган.
- В Багряных землях. Ваше невежество, сударь, унизительно для существа, наделенного разумом!
- Куда уж мне!
- Певчие воробьи, - красавица баронесса с обворожительной улыбкой указала на стоявшую в углу клетку с морискиллами, - певчие ястребы. Интересно, а певчие гуси бывают?
Хорошая попытка погрести ростки ссоры под ворохом пустых слов. Кто ей поможет?
- Дриксы? – оживленно предложил Робер. – Крашенные гуси точно есть – и синие, и красные. Не так ли, Иоганн?
Увы, их усилия пропали даром:
- Я требую разъяснения ситуации со щитом! – завопил Фальтак. Рокслей посмотрел на него, будто примериваясь. Пожалуй, удачно, что маркиза Фарнэби отказалась составить компанию графине Савиньяк.
- Думаю, это связано со старым гербом Лоу, - примирительно заметил хозяин дома.
- Вы имеете ввиду «атакующего ястреба в закатном небе»? – заинтересовалась Арлетта.
- «Атакующего ястреба, заслоняющего черную башню в закатном небе», - уточнил барон. – Когда в конце круга Волн император Эодани Разумный приказал главам Великих Домов и их кровным вассалам взять себе новые, не связанные с абвениатством имена, Ястребы, не будучи ни первыми, ни вторыми, остались Ястребами. Но в круге Молний им все-таки пришлось сменить имя, уже по приказу короля Талигойи. А вот герб они почти отстояли – всего лишь убрали с него черную башню. Но при этом продолжили использовать черный цвет в числе родовых.
- Возможно, потому что это один из главных цветов Окделлов? – предположила графиня.
- Да, вероятно именно так! Они ведь даже замок построили в точности такой, как у Повелителей Скал. Серый Лоу – точная копия Надора, только стоит не на вершине горы, а на острове.
- А вот это они зря, - заметил Мевен. – Вода не такая преграда, как пропасть. Неразумно строить на равнине так же, как в горах.
- Ты не видел Серый Лоу, - сухо бросил Рокслей. – Он неприступен.
- Поскольку недосягаем.
- Увы, дорогой виконт, но я обязан встать на сторону графа: Серый Лоу именно неприступен. О, эти стены, эти башни! Твердыня! Мне посчастливилось видеть оба замка, и, должен заметить, расположение Надора на вершине горы маскировало его подлинные размеры. Замок просто невозможно было увидеть целиком! Но если он был такой же, как Серый Лоу, его размеры были поистине исполинскими.
- Вы видели Серый Лоу? – удивился Робер.
- К сожалению, только снаружи. Барон Питер, да упокоится он в Рассвете, заявил, что у них не публичная галерея.
- И вас оставили на морозе? – нахмурился Мевен. Зимы во Внутреннем Надоре крайне суровы, а ни в какое другое время, как всем известно, до гнезда Ястребов добраться невозможно.
- Это было вовсе не так ужасно. И хотя господин барон отказал мне в крове, он поделился с бедным путешественником ужином. – Капуль-Гизайль поднял глаза к искусно расписанному потолку. – Ах, верите ли, господа, та баранья похлебка до сих пор остается вкуснейшим из пробованных мною блюд, хотя единственное, что я могу сказать о ней с уверенностью, это что она была горячей. Прошу вас, кушайте, пока не остыло.
- Восхищаюсь вашей отвагой, - искренне сказала Арлетта.– Вы проделали такой утомительный путь, и жаль, что он оказался напрасным.
- Ну что вы, госпожа графиня, вовсе не напрасным. Разумеется, мне хотелось увидеть замок, устоявший пред натиском Ренквахи, но основной моей целью был Хотблад. Я зарисовал там каждый камень – который был виден из-под снега. Разрушенный и пустой! Это зрелище можно сравнить лишь с Гальтарой, что вдвойне прискорбно, ведь именно Новой Гальтарой называли его во дни славы. И если бы один Хотблад! Богатейшие графства севера сгинули в трясине, и только Ястребы отказались покидать родовое гнездо. Поэтично, не правда ли? Надора больше нет, а его копия стоит.
Робер покачал головой:
- Если все так, как вы говорите… Стоило ли возводить такую мощную крепость в центре мирной страны? На границе от Лоу было бы больше пользы.
- В прошлом Серый Лоу был сокровищницей Повелителей Скал, - объяснил Рокслей, – но при Франциске из него вывезли всё.
И теперь Лоу наверняка считают, будто Франциск их ограбил. Любят же некоторые сладкие сказки!
Капуль-Гизайль между тем кивнул:
- В прошлом Серый Лоу был удачно для этого расположен: почти в самом центре Старого Надора. А Надор строился прежде всего для обороны границы и всегда был, скажем так, в глуши. Господа, наш повар художник, если его искусством пренебречь, он может зачахнуть от горя. Дэвид… Иоганн… Марианна, Марианна!
Копия, пережившая оригинал. Исполинская сокровищница обнищавшего рода. Щит, надежно спрятанный за спинами тех, кого обязан защищать. Арлетта не видела в этом ничего поэтического. Скорее наоборот: обычная проза жизни, грубая и пресная. Как же Рокэ тогда сказал? «Предки были глупы, а потомки трусливы и ленивы». Зато можно «поэтично» торчать на болотах.
Перепелятники? Перепелки!
И графиня решительно взялась за нож.
5
Так получилось, что остальные разошлись по палаткам почти сразу, и Дик с Арабеллой остались у костра вдвоем. Идти спать Дику не хотелось: боялся продолжения сна. Что ждет его там, в черной пещере? Нелепый сон во время Полуденного бдения всколыхнул в душе то, о чем он даже думать себе запрещал. Но, разумеется, именно за этим сны ему и снились.
Присяга Алве, присяга Альдо, присяга королеве. Анакс освободил его от клятвы оруженосца, когда он уже ее нарушил: ради лживой шлюхи. От клятвы сюзерену освободила смерть. А третья клятва должна быть исполнена под страхом смерти всех, кто верен Повелителю Скал. Выдуманный Создатель может «снизойти» к молитвам, но древние силы не знают жалости. А значит, сыну Эгмонта придется хитрить, будто какому-то Придду. Не ради себя, ради себя он бы никогда не стал так поступать! Наверное, следовало выбрать смерть, но Эдвард Лоу сказал, что герцог Окделл нужен Надору. И потом, ведь Катарина ничего не знает и она далеко. Войти в пещеру придется, и он войдет, но лучше попозже.
Идти спать не хотелось, а говорить не о чем, но молчать под тихий треск костра оказалось уютно.
Говорить не о чем – всё уже сказано ни по одному разу. Дик повторил всё, что слышал от Алвы, Бонифация и Савиньяка. Эдвард и капитан Гобарт рассказали то, что было известно им. Остальные столкнулись с черной башней впервые.
Блуждающую башню никогда не видели в Надоре: только в Варасте, Придде и Эпинэ. Черный столб с зубчатым верхом, а над ним то солнце, то луна, то звезда. Сегодня было солнце. Эмиль читал, что сначала башен было четыре, по одной в каждой из земель Золотой Империи, но уцелела одна, а три исчезли бесследно. Алва видел последнюю башню, в Гальтаре, и даже трогал: обычный камень.
Хитроумный калека Эрнани здорово придумал. Перенеся столицу, Повелителя Молний он отправил на юг, а Повелителя Волн на запад. Охотно перешедшие в эсператизм Борраска сохранили восток, а наследник Владыки Севера получил север, но это был не тот север, раз там не видят башню. И чья теперь башня где и чья уцелела?
Арабелла шевельнулась, плотнее закутываясь в плащ. Колин одел ее в форму надорской гвардии – чтобы при стычке враги не выбрали девушку мишенью из-за выделяющегося наряда.
- Вам холодно?
- Нет, монсеньор. Просто… слышите, кто-то поет?
Дик прислушался. Треск костра, скрипы и шорохи лагеря и, в самом деле, тихое пение. Мягкий мужской голос.
- Это, наверное, кто-то из часовых, - предположил Дик. Кэналлийцы в Варасте часто пели просто так, но за надорцами он такой привычки раньше не замечал.
- Давайте подойдем ближе, - попросила Арабелла. – Такая красивая песня.
Дик, если честно, даже различал пение еле-еле, где уж тут судить о красоте, но… а почему бы и нет?
- Только давайте потихоньку, - предложил он, - чтобы не вспугнуть. А то засмущается.
Они переглянулись. В самом деле, почему нет? Они не будут пугать, даже присутствия своего не выдадут, просто послушают. И они тихонько пошли на голос, держась за руки, будто дети, замыслившие шалость.
Лагерь спал, в небе загадочно мерцали звезды. Молодой месяц – ослепительно-белый и четкий, будто его из нухутской бумаги вырезали и на алатский черный бархат положили. И песня – уже различимая:
- Кто расчешет мои локоны костяным гребешком? Кто расчешет мои локоны над текущей водой? Кто расчешет мои локоны под вечерней звездой…
Красива не песня, решил Дик, а голос. Мягкий, глубокий, нежный. Неожиданно вспомнилась Марианна: будь она мужчиной, у нее бы был именно такой голос. Сладкий, зовущий. Арабелла крепче стиснула его руку – тоже, наверное, какая-то ерунда в голову лезет.
- В зеркало вод смотрю – плачу. Кто расчешет мои локоны, кто обнимет?
По прикидкам Дика, они уже дошли до границы лагеря. Где-то здесь должен был быть ручей, из которого поили лошадей, а певца так и не видно. И нет поблизости ни кустов, ни камней, за которыми он мог бы скрываться. И трава едва выше колена, не то, что в Варасте. Не эхо ли над ними подшутило, донеся издалека песню пастуха?
Блеснула отраженным лунным светом вода. Ручей. И Дик твердо решил, что дальше они не пойдут. Нечего ночью по чужим горам шастать без огня с одним кинжалом. Колин его за такие прогулки живьем съест и будет прав.
- Кто расчешет, - раздалось буквально из-под ног.
Дик посмотрел вниз, нахмурился, не понимая, что видит, а потом они с Арабеллой разом шарахнулись назад и упали, запутавшись то ли в траве, то ли в плащах, то ли в собственных ногах с перепугу.
Мгновенно вскочив, Дик выхватил кинжал и попытался загородить все еще барахтавшуюся в траве девушку. На самом берегу ручья лежало похожее на большую собаку существо, сплошь покрытое длинной, жесткой на вид шерстью. В лунном свете эта шерсть почти сливалась с травой, оттого они не замечали певца даже тогда, когда почти на него наступили.
Зверь встал, медленно и лениво – будто затем, чтобы показать себя. Он оказался ростом Дику по пояс, а так очень походил на лохматую собаку с невероятно длинной шерстью. Зверь потянулся, и Дик подавился ругательством: у твари было шесть ног. Тихо ахнула девушка – тоже заметила.
Чудище с довольным видом улеглось на прежнее место: руку протяни – коснешься.
- Кто расчешет мои локоны? – пропела тварь. Влажно блеснули в лунном свете огромные белые зубы, уродливо похожие на человеческие, только клыки длиннее.
А морда все-таки не собачья, но знакомая. На ызаржью похожа, вдруг сообразил Дик. У него лишь кинжал, а это… существо наверняка сильное. А если оно еще и кишит, как ызарги…
- Я бы расчесала тебя, но мне нечем, - неожиданно сказала Арабелла.
- Моим гребнем. – Существо тряхнуло головой, и Дик разглядел воткнутый в спутанную гриву гребень. – Костяным гребешком с речным жемчугом расчеши мои локоны.
И, прежде чем Дик успел вмешаться, Арабелла протянула руку к ужасной твари и выдернула гребень.
- Я расчешу твои локоны.
Жемчуг, украшавший гребень, влажно блестел – в точности так, как зубы его хозяина.
- Спой еще, - попросила девушка, ничуть не боясь чудовища.
Дик тоже не боялся, но уж больно мерзко оно выглядело и падалью пахло, пусть и не сильно, только вблизи. Может, действительно ызарг-переросток? Есть же в Сагранне гигантские выдры. Вот только почему оно разговаривать умеет…
Существо пело, Арабелла его расчесывала, а Дик стоял над ними с кинжалом. Спит он или бредит? Выпорхнувший из тьмы ястреб больно вцепился в плечо. Дорита.
Существо растянуло губы в пародии на улыбку.
- Всё летаешь? – спросило оно птицу, будто старую знакомую. – Та, что поет слаще всех, позволяет тебе прерывать ее песню? Как слаба она стала!
- Лэйелитэ!
- Не злись. В моих словах много яда, но я редко замышляю зло над текущей водой. Ты мог не спешить – я делаю лишь то, что обещала.
«Обещала» - значит, женского рода, а что голос на мужской похож, так оно не человек.
- Готово, - Арабелла отодвинулась в сторону. Причесанная тварь так и осталась тварью, даже хуже: избавленная от колтунов шерсть стала походить на человеческие волосы.
- Чем бы мне вас отблагодарить? – задумчиво протянуло существо.
- Не надо благодарности, - поспешно сказал Дик.
Существо покачало головой.
- Чувствуешь запах? – мягко спросило оно Дика.
- Падаль, – честно ответил тот. Существо молчало. Дик глубоко втянул воздух. – Вода. Тина.
- Лилии, - тихо подсказала Арабелла.
- Лилии, - кивнуло существо. – Вода и горечь. Чем становится горькая память?
Дик покачал головой:
- Я тебя не понимаю.
- Не надо меня понимать. Вспоминай. Память – дитя Волн. Что ты помнишь? Чем стала горечь, чем стала ярость?
- Прощением, - пришли на ум слова отца Маттео.
- И ты простил? – пропело существо. У такой образины – такой сладкий голос.
Память. Горечь. Лилии. Светлые волосы, ясные глаза. У Катарины тело под стать голосу, а душа… Разве можно такое простить?
- Да, - свистящее выдохнуло существо. – За тобой идет Месть, хоть сама о том не знает. Не взятая кровь гниет, но для тебя смерть пахнет лилиями. Помни и бойся!
Дик вскинул голову. Повелитель Скал не будет бояться! Но запомнит.
Существо повернулось к Арабелле.
- А что подарить тебе, добрая душа? Хочешь мой гребешок? Он расчешет твои локоны. Бери. Он уже у тебя.
Резной костяной гребень с крупным жемчугом. Девушка замотала головой:
- Нет, вдруг тогда никто больше не сможет тебя причесать? Он твой!
Склонившись к самой голове существа, будто нисколько не боясь жутких клыков и не чувствуя мерзкого запаха, Арабелла заколола пряди над его лбом гребнем – Дик видел, как так делают южанки.
- Вот! – девушка отодвинулась, любуясь результатом.
- Пусть так, - кивнуло существо. – Тогда вот тебе дар без подвоха: когда настанет горький час, танцуй с Весной, пой для Лета, а Зиму пои кровью.
- Ты не сказала про осень, - заметил Дик.
- И не скажу: я помню. Ты как я, - существо ткнуло лапой в Дика, – и ты как я, - тычок в Арабеллу. – Тот, кем раньше я была, объяснит мои слова, может быть. А теперь уходите.
Дика пробрал холод. С тихим шорохом взметнулась с плеча Дорита, миг – и пропала в ночи. Глаза существа горели болотными огоньками. Дик подмышки, будто ребенка, отдернул Арабеллу от сладкоголосой твари, а потом они бежали, не оглядываясь, до самого костра. И лишь тогда поняли, что их костер был в лагере единственным, все остальные погасли.
UPD 28.07.15 читать дальше
6
Первый день весны. Первый день шумной Орденской недели. Праздник. Был ли хоть кто-то в Агарисе, кто ожидал в этот день беды? Мориски часто грабили рыбацкие деревушки, разбойничали едва ли не под стенами Святого города, но нападать на сам город? Такое тоже было, но так давно! И вот снова…
- Серый город да станет склепом, - вдруг раздельно произнес раненый, перевязку которого Антуан только что закончил. Молодой, едва ли старше тридцати, но уже со знаком епископа. До вступления в орден несомненно был дворянином, а значит, учился военному делу с рождения. Врач снова мысленно ругнулся на «львов». Все, кто может, – на Старой стене, а где эти?! Даже если Эсперадор собственноручно отравил магнуса Леонида, разве это причина бросать город без защиты?
- Вы не слышите, - пожаловался раненый. Похож на южанина. Йерна, Гайифа?
- Берегите силы, отец Доминик, - мягко приказала аббатиса.
Она раненого знает. И наверняка понимает, что ему не выжить. Хотя, выжил же маркиз Эр-При.
- Вы не слышите, - повторил Доминик. – Тихим плачем цветов сожженных, колокольчиком прокаженных и нестройным воплем набата в этот город пришла расплата. Отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память. Извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью…
Раненый замолчал, чтобы с хрипом втянуть воздух, и Антуан вдруг понял, что заслушался. Ему доводилось читать истории о полуженщинах-полузмеях, околдовывающих пением, но забыться, слушая бред умирающего – такого даже в сказках не бывает.
Должно быть, в сказках так не устают.
Аббатиса тщательно укрыла раненого одеялом – не иначе, как в заботе о целомудрии сестер и послушниц. Орден Милосердия славен своими лекарями, но валерианки занимались воспитанием сирот и подкидышей и ран опасней ссадины на коленке сами никогда не лечили, тут же звали Антуана или еще кого-то из живших по соседству врачей. Сегодня всё не так. Монастырь Святой Валерии оказался удобно расположен, и отказать мать Бернарда не могла. Помощь раненым – дело Милосердия. Как дело Славы – защищать Святой город. А на деле кто может сражаться – сражается, кто может лечить – лечит, а остальные учатся сражаться, лечить, не краснеть от смущения, не плакать от жалости, не морщиться от вони. Они научатся. А пока даже неумелая помощь – помощь, лишь бы в обморок не падали. Но Антуан был рад, когда мать Бернарда сменила сестру, доставшуюся ему в напарницы поначалу.
Снаружи донеслись торопливые шаги, и в келью влетела молоденькая послушница.
- Матушка, вас там видеть хотят срочно. Говорят, дело огромной важности.
- Кто?
- Гайифцы. Из свиты принцессы Софии.
Племянница императора приехала в город накануне вечером. Успела: лучше переждать войну за надежными стенами, чем попасться морискам в чистом поле.
Мать Бернарда вздохнула.
- Мэтр Левасер, вы можете пойти со мной? Я думаю, посланцы ее высочества захотят узнать ваше мнение.
Молодой епископ – родич императора? Что ж, сбежавшему Аристиду придется иметь дело не только с конклавом, но и с Дивином. Мерзкое утешение.
- Я в вашем распоряжении, матушка. – Этот раненый – последний. Пока последний.
- Вы не слышите, - снова прошептал гайифец.
Странный бред.
- Кто он? – спросил Антуан, пока они шли по наружной галерее. Канонада как будто стихла. Неужели отбились?
- Теофано Вилламарга, - немедленно ответила мать Бернарда. – Преосвященный Доминик – епископ Зегины. Он сопровождал супруга ее высочества в походе в Багряные земли.
То есть в своей епархии хотя бы раз побывал. И все равно такая должность больше похожа на синекуру. Особенно, если его преосвященство – любитель помахать шпагой. Был.
Вилламарга – знакомое имя.
- Преосвященный – родственник доверенного советника?
- Единственный сын. Надежды нет?
- Надежда есть всегда. Мне доводилось видеть чудесные исцеления.
- Значит, будет молиться и надеяться.
Антуану такой рецепт никогда не нравился, но лучшего он предложить не мог.
Во внешнем дворе творилось форменное столпотворение: четыре десятка мужчин и женщин со множеством кофров и узлов говорили на гайи, талиг и гальтарском одновременно, будто нарочно стремясь достичь наибольшего сходства с древней легендой. Вилламарга – одна из влиятельнейших фамилий империи, но принцессе следовало просто забрать раненого в посольство, а не пытаться окружить его должным комфортом в стенах монастыря. Валерианки – не «истинники», но вряд ли подобная суматоха обрадует мать Бернарду. А вот раненому она может пойти на пользу, хоть от бреда отвлечет.
Странный бред, тревожный. И выкинуть из головы никак не получается, хотя казалось бы: какая Антуану разница, ведь это просто бред.
Стоило спуститься во двор, к аббатисе немедленно кинулись кругленькая сестра привратница, седой военный, крепко державший за руку женщину в зеленом плаще, и роскошно одетый господин в тщательно завитом парике.
- Помилуй нас Создатель, - пробормотала мать Бернарда.
- Матушка! – запыхавшаяся монахиня склонила голову.
- Можете идти, сестра Моника.
- Ворота заприте и сразу назад, - приказал военный, оказавшийся вблизи совсем стариком.
- Послушайте, Костас! – раздраженно воскликнула женщина в плаще, оставив попытки вырвать руку.
- Я вас, моя госпожа, полдня слушал. Баста!
- При всем моем нижайшем почтении к вашему высочеству, – нарядный господин учтиво поклонился, – я обязан согласится с господином Костасом, – еще один поклон, – иначе не оправдаю оказанного мне августейшего доверия, - и гайифец торжественно прижал правую руку к сердцу.
- Сестра, выполните просьбу капитана, - ровно произнесла мать Бернарда.
Так эти трое – капитан охраны, советник и… принцесса София?
Антуан во все глаза уставился на самую красивую принцессу Золотых земель. Племянница императора была и впрямь мила. Зеленые глаза, прямой нос, сердито сжатые губы, ямочка на подбородке. Пышные белокурые локоны – разумеется, парик, но дочь Стефании Каданской и сама может быть блондинкой.
- Что случилось? – сдержанно спросила мать Бернарда.
- Мориски взяли город, - без обиняков ответил капитан. – Цитадель должна устоять, но прямо сейчас нам это не поможет – у ворот давка. В аббатстве есть затопленный храм?
-Да, - подтвердила аббатиса.
- Вход под плитой?
- Да, все по канону. У нас раненые.
- Мы поможем, - пообещала принцесса.
- Храни вас Милосердный. Это надолго? Там нет источника воды.
- Дня три-четыре, - предположил Костас. – Потом или Слава вернется, или эти награбят и сами уберутся. Но лучше рассчитывать на неделю.
- Возможно, следует забаррикадировать ворота аббатства?
- Нет, пусть лучше думают, что сестры успели укрыться в Цитадели.
- Хорошо. И, чтобы это не стало для вас несвоевременным сюрпризом: преосвященный Доминик здесь и тяжело ранен.
- Мы будем молиться о его выздоровлении, - заверил советник, выступая вперед, загораживая побледневшую принцессу.
- Нам следует торопиться, - напомнил Костас.
- Вы безусловно правы, - ровно произнесла София. – Располагайте нами, матушка.
- Я соберу сестер. Храни нас Милосердный. Мэтр Левасер?
Антуан вздрогнул и повернулся к матери Бернарде. Агарис взят! В первый же день штурма.
С соседней улицы донесся бой башенных часов. Время службы, время славить Милосердие Его.
Поверить невозможно!
7
Во всех эсператистских аббатствах обязательно есть «затопленный» – подземный – храм, и в самых старых аббатствах вход в него закрывается тяжелой каменной плитой. Сьентифики говорили, что так Церковь чтит память о первых, тайных эсператистских храмах. Олларианцы заявляли, что сие суть скверна, идущая от древних демонов, и подражание подземному гальтарскому храму. Но от олларианцев чего только не услышишь, один календарь Франциска чего стоил, в котором перепутано всё и вся.
Антуан прожил в Святом городе десять лет, но в затопленном храме был впервые. Наверху, должно быть, скоро рассвет. Второй день Орденской недели, день Истины.
Никакой предрассветной тишины – даже в подземелье доходил гул битвы. Агарис сражался. Им повезло, что принцесса, еще утром отправив большую часть свиты в Цитадель, сама до последнего ждала отпущенных на праздник слуг. Спрятаться под землей и переждать Костас здорово придумал: так сестрам и послушницам не придется проверять, есть ли у морисков милосердие. Вдобавок, знатных дам, в отличие от сестер святой Валерии, учили ухаживать за ранеными, и они куда лучше скрывали страх. И ничуть не кичились чинами, в отличие от собственных служанок. Скажи кому – не поверят.
- Благодарю, конхесса Доротея, - с чувством сказал Антуан своей новой помощнице. – Без вас бы я не справился.
Та улыбнулась:
- О, я сама удивлена и рада, что еще кое-что помню. По конхессору Леонидасу не скажешь, но в молодости он был записной задира и всегда говорил, что рука у меня легче, чем у нашего семейного лекаря. Лгал, конечно, но я таяла и забывала браниться.
Моложавая каданка была выше своего щеголя-мужа на голову, но ни ее, ни его это, похоже, не смущало.
- Ложитесь спать, мэтр. Больше возможного вы сделать не сможете, а если загоните себя, то и возможного не сделаете.
Антуан вздохнул:
- Его преосвященство просил зайти, как освобожусь.
Видеть доказательства своего бессилия не хотелось, но отказать умирающему невозможно. А молодой епископ умирал – в этом уже не было никаких сомнений.
- Бедная моя госпожа, дор Теофано ей как брат. Я так рада, что оставила детей в Паоне! А ваши родные?
- Семья в Газарее. Но у меня много знакомых в Агарисе. Надеюсь, они спаслись в Цитадели.
- Цитадель устоит, несомненно. Идите, мэтр, а потом сразу ложитесь.
- А вы?
- Через час, мы с матерью Бернардой «поделили вахты», как Костас сказал.
Они сидели в подземелье и не знали, кому из оставшихся на поверхности повезло пережить уходящую ночь, но паники не было. Монахини, придворные, горожане, пришедшие в аббатство помочь в лазарете, - все верили, что надо просто немного подождать.
Все, кроме одного.
Антуану доводилось видеть много разных смертей, но епископ Доминик уходил со спокойствием, которое пугало даже больше бреда. Пусть нухутское снадобье избавило от боли, но почему он так спокоен?
- Все просто, мэтр, - произнес епископ, будто прочитав его мысли, – мне легче. Уходящему всегда легче. Я вижу, что за путь мне предстоит, и вижу, кто протягивает мне руку. С таким проводником позором будет сбиться с дороги. Бояться надо за тех, кто должен был уйти, но не ушел.
«Все-таки бредит», - с облегчением решил Антуан.
- Нам надо поговорить, мэтр. Садитесь.
- Если вы желаете исповедоваться, я позову…
- Садитесь.
К какой бы карьере, военной или придворной, не готовили наследника Вилламарга до принятия сана, командовать он умел.
Антуан подтащил скамеечку для молитв к лавке, на которой устроили постель епископа. В конце концов, это просьба умирающего.
- Кто я, вам, надо полагать, известно.
- Да, ваше преосвященство.
- А вы?
- Антуан Левасер, магистр медицины.
- Вы холосты?
- Да, - немного удивленно ответил Антуан.
- И не обручены?
- Нет.
- Впрочем, узнав все обстоятельства, конклав освободит вас от обета. Когда соберется.
«Обета»?!
- Вы не слышите.
- Смотря что, - осторожно заметил Антуан.
- Я – змея, я волна, я дева, стон любви и гримаса гнева. Я жива, я мертва, я вечна, я стрела, что летит навстречу, я клинок, что вонзится в горло, я смотрю, я пою, я помню… Я тоже не всегда слышал. И долго боялся… не тех. Мориски слышат. Мориски слышат, но не понимают, что делают. Они думают, что следуют за Памятью, но их ведет Месть, а месть еще никого не довела до добра. Не взятая кровь гниет, он не успеет. – Доминик перевел дух. – У вас много смертей впереди. Мне легче: те, кого мне жаль оставлять, будут под защитой. Иногда страшнейшая из стихий – лучшая из защит. Но я оставляю не только их. У меня мало времени, а вы не слышите. Дайте руку.
Антуан протянул руку – епископ сжал ее до боли. Сверкнул лиловой звездой камень.
- Когда у вас спросят, к чему я всё это устроил, скажите, что Вилламарга был слишком горд, чтобы исповедоваться тому, кто ниже. А когда захотите узнать мою исповедь, брат Антоний, спросите Софию. Не плачь, дорогая.
Антуан обернулся: возле приоткрытой двери стояла принцесса все в том же роскошном плаще цвета павлиньего пера. Она не плакала, но лекарь поспешно отвернулся: смотреть на умирающего было легче.
Последний вдох. Последний выдох. Всё.
Антуан закрыл умершему глаза. С тихим шорохом подошла София, опустилась на освобожденную Антуаном скамеечку.
- Мне позвать конхессу Доротею?
- Нет. Пусть ложится спать, у нее был длинный день.
- Но вы…
- Я не боюсь мертвых. И Костас ни за что не оставит меня одну дольше, чем на полчаса. А я хочу побыть одна. С вашего позволения, ваше преосвященство.
Это было приказом. Побежденный смертью врач поплелся в отведенную ему келью (всякий канонический затопленный храм строился не только для служения Создателю, но и как убежище для Его слуг), чуть не сшибив в полутьме караулившего под дверью капитана.
Наверху уже, должно быть, светает. Рассвет второго дня, дня Истины.
Епископский перстень жег руку, но снять его Антуан не решился.
Для обзоров
@темы: ОЭ
-
-
17.01.2014 в 20:19-
-
17.01.2014 в 21:32-
-
17.01.2014 в 21:53А зверушка, да, говорит загадками почище выходцев.
-
-
17.01.2014 в 22:02-
-
18.01.2014 в 02:20Пока сразу только: Т.е. ВВК здорово промахнулась со степенью маскировки подсказок, и страшновато повторить ее ошибку. Но пока по плану все только запутывается.
/стучит по дереву/ Не надо нам таких ошибок, Камши, в этом плане, вполне достаточно.
Лично я из той породы читателей, которая очень плохо разгадывает такого рода загадки по ходу действия, но очень любит постфактум, узнал логику и механизм ставить кирпичики по местам.
Одно из сильнейших моих разочарований в каноне, что после многократных метаний автора кирпичики не хотят впихиваться никак и никуда.
"Такой хоккей нам не нужен!"(с)
-
-
18.01.2014 в 07:22А вы планируете в каком-нибудь кусочке показать, что сейчас делает Алва? Аможет быть даже, что обещала нам автор, но так и не выполнила - его пов? Или в вашем таймлайне он уже в дыре? *запуталась*
-
-
20.01.2014 в 22:21swWitch, Арлетта - дама со своим мнением, и очень этим мне нравится, но вот мнение у нее и привычка его излагать представляются мне по канону такими. А событий, которые могли бы это изменить, пока не было. И то, поскольку Арлетта персонаж второго плана, у нее "свободы много" и что именно из этих событий в итоге получится, куда она свернет, я точно не знаю. но мэтр Капотта уже на подлете)))
Nafalka, От уж наинтриговали-заинтриговали. Стараемся!
Xrenantes,
читать дальше
Enco de Krev,
Нет, у Алвы все будет хорошо - до тех пор, пока известий из Кэналлоа не получит. *хвастливо* Так хитрый автор фанфика одним цунами убил двух зайцев - дал Алве пинок в смысле переосмысления позиции "пусть за меня решают другие" и убрал его из сюжета до осени, чтобы не менять расклад сил на Севере))) Под конец он выйдет на одну из главных ролей (Ракан же!), но вот именно насчет ПОВа - маловероятно.
-
-
21.01.2014 в 12:49-
-
21.01.2014 в 21:09-
-
03.02.2014 в 06:16Спасибо за прекрасный текст: за нетерпение ожидания, за наслаждение чтением, за восторг сопереживания и сочувствия героям, за прикосновение к тайнам событий и характеров - словом, за непреходящий читательский восторг! Вдохновения и удачи!
-
-
03.02.2014 в 08:12С днем рождения!
Спасибо за то, что подарили Дику надежду на лучшее будущее, а нам - эту чудесную повесть.
-
-
03.02.2014 в 08:15-
-
03.02.2014 в 14:03-
-
03.02.2014 в 14:18-
-
03.02.2014 в 16:39-
-
03.02.2014 в 16:57-
-
03.02.2014 в 21:39-
-
03.02.2014 в 21:54-
-
03.02.2014 в 22:02С Днем варенья!
-
-
04.02.2014 в 11:38-
-
04.02.2014 в 19:12Linnaren, Спасибо! И за пожелания, и за чудесные, вдохновляющие слова о фанфике!
edelgeire, Спасибо! У Дика впереди немало испытаний, но я верю, что он вырулит
swWitch, Вот разве можно такого зверя не любить? Спасибо!
mag_, Спасибо!
Aerdin, Спасибо!
рокэалвалюб, Спасибо!
Xrenantes, Спасибо, постараемся!
Olivi, Спасибо!
Ортанс, Спасибо!
Draccy, Спасибо!
Маша Соколова, Спасибо!
-
-
06.02.2014 в 22:03Только сегодня до меня дошло, что у потрясающего писателя - день варенья )))
Ippolita, Мой повинный тебе поклон. А следом - приветственный и поздравительный.
Хочу тебе пожелать, что бы ты всегда занималась тем, что тебе по нраву. Будь то работа или увлечения, хобби или что-то еще. Что бы жизнь была только в кайф!
Да, я поздно объявившаяся фея, но у таких пожелания всегда сбываются )))))
-
-
07.02.2014 в 15:51-
-
08.03.2014 в 13:43P.S. С Праздником
-
-
08.03.2014 в 23:58-
-
29.03.2014 в 14:30-
-
07.06.2014 в 04:18-
-
29.06.2014 в 03:15Или, может, все куда-то переехали, а я не знаю-
-
09.07.2014 в 13:04-
-
09.07.2014 в 19:27