Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
читать дальше
Глава 4
Агарис. Барсинский тракт. Оллария
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Агарис. Барсинский тракт. Оллария
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Совсем недавно Храм Семи Свечей был мал и тесен, князья церкви и мирские правители набивались в него по праздникам, как сельди в бочку, а в день торжественного отъезда кардинала Левия в Талиг уличные шутники призывали добрых эсператисток отказаться от ношения нижних юбок, дабы компенсировать скудостью одежд численное приращение конклава. Теперь здесь хватало места для всех, кто есть в городе.
Брат Руций обратился к горожанам после вечерней службы. Командиром он, несомненно, был хорошим – без этого в Славе высот не достичь – и наверняка умел увлечь за собой в бой, а вот речь о смирении пред волей Всезнающего и Всемогущего у «льва» не задалась. Брат Руций говорил о каре, постигшей нечестивцев, а Антуану слышался призыв поджать хвост и бежать, и вряд ли ему одному. Во всяком случае, дядька Ясон начал проталкиваться вперед, не дожидаясь конца проповеди (старый моряк даже в храме был с верным перначом, и эта оглобля, на два бье возвышаясь над людскими головами, выдавала все его передвижения, как плавник – акулу).
Дядька Ясон и заговорил первым, едва брат Руций замолчал.
- Слава свое слово сказала, а что скажет Святой Престол? Ваше преосвященство, - обратился он к Антуану, - что вы нам скажите?
- Как местоблюститель Святого Престола я не властен над собой, и решения конклава обязан ждать в Агарисе. А верить ли брату Руцию – каждый должен решить для себя сам. На суде Его словами «я делал, как все» не оправдаться; и не будет у нас иных защитников и иных обвинителей, кроме дел наших.
- Ну так я брату Руцию не верю, - усмехнулся дядька Ясон. – Ежели все сожженные морисками города проклятыми объявлять, так по всему побережью жить нельзя. Окромя Талига, разумеется.
- И в Талиге тоже! - выкрикнул кто-то сзади. – Рафиан же в начале круга сожгли!
- Когда Рафиан жгли, он еще в Талиге не был, неучи, - громогласно отозвался отец Гермий. – Сожгли в году пятьдесят втором, а в Талиг герцогство вошло в пятьдесят третьем, когда марикьяре, к слову, ставшие талигойцами в пятьдесят первом, остатки герцогской родни истребили.
- Но ведь лошади и впрямь бесновались, - робко заметила молодая послушница. – Будто что дурное предчувствовали.
- Так правильно предчувствовали, - рубанул рукой воздух плечистый плотник. – Вон, от города одни кладбища целыми остались.
- Мориски не грабят могил, - отрезал брат Руций.
- Зато убитых обобрать не поленились, - не осталась в долгу тетка Алики. – Эсперы, серьги, кольца, браслеты брачные – все собрали! Саранча они, багряноземельцы ваши, а не воинство Создателя. Как есть саранча!
- Хорошо, - неожиданно согласился брат Руций. – Саранча. Не воинство Создателя, но кара Его.
- Годков этак пять назад, - ответил дядька Ясон, - на вашем месте, брат Руций, святой Оноре стоял. И спросил его один ушлый кагет, что ежели добрый боженька так людей любит, то за каким бесом саранчу создал? А святой Оноре ответил, что для жизни в довольстве и сытости Милосердный создал скот, а людей Он создал людьми. Вот людьми быть и надо. На саранчу управа находится, и на морисков найдем.
- И если уж про Гальбрэ говорить, - добавил отец Гермий, - то коли не желал Он, чтобы жили люди в городе, поклонившемся Врагу, так там и поныне пустоши соляные. Захочешь жить – да не сможешь.
- Кроме того, в Гальбрэ птице-рыбо-дева святому Андию являлась, – напомнил мэтр Джефрейс. – Что это за правосудие небесное, господа, когда никто в точности не знает, за что? Пожелай Создатель нас, находящихся в полной Его власти, наказать, Он бы явил свою волю в назидание прочим грешникам, дабы убоялись и раскаялись. А в нашем случае даже знамений не было.
- Как знамений не было?! – взвилась тетка Алики. – Были знамения! Сто тысяч праведников, вместе с Эсперадором смерть принявших, во плоти в Рассветные сады вошли! Каких еще знамений тебе надобно?
- Верно, верно! – закричали со всех сторон.
Верно. Когда хоронили убитых, прежде всего свозили тела из Нижнего города, а ворота Цитадели закрыли, обсыпав на двадцать бье негашеной известью, молясь, чтобы древние стены удержали заразу. Ведь живых было так мало, а мертвых так много! Но на рассвете шестого дня они нашли ворота Цитадели распахнутыми, и не было в ней убитых, только тяжело раненный капитан Илласио, чудом не добитый морисками.
- Что это, как не чудо Его? – рявкнул дядька Ясон.
Ревущее пламя, и люди, попарно входящие в черную от копоти башню, один за другим, непрерывной чередой.
- Я не хочу! Там моя дочь. Пустите меня к дочери!
- Нет сестра, нельзя!
- Радуйся, сестра, твоя дочь жива!
- Если любишь дочь – идем!
Ревет пламя, гремит колокол, у распахнутых дверей колокольни – светло, как в полдень, но на золотом песке только две тени – Антуана и Селя.
Люди без тени попарно шагают в ревущее пламя. Кто-то плачет, кто-то смеется.
Эсперадор Юнний из ордена Милосердия просит:
- Обещай, брат Антоний.
- Обещаю.
Спор все больше похож на базарную свару.
- Если вам угодно губить свою душу, - не выдерживает один из «львов», - оставайтесь. А мы уходим.
- Ну и скатертью дорожка, кошаки дранные, - припечатывает тетка Алики.
- Помилуй тебя Создатель, чадо, - укоряет ее отец Гермий, – мы же в храме! Выбирай выражения, в каких желаешь братьям во Ожидании доброго пути.
- Да какие ж они мне братья? – возмущается старая торговка.
- Какие времена – такие и братья! - отвечает дядька Ясон и бьет в пол древком пернача для пущей важности.
Все смолкают.
- Не жалейте потом, - роняет в тишине брат Руций.
- Да пребудет с тобой милость Его, брат, - отвечает мать Бернарда.
Легат Славы замирает на миг, а потом склоняет голову:
- Да пребудет с тобой милость Его, сестра.
«Львы» уходят. Да пребудет с тобой милость Его, град Агарис.
UPD 28.08 читать дальше
2
Свои метания в первый месяц правления Ракана Колин мог бы описать четырьмя словами: забавно в итоге получилось. После смерти Люра осиротевший полк объявили надорской гвардией и приставили к Повелителю Скал, но теньент Уэйд счел за лучшее пересидеть «возрождение Талигойи» в цивильной страже. Преждевременно покинув Ракана, можно было запросто оказаться козлом отпущения и угодить на виселицу за одно то, что не убился, спасая Фердинанда, а если дождаться разгрома мятежа и изобразить перед победителями честного надорца, которому просто в голову не пришло ослушаться приказа, то, как говорится, дальше Торки не пошлют, меньше взвода не дадут. Главное, досидеть до конца раканской мистерии где-нибудь в четвертом ряду, слившись с фоном. А что на севере потом придется геройствовать – так не впервой.
Появись вдруг у Колина нужда оправдаться за такое решение, он бы сказал, что делал в точности то же, что и все. И Нокс, и Халлоран, и Гирке, оказавшиеся, когда Люра и Алва сообща обезглавили армию Ракана, самыми опытными из командиров, явно собирались именно что отсидеться на своих полковничьих должностях. А полковники в свою очередь могли бы кивнуть на Робера Эпинэ, и вовсе пытавшегося пересидеть мятеж друга Альдо в чине Первого маршала, компенсируя пребывание в первом ряду полным бездействием. Какой после этого спрос с теньента?
Попасть в городскую стражу оказалось проще простого. Целых два дня Колин охранял спокойствие Кабитэлы и радовался, что все идет по плану. А потом Ракан назначил цивильного коменданта.
Пять лет прослужив под началом Люра, Колин искренне полагал, что успел повидать всякой твари по паре, но Айнсмеллер его поразил. Оказалось, есть приказы, выполнение которых даже на надорскую исполнительность не спишешь. Дело шло к тому, что по окончании мятежа в Талиге специально для цивильников возродят гальтарский обычай децимации. Дезертирство по-прежнему виделось Колину рискованной затеей, а перейти в другой полк никак не удавалось. Оставался шанс, что кто-нибудь из эориев соберется-таки послужить своему анаксу и пристрелит Айнсмеллера, как бешенного пса, но надежда таяла с каждым днем. А бывшим однополчанам жилось, как назло, лучше некуда: и жалованье платили, и мундиры не Ракан придумывал, и из дел только охрана Повелителя Скал.
Колин был зол на весь мир, а тот, кто зол, обречен ошибаться.
Стараясь держаться от Айнсмеллера и его забав подальше, он все время вызывался в ночные патрули. Так было и в тот раз. Они уже возвращались в казармы и остановились буквально на минуту у очередного брошенного особняка, когда из-за ограды раздалось ржание, на которое их лошади радостно ответили.
Калитка обнаружилась в десяти шагах. В чей дом они вторглись, Колин не знал, зато узнал одну из двух привязанных во дворе лошадей. Резвая каимская семилетка наверняка досталась бы кому-нибудь из офицеров, если бы не белое пятно на крупе, похожее на криво пришитую заплату. Назвать Заплатку пегой было бы все-таки неверно, но охотников на такой ездить в «приличных» полках не нашлось, да и в цивильной страже взять ее согласился только Бишоп – один из тех героев Октавианской ночи, для кого тессорий милостиво заменил петлю службой на благо Талига. Причем Бишоп был из настоящих висельников, из Доры. Видать, пользуясь случаем, он решил вспомнить старое ремесло, и не один, а в компании из его, Колина подчиненных: привязанный рядом с Заплаткой бурый мерин особых примет не имел, но буланый Уэйда тянулся к нему, как к родному, а Стриж с другими лошадьми сходился плохо.
Мало Колину больного на голову ублюдка – господина цивильного коменданта, так еще солдаты мародерствуют, по мере скромных сил затягивая петлю на командирской шее! Он велел сержанту возглавить отряд и возвращаться в казармы, а сам спрыгнул на землю, привязал Стрижа третьим (украдут – и кошки с ним, вот глупо потерянного полумориска Орлика до сих пор жалко, а этот и с виду, и норовом обычная надорская кляча), взял в руку пистолет и вошел в темный особняк.
Последующее до сих пор вспоминать было противно.
В ту ночь в том доме мародеров ловил не только Колин, но и Карваль. Не повезло обоим. Сперва Бишоп с подельником, Стидом из взвода Колина, смертельно ранили одного из солдат господина военного коменданта, потом Колин еще одного пристрелил наповал. В итоге южане вдесятером поймали троих, а двоих потеряли. Бергеры такое поэтично звали «пламенем дружбы» и воспринимали философски, чему и талигойцев учили, но чесночники цивильников за друзей не считали и решили всех пойманных без лишних затей вздернуть на ближайшем дереве, каковое нашлось на заднем дворе – аккурат в трех десятках бье от коновязи. Мстили они, как подозревал Колин, не столько даже за убитых, сколько за все случаи, когда отступали перед Айнсмеллером.
Им скрутили за спиной руки и поставили на притащенных из дома стульях.
- Или, может, желаете примерить «перевязь Люра»? – издевательски осведомился один из чесночников.
- Пытаетесь подражать Алве? А это, - Колин повел головой, указывая на превращенный в виселицу каштан, - ваш «бой у эшафота»?
Южане насупились. Впрочем, даже если они возьмутся за палаши, Колин был уверен, что хуже, чем такое вот повешение, не будет. Одних Маранов, чтобы научиться, Карвалю не хватило. Айнсмеллер – тот вешал на совесть, не в похвалу ему будь сказано.
- Много чести для мародера, - сплюнув, сообщил рослый сержант.
Все?
Страшный крик, глухой грохот. Колин даже не сразу понял, что это Стриж. Буланый отчаянно рвался с привязи, и Колин некстати подумал, что правильно ему не доверял: сил у тщедушного переростка было, похоже, не меряно.
В свете факелов беснующийся конь казался демоном. Тонкие черные ноги и куцый хвост терялись в тенях, тело сияло расплавленным золотом, лишенная гривы шея напоминала то ли змеиную, то ли драконью. Сюда бы художника придворного – чтобы знал, как Зверя Раканов рисовать.
Еще один безнадежный рывок. Нет, не сорвется – скорее уж покалечится.
Южане беспокойно переглянулись. Одно слово – лошадники.
- Жаль, приметный, - вздохнул кто-то.
Неужели хотел бы этот скелет ходячий себе взять? Хотя… Их ведь вздернут без суда, вопреки указам Ракана. Вряд ли чесночники даже своему герцогу доложат. Значит, тела будут прятать, иначе город ответит за убийство солдат его величества: шестнадцать человек казнят за Колина и еще по четверке за Бишопа и Стида. На такое «благородные» южане не пойдут, а потому лошадей прирежут, чтоб уж точно ничего не выплыло. Бурый Стида, может, и уцелеет, но Заплатку и Стрижа слишком просто узнать.
- А вы нас расстреляйте, будто при попытке дезертирства, - посоветовал Бишоп. Сообразительный малый.
Дожили, Николас Уэйд: расстрел как везение.
Южане загоготали – вот и весь ответ.
- Кончай их, ребята, - скомандовал Карваль.
Буланый рванул из последних сил, звонко грохнула копытами едва различимая во тьме Заплатка. А миг спустя из ночных теней выехал черный всадник на вороном мориске.
Несколько мгновений Колину казалось, что произошло невозможное, а потом полыхнул в свете факелов багровый подбой плаща и резкий молодой голос воскликнул:
- Святой Алан, Карваль, вы что творите?
Не Повелитель Ветра, а Повелитель Скал, не демон Моро, а кроткая Сона. Но ведь и Колин – не Оллар, чтоб его кэналлийцы спасали!
Увы, Карваль опомнился раньше:
- Это мародеры, пойманные нами в доме графа Штанцлера.
Друг герцога Эгмонта! Ну почему Бишоп не догадался влезть к каким-нибудь навозникам!
Окделл неприязненно посмотрел на их трио. Избитые, оборванные. Сразу видно, кто тут во всем виноват.
- Я вижу на них мундиры цивильной стражи.
Разглядел. Тоже Айнсмеллера не любит? Правильно делает, но они-то тут причем? То есть Бишоп со Стидом действительно мародеры, но выбраться вместе шансов больше.
- Я требую соблюдения закона, монсеньор, - решительно объявил Колин.
- Господин Окделл, вы же знаете, как его высочество огорчается известиям о затесавшихся под его знамена мерзавцах, - вмешался Карваль.
А вот не стоило тыкать в то, что Ракан еще не коронованный!
- Монсеньор, уверяю вас, справедливый суд его величества докажет нашу невиновность.
- Генерал Карваль обвиняет вас в мародерстве.
- Мы их прямо за делом застукали, - вставил мальчишка-чесночник.
- В таком случае вам было трудно ошибиться, - согласился Окделл.
- Все это печальное недоразумение, монсеньор.
Окделл улыбнулся. До сих пор не привык к такому обращению? Может, «эр Ричард»? Нет, слишком фамильярно.
- И что же произошло по-вашему? – приподнял бровь герцог, явно подражая Алве, и сморщился. Да у него синяк! И лицо исцарапано. Почему он один, где охрана? Уж парни бы замолвили словечко за бывшего однополчанина.
- Я Николас Уэйд, теньент цивильной стражи Раканы. Возвращаясь с патрулирования, я заметил, как мелькнул свет в одном из окон этого особняка. Как вы, наверное, знаете, несколько дней назад неподалеку было совершено покушение на герцога Эпинэ. Впрочем, об этом случае генерал Карваль расскажет лучше меня, он там присутствовал, - и поджал хвост при виде «презренных цивильников», но Колин будет тактичен. – Я подумал, что в доме собрались приспешники Олларов – иначе бы они не стали скрывать свое присутствие. И тогда я с сержантом Бишопом и рядовым Стидом решил проверить дом. Чтобы не спугнуть преступников, мы не зажигали огня, и, когда на нас напали, дали бой. Увы, это были люди генерала Карваля, в свою очередь принявшие нас за мародеров. В неразберихе двое солдат гвардии Эпинэ были убиты, о чем мы искренне скорбим. Сержант Бишоп, вам есть что добавить к моему рассказу?
- Никак нет, господин теньент, - браво отчеканил Бишоп, вытягиваясь в струнку на своем стуле. – Все было в точности так, как вы доложили.
И Колин пообещал поставить свечку за упокой души маршала Манрика – ну кто б еще за такой срок так новобранцев вышколил?
- А какие были потери с вашей стороны? – спросил Окделл.
- Никаких, монсеньор.
- Нас связали и избили, монсеньор, - поправил Бишопа Стид.
- Мы проиграли бой, - констатировал Колин.
- Трое солдат цивильной стражи в бою против десяти гвардейцев Эпинэ уложили двоих? – изобразил недоверие Окделл.
- Мы воевали в Торке, монсеньор, - отрапортовал Колин.
Окделл улыбнулся совсем по-мальчишески.
- Мне кажется, господин Карваль, вы ошиблись относительно этих храбрых солдат.
Чесночники только что зубами не заскрипели, а Окделл продолжал:
- Вы с севера, господин теньент?
- Из Горика, монсеньор.
- Я почему-то не помню никого из ваших родных.
Леворукий и все его кошки! Колин чуть не взвыл. Сказать правду или соврать? Выскочек в Надоре не любили, но ведь звал Окделл Люра графом Килеаном и не морщился!
- Я получил дворянство одновременно с офицерским патентом. По ходатайству генерала Люра. - Манрика, вообще-то, но такие тонкости Окделл, к счастью, проверить не сможет.
- Врет он все, - почувствовав удачный момент, вмешался сержант южан. – Лучше посмотрите, что они в кабинете графа Штанцлера учинили.
- Да там до нас уже… - Стид осекся и замер навытяжку, не успев ляпнуть что-нибудь непоправимое.
Окделл разрывался между нелюбовью к навозникам и неприязнью к чесночникам. Чем дольше он будет решать, тем вероятнее вспомнит о дружбе с Эпинэ. Что ж, выручай, земляк-северянин!
- Монсеньор, - вдохновенно начал Колин, сам дивясь собственной наглости, - вы не знаете меня, и у меня нет череды предков, чье доброе имя могло бы поручиться за мою честь. Все, что я могу вам предложить – это мое честное слово, которое мне нечем подкрепить, ибо в наше время клятвы дешевы, а даже лучшим из людей не дан дар читать в сердцах. Но знайте, если б на всю жизнь мне было отпущено одно-единственное честное слово, я б берег его как величайшее из сокровищ – и отдал сейчас вам, потому что никогда прежде не был так уверен в своей правоте, как в этот миг.
Окделл улыбнулся. Поверил?
- Теньент Уэйд, вы мало похожи на человека, у которого есть хотя бы одно честное слово.
Вот ведь воронов ученик! Научился убивать смеясь.
- Но, с другой стороны, - продолжал герцог, - на человека, знающего первую редакцию первой пьесы Дидериха вы сейчас похожи еще меньше. Я был бы рад видеть вас и ваших людей в своем полку. Генерал Карваль, немедленно освободите обвиняемых – за них ручается Повелитель Скал.
Но второй раз выпускать из рук добычу Карваль не захотел.
- Я военный комендант города и защищаю его от мародеров по приказу Альдо Ракана. Казнить этих преступников – мой долг и приказ человека, которого вы, господин Окделл, зовете государем. Так не противьтесь воле вашего короля. Готовьтесь к встрече с Создателем, господа.
- Я – Повелитель Скал, - надменно ответил герцог, - и не позволю чернить имя его величества подобным беззаконием. Казнь без суда – убийство. Я приказываю отпустить. Выполняйте! – И Сона, добронравная голубка Сона закатной тварью пошла на Карваля. Кстати – вот это вот действительно кстати – вспомнилось, что для парадных выездов Окделл купил линарца, а сестра Моро выучена кэналлийцами для боя.
- Он что, правда вот так вот в одиночку? – азартно прошептал Стид, благо, чесночникам стало не до них.
- А скажут потом, что надорцев было четверо, - задумчиво отметил Бишоп.
На убийство Повелителя южане не отважились, а живым разве Вепря с пути своротишь? Он, как потом выяснилось, с герцогиней Айрис во дворце поругался, потому и оказался без охраны: велел эскорту убираться к кошкам, случайно слово в слово повторив фразу, какой Люра сообщал, что желает остаться один для приватной встречи. После Нокс подробно объяснил беднягам разницу между покойным генералом и «щенком с молочными зубами». Ну а Колин с опозданием в двенадцать дней таки вступил в надорскую гвардию, в компании с Бишопом и Стидом, как ни хотелось ему сразу после спасения свернуть им обоим шеи. Но висельники поклялись слепой подковой, и Колин не устоял. И даже не сменил буланого Стрижа на вороного полумориска, хотя удачная возможность подворачивалась аж дважды.
После смерти господина Ракана уже капитан Уэйд честно попытался пристроиться к новой-старой власти, но место у юбок королевы-матери было единолично занято Карвалем, столковаться с которым так и не удалось. Значит, обойдемся без королевы. А что до Окделла, то на Вепря он, по большому счету, конечно, не тянул, но Колин не мог отрицать, что на короткий миг в его глазах восемнадцатилетний мальчишка сумел сравняться с Вороном. А может, даже и превзойти – ведь Алва у эшафота сдался.
- Господин капитан, - вернул Колина в настоящее Бишоп, - тут такое дело: Заплатка подкову потеряла.
Не вовремя. Перед Старой Барсиной у них будет время и возможность привести все в порядок, но туда еще надо доехать. Терять хорошую лошадь не хотелось.
Колин огляделся по сторонам. Привал продлится два часа, а буквально за холмом большая деревня, и в ней – кузница.
Тондера оставить за старшего, с собой взять Чарда.
Решено – так он и сделает.
UPD 30.08 читать дальше
3
Недавно Робер упрекал Дика в том, что на заседаниях регентского совета сын Эгмонта вечно спит с открытыми глазами, уперев телячий взгляд в лицо королевы, а сегодня сам Эпинэ никак не мог собраться, и тоже то и дело украдкой разглядывал сестру.
Катари позвала на заседание Арлетту. В королевстве имел место перебор регентов, и присутствие графини Савиньяк на совете подчеркнет, что все они действуют заодно, на благо Талига. Графиня потом обязательно напишет старшему сыну, а может, и Ноймаринену с Алвой, надо многое ей рассказать, многое спросить. Но у Робера не получалось сосредоточиться на делах – мысленно он все еще был в доме Алва, в церкви, где в остановленной гением весне жил образ Октавии, так похожий на Катари.
Раньше Эпинэ считал чувство сестры безответным, теперь же он не сомневался: Рокэ любит Катари не меньше, чем она его, иначе это святилище было бы невозможно. Но как рассказать об этом сестре, как ее убедить? Дик говорил, церковь все время стояла закрытой, и это никого не удивляло: все знают, что в Кэналлоа мало почитают Создателя. А Ворон скрывал свою любовь ото всех – у всех на виду, и странно бы было ждать иного от лучшего полководца Золотых земель.
- Мы в неоплатном долгу перед герцогом Алва, - чуть дрогнувшим голосом произнесла Катари. Ах да, мэтр Инголс отчитывался о их вылазке. Сапфировым незабудкам у ног святой законник не придал значения – и хорошо. Все-таки Рокэ должен открыться сам. А до той поры Робер удержит сестру от опрометчивого шага, не позволит похоронить себя в монастыре, отмаливая надуманные грехи.
- Алва полагают это своим долгом, - с достоинством ответила Арлетта. – Господа, мне хотелось бы дополнить рассказ мэтра Инголса. Думаю, вам всем известно, что во время разорения гробницы святой Октавии на стене гробницы появлялось изображение синеглазой женщины. Так вот, на портьере в кабинете герцога Алва тоже было изображение синеглазой женщины.
А Робер и думать о ней забыл! Яростно-синие глаза на белом лице – где же он видел этот бешенный взгляд? Не в гробнице, раньше. Синеглазая из гробницы при всем сходстве с Алва смотрела без злости и вызова. Если бы не иссиня-черные локоны, женщина из гробницы походила бы на святую Октавию. Она исчезла, и на ее месте проступили темные пятна, напоминающие грубо намалеванную пегую лошадь, а эта кляча всегда предвещала какую-нибудь мерзость. Робер безумно испугался в особняке, потому что ждал появления пегой лошади, но синеглазая с портьеры просто исчезла. Обошлось. А радоваться не получалось.
Злой и всезнающий синий взгляд. Где же Робер его видел?
- Слуги утверждают, что это изображение появлялось в особняке неоднократно, - продолжала Арлетта, - и это всегда была одна и та же женщина, хотя цвет одежд менялся. Они считают, что это святая Мирабелла Агарисская.
- Сумасшедшая, вопившая, что Франциск убьет Октавию? – уточнил Мевен.
- Ну, учитывая, что королева умерла родами, можно считать, что это пророчество сбылось, - бессердечно заметил мэтр Инголс. – Оказывается, когда Окделлам вернули Надор, при развешивании в Гербовой башне фамильных портретов обнаружилось, что на портрете Алана Окделла за его спиной стоит синеглазая женщина. Изображение женщины вскоре исчезло, но приглашенный герцогиней Алиенорой художник успел нарисовать копию портрета, которая и послужила основой для иконы, где эти эсператистские святые изображаются вместе.
- У двух слуг такие иконы были, - добавила Арлетта. – С поправкой на стиль и талант надорских иконописцев, на них та же женщина, которую мы видели в кабинете. Надеюсь, кардинал Левий сможет рассказать больше. Я не знаток эсператизма, но Танасис рисовал свою любимую святую зеленоглазой. – Похоже, графиня считала исчезающие портреты безобидной диковинкой вроде нохского Валтазара и интересовалась исключительно из любви к разгадыванию загадок.
- Я… мы уже спрашивали его высокопреосвященство о так называемой святой Мирабелле, - решительно сказала Катари. – Эта самозванка не только обвиняла Франциска Великого в убийстве святой Октавии, но и оставила «пророчество», которое, якобы, должно исполниться в наше время.
- Олларам отпущен круг, - кивнул Рокслей.
- Мы воспитаны в лоне эсператистской церкви и потому не могли пренебречь словами эсператистской святой, особенно, когда они напрямую касаются наших детей. Я умоляла его высокопреосвященство открыть мне правду, какой бы жестокой она не была. Так вот: никакой святой Мирабеллы не было. Мирабелла Ильдефонсо была сообщницей магнуса Истины. Описывая свои видения, она так мастерски сочетала выдумки против Талига с тайными знаниями, недоступными за пределами конклава, что обманула честных кардиналов и магнусов. А когда правда стала известна, конклав убоялся, что разоблачение мошенницы бросит тень на всю Церковь, и трусливо смолчал, за что и был наказан Рамиро Алвой. Я прошу вас хранить открытое нам кардиналом Левием в секрете, ибо оглашение подобной истины невозможно без подготовки, а коронация нашего сына Карла и без того явит всему миру лживость гнусного сочинения мерзкой самозванки.
- Все это, несомненно, радостно, - заметил мэтр Инголс, - но как быть с портретами этой женщины, появляющимися то там, то тут?
- Быть может, герцог Окделл сможет сообщить больше, чем его слуги? – предположила Арлетта. – Есть новости от тех, кто его ищет?
- Нет, - ответил Робер.
- Новости есть у меня, - сказал мэтр Инголс. – Я выяснил, что барон Лоу, с которым герцог Окделл уехал, был среди посаженных обер-прокурором Колиньяром в Багерлее.
- Проще сказать, кого Колиньяр в Багерлее не посадил, - усмехнулся Мевен.
- Но только Эдвард Лоу оказался там по обвинению в разбое.
- Решил вспомнить ремесло предков? - криво улыбнулся Рокслей. – Бред. Зачем ему это?
- Если верить самому господину барону, из величайшей жалости к бедственному положению крестьян, изнывающих под бременем непосильных поборов. Он был схвачен во время нападения его шайки на отряд солдат. Схватили его одного – остальные или убиты, или сбежали.
- Вы же знаете, как с Лоу в Багерлее обошлись, - заметил Мевен. – Он мог оговорить себя.
- Ты его не знаешь! - возразил Рокслей.
- Признание датировано десятым днем Осенних Ветров, - сообщил законник, – а особые меры дознания были предприняты только двенадцатого. Должен отметить, делопроизводство было поставлено господином Колиньяром на должную высоту.
- Но если он сам во всем признался – зачем «особые меры»? – не понял Робер.
- Очевидно, чтобы узнать то, в чем не признался. К сожалению, проколов этих допросов еще не нашли. Самое печальное, что перед бегством временщики сожгли часть бумаг. Впрочем, всегда можно допросить самого Колиньяра. Но информация о связи барона Лоу с разбойниками представляется мне правдивой, а такие знакомства, как вы понимаете, могут существенно затруднить поиски герцога Окделла.
- Ястреб ястребу глаз не выклюет, - скривился Карваль. – Так, кажется, в Надоре говорят?
- Да, - подтвердил Дэвид. – Но причем здесь надорские поговорки?
- Теньент Уэйд начал поиски Окделла с особняка Алва, и Окделл до сих пор не найден, а цепь за тридцать тысяч таллов из особняка уже пропала.
- Мы… я… мы считали теньента Уэйда честным человеком, - пролепетала сестра.
- Еще ничего неизвестно, - поспешил успокоить ее Робер. – По словам слуг, Ричард так любил эти опалы, что мог надеть их во дворец, спрятав под одежду.
- Опал – камень пустых надежд, - печально произнесла Катари. – Очень Окделлу подходит. Он живет в своих мечтах, будто в яйце. Изнутри оно золотое, а что снаружи – он не видит.
- Странно, что Ричарда до сих пор не нашли, - заметил Рокслей. - С такими силами Уэйд мог каждый дом в округе обшарить, а далеко они уехать не могли – Эд болен и слаб. Разумеется, если у теньента Уэйда есть другой приказ, кроме поисков…
- У теньента Уэйда нет никаких других приказов, - отчеканила сестра.
- Бросьте, Дэвид, - примирительно произнес Мевен. – У него всего сорок человек, и…
- Это из личной охраны сорок, - перебил Рокслей, - а он и из гарнизона людей брал. С одним только Гобартом полторы сотни поехало – все его артиллеристы. Удивительно, что пушек не взяли, ведь Вепрь такой страшный зверь!
Лэйе Астрапэ! Дэвид ведь сразу говорил, что отряд Уэйда слишком велик, но Робер его не дослушал, решил, что надорец Рокслей защищает надорского герцога. Прав был Жильбер насчет Уэйда, и Никола был прав!
- Как интересно, - протянула Арлетта. – А нельзя ли все-таки точно определить, сколько человек сейчас ищут Окделла и где они его ищут?
- Сэц-Ариж! – рявкнул Робер, стараясь не смотреть на вмиг осунувшуюся Катари.
- Монсеньор, - влетел в зал совета Жильбер. – Письмо от теньента Уэйда!
4
Гонцом оказался корнет из гарнизона Кортны – Уэйд предъявил коменданту приказ регента, обязывающий оказывать ему полное содействие. Письмо корнет получил сегодня утром и был обязан отдать лично в руки Повелителю Молний, но властному жесту королевы противиться не смог.
Как только изнывающий от любопытства Сэц-Ариж вывел корнета за дверь, Катарина недрогнувшей рукой сломала простую восковую печать, развернула лист дорогой на вид бумаги и тут же откинула его, словно ядовитую тварь.
- Это почерк Окделла!
Что?! Барсинский ызарг заодно с Лоу?
- Вы уверены? – Арлетта взяла письмо, прищурилась. – Стихи? Как это по-окделловски.
- Действительно, стихи, - подтвердил мэтр Инголс, принимая из рук графини послание.
Кто следующий – Мевен? Робер провел пальцами по векам, потер виски.
- Мэтр Инголс, надеюсь, вас не затруднит прочесть мое письмо вслух?
- Да, конечно. – Законник даже не смутился. Расправил лист, откашлялся.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка – лишь только Ворон знает.
Мой триолет на три ноги хромает –
Обвала грохот не вместить в размер.
Хоть бездны тьма и манит и пугает,
В безумстве с Алвы я беру пример.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка? Надеюсь…
Где Спрут и Ласточка – лишь только Ворон знает.
Мой триолет на три ноги хромает –
Обвала грохот не вместить в размер.
Хоть бездны тьма и манит и пугает,
В безумстве с Алвы я беру пример.
Обвала грохот не вместить в размер.
Где Спрут и Ласточка? Надеюсь…
Мэтр Инголс замолчал.
- А дальше? – напряженно спросил Дэвид.
- Это все. Похоже, на последнем слове сломали перо. Даты и подписи нет.
- Не знала прежде за Окделлами привычки говорить загадками, - заметила Арлетта. - Такое скорее ожидаешь от Придда.
- Он просто подражает герцогу Придду, - дрожащим от ярости голосом произнесла сестра. – Валентин Придд, отправляясь спасать Рокэ Алву, написал узурпатору письмо, в котором был триолет. А Окделл даже подражать толком не сумел – форма триолета нарушена.
- Я, разумеется, не знаток стихосложения, - вмешался мэтр Инголс, - но из того, что мне известно, ничто не мешало герцогу Окделлу точно повторить в конце вторую строку и тем соблюсти требуемую форму. И еще одно. Насколько я помню, герцог Придд в своем триолете трижды повторил родовой девиз: «Из глубин». Девиз Окделлов – «Тверд и незыблем», а пишет герцог Окделл об обвале. Трижды. И дважды упоминает герцога Алва.
- Это письмо нужно как можно скорее переправить Первому маршалу, - глухо сказал Робер. – И еще герцогу Придду.
Арлетта кивнула.
- А что с Уэйдом? – спросил Мевен. – И с Окделлом?
- Прежде всего надо определить, сколько у них людей и где они сейчас находятся, - предложила графиня. – И предупредить рэя Эчеверрию.
- Северяне не отважатся прорываться через кэналлийские заставы, - убежденно сказал Карваль. - Скорее всего, они возьмут заложников и начнут торговаться.
- Ричард не стал брать в заложницы ее величество, - резко напомнил Рокслей. – И если Эдвард планирует переговоры – к чему это письмо?
- Быть может, это как раз начало разговора? – предположил мэтр Инголс. – Признаться, меня господин Окделл удивил. В этот раз он выбрал советчиков куда удачнее, чем обычно.
Сменив старого гуся на ястреба с ызаргом? Прежний наставник любил золотой горох, а этим тварям подавай мясо с кровью. Робер покачал головой:
- Нельзя допустить, чтобы они прорвались в Надор.
- Мы этого не допустим, - пообещала Катари. Предательство Уэйда больно ее ударило, но она старалась не подавать виду. Сколько раз ее уже предавали!
Робер был уверен в своих южанах, и еще кавалеристах Халлорана, быть может. Кто против них? Кто на этот раз прикрывается именем надорского болвана, и чего добивается?
В этот раз Ренквахи не будет, или он не Эпинэ!
UPD 02.10 читать дальше
5
- Извини, и здесь яблок нет, - Дик протянул Соне морковку. – Зато когда в Агарию приедем, там как раз свежие поспеют.
Сона аккуратно взяла угощение. Она не сердилась и не ревновала. Умница Сона и с Севером, и с Арабеллой поладила. Когда Алва выезжал на Соро, от Моро только что искры не летели, а сесть на него даже Эпинэ не пытался. Альдо… Это ведь Катари вынудила сюзерена сесть на мориска-убийцу! Карваль подрезал подпругу, а подлая тварь закричала, когда Альдо уже почти-почти укротил коня. Это они убийцы, а не мориск. Если бы Робер успел раньше!
Дик ткнулся лицом в черную гриву.
Оставалось лишь надеяться, что Эдвард прав и ничего с Эпинэ не случится.
- А ты такое ешь?
Север тоже не капризничал. А вот Робер при виде моркови кривился – а еще Иноходец!
Последние четыреста лет эталоном лошадиной красоты считались ладные, длинногривые мориски. Север ничуть на них не похож, но все равно прекрасен! Разве что в седло, картинно ухватившись за гриву, не вскочишь.
- Скоро дальше поедем.
В Агарис. Мориски взяли его штурмом за два дня, и уже на третий покинули. Похоже, их единственной целью был конклав, сам город едва ли сильно пострадал. Уж всяко меньше, чем от Вешателя, а ведь тогда Агарис быстро отстроили. Отстроят и теперь. Пожалуй, Ричарду нападение морисков даже выгодно: в эсператистских странах теперь горят местью, и гнев свой они обратят на Талиг. А это шанс. Шанс покарать коронованную шлюху, шанс воспитать Карла Борраску, хозяина нового Круга, Человеком Чести. И если ради этого требуется заключить союз с последователями выдуманного бога – да будет так! А первым, с кем Повелитель Скал поделится своими планами, будет барон Лоу, верный соратник отца.
Решительно печатая шаг, герцог Окделл прошел через пристройку, связывающую конюшню с трактиром, распахнул низкую дверь и еще успел заметить краем глаза какое-то движение, а потом его впечатало в стену. Дик попытался вырваться и не сдержал крика от боли в вывернутом плече.
- Не ори… те, монсеньор, - пророкотало над головой. Глубокий бас с гортанным выговором лесорубов Грауфа.
Боль ушла, но больше Дик вырваться не пытался: Тимми Чард, если захочет, медведя голыми руками в бараний рог свернет. Подлая шлюха натравила на него его же собственных людей!
Чард шумно вздохнул и развернул Дика лицом в комнату.
Эдвард стоял у опрокинутого на бок стола, левой рукой барон опирался о стену, а в правой держал нож. Напротив него застыл Колин Уэйд с пистолетом в руках. При обычных обстоятельствах Дик бы не раздумывая поставил на Лоу, но Колин где-то раздобыл морисский пистолет. У Алвы имелись такие, из них даже Дик здорово стрелял, а Уэйд и так был отличным стрелком.
- Какая неожиданная встреча, господин герцог.
Когда-то – осенью – Дик предложил капитану Уэйду называть его по имени: они фехтовали каждый день и многому друг у друга научились, почти дружили. Дик даже радовался, когда после смерти Альдо Колин перешел в королевскую охрану, просил защищать Катари. Что лживая тварь всем наговорила? Надо сказать, что он сдается, сам сдается, а Эдвард ни при чем. Только бы Арабелле хватило ума не высовываться, а уж он на суде все расскажет!
- История повторяется, - спокойно произнес Лоу, не сводя с Уэйда взгляда.
- В точности, - подтвердил тот.
- У вас опять есть приказ.
- И в нем опять нет вашего имени.
Они знакомы?
- Меня устроит повторение развязки, - напряженно сказал Эдвард.
- А меня нет. – Колин опустил пистолет. – Кажется, мы помешали вашей трапезе? Сердечно прошу простить. Чард, уходим.
Бесстрашно повернувшись к Эдварду спиной, Колин вышел из трактира.
- Прошу прощения, монсеньор. – Неловко поклонившись, Чард последовал за командиром.
Лоу тяжело опустился на скамью.
- Аби, вылезай.
Из-за ведущей на кухню двери показалась Арабелла, следом – хозяин трактира.
- Ваш мальчишка лучший окорок выбрал! – возмущенно заявил трактирщик.
- А вы нам какой продать хотели? – устало спросил Эдвард.
Очевидно, трактирщик услышал в голосе барона больше, чем Дик, потому что тут же залебезил:
- Так я и говорю: хороший мальчик, глазастый. Пойду, жаркое пошевелю.
Трактирщик юркнул обратно в кухню.
- Торгаш бесчестный! – прошипела ему вслед Арабелла. – Нет, вы представляете: думал, если в погребе темно, так я запах не учую! – и девушка воинственно вздернула подбородок. Сегодня утром Дик по ее просьбе обрезал ей волосы – а то вывалится коса из-под берета, и прощай маскировка. Ножниц не было, так что получилось не совсем ровно, но, в общем, Арно в Лаик кривее постригли. Как он злился! А девушка только улыбнулась – точь-в-точь, как Мари в «Загадочном портрете».
- Не знал, что вы с Колином друзья, - сказал Дик Эдварду, отгоняя Арабеллу и в одиночку возвращая стол в нормальное положение.
- Вы имеете в виду Уэйда? Не назвал бы это дружбой.
- Но он повернулся к вам спиной!
- Его солдат мог убить вас в любой момент.
- И он нас отпустил.
- Это говорит лишь о том, что он нас не искал, - пожал плечами Эдвард. – Но не думаю, что он лгал насчет приказа.
- Уедем прямо сейчас? – предложил Дик.
- Жаркое несут.
Ели торопливо. Уэйд вернулся через четверть часа, когда они уже собирались уходить. В трактир Колин вошел один.
- Еще раз прошу простить за вторжение. Герцог Окделл, я хочу вам кое-что вернуть.
На выскобленные доски опустился орден Найери – знак того, кто дорожит жизнью сюзерена больше, чем своей. Повелитель Скал ценил жизнь последнего Ракана много выше собственной, но спасти все равно не смог.
- Благодарю, - просто сказал Дик.
- Не стоит. – Взгляд Уэйда скользнул с напряженного Эдварда на уткнувшуюся в пустую тарелку Арабеллу. – А это, надо полагать, ваш… Белла?!
Конечно, в «Озерной деве» многие бывали, но…
- Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом, - продекламировал Лоу.
Колин отчетливо скрипнул зубами.
- Папа умер, - пискнула девушка.
- Да, вы рассказывали, - подтвердил барон.
И это вот учтивое «вы» по отношению к трактирной служанке окончательно убедило Дика, что их спутница – та самая девица Уэйд, за которой он обещался дать приданное. Святой Алан, что же Арабелла натворила!
Нет, что они с Эдвардом натворили!
6
Графиню Савиньяк разместили в комнатах Магдалы. Хотя со смерти сестры прошло одиннадцать лет, дед не позволял ничего там менять, не замечая или не желая замечать, как мучает этим Жозину. Мертвецов нужно отпускать, но сейчас упрямство старика оказалось кстати – не пришлось селить гостью в покоях недавно умершей подруги.
Дверь в гостиную была приоткрыта, но Робер все-таки постучал. Арлетта откликнулась не сразу.
- Ерунда, задумалась, - отмахнулась она, когда Эпинэ начал извиняться за беспокойство. – Ну как, сосчитали северян?
На столе перед графиней лежало золотое колье – красивое, несмотря на странные тускло-белесые камни.
- Что это? – не сдержал любопытства Робер.
- Подарок Арно, последний. Ювелир прислал уже после. Как там служанка Окделла сказала: опалы надо носить, иначе умрут? А я футляр ни разу не открывала.
- Понимаю… Простите, сам ненавижу, когда мне так говорят.
- Но ведь ты действительно понимаешь, - заметила графиня. Лэйе Астрапэ, она еще его утешает!
- Возможно, с камнями еще можно что-то сделать? – предположил Робер.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – По крайней мере, их точно можно заменить. Это человеческую смерть нельзя исправить. - Графиня решительно захлопнула увечное колье в гайифской шкатулке. - Ну, так какая у Окделла армия?
- Пять сотен, - признался Эпинэ. – Бывшая надорская гвардия почти целиком и все артиллеристы Второй резервной, кто сразу не разбежался. Мы после смерти Альдо «черных» по разным казармам рассовали, чтоб они тихо сидели, потому и не заметили, когда они разом уехали. По двадцать-сорок человек через разные ворота. Сейчас Рокслей выясняет, насколько подготовленным был отъезд.
- В Кольце Эрнани им даже такими силами многого не натворить. Да и в Надоре нынче не до мятежей, как мне рассказывали.
- Надеюсь, - вздохнул Робер. – Сестра… ее величество завтра устраивает прием в вашу честь. Совсем небольшой – брат Анджело и так еле согласился. Будет только двор и послы.
- Хорошо.
- Я… я хотел бы на приеме кое с кем вас познакомить.
- Часом, не с баронессой Капуль-Гизайль?
- Валме! – с досадой воскликнул Робер.
- Ро, ты же понимаешь, что Жозина бы этот брак не одобрила?
- Она хотела, чтобы я был счастлив.
Арлетта неожиданно светло улыбнулась:
- Вот так всем и отвечай. Если решишь, что спрашивающий стоит ответа, а таких немного.
7
На крыше трапезной, отданной под гайифское посольство, сидели в ряд семь белых голубей. На одного больше, чем днем, и это было верным знаком, что ее высочество нуждается в пастырском совете.
У Софии был Костас: верный телохранитель с лупой изучал крошечный клочок бумаги. На столе перед принцессой стояла затейливо украшенная шкатулка, совершенно чужеродная среди грубой монастырской мебели, пережившей морисский погром.
- Есть новости? – с ходу спросил Антуан.
Ответила принцесса:
- Бордон капитулировал. Но в этот раз Алва перехитрил сам себя. Его союзники так боятся морисков, что он убедил их в том, что его родичи прибыли в Золотые земли исключительно для борьбы со скверной и после окончания войны немедленно уйдут. Он забыл, что и Фельп, и Бордон, и Ургот живут торговлей, а мориски торгуют только с кэналлийцами и только талигойские корабли проходят через Астраповы Врата. «Маленькие господа» от голода умрут, если мы прекратим с ними торговать и перекроем восточные проливы – а мы можем. С трудом, да, но иногда чужое горе слаще меда и дороже золота. Думаю, Фома это уже понял. Дожи сейчас оглушены громом талигойских пушек, а герцог Джильди – своим новым титулом, но дойдет и до них.
- Главное, дожить до этого прекрасного момента, - честно сказал Антуан.
- Доживем, - убежденно сказал Костас.
- Доживем, - согласилась принцесса. – Ваше преосвященство, вас не затруднит отправить в подарок нашему послу в Урготе белых голубей?
- Но ведь их еще только семеро?
- Боюсь, остальные заблудились или погибли.
В гостиную вошли мэтр Джефрейс и Сель.
- Прошу простить, что отвлекаю вас от дел, господин Джефрейс, - сказала София, когда законник закончил витиеватое приветствие и сел на указанный стул. Саграннец каменным изваянием застыл у стены.
- Я счастлив возможности служить вашему высочеству, - заверил Джефрейс.
- Я знаю, что вы представляли в Агарисе интересы достойнейших фельпских фамилий, и имеете в славном Фельпе множество друзей.
- И многие из них хранят в душе самую искреннюю симпатию к вашей августейшей семье и всей блистательной Империи, и горько сожалеют, что не могут сказать о своих чувствах вслух. Но Талиг, но Рокэ Алва!.. – законник сокрушенно развел руками. – Но тайный и робкий друг не значит друг бесполезный.
- Я запомню ваши слова, мэтр, - любезна сказала София. – Впрочем, исполнение моей просьбы не поставит ваших друзей в неловкое положение перед Талигом. – Принцесса открыла шкатулку и пододвинула ее к мэтру. – Это надо продать герцогу Джильди.
На лиловом бархате сверкало ожерелье, то, в каком принцесса была во время спора с братом Руцием.
- Ваше высочество уверены? – спросил Джефрейс. – Вы могли бы взять ссуду под залог.
- Четверть цены под грабительский процент, - ответила София. – Для меня ожерелье – подарок отца, но будем откровенны: это всего лишь очередная оправа для Южного Созвездия.
- У Фомы Урготского прекрасная коллекция старинных камней. Я уверен, Фома заплатит за Южное Созвездие полную цену.
- Джильди только что получил трон. Он будет счастлив вставить в новенькую корону камни с историей. Я верю, что Фома заплатит справедливую цену, но Джильди переплатит.
- Он не сохранит само ожерелье. Впрочем, о чем я: Гайифа лишится Созвездия!
- Когда мы победим, - твердо сказала принцесса, - и Джильди станет вымаливать у Империи дружбу, у него будет хотя бы один подарок, достойный императора.
А если Гайифа проиграет – кто вспомнит о дюжине алмазов? А деньги Святому городу нужны – за благословение наемников не купишь, и даже ополченцев надо вооружать и кормить.
- Заемные письма какого дома я должен привести?
- Любые, по каким в Гарикане дадут золото. Путешествие будет опасным. В качестве платы…
Джефрейс поднял руку, прерывая Софию.
- Позвольте адвокату единожды побыть рыцарем. Знание, что служу вашему императорскому высочеству и Святому Престолу – вот моя награда. Когда я отправляюсь?
- С ночным отливом.
- Тогда позвольте вас покинуть: мне надо собраться.
Законник галантно склонился над рукой принцессы, благочестиво облобызал епископский перстень Антуана и скрылся за дверью.
- Оставляю ваше высочество на ваше преосвященство, - Костас тоже встал и дважды раскланялся. – Урок, господа. Следующую книгу назову «Искусство войны для мирных обывателей». Она меня увековечит. – И наставник, едва ли не в одиночку сдавший в утиль дриксенскую школу фехтования, последовал за Джефрейсом.
Антуан ожидал, что и Сель уйдет, но саграннец все так же неподвижно стоял у стены. Ждет?
- Когда мориски напали на Агарис, - начала София, смотря на свои сложенные на коленях руки, - они старались всё разрушить и всех убить. Всё и всех. Скажите, Сель, в чем была скверна: в стенах или в людях?
- Камни верны, моя госпожа, - спокойно ответил саграннец, - и защищают даже далеких потомков тех, кого любили, даже когда защищать уже поздно.
- В людях, - обреченно выдохнула принцесса. – А теперь они идут на Паону.
- Вы верите брату Руцию? – спросил Антуан.
- Нет. Я не верю, что мориски орудие Создателя. Но что, если Он оставил нас? Когда мать Бернарда молилась, я чувствовала страх.
- Прекраснейшая боится, - подтвердил Сель.
- Ангел – боится! Я не знаю, что могло случиться в Агарисе, но как можно считать морисков спасителями, как можно отдать Паону?
- Брат Руций зол на вас, моя госпожа, - мягко сказал Сель, - но прежде всего он воин, как и ваш муж. Если вы попросите, его братья отвезут ваше письмо вашему мужу и отдадут из рук в руки. Никто чужой письма не прочтет.
- Я не знаю, где он сейчас, и не знаю, что писать. Можно сжечь город, но отдать наших людей на заклание – невозможно, а вы говорите, что скверна – в людях. За что нам это?
Второй раз за день Антуан видел принцессу такой, как никогда прежде.
Надо позвать мать Бернарду.
- Пошлите подарок.
Сель опустился перед стулом Софии на колено, протянул на раскрытой ладони темно-лиловую бусину размером со сливу, подвешенную на обычном кожаном шнурке. Но к такому камню и невозможно подобрать достойную оправу: существуй в мире лиловые ройи, они бы выглядели именно так.
- Я не могу это принять.
- Примете, моя госпожа, и не будете мне ничего должны. Я даю вам по собственной воле, а вы берете не для себя.
Принцесса, как завороженная, протянула руку, взяла с ладони Селя тревожно горящий камень.
- Но я не могу просто отправить это Теодоро. Надо написать.
- Напишите, что в каких бы краях не дул ветер, он дует над скалами, из какой бы вышины не били молнии, они бьют в скалы, и даже самое глубокое море покоится на каменном ложе. И как бы не бушевали Ветер, Волны и Молнии, Кэртиана будет стоять, пока стоят Скалы.