Фэндом: Отблески Этерны
Категория: Джен
Рейтинг: PG-13 (за разрушенный морисками Агарис)
Размер: Макси
Жанр: АУ
Статус: В процессе
Дисклеймер: Прав не имею, выгоды не извлекаю
Аннотация: Ричард бросился на Катарину с кинжалом - но не убил. Что будет дальше, при условии, что дело происходит в альтернативной окделлоцентричной Кэртиане, где у литтэнов есть головы, а у восстания Эгмонта - причины? Люди Чести всегда бегут в Агарис...
Примечание к третьей главе: в сценах с Арлеттой использованы цитаты из канона
читать дальше
Глава 3
Агарис. Оллария. Окрестности Кортны
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Агарис. Оллария. Окрестности Кортны
400 год К.С. 21-ый день Весенних Молний
1
Багряный утес высился в хорне от Новой стены. Гранитный монолит, формой похожий на бычью голову, резко выделялся среди светлого известняка и был будто создан как сцена для какого-нибудь мистического действа. Идти до него – час через черные от гари руины и еще час по змеящейся вдоль берега дороге. И всю дорогу Антуан вспоминал рассказы брата библиотекаря из Танкредианской академии, что за долгую историю Агариса столь удивительное творение природы так и не обросло никакими суевериями. Старый танкредианец видел в том промысел Создателя, назначившего Святому городу быть оплотом просвещения. Антуан не знал, как умер брат Горацио, и лишь надеялся, что пожара библиотеки он не видел – капитан Илласио говорил, мориски подожгли ее под вечер второго дня. Знания, собиравшиеся три круга, сгорели за одну ночь.
Теперь солдаты церковного воинства старательно долбили лоб «быка», а сто человек стояли вокруг и смотрели. Создатель, несомненно, всемогущ, но если после такого «правдивых историй» не появится – Антуан ничего не понимает в людях.
Выйдя из часовни, мать Бернарда велела взять кирки и лопаты и идти на Багряный утес. Агарисцы бы, наверное, все до единого на берег пошли, как дети в сказке про крысолова, но вмешался Костас с проникновенной речью о брошенной на произвол судьбы Цитадели. Так что на утес отправились всего лишь выбранные по жребию сорок горожан, полсотни «львов» с братом Руцием, капитан Илласио с десятком гвардейцев, мать Бернарда, принцесса София и он, местоблюститель Святого Престола епископ Антоний. В Цитадели за главного остался Костас, временно возложивший охрану принцессы на Селя. Сейчас София стояла между саграннцем и братом Руцием и мерно перебирала аметистовые четки. С другой стороны от Селя замерла отрешенно улыбающаяся мать Бернарда. Рядом с ней – тетка Алики с неизменной кочергой. Остальные горожане стояли за цепочкой «львов» и гвардейцев, но старую торговку разве удержишь?
Брат Руций явно боялся какой-нибудь мистификации, а потому копали исключительно «львы». Что здесь зарыто, мать Бернарда не сказала, да и что здесь можно зарыть? Все, что видел Антуан, подтверждало рассказы брата библиотекаря о гранитном монолите, перенесенном на берег волей Создателя. Уже полчаса прошло, каменная крошка во все стороны летит, а по сути только нанесенный ветром песок с гранита содрали.
- Это бесполезно, - высказал его мысль брат Руций. – Здесь нет ничего, это монолит.
- Бесполезно?! – взвилась тетка Алики. – Я тебе покажу «бесполезно»!
Сунув кочергу за пояс, старуха вырвала у одного из «львов» кирку и неожиданно ловко ударила ею в камень. Раз. Другой. И густо-красный, как венозная кровь, гранит пошел трещинами, словно сухая глина. Капитан Илласио взял лопату из кучи инструмента – левой рукой, правая все еще плохо его слушалась – ударил, как копье воткнул, в паре шагов от торговки. Вновь трещины. Пристыженные «львы» заработали злее – и тоже достигли успеха.
Теперь яма быстро углублялась. Камень уступал – не силе, ярости. На глубине трех бье на очередной удар отозвался металлический скрежет.
Запыхавшаяся тетка Алики отошла в сторону. Четверо крепких «львов» с трудом выволокли на поверхность зеленый от патины сундук кубической формы высотой два бье. Антуан с удивившей самого себя радостью отметил на покрытой геометрическим орнаментом крышке яркие золотисто-розовые следы от кирок. Что бы это ни было, оно уязвимо.
Замков на сундуке не было. Брат Руций собственноручно откинул тяжелую крышку. Внутри был потемневший от времени серебряный ларец. А в нем, строго следуя сказочному канону, еще один – золотой.
Внутри золотого ларца оказался куб из железа. Совершенно гладкий, если не считать выдавленного в центре верхней грани знака, каким астрологи обозначают в своих трудах Литтэн. Будь дело в сказке, в кубе было бы спрятано сокровище. И судя по тому, как легко брат Руций его поднял, их куб внутри полый и тоже может что-то содержать. Но как до этого добраться?
Брат Руций велел всем молчать и потряс куб. Антуан ничего не услышал, брат Руций, скорее всего, тоже.
- Сестра пришлет брата, - неожиданно проговорила мать Бернарда. – По этому знаку мы узнаем его.
Горожане радостно зашумели. Стоящие близко пересказывали новость стоящим позади. А Антуан смотрел на мрачного легата Славы и думал о том, что до прихода таинственного брата еще надо дожить. Потому что «львы» из Агариса уйдут. Сегодня же.
2
Эпинэ поднялся, приветствуя стройную даму средних лет в богатом дорожном платье.
- Сударыня… - с чего начать, Робер не представлял. Арлетту Савиньяк он видел последний раз перед Лаик и вовсе не ожидал, что, приехав в Олларию, она первым делом отправится к нему. – Сударыня… Не бойтесь! Это Клем… моя крыса. Он ручной, я сейчас его уберу.
- Это необязательно. – Графиня сощурилась на попиравшего кипы прошений Клемента. – Я не раз имела дело с говорящими крысами, молчаливую как-нибудь переживу. И, с твоего разрешения, я сяду.
- Простите! – Робер сгреб его крысейшество со стола и сунул за пазуху. – Вы, наверное, устали с дороги, - а он так и не отправил людей на площадь Оленя. Раза три собирался, но постоянно что-то отвлекало. – Может, вы остановитесь у меня? Я не знаю, в каком состоянии особняк Савиньяков.
- Благодарю. Заниматься после бунта домом – такая морока. Даже если его не сожгли.
Кошки б разодрали Николу с его великой Эпинэ, но что сделано, то сделано! Сэ сожжен, люди погибли с обеих сторон. Такие раны враз не залечишь.
- Я должен… Я должен извиниться за тех болванов, что сожгли Сэ. Мы возместим вам убытки.
- Колиньяр возместит, - спокойно возразила графиня. - Восстали больше из-за него, чем из-за тебя, а заниматься Сэ будут мои невестки. Должны же они у меня появиться. Это слишком дорого. Я о ценах на муку, - гостья указала на верхнюю из лежащих на столе бумаг.
Ответить Робер не успел – неестественно прямой Сэц-Ариж доложил о прибытии мэтра Инголса.
- Не буду тебе мешать, - тут же поднялась графиня. – Как думаешь, уместно ли явиться к ее величеству в такой час? Помнится, раньше она до обеда никого не принимала, но мне говорили, в последний год Катарина Ариго изменила многим из прежних привычек. Как она защищала тебя и Эпинэ перед временщиками! Брат был весьма впечатлен.
Быть может, графиня привезла Катари весточку от Рокэ? Алва не стал ничего передавать через Валме и графа Валмона, но графиня Савиньяк – совсем другое. Арлетта – друг семьи.
Ну конечно же!
- Сударыня, я не знаю, как объяснить…
- Если не знаешь, говори прямо, - изрекла Арлетта.
- В казне пусто, - бросился в омут Робер. – Налогов и пошлин с торговцев и мастеровых не хватает даже на городские нужды, а надо еще выплачивать жалование солдатам, даже если все, что они делают - это сидят по казармам. Сестра… ее величество уже заложила все, что можно заложить. И мы подумали… Я решил, что можно…
- Пустить в ход ценности из особняка Алва? – угадала графиня.
- Разумеется, будет составлена полная опись! Затем и приехал мэтр Инголс. И раз уж вы не собираетесь сейчас отдыхать, то не могли бы вы поехать с нами? Вы друг семьи и могли бы указать нам вещи, которые нельзя трогать. А тем временем здесь для вас подготовят покои.
- Конечно, я тебе помогу. И не надо так смущаться: соберано Алваро в свое время содержал не один гарнизон, а всю армию Талига. Алва полагают это одной из обязанностей Первого маршала, а в обязанности регента входит оплата самых неотложных долгов. Но куда ты дел Окделла? Мне говорили, он считает особняк своим.
- Ричард Окделл… - Робер запнулся. Хотя, нет смысла скрывать от Савиньяков, а скрыть от Рафиано просто не получится. И потом, мать Катари была такой же подругой Арлетты, как и Жозина. Катари точно не станет ничего скрывать, а значит, лучше рассказать первым. – Ричард Окделл бежал из города.
- Вот как? Что эта гнусь затеяла? Я про Штанцлера.
- Штанцлера вчера убили. Застрелили в его собственном доме. Некоторые считают, что его убил Ричард, но… Дикон бы никогда!
- Но он бежал, - резонно заметила графиня.
- Он был влюблен в ее величество, и вчера вечером… я не знаю, что именно произошло. Дикон неожиданно вернулся из Надора, свалив свое поручение на графа Литенкетте, и сестра… ее величество была этим недовольна. Они поссорились, вероятно, Штанцлер подстроил ссору, и… Королева считает, что герцог Окделл пытался ее убить. А вскоре после этого убили Штанцлера.
- И Окделл бежал.
- Он уехал с другом Эгмонта. Возможно, вы помните: Эдвард Лоу. В трактире, где Лоу жил, мне сказали, что отъезд давно планировался. Это ведь может быть простым совпадением! – убеждая скорее себя, чем графиню, воскликнул Робер. - Дик после ссоры поехал к родичу, а тот собирался уезжать, и Дик со зла решил его сопровождать, никого не предупредив. Обязанностей у него все равно никаких не было, да и не ждали его в Олларии раньше середины Летних Скал.
- Его ищут? – Графиня была само спокойствие.
- Да. Отряд отправился сразу, но нужно время, и… Мы посчитали разумным не упоминать покушение. Объявлено, что Окделла ищут из-за документов из гробницы Франциска. Там точно была какая-то шкатулка. Альдо объявил, что в гробнице хранился браслет Октавии, но герцог Придд считает шкатулку из гробницы слишком плоской для браслета. Да и браслет потом никто не видел.
- Кроме Окделла – если браслет был.
Робер вспомнил письмо Эрвина.
- Мне кажется, во время поездки в Надор Дик поладил с графом Литенкетте. Возможно, он рассказал ему.
- Возможно, - согласилась Арлетта. – Эта семья не склонна хранить тайны, особенно чужие. Но не будем заставлять господина Инголса ждать. Как мать двух маршалов, могу с уверенностью сказать, что солдатское жалование важнее любых бумаг. Особенно таких, про которые даже неизвестно, были ли они на самом деле. А этих молодчиков – я про набранный Манриками сброд, твои люди совсем другое – уже однажды купили. И, прости за прямоту, нам всем очень повезло, что Окделлы бедны.
Робер промолчал. Перед глазами опять встала Ренкваха. Опухшее от комариных укусов лицо отца, крик Сержа: «Кавендиш бежал!» Чтобы устроить бойню, много денег не надо. Трусость и подлость вполне справляются. А иногда одной глупости довольно.
3
- Почему вы не желаете меня слушать? – прорычал брат Руций.
- Потому что в шелухе вашей речи нет ни одного зерна, - спокойно ответила принцесса. – У вас нет права требовать, а если просите – извольте объяснить причину. – Даже в парике и на каблуках София была на голову ниже адепта Славы, но кринолин сводил на нет преимущество «льва» в росте. С расстояния в шесть бье нависать над собеседником невозможно!
Антуан впервые видел принцессу при полном параде. Белокурый парик венчала корона, искусно накрашенное лицо походило на фарфоровую маску, от подбородка до низко открытой груди сверкало тяжелое ожерелье, пышные юбки заняли едва не четверть кельи, пошедшее на отделку кружево стоило целое состояние. И даже стянутая корсетом талия вызывала не привычное глухое раздражение на губящую здоровье моду, а восхищение изысканным силуэтом – так мало было сейчас в ее императорском высочестве от живой женщины. В свите принцессы осталось два десятка человек, но лишь пятерых из них можно было причислить к воинами. Из трех десятков гвардейцев капитана Илласио половина едва оправилась от ран. Ополчение, несмотря на все усилия Костаса, годилось только чаек пугать. Брат Руций с его сотней «львов» был в Агарисе главной силой, но юбки Софии загнали его в угол и вынуждали обороняться. Было почти забавно. Было бы – не будь тема спора столь серьезна.
- Да что тут объяснять? – резко спросил легат Славы. – Ваше сидение в разрушенном городе уже становится неприличным. Могут пойти слухи, что вы боитесь ехать в Паону.
- Боюсь, святой отец, - подтвердила София. – И не делайте вид, будто не знаете о договоре Агарии с Талигом. Я не желаю становиться заложницей в руках врагов.
- Орден Славы ручается за вашу безопасность.
- Вот только маршал Савиньяк олларианец.
- Наши церкви примирились. И регент Талига, королева Катарина – эсператистка. Талиг единственный из всех стран предложил выжившим в Агарисе приют, и ее величество лично обещает беженцам защиту.
- Катарина Ариго обещает! Неверная жена стала правителем, который держит слово. Вам самому-то не смешно?
- Вам следует поменьше слушать сплетни, - сухо заметил брат Руций. – И вы, при вашем уме, не могли не заметить, что все ревнители нравственности прячутся по темным углам и обличают порок строго по секрету, а вслух и от своего имени никто не может сказать про ее величество ни одного дурного слова.
- Потому что нужно быть женой моего мужа, чтобы обвинить любовницу Ворона в бесстыдстве, не опасаясь тут же быть обвиненной в зависти.
- Генерал Верагуас – не Рокэ Алва.
- Слава Создателю!
- Первый маршал Талига – непобедимый полководец.
- Непобежденный. Непобедимость – удел богов.
- Вы верная жена.
- Я – да.
Справедливости ради следовало отметить, что принцесса София вышла замуж за того, кого выбрала сама, и, по сути, вопреки воле венценосного дяди, тогда как судьбу графини Ариго решил всемогущий Дорак, не желавший делить власть над безвольным Фердинандом даже с королевой, тем более – с ее родней. Не потому ли так вовремя и так внезапно умерла первая королевская невеста – герцогиня Эпинэ? Да и публичность супружеской измены набожной талигойской розы наводила Антуана на мысль, что не все так просто.
- Вы не знаете о ее величестве ничего, кроме слухов, - строго сказал брат Руций. – У вас нет права ее судить.
- Вы правы, - покладисто согласилась София. – Тогда давайте осудим – хотя бы обсудим! – кардинала Талига Левия. Например, слова нашего брата во Ожидании о том, что мориски – орудие Создателя.
- Возможно, так и есть, - помедлив, сказал брат Руций.
- Да? Святой отец, развейте мои сомнения: мы говорим о тварях, которые убивают всех без разбору, и стариков, и младенцев, или в Золотых землях есть какие-то другие мориски?
- Гальбрэ, - будто выплюнул легат Славы. – Город, стоявший там, где теперь соляные озера. Он тоже был уничтожен, и спаслось оттуда четыре с половиной тысячи жителей - примерно как здесь.
- Гальбрэ был меньше Агариса самое малое раз в десять, - впервые вмешался в спор Антуан.
- Спасти одного из двух сот или одного из двух десятков – погибшие все равно погибли. Погибнуть от огня небесного или от меча в руке человеческой – все это смерть. И это лучший исход для тех, кто поклонился Врагу. Лучший из всех возможных.
- Вы считаете, что убитый морисками конклав служил Чужому? – прямо спросил Антуан. – И хотите, чтобы Агарис стал подобием Гальбрэ – безжизненным? Но это невозможно.
- Смотря сколько соли в Урготе купить, - резко заметила принцесса. – Уверена, Фома, как добрый эсператист, сделает Славе скидку.
- Вы ищите в поступках магнуса Аристида мирские мотивы, обвиняете его в попытках занять место Эсперадора…
- Нет, в этом я обвиняю Левия, - поправила София.
- И я не могу вас за то винить, - спокойно закончил «лев». – Наша церковь погрязла в мирских делах и делишках, потому и не верят пасомые пастырям своим. Мориски, почитая демонов, сохранили сердца в чистоте, потому и стали орудием Его. Судьба Агариса страшна, но, быть может, предотвратила нечто еще более страшное. Вспомните, что здесь было весь последний год! А сейчас даже дышится по-другому. Я верю, что в Агарисе была Скверна и что остающиеся здесь не просто рискуют своей душой, но и создают опасность для всего мира. А для того, чтобы жители оставили Агарис, его должны оставить вы, ваше преосвященство, и вы, ваше высочество. Своим присутствием вы будите в людях ложные надежды – это жестоко. Агарис невозможно восстановить. Если будет на то необходимость, мориски придут еще раз, и тогда выживших не будет.
- А как вы объясните видение матери Бернарды? – спросила София. – И ларец.
- Происками Чужого, - твердо ответил брат Руций. – Адепты Истины тоже умели творить чудеса, но теперь любому очевидно, что сила их проистекала не от Создателя. Мать Бернарда была слишком молода для возложенной на нее ответственности и не справилась. А когда в сердце молящегося горит Закат, на молитву отвечает Леворукий. Да, сейчас люди ободрены этой находкой и глухи к разуму, но тем важнее ваше решение. Вы можете спасти, а можете погубить.
Отсрочки кончились. Антуан выступил из своего угла.
- Перед смертью епископ Доминик сказал, что мориски не понимают, что делают. Я ему верю. Что до моего пребывания в Агарисе, я останусь с теми, кто останется в городе – даже если это будет всего один человек. Я обещал.
- Один человек у вас будет, - твердо сказала София. – В часовне Сель сказал, что вы, брат Руций, не слышите Создателя. Я ему верю.
«Лев» развернулся и в четыре шага пересек келью.
- У вас еще есть время передумать, - сообщил он на пороге.
Мягко затворилась дверь.
- В его словах есть резон, - заметил Антуан, когда молчание стало неловким. – Вам следует вернуться домой. Не в Паону – она у морисков следующая, но я уверен, что император…
- Нет, - резко перебила принцесса, – я остаюсь. С вашего позволения, ваше преосвященство. – Необъятные юбки свернулись, как цветок на заходе солнца, и принцесса боком вышла из кельи. Все-таки в Гайифе даже портные чуть-чуть механики.
Оставшись один, Антуан сжал наперсный знак так, что лучи эсперы впились в ладонь.
Обещать-то он обещал, но кому?
4
Звать в особняк Арлетту оказалось чудовищной идеей. Но кто же знал, что это будет так?
Конечно, следовало бы отчитать Дювье за самоуправство, но летящий против ветра ворон на стене вестибюля был правилен и уместен, и Робер промолчал. А потом тоскливой чередой потянулись золотые и багряные покои. Мэтр Инголс отдавал указания, чиновники выполняли, а графиня Савиньяк ровным голосом перечисляла, что раньше хранилось в той или иной комнате. Дикон не тронул хрусталь и фарфор, но золото, серебро, жемчуг, украшенное драгоценными камнями парадное оружие – они исчезли. И даже понятно, куда: новая мебель и драпировки стоили денег. Как и повелительские цепи, линарцы, ливрейные слуги… На линарцев в полуразграбленной столице покупателя не найти, на шпалеры – тем более. Вся надежда оставалась на опечатанный кабинет.
Солдаты Уэйда позаимствовали воск у Окделла и вдавили в него что под руку попалось: с багровой печати грозил молниями четырехглавый уродец. И это гоганы назвали прекраснейшим созданием в Кэртиане? Чудные у правнуков Кабиоховых представления о высшей красоте. А Дикон так и не убрал со стены кабаньи головы, и геральдический вепрь Окделлов выглядел между ними маленьким жалким поросенком – как Робер и помнил. Очевидно, в этом было что-то еще, неизвестное Эпинэ, потому что Арлетта сорвалась.
- Прикажите убрать эти… Скалы, - распорядилась она и рванула золотистый шнур звонка. – Ублюдок!
- Только не в юридическом смысле, - мэтр Инголс оставался невозмутим. – Давайте взглянем на замену ковров и обивки с другой стороны. Могли ли подрядчики обнаружить тайники? Окделл жаловался на кэналлийцев, якобы разграбивших особняк. Самое ценное, без сомнения, слуги вывезли, но вряд ли это была посуда. Сударыня, вы согласны?
Ответить Арлетта не успела: в кабинет гуськом вошли вызванные слуги. В авангарде шествовал надутый лакей, следом – основные силы противника в лице надменного камердинера и бесстрастной домоправительницы, а из-за плеча домоправительницы робко выглядывал арьергард – худая горничная. Валме бы сказал, что все предвещает свару, но Роберу было не до смеха.
- Вы звали, господин герцог? – бросился в атаку лакей.
- Слуг вызвала я, - надменно ответила графиня. – Свиньям не место в кабинете регента Талига. Уберите.
- Ее величество переезжает к нам? – удивилась домоправительница. – Какая неожиданная честь.
- Я говорю о герцоге Алва, - отчеканила Арлетта.
- Но если регент – Рокэ Алва, то мне хотелось бы уточнить полномочия того регентского совета, от имени которого действуют герцог Эпинэ и барон Инголс. Господа, у вас есть право проводить здесь опись?
- Это тонкий юридический вопрос, - уклончиво сказал мэтр.
- Я Проэмперадор Олларии и обладаю в городе всей полнотой власти, - соврал Робер, желая прекратить спор. – Выполняйте распоряжение графини Савиньяк.
- Джон, выполняйте распоряжение Проэмперадора, - приказала домоправительница.
- Я не сумею снять аккуратно, - пожаловался лакей.
- Снимайте как получится, - рявкнула урожденная Рафиано. – Этот гербок не будет висеть рядом с трофеями Арно!
Так вот в чем дело: Арлетта вспомнила своего мужа, Арно-старшего, застреленного Борном.
- Пусть Марк и Джейсон вам помогут, - сказала домоправительница лакею. – Господин Эпинэ, вы требовали предоставить в ваше распоряжение имеющиеся у меня денежные средства. Вот они.
Горничная вышла вперед. В руках у нее был черный лакированный поднос с несколькими таллами.
Она что, шутит?!
- Позвольте вам не поверить, госпожа Крэбстон, – спокойно заметил мэтр Инголс. – На вашем попечении огромный дом, сомнительно, что герцог Окделл по нескольку раз в день собственноручно отсчитывал вам мелочь на расходы. И тем более он не мог оставить вас без денег, уезжая в Надор.
- Вернувшись из Надора, монсеньор распорядился выдать слугам премию, - невозмутимо ответила домоправительница. – Эти шестнадцать таллов – моя доля. Я отдаю ее в распоряжение Проэмперадора Олларии. Раз уж положение города столь трагично, что вынуждает его вламываться в дома друзей.
- Я тоже отдам! – выпалила горничная. – Два талла - они в моей комнате.
- Прошу обратить внимание, что муж Катарины был убит во время Октавианской ночи и она одна должна содержать себя и двоих детей, - добавила домоправительница.
- Я получил восемь, - сообщил камердинер.
- Оставьте их себе, - сказал Робер. Отбирать у слуг гроши он не будет – едва ли они быстро найдут новую работу. Тем более, что в глаза сразу бросилась усыпанная камнями золотая чернильница на конторке. Ценности в доме все-таки были, хотя их и несоизмеримо меньше, чем он ожидал. А Дикон, когда его привезут, будет жить в особняке Эпинэ.
- Эмиас, вы служили у Окделла камердинером, значит, часто бывали в его личных комнатах? – спросил Карваль, удачно меняя тему.
- Да, - кивнул тот.
- Вы можете определить, пропало ли что-нибудь из кабинета после того, как сержант Бишоп его «обыскал»?
Камердинер неторопливо огляделся.
- Нет ордена Найери. Уезжая в Надор, монсеньор оставил его здесь, - Эмиас указал на стол.
Никола торжествующе посмотрел на Робера.
- О чем вы говорите? – требовательно спросила графиня.
- Солдаты, отправленные на поиски Окделла, украли орден Найери – цепь с черными опалами, подарок Окделлу от узурпатора. Монсеньор, разрешите отправить за вором погоню.
- Нет, - отказал Робер. – Опал – дешевый камень.
- Цена опалов зависит от качества, - вмешался один из забытых в споре чиновников. – Орденская цепь, которую носил герцог Окделл, обошлась узурпатору в тридцать тысяч таллов. В ней двадцать один благородный черный опал, и пять из камней размером с перепелиное яйцо!
Тридцать тысяч! Эти деньги нужны городу, но за опалами погонятся южане или за их бывшим владельцем?
- Монсеньор мог взять орден Найери с собой, - робко сказала горничная.
- Не припомню, чтобы Окделл носил его после свержения узурпатора, - заметил мэтр Инголс.
- Я видел Окделла в приемной ее величества, - заявил Карваль. – На нем даже Талигойской Розы не было.
- После смерти Альдо Ракана монсеньор не носил орден Найери на виду, но несколько раз надевал под камзол, - сообщил камердинер.
- Он говорил, что опалы умирают, если их не носить, - добавила горничная.
- Теряют блеск и даже могут растрескаться, - подтвердил все тот же чиновник. – Опалы обязательно надо носить.
- Все это очень трогательно, - сказал мэтр Инголс, - но меня удивляет, что цепь, которая не просто была дорогой, но была очевидно дорога своему владельцу, столько дней пролежала на столе и ее не убрали.
- Опалам вреден яркий солнечный свет, - добавил чиновник.
Камердинер и горничная растерянно переглянулись, домоправительница недовольно нахмурилась. И оправдываться горничная кинулась именно перед ней.
- Должно быть, камни ждали монсеньора, - сбивчиво начала она. - Монсеньор говорил, камни сами решают, кому принадлежать. Карас из меча не желал возвращаться, а эти опалы наоборот, хотели, чтобы монсеньор их носил.
- Однако, задушевные разговоры с вами вел ваш хозяин, - заметила Арлетта. – А мне его расписывали как весьма надменного молодого человека.
- Я не была любовницей монсеньора! – вспыхнула горничная. – Он… он говорил, что выделяет меня из слуг, потому что я похожа на его сестру.
- Это так? – спросила графиня.
Робер нахмурился. Он пытался представить Айрис, но вместо лица упрямо вспоминался голос, порывистые движения, тонкое запястье с браслетом Молний. Горничная при всей худобе была заметно шире в кости, и эти желтые глаза!
- Я, конечно, видел только Айрис Окделл, - сказал мэтр Инголс, - но с нею – ни малейшего сходства.
- Я могу позвать того, кто видел всех, - азартно предложил Сэц-Ариж.
- Монсеньор говорил, что у него была сестра помимо герцогинь Окделл, - ответила горничная, явно жалея, что высунулась, – и у нее были такие же глаза, как у меня.
Эпинэ провел руками по векам от переносицы к вискам, не замечая, как вздрогнула от этого жеста Арлетта. У праведника Эгмонта была внебрачная дочь. И Дикон, помешанный на семейной чести Дикон не просто знал о незаконнорожденной сестре, он переживал из-за ее смерти.
Сколько еще Робер не знает о близких людях?
И как много ему суждено узнать слишком поздно?
UPD 09.07 читать дальше
5
Повелитель Молний был, на взгляд Колина, редкостным любителем рубить хвост по частям, но иногда в него будто другой человек вселялся. Стремительный и безжалостный, но эта безжалостность спасала – что в Доре, когда Эпинэ приказал взрывать ворота, что в Нохе, когда пристрелил Моро. Случайся такое с Иноходцем почаще, и Колин бы его, наверное, уважал. Человеку, у которого решительность сродни припадкам – никто не знает, когда следующий раз и что из этого раза выйдет – надорец попросту не доверял: он не Алва, чтобы на морисках-убийцах ездить. Так что рассчитывал Колин исключительно на расстояние. Десять хорн от Олларии – хорошо, а двадцать – еще лучше. Первый настоящий привал устроили в Кортне – не в самом городе, разумеется, а в большой деревне чуть в стороне от тракта. Если все идет по плану, Тондер, отряд которого ехал через Фрамбуа, появится через пару часов, и можно будет наконец перевести дух. Еще бы Гобарта сюда, но его артиллеристы плохие наездники, а потому всей честной компанией едут прямиком в Барсину. За ними южане, скорее всего, и погонятся – к несчастью для южан. Уж кто-кто, а ветераны Торки с борцами за великую Эпинэ и без пушек справятся.
Время до прибытия Тондера Колин решил скоротать за чтением окделловских бумаг. Бишоп по его приказу забрал из особняка все, но в комнатах Штанцлера, как и следовало ожидать, нашлась лишь стопка чистой бумаги. После фарса с местоблюстителями Салиган пересказывал неотправленные письма Повелителя Скал всем желающим, пока не нарвался на Мевена. В этот раз такого не будет, но Николас Уэйд не Человек Чести, чтобы просто сжечь чужие бумаги. Дела Окделла его мало волновали, а вот тайны того же Штанцлера Колин упускать не собирался, а хранить - исключительно на условиях урготских негоциантов: за процент.
Сумку, куда Бишоп сунул бумаги, он угадал с первого раза. Бумаги лежали на самом верху. И не только они.
Колин двумя пальцами ухватил цепь и вытянул из-под мелодично звякнувших таллов.
Орден Найери. Двадцать один благородный черный опал. В глубине прозрачных камней сияли десятки, сотни разноцветных искр: красных, желтых, зеленых, лиловых, синих. Колин подошел ближе к окну. Цепь в его руке качнулась, камни загорелись новыми красками, щедро рассыпая радужные блики. Даже бесценные кэналлийские ройи уступают опалам в красоте игры света.
Колин бережно положил орденскую цепь на стол. От камней было трудно отвести взгляд. Шепотом помянув Леворукого, он выглянул в коридор.
- Бишопа со Стидом ко мне. Живо!
- Сейчас уж позову, - вскинулся дремавший под дверью Чард.
Бишоп с подельником объявились минут через пять. При виде ордена оба побледнели.
- Это они сами! – жалобно воскликнул Стид.
- Ваши руки сами? – участливо спросил Колин.
- Камни сами!
- Не несите чушь! Мы как договаривались?
- С камнями не брать, - бойко отбарабанил Стид.
- Хоть раз вас подведем – сдохнем, - мрачно ответил Бишоп. – Господин капитан, мы висельники, но не самоубийцы, в самом-то деле. Это ж любимая цацка Повелителя Скал, да еще опалы! Они и дареные дурные, а краденые и подавно позаботятся, чтобы новый хозяин с плохой смертью не разминулся.
- Ты опечатал кабинет, чтобы слуги не заметили пропажу ордена? – отрывисто спросил Колин.
- Кабинет я опечатал на случай, если южане сунутся бумаги монсеньора искать и ни кошки не найдут. Мы ж по вашему приказу все, что нашли, забрали. А опалы прямо на столе лежали, будто ждали кого.
- А может, это не мы их взяли? – с надеждой спросил Стид. – Вчетвером ведь особнячок шмонали. Господин капитан, вы остальных-то тоже расспросите! Захоти мы украсть, сунули б за пазуху, а не к бумагам.
- И что вы за пазуху сунули? – осведомился Колин. Объяснения вкупе с перепуганным видом бывших висельников его убедили. Осталось выяснить, что они прихватили из особняка для себя.
- Да мы по мелочи, - заискивающе улыбнулся Стид, душераздирающе вздохнул и выложил на стол пузатый кошелек.
- Двадцать таллов в седельной сумке, - нехотя признался Бишоп. – Принести?
- Нет. Расплатишься с трактирщиком, когда будем уезжать.
- А с опалами что делать будете? – спросил Бишоп. – Их в реку надо.
- Лучше гоганам, - возразил Стид. – Куницы умеют с камнями договариваться, чтоб новым хозяевам не пакостили. Тысяч пять «ржавых» заплатят – они до вещиц старой знати сами не свои. Бают, будто рыжие свой род ведут от того самого короля северного, Литиона, что и Дом Скал. Только как-то криво ведут и законным потомкам завидуют. И в Талиге не селятся для того, чтобы их в несчастьях этих… эориев! никто обвинить не смог.
- Чтоб гоганам отдать, надо до границы доехать, - заметил Бишоп.
- Данар ближе, - усмехнулся Колин.
Стид замотал головой:
- В Олларии скупщики гоганские были, из фельпцев. Не столько покупали, сколько вынюхивали, конечно. Может, еще где есть, вдоль тракта-то. Вы подумайте, господин капитан. Пять тысяч!
- И смерть в придачу, - добавил Бишоп. – Плохая.
Колин посмотрел на радужно сияющие черные камни. Вот ведь не было забот!
6
Выпроводив Бишопа со Стидом, Колин все-таки принялся за бумаги Окделла.
Первое письмо его поначалу озадачило. «Ужасное испытание», «невыносимая трагедия», «безмерное горе». Тщательно выведенные строки с достойным Барботты надрывом повествовали о неком чудовищном потрясении. Будь письмо от Капуль-Гизайль, Колин бы решил, что у Эвро завелись блохи, но с чего так многословно страдать Лаптону? Что за потрясение, Колин понял исключительно по дате, и стало тошно. А во втором письме, как назло, тоже самое. И в третьем, и в четвертом. Впрочем, следовало сразу догадаться, что больше всего писем Окделл получил после гибели Надора. И теперь в поисках стоящего придется прочесть изрядное количество пространных выражений скорби. Зато чтение давало возможность отложить решение с опалами. Колин не был суеверен – для надорца, – но камням в Надоре верили. И никому даже в кошмаре присниться не могло, что именно камни Надор предадут.
Надор. Опрятный городок вроде Кортны, где даже беззубые старухи ходили «по-столичному», спрятав косы под жесткие от крахмала чепцы. В дни праздников он становился шумным, как Линарэ, а главным праздником был день святого Доминика, эсператистского покровителя севера, заложившего первый камень в фундамент надорского замка. Олларианцы объявили покровителем Надора Эгидия – еще одного внебрачного отпрыска герцога Адольфа, въехавшего в Талиг на хвосте братца Франциска. Но Эгидий напоказ чтил святого Доминика, и первый магнус Справедливости остался в олларианских святцах, несмотря на упразднение орденов.
Праздновали с размахом. Дворяне со всей провинции загодя съезжались в замок для участия в большой охоте. У простонародья были свои развлечения: игры с быками, театральные представления, поединки на кулаках и дубинках, ярмарка. Здесь сговаривались о свадьбах, длившиеся годами тяжбы решали одним ударом. Но самым важным событием был турнир лучников. Знаменитые на весь Надор мастера состязались в умении за одну минуту шестнадцатью стрелами поразить шестнадцать мишеней с расстояния в тысячу бье.
Призом традиционно был танец с Повелительницей Скал, который Повелитель Скал у победителя традиционно выкупал. И кто думает, будто надорцы торговаться не умеют, – посмотрел бы на тот торг! И всегда до последнего неизвестно, какое слово прозвучит последним: «беру» или «танцуй». Старый герцог за свою торскую жену как-то раз кольца с изумрудом не пожалел. Но самое большое столпотворение случилось при герцоге Эгмонте. Герцогиня Мирабелла, желая прекратить «языческие игрища», по всему Надору разослала гонцов с известием, что герцог дал ей слово и не будет выкупать танец. Народу тогда столько съехалось, что турнир чуть не до ночи длился. Промахнулась эрэа Мирабелла: золото как пришло, так и уйдет, а про то, как с Повелительницей Скал у осеннего костра танцевал, будешь в старости четырем десяткам правнуков рассказывать, окруженный почетом и уважением.
После турнира зажигали огромные костры, на которых жарили добытых охотниками кабанов и выдержанную говядину. Ели до отвалу, танцевали до упаду, и кто сказал, что одно другому мешает? На излете праздничной ночи все вместе, невзирая на годы и звания, сидели у догорающих костров, пили виноградную касеру и славный ячменный гидор, пели старые песни, через раз понимая слова, и один раз в году люди были как горы, что единой стеной встречают общую судьбу, и даже самая малая – не лишняя в их ряду.
Ничего этого больше нет. Ни города, ни замка. Ни источника, бьющего на вершине горы, ни самой горы, ни зеленоглазой герцогини в багряном венке из дубовых листьев.
Какая же ерунда лезет в голову под чтение однообразно-скорбящих посланий! Колин успел и Надор вспомнить, и сумасшедшую зиму в Олларии, и даже заскучать от повторяющихся на разные лады дежурных фраз – он не королева, чтобы каждый раз потрясаться до глубины души – когда наткнулся на черновик.
Лист дорогой нухутской бумаги был исписан аккуратным крупным почерком, без единой помарки, если не считать кляксы в самом конце, но чистовиков такого рода у Окделла быть просто не могло. Герцог утверждал, что писать стихи следует не хуже Веннена или не писать вовсе, а значит, все написанное сжигал раньше, чем высохнут чернила.
Должно быть, это сочинялось в первые дни траура, и не полетело в камин, потому что герцога отвлек очередной соболезнующий. Следовало исправить оплошность Окделла, а затем возблагодарить Создателя за то, что многословные вздохи отпугнули Салигана от этой пачки, но…
Колин полагал неблагодарность самым естественным из человеческих качеств, но на Изломе принято отдавать долги, а Ричарду Окделлу он был обязан жизнью.
7
В сравнении с черно-алым великолепием Савиньяка надорский багрянец всегда казался Арлетте грязным, а позолота – пошлой. Именно так они и выглядели в особняке Алва: грязно и пошло. Но она старалась сдержаться – ради Ро, умиравшего от стыда из-за выходок юнца, не имевшего ни стыда, ни совести, ни даже чести, о которой все эти законнорожденные ублюдки так любят вещать. Младший сын Жозины оказался таким же, как Росио: слишком благородным, чтобы вовремя распознать чужую подлость. Сколько шрамов у Рокэ на спине, и ведь все равно до сих пор не научился. Зато бесстыжие твари такую слепоту просекают мигом. Достаточно на слуг Окделла посмотреть: ясно же, что нет им никакого дела до сбежавшего хозяина, и вся их верность – представление, чтобы разжалобить Ро. Успешное представление.
Не надо об этом, надо быть Рафиано. В конце концов, слуг можно выгнать, шпалеры ободрать, золоченных вепрей – выбросить на помойку, где им самое место. Пара месяцев работы, и особняк станет прежним, лучше прежнего. И Сэ обязательно отстроят. Но это все потом, сейчас надо найти жалованье для гарнизона. Увы, пуговицы Повелителя Скал столько не стоили. Они осмотрели особняк комната за комнатой, и не нашли ничего достаточно дорогого, кроме оклада иконы святой Октавии.
Так странно: Окделл должен был считать Октавию блудницей, Арлетта была уверенна, что найдет в домовой церкви мазню со святым Аланом и агарисской сумасшедшей, но сынок Мирабеллы не тронул здесь ничего. Льнули к платью синеглазой девочки сапфировые незабудки, горели лампады, в вазах стояли свежие лилии.
И посреди всего этого благолепия – черный плащ на ступенях, словно мертвая птица.
- Если это настоящие сапфиры, их придется... забрать, - с отчаянием произнес Робер. - Даже Альдо разрушал, а не грабил!
- И разрушал, и грабил, и убивал, - отрезала Арлетта. – Откуда здесь плащ?
- Дик говорил, на нем лежал меч Раканов.
- Закатные твари! Какая же я тупица!
Бедный Ро ничего не понял, но тут бы и Бертрам не сразу сообразил, а вот она могла бы! И как удачно, что мэтр Инголс увел чиновников дальше, оставив их с Робером в церкви вдвоем.
- Ро, меч все это время был в доме.
- Конечно, ведь церковь не открывали.
- Ее могли открывать хоть каждый день: меч был в тайнике. Альдо думал, что, собрав реликвии, обретет силу. Росио узнал об этом у Левия, а Марсель подтвердил. Получив меч и оставшись простым смертным, анакс был обречен на глупости. Рокэ собирался с помощью наслушавшегося «Рамиро» Окделла выставить любителей древности в Гальтары, а тебя, как неверующего, оставили бы в столице, которую ты мог без помех сдать.
- Алва думал, что я сдам город?
- Не думал, а знал, но нам важен тайник. Вряд ли там хранили лишь меч.
- Дик говорил, что на мече не было пыли, а на ступенях была. Выход возле иконы!
- Выход нам не найти, разве что разберем стены, - развеяла его радость Арлетта. – Меня не посвящали в подробности, но тайные входы в этот дом не являются выходами, и наоборот. Скорее всего, Росио в церковь не выходил, просто бросил с порога плащ, а на него - меч.
Ро нахмурился, вспоминая. Как же он похож и на отца, и на деда! И какое счастье, что только внешне. Морис все время слушался других, а Анри-Гийом не слышал никого, кроме себя. И загнал Эпинэ в Ренкваху.
- Рамиро Второй пришел к Дику. Они пили в спальне вино, «Черную кровь»… Если это был Алва… Нет, это сон: человека, с которым провел вместе целый год, не узнать нельзя.
- Я не узнала, - резко бросила Арлетта. – Я почти испугалась. Росио… Ты не представляешь, во что он превратился! К тому же в бокале был… достаточно веский довод. Окделл проснулся в своей постели со свежей головой и запертой изнутри дверью. Конечно, он счел ночной разговор сном.
- Но про меч ему сказал другой Рамиро. Он признался сестре… ее величеству. Это было отражение в зеркале.
- В каком зеркале?
- Над камином. В гардеробной при спальне.
- Отлично! - Теперь Арлетта поняла все, потому что в Савиньяке к спальне хозяйки примыкала точно такая же гардеробная с зеркалами. Подарок Алонсо прелестной Раймонде.
Распоряжаться тайнами друзей всегда неприятно, но деньги необходимы, а церкви, любые, лучше не разорять.
- Мы сейчас пройдем в спальню, которую занимал Окделл. Если я права, то до… переделок это были комнаты герцогини. Ты останешься ждать, пока я тебя не позову, и не впустишь в гардеробную никого. Мэтра Инголса тоже. Если я найду… что-то ценное, я тебя позову.
Она нашла. Зеркало, как и в Савиньяке, отражает зеркало. Две точки. Еле заметный «изъян» на стекле и такой же на половице. Вставить шпильки, именно шпильки, которых нет у мужчин… По крайней мере дома это устроено именно так. И здесь тоже. Узкая щель, невысокая лесенка... Пол потайной комнаты на уровне каминной полки. Внутренний замок открыт, то ли Росио забыл, то ли наоборот.
Придерживая дверцу рукой, Арлетта подняла свечу. Комнату чуть ли не наполовину загромождали сваленные второпях ценности. Хуан про тайник знал, и графиня почувствовала себя менее беспардонной. Переднюю часть комнаты кто-то… Росио наскоро расчистил. Женщина усмехнулась и повернула крайний подсвечник, внутренняя рама послушно скользнула вбок. Теперь верхнюю и нижнюю комнаты разделяло обычное стекло.
Арлетта зажгла свечи, вернулась в гардеробную. Все, как она и думала: если при открытом «окне» смотреть снизу, увидишь черные шкуры, странные подсвечники, старинное оружие. Ночью любой решит, что заглянул в бездны времен.
Должно быть, закончив представление для Окделла, Росио забрал что-то из спрятанного Хуаном: шаткая конструкция из ларцов и шкатулок все-таки попадала в поле зрения. Морисские пистолеты? Не даром пустой открытый футляр стоял на самом верху другой пирамиды.
Если повезет, в одном из сундуков лежат деньги, и им даже не придется ничего продавать.
Арлетта как раз собиралась позвать Ро, когда дом сотряс глухой грохот. Кажется, даже пол вздрогнул. Погасив свечи и вернув на место зеркало, графиня поспешила в спальню. Робер выглядывал в коридор.
- Кажется, это в кабинете, - неуверенно сказал он. – Может, тайник нашли?
- Как некстати!
Когда они вошли в кабинет, буквально на мгновение отстав от мэтра Инголса, двое благоухающих конюшней громил отдирали от стены вторую кабанью голову. Первая лежала на полу возле камина. На стене на ее месте красовалась огромная выбоина.
- Я же говорил, что аккуратно не получится! – пожаловался раззолоченный лакей.
- Вы что делаете? – сипло спросила Арлетта.
- Так это… как вы приказали: свиней из кабинета убираем. Вы их с собой заберете? В карету не влезут, телега нужна.
- Это мелкие еще, - пропыхтел один из громил. Стена жалобно затрещала. – Ноймарские, поди. Вот у нас в Тристраме кабаны – это кабаны. Вепри!
Хрясь! Бух!
- Сделано!
- Прекрасная работа, Джейсон, - подытожила затянутая в пыльно-серое сукно тварь.
Арлетта растерянно обернулась к Роберу. Тот был белее мела. Молча отодвинув с дороги мэтра Инголса, он подошел к окну, дернул портьеру, расправляя ткань.
Закутанная в алый плащ черноволосая женщина почти сливалась с багряным фоном. Ярко-синие глаза сапфирами горели на бледном изможденном лице. Черные дуги бровей, пунцовый рот. Какая искусная – и какая пугающая вышивка.
- Святая Мирабелла! – ахнул лакей.
- А зимой она в белом была, - задумчиво протянул Джейсон.
Робер натянул портьеру еще сильнее, и от этого возникла иллюзия, будто вышитая женщина движется. Левая рука – правую она прятала под плащом – опустилась; казалась, что она тянется к держащему ткань мужчине. Ро с криком выпустил портьеру.
А потом, сколько ее не расправляли, ничего, кроме вышитых золотой канителью цветов, не увидели.